Текст книги "Разлив Цивиля"
Автор книги: Анатолий Емельянов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)
«Доченька, что тебе надо?..»
1
Как только собрание кончилось, Трофим Матвеевич вместе со всеми поспешил к выходу. Но помощник первого секретаря райкома сказал, что Василий Иванович ждет его в своем кабинете.
Секретарь райкома на этот раз показался Трофиму Матвеевичу хмурым и вроде бы даже чем-то недовольным. Куда девалась его приветливая улыбка, с которой он встречал Трофима Матвеевича, выходя из-за своего широкого стола. В глазах озабоченность, старый Шрам на правой щеке побелел. Уж не слишком ли близко к сердцу принял он выступление Трофима Матвеевича на собрании актива? Да нет, не может быть, не такой человек секретарь, чтобы обидеться на критику.
– Что-то я не пойму, Трофим Матвеевич, что вы тянете с покупкой техники, – прямо, безо всяких подходов начал Василий Иванович. – Почему до сих пор не берете комбайны и молотилки?
– И рады бы в рай, – картинно развел руками Трофим Матвеевич, – да грехи не пущают. Очень дорого. Где взять столько денег? Один комбайн стоит четыре тысячи. А тут еще эртээс теребит за ремонт тракторов. Получается так, что колхозу легче платить натуроплату, чем покупать технику.
– Проще по старинке – это да, но не легче. Это ты и сам прекрасно знаешь. И деньги в колхозе есть, не прибедняйся. Государство вон на сколько больше теперь за хлеб и молоко дает.
– Государство, оно как дает, так и берет, – все еще не сдавался Трофим Матвеевич.
– Ну уж, это от кого бы слышать, только не от председателя колхоза. Да еще какого колхоза! Будто ты ничего не слышал о семилетке, будто не знаешь, какой это огромный план и каких огромных средств требует его выполнение…
Трофим Матвеевич слушал секретаря райкома, а про себя думал: нет, все же, наверное, зря он выступил с такой резкой критикой в адрес районных организаций. Вот уже и приходится расплачиваться. Василий Иванович, конечно, человек тонкий и виду не подаст, но мало ли что ему могут наговорить те, кого Трофим Матвеевич нынче критиковал. Может, даже уже и наговорили, против настроили.
– В каких-то вопросах ты экономист, а на что-то смотришь глазами председателя колхоза, – между тем продолжал секретарь райкома. – Сегодня ты правильно критиковал промкомбинат, что его кирпичи никудышные. Это ты хорошо сказал, что из них только строить здание капитализма, чтобы оно скорее развалилось. А вот что на маслозаводе сидят жулики – об этом не следовало бы говорить.
– Это как же так? – не на шутку удивился Трофим Матвеевич, опять подумав про себя: уж не собирается ли секретарь райкома взять под защиту тех жуликов?!
– А очень просто. Где доказательства? Их у тебя нет. Надо бы поумнее: проверить и поймать. А так ты тем жуликам вроде предупредительного звонка дал: будьте, мол, начеку! Другому бы такое простительно, ты же – депутат Верховного Совета республики.
– Снижают же без всякой совести жирность, – словно бы в оправдание сказал Трофим Матвеевич, хотя и понимал, что секретарь райкома прав.
– А вы купите центрифугу и определяйте жирность в своем колхозе. Тогда никто вас не обманет.
– Можно, конечно.
– Не можно, а нужно, – твердо сказал Василий Иванович. Немного помолчал и вернулся к началу разговора. – Ты вот говорил, что хоть цены на продукты и повысились, но все равно они еще не покрывают всех прямых затрат колхоза. Так что ты думаешь – я и сам этого не понимаю. Еще как понимаю. Однако же не все сразу…
– Вы же сами, Василий Иванович, как-то сказали, что старше хлеба никого и ничего нет. Хлеб старше министра, старше артиста, писателя, инженера, потому что все они без хлеба не обходятся. Но получается, что кормим страну, а на нас, кормильцев, ноль внимания…
Трофим Матвеевич начал уже горячиться, как бы переходя от обороны к наступлению. Он знал, что тут его позиция сильная и никто, в том числе и секретарь райкома, с нее сбить не сможет.
