Текст книги "Точка (СИ)"

Автор книги: Андрей Кокоулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Глава 8

А потом был страх.

Ребята-юниты, хоть и переполошились, но достаточно быстро вернули Искина из беспамятства. Он обнаружил себя связанным по рукам, скрючившимся в полной темноте в тесном, угловатом пространстве. Боль сидела в затылке, иногда потягиваясь и подползая к вискам, к шее, к челюсти. Подташнивало.

Хайматшутц!

Это было первой, обжигающей мыслью. Нашли! Дотянулись! И как хитро все обставили! Искин не сомневался, что визит в клинику некой личности под именем Аннет Петернау был лишь проверкой. Возможно, Аннет его даже скрытно сфотографировала, чтобы люди из Фольдланда, из Киле опознали и подтвердили, что да, это он, неуловимый и столь долго разыскиваемый беглец из Шмиц-Эрхаузена. Только вот никакой не Леммер Искин. Совершенно.

Искина тряхнуло, ударило локтем о твердую поверхность. Прорезались звуки – шорох шин, урчание мотора. Пришло понимание, что его упаковали в багажник автомобиля, завязали рот и куда-то везут. Уж не обратно ли на родину?

Страх чуть не заставил его забиться в беззвучной истерике, выворачивая кисти рук, колени и бодая лбом крышку багажника. Нет. Нет. Нет! И только разогреваемая малышами магнитонная спираль привела Искина в чувство. Тише, тише, сказал он им, успокаивая и успокаиваясь сам. Это мы всегда успеем. Вряд ли они знают о вас и о том, что я умею вместе с вами. Поэтому наше оружие мы прибережем на крайний случай.

Он прислушался, но люди в салоне автомобиля молчали. Ехали еще минут двадцать, потом снаружи что-то звякнуло, машина повернула и сбавила ход, одолела препятствие под колесами.

Значит, пока не в Фольдланд, решил Искин. А куда? На перевалочную базу? В импровизированную пыточную?

Он не стал изображать бесчувствие, когда автомобиль остановился и багажник открыли. От яркого света Искин сощурился.

Над ним склонились, ухватили за веревки.

– Эрик! Он уже в сознании! – крикнул мужчина, выдернув пленника из багажника.

– С чего бы? – отозвался еще один человек. – Я правильно бил, Петер. Как минимум, на полтора-два часа.

– Значит, клиент у нас – неправильный.

Мужчина взвалил Искина на плечо и, шаркая подошвами ботинок по бетонному полу, двинулся мимо высоких стеллажей. Он был крепок и коренаст, пах кожей и бензином. И куда же мы без Аннет Петернау? Рядом, вне поля зрения, сопровождая, застучали женские каблучки.

Искин пока решил ничего не предпринимать. Он не знал, где он, не знал, сколько человек участвуют в операции по его поимке, не знал, что им нужно. На самом ли деле им нужен Леммер Искин? Вдруг нет? Вдруг ошибка? Хотя вероятность этого, конечно, была исчезающе мала.

Выследили.

– Постой пока.

Мужчина спустил Искина на пол и шагнул куда-то в сторону. Шаги его отдалились. Но вместо него появился худощавый блондин в перетянутом поясом рыжем плаще. Глаза у блондина были светлые, злые. Он обошел Искина, как сторожевая собака обходит свою территорию. Одну руку при этом он все время держал за спиной, невидимой для пленника. Видимо, сжимал в ней «люгер» или, скорее, «вальтер», любимое оружие агентов хайматшутц.

– А ты ничего, – сказал он с ухмылкой превосходства, – долго прятался.

Искин, не имея возможности возразить, только фыркнул.

– Чего? – наклонился к нему блондин с утрированным вниманием. – Ты хочешь что-то сказать? – Свободной рукой он сдернул повязку, врезавшуюся пленнику в рот. – Прошу.

– Не понимаю, – сказал Искин, выплюнув грязь и кусочки шерсти.

– Чего?

– Вам, наверное, нужен кто-то другой.

– Ага.

Удар рукоятью пистолета в скулу был похож на высверк черной молнии и опрокинул Искина на пол. Боль студнем всколыхнулась в затылке. Юниты обожгли связанное за спиной запястье. Не время, мальчики. Ох, не время пока.

– Эрик!

