Текст книги "Распутье(СИ)"

Автор книги: Андрей Шевченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

– А из других? – перебил Поляков.

– Честно говоря, за три дня этой недели не исправлял ни один человек. Так, я ещё не выставлял ваших двоек в журнал, можете исправить. Сегодня, завтра и в субботу я буду задерживаться после уроков. И не забывайте: прошла уже половина четверти.

109

– Константин Александрович, – спросила Вика, – а почему восемь "колов"? Шарикову что, тройка?

– Нет, его ответ на тройку не тянет, и я объяснил недостатки. А двойку ставить не буду, потому что он вызвался сам и из всего класса он единственный, кто хотя бы что-то помнит.

– У-у, Собакин, – снова протянул сквозь зубы Поляков.

– Саша!.. А действительно, странное вы поколение: вам не нужно прошлое своего народа, и висите вы в воздухе, нет ни прошлого, ни будущего, – Костя сказал, а про себя прибавил: "Неужели русская история только для "справочников"?

– Почему нет будущего? – возразил Вова Ткачук. – Бабы – доярками в совхоз...

– Пошёл ты...дед! – огрызнулась за всех Валя. – Тебя и трактористом не возьмут...

– Всё! У нас осталось совсем мало времени, а я хочу рассказать одну интересную историю... Раз не хотите знать прошлого Руси, я расскажу вам ужасную, кровавую историю с убийством и местью.

Косте удалось привлечь внимание, и он начал свой рассказ.

"Давным-давно один князь по имени Игорь рискнул выбраться из своего замка и проехаться по окрестным лесам. А в лесах в то время водилась уйма всяких русалок, колдунов, леших. Встречались и селения, но редко. И вздумал Игорь собирать дань с лесных жителей. Говорит им: "Я князь, платите мне". А те рэкетиров никогда видом не видывали, о налоговой инспекции слыхом не слыхивали (телевизоров им ещё не завезли) – и заплатили. Набрал князь всякого добра и почти уже вернулся к замку, как один рыцарь-дружинник говорит: "Народ тут тупой, тёмный, давай ещё раз круг дадим, они и не догадаются, что это опять мы. А и догадаются, так постесняются сказать". А Игорь ему: "Смотри, фраера жадность губит". – А дружинник: "А мне что? Я на окладе. Тебе отчитываться о проделанной работе..."

Восьмиклассники улыбались, но слушали. Минут за пять до звонка Костя попросил заглянуть в учебники и найти не меньше пяти ошибок в своей истории.

110

– Итак, завершаем разговор. Наверное, символично, что русская история началась с убийства Аскольда и Игоря...

– В Москве тоже скоро начнётся. Вчера вон по телеку показывали...

– Тебе чё, телек завезли?...

– Ребята, если хотите, это можно будет обсудить. Для того и изучаем прошлое, чтоб понимать настоящее. А историю Ольги и древлян можно объяснять по-разному, только власть не должна провоцировать выступление против себя... Запишите домашнее задание: параграфы восьмой и девятый. На следующем уроке – самостоятельная работа.

... Когда прозвенел звонок, в кабинет истории вошёл Павел Сергеевич.

– Константин Александрович, у вас сейчас "окно"?

– Нет, урок в девятом классе. А что?

– Куда ж мне идти с седьмым? Поставили ваш кабинет.

– И Маргариты Львовны нет?

– Она ж болеет. А шеф уехал в районо...

Обиженный вид Новикова расстроил Костю, хотя он и успокаивал себя тем, что его вины в этой накладке нет. Костя заполнил журнал, вышел из класса и стал спускаться в учительскую. На лестнице Баранов щелкал семечки, возможно, и не он один. При учителе семиклассники показушно замерли, ожидая, что их будут ругать. Костя понял, что, если потребует убрать мусор, начнётся затяжной спор с бесконечными "это не я". Он решил разочаровать мальчишек.

– Ты в этой школе проводишь полжизни. Больше, наверное, чем в родном доме. Так зачем же гадишь сам себе? – и, не давая времени на шаблонные оправдания, пошёл вниз.