– Внимание – сам видишь – уже есть, а теперь – лишь бы с точки сдвинулось – будет еще больше, – спокойно ответил Василий Иванович. – И заработок у колхозников будет расти – твой же колхоз тому наглядный пример, – и пенсия будет. Только – не все сразу…
Зазвонил телефон.
– Ну, будем считать, обо всем договорились, – кладя левую руку на трубку, но еще не поднимая ее, заключил Василий Иванович и подал через стол Трофиму Матвеевичу правую.
Трофиму Матвеевичу понравилось, что секретарь райкома хоть вроде бы и косвенно, походя, но похвалил его колхоз. Значит, все же ничего страшного не случилось, и никакого камня за пазухой Василий Иванович против него не держит. И он вышел из кабинета немного успокоенный.
А Виссарион Маркович считал, что ему нынче и вовсе повезло. Чаще всего так бывает, что просидишь целый день на каком-нибудь пленуме, а после него тебя оставят еще на дополнительное совещание, которое, как правило, сводится к накачке то за снижение удоев, то за медленную вывозку навоза, то за плохую наглядную агитацию. Мало того: в конце дополнительного совещания пригласит их, секретарей партийных организаций колхозов, в свой кабинет заворготделом и начнет выговаривать за неаккуратный прием партвзносов, за то, что собрания проводятся редко – нарушение устава. А Виссариона Марковича еще и пожурит за слабый рост организации… Глядишь, пленум такой затягивается до поздней ночи.
А нынче и партийных секретарей, и председателей колхозов отпустили вместе со всеми безо всяких дополнительных словопрений. Правда, Трофим Матвеевич что-то задержался, но и это кстати. За это время Виссарион Маркович сходил в столовую, принял свою шоферскую дозу, как он звал стопятидесятиграммовый стакан, и плотно закусил. Подойдя к машине, он по давней привычке попинал сапогом скаты, затем поправил сползший с заднего сиденья коврик и залез на свое место.
Вскоре подошла Марья с двумя полными хозяйственными сумками. Виссарион Маркович вышел из машины, уступая Марье свое водительское место. Любит баба сидеть за баранкой! Так любит, что хлебом не корми, дай только за рулем покрасоваться. Водительских прав у нее, правда, нет, но местная милиция смотрит на это сквозь пальцы: как-никак жена депутата. Виссариону же Марковичу и вовсе не было резону не уступать ей место за рулем, потому что тогда едет он простым пассажиром, а это куда проще; если и сдвоишь шоферскую дозу – не беда.
Марья уселась на место за рулем, расстегнула пальто, поправила серый пуховый платок.
– Кажется, все, что надо, купила.
– А неужто в пашем сельском магазине так уж ничего не бывает? – спросил Виссарион Маркович, косясь на Марьины сумки.
– Что там есть, кроме водки?! Да, забыла. У Светки портфель поистрепался, сходи в раймаг, купи… А еще вот что, кум, – Марья схватила Виссариона Марковича за рукав и понизила голос: – Трофима опять надо подговорить на продажу картошки. Как и в прошлом году, съездишь на юг и… Ты сам, слышишь, сам с ним поговори. А то он меня в последнее время не очень-то слушает. Только и слышно: что ты меня учишь да что ты меня учишь? А твое слово будет авторитетнее.
– Ладно, скажу.
А пока они так разговаривали, из райкомовских дверей показался Трофим Матвеевич.
– Поехали, – он кинул планшет на заднее сиденье и сел рядом с женой. Как приедешь в этот самый район, так за день поесть времени не выберешь. Хоть бы к нам почаще начальство ездило! А то сидят в своих кабинетах, штаны просиживают.
