Текст книги "Точка (СИ)"

Автор книги: Андрей Кокоулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

– Когда вдруг возникла необходимость управлять колониями юнитов дистанционно, – сказал он, – посредством радиосвязи, волн определенной частоты, выяснилось, что втолковать Карлу это невозможно. А Штерншайссер уже растрепал, что его агенты, которые не знают, что они вакцинированы, наводняют Европу и в нужный момент буквально по щелчку его пальцев устроят диверсии на важных военных и промышленных объектах. Помните эти пароксизмы европейского страха, обустройство глушилок на пограничных пунктах и стремительное производство магнитонных аппаратов?

– Я лежал у вас в Киле, – сказал Искин. – Я не могу этого помнить.

– Ах, да, простите. Ну а с «порядком и подчинением» было еще хуже, чем с «солдатами». Карл Плюмель не знал таких понятий, они просто отсутствовали в его слабоумном мире. Тем более, что Кинбауэр и сам не представлял, кому должен подчиняться вакцинированный гражданин – местной власти, отцу, матери, канцлеру, начальнику, господу Богу. Следовать человеку законам или заповедям? Или устоявшемуся образу жизни? Выполнять все предписания или часть из них игнорировать? А что, если человек нарушал закон, не зная о нем, или был вынужден нарушить его в силу обстоятельств? К тому же оказалось, что у носителей совершенно разные представления о порядке и подчинении, и двух человек юниты просто свели с ума. Тем не менее Кинбауэр ни за что не хотел отступаться от этого направления. Во-первых, этому способствовали вы, Людвиг, и восторг Штерншайссера…

Искин мрачно кивнул.

– Мне показывали кино.

Альфред-Вальтер посмотрел остро, но комментировать не стал.

– А во-вторых, Сальская область, – продолжил он. – Но там все сложилось удивительным образом.

– Я знаю.

– Что-то вы слишком много знаете.

Искин криво улыбнулся.

– У меня было много свободного времени.

– Ладно, – сказал Костигер, – я к вам в тайник не лезу. Просто хочу сказать, что мои покупатели хотят приобрести именно орднунг-юниты. У меня их немного, всего десяток доз. И я, честно говоря, не знаю, сколько там живых юнитов, а сколько мертвых. То, что они будут работать, как им захочется, я вам только что объяснил. Поэтому не считаю это ни предательством, ни передачей секретных технологий. Юниты эти последние, ничего иного, кроме как вколоть их кому-нибудь, они сделать с ними не смогут. А что там будет с носителем… Скорее всего, ничего, но у меня будет несколько месяцев форы.

– Сколько платят? – спросил Искин.

– Пять тысяч марок.

– Ого!

– Если вы хотите небольшую долю… – сказал Костигер.

– Не хочу, – сказал Искин. – Я просто хотел бы удостовериться…

Он умолк, так как в дверях, вытирая руки полотенцем, появился Крис.

– Едут, – сказал он, – промелькнули на повороте у холма.

– Ага, – Костигер поддернул рукава свитера, сначала застегнул, а потом расстегнул пуговицы на пиджаке, посмотрел на Искина. – Людвиг, вы не могли бы посидеть пока в комнате?

– Меня у ворот ждет такси, – сказал Искин.

– Такси? Я скажу, что это для Криса, что он собрался за покупками, – выйдя из-за стола, Костигер повел гостя в боковую комнатку. – Мне бы не хотелось нервировать покупателей, – объяснил он. – Еще подумают, что я веду двойную игру. Дело достаточно щепетильное. Секретное. Пять тысяч марок.

Он освободил от одежды угол узкой кушетки.

– Посидите здесь.

– Надеюсь, это ненадолго.

– Минут пять-десять. Я покажу юнитов, – Костигер прихватил с пола небольшой чемодан. – Получу деньги. Думаю, никаких сложностей.

– А кто покупатели? – спросил Искин.

– А какая разница? – пожал плечами Альфред-Вальтер. – Им все равно ничего не светит.

– Может, они опасны.

– Я их обаял и убедил, что никаких проблем в моем случае не будет. Партия орднунг-юнитов – единственная, действуют они на свой страх и риск. «Саботажные» все ушли в дело.

Искин огладил ладонью ткань кушетки.

– Я хотел вас убить в самом начале, – признался он. – У меня были такие намерения. Я хотел поставить точку.

– Каких только глупостей не делают люди, – улыбнулся Костигер и повторил еще раз: – Пять-десять минут. И ни звука.