Отошедший мужчина вернулся с деревянным стулом с разбитой спинкой и поставил его в круг света от лампочки под жестяным абажуром. Он оттеснил напарника плечом, поднял Искина и усадил его на стул.

– Петер, я всего лишь готовлю человека к разговору, – сказал блондин.

– Заткнись, Эрик.

Петер пальцами приподнял голову Искина за волосы. Искин сморщился. Под левым глазом, ему казалось, существует участок чужого лица.

– Не так и страшно, – сказал Петер.

– Вы уверены? – спросил Искин.

– Ты тоже заткнись.

Мужчины удалились. Искину представилась возможность оглядеться. Он находился в просторном полутемном помещении. Красные кирпичные стены. Залитый бетоном пол. Высокая железная крыша в узоре металлических конструкций. Ряд ламп под абажурами, включенных через одну, уходил вглубь помещения. С полок близкого стеллажа свешивались мотки проводов. Метрах в пяти, будто поверженный великан, лежал громоздкий железный шкаф. Дальше стояли его скорбные собратья. Дверцы одного были распахнуты, и Искин разглядел предохранители и залитые в бакелит многочисленные клеммы и контакты. Возможно, здание представляло из себя старый склад электротехнической компании.

По пыли, по грязи, по общей захламленности было видно, что склад уже какое-то время не используется по назначению. Значит, это не центр города. Западная окраина? Или местность у дороги к карьерам Весталюдде?

Петер и Эрик тем временем принесли стол, состоящий из двух толстых тумб и измазанной мелом столешницы. Блондин раздобыл ведро с водой и тряпку и аккуратно протер серую поверхность, не забыв ни дальние углы, ни кромки. Петер принес два стула, поставил на стол лампу с длинным проводом и пишущую машинку, хлопнул пачкой бумаги. На Искина они не глядели. Разве что мельком. Видимо, не считали, что он способен на побег. А может как раз хотели проверить, как у него с выдержкой – не развяжется ли, не побежит. Как-то же сбежал из Шмиц-Эрхаузена.

Искин не сделал ни одного лишнего движения.

– Все готово, фрау Лилиан, – сказал Эрик, закончив уборку.

Аннет Петернау, до этого, невидимая, наблюдавшая за Искиным из темного угла, подошла к столу.

– Замечательно, – сказала она.

Кожаное пальто повисло на спинке стула. Под ним на Аннет-Лилиан оказались темная блуза с серебристым значком на лацкане и серо-стальная юбка. Женщина выложила на стол пачку сигарет, бросила коробок спичек. Села.

– Удивлены, господин Искин? – спросила она.

Искин пожал плечом.

– Знаете, кто мы?

– Родная хайматшутц?

Аннет-Лилиан рассмеялась.

– Ну, видимо, не такая родная, раз вы предпочли нам Остмарк.

– Я – обычный беженец, – сказал Искин.

– Тогда, может, представитесь?

– Леммер Искин, сорок два года, уроженец Бирнау.

– Значит, возраст вы менять не решились.

В руках у Аннет-Лилиан появилась картонка, и она ловко сложила из нее, согнув все четыре стороны, подобие коробочки.

– Страшно хочу курить, – призналась женщина.

Длинная сигарета отправилась в накрашенный рот. Чиркнула спичка, на мгновение отразившись огоньками в прищуренных глазах.

– Ладно, – сказала Аннет-Лилиан, выдохнув дым. – Не будем играть.

Потушив спичку, она кинула ее в импровизированную пепельницу. Туда же стряхнула первый пепел. Тонкий дымок от сигареты был похож на душу, стремящуюся на свет.

– Петер, – подбородком указала женщина на Искина.

Крепыш кивнул и встал позади пленника. Как предвестник неотвратимого наказания.

– Эрик, ты пока свободен.

– Я здесь посижу, – сказал блондин, выбрав местом своего расположения поваленный железный шкаф.

Аннет-Лилиан затянулась.

– Ты не услышал меня, Эрик?

Блондин, дернув головой, неохотно встал.

– Услышал.

– Подыши снаружи.

– Яволь, фрау Лилиан.

Эрик пропал между стеллажами. Какое-то время слышалось, как он раздраженно шумит, хлопает ладонью по пустым полкам. Потом звуки стихли. Аннет-Лилиан подвинула к себе пишущую машинку, заправила в нее лист бумаги, снова сбила пепел в коробочку. Искин молча наблюдал, как она задумчиво почесывает ногтями щеку, как крутит на пальце короткий обесцвеченный волос у виска.