Марья с Виссаром помалкивают. Они уже знают, что если Трофим Матвеевич не в духе – надо дать ему выговориться. Покипит-покипит и остынет.
– И комбайны, и молотилки придется выкупать.
– По той же цене? – вмешалась в разговор Марья.
– А ты думала, для нашего колхоза уступят подешевле. Чай, не на базаре.
– Могли бы и сбавить: отстающий колхоз, только-только начинает вставать на ноги…
– Отстающий, встающий! – передразнил жену Трофим Матвеевич. – Ты думаешь, Василий Иванович не знает пашу экономику? От него и соринку не укроешь. Он все знает… А потом, что это ты лезешь в мои дела? Ты знай свою библиотеку, и ладно. А у меня пока своя голова на плечах…
Тонкие ноздри Марьи раздулись, а брови нахмурились и образовали на лбу морщинку. Она запомнит мужу эти обидные слова! Больше она не вмешивалась в разговор, посмотреть со стороны – он, этот разговор, ее и не интересовал вовсе. Ее, как и всякого водителя, больше всего интересовали дорога и машина. Но Виссарион-то Маркович знал Марью, знал, что она с удвоенным вниманием слушает, о чем они с Трофимом Матвеевичем говорят.
– Надо завтра же собрать трактористов и распределить между ними машины.
– Не простое это дело. Каждому хочется сесть на машину, которая поновей. На «старика», на «С-80», и вовсе охотников нет.
– С Владимиром Барановым, с твоим помощником надо будет поговорить… А еще вот что. Готовься ехать на следующий базар. Будем скот покупать. Он, правда, сейчас дороговат, но скоро лето – откормим. Мясо, мясо сейчас главное. Декабрьский Пленум Василий Иванович называет «мясным». И если в этом году на сто гектаров получим по сто центнеров – прогремим не только по району, но и по всей республике.
Трофим Матвеевич обернулся к Виссару и похлопал его по груди:
– И тогда эту грудь украсит Золотая Звезда. На общем собрании надо принять такое решение: если кто зарежет теленка – в течение года не давать ни коня, ни машины, да еще сверх того оштрафовать на пять трудодней. Пусть все, кто имеет коров, выращивают приплод от них в счет колхозных поставок.
– Вот это верно, – поддержал председателя парторг. – А то из-за каких-то полутора пудов мяса режут теленка в молочном возрасте, и ни себе пользы, пи обществу. Продержи его лето и осень на дармовом подножном корму, и он к декабрю потянет самое малое десять – двенадцать пудов… Я даже так думаю, что не лишне бы молочных телят закупать и в соседних селах.
– Ты меня правильно понял, парторг. А можно еще и так сказать, что сам я тоже, выходит, правильно понимаю партийную линию, если от тебя поддержку слышу.
«Кукушка хвалит петуха…» – подумал Виссарион Маркович, однако же сказал совсем другое:
– Непонимающего вряд ли бы выбрали депутатом республики.
– В этом году мы должны показать себя. Надо так настраивать и коммунистов, и весь народ. Надо, чтобы каждый понимал, что от него требуется. И тогда… – Трофим Матвеевич помолчал, подбирая нужные слова, и закончил: – Тогда Сявалкасы будут известны всей стране.
– А вот и те самые Сявалкасы, которые скоро будут известны не только в нашем районе. – В тон председателю пошутил Виссарион Маркович.
Машина уже давно свернула с шоссе и подъезжала к Сявалкасам.
2
Дом Прыгуновых стоит в низине, в том месте, где улица подступает к речной развилке. Дом пятистенный, с четырьмя окнами на улицу. Резные наличники покрашены в голубой и оранжевый цвета, обшитые тесом стены тоже покрашены, и дом глядит этаким сказочным теремом.
Через речушку – подворье Виссариона Марковича. Дом тоже большой, просторный, перед окнами – палисадник, обнесенный высоким штакетником. Рядом с домом – резные русские ворота на толстых дубовых столбах. Точно такие же ворота и у председателя. Их и делал один мастер и, надо сказать, сделал очень красиво: затейливыми узорами на столбах и карнизах любуйся не налюбуешься.
