Текст книги "Точка (СИ)"

Автор книги: Андрей Кокоулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

– Наличные?

– Да.

– Я посмотрю размен.

– Будьте добры.

– Бифштекс будет готов через десять минут.

– Очень хорошо.

Официант был пожилой и слегка прихрамывал. Затылок у него был пострижен скобкой.

В период ожидания Искин успел осмотреть аллею и дома напротив, приметил фонтанчик, с удивлением проводил взглядом прогарцевавшего на светлой кобыле всадника в бриджах и в старинном мундире с эполетами.

Две женщины, прихватывая друг дружку под локоть, направились в пошивочное ателье. Из пансиона на крыльцо вышел мужчина со скучным усатым лицом и долго, остервенело смолил сигару. Несколько мальчишек прокатили тележку с самодельным чучелом, которое умудрялось двигать руками-палками. По воздуху проплыл тягучий колокольный звон.

Бом-м!

Искин стал размышлять, что, должно быть, незаметно переместился в прошлое. Лет на сорок-пятьдесят назад. Удивительно, что попадаются такие кварталы, тихие, казалось бы, законсервированные во времени. Он неплохо знал город. По крайней мере, районы порта, окраин и подкарантинной зоны, в силу обстоятельств, были им изучены хорошо. Центр, пусть и из омнибуса, в последние годы он тоже наблюдал довольно часто. И что видел? Урбанизированного, современного монстра, растущего вширь и вверх, пухнущего трущобами и отражающегося в зеркальных фасадах небоскребов. Монстр был, конечно, уродом, но все же следовал тенденциям – перестраивался и перекрашивался, скинув старую шкуру из брусчатки, рыжих черепичных крыш, телег, оград и невысоких, заросших мхом домов.

И вдруг – такое. Причем, рядом, в двухстах метрах от складок новой шкуры из стекла, бетона, стали.

Искин хмыкнул. Мысль его зацепилась за эклектику, за смешение пластов, и он задумался о технологиях и их распространении. Странно ведь, что какие-то исследования вдруг выдают технические решения, которые тут же находят мгновенное применение и проникают в приборы, продукты, повседневную жизнь, как те же виссеры, как та же магнитонная терапия. А микроника с фотоникой топчутся на месте, обещая дивиденды когда-то в будущем, и робототехника застряла на уровне манипулятора с ограниченными степенями свободы. Ах-ах, юнит-индустрия в Фольдланде! А кроме нее было ли что-то? Реактивные двигатели – в зачаточном состоянии, элементная база – контрабандная, микросхемы – мелкой серией, ускоритель частиц обещают в следующем году.

Грозный Фольдланд!

Тех же электрических планшетов в Фольдланде не было. А здесь есть, пожалуйста, в кафе. В древнем квартале. Это ведь, кстати, тоже технология, но, получается, никому не нужная, не востребованная. Удобно, конечно, но смысл? Искин пошевелил планшет с меню. Отнесешь подальше от магнитной базы, схлопочешь статью за воровство.

Драгоценность.

– Ваш бифштекс.

Официант снял тарелку с подноса, поставил перед посетителем, жестом фокусника убрал с тарелки стальной колпак, призывая обратить внимание на легкий парок блюда, подвинул приборы.

– Приятного аппетита.

– Спасибо, – сказал Искин, заправляя салфетку под горло.

Официант скрупулезно отсчитал мелочь.

– Ваша сдача. Сейчас принесу кофе.

– Будьте добры.

Искин вооружился ножом и вилкой.

– Извините, – остановил он уже шагнувшего от столика официанта, – а вот ваши планшеты с меню…

Мужчина развернулся. На лице его шевельнулись брови.

– Что вы хотели бы узнать?

– Чья это идея?

– Прежнего владельца. Оставили, потому что дорого.

– И что вы о них думаете?

Официант бросил взгляд на планшет.

– Ерунда. Наподобие дверного звонка. Вы звоните, у нас загорается лампочка под блюдом.

– А виссер?

– Домашний телефон обходится мне дешевле.

– Спасибо, – сказал Искин, отпуская официанта.

Тот коротко кивнул и удалился, пропустив под тент семью – упитанного мужчину, его высокую жену и двух детей лет шести-восьми, мальчика и девочку.

Искин склонился над бифштексом. Мясо пахло замечательно. Мелкий свежий картофель дышал жаром.