В учительской сразу почувствовалось отсутствие завуча: собрались почти все учителя, даже Галицкая, редко выходившая из своего кабинета. Костя сел на единственное свободное место рядом с нею, задумавшись о том, что полностью провалил начало курса истории в восьмом классе, и упрекая себя в педагогической бездарности. Однако шум не позволял думать о своём.

111

– Подписка до тридцатого октября, а не сентября! – неслось с одной стороны.

– Соседка двадцать мешков картошки продала! А ещё эти совхозники нас, бюджетников, считают паразитами! Моя семья живёт только на зарплаты! – возмущались с другой.

– Господи, что в Москве творится! – говорили не одному собеседнику, а сразу всем Екатерина Фёдоровна. – И баррикады, и солдаты!..

– Хасбулатова в бронежилете видели?! – поддакнула Крат.

– Господи, ему-то что?! Красуется в бронежилете! Свет отключили в Белом доме – прямо, как дети, играются! А нам каково!

– Константин Александрович, – обратилась Галицкая. – Я вас отвлеку.

– Да я не занят, Елена Николаевна. Про урок думаю. Рассказывал о первых русских князьях, но детей не интересует даже то, как возникла наша страна.

– А что их интересует?.. Безразличие нынче полное. Из кожи лезешь, чтобы донести учебный материал... Я вот по какому поводу. Хочу пригласить вас на урок. Сегодня шестым мы с одиннадцатым классом делаем литературно-музыкальную композицию по поэтам-бардам. Не знаю, Маргарита Львовна осуждает меня за эксперименты, а я так думаю: лишь бы был толк... Вы вчера были здесь, когда мы...поругались?

– У меня по средам методдень.

– А, так вы ничего не знаете? Объясню. Дело в том, что я около месяца изучала с пятиклассниками сказки и дала им задание написать свои сказки. На уроках мы не только читали, но и подробно обсуждали особенности жанра волшебной сказки: типичных героев, типичные ситуации, развязки и прочее. Я и раньше такое делала. По жанрам рассказа, лирического стихотворения. Дети как бы узнают тот или иной жанр изнутри, когда пишут сами. Если они выступят в роли писателей, то при чтении любой книги догадаются, что хотел автор и как он этого добивался.

– Я понял вашу мысль.

– Уловили?. Вот. А Маргарита Львовна меня осудила. Сказала, что надо изучать произведения, а не заниматься "ерундой". Как будто я следую

112

программе...

В учительскую вошёл поменять журналы Максим. Взяв другой, он остановился у стола, за которым разговаривали Костя и Галицкая.

– Дурдом в Москве обсуждаете?

– Знаете, Максим Петрович, – повернулась к нему эмоциональная коллега, – они там за власть над нами дерутся, так пусть хоть поубивают друг друга!

– На урок я к вам приду, Елена Николаевна, – сказал Костя. – Думаю, если детям интересно, то почему бы иногда и не поэкспериментировать? Почему завуч так резко отреагировала...

– Николаевна, а ты, случаем, не заявление на категорию написала? – спросил Максим.

– Да, с первого сентября подала...

– тогда ясно, чего Львовна придирается. Не видать тебе высокого разряда. На чём-нибудь да потопит.

Костя, глянув на посеревшее лицо учительницы , посчитал нужным увести разговор в сторону.

– Я тоже хочу сейчас в девятом классе поставить маленький эксперимент.

– Что за тема? – спросил Максим.

– "Западники и славянофилы". Так, если посудить, то, что творится сейчас у Белого дома – отголоски борьбы этих течений.

– Ну, если так, то я западник, – шутливо сказал физрук.

– За Ельцина с Гайдаром, значит? – упростил Костя.

– Эти товарищи мне вовсе не товарищи.

– А я тогда славянофилка, – решительно заявила Галицкая. – Россию нельзя переделать силой. Об этом Пушкин ещё сто пятьдесят лет назад сказал: "Те, которые замышляют у нас всевозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердые, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка". Константин Александрович, как историк, хорошо знает, что время только подтвердило эти слова.