Он прикрыл за собой дверь.

Искин огляделся. Комнатка была мала. Кроме кушетки в ней находились шкаф и бюро непрезентабельного вида. Светлые обои на стенах кое-где отошли, демонстрируя пятнистую штукатурку. В углу пылилась стопка скоросшивателей, оставшаяся, видимо, от прошлых владельцев фабрики. За грязно-серыми занавесками пряталось окно.

Костигер за дверью что-то спросил. Его напарник ответил. Голоса звучали неразборчиво. Потом стало тихо.

Искин сложил ладони на коленях. Значит, ничего не работало, подумалось ему. Но все повелись, все представили, что это работает, потому что всем этого хотелось. А я застрелил пять человек.

Он вздохнул. Почему вы врали мне о версиях? – спросил Искин малышей. Их же не было. Но малыши не согласились. Они дали понять ему, что верили в это вместе с ним. Он верил. Они верили. Они находили знаки.

Да, согласился Искин, я верил. Как дурачки верят в Асфольд. Как Стеф верила, что однажды окажется у моря. Ничего не сбылось, не сбудется, не случится. Чувствуя, как что-то смерзается в груди, в сердце, он потер лицо. Что дальше? Эпопея с юнитами завершилась. Ну, почти завершилась. И, скорее всего, его ищет криминальная полиция. Что он им скажет? Стоит ли им что-либо говорить?

Искин сунул руки в карманы плаща и нашел в одном «беретту». Надо же. Вальтер оказался дилетантом, не обыскал, а он сам совсем забыл о пистолете. Сколько там осталось патронов? Он хотел было уже выщелкнуть магазин, чтобы проверить, как услышал множественный топот – не один, не два, человек пять или шесть входили в соседнюю комнату.

– Проходите, – услышал он громкий голос Альфреда-Вальтера.

Осторожно встав, Искин шагнул к стене рядом с дверью, чтобы лучше слышать, что происходит у Костигера. Скрипнуло кресло, что-то стукнуло, кто-то покашлял.

– Вина?

– Нет. Что там за автомобиль на выезде? – спросил глухой голос.

– Такси. Я вызвал его племяннику, – сказал Костигер. – Ему надо будет съездить в город.

– А, деньги сразу в банк? – говоривший хмыкнул. – Я бы сделал также. Но мы и сами могли его подвезти.

Вспыхнул короткий смех.

– Спасибо, не стоит. Крис, подай чемоданчик, – распорядился Костигер.

– Конечно, дядя Альфред.

Искин расслышал шаги, близко с дверью тихо звякнуло, шаги сместились в сторону.

– Вот.

Раздался щелчок, видимо, Костигер раскрыл чемодан.

– Любуйтесь, господа.

– Десять капсул? – спросил все тот же глухой голос.

– Да, – ответил Костигер. – Десять капсул, юниты в физрастворе, готовы к применению. Процедуру я вам описал. Стопроцентных гарантий, как я сказал, дать не могу.

– Ойген, пересчитай.

Капсулы зазвякали в неумелых руках.

– Десять, Лукас.

– Последние?

– Увы, больше нет, – сказал Костигер. – Как вы знаете, Киле-фабрик закрыли, направление признано бесперспективным. Здесь все, что осталось.

– Ну, нам больше и не надо. Ойген.

Раздался повторный щелчок. Чемоданные углы царапнули столешницу.

– Я, конечно, понимаю, что это не мое дело, – сказал Костигер, – но хотелось бы понять, зачем вам юниты? Их слишком мало для массовой вакцинации, а воссоздать их никто не сможет.

Стало тихо. В тишине поскрипывали полы. Обладатель глухого голоса раздумывал, наверное, с полминуты.

– Нам и не нужны массы, – произнес он наконец. – На самом деле необходимо, чтобы нам подчинялись люди, занимающие ключевые посты. Например, канцлер Шульвиг на октябрьском заседании бундесрата по поводу объединения двух стран. Странно, что в Фольдланде до этого не додумались.

– Да, странно, – согласился Костигер.

– Деньги, дядя, – напомнил ему Крис.

– Ах, конечно! Господин Лукас, вы получили товар, и я бы хотел расчета.

– Конечно, – сказал обладатель глухого голоса, – все по еврею Марксу, который в этом смыслил больше всех. Так сказать, живое исполнение формулы товарно-денежного обращения. Вы не еврей, нет?

