Текст книги "Предчувствие: Антология «шестой волны»"

Автор книги: Андрей Лазарчук

Соавторы: Дмитрий Колодан,Карина Шаинян,Азамат Козаев,Иван Наумов,Николай Желунов,Ирина Бахтина,Дмитрий Захаров,Сергей Ястребов,Юрий Гордиенко,Александр Резов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 44 страниц)

Иван Наумов

О себе

Бывает же так, что давно забытые детские мечты вдруг странным образом начинают реализовываться? Так со мной и произошло.

Лет с двух-трёх начал читать и к пяти уже был уверен, что стану писателем. Первые опыты – всегда подражание. Любимому автору, любимой книге. Попытка сделать «ещё интереснее». Я продумывал сюжеты великих романов и многотомных эпопей, которые мне предстоит написать, – хотя дальше оглавления дело обычно не двигалось. Но я был спокоен, потому что уже знал всё про своё будущее.

В этой спокойной уверенности доучился до восьмого класса. И понял, что Литинститут – недоступная горная вершина, а у меня не то что альпинистского снаряжения, а даже подходящей обуви для прогулок на природе нет. Тогда для поступления надо было представить печатные работы – или изданные книги, или хотя бы что-то в сборниках или солидных журналах. А у меня даже толком законченных рассказов не имелось – одно только детское желание.

Тогда мы с мамой (она всегда поддерживает меня в подобных начинаниях) решили, что журфак МГУ – почти полпути к Литературному институту. То, что это не совсем так, выяснилось уже в ходе моего обучения в ШЮЖе – Школе юного журналиста. Всё было здорово, пока летом после девятого класса я не попал на практику в газету. Там мне быстро объяснили, что такое прогибаться,и журналистика автоматически выпала из числа моих насущных интересов.

Поскольку с математикой и физикой дела обстояли ничуть не хуже, чем с литературой, год спустя я обнаружил себя студентом МИРЭА, славного разгильдяйского института на Юго-Западной. Там мне легко и необидно доказали, что не такой уж я и умный, поставив на первом экзамене двойку по физике, а на втором – тройку по высшей математике. Что, впрочем, не помешало мне вполне прилично доучиться и присвоить себе гордое имя инженера-оптика. Надо сказать, что сегодня изо всех научных премудростей вспоминается лишь магическая фраза: «Дырки Бенета, сходясь, образуют провал Лэмба». Одна, зато красивая и загадочная.

Поскольку в лаборатории, где мне предлагали задержаться после защиты диплома, работа заключалась в ожидании особо ценной гайки для подставки лазера, которую уже полгода выпиливали на каком-то секретном заводе, я счёл возможным отказаться. И пустился в плавание по незнакомому миру.

Надо сказать, что к тому времени, помимо мирэашной корочки, которая так никогда и не пригодилась, у меня имелся ещё один навык – я выучил эсперанто. Сейчас это может показаться смешным преувеличением, но подобное специфичное знание определило всю мою дальнейшую жизнь.

Во-первых, в среде эсперантистов (а это отдельная тема для разговора) я познакомился со своей будущей женой.

Во-вторых, я стал всё чаще писать стихи, и те из них, что «не по-русски», заранее были обречены на определённую известность. Меня почти сразу стали публиковать, приглашать на литературные вечера, цитировать. Безусловно, это было приятно и помогло устранить многие комплексы начинающего литератора.

В-третьих, я загорелся идеей Движения – сделать эсперанто «вторым для каждого, общим для всех» – и надолго погрузился в кипучую общественную жизнь. Даже со старшей дочерью до шести лет я вообще не разговаривал по-русски, что неизбежно заставляло не только говорить, но и думать на чужом языке.