113

... После пятого урока Костя немного задержался со своими дежурными мальчишками, и, когда пришёл на урок к Галицкой, литературно-музыкальная композиция уже началась. Столы располагались буквой П, только один – с письменным прибором, бумагами и гусиными перьями – стоял посередине. На доске была написана тема урока: "Авторская песня 1970 – 1980-х годов как значительное явление в современной русской поэзии". Кроме Кости, пришли Бочар и Добрихина.

Одиннадцатиклассники говорили о поэзии Окуджавы, Высоцкого, Талькова, звучали отрывки из песен с магнитофона и проигрывателя, а Костя вслушивался в слова и удивлялся себе: "Все концерты "Назарета" и "Пинк Флоида" собрал, а некоторых хороших русских песен не знаю.

Сорок пять минут прошли быстро и интересно, и, когда прозвенел звонок, никто из учеников не подал вида, что слышал. Только Лилия Романовна подозвала Галицкую и тихо спросила, на сколько затянется открытый урок. "Добрихина-Злюкина не может не испортить настроение", – подосадовал Костя.

Урок продолжался. Прозвучала песня Талькова "Господа демократы", и заговорила одна из учениц. Заговорила громко, старательно, что называется, с выражением, поэтому все стали смотреть на неё.

"Кто-то скажет: "Хорошо нам, живущим в тысяча девятьсот девяносто третьем году, судить о людях прошлого, ругать их за наши несчастья". По этому поводу можно устроить целую дискуссию. Но мы пойдём следом за самим автором. Игорь Тальков задумал провести в своих песнях настоящий исторический анализ прошлого России. И мы попробуем создать фантастическую ситуацию: из тысяча девятьсот девяносто третьего перенестись в тысяча восемьсот пятьдесят девятый, проникнуть незримо в кабинет редактора и совладельца журнала "Современник" Николая Алексеевича Некрасова, замечательного русского поэта, и стать свидетелями его разговора с писателем Иваном Сергеевичем Тургеневым".

Один из четырёх мальчишек в этом классе сел за главный стол, взялся за перо, другой сделал вид, что вошёл в кабинет. "Некрасов" и "Тургенев" поздоровались. Произошёл обмен малозначительными, но обычными при встрече фразами. Затем они заговорили о статье Добролюбова по поводу выхода в свет романа "Накануне".

114

– ... Ты написал хороший роман, – сказал Некрасов. – Наша интеллигенция из дворян никуда не годится. России теперь необходимы революционеры, бунтовщики. И Николай Александрович...

– Помилуй, Николай Алексеевич, какие бунтовщики! – воскликнул Тургенев. – Где?! В нищей, невежественной стране?"! Вспомни Париж в сорок восьмом году. Ты знаешь, сколько добровольцы Луи Наполеона расстреляли на улицах за три дня? А ведь там ещё крестьянство не вмешивалось...

"Писатели" заспорили об образе Инсарова, а Костя снова упрекнул себя – теперь за то, что плохо знает такой важный роман.

– ... Так вот Инсаров как-то говорит, – убеждал Тургенев Некрасова, – что каждый болгарин от мала до велика, до последнего нищего, все имеют одну цель: изгнать турок. Все, понимаешь, все? Крепостничество – национальное зло, и уничтожить его до основания может лишь вся нация. Вот о чём я написал. Как вы не увидели этого?..

– Иван Сергеевич, я не узнаю в тебе автора охотничьих записок. С кем нам единиться, с пеночкиными, что ли? Нам с ними не по пути.

– Берсенев и Шубин – это не пеночкины. Не упрощай. Лучшие силы нации должны быть вместе против общего зла.

Спор закончился ничем, но в версии одиннадцатого класса последнее слово осталось за Тургеневым.

– Я вижу, разговор наш бесполезен. Прощайте. Но помните: разбудите вековую ненависть в народе, жажду отомстить и поквитаться – и царствование Николая Палкина вспомните, как идеальное. Реки, реки крови прольются. Потомки нас не простят, и не станет вам покоя и после смерти...