Несколько минут Искин с аппетитом ел, изгнав из головы все посторонние мысли. Кинбауэр говорил, что за едой надо думать исключительно о еде, только так формируется залог здорового пищеварения, которое есть путь к долгой и не изнурённой болезнями жизни. Для разговоров, говорил он, для размышлений и прочего существует уйма другого времени. Вы можете заниматься своими делами даже во сне. Так извольте хотя бы полчаса поработать на собственный организм, не принуждая его к несварению и прочим проявлениям вашей несдержанности.

Кинбауэру, впрочем, это не помогло.

Искин мотнул головой, запрещая себе переключаться с бифштекса на мертвеца. Прекрасное, хорошо прожаренное мясо. Волоконца – одно к одному. Режется, как масло. Он кивнул появившимся на столе чашечке кофе и куску штруделя на блюдце. Очень кстати.

Как-то само собой пришло воспоминание-картинка с утренней бумажной тарелкой от Франца Бюхеля с рисовой кашей от господина Пфальца, которую Стеф сложила пополам, и Искина передернуло. Так и аппетит испортить недолго. Ощущая мясо, картофель, горошек, масло, образовавшие во рту изысканный вкусовой букет, он даже зажмурился, а когда снова открыл глаза, обнаружил севшего напротив мужчину лет сорока пяти в светло-коричневом пиджаке и светлой шляпе.

Лицо у мужчины было обычное, челюсть тяжеловата, глаза расположены близко к переносице, над верхней губой пробивались короткие светлые усы. Особой приметой, наверное, можно было считать родинку, приклеившуюся в уголке глаза. Бутафорская слеза и только, обозначающая амплуа.

Плаща при мужчине не было.

– Здравствуйте, – сказал незнакомец, слегка приподняв шляпу.

– Здравствуйте, – сказал Искин.

– Я смотрю, вы пообедали, – мужчина показал глазами на опустевшую тарелку. – Не против поговорить?

– О чем? – спросил Искин.

Холодок прополз ему за шиворот, юниты под кожей зашевелились, воспринимая неосознанную тревогу.

– Вас зовут Георг Шлехтер? – спросил мужчина.

Когда-то Искина действительно звали так. В самый первый год после побега из Киле близ Шмиц-Эрхаузена.

– Вы, должно быть, ошиблись, – улыбнулся он. – Меня зовут Леммер Искин.

Незнакомец улыбнулся в ответ. Так же скупо, едва показывая кромки зубов, словно копируя чужую мимику.

– Пусть так. В свою очередь…

Мужчина достал из кармана пиджака и показал Искину прямоугольник идентификатора с вытисненным на нем орлом.

– …представлюсь и я. Август Мессер, служба безопасности. Чтобы не портить вам обед, я дождался, когда вы расправитесь с бифштексом.

Родинка в виде слезы наполняла любые его слова иронией.

– Ничего, – сказал Искин. – У меня крепкий желудок. Но за заботу, конечно, благодарю.

– Тем более, сытые люди более расположены к разговору, – добавил «безопасник».

– У нас пока просто разговор?

– Да.

Искин взял штрудель.

– Но отказаться я не могу?

– Вам совершенно не выгодно отказывать нам в беседе.

– Я тоже так думаю.

Искин впился в штрудель зубами. Мессер с улыбкой посмотрел на него, снял шляпу и поднял палец, призывая официанта.

– Кофе, – заказал он, когда тот появился. – И, пожалуйста, большую кружку. И сладкий, будьте добры.

– Конечно.

Официант удалился, а Искин неторопливо дожевал штрудель, в конце промокнув салфеткой сладкие черничные губы.

– Не волнуетесь? – спросил Мессер.

– Нет.

Искин глотнул горечи из крохотной чашечки.

– Мы знаем, что вы работали в Киле, – сказал Мессер.

– Это не верно.

– Почему?

– Я был зэк. Подопытный.

– По нашей информации, вы числились среди персонала фабрики.

Искин кивнул.

– Как все зэки.

Перед Мессером поставили большую белую кружку кофе.

– Сколько? – спросил он.

– Марка, – ответил официант.

Мессер достал портмоне из внутреннего кармана добротного, в полоску, пиджака.

– Пожалуйста.

Он вложил в ладонь официанта истертую банкноту.

– Благодарю, – сказал тот.

Мессер принялся размешивать сахар в кружке. Ложка едва слышно скребла по дну и не касалась стенок.

– Что еще вам интересно? – спросил Искин.

Мессер вздохнул.

