Текст книги "Предчувствие: Антология «шестой волны»"
Автор книги: Андрей Лазарчук
Соавторы: Дмитрий Колодан,Карина Шаинян,Азамат Козаев,Иван Наумов,Николай Желунов,Ирина Бахтина,Дмитрий Захаров,Сергей Ястребов,Юрий Гордиенко,Александр Резов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 44 страниц)
Она с полуулыбкой посмотрела в мою сторону и тряхнула головой.
– Нельзя быть таким меланхоликом. В конце концов, почему бы и не радоваться идее Объединения?
– Сейчас ты скажешь: разве не для этого жили наши отцы и деды. Было это уже. Поверь мне на слово, было.
– А между тем Леонид говорит…
– Ну, если сам Леонид…
– Лани, а это уже мелко.
Ну, и что, что мелко, подумал я. А вслух сказал:
– Извини.
Странно. Вот я уже и извиняюсь из-за Лёнечки.
А в кармане у меня лежит диск, на котором помимо прочего весь Леонид Клаевский, в разрезе и с комментариями специалистов. Получается, что Лёня – стукач. Что он продаёт личные номера и пароли своих сослуживцев. Что он сторонник с восьмилетним стажем.
И вот я сижу, смотрю на его жену и говорю ей: извини.
Наверное, это любовь.
Не отдать ей диск – любовь. И отдать ей диск – тоже любовь.
Такое липкое холодное чувство.
Про него много врали в умных и красивых книжках, и только старина Шопенгауэр тихо говорил нечто, похожее на правду.
– Мне можно быть немного злым. Я вчера сдавал кровь.
Кира сразу напряглась. Она внимательно посмотрела мне в глаза, и я подумал, что они не такие уж и карие.
– И что? – спросила она.
– В ближайшие три месяца выбраковывать не будут.
– Слава богу, – вздохнула Кира.
– А вот это лишнее.
– Ты о чём?
– Об упоминании религиозного термина. Тебе нельзя, ты на хорошем счету.
Кира поджала губы.
– Ты прав. Хотя я этого и не понимаю.
– Если так, тебе пора записываться в диссиденты.
Кира налила себе ещё чаю, но вместо того, чтобы его пить, поставила чашку на подоконник.
– Ты же прекрасно понимаешь, что это бутафория.
– Что бутафория? – поинтересовался я, разглядывая календарь – такой же, как у меня, но не истыканный дротиками.
Кира чертила пальцем на стекле слова какого-то нового откровения.
– Всё бутафория, Лани. Ты делаешь вид, что борешься против властей, а они – что считают это серьёзной проблемой.
– Не люблю я это слово – борьба.
– Ты вообще не любишь конкретных слов.
– Почему же, конкретное слово «любовь» мне очень даже нравится.
– Снова будешь ко мне клеиться?
– Что ещё значит «снова», я разве когда-нибудь переставал?
Кира засмеялась.
– Ты – идиот, – сказала она и положила руки на спинку стула.
– Можно считать это комплиментом?…
Я знаю её одиннадцать лет… Хотя, нет, неверно выразился. Я знаком с ней одиннадцать лет. А знаю три года с четвертью – ровно столько, сколько Кира с Лёнечкой женаты… Абсолютно не понимаю, почему Кира вышла за него замуж. И зачем он на ней женился – не понимаю. А ещё почему-то на ней не женился я. И это самая большая загадка.
– Четыре доходит. Нас будут ждать в музее, – сказала Кира.
– Кто нас будет ждать?
– Леонид.
Ах, Леонид, захотелось сказать мне.
– Что молчишь? – Кира отошла к зеркалу и стала внимательно его разглядывать.
– Да вот думаю, как бы точнее сформулировать вопрос. Давай так: Леонид там ждёт нас или тебя?
– Какие глупости, – сказала Кира.
– Это не ответ.
– Всё-таки ты зануда, Лани.
– Не зануда, а человек, относящийся к делу с необходимой долей ответственности.
– Учебник политкорректности читаешь?
– Нет, пишу.
Синее пудингоподобное здание называлось Музеем футуризма. Об этом говорили указатели на дороге и телепередача, которую я видел на прошлой неделе – что-то про выставку новомодных естественных картин. Я их никогда не видел, но думаю, это волосяные холсты с мозаиками из кусочков ногтей. А может, и что-нибудь похуже.
Сам я никогда бы в подобное заведение не пошёл. А Кире такие скопления интеллектуальных экскрементов нравятся. Она любит ходить в галереи некрописцев, клуб «Пассатижи» и на концерты официального андеграунда.