– Нет, – сказал Костигер.

– Это хорошо. Я признаю, что за товар должны быть заплачены деньги. Виктор.

Искин услышал шаги, потом шлепок пачки купюр на стол.

– Здесь всего тысяча, – после минуты молчания удивленно объявил Костигер.

– Согласитесь, это неплохо, – произнес хриплый голос.

– Мы договаривались о пяти.

– Увы.

– Я не могу…

Потом Искин оглох от выстрелов. Бах-бах-бах-бах! Бах-бах! Костигер вскрикнул всего раз. Его племянник не успел сказать ни слова. Пули впивались в тела и в стену, за которой стоял Лем. Одна насквозь пробила дверное полотно.

Искин присел. Пальцы сжали «беретту». Мальчики под кожей принялись торопливо заводить магнитонную спираль.

Ох, Вальтер! Вальтер просчитался. Юниты – последние, и вряд ли их продавец нужен покупателям живым после совершения сделки. Такие дела всегда решаются очень просто. И информацию о предназначении подготовленных капсул ему раскрыли только потому, что были убеждены в том, что слушатель ни сейчас, ни позже не разгласит информацию третьим лицам. То есть, скоропостижно скончавшись, унесет тайну с собой в могилу.

Замечательные глупцы! Надеются с помощью орднунг-юнитов подчинить себе канцлера Остмарка. Самое гнусное, у них может получиться.

Бах! Бах!

Два последних выстрела были сделаны уже в мертвецов. В воздухе запахло порохом. Искин услышал, как стрелявшие перезаряжаются.

– Виктор, собери деньги, – приказал хриплым голосом тот, кого Костигер назвал господином Лукасом. – Ойген, проверь комнату. Я буду в машине.

Звякнули гильзы. Скрипнув подошвами, господин Лукас вышел. Скорее всего, он прихватил и чемодан. Искин вытянулся, прижался к стене. Он переложил «беретту» в левую руку и наставил ладонь правой на то место, где окажется человек, шагнув в комнату.

– Черт! – услышал он недовольный голос Виктора. – Две банкноты в крови.

– Две – не десять, – ответил ему напарник.

– Я тоже подумал, нахрена нам платить? Он ворованными юнитами торгует, а мы ему плати? По нему, наверное, хайматшутц плачет.

– Ты лучше молись, чтобы он нас не нахлобучил в результате.

– Куда ему!

Искин услышал, как Ойген перешагивает через лежащего. Дверь приоткрылась. Рука с пистолетом проскользнула в щель первой.

– Да тут бардак!

– И что, ничего ценного? – спросил Виктор.

– Погоди.

Дверь закрывала Искина, на время делая его невидимым для заглянувшего в помещение. Ойген просунулся вперед. Его светлая голова показалась на фоне оконных занавесок. Молодой, лет двадцати пяти парень. Убийца. Несколько капель крови темнели на подбородке.

Потом две вещи случились одновременно.

Повернув голову, Ойген увидел Искина. Мальчики-юниты, не дожидаясь команды, разрядили в него спираль.

– О…

Треснула дверь. Звонко брызнула осколками оконная рама. Парня в плеске занавесок вынесло в окно. Мелькнули зеленые штаны, подошвы ботинок, и он исчез, канул внизу. А руку Искина тут же скрутило жгучей болью. Он сполз на пол. Малыши в панике перезаряжали спираль, и успокоить их не удавалось.

Как еще с левой стрелять?

– Ойген!

Виктор, не без основания полагая, что с Ойгеном что-то случилось не по его воле, принялся с криком палить в приоткрытую дверь. Бах! Бах! Бах! Его, видимо, от страха переклинило. Он даже не задавался мыслью, что напарник попадет под огонь, если все еще находится в комнате. Пули оставляли отверстия в обоях, вонзались в бюро, выбивали щепки из косяка. Две ушли в кушетку.

– Сдохни! Сдохни, сволочь!

Виктор прекратил стрелять, только когда в обойме не осталось патронов. Искин услышал, как опустошенный магазин упал на пол, а новый со скрежетом и под причитания: «Ну, входи же, сука, входи!» безуспешно пытается втиснуться в рукоятку. Он выполз в проем. В глазах плыло. У самой двери лежал Крис с залитым кровью лицом. Высокий человек в длиннополом пальто, трясущий мясистыми щеками и суетливо загоняющий в пистолет обойму, стоял от него в одном шаге.