– Вы куда-то торопитесь?

– Пока нет.

– Хорошо, – Мессер отхлебнул кофе. – Здесь тихое место. Есть, конечно, места потише, но они не настолько уютны.

Искин выпрямил спину.

– Господин Мессер, если это угроза…

– То что?

«Безопасник» сделал новый глоток, глядя на Искина поверх кружки. Ответа не последовало. Мессер достал из кружки ложку, аккуратно, видимо, по давней привычке, протер ее салфеткой и отложил в сторону.

– Вы правильно замолчали, – сказал он. – В вашем шатком положении строить из себя поборника прав и свобод было бы опрометчиво. Но я, на самом деле, далек от каких-либо угроз в ваш адрес. Мы просто разговариваем. В какой-то мере обмениваемся информацией. Я – вам, вы – мне.

– А что вы можете – мне? – спросил Искин.

В серых глазах собеседника мелькнуло удовлетворение.

– Легализацию, окончательную, – сказал Мессер. – Гражданство. Вам разве это не интересно? Документы, с которыми вы сможете уехать на юг Европы или в Америку. Подальше от Фольланда и от нас.

Искин помолчал, глядя на каплю черничного варенья на кромке блюдца.

– Я мало что помню.

– Не важно. Разрешите?

Мессер достал диктофон с миниатюрной кассетой. Искин пожал плечами. Возражать смысла не было. Диктофон лег между ними на стол. Мессер нажал кнопку, закрутились видимые через стекло крохотные катушки.

– Так что вы делали в Киле? – спросил он.

– Был подопытным, – сказал Искин.

– В лаборатории А или лаборатории Б?

– В Киле не было деления на лаборатории.

– Конечно, – кивнул Мессер. – Простите, небольшая проверка. Хотел убедиться. Насколько я знаю, там были испытательные зоны.

– Испытательные зоны были на самой фабрике, а мы занимали отдельный корпус, связанный с фабрикой подземным коридором, палаты с первой по двадцать вторую. Кинбауэр называл нас «Arbeitsgruppe».

– «Arbeitsgruppe»… То есть, вы напрямую работали с Кинбауэром?

Искин накрыл блюдце сдернутой с шеи салфеткой.

– Я вижу, вы хотите выставить меня пособником, – он посмотрел на мужчину напротив. – Мы не работали с Кинбауэром, Кинбауэр работал с нами. Как с расходным материалом. Это не добровольное сотрудничество. Так, извините, можно договориться до того, что преступник и его жертва совместно работали над убийством.

– Возможно, я был не совсем корректен, – сказал Мессер, сложив лицо в мимолетную гримасу. – Прошу прощения, если мои слова вас задели. Мы ищем тех, кто был хотя бы частично в курсе работ доктора Кинбауэра.

– Никто, – сказал Искин.

– Категоричное утверждение. У него не было учеников?

– Нет. Было четыре помощника и восемь санитаров. Но санитары не работали с аппаратурой, они присматривали за нами.

– Хорошо, а эти помощники?

Диктофон чуть слышно шелестел пленкой.

– Я знал их только по именам, – сказал Искин. – Ральф, Марк, Вальтер и Эрих.

– Ни фамилий, ни отличительных примет их вы не знаете?

– Нет.

– То есть, просто Ральф, Марк, Вальтер и Эрих?

– Ральф был рыжий, а Эрих косил на левый глаз. Это вам как-то поможет?

Мессер поджал губы.

– Не знаю. Но нам пригодились бы любые мелочи.

– Собственно, шесть лет назад я все рассказал вашим коллегам и вряд ли смогу припомнить что-то еще. Наоборот, мне бы хотелось забыть все, что связано с Киле и Шмиц-Эрхаузеном. Это не слишком светлые страницы моей жизни. И ваши коллеги, кстати, обещали, что больше меня не потревожат.

– Обстоятельства, господин Искин, – сказал Мессер. – Я читал стенограммы ваших бесед. Вас, кажется, даже проверяли магнитоном?

– Тогда все проходили через магнитон, – сказал Искин.

– Да-да, Сальская область, паника, я помню. Вас, кстати, признали чистым, ни одного юнита не нашли.

– Это плохо?

Мессер улыбнулся.

– Это подозрительно. Заключенный, на котором испытывали юнит-колонии, вдруг оказывается совершенно чист.