В-четвёртых, через пару месяцев после окончания института, в апреле девяносто второго, я стал сотрудником компании, специализирующейся на зарубежном туризме. Как агенты неведомого государства, мы разыскивали по всему миру такие же фирмы, где всем заправляли эсперантисты, и на базе этих отношений выстраивали весьма интересные поездки. К примеру, мы первыми предложили соотечественникам готовое кругосветное путешествие…

А в-пятых, эсперанто, точь-в-точь как написано во всех рекламных брошюрах, послужил мне мостиком ко всем прочим языкам. Языковой барьер рухнул, и я начал много читать по-английски, по мере надобности – для работы – подтягивал финский и шведский, турецкий, итальянский, французский. Не стремясь к совершенству, но доводя знание языка до уровня базового общения. Мой отец обычно говорит: «Человек проживает столько жизней, на скольких языках говорит». Что ж, я жадный!

В девяносто пятом вышел сборник моих стихов «Музыка – это сны / Plejo (Самое)». Не в силах определиться, какая часть – русская или эсперанто – должна стоять первой, я нарисовал две обложки, и получилась вполне политкорректная книжка-перевертыш, начинающаяся с обеих сторон сразу.

А потом наступил долгий, почти десятилетний, период, когда моя «творческая составляющая» оказалась порабощена предпринимательством. Если существует та штука, которую называют «жизненный опыт», то я получил её там. Работая уже в другой фирме, мы начали открывать зарубежные представительства, «строить бизнес», сражаться с конкурентами, привлекать клиентуру. Боролись с воровством подчинённых, находили компромиссы или цеплялись за своё до последнего, обходили, не нарушая, законы десятка государств и нарушали там, где нельзя было обойти. Мотались по Европе и городам России, засыпали за рулём, работали от рассвета до рассвета и ощущали, что делаем не только деньги для себя, но и полезное дело для тысяч людей.

Но энтузиазм не может полыхать вечно. Понемногу всё устаканилось, успокоилось. Кавалерийские атаки середины девяностых перестали приносить пользу в эпоху бетонированных линий обороны начала нового века. Да и мы посолиднели, заматерели. Обросли семьями, детьми, привычками, капризами. Прошёл раж, но творческая энергия никуда не делась. И попросила выхода.

Как это случилось со многими моими новыми знакомыми, толчком послужило предисловие к «Гаджету» Сергея Лукьяненко – оттуда я узнал о сетевых литературных конкурсах. Терпеливо ждал полгода, желая попробовать сыграть. Всегда хочется быстро получить оценку того, что делаешь, и конкурсы казались подходящим полигоном. Когда мой первый за двенадцать лет рассказ не вышел в финал и занял сто какое-то место из пятисот, я удивился… Да нет, я просто был шокирован – как же так, гениальное произведение не оценили по достоинству!

И дальше был «пристрелочный» год, когда с каждым разом я понимал лучше и лучше, что не всё, что крутится в голове, может быть адекватно воспринято за пределами этой головы. Что читатель не обязан терпеть, если автор пытается излить в текст свои внутренние проблемы. Что сюжет и идея должны определённым образом соотноситься – иначе получится пустышка или заумь. Фантастика как способ видения мира даёт автору право моделировать ситуации, невозможные в обыденности. Но и налагает ответственность: мир рассказа должен быть интересным, вкусным и непротиворечивым, иначе сюжет и идея будут бледно выглядеть на фоне картонных декораций.

Я искренне рад, что «потерял» больше пятнадцати лет с того момента, как закончил первую повесть. Перерыв, кажется, пошёл на пользу. Теперь мне есть «о чём поведать миру».

А детскую мечту – поучиться в Литературном – я осуществил уже будучи взрослым. Прекрасные преподаватели Высших литературных курсов дали мне очень многое. Без изумительных лекций по философии, эстетике, истории, теории литературы, возможно, и не появились бы некоторые из моих последних рассказов.

Что я пишу? О чём я пишу? Да по-всякому. Может быть, меня ведут несколько максим, которые выросли внутри меня? Вот они.