Из дневника

27 сент., пн. Утром – всё по режиму (спорт, англ.) Потом уроки. За выходные процентов 10 уч-ся приготовили дом. задания. День насмарку. В моём 5-ом снова поцапались девчонки. Пригрозил опять вызвать родителей. Крат объявила о Дне учителя: цветы, поздравления в учительской, весёлые газеты. Крушак наехала из-за оценок: больше всех ставлю двоек.

28, вт. Руки опускаются из-за этой учёбы. Брошу всё, вернусь в город. Там

115

сейчас ловкие люди состояния делают. А здесь кому я нужен? Сегодня 7 двоек. И то, больше сам рассказывал, чем спрашивал. За что мне зарплату платить? Всю жизнь копил знания, чтоб отдать их кому-то, и никому я не нужен. Жениться, развести хозяйство, как Новиковы, и плевать на всё.

29,ср. У соседа-холостяка 2-й день пьянка. Вечером – драка возле моей двери. Вышел, предложил идти на улицу. Куча всякого пустословия. Вывел за шиворот, попросил не возвращаться. Около 11-ти вернулись, шумели, но не в коридоре.

30,чт. Утром не захотел бегать. В школе бардак. Крушак болеет, шеф уехал. Преподнёс новые темы в виде анекдотов или весёлых историй. Слушали. Теперь боюсь: на опросе так же ответят. Был на открытом уроке литературы в 11-мклассе. Понравилось. Штука и Данилов здорово разыграли сценку. После обеда: помыл посуду, планы уроков, проверка тетр., читал "Книгу тайн" (дал Максим). У соседей опять война. Смотрел ТВ у Сергея – про Москву.

1 окт., пт. Поцапались учителя. Сначала Новиков – Белозёрова. Он провёл урок в её кабинете и не закрыл. Кто-то почертил в тетрадях. Переход на личности. Потом Крушак – Галицкая. Из-за расписания и накладок. Класс. час: говорили об Атлантиде, версиях гибели , потом рисовали газету ко Дню учителя. Максим устроил соревнования по волейболу: ученики – учителя. Играл. Продули (несыгранность). Но интересно, стоит повторять. Смотрел ТВ у соседей: в Москве дурдом.

2, сб. день учителя. Дети: "У вас же праздник. Не спрашивайте". После обеда спал: устал за неделю.

3,вс. Галина меня отшила. Решительно. Давно не чувствовал себя таким дураком. Причины. Несовпадение характеров. Моё чересчур серьёзное отношение. Она взяла верх надо мной, подавила меня, и я подстраивался под неё, что, конечно, не вызывало у неё ко мне уважения. И, в-четвёртых, я не её идеал. Сколько не пыжься, стараясь понравиться, без толку. Г. нужны город, крутые парни, красивая жизнь. Короче, я проиграл.

4-5 окт. 1993 г. Вот и дожили: в России мятеж, как в Латинской Америке. Увиденное по телевизору вызвало смешанные чувства. Одно дело – кино, другое – по-настоящему: солнце, ветерок, пыль, толпы зевак и стрельба из танковых орудий в центре Москвы. Что всё это значит? Гайдаровские

116

реформы вызывают неприятие большой части народа, и с этим надо считаться. Хорошо, что сейчас пройдут выборы парламента и президента. На работе мнения разделились, но больше – борьба за власть. Некоторые: в столице разыгран спектакль, сценарий которого написали обе стороны сообща. Обсуждал всё и в классах. Вчера с обеда до ночи просидел у Сергея с Анжелой у телевизора. В паузы играли в карты. Первый раз в жизни говорил себе что-то вроде молитвы: обращался в уме к Богу с просьбой спасти Россию и как можно меньшей кровью. И очень важно, чтобы был суд. Над всеми виновниками. Тогда будет урок. Сейчас уже ночь, почти 11-ть. Как ни странно, буйные соседи уже спят. За окном полная тишина. В такое время пройтись бы по улицам с красивой девушкой. Да, Г. так просто из памяти не уйдёт. Хотя не в Г. дело. Просто во всём этом спящем белом свете нет для меня родной души.

15

Костя вспоминал потом, что этот день начался как-то слишком удачно. И проснуться удалось в шесть часов, и пробежаться вокруг школы, и позаниматься там же в спортивном городке, и полчаса отдать английскому языку – ежедневному Костиному минимуму, на который, правда, не всегда хватало времени.

