Текст книги "Разлив Цивиля"
Автор книги: Анатолий Емельянов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)
6
Рано утром, не заходя в правление, Павел направился прямо на колхозное подворье, к хлебным амбарам.
Трактористы в ожидании Павла собрались в конюховской. Здесь крепко пахнет – аж в носу свербит – махорочным дымом, конским потом и дегтем. По стенам, на больших деревянных гвоздях, висят хомуты, поперечники, украшенные медными бляшками уздечки. На сколоченных из досок топчанах – домотканые пестрые одеяла, чапаны, телогрейки. На полу перед печкой кучкой лежит подгорелая картофельная шелуха, окурки, клочки бумаги. Полы давно не мыты, на стенах, кроме хомутов, ни картинки, ни плаката, ничего.
– Что сюда набились? – спросил Павел, здороваясь со всеми за руку. – Или на воле замерзли?
– Петра Хабуса нет, – ответил за всех Элекси. – Что будем делать без него?
– Да и вряд ли скоро придет, – добавил Гришка. – Вчера за целым литром в лавку посылал.
– Тогда пошли, – Павел шагнул из конюховской. Следом за ним вышли и трактористы.
Сеялки стояли в дощатом сарае. Как поставили их сюда осенью, так с тех пор и не трогали. Высевающие шестерни поржавели, краска облупилась.
– Надо бы смазать хотя бы солидолом, – сердито сказал Павел. – Разве так содержат машины?
– Когда молчит хозяин, работнику что – ему можно и с места не вставать, – вроде бы и в шутку, но скорее-то всерьез ответил Володя.
Павел сегодня проводил с трактористами специальное занятие по установке норм высева. Когда начнется сев и трактора, переезжая с одного поля на другое, будут сеять нынче пшеницу, а завтра ячмень или овес, – Павел не успеет быть там и тут. А если тракторист будет знать, как установить норму высева той или другой культуры, – ему тогда вовсе и не обязательно дожидаться бригадира.
Гришка принес один чурбак, Элекси – второй. Павел приподнял сеялку за колесо.
– Подставляйте.
– Ого! – в один голос сказали свояки. – А тебя силенкой бог не обидел.
Они подсунули чурбаки под раму сеялки, и теперь колеса могли вращаться свободно, словно бы сеялка шла по полю. Чтобы не ошибиться при подсчете числа оборотов колеса, Павел пометил одну из спиц, привязав к ней обрывок мочала.
Подошли остальные трактористы. Но Петра Хабуса все еще не было. А без зерна как и чем установишь норму высева?
– Может, в правление, к председателю сходить, ему сказать? – предложил Элекси.
– А председателя нет, – ответил Симун. – Вчера, говорят, встал и в правлении был, да только оказалось, рановато поднялся, опять слег.
«Уж не после ли нашего разговора?» – мелькнуло у Павла, и ему стало нехорошо, будто и в самом деле это он опять уложил Трофима Матвеевича в постель.
Послали за кладовщиком подвернувшегося Васю Гайкина. А пока тот ходил на дом к Хабусу, разбрелись кто куда – в полутемном сарае было холодновато, – кто в кузницу, кто на ферму. Завидев идущего в конюховскую Саньку, Павел окликнул его и за ним следом тоже вошел в помещение. Хозяев по-прежнему еще не было, они задавали корм лошадям.
– Это конюшня твоей бригады? – спросил Павел Саньку.
Санька сначала высвободил из-под картуза свои черные кудри, затем вынул из кармана серебряный портсигар, закурил и уже только после того, как и раз и два затянулся всласть, ответил:
– Двух бригад.
– И часто приходится бывать в этой лачуге?
– Да, считай, каждый день, – еще не понимая, зачем все это нужно Павлу, отвечал Санька.
– И тебе нравится эта грязь?
– Э, это без привычки. Здесь же не ферма. Там женщины. Здесь одни мужчины. Кого, деда Сидора, что ли, заставишь мыть? Нынче вымыл, а завтра опять так же будет. И утром п вечером – никогда конца людям не бывает, – и опять густо задымил папиросой.
– Ну, а все же мыть пробовали?
– Раз в месяц, по наряду, заставляю мыть старуху Митрия.
– А ты самих заставь. Установи очередность. Хотя бы раз в три дня. А кто приходит с грязными ногами – не пускать.
– Я же не старший конюх.
– А ты считай, что это тебе партийное поручение, – Павлу хотелось как-то расшевелить парня, сбить его с безразличного тона. – Принеси из клуба какие-нибудь хорошие плакаты, картины. Пусть на этом столе лежат свежие газеты. Словом, пусть эта арестантская камера будет похожа на общественное помещение.
– Оно, конечно, если взяться… – Санька сбил картуз еще дальше на затылок, почесал за ухом.