Не враз, не в один год поставил дом Виссарион Маркович. И машина вроде бы в своих руках, и лес под ногами, а только, как говорится, дом поставить, печку класть – не то, что переспать всласть: и в долги войдешь, и пот ручьями прольешь. А поставил дом – глядишь, всякие пристройки к нему надобны. Та же летняя кухня, та же баня. Где держать муку, крупу да поставить квашню, сито или решето? Надо строить амбар. Насолил по осени капусты, огурцов, помидоров – где хранить? Можно и под полом избы, но к весне все это начинает закисать, портиться. Значит, никак нельзя без погреба… Ну, уж и правда: теперь дом Виссариона Марковича – не дом, а целая усадьба: и то есть и это. И когда еще только заходишь в дом, уже видно, какие рачительные хозяева в нем живут: и калитка в ограде, что твоя дверь, и от калитки в сени ведет не просто дорожка, а настоящий тротуар в три широких доски.
В районе Виссарион Маркович человек известный. В леспромхозе числился передовым шофером, был избран в районный Совет. Если надо выступить – может и выступить. Поговаривали, что вот за это умение выступать Прыгунов и перетянул его из леспромхоза в Сявалкасы. Но ведь мало ли что могут наговорить! Однако же с самого начала Трофим Матвеевич не оставил Виссара без своего председательского внимания. Перво-наперво он посадил его на новенький, только что приобретенный «газик». Затем, по предложению председателя, его в первую же осень избрали секретарем партийной организации. А вот теперь, после ликвидации МТС, когда колхоз заимел собственные трактора, Виссариона Марковича, по совместительству, назначили еще и бригадиром механизаторов. Словом, в Сявалкасах Виссарион Маркович в чести и почете. И лишь последнее время из избы в избу поползло: Виссар пьет. Но и опять же относились к этой новости по-разному. Одни говорили: когда подносят – кто не пьет? Другие поддакивали: состояние нажил – что не пить! А третьи уж и вовсе брали под сомнение сельский слушок и спрашивали: а кто видел, чтобы он пьяным валялся?..
Идти гостям было недалеко, и они не заставили себя ждать. Первым перешел через речку выбритый до синевы Трофим Матвеевич. Следом за ним, одной рукой держа сверток, а другой ведя за руку гостившую у Прыгуновых дочь Виссариона Марковича Светланку, перешла Марья. Дорога близкая, и Марья даже пуговицы пальто не застегнула, и шелковый платок не повязан, а просто накинут на голову.
– Папа, посмотри! Папа, глянь! – Вбежавшая Светланка крутнулась перед отцом, показывая новое, в цветочках платье. – Угадай, кто купил?
– Проезжие чигане, наверное, подбросили.
– Сам ты чиган. Даже говоришь неправильно. Цыгане! – вот как надо… Крестная подарила!
Покрутившись перед отцом еще немного, Светланка подбежала к сидящему с газетой в руках Трофиму Матвеевичу, вырвала газету, отбросила на стол и повисла у него на шее. Тот заулыбался, усадил ее на колени и концом жиденькой косички стал щекотать под носом.
– Жалко, бороды нет. Была бы – бородой пощекотал.
– А к бородатому я бы и не подошла.
– Очень мне нужна двоечница!
– А вот и неправда! У меня двоек нет… А скажи, крестный, ты меня любишь?..
Виссарион Маркович глядел на дочку и удивлялся: будто ей все еще семь лет. В нынешнем ее возрасте дети начинают чураться взрослых, стесняться, а эта – хоть бы что.
В комнату вошла жена Нина и, увидев Светланку в новом платье, хлопнула себя по бедрам и с укоризной посмотрела на Марью.