– Эй.

Искин приподнял «беретту».

Человек подпрыгнул от неожиданности. Глаза вытаращились на Искина. Магазин вывалился из пальцев.

– Ты-ы…

Искин выстрелил. Промахнулся. Стрелять с левой руки, когда из правой тянут жилы, и все вокруг двоится, оказалось не так легко. Виктор дернулся, побледнел, но, обнаружив, что даже не ранен, сбросил с себя оцепенение.

– Ах, ты…

Он кинулся на Искина. Правда, не успел и этого: второй выстрел закрутил его волчком, а третий, когда он упал на племянника Альфреда-Вальтера, оборвал жизнь. Какое-то время Искин в упор смотрел на выбритое и мертвое лицо, застывшее в злобной гримасе с приподнятой верхней губой, потом вспомнил, где его видел.

Он покупал мясной пирог для Стеф, когда в пекарню По вошел этот, потом назвавшийся Виктором Раухером. И еще, помнится, пообещал всех чистых китайцев сделать грязными. Вот, значит, какие люди хотят творить историю.

Опираясь на мертвеца, Искин поднялся.

– Виктор! – донеслось с улицы. – Виктор!

Искин усмехнулся. Он выбросил «беретту» и подобрал с пола компактный «зауэр» Раухера, зарядил магазин. Боль в правой руке поднялась до плеча, но притихла. Его мальчики, полные свободы юниты, восполняли свое количество.

Искин знал, через пять-десять минут станет совсем дурно. То, что его шатает сейчас, еще цветочки. Когда-нибудь малыши его сожрут. Да-да. Он поискал взглядом и увидел на полу у стола бутылку с вином. К его удивлению, она не разбилась.

Пробку – вон. Запрокинув голову, Искин сделал несколько глотков. Краем глаза он смотрел, как

мертвый Альфред-Вальтер, скособочившись, сидит в кресле. Что-то никому юниты пользы не принесли. Ни Кинбауэру, ни Берлефу, ни Карлу Плюмелю, ни вот ему.

– Виктор!

Искин вздохнул и пошел спускаться. Ему не хотелось, чтобы человек с чемоданом капсул плюнул на напарников и уехал. Если уж заканчивать дело, то сейчас. Очень хороший день, почти со всем разобрался.

– Виктор!

– Иду, иду, – прошептал Искин.

Он вышел из здания. Метрах в десяти, сразу за бесформенной фигурой выпавшего из окна Ойгена, разворачивалась к выезду светлая «шкода». Лукас все же решил не ждать своих подручных. Это было расчетливо и благоразумно. Хотя и малодушно. Искин заступил взревевшему автомобилю дорогу.

Спусковой крючок сработал впустую. Только сейчас Искин сообразил, что, видимо, вставил пустую обойму и не заметил этого. «Шкода» надвигалась. За лобовым стеклом белело сосредоточенное лицо водителя. Лукас с чемоданом казался тенью на заднем сиденье.

Мальчики, обратился к юнитам Искин, давайте-ка второй раз.

«Зауэр» выскользнул из пальцев. Ладонь открылась в сторону автомобиля. Тяжелые крылья, две фары, вытянутый капот с массивной решеткой радиатора надвинулись, размазались во времени, движение «шкоды» соединилось с дыханием, с током юнитов под кожей, с золотистой полосой солнечного света на камнях.

Лишь бы не вхолостую, успел подумать Искин.

В следующий момент пальцы взорвались кровью, ошметками мяса, облетели до голых фаланг. В полутора метрах от Искина «шкода» словно впечаталась в невидимый столб, зад подлетел вверх, водителя в дожде осколков выбросило через лобовое стекло на капот и под ноги, где он застыл нелепым, неподвижным мешком, Лукаса с заднего сиденья перекинуло на переднее, приложило головой о рулевое колесо и приборную панель, затем под силой тяжести зад с грохотом, звоном, треском опустился обратно.

Искин закричал.

Он упал и поднялся, прижимая изувеченную руку к животу. Казалось, он сунул ее в огонь. Боль ходила по телу, стучалась в голову. Белели костяшки. Юниты пережимали сосуды. Им было страшно, но они знали свое дело. Искин кричал и стонал. И ковылял к «шкоде». Открыл дверцу, левой рукой выволок мало что соображающего Лукаса. У мужчины был сломан нос и порвана щека, возможно, выбито плечо и сломаны ребра. Искин добавил ему в живот ногой. Счастья тебе, урод!