При входе в музей стоял муляж летающей тарелки, попираемой мраморными ногами Нового гражданина. Пропорции были таковы, что статуе ничего не стоило взять валявшийся под её ногами диск одной рукой. Я бы назвал композицию: «Реванш карликов», но она уже носила имя: «К звёздам».
В самом музее, как я и ожидал, было скучно.
Единственный обходчик показался мне персонажем Туве Янссон. У него была большая бесформенная шляпа и длинный ширококрылый нос. На полосатом форменном жилете оранжевый значок-звезда о восьми лучах. Очень похожа на реквизит из космического сериала.
Я подумал, что все остальные экспонаты на фоне экскурсовода-Снусмумрика должны выглядеть просто классикой реализма. И точно, мы принялись ходить вокруг блестящих межпланетных конусов и коробок – ремонтных модулей и континентальных экспрессов, больше похожих на швейные машинки.
Мой зелёный пиджак здесь казался абстракцией.
Кира остановилась около экрана с картой районов Второго Пришествия. Рядом с ней автоматика тут же запустила голо-макет Апокалипсиса-2.
– Вот что могло бы случиться с человечеством, если бы идея Объединения не была привнесена… – случайным образом расставляя паузы, заговорил грустный голос.
Заглушая его, вопили жертвы бессмысленных войн. Остановившимися глазами они смотрели на красивые сполохи над своими домами.
– Даже не верится, – сказала Кира.
– Пропаганде с первого раза почти никогда не веришь.
Мы ещё немного походили по экспозиции.
Я отыскал голо первого контактёра и посмотрел ему в глаза. Глаза, как у всякого нормального человека, были испуганные – явная недоработка Совета по нравственности.
И зовут его забавно – Пётр Иванов. Впрочем, это, наверное, только у нас. В Англии он Джон Смит, в Китае – какой-нибудь Чанг… Национальный раритет, в общем, Кира нырнула в дверь зала Объединённых миров, и я последовал за ней. Здесь абсолютно все экспозиции рассказывали, как хорошо нам будет жить лет этак через дцать. Смотреть было не на что.
– Где же твой суженый? – поинтересовался я у Киры. – Мы уже час ходим по этой сокровищнице ущербной мысли, а Лёнечки всё нет. На твоём месте я бы начинал ревновать и беспокоиться.
– Сразу или по очереди?
– Это как тебе удобней, – сказал я и подумал, что лучше бы Лёне придти прямо сейчас. Я уезжаю, и очень важно успеть переговорить. Отвести в сторонку и рассказать о собранных данных. То-то он удивится.
Кира улыбнулась.
– А ты не думаешь, что я пригласила тебя сюда на тайное свидание?
– Не думаю.
– А почему?
– Для неверной жены у тебя слишком яркий нимб над головой.
– Звучит как оскорбление, но ты прав, – Кира села в стилизованное под space-стиль кресло.
Проектор объёмных слайдов щёлкнул и родил какую-то черно-пластиковую загогулину.
– Однако беспокоиться и ревновать я не буду, – сказала Кира, рассеянно глядя на экран пояснения. – Он наверняка сразу поехал за подарком.
– За каким подарком?
– За подарком на нашу годовщину. Мы с ним встретились в этом музее.
– О господи, – сказал я.
– С ума сошёл! – цыкнула на меня Кира. – Ты соображаешь, что это за здание?
– Ещё как. Я только не соображаю, что ж ты раньше мне ничего не сказала.
Вот и поговорил с Лёнечкой, подумалось мне.
По-моему, Кира удивилась. А может быть, даже обиделась.
– Лани, ты всё-таки друг семьи…
– Очень хорошее определение. Ладно, Кира, я же говорил, что буду здесь казаться лишним. Да ещё в праздничный день.
– Лани…
– Не спорь, я пошёл, привет Леониду.
Наверное, нужно было поступить как-нибудь иначе. Может быть, даже дождаться Лёнечку и, дежурно улыбаясь, поздравить их обоих. Может, даже пойти с ними в ресторан и посидеть за столом. Сказать нечто праздничное, поднять бокал… Только это абсурд. Так нельзя, потому что нельзя так. И вообще я всё испорчу: скажу что-нибудь не то… или Лёне по морде надаю.
Достаю из кармана диск и протягиваю его Кире.
– С годовщиной. Посмотри: на нём много занимательного.