– Не порадуете нас чистосердечным признанием, Леммер? – спросила Аннет-Лилиан.

Лампа вспыхнула, свет ее плеснул Искину в лицо.

– Простите, – сказал он, моргая, – в чем я должен признаться?

– Петер, – сказала женщина.

Стоящий за спиной агент ударил Искина по ушам. Искин вздернулся. Несколько секунд боль звенела в его голове, распугивая мысли. Петер прижал книзу связанные руки носком ботинка, чтобы пленник не смог сползти со стула.

– Даю вам время подумать, – сказала Аннет-Лилиан.

Сигарету она погасила и с минуту, не обращая внимания на выгнувшегося Искина, печатала на машинке. Подергивался в каретке, принимая в себя очереди из букв и символов, серый бумажный лист. Искин молчал, с усилием пропуская воздух в легкие.

– Так как вас зовут? – приподняла голову Аннет-Лилиан.

– Леммер Искин.

Женщина отняла руки от клавишей и достала из пачки новую сигарету.

– Может, начнем сначала? – спросила она, закурив. – Мне не хочется часто обращаться к Петеру, он может перестараться. Так ни для меня, ни для вас никакого толка не будет. Давайте мы сделаем следующее. Я расскажу вам, кто вы, а вы уже решите, на какую откровенность можете пойти со своей стороны.

– Это торг? – спросил Искин.

Аннет-Лилиан выпустила дым изо рта.

– Определенно.

– Гарантии?

Аннет-Лилиан отставила руку с сигаретой.

– Никаких. Но если… – она сделала акцент на последнем слове, – …если информация, которую вы нам дадите, продвинет нас в нашем деле, мы оставим вас в Остмарке. Пожалуйста, живите, прячьтесь, переезжайте куда-то еще. Вы нам станете не интересны.

Искин понимал, что это ложь, но должен был признать, что Аннет-Лилиан прекрасно владела искусством обмана. Ей хотелось верить. Только с Петером, дорогая Аннет, ты не спешишь по другой причине, подумалось ему. Если ты знаешь, что я являлся узником Шмиц-Эрхаузена, то должна быть в курсе, через что я прошел. Петер не сравнится ни то что с «электрическим папой», но даже с рядовым лагерным надзирателем.

И все же он не совсем понимал, о чем хочет торговаться хайматшутц.

– Хорошо, – сказал Искин, – я не совсем уверен, что могу быть полезен. Но про себя с удовольствием послушаю.

Аннет-Лилиан сухо улыбнулась.

– Это разумно. – Она затянулась. – Итак, вас зовут Леммер Искин. Это имя вы назвали при регистрации в городском центре беженцев три года назад. До этого вы были Яннисом Цатакисом, очень короткое время, не больше месяца, но на нем мы, так уж случилось, надолго потеряли ваш след. Пять лет назад, на пограничном пункте в Эсмаре, что западнее, вы представились Георгом Шлехтером. В Шмиц-Эрхаузене вы носили номер «6212», на Киле-фабрик за вами закрепили номер «3», а настоящее ваше имя…

Аннет-Лилиан сделала паузу.

– Я слушаю, – сказал Искин.

– Людвиг Фодер.

Она затушила сигарету.

– Что ж, – сказал Искин, – очень познавательно. Тогда вы должны знать, что я ненавижу хайматшутц.

– Я знаю, – сказала Аннет-Лилиан. – Как представитель хайматшутц, я вас ненавижу не меньше. И при других обстоятельствах, Людвиг, с удовольствием выпустила бы вам пулю в лоб, как врагу Фольдланда.

– В том то и дело, что я не враг Фольдланда.

Аннет-Лилиан приподняла тонкие брови.

– То есть, свое участие в Spartakusbundи коммунистической партии Тельмана-Неймана вы никак не связываете с изменой Родине?

Искин качнул головой.

– В коммунистической партии не состоял.

– Не успели.

– Да, меня арестовали раньше.

– А знаете, что господин канцлер лично вычеркнул вас из списка на помилование в тридцатом году?

– Какая честь!

– Он считает вас весьма опасным человеком. Он сказал мне, что вы схлестнулись на одном митинге после войны.

– Я не помню, – сказал Искин.