– Где портфель? – крикнул он в зажмуренные глаза.

Плюнул, пошел искать сам. Его трясло. В ушах шумел океан. На передних сиденьях чемодана не было. На задних тоже. Искин нашел его, только обойдя автомобиль. Чемодан вывалился через окошко в задней дверце. По иронии судьбы все десять стеклянных капсул, переложенные какими-то тряпками, уцелели.

Он расколотил их тут же. Брал каждую и с размаху бил о булыжники, отворачивая лицо от осколков. Десять капсул – десять мокрых клякс и миллион осколков. Потом Искин на какое-то время выключился и очнулся уже метрах в пятидесяти от «шкоды». Кажется, он шел к такси. Кисть правой руки была замотана тряпкой из чемодана.

Дома раскачивались, мощеный проезд так и норовил встать дыбом. Солнце играло в прятки. Искин то падал, то вставал. Один раз увидел Стеф. Девчонка смотрела куда-то в сторону и обернулась к нему буквально на секунду.

– Все? – спросила она.

Искин мотнул головой.

– Еще чуть-чуть.

Таксист, увидев его, чуть не рванул с места.

– О,черт! Вы весь в крови!

Искин кивнул и выложил банкноту в сто марок, подобранную со стола у Костигера.

– Все будет ваше.

Он кое-как забрался на заднее сиденье.

– Только без полиции, – сказал он, едва не теряя сознание. – Штаны, рубашку и куртку. И обед.

Таксист помолчал.

– Я тут видел, ребята из хаймвера проехали, – произнес он.

– Кончились ребята.

Таксист хмыкнул.

– А ты из шуцбунда, значит? – спросил он.

И, не дождавшись ответа, завел «фольдсваген».

Эпилог

Мессер обладал завидным аппетитом. Когда к выносному столику на площадке под тентом с пятнадцатиминутным опозданием подсел Искин, он успел приговорить тушеное мясо в горшочке и теперь, передохнув, разбирался с жареными колбасками и картофельными биточками.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, – сказал Искин.

– Воспользуетесь электрическим меню?

– Еще работает?

– Вполне.

Искин нажал на кнопку на планшете с выбором кофе. Мессер выпрямился от тарелки и какое-то время рассматривал собеседника, медленно двигая челюстями.

– Плохо выгляжу? – спросил Искин.

– Ужасно.

– Такой уж выдался день.

Перед «Кипарисом» Искин побывал в аптеке, забинтовал руку и увидел себя в зеркале. Черное от усталости, с ввалившимися щеками лицо его не напугало, но расстроило. Себя он едва узнал.

– А у меня, видите, – указал ножом на тарелку Мессер, – благодаря вам выдалось время полноценно пообедать.

– Я рад, – сказал Искин.

Мессер кивнул.

– Поранились? – спросил он про руку.

– Да.

– Это как-то связано с нашими делами?

– Все уже хорошо.

– По вам не скажешь.

Подошел официант. Сиреневый жилет. Серьга в ухе.

– Господин будет только кофе? – уточнил он.

– Еще можно порцию гренок, – сказал Искин. – Просто на планшете у вас…

– Его, в основном, используют только для вызова официанта, – улыбнулся мужчина.

– Тогда гренки с джемом и кофе, сладкий.

Официант кивнул.

– Хорошо. Принесу через пять минут.

Он удалился, и Искин, чуть морщась, потискал забинтованную руку. Мессер наблюдал молча. Потом, почесав родинку-слезу у глаза, склонился к тарелке.

Было малолюдно. Буки под порывами ветра шелестели кронами. Где-то вдалеке, словно в другой жизни, сигналил омнибус.

Официант принес кофе и гренки на блюдце. Искин сразу попросил счет и расплатился. Мессер съел большую часть биточков и колбасок. Наконец он, выдохнув, откинулся на спинку стула и промокнул губы салфеткой.

– Так что вы хотели мне сообщить, господин Искин?

Искин пригубил кофе.

– Я хочу сообщить вам, что юнитов больше в городе не будет, – сказал он.

Мессер хмыкнул.

– Вы на сто процентов уверены?

– На девяносто девять.

– То есть, Киле-фабрик все же закрылась окончательно?

– Да.

Мессер отложил салфетку.

– Из Киле, как я понимаю, была утечка?

– Очень локальная.