Едва он закончил свой короткий завтрак, как в дверь, не постучавшись, ворвался Сергей.

– Слушай, тебя, как учителя истории, должно интересовать: в Москве началось! Сейчас передавали!..

Костя ощутил холод в ногах. А в голове почему-то всё время, пока сосед тараторил, прокручивалась, как на бегущей ленте над магазинами, одна и та же тупая мысль: "Почему только как учителя истории?.."

– ... Артисты всякие выступали! Ну, всякие там московские знаменитости! Я эту узнал, Ахеджакову! Наверное, единственная артистка, которую я знаю по фамилии! Нет, ещё Гурченко знаю! И ещё Мордюкову! Короче, все против этих мятежников говорили, против Руцкого и Хасбулатова! Ну, знаешь, интеллигенции, всяким там артистам да писателям главное, чтоб крови не было!.. Только зря они болтали: был штурм Останкино! Руководил Макашов! А там какая-то группа "Витязь"! Слушай, "Альфу" знаю, а что это за "Витязь"?! Не слыхал про такую?!. Они им дали, этим макашовцам! И,

117

видать, здорово дали! Правда, у солдат один пацан погиб! Да, и ещё эту...мэрию штурмовали! Не знаю, чем там закончилось! Короче, сейчас по всей Москве бои! Как думаешь, Руцкого какие-нибудь дивизии поддержат, а?!. Ещё и нам придётся повоевать! Костик, что с тобой?! Ты бледный, как молоко! Очнись, где наша не пропадала!..

– Господи, только бы всё ограничилось одной Москвой... – заговорил, придя в себя от страшной новости, Костя. – Не дай Бог, тронется провинция. Хоть в одном месте... Пусть погибнет тысяча, две, но не гражданская война. Эта дурная страна захлебнётся в реках крови... Пусть погибнут оба эти президента, пусть Ерин с Макашовым уничтожат друг друга, но только бы не вышло за Москву...

– Эй, ты что, молишься, что ли? Не бери в голову. В крайнем случае, авиацию применят...

– Какую авиацию, Серёга? – Костя поднялся и взял портфель. – Этой стране ещё лет пятьдесят нельзя воевать. Ни внутри, ни снаружи... Ладно, пора на работу...

– Зачем тебе работа? Может, никто и в школу не придёт...

– Ты в обед дома будешь7

– Да, сегодня буду. Что, телек хочешь посмотреть? Посмотрим.

– Со школы вернусь – приду.

В школе в то утро всё шло, как обычно. Не только ученики, но даже никто из педагогов о событиях в столице не говорил. Возможно. Кто-то и слушал радио, когда собирался на работу, да не придал произошедшему большого значения, ведь уже были схватки на площадях, налёт на штаб войск СНГ... Гораздо больше занимали учителей, особенно женщин, местные новости: сразу две смерти за вчерашний вечер и ночь. Умерла "бабка Мирончиха", о которой говорили только, что когда-то она работала техничкой в школе и гоняла вредных детей (некоторые из которых потом стали учителями и присутствовали теперь в учительской) шваброй с мокрой тряпкой. Отец Екатерины Фёдоровны два месяца лежал в больнице, очевидно, с раком желудка и накануне скончался. Бочары, конечно, на работу не вышли, несколько женщин собирались пойти помочь коллеге, и директор был занят изменениями в расписании уроков.

118

Придя в третьем часу из школы, Костя не стал варить обед, а переоделся и сразу пошёл к Сергею. В соседней комнате все жильцы были дома. Костя немного удивился, что после ссоры и ухода к маме Анжелика так запросто вернулась к мужу, с которым теперь разговаривала и шутила, как будто ничего не произошло. Однако мысли были захвачены другим, и семейные проблемы молодых супругов лишь на несколько секунд отвлекли Костю. Он занял кресло у телевизора и почти не вставал с него до самой ночи.

– Можешь не расстраиваться. По Москве отлавливают мелкие группы бандитов. Всё главное сейчас возле Белого дома. Новости передают каждый час. Следующие – в три часа. Анжелку к телеку не подпускай, она и так уже чуть не расплакалась.