– Главное, что господин канцлер помнит. Но это все лирика, – Аннет-Лилиан посмотрела на кончик сигареты. – Как я уже сказала, это мы с вами можем отодвинуть в сторону. В одном, правда, случае. Если вы расскажете нам все об опытах Рудольфа Кинбауэра.

Она перевела взгляд с сигареты на Искина.

– В смысле? – спросил Искин.

– Всю правду.

– Я же был подопытным, а не одним из его подручных.

– Это не важно. Мы знаем, что он любил делиться информацией со своим контингентом. Вот эту информацию нам бы и хотелось узнать.

– О юнитах?

– Именно.

– И только о них?

– Обо всем, что вы видели и чему являлись участником в Киле. К сожалению, людей, имевших какое-либо отношение к юнит-технологиям, осталось удручающе мало, приходится гоняться за вами по всей Европе.

– А разве Штерншайссер не объявил о сворачивании программы? – спросил Искин.

– Наш интерес как раз и вытекает из указаний господина канцлера.

– Но ведь в Киле…

– Сейчас мы говорим с вами, Людвиг, – Аннет-Лилиан отклонилась на спинку стула и, затянувшись, выдохнула дым к потолку. – Все, что осталось в Фольдланде, осталось в Фольдланде. Речь идет о вас.

Искин шевельнул плечами, проверяя прочность веревок, стянувших кисти рук.

– Мне надо подумать, – сказал он.

– Думайте, – Аннет-Лилиан, щурясь, посмотрела на маленькие часы на запястье. – Хватит пяти минут?

– Полагаю, да.

– Тогда время пошло, Людвиг.

– Лучше – Леммер. Я отвык от своего настоящего имени, – сказал Искин.

– Как скажете.

Аннет-Лилиан встала и, разминая шею, пошла по проходу между стеллажами. Ее худая фигура то грациозно появлялась на свет, то пропадала во тьме. Метров через двадцать она повернула обратно, но где-то на середине пути шагнула в сторону – то ли в помещение по-соседству, то ли наружу. Глухо стукнула дверь.

Петер за спиной Искина не проявил признаков беспокойства. Стоял, изредка похрустывая костяшками пальцев. Видимо, такое поведение Аннет-Лилиан было в порядке вещей.

Пять минут.

Искин посмотрел на лист в пишущей машинке и закрыл глаза. Ладно. Попытаемся прокачать ситуацию. Похоже, он не интересен хайматшутц сам по себе и представляет ценность лишь как источник информации о Кинбауэре. Что это значит? Почему его не везут в Фольдланд, а допрашивают на месте? Уж переправить через границу с Остмарком необходимый груз хайматшутц и легально, и нелегально может без всякого труда. Хоть цирк, хоть эшелон. Хоть завернутого в ковер человека. В чем здесь дело? У них нет времени? Или это просто промежуточный, так сказать, «горячий» допрос? Что, если смысла везти его в Фольдланд нет никакого?

Он похолодел от этой мысли. Почему?

Потому что они не думают, что я могу рассказать что-то ценное, – ответил себе Искин. Потому что я – «трешка». Не Кинбауэр, не Берлеф, не Рамбаум. Беглец. Людвиг Фодер, третий подопытный экземпляр.

А второе – меня некуда везти, вдруг с предельной ясностью понял он. Фабрика на консервации, и, видимо, Штерншайссер уже не надеется на ее восстановление. Юниты вот-вот будут преданы забвению. Возвращать меня в Шмиц-Эрхаузен глупо. Самое простое – убить после допроса. Так, стоп. Не понятно. Если Фольдланд окончательно отказался от юнит-технологии, зачем вообще нужен Леммер Искин? Чего он такого особенного может поведать? Внутреннюю кухню Киле? Кто на какой койке лежал? Как сбежал?

А если попробовать это связать с битыми юнитами, которыми кто-то в городе потчует молодых ребят? Искин прищелкнул языком. Интересно. Выходит, что хайматшутц среагировала на сигнал, что последние случаи погромов и хулиганских выходок имеют под собой основой технологию Кинбауэра. Так-так-так. То есть, свою они утратили. Возможно, перед смертью Кинбауэр, осознав чудовищные последствия и прочее, с кем-то переправил записи, позволяющие запустить процесс в Остмарке и лишающие этого процесса Фольдланд.

А так как я – здесь, то логично предположить, что этим кем-то был я. Тогда и побег мой подстроен Кинбауэром. И все сходится.