– Даже нынешние магнитонные аппараты не выявляют одиночных юнитов, – сказал Искин. – К тому же я был три месяца в бегах. За этот срок все вышло со шлаками, с потом и мочой. Здесь нет ничего удивительного.

– Да, но в городе вы не встали на учет.

– Вы все же хотите видеть меня помощником Кинбауэра.

Мессер промолчал.

Порыв ветра потрепал тент, по дорожке протарахтел дряхлый автомобиль, за ним, хватаясь за вычурные крылья и блестящий, никелированный бампер, пробежали дети. На скамейке читал газету мужчина в плаще. Стройная женщина в светлом жакете и темных чулках выгуливала среди буков лохматую псину. Искин задумался, те ли они, за кого себя выдают. Группа поддержки? Август Мессер не любит ходить в одиночку?

– Вас не пытали электричеством, господин Мессер? – спросил Искин.

– Нет.

– В Шмиц-Эрхаузене была такая программа. Называлась: «Через электричество – в люди». Доктор Эльс Пауферн сделал на этом карьеру. Знаете, какое у него было прозвище среди зэков? Электрический папа. Он все время ходил в прорезиненном фартуке и в черных резиновых перчатках. Считалось, что электричество просветляет наши неблагонадежные мозги, выбивает из них дурь. – Искин подался к собеседнику. – И в какой-то мере это было правдой. Дурь действительно вышибало напрочь. Только вместе с мозгами. Наш блок-12 в Эрхаузене познал просветление одним из первых. В месяц к электрической кровати меня подключали четырнадцать раз. Иногда я забывал, кто я и где я. Иногда мочился в штаны. Нам накладывали кожаные шоры, а в зубы давали железную скобу, обмотанную изолирующей лентой…

– Благодарю, мне понятно, – кисло сказал Мессер.

– Поэтому когда объявили набор добровольцев в Киле, – продолжил Искин, – я вызвался, не задумываясь. Половина блок-12, те, кто еще могли что-то соображать, тоже изъявили желание участвовать. Не важно, насколько это было опасно, все, чего нам хотелось, так это оказаться подальше от доктора Пауферна и его электрических кроватей.

– Вам еще дали выбор, – сказал «безопасник». – Не у всех он есть даже здесь.

Искин пожал плечами.

– Фольдланд – демократическая страна. Во всяком случае, в границах Шмиц-Эрхаузена.

Мессер впервые посмотрел на Искина с симпатией.

– Хорошо, – сказал он, – я буду откровенен. В городе – целый вал происшествий, виновниками которых оказались местные парни и девчонки от пятнадцати до двадцати двух лет. Все они, большинство, имели развитые, укоренившиеся колонии юнитов. Мы полагаем, что они находятся под управлением инициированных программ.

– Я знаю, – сказал Искин.

Глаза Мессера стали острыми.

– Откуда?

– Сегодня из клиники, где я работаю, санитарная служба забрала одну из таких девчонок. Третья стадия.

– Имя девочки?

Искин потер висок, вспоминая. С усмешкой подумалось, что сейчас очень помог бы электрический разряд.

– Паулина! Кажется, Паулина. Фамилии я не знаю. Но, думаю, она есть в регистрационной карточке. А о грабежах я узнал от санитарного инспектора Бозена. От него же я узнал о том, что Фольдланд закрыл юнит-исследования и скоро об этом объявит.

Раздался щелчок, запись остановилась. Мессер открыл окошко, перевернул кассету, но включать диктофон вновь не стал, убрал в карман.

– Беда с этими инспекторами, – сказал он. – Оперативной информацией разбрасываются направо и налево. Хорошо, господин Искин, этот ваш инспектор Бозен прав. Мы сейчас работаем по всему контингенту, что может быть связан с фольдландской технологией. Случившееся насторожило не только нас, но и прочие европейские специальные службы. Поэтому все каналы, которые могут иметь какую-либо информацию, запрашиваются по-новой. В связи с этим я хочу спросить вас: вы имеете отношение к нынешней ситуации с юнит-заражением?

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.

– Нет, – сказал Искин.

– Хорошо. Можете ли вы нам помочь выявить источник этого заражения?

– Я – бывший зэк, господин Мессер, а не научный сотрудник. Я не знаю тонкостей. Думаю, это полицейская работа.

– Но вам же интересны юнит-технологии?

– Мне интересно разрушение колоний.

– Говорят, Кинбауэр любил читать лекции перед теми, на ком ставил опыты. Возможно, вы помните что-то из них.