– Это как-то связано со смертью некой Лилиан Зуле, оберштурмфюрера хайматшутц, ночью в отеле «Вейзинг» на Мельберг-штросс?

– Нет.

– И вас там не было?

– Я был в другом месте, – сказал Искин.

– Можно спросить, каком?

– Я не смогу ответить точно. Я… я был не в том состоянии, чтобы запоминать.

– Хорошо, – сказал Мессер, – я понимаю.

– Вы не понимаете.

– Мне известно, что вы потеряли девушку, которую записали своей дочкой. Насколько я в курсе, ее задушили и чуть ли не в вашей комнате. Криминальная полиция, кстати, хотела бы видеть вас в участке на Литмар-штросс.

– Они думают, что это я? – спросил Искин.

Мессер пожал плечами.

– Не мое ведомство. Думаю, они в тупике. Она была дорога вам?

– Да, – сказал Искин.

– И ночью вы искали тех, кто мог ее убить?

Искин усмехнулся.

– Я уже разобрался.

Мессер снова посмотрел на его замотанную руку.

– Страшный вы, получается, человек. Ничего не скажете по этому поводу?

– Нет.

«Безопасник» потер подбородок.

– Хорошо, с этим пусть разбирается полиция. Вы же не собираетесь от нее бегать?

– Еще не знаю, – сказал Искин.

– Сколько человек вы убили?

Искин посмотрел Мессеру в глаза.

– Хотите зафиксировать признание на диктофон?

Мессер выложил черную коробочку из нагрудного кармана пиджака на стол, щелкнул кнопкой.

– Все, не записывает.

– Извините, Август, мне нечего сказать.

– Хорошо, а по поводу юнитов?

Искин взял гренок и обмакнул его в кофе.

– Недалеко от ферм Грюнерхюгель есть фабрика, там найдете продавца и покупателя, – помедлив, произнес он и опустил гренок обратно на блюдце.

После того, как Мессер упомянул Стеф, есть ему в «Кипарисе» расхотелось.

– Я могу хотя бы узнать, кто они?

Искин кивнул.

– Продавец – Вальтер, один из бывших подручных Кинбауэра, покупатель – некто Лукас, с ним был еще некто Виктор Раухер. Больше я о них ничего не знаю.

Мессер достал книжечку в темной кожаной обложке и записал имена карандашом.

– Если это тот Лукас, о котором я думаю, то он довольно высоко ценится в местном хаймвере, да, пожалуй, и в общереспубликанском. Он жив?

– Возможно.

– В каком смысле? – удивился Мессер.

– Мне было важно уничтожить емкости с юнитами, – сказал Искин. – А не то, что Лукас хотел их опробовать на канцлере.

Мессер вздохнул.

– Хотите откровенно?

Искин сухо улыбнулся. Это было как поощрение.

– По мне было бы лучше, если бы вы его убили, – сказал Мессер. – Потому что в плоскости политического заговора у расследования не будет никаких шансов на успех. Хаймвер сейчас почти что вторая власть. А может быть и первая.

– Все замнут?

– Обязательно. А преступником выставят вас. А юниты вообще пропадут из поля зрения. Он видел ваше лицо?

– Да. Но он меня не знает.

– Ладно. Фабрика у Грюнерхюгель?

– Возможно, там уже полиция, – сказал Искин.

– Было шумно?

– Да.

– Что ж вы сразу-то!.. – вскочил Мессер. – Мне срочно нужно туда.

Он забыл плащ на спинке стула, вернулся, пожал Искину руку и по буковой аллее быстрым шагом направился к выходу на улицу.

Берштайн был зол.

– Лем! Лем, я жду тебя уже шесть часов! – накинулся он на Искина, поднявшегося на второй этаж клиники. – Тебя нет! А полицейские есть! Слава Богу, сейчас уже нет, но были! И клиенты как с цепи сорвались – один за одним, один за одним. Я уже не за себя, я за «Сюрпейн» боюсь!

Искин нашел в себе силы улыбнуться.

– Иосиф, я ухожу, – сказал он.

Берштайн изменился в лице.

– Куда?

Искин пожал плечами.

– Эспаньола, Италия. Мало ли тихих мест?

Берштайн хмыкнул.

– Италия-то чем лучше Остмарка?

– Тем, что там море, мой друг.

– Это из огня да в полымя. От канцлера к дуче, – раздраженно сказал Берштайн, – не вижу здесь ничего хорошего.

Он подступил к Искину и снизу вверх заглянул в его лицо.