– Я как раз о том и говорю, чтобы взяться, – улыбнулся Павел. – А еще вот о чем я тебя хотел спросить. Зачем ты обижаешь женщин, которые на фермах работают.
– Это ты насчет лошадей?.. А я не обижаю, я правильно делаю. На фермах и так работают люди не из всех бригад поровну, а почти все из моей бригады, поскольку фермы в нашем селе. С кем мне сев проводить, а за севом уборка надвигается? А наряд мне дают наравне с другими бригадами… А теперь еще и тягловую силу, коняг наших, мне надо пустить на обслуживание доярок да свинарок. Кто же и чем должен выполнять колхозную работу?
«Вот тебе и Санька во всем виноват! – вспомнил Павел вчерашний разговор в правлении колхоза. – Саньке-то, оказывается, тоже, нелегко приходится…» И сам себе словно бы наперед наказал, зарубку зарубил: никогда не суди о том ли, о другом ли сплеча да сгоряча. В любом деле старайся сначала разобраться.
Прибежал Вася Гайкин и сказал, что привел кладовщика.
– Мне тоже он нужен, – Санька поднялся с топчана вместе с Павлом. – Надо выписать овес на лошадей.
И они как вошли, так вместе и вышли из конюховской.
– …Кто вам дал право открывать? – услышали они грозный голос Петра Хабуса. – Мало ли что трактористы! А кто за сеялки отвечает? Вы, что ли? Раз поставили ко мне, сдали, значит, я и отвечаю.
– А если так – запирай свой сарай, – огрызнулся Элекси.
– Опохмелялся бы подольше – не только в сарай, в амбар бы залезли, дело-то не ждет, – это Володин голос.
Трактористы окружили Петра Хабуса. Павлу видна лишь кирзовая полевая сумка кладовщика да его черная кожаная шапка, надетая набок, из-под шапки вылезли косичкой давно не стриженные волосы.
– Здравствуйте! – громко поздоровался Павел.
Кладовщик вздрогнул от неожиданности, обернулся на голос.
– Здорово, – и зачем-то поправил шапку, подтянул ремешок сумки.
– Почему не пришел вовремя? – строго спросил Павел. – Тебя одного ждут десять человек. Опять под градусом? Ну-ка, побыстрей дай нам полога и мешки… Начнем с пшеницы, – Павел взял Хабуса за плечо и слегка подтолкнул к выходу из сарая.
– Я… я сейчас, – забормотал тот. – Я не знал, что ты здесь…
– А нас, значит, ни во что не ставит, – недобро усмехнулся Володя, – поскольку мы не начальство…
К обеду для всех сеялок была установлена норма высева отдельно по каждой культуре.
Полуденное солнце заметно припекало; Элекси с Гришкой помыли руки в натаявшей около сарая лужице.
– Если так будет припекать – через какую-нибудь неделю бугры уже и просохнуть успеют.
– Да, можно будет выезжать.
«Да, можно будет и выезжать», – вслед за Гришкой повторил про себя Павел.
Трактористы разошлись на обед, а он еще задержался на подворье.
– Вижу, не очень торопишься, – подошел к нему Хабус. – А мне как раз с тобой поговорить надо.
– Давай поговорим, – хмуро ответил Павел.
– Обедать куда пойдешь?
– Домой, куда же еще. Столовой в колхозе пока еще нет.
– Стало быть, сам же и варишь?
– А кого я заставлю варить?
– Тебе, парень, жениться надо.
– Уж не подобрал ли невесту?
Павел понимал, что весь этот разговор Хабус завел неспроста. Так оно и оказалось.
– Невесту ты и сам подберешь – девок в Сявалкасах хоть пруд пруди. Хотел хоть на один раз избавить тебя от обеденной стряпни. Айда ко мне, – и, как бы заранее боясь, что Павел может отказаться, добавил: – Виссарион Маркович не чуждался меня. Хороший был человек!..
На вид, на первый взгляд Петр кажется этаким мужичком-простачком. Но все село знает, как не прост этот мужичок. Все село знает, что кладовщик пьянствует. Но вот, поди ж ты, и кладовщиком работает много лет, и даже в правление избран. Уж наверное Трофиму Матвеевичу, если и не все, то многое известно о кладовщике, однако же он почему-то терпит его. Говорят, при недостачах зерна на собраниях многие кричат: «Усохло, списать!» Кричат, понятное дело, те, кто многим ли, малым, но попользовался от кладовщика: с одним он выпил, другому зерна из-под полы отпустил… Про Виссариона Марковича вспомнил. Да и в самом деле они с ним были вроде бы в дружбе. Неужели и Виссар принимал участие в его темных делах? Вряд ли. А узнать – как узнаешь? Пойти к нему на обед? Но за один раз, даже если обед будет и с выпивкой, – в первый раз даже и хмельной Петр Хабус ничего такого тебе не расскажет. А люди, конечно, увидят, люди про себя рассудят: не успел стать парторгом, а уж Петру Хабусу продался…
– Спасибо, Петр Васильевич. Пойду домой… А выпивать с утра пораньше воздерживайся. Вон сколько всяких дел. Горох еще повторно не пропустил, а ведь давно бы следовало закончить.