– Ну зачем ты, кума, тратишься?! Подарок за подарком. Так ты избалуешь девчонку. Этот у нас, – Нина кивнула на мужа, – не только для ребенка, для меня никогда никаких подарков не покупал. Если есть лишние деньги – купит на них запчастей – вот и весь подарок. Ну разве еще выпьет свою шоферскую дозу…
– Ты повежливей, – шутливо-строго перебил жену Виссарион Маркович. – Критиковать меня и без тебя есть кому.
– А как же тебя не критиковать! Пришли гости, а он их держит чуть ли не в чулане. Пойдемте в горницу, уже все готово. Другой бы давно по стаканчику налил, а он разговорами угощает.
– Гости не дальние, – сказала Марья. – Время еще на все хватит.
Перешли в горницу. На самой середине ее стоял покрытый узорчатой скатертью и уставленный закусками стол, у стены – диван с высокой спинкой и шифоньер.
Сели за стол, и Виссарион Маркович наполнил стопки и рюмки со словами:
– Нам, мужчинам, своя доза, вам, женщинам, своя. Обмоем Светкино платье, чтобы дольше носилось.
Трофим Матвеевич поднял Светланку на руки и раз-другой подкинул к потолку.
– Тебе пить еще рано – на конфету.
– Непарно. Одноглазым будешь, – засмеялась Светланка.
– Гляди-ка, какая сообразительная! Тогда на еще.
– А я знаю, как она зовется-называется: Мишка, – и, получив конфету, убежала на улицу к поджидавшим ее подружкам.
Вместе со всеми опрокинув свою «дозу», Трофим Матвеевич закусил солеными помидорами и принялся за индейку, зажаренную с луком, чесноком и перцем.
Нина – большая мастерица готовить. II стол она накроет так, что поглядишь на него – и сразу слюнки потекут. Посреди стола – копченая селедка, вся в кольцах лука и с красным свекольным цветком во рту. А вокруг нее – тарелки с холодцом, винегретом, домашней колбасой, солеными помидорами.
– А я, кажется, про грибы забыла? – Нина оглядела стол и спросила гостей: – Каких подать: соленых или маринованных?
– Я бы от солененьких не отказался, – отозвался Трофим Матвеевич. – Под водочку-то уж больно они хорошо идут.
Виссарион Маркович вновь наполнил стопки. Нина вместе с грибами принесла яичницу.
По второй выпил только один хозяин, женщины лишь пригубили, Трофим Матвеевич тоже отхлебнул совсем немного.
– Каким бы богатым ни было застолье – работа требует: пей в меру и меня не забывай.
На селе знают, что Трофим Матвеевич не любитель по гостям ходить. И никто никогда его не то что пьяным – просто хмельным не видел. Знает председатель свою «дозу», свою меру!
Нина заметила, что Трофим Матвеевич отставил свой стакан, вышла на кухню и тут же вернулась.
– Наш, он и угощать не умеет. Себя-то не забыл… Выпей-ка, кум, пивка. Смотри, как шипит и пенится. Специально из ячневого солода готовила. Для вас. Отменная корчама получилась. Знаю, что водку не пьете.
– Эй, кума! Тебе не в колхозе, а в Чебоксарах в ресторане «Волга» работать, – засмеялся Трофим Матвеевич. – Как тут откажешься!.. Ты уж прости, устал я нынче. Собачья наша должность председательская: и сам на кого только не лаешь, и на тебя все тявкают. – Он опорожнил стакан пенистого и густого – аж на стенках беловатый налет остался – пива и попросил еще: – Налей-ка, кума. Ей-богу, лучше «Столичной».
С улицы прибежала Светланка и опять подсела на колени к крестному. Увидев дочь, пьяный Виссарион Маркович вдруг спросил:
– А вы, кум и кума, когда порадуете сыном или дочкой? А?
Он не заметил, как разом помрачнел Трофим Матвеевич, как он бросил злой взгляд на Марью. Он только тогда сообразил, что сказал что-то неладное, когда увидел, как председатель встал из-за стола и сам попросил зюл-курки[12]12
Зюл-курки – соответствует русскому «посошку» – последняя рюмка на дорогу.