Кира стояла где-то у меня за спиной и смотрела на удаляющийся зелёный пиджак.
А по залу Пришествия уже шёл Лёнечка.
Модельная причёска, белый костюм и букет роз. Плюс улыбка и золочёная булавка в галстуке.
– Привет, – сказал Лёня, протягивая руку.
– Виделись, – ответил я, пнул отъезжающую в сторону дверь и вышел.
На улице было тепло. Водители такси сидели на плоских каменных скамейках и пили пиво. Ветер время от времени накатывал свежей волной, и я вспомнил, что где-то в окрестностях должно быть искусственное озеро.
– Сударь, вы не подскажете, как мне найти озеро, – спросил я у одного из водителей.
Он махнул рукой в сторону аллеи акаций, я кивнул и пошёл в указанную сторону.
Озеро оказалось лужей, которую по периметру окружили жёлто-песочным пляжем. Посередине плавала яхта под оранжевым парусом. Людей не было.
Я сел на песок и стал кидать в воду камешки. Совершенно не умею заставлять их скакать по воде. В детстве вроде бы умел, а теперь разучился.
Ой, сколько всего я умел в детстве…
Во внутреннем кармане пиджака лежит диск Слава, и часа через три мне придётся ехать в Новосиб. Там он, глядишь, пригодится. Было бы, кстати, забавно, если бы я отдал Кире его, а не болванку с какими-то картинками. Стоп. А я не мог их перепутать?
Вытащил прозрачную коробочку и посмотрел на вставленный в неё золотистый кругляк – конечно же, это диск Слава. Всё в порядке.
– Можно и нам полюбопытствовать? – спросили из-за спины.
Нельзя сказать, что я подпрыгнул от неожиданности, но дёрнулся, это точно. Повернул голову – стоят двое. Как в плохом боевике – в чёрных костюмах, правда, без очков. Шатен и брюнет.
– Чем, собственно… – начал я и тут же получил ногой по уху. Пришлось упасть в песок.
Диск я выронил, а люди в чёрном его тут же подобрали и вставили в ноутбук.
– Так-так, – сказал шатен, когда по экранчику побежали первые строки, – и откуда у нас такая информация?
Я приподнялся и помахал удостоверением. Мальчики не знают, с кем имеют дело, подумалось мне. Ладно, сейчас проясним обстановку.
– Киньте его сюда, – посоветовал брюнет.
Я картинно швырнул корочки к его ногам. А он ничего – спокойно поднял.
Обсмотрел со всех сторон, ухмыльнулся и вытянул личную карточку. Но считывать не стал. Просто повертел в руках.
– Интересно, – сказал шатен, – а всё-таки откуда информация?
– От Леонида Клаевского, – приложив ладонь к виску, сказал я, – координатора проекта «Титаны».
– Опять же интересно, – кивнул шатен. – Только Ланитольд Александрович, выньте, пожалуйста, руку из кармана, и желательно без пистолета.
Брюнет меланхолично наставил на меня ствол.
– Переигрываете, ребята, – сказал я, показывая им обе руки, – излишне усердствуете.
– Бывает, – не стал спорить брюнет. Левой рукой он вытащил из пиджачного кармашка носовой платок и повозил им по своему лбу.
– В каком ведомстве вас зачали?
Шатен оторвался от экрана и с улыбкой посмотрел на меня. Гадкая какая у него улыбка…
– Мы не от ведомства, – сказал он, – мы, можно сказать, посланцы мироздания.
– Посланцам мироздания ублюдков от человеческого мироздания физкульт-привет.
– Напрасно, Ланитольд Александрович, – укорил меня шатен. – Мы позволили себе несколько некорректное поведение исключительно во избежание…
– Неожиданностей, – подсказал брюнет.
– Неожиданностей, – подтвердил шатен. – Опасались, знаете, утери информации с принадлежащего вам диска.
– Козлы, – пожал я плечами.
Мои собеседники пропустили сказанное мимо ушей.
– Ланитольд Александрович, – не унимался шатен. – Нам выпала честь поздравить вас с присвоением почётного звания. Сегодня утром конвент Новых граждан решил признать ваши заслуги в сохранении системы выдающимися. Вас и ещё двоих удостоенных президент и посол поздравили во всех средствах массовой коммуникации.
– Какой бред, – сказал я.
– Отчего же бред, – удивился шатен. Он закрыл ноутбук и взял у компаньона моё удостоверение. – Всё вполне логично. Вы достаточно долго противодействовали конвенту, обеспечивая существование связки система-диссидент. Теперь ваше место займут другие – кандидатуры уже рассматриваются. А вы получите социальные гарантии и пожизненную президентскую пенсию.