– Трофим Матвеевич болен, некому наряда на людей дать. Но ты не беспокойся. К севу все будет сделано. И выпивкой тоже не попрекай. У кого горло наоборот? Не пьет только тот, у кого не на что пить или кому не подносят. Тем более наше сельское дело: хочешь пиво вари, хочешь самогонку гони, – Хабус засмеялся.
Павел не принял шутки.
– Наряд на людей даст и Санька, бригадир. Но сказать об этом должен ты сам. Дитя не плачет, мать не разумеет… Пока.
– Так, значит, не пойдешь.
– Нет. Некогда по гостям расхаживать.
Павел зашагал в правление. Солнце светило в лицо, и глаза сами собой жмурились. Ватник пришлось расстегнуть: жарко.
Скоро, совсем скоро наступит день, к которому еще с осени начинают готовиться сельские жители и которого ждут с таким нетерпением, – день первой борозды.
7
Вон оно, солнышко-то, как наяривает, не успеешь и оглянуться, как в поле выезжать надо, а еще столько всяких дел недоделанных остается! Хворать, говорят, всегда плохо, а сейчас уж и совсем некстати, совсем не время.
Трофим Матвеевич уже не раз пожалел, что поторопился, что встал на ноги, не успев выздороветь как следует. Не раз вспомнил слова матери: «Возврат болезни – хуже самой болезни». Он старался утешать себя тем, что это никакой не возврат, а просто погорячился, понервничал вчера в разговоре с Кадышевым, вот и сказалось. Но от этого утешения легче не становилось. Сердце по-прежнему ныло, а временами вдруг начинало так колоть, что хоть криком кричи. Только кому кричать-то, ни до кого не докричишься. Марьи нет. Встанет, наскоро приготовит завтрак, и тут же в свою библиотеку. Будто опоздай она туда на час – все Сявалкасы у дверей ее будут дожидаться…
Трофим Матвеевич лежал на спине и глядел на белый-белый потолок. И чем больше он на него смотрел, тем тягостней становилось у него на сердце.
А ведь Марья-то… ну да, конечно, и одевается каждый день, как на свадьбу, несмотря на непролазную грязь, и что-то там со своей прической делает, и вся какая-то другая стала… – неужто в кого-то втрескалась на старости лет?.. Ну, до старости ей, конечно, еще далеко, по ведь уже тридцать, дурехе, тридцать, а не девятнадцать… Да нет, что это мне в голову всякая блажь лезет. Полежишь так еще с недельку, поглядишь на этот белый потолок, и не такое взбредет.
Трофим Матвеевич старался отгонять от себя эти мысли, но вдруг вспомнилось, как у правления Марья кидала в Павла снегом, и глаза у нее блестели каким-то непонятным блеском, и вся она была тогда какая-то взбудораженная, счастливая… Неужели? Неужели он за своими председательскими делами проглядел Марью?..
Нет, уж лучше думать про колхозные дела – это спокойнее, а то сердце опять закололо, как иголками.
Да, заболел он очень некстати… Столько дел! У половины машин нет скатов. Кто их достанет, кроме него, председателя? Был бы Виссарион Маркович, можно было бы хоть его послать к нужным людям. Да не раз и бывало: возьмет с собой несколько ящиков с яйцами – этой «международной валютой», как он их называл, – и ездит по городам, достает, что надо. Понятно, не в магазинах, не по счетам. Но потом составляли акт на покупку, ставили об этом в известность ревизионную комиссию, и дело с концом… Да и только ли одни скаты приходится доставать. А запасные части к тракторам и к тем же автомашинам. Сколько приходится тратить сил и времени, как приходится изловчаться, изворачиваться, совать взятки! Неужели не найдется ни одна умная голова и не подумает, как бы этих частей выпустить побольше и давать их нам в плановом государственном порядке, чтобы мы, председатели, не ловчили. А то ведь что получается: не для себя, для колхоза стараешься, но в случае чего за это старание очень даже просто можешь и в тюрьму угодить – документы-то липовые…
Кого же, кого бы послать за скатами? О Павле и говорить нечего: он так честен и праведен, что и его, Трофима Матвеевича, ни за грош продаст, и тех, кто ему доброе дело сделает, под монастырь подведет. Если бы еще твою кристальную честность, товарищ Кадышев, на автомашины вместо скатов можно было поставить! Послать Володю? Парень боевой, разбитной, но очень уж болтлив, весь район будет знать, где он был и что достал… Петра Хабуса? Что ж, этот мужик хваткий, этот может. Да и всякие ходы-выходы знает. Через его руки и те же яйца шли, и незаприходованный мед. Зашибает сильно, но если как следует хвост накрутить, воздержится, трезвым вернется. Вот только… только себя, сволочь, не забудет, попутно и себе жирный кусок урвет…
Вот и получается, что, кроме него самого, ехать в город некому, послать некого. Ох, и не вовремя же он слег!.. И семена не все просортированы, опять летом зацветет на полях своим ядовито-желтым цветом сурепка, и опять будут его ругать, кому не лень, и тыкать носом, как несмышленого кутенка. Эх, чертовская все же эта председательская должность!..