– Понятно, – ответил Костя. – а армия как? Руцкого никто не поддержал?

– Что, офицеры ненормальные что ли? – вмешалась Анжелика. – У всех семьи, дети. ЭТИМ власть нужна, а военным за что гибнуть?

Костя промолчал. Подумал было готовиться к урокам до трёх часов, но знал себя: сосредоточиться на чём-нибудь сейчас всё равно не получится. Рядом, над кроватью, висела книжная полка; Костя пробежался глазами по названиям и взял "Бесов", которых сам же недавно подарил соседям. Стал листать, останавливаясь наугад и почти не вдумываясь в текст. И только на последних страницах, немного успокоив нервы негромким воркованием помирившихся супругов, прочитал осмысленно. "...Кажется, к утру он сделал попытку к самоубийству; но у него не вышло. Просидел он, однако, взаперти почти до полудня и – вдруг побежал к начальству. Говорят, он ползал на коленях, рыдал и визжал, целовал пол, крича, что недостоин целовать даже сапогов стоявших перед ним сановников. Его успокоили и даже обласкали. Допрос тянулся, говорят, часа три. Он объявил всё, всё, рассказал всю подноготную, всё, что знал, все подробности; забегал вперёд, спешил признаниями, передавал даже ненужное и без спросу..."

– Ну, что, зачитался... – отвлёк его Сергей. – Отвлёкся бы на что-нибудь попроще, а то с утра какой-то придавленный...

– Сейчас не отвлекаться надо, а стараться понять.

– А что тут понимать? Задавят их.

– Задавить-то задавят, но это будет пиррова победа.

119

– Какая?

– Которая не даёт выгоды.

– Сами виноваты. Две недели назад надо было договариваться, – присоединилась к разговору Анжелика. – Я как узнала, что началось, сразу к Серёжке. Фиг их знает, что они умудрят. В такое время лучше вместе держаться. Помню в школе чуть-чуть "Тихий Дон" читала. Гражданская война – это вообще отпад...

– А прикольно будет, если в нашей деревне одна половина мужиков начнёт с другой воевать. Костя, ты за красных пойдёшь или за белых?

– ... В гражданской войне все правы и все виноваты. В стране с ядерным оружием и атомными станциями гражданская война вообще невозможна.

– Что, сразу конец света устроят, как по Библии?.. Ты у нас парень грамотный, что в Библии о конце света написано? Про ако..апо...калипсис?

– ... Всё просто и жутко, – опять не сразу ответил Костя. – "И видел я и слышал одного Ангела, летящего посреди неба...и говорящего громким голосом: "Горе, горе, горе живущим на земле..."

... Весь остаток дня и вечер прошёл за самыми разными разговорами и игрой в карты ради убивания времени между выпусками новостей. Впрочем, на пятнадцатой или двадцатой игре "в дурака", вскоре после совместного ужина, Сергей обиделся и бросил карты: он ни разу не проиграл, Костя часто, Анжелика ещё чаще. Прямой репортаж CNN от Белого дома в это время пошёл уже без перерывов, и все трое от телевизора не отходили.

Наблюдая страшные последствия конфликта, Костя ругал защитников парламента, но, когда Сергей принялся грубо осуждать их, Костя начал спорить и искать аргументы в защиту мятежников. За этот вечер десятки разных мыслей и представлений сменились в его голове, запутывались и никак не складывались в какое-нибудь чёткое убеждение. Поначалу он был поражён необычностью того, что показывали из Москвы. Зрелище не совпадало с представлениями о государственных переворотах, сформированных фильмами и книгами о Латинской Америке и Африке. И семейная пара рядом, не столь напичканная политической информацией, как учитель-историк, тоже заметила это. Вообще, все трое говорили много: и высказывали впечатления, и рассуждали. В этот вечер они были скорее

120

политиками, чем зрителями. Делая какое-нибудь резкое замечание, Сергей перебивал ход Костиных размышлений, давая им новое направление.