– Это вам не поможет.

– Почему?

Мессер искренне не понимал.

– Я сформулирую, – сказал Искин. – Юниты – это фабрика, которая их выпускает. Это штамповочный и программный цеха, это маркировочные, сигнальные и тестовые лаборатории, это особые белковые ванны, стерильный цех конечной комплектации. Грубо говоря, это технологическая и производственная база. Она там, – он показал за спину, – в Фольдланде. И я сильно сомневаюсь в том, что такая база появилась здесь.

– Но сами вот эти комплектации…

Искин кивнул.

– Конечно, их можно переправить через границу, можно каким-нибудь невероятным способом –

распылением в воздухе, плевками, начиняя из шприца сосиски и бутерброды (я иронизирую) – заразить мальчишек и девчонок, допустим также, что активация юнитов происходит автоматически, по времени формирования колонии, но тогда объясните мне, какой тайный смысл можно спрятать в акциях, которые тянут лишь на хулиганские выходки? Я не понимаю. У меня происходит диссонанс между применяемым инструментом и получаемым результатом. Вы же слышали про гвозди и микроскоп?

– Слышал, – сказал Мессер.

– Здесь то же самое. И потом, – сказал Искин, – Сальская область, несмотря на прошедшее время, так и осталась единственным примером работы юнит-технологии. Насколько я знаю, там под видом борьбы со вспышкой кори Фольдланд предоставил несколько медицинских автолабораторий, которые производили «вакцинацию» населения. Около месяца они колесили по области, прививая всех желающих. Так что охват случился очень высоким и обеспечил почти стопроцентную явку на референдуме.

– Безотносительно моего отношения к Фольдланду и канцлеру, – сказал Мессер, – это была выдающаяся спецоперация. Пусть и случилось это в стране-соседе, но мы совершенно прохлопали фазы операции, очухавшись только по факту.

– А я все думаю, что они ощущали после.

– Кто?

– Жители Сальской области.

– А они что-то помнили?

– Колонии не стирают память, когда распадаются в конце жизненного срока. Думаю, что многие просто приняли то, что произошло, как собственное волеизъявление. Но кто-то, возможно, почувствовал себя обманутым.

– В их жизни мало что изменилось, – сказал Мессер.

– Орднунга стало больше, – сказал Искин.

Мессер фыркнул.

– Орднунг юбер аллес! Ладно, – он покрутил в пальцах кружку, – а если эти дешевые трюки с ограблениями и вандализмом лишь отвлекающий маневр? Вспыхнуло здесь, мы бросились тушить, а рванет потом на другом конце или вовсе в столице? Что если это первая фаза чего-то большего? Я бы такого не исключал.

Искин улыбнулся.

– Знаете, какой самый большой недостаток выявился у технологии сразу же? Юнитов требовалось вводить в кровь. Колонии, запущенные в пищевод, дыхательные пути, посаженные на кожу, или не могли добраться до зон строительства, или просто погибали в первые же минуты из-за неблагоприятных условий среды. Понимаете? Для второй, третьей и последующих фаз вашего предполагаемого плана необходима «вакцинация» юнитами большого числа людей, а это неизбежно станет заметным.

– Возражу, – сказал Мессер, – эти вот банды местной молодежи полностью выпали из поля нашего зрения. И, честно говоря, мне страшновато представлять, сколько и каких обществ, групп, выразителей субкультур еще могли подвергнуться скрытой обработке. И все это у нас под самым носом!

– Вам и карты в руки, – сказал Искин. – Думаю, найти тех, кто колол им юнитов под видом хотя бы наркотика, не составит для вас труда.

Мессер посмотрел на часы на руке.

– Пройдемся? – предложил он.

– Если только до остановки омнибуса.

– Хорошо.

Мессер встал. Искин, подобрав портфель, поднялся следом.

Женщина с лохматой собакой исчезла. Но мужчина с газетой все также сидел на скамейке, правда, газету он уже свернул и теперь щурился, подставив солнечным лучам худое, выбритое до синевы лицо.

– Нам туда, – сказал Мессер, показывая в конец аллеи.

Они пошли по дорожке под буками. Мимо тяжело прокатил фургон, украшенный призывами покупать выпечку и шоколад от Ландта. Мессер держал шляпу в руке, легонько постукивая ею по бедру. Искину казалось, что улица тянется в прошлое, потому что дома по пути становились все приземистей и дряхлее, стены их обрастали плющом, в прорехах всплывали чудные, откуда-то из древности дворики, и где дальше может остановиться омнибус было совершенно не понятно. В лучшем случае, пассажиров здесь забирала карета. Восьмиместный дилижанс.