Брюнет опустил ствол.
– Справедливость в действии, а? – сказал он и засмеялся. – Только вот диск мы изымем.
– И удостоверение, – добавил шатен, – но не беспокойтесь, всё будет честно.
И он сунул мне в руку синие корочки.
– Поздравляю, – сказал он очень серьёзно и даже встав несколько прямее. – А теперь позвольте откланяться.
Яхта с оранжевым парусом причаливала к берегу. Людей всё не было.
Я посмотрел на подвешенное к небу солнце и кинул в воду очередной камешек. В голове было пусто и прохладно. В кармане лежало удостоверение «Ветеран борьбы с режимом».
Вечерело.
Николай Желунов
Рагомор
Юджин лежал на Пьяной Скале и смотрел на город. Сверху Рагомор напоминал салат из крошёных огурцов, морковки и сваренных вкрутую яиц – словно кто-то гигантской ложкой взболтал и рассыпал в зелёной долине алые, белые и цыплячье-жёлтые кубики домов. Горы сжимали Рагомор со всех сторон каменными объятьями – оттого солнце появлялось в городе поздно, уходило рано, и взор привыкал к дневной тени. Впрочем, всем было плевать на это, и только Юджин иногда жалел, что солнце соскальзывает за мраморные спины гор слишком быстро; он ехал на Пьяную Скалу и подолгу торчал здесь, до рези в глазах смакуя согретые солнцем краски.
– В тёмной комнате без окон я тоскую по тебе, – тихо напевал он, забывшись, а ветер тёплой ладонью касался его губ, оставляя на них едва уловимый вкус цветочного мёда, и Юджин время от времени проводил по губам языком.
Пьяная Скала была местом паломничества любителей ночных оргий, отсюда и название. От скалы до Рагомора почти миля, но Юджин видел и слышал всё, что происходит в городе. Вот механические уборщики подметают мусор на главной улице, а мальчишки бегут за уборщиком, с хохотом колотят по стальному контейнеру палками, тот опрокидывается, и мусор разлетается по асфальту. Роботы терпеливо подбирают его вновь и вновь, пока мальчишкам не надоедает. На площади перед мэрией Лу Моргенштерн – высокий и толстый, как боров, – строит очередную жутковатую инсталляцию: переплетение чёрных бронзовых прутьев, в которых каждый должен увидеть что-то своё; и люди, чтобы не обижать его, говорят, что видят, а может быть, и в самом деле видят. Солнце жарит. Моргенштерн пыхтит и утирает рукавом струящийся по лицу пот – он с гордостью принимает эти страдания во имя прекрасного. Толпа с уважением следит за его действиями. Юджин никогда и ничего не мог разглядеть в этих безумных работах, но когда Моргенштерн вцепился в него однажды, требуя ответа, Юджин соврал, что видит чье-то лицо, и Моргенштерн надменно кивнул, приняв враньё. Моргенштерн – единственный художник в Рагоморе.
На детской площадке играют ребята. В Рагоморе женщины не рожают детей – это больно и отнимает немало времени; если кто-то из женщин по неосторожности забеременеет, робот-гинеколог всегда к её услугам, он делает аборты по предварительной записи (это быстро и даже не лишено приятности). А ребёнка можно заказать в Инкубаторе – вон в том овальном, похожем на яйцо здании, что напротив мэрии. Юджин любил детей, он собирался тоже как-нибудь заглянуть в Инкубатор и сдать свои клетки, чтобы через две недели получить здорового краснощёкого карапуза лет трёх-четырёх.
– В тёмной комнате без окон… – мурлыкал Юджин.
Дети собрались вокруг столика на площадке для игр, они с интересом глядят, как рыжий Джеки Пейот всовывает в зад лягушке травинку и надувает амфибию до размеров бейсбольного мячика. Бедная тварь таращит буркала от ужаса и боли и судорожно дрыгает лапками. Один из близнецов ОʼКерри – Люк или Бивер, не поймёшь – зажмуривается и прижимает ладони к ушам. Вдруг Джеки швыряет лягушку в Келли Остин, и девочка с визгом отпрыгивает, падает на изумрудный шёлк травы, в глазах её отвращение… и восторг.