– Почему какое-то Си Эн Эн снимает? Наши что, не могут? – возмущался сосед, а через пять минут выдавал совсем иную эмоцию:

– Не, ребята, как-то неприкольно: солнечный день, толпы зевак, а тут стреляют да ещё из танков. Может спектакль?..

И ещё через некоторое время:

– Как всегда, все удовольствия – Москве. Можно прийти, бесплатно поглазеть на драчку двух президентов...

Просидев несколько часов у телевизора, Костя свыкся с картиной происходящего и больше думал о том, чтобы взятие Белого дома обошлось с наименьшим количеством жертв. Вместе с Сергеем он попенял властям за то, что идут на штурм в лоб, не применяя вертолётов, что допускают присутствие на расстоянии полёта пуль такого количества праздного народа.

С ностальгией Костя вспоминал август девяносто первого. Теперь у Ельцина была армия и не только эти четыре танка, выехавшие на мост и повернувшие свои орудия на здание парламента. И исход теперь ясен. Тогда армия была в распоряжении старой власти, но власть отступила. Видно, не всегда всё решают танки. Народ был един, и народ стряхнул с себя семидесятилетний маразм. Тогда, в том августе, Костя с друзьями-сокурсниками собирался лететь в Москву. Они фактически уже приготовились, нашли деньги, чтобы купить в столице какое-нибудь оружие, и только сообщение в новостях о том, что московские аэропорты закрыты, остановило их, а стремительный крах ГКЧП заставил отказаться от попытки добираться на место окольными путями. Никогда не забыть тот порыв единства, которым были захвачены все: владивостокцы, выступавшие по местному телевидению, люди под очистительным дождём у этого же большого здания, новые лидеры на трибуне. "Где же это единство теперь? Где тот рождающий новую жизнь дождь?" – спрашивал себя Костя и чувствовал почти физически горечь из-за утраты чего-то прекрасного, безвозвратно ушедшего. "Две власти дерутся, а народ где-то в стороне. Наблюдает. А если и участвует в этой борьбе, только по обязанности или за деньги. С августа девяносто первого для России должна была начаться новая эра, основанная на всём лучшем, что накопили мировой опыт и собственная

121

история, и – самое главное – на объединяющей всех идее возрождения Отечества и равного участия людей в подъёме экономики и культуры. Шанс был упущен. Его угробили. И теперь у нашего поколения потенциал энтузиазма уже исчерпан. Не за Ельцина люди бросались под танки два года назад, а за Россию. Не за великую, а за нормальную, достойную уважения. Где теперь та гражданственность? Шоковая терапия разъединила народ. Либерализация цен не повысила уровень жизни, а приватизация – теперь уже через закон – показала людям, что они никогда ничего не имели и иметь не будут.

Началась Эпоха Великого Воровства. Власть не дала новой всеобщей идеи, и идею навязали проходимцы: мани, мани, мани... Идея-урод. Она и привела к октябрю девяносто третьего, потому что обогащение чуждо русскому народу, и часть людей, на которых и опираются те, кто в Белом доме, потеряв прежнюю идею и не приняв новую, отвергли власть. Вон эта толпа, рванувшая к зданию сквозь кордоны милиции. Они готовы к гражданской войне. Это плохо. Но они поступают по своей совести. Это нельзя не признать.

Костя отвлёкся на обострение обстановки, но через несколько минут его ум снова вернулся к любимому занятию – выводам. "Где же выход, ёлки-палки?.. Начать всё сначала не получится. Запущены механизмы, движение которых трудно остановить. Что же, ждать, когда индивидуализм и поклонение золотому тельцу начнут приводить людей к деградации и когда, как в начале века, появятся благотворительность, меценатство, забота о сирых и убогих?.. Опять мы пошли по тому кругу, что и при Александре Третьем. Опять надо упиться ложным, чтобы отвергнуть его...