Самая фантастичная история правдива, если рассказана честно и правильно.

Готовым рецептам – место на кухне, готовым решениям – в экономике и в сказках.

Всё самое интересное происходит на стыке – технологий, языков, религий, времён.

Почти все люди считают себя хорошими – это инстинкт самосохранения.

Бывает, что намерения оказываются важнее самих дел.

Человек всегда противостоит государству. Великие мечты мостятся на трупах мечтателей. Химеры всеобщего равенства – что коммунизм, что демократия – ещё примут новые жертвы.

Моё дело – задавать вопросы, ваше – искать ответы.

И что мне кажется наиболее интересным, так это проблема выбора. Мир абсолютно нелинеен, и нельзя раскрасить его чёрным и белым (если только речь не о комиксах). Есть ситуации, когда нужно выбирать из двух зол. Когда личное становится вровень с общественным. Когда совесть подсказывает отказаться от выбора вообще. Об этом я и пытаюсь рассказать.

Многие спрашивают, зачем я делаю им больно. Я не нарочно.

Александр Силаев

О себе

Родился?

В 1978 году в Красноярске. Я рад всем обстоятельствам моего рождения. Смотрите сами.

Силаев – лучшая из фамилий. Настолько удачная, что кажется литературным псевдонимом или партийной кличкой.

Россия – самая лучшая страна, большая, неожиданная, розовая, как поросёнок. Здесь возможно решительно всё. Тут весело жить (если не верите, то проверьте сами и убедитесь). Просто не страна, а неумытый подарок ко дню рождения. Я обожаю свою Родину, как не снилось даже русским фашистам.

Красноярск – не самый большой город в этой стране. Но всё-таки не заимка… Весь пакет цивилизации: телевидение, Интернет, мафия, не говоря уже о коррупции. Есть даже политика, хоть и местная.

Учился ли?

Я заканчивал двадцатую школу города Красноярска, в своё время её заканчивал Вячеслав Бутусов, но школа, конечно, про то не помнит…

В пионерах был, комсомол отменили накануне моего вступления в эту организацию. Я клятвопреступник: в десять лет, когда мою шею повязали красным, я обещал поддерживать дело Ленина. Ну и что я сделал – до сих пор-то – для дела Ленина?…

Мои школьные годы – серые и скучные. Виноват в этом только я сам.

После окончания скучных лет мне выдали золотую медаль. Потом было дальше, высшее. Потом: три года аспирантуры.

Школьный класс был физико-математическим, специальность в вузе – экономическая, аспирантура – по философии.

Где-то лежат четыреста незащищённых страниц предположительно диссертации.

Работал ли?

С семнадцати лет. В 1996 году назначен политобозревателем газеты. Работал так более трёх лет. Был редактором политэкономической и литературных полос. Хвастался… Союз журналистов наградил меня дипломом «за лучший дебют года»… Добрый дядька Сорос выделил грант «за работу в области культуры»… Губернатор дал губернаторский приз… В итоге я уволился.

Как многая гуманитарная молодёжь, немного занимался PR. Как редкая молодёжь, был зампредом «Союза защиты пенсионеров Красноярского края» (хотя это, правда, тоже PR). Был редактором небольшой газеты. Преподавал: журналистику, философию, историю экономики.

В литературе?

Чего-то писал с семнадцати лет, с двадцати – то, что немного нравится, хотя бы себе. Много рассказов (1998). Повести: «Армия Гутэнтака» (1999), «Подлое сердце родины» (2000), «Братва по разуму» (2001). Романы: «Недомут» (1998), «Бог умер, и всё такое» (в соавторстве, 2001).

Пребываю, себе на удивление, в трёх Союзах писателей (включая ПЕН-клуб). Пребываю в редколлегии журнала «День и ночь» (с 2001). Лауреат премии Астафьева (2000), финалист премии «Дебют» (2001).

Был ли в партии?