Искин качнулся на стуле. Но Петер тут же схватил его за волосы.

– Тихо, – прошипел он, брызгая капельками слюны.

Нет, ни хрена не сходится!

Полтора месяца разницы – раз. Разжиться дневниками и записями он, конечно, мог бы, но буквально на коленке слепить фабрику так близко к границе – это, извините, дураком надо быть. Гениальным, но дураком. Это два. Третье – чем связываться с производством юнитов самому, он бы просто нашел покупателя, готового выложить за сокровенные мысли Кинбауэра уйму марок, франков или фунтов.

Или хайматшутц считает, что он что-то вывез, но ни с кем пока этим не поделился? За шесть лет? Что ж, тогда их поведение логично. И то, что никто в Европе не сделал прорыва в этой области, говорит, пожалуй, в пользу этой версии. Он, Леммер Искин, вывез и спрятал.

Потому его и искали. Но как нашли? Наткнулись, когда кто-то под боком начал проверять и обкатывать технологию? Или он где-то засветился? Или проверка по спискам беженцев наконец добралась до его фамилии?

С этим не ясно. Но все остальное звучит вроде складно. Только почему Аннет-Лилиан сказала, что он им не интересен? Значит, они подозревают не его, а кого-то еще? А может быть, не интересен, потому что интересна предположительно имеющаяся у него документация?

Искин пошевелил запястьями. Малыши-юниты вовсю трудились над веревкой, растягивая и подрезая волокна.

– Господин Искин! – Аннет-Лилиан появилась из темноты и быстрым шагом направилась к столу. – Ну, как, вы решились?

– Я согласен поговорить о Кинбауэре, – сказал Искин.

– Я знала, что вы – разумный человек, – улыбнулась женщина, усаживаясь на стул. – Не хотелось бы вас пытать.

– Вряд ли бы вы этим чего-нибудь добились.

– Именно поэтому и не хотелось бы, – сказала Аннет-Лилиан. – Но все мы существуем в рамках определенных стереотипов. И обращение к пыткам для того, чтобы заставить человека говорить правду, увы, один из них.

– А потом? – спросил Искин.

– Оставим ли мы вас в живых – это вы, наверное, хотели спросить?

– Да.

Аннет-Лилиан посмотрела на него, как на пустое место.

– Вероятность есть, – она вытянула лист из каретки и скомкала его. – Но зависеть это будет от вас. – Она отклонилась назад и, повернув шею, позвала кого-то, стоящего за стеллажами: – Дитрих, вы можете выйти.

Из темноты на свет появился плотный мужчина в старомодном темном пальто и серых брюках. На круглой голове его сидела шляпа-котелок.

– Здравствуйте, Людвиг, – сказал он с неуверенной улыбкой и занял свободный стул по правую руку от Аннет-Лилиан.

За шесть лет Дитрих Рамбаум располнел и утратил здоровый цвет лица. Под носом у него появилась короткая щеточка усов в подражание Штерншайссеру. Но губы, нижняя больше верхней, остались такими же влажными, нос не изменил своей крючковатости, а родинка над переносицей, похожая на отметку индианок, только не красная, а черная, все также приковывала к себе взгляд. Видимо, потому о нем и не было нигде информации, что хайматшутц до поры до времени предпочитала прятать его в своих секретных недрах.

Теперь же – voila!

– Думаю, вы меня знаете, – сказал Рамбаум.

– Знаю, – сказал Лем.

– Я расследую деятельность известного вам Рудольфа Кинбауэра, – Рамбаум снял шляпу-котелок и продемонстрировал совершенно лысый череп, при этом шляпа угнездилась у него на коленях. – Думаю, вы могли бы оказать нам в этом значительную помощь.

– Кому – вам? – спросил Искин.

– Хм… Фольдланду, если вы его патриот.

– Ваша соседка собирается меня убить после нашей с вами беседы. До патриотизма ли мне?

– Вот как?

Рамбаум задумался. Пальцы его постучали по тулье, затем заползли за отворот пальто. Он вытащил портсигар, но, раскрыв его, вместо сигареты или папиросы достал розовую таблетку и положил ее под язык.

– Будьте добры, воды, – обратился Рамбаум к застывшему у Искина за спиной агенту.

– Что? – спросил Петер.

– Воды. И не торопитесь.

– Я не могу…

– Идите, Петер, – сказала Аннет-Лилиан.