[Закрыть].
– Вы еще посидите. А мне рано вставать.
Светланка повисла у него на шее:
– Не отпущу!.. Фу, от тебя водкой пахнет.
– В том-то и дело, что я пьян. А пьяный я сердитым становлюсь.
Как хозяева ни уговаривали Трофима Матвеевича остаться, он твердил свое: «Мне завтра рано вставать». Марья молчала. Она-то знала, почему так резко испортилось настроение Трофима Матвеевича; Виссар наступил ему на больное место. Хочет, очень хочет Трофим, чтобы у них были дети, а детей нет.
И как только он ушел, Марья сама налила в стакан мужа водки, залпом выпила его и заставила то же самое сделать Нину.
– Это чтобы у тебя голос прорезался. Спой что-нибудь.
Трофим Матвеевич ушел – надо хоть жену его ублажить. К тому же Нина знала, что если в председательском доме Трофим – голова, то Марья – шея, а это значит, что куда она захочет, туда голову и повернет.
И Нина завела старинную чувашскую песню. Обычно ее поют двумя голосами: старым и молодым, а Нина умела делать это одна. Да еще как умела!
Доченька, что тебе надо?
Есть два табуна коней —
Выбирай себе любого, —
это Нина выводила глуховатым старческим голосом. Затем делала небольшую паузу и звонким, девичьим:
Захмелевший Виссарион Маркович начал поддерживать жену простуженным баритоном:
Доченька, что тебе надо?
Дом – дворец, амбарам счета нет —
Возьми амбар в подарок.
Но хоть и пьян был Виссар, но знал, что за дочь должна петь только одна Нина:
Ай, анне, ай, атте,
Пусть он сгорит ясным огнем.
Марья слушала, подперев голову ладонью. Не себя ли она видела в той песенной доченьке?! Она, самая младшая в семье, тоже росла в достатке и не знала ни в чем отказа.
А хозяева продолжали:
Доченька, что тебе надо?
В Сявалкасах два чернявых парня —
Выбери любого.
Ай, анне, ай атте,
Пусть оба на войне погибнут
Дальше родители предлагают любимой доченьке полные сундуки добра, но та отвечает, что и добра ей не надо, пусть его воры украдут.
И вот конец песни:
Доченька, что тебе надо?
В Сявалкасах два русоволосых молодца —
Выбирай любого.
Маленькое личико Нины преобразилось, засияло в улыбке, задорно засверкали черными бусинами глаза и, широко раскинув руки над столом, она удало закончила:
Ай, анне, ай, атте,
Так бы давно и сказали!
Не первый раз слышит Марья эту песню, но сегодня она почему-то особенно тронула ее. Тронула до слез.
А Нина уже заводила новую. Что за голос у этой маленькой худенькой женщины! Так бы сидел и слушал хоть всю ночь. И даже когда застолье уже подходило к концу, когда был налит зюл-курки и Марья засобиралась домой, Нина все еще продолжала петь;
Хозяин говорит: «Иди, иди».
Ведро говорит: «Подожди,
Нацеженное пиво не кончилось».
Хозяин говорит: «Иди, иди».
Бутылка говорит: «Подожди,
Непочатая четверть водки есть».
Хозяин говорит: «Иди, иди».
Тарелка говорит: «Подожди,
Еще цельный шыртан есть»…
Так с шутками-прибаутками Нина и проводила свою уже изрядно захмелевшую кумушку. II хотя еще в избе был выпит зюл-курки, Нина вынесла рюмку во двор и заставила выпить еще. А на прощанье еще и дважды наказала, чтобы завтрак Марья не готовила, а приходила наутро вместе с мужем опохмеляться.
Разомлевшей Марье поначалу показалось, что на воле так же тепло, как и в избе. Ветра нет, пахнет сырым тающим снегом. Село спит. В своем доме тоже света нет, значит, и Трофим лег спать. Наверное, уже поздно. А домой идти не хочется.