– Мне нравится этот район, – сказал Мессер. – Правда, говорят, что через него пройдет новая скоростная трасса.

– Я бы оставил, – сказал Искин.

– Я бы тоже, – сказал «безопасник». – Здесь спокойно. Это там, – он кивнул на вытянувшиеся над черепичными крышами зеркальные фасады делового центра, – жизнь пришпоривают, словно хотят нагнать само время, но мне больше по душе ее размеренный, плавный ход. Есть возможность понять, куда все несется.

– И куда? – спросил Искин.

Мессер ответил не сразу.

– К войне, господин Искин, разве это не очевидно? – сказал он, отсчитав с вопроса десяток шагов. – К войне.

Искин остановился. Небо потемнело. Порыв ветра чуть не вырвал шляпу из рук собеседника.

– Вы уверены?

– Более чем, – сказал Мессер.

Зиман-аллее заканчивалась, впереди обозначилась арка, за которой цветными пятнами мелькали несущиеся автомобили.

– Мне казалось, – сказал Искин, помедлив, – что фольдстаг не утвердил повышенные военные расходы. Под нажимом мирового сообщества, Лиги и угрозы санкций Штерншайссер год назад отказался от модернизации армии.

Мессер оглянулся на буки и проглядывающие за ними дома.

– Вы все еще там, в прошлом, – качнул головой на аллею он. – А смотреть надо в будущее.

Из арки навстречу им вынырнула парочка – светловолосый парень, темноволосая девушка. Парень был в полувоенном комбинезоне. Мессер посторонился.

– В газетах ничего нет, – сказал Искин, чуть ли не оправдываясь.

Слова о войне его ошеломили, в глазах прыгали мушки.

– Пока нет, – поправил Мессер. – Потом, знаете, многие в нашем правительстве симпатизируют Фольдланду. Кое-кто вообще считает, что только в связке с Фольдландом у нашей страны есть шанс не отстать в развитии от остальной Европы и Американских Штатов. Не говоря уже о Красном Союзе. Возродим древний Асфольд! Не слышали?

– Нет, – сказал Искин.

– Вот видите, – Мессер стукнул ногтем по железным, закрывающим проезд под арку воротцам. – Вы многого не слышали. Война будет, – уверенно сказал он. – Через два или три года. И газеты об этом еще обязательно напишут, не сомневайтесь. Правда, сначала она, наверное, покажется несерьезной, подумаешь, падет Данск.

– Данск?

– Самое вероятное.

– А мы?

– Мы, пожалуй, присоединимся еще раньше.

Искин почувствовал, как у него что-то сдвинулось в груди, защемило сердце.

– Юнит-заражение? – прошептал он.

– Вряд ли, – Мессер дернул щекой. – Все произойдет осознанно и с одобрения большинства. Не как с вашими юнитами. Кулуарно все уже обговорено. Федеральный совет и две трети бундесрата ждут только представления нашего сомневающегося во всем Шульвига. Канцлер очень осторожен и взвешивает варианты.

– А народ?

– Поддержит!

– И вы мне вот так это…

Мессер улыбнулся.

– Мы же договорились об обмене информацией, нет? Тем более, что я не выдаю никакой тайны. В любой газете от социалистов каждая вторая статья посвящена грядущему объединению, там даже уже примерные сроки указаны.

– А карантин? А Европа?

– Все меняется, господин Искин. Карантин снимут. Подпишут декларацию о запрещении юнит-технологий. Снимут ряд ограничений.

– Ничего не понимаю, – растерялся Искин. – С кем же тогда будет война?

– А с Европой и будет, – сказал Мессер. – Сначала Данск, затем, наверное, Богемия, Трасильвания и Балканы.

– И Франкония?

– Конечно.

Искин задумался, мотнул головой.

– Но если объединение – дело почти решенное, совершенно незачем инфицировать будущих союзников.

– Вот!

За воротцами мелькнул человек, и Мессер предусмотрительно приоткрыл для него створку. Мужчина в костюме, вздрогнув, сухо улыбнулся, поблагодарил его и двинулся к аллее. Метров десять он шел, неестественно прямо выдерживая спину, словно ожидал, что сзади раздастся выстрел. Возможно, подумал Искин, мы выглядим, как два гангстера.