– Думаешь, пора собираться и мне?

– Мне кажется, осенью Остмарк присоединится к великому Фольдланду.

– Это верные сведения?

Искин в ответ пожал плечами.

– Где твоя чуйка, Иосиф?

– При мне. Нашептывает. А полиция? – спросил Берштайн. – Почему она искала тебя? Ты убил кого-то? Мне ничего толком не сказали, у тебя откуда-то появилась дочь…

– Да, Стеф, – сказал Искин.

– Родная?

Искин качнул головой.

– Это уже не важно. Мне нужно идти.

– Что, вот так сразу? – удивился, обеспокоился Берштайн. – Нет, ты постой.

Он шагнул за стол, постояв там, взялся за ручку сейфа в стене. Нижняя губа его упрямо и угрюмо вытянулась вперед. Дверца сейфа поддалась.

– Сколько тебе нужно? – спросил Берштайн, ныряя рукой в стальные недра.

На стол шлепнулись несколько перехваченных аптечными резинками тонких денежных пачек.

– Нисколько, – сказал Искин.

– Нет, серьезно, – заговорил Берштайн, заглядывая в сейф. – Двести? Триста марок? Максимум я могу дать тебе триста пятьдесят. Триста восемьдесят. Мне, извини, через два дня платить аренду, так что…

Еще несколько купюр легли на стол.

– Спасибо, Иосиф. У меня есть.

– О, господи, какой дурак! – воскликнул Берштайн. – В кои-то веки еврей расстается с деньгами без всякой для себя выгоды, а он не берет!

– Иосиф, я бы и так пришел к тебе первому, – улыбнулся Искин.

Берштайн вышел из-за стола.

– Ты плохо выглядишь, – ткнул он в грудь Искину коротким пальцем. – Три дня назад ты нравился мне гораздо больше.

– За три дня много всего произошло.

– Точно у тебя есть деньги? – остро прищурившись, спросил Берштайн.

Искин обнял его, низенького, крючконосого, кажется все больше лысеющего.

– Прости меня, если что.

– Начинается, – сказал Берштайн, отстраняясь. – Когда меня просят о прощении, я обычно начинаю соображать, где меня надули.

Он, не глядя, взял со стола пачку.

– Все, это от меня, на память, – он принялся засовывать деньги Искину за пазуху. – Можешь не тратить, можешь поставить в рамочку.

– Ладно, Иосиф, мне пора.

– С тебя открытка, Лем, на этот адрес. Иначе ты для меня умер.

На вахте общежития сидели вдвоем Финн и Отерман. Несмотря на все различия во внешности, выглядели она как братья. Оба морщинистые, бледноглазые старики. Отерман – с седыми усами. Финн с копной белоснежных волос и крохотной проплешиной на затылке.

На стойке в несколько стопок лежали журналы и учетные книги. Зал был пуст. Вообще было непривычно безлюдно. Свернутые спальные мешки горкой высились у одной из стен.

– Зигги, Ганс, здравствуйте, – сказал Искин.

Старики бросили сообща листать какую-то книгу и подняли головы.

– Добрый день, Лем, – сказал Отерман.

– Господин Искин, – кивнул Финн.

Они смотрели, ожидая его реакции.

– Для меня что-нибудь есть? – спросил Искин.

– Есть, – помедлив, сказал Отерман. – Полицейское предписание.

– И два письма, – добавил Финн.

Один старик выдал Искину желтую бумажку предписания, другой встал и переместился к шкафчику с корреспонденцией.

– Распишитесь здесь, – показал пальцем Отерман.

Он подал Искину перьевую ручку. Лем расписался напротив строчки «С предписанием ознакомлен». Ему следовало в течение трех дней явиться в полицейский участок на Литмар-штросс для проведения следственных мероприятий. Предписание было выдано уголовным инспектором К. Хартигом.

– И здесь.

Ганс отчеркнул ногтем пустое место на корешке. Искин расписался. Финн встал рядом, ожидая, когда Искин освободится. Отерман, прижав ладонью, медленно, по сантиметру, отделил корешок от основного листа.

– Все, – сказал он, забрав корешок.

Искин взял предписание. Финн подал письма.

– Сегодня утром доставили.

– Спасибо.

Оба письма были из Фольдланда. Конверт одного был голубоватый, из нотариальной конторы Панвейзера, другой, простой, серый, имел обратным адресом «Розыскное бюро Шмидта».