Ну был. С кем не бывает?

Пил ли?

Ну пил. Одно время – много.

За кого я голосую на выборах?

Это почти неважно, за кого. Ну, за наших… Важнее, наверное, почему…

Верю ль? В Бога и т. д.?

Верить можно только в то, чего нет. Сущее в вере не нуждается. Таким образом, легко создаётся мнение, будто верить в Бога – надо, что это – синтез привилегии и обязанности… Но сегодня точнее и добродетельнее верить во что-то иное.

Верю пошлым образом… В то, что люди хорошие (иначе, боюсь, они – апостериори – поголовно будут козлы). Некоторые виды веры вредны, от них хочется избавиться. Допустим, от пресловутой веры в себя. Пусть в себя верят – дураки, бандиты, подростки… И те, кто им завидует. Гуру разные. Президент США. Полезнее верить в то, что тебя ещё нет.

Чего хотел бы пожелать (людям)?

Нормальным людям – больше желаний. Лучшим – избавления от них. Ну и здоровья там. Остальное – приложится.

Чего хочу?

См. предыдущий пункт.

Чего боюсь?

Принято боятся либо жизни, либо смерти, либо того и другого сразу. Это банально. Я банален по-своему и всерьёз боюсь только боли, простой, физической.

Чего я не знаю?

Жизни. В исконно российском смысле этого слова. И не хотел бы.

Что я знаю?

Как и все: те знаковые конструкции, которые сам выбрал или придумал.

Есть ли тайна?

Как у всякого. К счастью, свою главную тайну человек обычно не знает сам.

Александр Резов

Глубокое детство

Родился я 19 июня 1982 года в 11:15 утра.

Самое раннее воспоминание: ясельная группа, маленький кудрявый мальчик, который оступается и падает, а я начинаю закатывать его в ковёр. Зачем это сделал – ума не приложу, но воспитательница, рассказывая маме о случившемся, несколько раз срывалась на смех. Представляю, что пережил бедный мальчик.

В дополнение к детским воспоминаниям – жуткая аллергия и вечно забинтованные руки. Поездки на отдых в Крым, где аллергия становилась ещё сильнее, и сыпь переползала налицо. Приплюсуйте к этому выбритую от вшей голову и получите весьма чёткий портрет меня пятилетнего, изображающего на дискотеке модный тогда брейк.

Воспитательница в первом детском саду чем-то напоминала директора школы, куда отправили учиться маленького Дэвида Копперфильда. Звали эту богатую телом даму Раиса Яковлевна. Она убирала волосы в пучок, имела довольно грозный вид, пинала кошек, часто орала и таскала детей за уши. Я, меж тем, обещал вернуться повзрослевшим и взорвать весь детский сад. Повзрослев, передумал.

Будучи выпускником другого сада, я поехал в так называемый «детский сад на даче», то есть летний лагерь для самых маленьких. Где и произошло много чего интересного: например, там я в первый раз тонул – поскользнулся на поросшей водорослями бетонной плите и, незамеченный взрослыми, ухнул в реку. Выбрался каким-то немыслимым образом, даже пилотка с головы не слетела. Зато понимание того, «почему рыбки под водой не разговаривают», осталось на всю жизнь.

Пан-спортсмен

В первом классе я стал заниматься баскетболом. Продлились эти занятия чуть меньше года: группу отчего-то распустили и прикрыли всю секцию. Затем была попытка пополнить ряды гимнастов, но из-за большого роста брать меня отказались. Однако посоветовали пойти в плавание: мол, данные хорошие, стоит попробовать (кстати, в то время прочитал «Хоббита» и начал писать «Золотой кувшин» – явное ему подражание; сломался на второй тонкой тетради). Таким образом, на протяжении следующих семи лет я осваивал подводный мир бассейна ЦСКА. В соревнованиях ничего не завоёвывал, разве что в эстафете, вкупе с четырьмя другими брассистами, занял второе место.