Ударили танки, и Костя почувствовал внутри какой-то надлом. Он прислушался к себе и не смог понять: это боль или что-то от психики. Выстрелы были ожидаемы, они были даже предпочтительнее, чем штурм под прикрытием бронемашин, когда "вэвэшники" гибли от выстрелов с верхних этажей. Сергея орудийный обстрел заставил замолчать, хотя последнюю четверть часа он подробно объяснял жене военную дислокация. Почему эти довольно меткие выстрелы, быстро вызвавшие пожар, были так неприятны? Ведь только что Костя вслух возмущался, что так долго берут здание, совсем не похожее на крепость, с защитниками, вооружёнными только автоматами. Потом начали выходить мятежники. Анжелика стала злорадствовать, а у Кости всё не проходило чувство какого-то внутреннего надрыва. "Что-то

122

здесь не так, – устало думал он. – Всё кончилось, но радости нет. Но всё кончилось. Теперь спать. Ещё будет время обдумать. Главное: всё спокойно на улицах Багдада. Худой мир лучше доброй ссоры.. Конечно, если мир не ведёт к краху..."

16

На следующий день, встав в пять часов, Костя успел приготовиться к урокам. Руки всё время тянулись к дневнику, но он знал, что если начнёт писать сейчас, переполненный впечатлениями и мыслями, то остановится очень нескоро.

Первые два урока в шестых классах прошли быстро. Хотя Костя и собирался провести сегодня со всеми учениками, которые придут на историю, что-то вроде политинформации, однако решил, что события в Москве – не для понимания двенадцатилетних. Зато в учительской произошла настоящая схватка. Когда Костя вошёл туда на второй перемене, разговор, очевидно, только начался.

Возле окна, сложив руки на груди, стояла математик Светлана Геннадьевна Белозёрова, женщина предпенсионного возраста с тридцатилетним стажем и с тремя коровами в собственности. Рядом, за первым столом, сидели Новиков, директор, Галицкая, за другими – ещё семь человек учителей; присутствовали даже физруки Максим и Виктор Викторович, оба не любители пережёвывать на переменах деревенские сплетни. Чувствовалось, что именно произошедшее в стране собрало вместе большую часть педколлектива.

–... Не понимаю, что надо было Руцкому с Хасбулатовым, – говорила Светлана Геннадьевна. – Всё имели: власть, деньги... Чего ещё желать?..

– Ещё больше власти и денег, – пошутил Максим.

– А сколько можно терпеть всё это в стране? – нервно и не совсем понятно из-за вставных зубов воскликнула Добрихина.

В коллективе её недолюбливали, и поэтому возникла пауза: говорить после Лилии Романовны значило бы поддержать разговор с нею. Воспользовавшись молчанием, она выпалила текс целой листовки:

– Союз развалили, перед Запалом, как собачки, на задних лапках ходят. Всю страну за два года разворовали. Сколько добра в Китай вывозится.

123

Прихватизация эта... Ворам да преступникам всё подарили, а простому народу шиш, извиняюсь за выражение. Цены в тысячу раз взлетели, хлеба боишься купить лишнюю булочку. Заводы стоят, работы нет, зато всё из-за границы везут, как будто самим нельзя изготовить...

Речь была бы убедительнее, если бы Лилия Романовна говорила внятно, а так некоторые слова прозвучали не только непонятно, но даже и неприлично, что кое у кого помоложе вызвало улыбку. Однако никто не возражал, а Виктор Викторович поддакнул:

– Почему законный парламент разогнали?.. Мы его выбирали, а ОН разогнал... Теперь ещё не такое получим: некому будет бандитам возразить...

Валентинов сказал, как будто точку поставил, и Костя не выдержал:

– А что, лучше бы гражданская война?

– И правда, – согласилась Крат. – Столько народу поубивали в Москве. За что солдат да милиционеров этих молоденьких убивать? Они же по приказу идут...

Костя словно развязал всем узелки на ртах. Каждый, в том числе и директор Виктор Степанович, начал что-то прибавлять к словам Ольги Васильевны.

– Зачем только безоружных людей было звать на площади? – резюмировала Елена Николаевна минут через десять. – По мне, так ни стой, ни с другой стороны нет справедливости. Власть в России она всегда против людей...

Прозвенел звонок и моментально перенаправил мысли учителей на уроки. Москва Москвой, но донести свой учебный материал до детей было для любого из них самой главной проблемой дня. Прихватив журналы, все озабоченно пошли по классам.