Толкнув Искина бедром, Петер вышел из помещения. Они остались втроем. Собираясь с мыслями, Рамбаум какое-то время молчал. Посасывал таблетку и смотрел то на Искина, то на свои руки.

– Лилиан, – сказал он наконец, обернувшись к женщине, – я думаю, мы можем пообещать господину Фодеру сохранение статус кво.

– Этому коммунисту? – возмутилась Аннет-Лилиан. – Учтите, Дитрих, он – враг Фольдланда.

– Я знаю его историю лучше вас, – сказал Рамбаум. – Его арестовали за звезду на хозяйственной постройке в Аппельшоне. Второй раз арестовали при разгоне митинга в Гамбурге. При этом митинг был мирный. Собственно, это все его прегрешения. За это его посадили в тюрьму Каутвиц, а затем в Шмиц-Эрхаузен.

– Но он устроил диверсию и бежал!

– Никакой диверсии не было, Лилиан. Была утечка метанового газа и взрыв. Кроме того, в то время заключенные находились в опытном крыле фабрики. При всем желании господин Фодер не мог одновременно быть в двух местах. Из семи заключенных ему просто повезло больше всех, и он по счастливой случайности оказался не задет обвалившейся в результате взрыва стеной. Вы бы не сбежали на его месте, Лилиан?

– Я служу Фольдланду! – выкрикнула женщина.

– Я тоже, – спокойно ответил Рамбаум. – Но это не отменяет наличие такого инструмента, как логика. Кроме того, кажется, господин фольдкомиссар назначил меня руководителем расследования?

– Вас.

Аннет-Лилиан потянулась за сигаретой.

– Тогда я вынужден взять с вас обязательство не убивать господина Фодера, – сказал Рамбаум. – Хоть вы и самостоятельны в некоторых решениях, в данном случае я категорически настаиваю…

– Сначала пусть вернет украденное, – сказала Аннет-Лилиан.

Искин поднял голову.

– А что я украл? – спросил он.

Аннет-Лилиан улыбнулась.

– Вам лучше знать, – сказала она.

– У некоторых в хайматшутц и в кругах, близких к господину канцлеру, есть версия, что провал с юнитами – есть результат кражи документации, без которой технологический процесс невозможно стало запустить, – пояснил Рамбаум, взмахом ладони отогнав дым. – Одно время, пока не побывал в Киле и не выслушал компетентных специалистов, я тоже был ее приверженцем. Но позже изменил свое мнение. Теперь я уверен, что вся деятельность Рудольфа Кинбауэра в Киле – одна большая афера.

– Что? – спросил Искин.

– Афера, – повторил Рамбаум. – Грандиозно обставленный пшик. Но об этом позже. Вы согласны говорить со мной откровенно, господин Фодер?

– Меня развяжут?

– Нет! – стукнула ладонью по столу Аннет-Лилиан.

– Пока нет, – покосившись на нее, сказал Рамбаум.

Искин наклонился вперед.

– Я надеюсь на вашу порядочность, – сказал он, глядя Рамбауму в глаза.

Вошел со стаканом воды Петер.

– Пожалуйста, – он поставил его на край стола.

– Петер, погуляй еще, – сказала ему Аннет-Лилиан. – Но будьте с Эриком поблизости.

– Мне меньше работы, – фыркнул тот.

Ламповый свет облизал его затылок и плечи перед тем, как он скрылся за стеллажами. Рамбаум, наклонив голову, дождался стука двери.

– Он вышел, Дитрих, – сказала Аннет-Лилиан.

– Да, тогда приступим, – Рамбаум потер руки. – Господин Фодер… Людвиг, часть моих вопросов, наверное, покажутся вам дикими, но я прошу обстоятельно и вдумчиво отвечать на все.

– Хорошо, – сказал Искин.

– Лилиан, прошу, – сказал Рамбаум.

Не вынимая сигареты изо рта, женщина заправила новый лист в пишущую машинку. Рамбаум поправил свет.

– Имя? – спросил он.

– Людвиг Фодер, – ответил Искин.

Аннет-Лилиан занесла и вопрос, и ответ. Клавиши стучали громко. В машинке что-то дребезжало.

– Номер в опытном блоке Киле?

– Третий.

– Сколько еще было номеров?

– Кажется, девять или десять.

– Были ли вы знакомы с Карлом Плюмелем и Акселем Веттингом?