Юджин нахмурился, и словно в ответ серое облачко закрыло солнце. Над дорогой, убегающей к городу, взметнулся маленький смерч, он подхватил белый клочок бумаги и опустил его на камни перед лицом Юджина. Тот с трудом оторвался от созерцания города, взял бумажку в руки. На идеально ровном прямоугольнике крупными чёрными буквами была отпечатана какая-то бессмыслица:
KYZaa50981FXC-MC426-01992
Юджин скомкал и отбросил листок в сторону. У него вдруг пропал всякий интерес к происходящему внизу. Он осознал, что голоден и хочет пить. Еды у него с собой не было, зато в машине нашлась фляга с прекрасным французским вином. Юджин с жадностью выпил несколько глотков и, свистнув машине, живо зашагал вниз по дороге, размахивая прутиком. Машина послушно ползла следом.
У городских ворот он допил вино, запульнул флягу в кусты и хрипло затянул:
– О-о-о, в тёмной комнате без окон я останусь навсегда!
Вечер опустился на Рагомор влажной фиолетовой грудью, облепленной блёстками звёзд. В воздухе носился запах моря (хотя моря поблизости не было), на улицах вспыхнули огни, из распахнутых окон летели звуки джаза и кантри. Многие жители города просыпались только с началом сумерек и сразу окунались в бурный водоворот ночной жизни. Юджин шагал по заполненной народом вокзальной площади и не успевал отвечать на приветствия.
– Салют, Кортни! Как дела, Курт? Ты вроде бы скинул пару фунтов?
– Иди к чёрту, Юджин.
Курт весил почти двести фунтов и передвигался с помощью дубовой трости с золотым набалдашником. Он всё время что-то жевал, и Юджин верил, что будущим летом Курту не будет равных на ежегодном конкурсе толстяков.
– Хорошо выглядишь, Донна!
– Не льсти мне, Юдж, я знаю, что похожа на мумию.
– В таком случае, ты хорошо сохранилась в своём саркофаге!
Донна когда-то была мужчиной по имени Карл. Он сделал операцию по смене пола, но, несмотря на все усилия роботов-врачей, грудь его оставалась сухой и дряблой, а кожа лица и рук пожелтела и сморщилась, как палый лист. Донна-Карл не теряла надежды всё исправить и тоннами ела гормоны, но с каждым годом выглядела всё безобразней.
Из темноты над городом оглушительно проревел гудок, и площадь огласилась радостными криками. Толпа колыхнулась, дрогнула и потекла к перрону – река разгорячённых спиртным, полуголых, полурасслабленных тел. В стремнинах мелькали возбуждённые лица детей – малышня никогда не пропускает прибытие поезда.
Свистя паром, сверкая стальными боками, к перрону подкатила серебряная сигара, обдала сладковатой вонью машинного масла и нагретого металла. За сигарой, словно нанизанная на нитку гирлянда сосисок, – длинная череда вагонов. Все багажные. Двери распахнулись – а-а-ах! – и из вагонов хлынул навстречу бегущим людям разноцветный огонь. А внутри этого сказочного огня – всё, что только может пожелать человек.
Сэм – худенькая, вся какая-то ломкая девочка одиннадцати лет с небольшим. У неё маленький нос, усеянный конопушками, которые она тщетно старается скрыть под дорогим тональным кремом. У Сэм густые каштановые волосы и злые жёлто-зелёные глаза, как у кошки.
– Чего ты припёрся? – спросила она.
– Я пришёл… поцеловать мою маленькую… принцессу, – икая, сообщил Юджин. Он пил весь вечер.
– Пошёл вон! – Сэм отвернулась и скрипя зубами принялась натягивать на Барби розовый спортивный костюм.
За окном протяжно пели пьяные голоса.
– Фу, какая злючка… а где твоя мама?
– Мама спит! Напилась и дрыхнет, понял!? Отойди, от тебя воняет! Вонючий козёл!
Юджин рассмеялся и вдруг прижал Сэм к себе. От него волнами растекался густой аромат виски. Девочка не отстранилась, но словно закаменела. Барби с тихим стуком упала на ковёр. Юджин погладил Сэм по голове, тихонько щёлкнул по носу:
– Ну? Чего ты? Чего?… Ревнуешь меня к своей м-ма-маше, да?
Краска залила лицо девочки, конопушки на носу проступили ярче.
Юджин взял её руки в свои, сказан примирительно:
– Не надувайся так. Ну да, я люблю т-твою… ик… маму. Что тут плохого? Она всё равно остаётся т-твоей мамочкой… ик… а ты – её любимая дочка.