– Стефани увезли в морг, – сказал Отерман.

Искин кивнул.

– Ваша комната опечатана, – сказал Финн. – Ваши вещи в сорок второй, у Ирмы Лаур.

– И где мне спать? – спросил Искин. – Впрочем…

Он замолчал, отошел от стойки и сел на скамейку у окна, где светлее. Вскрыл конверт из нотариальной конторы. Машинописный текст от герра Панвейзера уместился на одном листе. «Дорогой господин Искин! – значилось там. – В свете вашего поручения по розыску Риты Фодер, как наследницы, предприняты соответствующие действия и выяснено следующее: Рита Фодер была выписана из муниципального реестра владельцев недвижимости в мае тридцать второго года. Новым владельцем дома по известному вам адресу стал Рихард Клаузенбах. Остаток денежного фонда – сорок четыре марки двенадцать пфенингов. С уважением, Руперт Панвейзер».

Искин вздохнул и вскрыл второй конверт.

Шмидт писал от руки, но письмо его тоже было коротко. «Господин Искин, не уверен, что мое письмо вас обрадует, но местонахождение Риты Фодер мною установлено. Проживая в местечке Дитценбах, недалеко от Франкфурта, Рита Эдна Фодер умерла в тридцать пятом году и была похоронена на городском кладбище при евангельской церкви. Крепитесь. Вернер Шмидт».

Минут пять Искину казалось, что его нет. Он сидел и смотрел в стену, и стены не было, ничего не было, кроме рук матери, подносящего ему ломтик серого хлеба с размазанным по нему маслом. Ему девять, за стенкой стучит по жестяному листу молоток отца. «На, Людвиг, перекуси». Руки у матери крепкие, но чуть темнее серого хлеба.

А лицо так и не давалось. Овал, абрис, высвеченный до невозможности разглядеть черты. Он не мог вспомнить, сколько не силился.

Ну, вот, с горечью подумалось ему, больше меня ничего здесь не держит. Искин кое-как больной рукой затолкал письма в карман, где мялись купюры Берштайна и, кивнув старикам за стойкой, направился к Ирме. Поднявшись на второй этаж, он постучал в дверь комнаты, где жил Баль. Ему никто не ответил. Присев, Искин просунул под дверь купюру в сто марок.

Ирма была дома.

– Лем!

Она бросилась ему на шею, едва он вошел в комнату. Искин вдохнул запахи хозяйственного мыла и кофе.

– Здравствуй, Ирма, – сказал он.

– Лем, с тобой все хорошо?

Ирма, отстранившись, взяла его лицо в свои ладони.

– Я жив. По-моему, этого достаточно, – сказал Искин.

– Ты выглядишь как больной чахоткой. Весь иссох, – с болью проговорила Ирма, оглаживая его виски холодными пальцами. – Тебя словно что-то ест изнутри. Я видела таких людей в больницах.

– Я в порядке, – сказал Искин.

– Тебя покормить?

Ирма отошла к столу и сбросила ворох одежды на пол, к распотрошенному матерчатому тюку, из которого, будто разноцветные кишки лезли шарфы и кофты.

– Нет, я поел.

Ирма обернулась. Лицо ее потемнело.

– Стеф увезли в морг.

– Я знаю, – сказал Искин. – Я, собственно, за вещами.

– Я сложила все на койке, – сказала Ирма. – Боюсь только, в беспорядке.

Искин, подойдя, успокаивающе потискал ее худое плечо.

– Не страшно. Мне нужен лишь чемодан.

На темно-коричневом покрывале весь склад его вещей составлял небольшую горку с чемоданом в основании и костюмом из шкафа на вершине. Не так уж и много. Впрочем, когда ему нужно было больше? Вот если бы со Стеф… Искин выложил из чемодана остатки концентрата, переоделся в свое, пока Ирма на кухне грела чайник, одежду от таксиста сунул в общую кучу. В чемодан положил шляпу Стеф и, подумав, выложил томик Эмиля Лензаки. Все стихи Лензаки он знал наизусть.

Прошлое зарывайте в землю, будущее даст всходы.

Но это верно только для растений.

Человек в земле не дает всходов.

Будущее его в том, что он делает, пока жив.

– Лем, кофе!

Ирма чуть не облила его кипятком.

– Ирма, я, собственно, попрощаться, – сказал Искин, увернувшись от чайника.

Женщина сузила глаза.

– А если я тебя не пущу?