Искин задумался.

– Вы о номере первом и номере втором?

– Да.

– Я не знал их фамилий. Мы мало общались. Я знал только имена.

– Вы знали, что Карл Плюмель был умственно отсталым человеком?

– Да.

– Тем не менее, Рудольф Кинбауэр его очень выделял, – сказал Рамбаум. – У него были комфортные условия. Игрушки.

– Он работал над юнит-технологиями, насколько я знаю, – сказал Искин. – Кажется, проверял перфокарты.

Аннет-Лилиан перестала печатать.

– Дебил – инженер? – повернула голову она.

Рамбаум проигнорировал ее вопрос.

– Вы видели, как он работал с юнитами?

– Карл? Нет. Кроме Карла в особую зону мог заходить только Кинбауэр.

– А его помощники? Ральф или Марк?

– Никто.

– А Вальтер?

– Никто. Ни Вальтер, ни Эрих. Ни Ральф с Марком. Никто.

– Получается, в той зоне, кроме Кинбауэра и Плюмеля, никто никогда не появлялся.

– Да, Кинбауэр говорил, что там находится сердце проекта.

Рамбаум помолчал. Несколько секунд он покачивался на стуле взад и вперед, набирая все большую амплитуду.

– Людвиг, – наконец сказал он, – а вам не казалось это странным?

Искин незаметно попробовал натяжение веревки.

– Нет, – сказал он, – мне это и сейчас не кажется странным.

– Почему?

– После работы Карла всегда появлялись рабочие юниты, которыеуже испытывались на нас.

– То есть, там делались прототипы? – уточнил Рамбаум.

– Наверное. Небольшие партии.

– Значит, там должно быть… я не знаю, какое-то производство… механизированная линия… Ну, по логике.

– Возможно, – согласился Искин.

Рамбаум пожевал губами. Аннет-Лилиан отстучала последний ответ и вытянула лист из каретки.

– Первый, – сказала она.

– Хорошо, – кивнул Рамбаум. – Продолжим. В чем заключались ваши функции, Людвиг?

Аннет-Лилиан, затушив сигарету, придвинулась к пишущей машинке. Защелкали литеры, оставляя отпечатки на бумаге.

– Кинбауэр называл нас испытательными стендами, – сказал Искин.

– То есть, вы тестировали юниты? Я верно понимаю? – спросил Рамбаум.

– Да. Первые партии были мои и Акселя. Модификации тоже.

– Как это происходило?

– Меня фиксировали ремнями на стуле или в кровати (это делали Ральф и Марк, реже Вальтер с Эрихом), потом Кинбауэр…

– Лично?

– Да, только он. Он вводил мне через шприц колонию, растворенную в витаминном коктейле. С Акселем, я думаю, было также.

– В вену на руке?

– Чаще всего. Редко он колол в подключичную или яремную вену.

– Зачем?

– Я не уверен. Возможно, это было как-то связано с возможностями быстрого формирования колоний в отделах головного мозга.

– Угу…

Рамбаум, наклонившись к столу, перечитал текст в каретке.

– Скажите, – повернулся он к Искину, – мне интересно, что из себя представлял витаминный коктейль?

Искин усмехнулся.

– Господин Рамбаум, вы разговариваете с заключенным. Не с научным работником и не с Кинбауэром. Все, что я могу пояснить, с большой вероятностью не является достоверной информацией, поскольку она почерпнута из того, что говорил нам Кинбауэр, и того, что сложилось в моей голове позже. Рудольф Кинбауэр объяснял нам, что это витаминный коктейль с микроэлементами для строительства колоний. Но что это было на самом деле, я сказать не могу.

– А какого цвета была жидкость?

– Мутно-белая или бледно-желтая. Изредка – прозрачная.

– И как она на вас действовала?

– Никак.

Тох-тох-тох. Клавиши пишущей машинки отстучали последние символы.

– Дитрих, – сказала Аннет-Лилиан, убирая второй лист к первому, – мне кажется, что господин Фодер только что признался, что не скажет нам ни слова правды.

– Мы можем требовать от него больше?

– Если я позову Петера…

– Оставьте, Лилиан! – раздраженно сказал Рамбаум. – Вы прекрасно знаете, через что он прошел. Нам не поможет ни Петер, ни Святой Петр!

– Да, но, возможно, господин Фодер размяк на свободе.