Он провёл шершавой ладонью по её щеке:
– Мама любит тебя…любит, глупая…
Сэм отдёрнулась:
– Не лапай меня!
– Ш-ш-ш… да что с тобой?
Девочка схватила куклу и прыгнула в кресло, с ненавистью глядя на Юджина.
– Ты что? – Юджин глупо моргал, чувствуя, как трезвеет. Волна злости вдруг поднялась от живота к горлу, залила глаза багровой мутью.
– Тебя кто-нибудь лапал? – спросил он. – Кто это был?
– Никто! – с вызовом сказала девочка. Она смотрела в стену.
– Если кто-нибудь… хоть пальцем тебя…
Слова запутались, переплелись своими неуклюжими ножками на его языке, в горле замер холодный комок.
– Отстаньте от меня все, – прошептала Сэм. Дверь распахнулась, Клаудиа, раскрасневшаяся и весёлая, ввалилась в комнату.
– Саманта! Ты ещё не спишь? – она погрозила дочери пальцем, – ну-ка быстро в кровать!
– Не хочу!
– Неделю без сладкого! – весело крикнула Клаудиа, хватая Юджина за руку и увлекая его прочь из комнаты.
Она на лету чмокнула его в губы и потащила по лестнице на второй этаж. Юджин вяло сопротивлялся.
– Ну и пожалуйста! – Сэм выскочила в коридор следом за ними, в глазах девочки стояли слёзы. – Очень надо! Всё равно я не буду спать!
– Кармела! Кармела! – позвала Клаудиа.
– Я здесь, госпожа, – робот-служанка быстро спускалась сверху.
– Уложи Сэм в кровать!
– Слушаюсь, госпожа.
– Я тебя ненавижу! – закричала Сэм и бросила Барби в мать. Кукла попала Юджину в плечо, отскочила и исчезла под лестницей. – Всех вас ненавижу! Я уйду от тебя, слышишь? Буду жить на улице!
– Закрой свой поганый рот и немедленно иди спать! – Клаудиа слегка нахмурилась. – Кармела, я что тебе сказала?! Отведи Сэм в постель!
Служанка схватила девочку металлическими руками и утащила обратно в комнату. Сэм бессильно колотила её маленькими кулачками.
– Спать пора, спать пора, усни, дитя, – затянула хрустальным голоском Кармела, – божьи ангелы поют, малышам наказ дают, усни, дитя! Усни, дитя!
– Я убегу! – сквозь слёзы крикнула Сэм.
Кармела захлопнула дверь в спальню.
Юджина тошнило. Он шагал следом за Клаудией по коридору, уставившись на её голые круглые плечи и крепкую талию, стиснутую синими шёлковыми бинтами платья, и по лицу его бежали крупные капли пота, похожие на слёзы. По левую руку тянулись бесконечным кошмаром ярко освещённые комнаты, заполненные пьяными людьми, грохотом музыки, звоном хрусталя, стрекотом рулеток. Здесь, в доме Клаудии, вечеринка не прекращалась никогда.
– Юджин, Юджин, мальчик мой, – сказала Клаудиа, – я скучала по тебе. Почему ты так редко заходишь?
– Прости… я буду приходить чаще.
– Чёрт, везде занято. Идём сюда.
Клаудиа увлекла его в голубой будуар, закрыла дверь, прильнула к Юджину всем телом, покрывая лицо поцелуями. Юджин не ответил. Он смотрел на широкую, как аэродром, сбитую постель, на которой спали, переплетясь телами, двое мужчин. В голубом пламени светильников они казались мертвецами.
– Кто это?
Клаудиа грустно усмехнулась:
– Эти жеребцы нагнали на меня такую скуку, что я хотела даже выгнать их вон, и выгнала бы, не будь я такой доброй. К тому же они больше занимались друг другом, а не мной. Юджи, милый, ты знаешь, я люблю только тебя, а эти дурачки – просто для забавы… что с тобой? Тебе плохо?
Юджин рванулся в туалет. Его желудок болезненно сжался и вывернулся наизнанку. Ещё раз. И ещё. Юджин корчился над золотой ракушкой унитаза и молился про себя, чтобы этому пришёл конец.
– Ну-ка выпей, – Клаудиа протянула ему стакан с пузырящейся жидкостью.
Юджин заставил себя сделать несколько глотков.
Тошнота почти сразу исчезла.
– Лучше? – с улыбкой спросила Клаудиа.
Вместо ответа Юджин допил остатки жидкости и попросил ещё.