Учился при этом в спортивной школе, где отвратительней всего преподавали английский язык. Вела его учительница по немецкому и заставляла нас перед контрольной работой учить варианты ответов: а, б, б, в, a… was, were, has been… И, что не удивительно, ставила всем неплохие оценки. Я, в свою очередь, уверился в своём отличном познании иностранного языка. Усомниться в этом пришлось чуть позже, после ухода из плавания. Тому было много причин, одна из которых – режим: с тренировки в школу, с мокрой головой, пусть даже в мороз. В итоге – хронический бронхит и присоединившийся к нему гайморит. И закономерный вопрос врача: спорт или здоровье? К этому времени плавание мне порядком надоело, поэтому я выбрал пункт второй.

Весь девятый класс я усердно писал – всё ещё в тетрадях, компьютера тогда не было. В основном шёл «закос» под «Байки из склепа», после них принялся за роман, который, понятное дело, сильно не продвинулся. Но очень хотелось довести его до конца.

My name is…

Следующим на очереди стоял лицей с углублённым изучением английского языка. Первые вступительные экзамены в десятый класс я не сдал, поэтому пришлось в срочном порядке и самые короткие сроки учить язык. Заодно и русский, в котором я оказался также очень слаб. Тяжело было неимоверно, приходилось на протяжении двух месяцев пахать каждый день, проходить заново с пятого по девятый классы. И, надо сказать, удалось.

В Англию мы полетели уже в июле: учителя, будущие одноклассники и действующие лицеисты, а также директор лицея и его заместитель. Команда собралась шикарная. Я даже подумывал – не написать ли про это повесть, но всё как-то не решался.

Три недели путешествия по насыщенности событий не уступали прошедшему году. Мы приезжали в город, селились в хостел или кампус одного из университетов. Жили там от пяти дней до недели, в течение которых выезжали на экскурсии с Беном – неизменным англоязычным экскурсоводом, – вовсю практиковали язык, а в свободное время изучали окрестности; после чего снимались с места и ехали дальше. Илкли, Честер, Йорк, Ливерпуль, Лондон…

Была и вторая поездка в Англию – через год, – но сразу по прибытии я недосчитался чемодана, оттого путешествовал налегке…

Ну а лицей оказался местом просто замечательным и не шёл ни в какое сравнение с предыдущими двумя школами. Сперва вообще приходил туда минут за сорок до начала занятий, жаждал общения. По литературе регулярно получал тройки, совершенно не умел писать сочинений. Старался понять принцип – не получалось. Лишь в выпускном классе на всё плюнул и стат придавать сочинениям художественный вид. Помогло.

После появления компьютера начал писать с новыми силами. Теперь рассказы выходили в основном комедийными. Чуть позже предпринял попытку написать-таки роман. Перепечатывал главы из тетради, ощутимо их увеличивая. После двух авторских листов дело вновь застопорилось.

«Учись, студент»

В 1999 году я поступил в Московский авиационный институт на факультет интеллектуальных систем, робототехники и вооружения, на кафедру автоматизированного управления боевыми авиационными комплексами. Долгое время запоминал, куда же я, собственно, поступил, при этом, что удивительно, не пропуская ни одной лекции и уж тем более – семинара. Тем не менее пересдавал.

Писал в то время что-то совсем тяжеловесное: мысли, образы, описания и вялое развитие сюжета. Читал Леонида Андреева. «Красный смех».

На четвёртом курсе неожиданно вернулся к спорту. Стал заниматься восточной борьбой «илицюань» у родного дяди. Управление собственным телом, использование силы противника против него же самого. Никаких приёмов, только упражнения, помогающие понять те или иные принципы работы мышц, сухожилий. Удивительное дело – наблюдать со стороны: два человека стоят на месте, крутят руками, а пот с них льётся градом. Хватило меня на полтора года.