– Вы можете проверить, – подал реплику Искин.

Веревка держалась на честном слове, но он пока не торопился освобождаться. Разрядить магнитонную спираль в сидящих – дело одной секунды. Только вот что дальше? Сколько у Аннет-Лилиан людей? Трое? Четверо? Пятеро? Кроме того, вопросы, которые задавал Рамбаум вызывали у него смутное беспокойство.

Искин чувствовал, к чему тот клонит.

– Давайте не отвлекаться! – Рамбаум поднял и посмотрел на свет поставленный стакан с водой, потом осторожно отпил. – После инъекции юнитами… – он покашлял, дожидаясь, пока Аннет-Лилиан что-то подкрутит в каретке, – после инъекции, как определялось развитии колонии? Как вообще Кинбауэр выявлял отклонения или, наоборот, правильность формирования настолько мелких образований?

– У него был рентгенограф. Позже все проецировалось на специальный экран.

– Вы видели?

Искин кивнул.

– Кинбауэр показывал снимки.

– То есть, по вашему мнению, – наклонился к нему Рамбаум, – юниты не только выживали в агрессивной среде организма, но и основывали там колонии, которые, по сути, управляли человеком?

– Насколько я помню, – сказал Искин, – Кинбауэр рассказывал вам, как это происходит.

– Кому только Кинбауэр это не рассказывал! – воскликнул Рамбаум, которому вдруг изменила спокойная манера общения. – И в министерстве Науки, и на совещаниях у господина канцлера, и отдельно и лично господину канцлеру! Про полипептидную оболочку для обмана иммунной системы, про биохимию мозга, про продолговатый мозг и таламус, про открывающиеся перспективы, при этом его консультировали ученые мировой величины: Фишер, Ландштейнер, Бергер, бесчисленные химики, физики и физиологи, а также математики и инженеры. Я сам был его горячим сторонником.

Он умолк, уставившись на свою шляпу.

– Но разве полипептидная оболочка не нужна? – спросил Искин.

– Об этом потом, Людвиг, – тяжело вздохнув, сказал Рамбаум. – Сейчас меня интересует, чувствовали ли вы в себе юнитов?

– Да.

– Каким образом?

– Были определенные тесты по стадиям развития колонии, отключение сознания, управление дыханием и сердечным ритмом, органами чувств.

– Даже так?

– Кроме того, мы имели обратную связь с юнитами.

Аннет-Лилиан прекратила печатать.

– Что? Юниты разговаривали с вами?

– Нет, – улыбнулся Искин. – Скорее, это было информирование о функционировании колонии. Слова на несколько мгновений возникали под веками. Версия, назначение, стадия. В урезанном виде это сохранилось и в промышленных партиях.

– То есть, юниты подключались к зрительным нервам? – спросил Рамбаум.

– Нет. Кинбауэр говорил, что трансляция ведется напрямую в затылочные доли. Там происходит обработка зрительной информации.

– Понятно.

Рамбаум встал и шагнул от стола к Искину.

– Людвиг, – он присел перед пленником, – сколько колоний вы испытали за весь период своего нахождения в Киле?

– Около тридцати.

– Как это? Не выходит по срокам.

Искин улыбнулся.

– Кинбауэр в течение месяца мог подсадить мне три или четыре колонии с перерывами в неделю.

– Вот как?

– Да. Если одна колония поглощала другую, опыт прерывался.

– Но, в среднем, сколько вы тестировали одну колонию. Три месяца? Полгода? Или хватало месяца?

– Кинбауэр часто форсировал стадии, – ответил Искин, – а иногда запускал лишь один или два этапа. Но, в целом, наверное, действительно, выходило по три, три с половиной месяца на тест.

– И ни одного сбоя?

– Почему? У меня было три сбоя. Кинбауэру это сразу было видно на рентгенографе, и колонии уничтожались излучением.

– Доходили ли вы до конечной стадии и последующей активации программы?

Искин кивнул.

– Да, мне показывали кино.

– Зачем?

– Не знаю. Чтобы я понимал, на что способны юниты.

– Вы знаете, что кино с вами показывали господину канцлеру? – спросил Рамбаум.

– Он, наверное, был в восторге.

– Именно. Он сказал: «Вот таким и должно быть перевоспитание неблагонадежных элементов». Неделю ходил в приподнятом настроении. На что это, кстати, похоже?