– Сейчас мы тебя приведем в норму. Ты мне нужен сегодня бодрым и полным сил.
Две таблетки тетрациклодокса, словно по волшебству, за минуту изгнали слабость, прояснили голову, пробудили аппетит.
– Извини, – сказал Юджин, целуя густые платиново-белые волосы своей возлюбленной, – я ем слишком много устриц в земляничном соусе.
– Вот что, мой сладкий, – Клаудиа снова загадочно улыбнулась, – поехали отсюда.
– Поехали к чёрту отсюда!
– Покатаемся по горам.
– Развеемся.
– Будем любоваться звёздами и танцевать в лунном свете.
– Я хочу тебя.
– Возьми вино и фрукты. Потом заводи машину и жди меня во дворе.
– Ты куда?
– Скажу Кармеле, чтобы присмотрела за Сэм.
– Хорошо.
И Клаудиа ушла, ступая босиком по рассыпанным на ковре лепесткам роз.
Она добрая и славная, думал Юджин, перекладывая в бумажный пакет виноград и апельсины из вазы на столе. Она, конечно, кричит на Сэм, и даже бьёт иногда, но всё-таки любит и заботится о ней.
Юджин выкатил из гаража рубиновый кабриолет Клаудии, бросил пакет на заднее сиденье и сел за руль. Бриллиантовые кристаллики звёзд катились по небу, переливаясь алыми и лиловыми гранями. Ветер доносил запах цветущих роз. Вечеринка наверху продолжалась. Звуки печальной песенки прорвались сквозь пьяный смех:
В тёмной комнате без окон
Я тоскую по тебе
Я шепчу твоё имя
Твоё странное имя
Я тону в пустоте…
Юджин курил и смотрел на небо. Клаудии не было уже минут двадцать. Наконец она показалась на пороге; следом, громко сопя, вышагивал с бокалом в руке Моргенштерн. Юджин вцепился в руль и сжал зубы.
– Мадонна, богиня любви, – ворковал толстяк, – куда же вы?
– Отстань, Лу, ты пьян, – смеялась Клаудиа.
– Один поцелуй на прощанье… как знак надежды, – толстяк вдруг по-хозяйски обхватил женщину за талию и, словно вампир, впился губами в её шею. Клаудиа даже не сделала попытки отстраниться.
Юджин выпрыгнул из машины, взлетел по ступенькам и толкнул Моргенштерна в грудь. Бокал выскользнул у того из рук и разбился вдребезги.
– Какого чёрта! – взревел Моргенштерн.
– Ты что, не видишь – женщина не хочет?
– Тебе-то что? Хочет – не хочет! Убирайся к дьяволу! Живот Моргенштерна колыхался, как пудинг на блюдце.
– Убери лапы! – приказал Юджин.
– Сам убери, – ловко парировал Моргенштерн.
– Не надо портить эту чудесную ночь, мальчики! – Клаудиа, с интересом следившая за перепалкой, ослепительно улыбнулась, взяла Юджина под руку и увлекла прочь. Юджин с ненавистью оглядывался назад.
– Галатея! Сусанна! – рванув воротник рубашки, Моргенштерн жалобно простёр вслед пухлые ладони.
– Ты ревнуешь, Юджин? – с весёлыми искорками в глазах спросила Клаудиа. Глаза у неё были громадные, тёмно-синие, как небо в ясный январский вечер.
Истекающий брызгами огней проспект проносился мимо кабриолета, убегал в прошлое, а впереди вставали чёрные – чернее ночного неба – призраки гор.
– Меня тошнит от этого сукиного сына, – буркнул Юджин.
– Ты ревнуешь! – расхохоталась Клаудиа. – Боже мой, Юдж, но это же так глупо!
Юджин молча смотрел на дорогу, кусая губы.
– Не всё ли тебе равно, с кем я сплю? Какое тебе дело? Чудной, чудной мальчишка…
– Я не мальчишка.
– Для меня – мальчишка, я гораздо старше тебя! Послушай, мы живём только один раз. Нужно наслаждаться каждым днём, каждой минутой. Да, я люблю тебя, но я люблю и всех моих друзей. Я не хочу принадлежать только тебе, я не вещь, которую ты можешь спрятать в своём доме и никому не показывать, я живой человек, пойми!
– Разве я спорю… делай что хочешь, твоё право.
– Вот и хорошо. И больше не смотри на меня таким букой.
Она щёлкнула прикуривателем, зажгла тоненькую зелёную сигарету.
– Клаудиа… – Что?