– Я тоже решил, – проводив мужчину взглядом, сказал Мессер, – что не складывается. С одной стороны мы имеем прекращение исследований и будущее объединение, а с другой – вспышку заразы в достаточно крупном городе недалеко от границы. О чем это говорит? О том, что, скорее всего, действуют две разнонаправленные силы.

– В Фольдланде? – спросил Искин.

– Да. Возможно… – Мессер оборвал себя и посмотрел на собеседника. – Вот это вам, простите, знать совсем необязательно, опустим. Но основное вот что еще. Вы правильно сообразили про то, как можно добраться до организатора заражения. Пойманных налетчиков сейчас как раз обрабатывают на этот счет, где, когда, кто им колол препараты. Но пока результатов нет.

– Почему?

Мессер поморщился.

– Потому что нет. Большинство наших мальчиков и девочек курили травку, использовали таблетки и периодически баловались синтетическими смесями. В общем, отрывались на полную катушку. Собирались в общежитиях, в клубах, подвалах, карантинных домах. Даже очищенные от юнит-колоний, они ни черта не помнят. Достаточно было кому-то принести раствор с юнитами под видом новой смеси, и они могли вколоть его себе сами. Пневмопистолет с дозатором, контейнер, и – поехали.

– Можно отсчитать время…

– Можно, – кивнул Мессер, – только у них отсюда, – он постучал себя по лбу, – все уже выветрилось. Сколько там длятся стадии?

– Если все четыре, то до полугода, – сказал Искин.

– А они не помнят, что было вчера.

– Но не все же, – пробормотал Искин, – та же Паулина, которую от нас забрали сегодня…

– Она участвовала в ограблениях?

– Не знаю. Вряд ли.

Мессер надел шляпу и подал ладонь.

– До свидания, господин Искин.

Родинка делала его лицо печальным. Огорченный клоун, у которого не получился трюк. Лема так и подмывало сказать ему: «Крепитесь, дружище, все еще образуется». Почему-то эта глупая, сентиментальная фраза засела у него в голове. Клоун грустный, а он как на похоронах. Крепитесь, дружище.

Господи, что за бред!

– До свидания, – Искин пожал ладонь.

Створка открылась, будто в другой мир. Автомобили, стекла, отражения, нагретый ветер и густой, накатывающий, как прибой, шум двигателей.

– Если что, – сказал на прощание Мессер, – позвоните мне.

Он сунул в пальцы Искину визитку. Номер телефона на ней мелкими циферками шел по нижнему краю. В центре не было ни стилизованного орла со щитом, ни тисненого «Generaldirektion fur die Sicherheit». Все, что там имелось – это грубое изображение виссера.

– Если что? – спросил Искин.

– Если решите нам помочь. Или вы питаете к Фольдланду теплые чувства?

Не дожидаясь ответа, Мессер развернулся и быстрым шагом отправился в то прошлое, из которого только что выпроводил Искина. Возможно, ему не терпелось вернуться в «Кипарис» и заказать еще одну кружку кофе.

За аркой скрывалась Падеборн-штросс, значок остановки желтел метрах в тридцати. Необходимо было еще перейти улицу, чтобы сесть на омнибус, следующий по маршруту на северо-восток хотя бы до Ульрих-Маркт.

Искин остановился у ограждающего барьерчика. У стойки уже собралось человек десять, ожидающих сигнала светофора, запрещающего выезд на Штиль-плац-штросс. Проезжая часть находилась недопустимо близко, едва-едва ограниченная вытертой белой линией. Было удивительно, что никого из толпящихся до сих пор не задело ни бампером, ни зеркалом, ни колесом проезжающих мимо лихачей. На взгляд Лема автомобили проскакивали уж очень быстро.

Дзонн!

С легким звоном сигнал светофора переменился на красный, вместе с остальными пешеходами Искин поспешил на другую сторону улицы. Он заметил стеклянный колпак омнибуса, застывшего на повороте со Штиль-плац-штросс. По плашке с маршрутом наверху, кажется, это был тот самый омнибус, что шел до карантинных кварталов.

Неожиданно сзади чуть не выбили портфель у него из руки, какой-то коротко стриженный мальчишка, хохоча, скрылся за спинами впереди идущих людей. Паранойя тут же заставила Искина завертеть головой. Так-так-так. А не подслушивали ли его разговор с Мессером? Женщина с собакой. Мужчина… Или же кто-то знает, что у него в портфеле? Значит, кто-то знает, что он может прочитать маркировку.