В то же время, благодаря другу, я начал осваивать сноуборд: сперва недоумение – разве можно управлять этим; затем – ажиотаж. В Словакии впервые увидел горы. Правда, видел и в Англии, но не такие, не настоящие. Тут же – прямо дух захватывало.

Вплоть до написания диплома я был убеждённым иждивенцем. Затем, в издательском доме «Коммерсант», стал осваивать такие профессии, как менеджер по републикациям и контент-менеджер. Круглыми днями сидел перед компьютером, отлаживал работу ссылок на сайте, продавал статьи в другие издания и пытался бороться с их пиратским распространением.

А через два месяца забрал в военкомате предписание в Военно-воздушную инженерную академию.

Левой-правой

В Академию имени Жуковского я пришёл сразу после института. Точнее, после военной кафедры – лейтенантом, на два года. Нахожусь там и поныне, с нетерпением ожидая окончания означенного государством срока. Самое интересное, что за это время я успел дважды побывать вожатым в детском оздоровительном лагере. В первый раз отправили туда принудительно, во второй горячо попросился сам. Быть может, мне везло и с детьми, и с вожатыми, но получил огромное удовольствие.

Параллельно со службой в академии я стал работать в японском ресторане. До этого люто ненавидел рыбу, употреблял её только в консервированном виде. Теперь же – суши, роллы, сашими – не морщась, но пока без должного наслаждения. Готовую рыбу – исключительно без костей.

Так что, желающим отведать японскую кухню – милости просим.

Дмитрий Захаров

1. Звуки в моей голове

В первый раз открыв глаза, я смекнул: «Ага»… И больше эта мысль никогда меня не покидала.

2. Всё хорошо

В восьмом классе меня отправили в газету, чтобы я «хорошо написал о школе». Я написал. А потом опять, но уже не так хорошо. А потом побеседовал с завучем. И с другим завучем. И с директором тоже побеседовал. После меня водили к школьному психологу – наверное, узнать, какую социально-опасную болезнь я подцепил. С тех пор пишу в газетах разные гадости. Отыгрываюсь, должно быть.

3. Чёрный плащ

Мой друг Саша Силаев обычно презентует меня так: «Этот парень судился с мэром города».

Пресс-секретарь другого мэра (после его отставки) допытывался, чувствую ли я ответственность «за свержение Андрея Васильевича».

Сейчас пресс-секретарём работаю я сам. Шеф – градоначальник Железногорска.

В общем, я – страшный человек.

И главное – последовательный.

4. Труп врага

Как-то руководитель одной очень крупной компании распорядился, чтобы меня уволили из всех мест, где я работаю. Через месяц его сняли с должности, а ещё через месяц он попал в реанимацию в состоянии комы.

Недавно один зам губернатора пообещал, что будет лично вышвыривать меня с официальных мероприятий.

С тревогой слежу за его дальнейшей судьбой.

5. Люди хотят поэзии

Как-то позвали меня на семинар молодых писателей Андрея Лазарчука. Я подумал: ну что там делать? Собрались близ мэтра гении пера, беседуют об онтологических смыслах, метафизических категориях и квантово-лептонных скоррелированных структурах… Пришёл. Люди как люди. Говорят о губернаторе Лебеде, прочитанных книгах, пиво пьют. Я и остался.

6. Всё страньше и страньше

Однажды я написал сентиментальный роман. Главные действующие лица – плюшевый медведь и оловянный солдатик. Название – «Оловянный сок».

Накатило, наверное.

7. Выбор-2006

Я голосовал за Явлинского. Был членом странной партии СПС. Вёл избирательные кампании ЛДПР и «Родины». Больше не буду.

8. О судьбах России

Ничего не знаю. Но могу долго рассуждать.

9. Мы ещё посмотрим…

…кто кого вскрывать будет. Так говорил один мой друг – хирург. Теперь так говорю я… некоторым товариСЧам.