– Давай уйдём отсюда. Ты, я и Сэм.
Юджин, крутя руль одной левой, другой рукой извлёк из сумки флягу с вином и сделал большой глоток. Клаудиа смотрела, как он пьёт. Смысл его слов доходил до неё очень медленно.
– Ты имеешь в виду – уйдём из города?
– Из этого чёртова Рагомора.
– Ты шутишь! – она с готовностью засмеялась.
Огонёк её сигареты бешеным светляком тлел на ветру.
Юджин ждал.
– И как ты хочешь уйти?
– По рельсам.
– Через тоннель? Сумасшедший!
– Ты знаешь другой путь?
– Нет.
– Как только пройдёт поезд, мы двинемся следом.
– И следующий поезд размажет нас по полотну, как джем по куску тоста. Юджин, никто не знает, как далеко тянется тоннель.
– Не размажет, – неуверенно сказал Юджин.
– Ну хватит! Я не хочу даже обсуждать это.
– Подумай о Сэм…
– Нет, Юджин, нет!
Она не отказалась сразу, отметил Юджин, отхлёбывая ещё вина. Это хорошо. По рельсам, через перевалы – он твёрдо решил уходить. Может быть, построить летающую машину? Говорят, раньше были такие. Он пробовал заказать – для этого нужно было лишь захотеть – и целый месяц ходил к поезду, но ничего похожего на такое транспортное средство поезд не привёз. Это озадачило Юджина. Роботы-снабженцы, сидящие где-то далеко за горами, никогда не отказывали жителям Рагомора ни в чём. Хочешь изысканного вина – только пожелай этого в своих мыслях, машина синтезирует для тебя жидкость, ни цветом, ни вкусом, ни свойствами не отличающуюся от столетнего бордо. Хочешь, к примеру, манго – и в ту же секунду где-то далеко металлическая рука срывает в оранжерее золотисто-красные спелые плоды, несёт их к поезду, и в тот же вечер ты встречаешь посылку. Захотелось золотой унитаз – получи. В духовной пище недостатка тоже не было. Мощный компьютер за горами пачками пёк сериалы, боевики и триллеры, и каждую весну поезд доставлял в город диск с записью церемонии вручения «Оскара» их виртуальным актёрам.
Но летающей машины Юджин не получил.
– Приехали.
На Пьяной Скале было пусто. Юджин расстелил на камнях пушистый плед, разложил еду в пластиковые тарелочки. Ночной пикник на природе. Они пили вино и смотрели на тлеющий город внизу. Далеко-далеко, у противоположной стены гор, разноцветная гирлянда поезда – уже опустошённая – поднялась над обрывом, на минуту замерла, словно собираясь с силами, и потекла к невидимому тоннелю. Спустя несколько мгновений гора поглотила её.
– Там ничего нет, Юджин. Убитая природа, жёлтый от дыма воздух и города роботов.
– Я не верю в это.
– Юджин, я знаю, что говорю. Рагомор строил мой дед.
– Твой дед? Родной? – глупо спросил Юджин.
– Да. Он и несколько его богатых друзей. Это было почти двести лет назад.
Сколько же тебе лет, хотел спросить Юджин, но прикусил язык. Клаудиа выглядела на тридцать пять – тридцать семь, может быть, на сорок, но это не значило, что ей и в самом деле столько.
– Они ушли сюда, спасаясь от того, что осталось там, – Клаудиа махнула рукой вслед исчезнувшему поезду, – они устали от жизни в кислородных масках, от свинцового неба, устали лечить детей от неизвестных болезней. Эти горы – творение их рук, это небо – стеклянный купол, а звёзды на нём – разноцветные лампочки.
– Звёзды… лампочки… – шёпотом повторил Юджин.
– Разве тебе здесь плохо, любимый? – улыбнулась женщина, – здесь есть всё, что ты только можешь пожелать. Тебе не нужно работать, не нужно ни о чём беспокоиться, и у тебя есть моя любовь. Чего же тебе не хватает?
– Свободы, – быстро сказал Юджин.
– О какой свободе ты говоришь? – улыбка Клаудии истаяла, стянулась, словно кусок резины. – О свободе умереть?
– О свободе быть другим. Не таким, как Курт, Донна и Кортни. Я должен отдохнуть от Рагомора. Здесь и вправду очень хорошо, но я почему-то ужасно устал от всего этого.
Клаудиа вздохнула и взяла бокал. Юджин с ужасом смотрел на звёзды-лампочки.