Искин прижал портфель к груди.

Это хайматшутц! Его вели! Его просто не трогали до поры до времени. Чтобы расслабился, чтобы утратил бдительность. И Стеф возникла неспроста. Специально подбросили… Он хватанул ртом воздух. Воздуха было мало. Сердце задергало, будто на электрической койке. Захотелось лечь на асфальт и съежиться, подтянуть колени к груди, обхватить их руками, есть люди, нет людей, бог с ними со всеми.

Пальцы кольнуло, тепло поднялось к плечу, в глубине черепа сверкнула молния, напрочь выжигая накатившую панику.

– Мальчики, – благодарно выдохнул Искин.

Юниты чуть слышно отозвались, и он сказал им: все в порядке с папочкой, спасибо.

Омнибус уже проехал к остановке. Пришлось бежать к нему, крича выстроившимся на входе пассажирам, чтобы придержали двери.

Секунды три-четыре мир был нестерпимо ярок. Скакали, кривлялись отражения, звенела под подошвами тротуарная плитка, солнце в небе обжигало глаза. Искин заплатил за проезд и сел на одно сиденье рядом с полным мужчиной в сером пальто. Мужчина сразу отвернулся к окну, засопел недовольно.

– Простите, – на всякий случай сказал Искин.

Поставив портфель на колени, он ощупал ловушки. Целы. Снаружи двинулись здания, столбы, провода, киоски, поворачиваясь, прячась, пропадая за своими собратьями, рекой плыл транспортный поток, брызгали светом и красками рекламные щиты, оставляя на сетчатке, постэффектом, аляповатые рисунки, похожие на пятна Рор-шаха. Омнибус мягко покачивало.

Лем закрыл глаза.

Итак, война. Почему война? Раньше Штерншайссер и прочие уверяли всех в исключительном миролюбии Фольдланда. Как на это повлиял успех с Сальской областью? Видимо, напрямую. Да, признавал министр информации Йорунд Гебблер, у нас в стране открыты с десяток концентрационных лагерей. Но они есть ответ на подрывную деятельность коммунистов, анархистов и являются гуманным средством изоляции враждебных элементов от остального населения. Мы никого не убиваем! Мы перевоспитываем! Да, это связано с ограничениями свободы и трудовой повинностью. Да, условия там далеки от идеальных. Но тем, кто с трибуны Мировой Лиги вопит о том, что в Фольдланде попираются права человека, должны в первую очередь посмотреть на себя. Того же представителя Великой Колониальной Британии мы можем спросить о правах индийцев и австралийских аборигенов, не говоря уже о бурах, семьи которых, видимо, человеколюбивые поборники прав предпочитали держать за колючей проволокой, как заложников. А представителю Североамериканских Штатов следует помнить о многочисленных индейских гетто, где остатки великих племен прозябают в катастрофических условиях. Почему никто не заявляет об их правах? В некоторых Штатах, кстати, до сих пор официально существует рабство, а в других законом закреплена сегрегация. Официальному представителю Бельгийского королевства мы бы и вовсе посоветовали молчать, потому что те ужасы, которые они во времена Леопольда Второго творили на берегах Конго, должны бы поднять вопрос об исключении Бельгии из списка цивилизованных стран. Такие преступления, хочу заметить, срока давности не имеют и нуждаются в беспристрастной оценке мирового сообщества. Также очень странно выглядит лепет в адрес Красного Союза, что его внутренняя политика не является предметом международного разбирательства. Но там тоже существуют лагеря, в которых, как нам известно, содержится до двух миллионов человек. Чем их лагеря отличаются от наших лагерей? Тем, что Красный Союз слишком силен и влиятелен? Так это, возможно, именно потому, что для того, чтобы страна совершила рывок в развитии, они сознательно ограничили права тех, чью деятельность можно назвать вредительством и саботажем. Мы поступаем в точности также, и тем, кто обвиняет нас в удушении политических свобод, можем без тени сомнения указать: посмотрите в зеркало, господа, посмотрите в зеркало! Там вы увидите настоящих преступников, что развязывают войны и делают миллионы на чужих бедах. Не вы ли душили политические свободы на Балканах, не вы ли повсеместно запрещали социалистические партии, не ваши ли спецслужбы преследуют неугодных вам лидеров, устраивая им смерти исподтишка. Посмотрите в зеркало, гос…