Марья захватила горсть снега и приложила к разгоряченному лбу. Голова вроде бы просвежела, мысли потекли ровнее.
Она стояла под старыми ветлами на берегу речки. Они, эти ветлы, видели Марью в пору любви. Здесь, под ними, ее впервые поцеловал Сергей… Она и по сей день не знает, почему так робела перед ним. Сколько сявалкасинских парней на нее заглядывалось, по она ни одного из них и близко к себе не подпустила. А этот пришел и сразу же завладел ее сердцем. И тогда тоже была ранняя весна…
Расцвела яблоня – быть яблокам. Бывает, что и заморозки ударят, и град побьет цветы, но придет осень – хоть немного, хоть сколько-то яблок висят на ветках.
Не так ли бывает и с человеком: побьет-помнет его жизнь, сердце морозцем прихватит, а он все равно продолжает надеяться на лучшее, все равно надежда не покидает его…
Когда Марья узнала, что инженер леспромхоза Сергей был женатым, она три дня не выходила из дому, не открывала свой магазин. И тогда была тоже ранняя весна, разве что снег был уже совсем на исходе. И это сколько же лет с тех пор прошло? Шесть? Семь? Нет, уже восемь…
Она уже знала, что забеременела, когда ее посватал Прыгунов. Пришлось согласиться. Через полтора месяца после замужества она сделала аборт, и с тех пор детей больше не было…
Марья вздрогнула, услышав, как кто-то, насвистывая, идет с верхней улицы. Она тоже медленно пошла к своему дому. Получилось так, что дороги с идущим сверху человеком у них пересеклись.
– Ого! – раздался незнакомый Марье басовитый голос. – В Сявалкасах, оказывается, не только девушки ходят по улахам.
«Кто это? Фигурой на Сергея похож. Такой же высокий, статный…»
– А разве у женщин не равные права с мужчинами? – в тон незнакомцу ответила Марья.
– Ну, уж если так, тогда здравствуй, Мария Сергеевна!
«Ну и силища! Руку сжал, как железными клещами».
– Убей на месте – не узнаю.
– Зачем же убивать?! Раньше звали Павлом и теперь так же. По фамилии – Кадышев.
– А-а-а, – вот теперь только узнала парня Марья. – Жених с целинных земель. Тогда – с приездом!
– Спасибо.
А много ли знает о нем Марья! Еще до армии ходил по селу высокий здоровенный парень. Работал на тракторе. А по демобилизации, как потом говорили в Сявалкасах, уехал с каким-то генералом на целину. Там прославился, его портрет даже был напечатан в «Огоньке». Сейчас, надо думать, приехал в отпуск, а отцовский дом на замке. Полюбилась ли парню целина или какая-нибудь раскосая казашка его там приворожила? Нынешняя молодежь не очень-то держится за родное село…
– Надолго в Сявалкасы?
– Коли найдется невеста – останусь навсегда.
– За невестой дело не станет. Их теперь на каждого парня – штабель… А не стыдно, что отцовский дом забросил?
– Стыд не дым, глаза не ест. А дом можно и продать.
Легко, свободно разговаривал парень! Марье это понравилось. Веселый парень! Она оглянулась на дом Виссариона Марковича. Там все еще горел свет.
– Я вот гляжу, кума Нина еще не спит. У них нынче праздник – день рождения дочки…
– Значит, вы из хмельника? То-то такая веселая!
– Знаешь, – Марья, не отдавая себе отчета, схватила парня за руку, – пойдем к ним.
– Нет, спасибо. Втянешься в пьянку и тогда… как это говорят?.. и барин в работника превращается.
– Боишься стать работником?
– Еще как боюсь-то, Мария Сергеевна. А еще меня Володя ждет. Небось устал ждать. До свидания. Приятных вам снов!
Зашумел снег под сапогами, парень шагал широко, размашисто. И Марья, прислонясь к ветле, еще долго провожала его взглядом.
«Надо же – так похож издали на Сергея!..»