Трофим Матвеевич тяжело вздыхает, переворачивается с бока опять на спину, опять видит тщательно выкрашенный белилами потолок, и только сейчас до него доходит: почему так тягостно, так противно глядеть на его мертвенную белизну: потолок этот напоминает о госпиталях, по которым Трофиму Матвеевичу в свое время пришлось немало поваляться.
Хорошо бы заснуть! Но и сон, как назло, не идет. Какой уж там сон – солнце, вон оно, прямо в окно лезет. Скоро, совсем скоро в поле выезжать…
Всему своя мера
1
Рабочий день кончился. Райком опустел, и разом наступила непривычная для этого шумного дома тишина. Даже телефоны молчат.
Василий Иванович встает из-за своего стола, подходит к окну. Где-то далеко над лесами пламенеет закат, отблески его лежат и на верхушках по-апрельски голых еще деревьев, на мокрых крышах домов городка… Назвать-то городом вчерашний поселок хоть и назвали, но до настоящего города ему еще далеко. Асфальта мало, замощены только главные улицы, и вот сейчас, в весеннюю распутицу, в городок и въехать не с любой стороны въедешь. Мало, очень мало выделяется республикой средств на благоустройство райцентров, всех этих денег едва хватает на освещение да на то, чтобы как-то поддерживать проезжими дороги в зимнее время.
Секретарь райкома отходит от окна и взад-вперед вышагивает по толстому ковру. Ковер глушит шаги, они совсем неслышны и не нарушают вечерней тишины кабинета. И обстановка кабинета – и эти столы буквой «Т», один его, секретаря, другой для заседаний, и тумбочка в уголке для телефонов, книжный шкаф у одной стены и сейф у другой – все это тоже привычно для глаза и не отвлекает от мыслей.
День нынче выдался какой-то бестолковый: суеты много, а дела мало. С самого утра было совещание директоров промышленных предприятий и секретарей парторганизаций по делам шефства над колхозами. Совещание нужное, слов нет, но зря он, наверное, назначил его на утро. Пока шло совещание, в приемной набралось много народу. Хоть день сегодня и не приемный, но уж если пришли – не выгонишь, пришлось принимать. Из-за этого и на обед ушел позже на добрых два часа. В колхозы так выбраться и не удалось.
По улице, разбрызгивая грязь, проехал хлебовоз. Должно быть, торопится в магазин, пока не закрыли. Хлебовоз только недавно получили, в городе он пока еще единственный, но и ему рад не нарадуется Василий Иванович. До этого хлеб развозили по магазинам на лошадях, не успевали, и накапливались большие очереди.
Еще какое-то время мысли Василия Ивановича текут вразброс, о том, о сем, по постепенно, постепенно начинают сходиться к одному – к тому, что вот уже педелю, если не две, тревожит его, и с каждым днем тревога эта усиливается. С каждым новым днем все яснее и яснее становится для Василия Ивановича, что взятые обязательства район провалит, что обязательства эти просто-напросто невыполнимы.
Ах, какого же он свалял дурака, не устояв тогда, в декабре прошлого года, нажиму начальства! Начальство заварило кашу, а расхлебывать-то теперь приходится ему. Ну и то сказать: задним-то умом все крепки. Тогда казалось все не таким уж и невыполнимым…
В декабре приехали в район заведующий отделом обкома с заместителем министра сельского хозяйства. Замминистра был для Василия Ивановича человеком новым, что же до обкомовского завотдела, то с ним, хоть и не часто, по сталкиваться приходилось. Знавал его Василий Иванович как человека энергичного, волевого, напористого. Может быть, даже слишком напористого: если уж он брался проводить какую-то линию, то спорить с ним было очень трудно.
Энергично взялся за дело заведующий отделом и на этот раз. Для начала они вместе с замминистра пришили секретарю райкома «отсталые настроения», а затем заявили, что район, по их мнению, может за год вдвое увеличить производство мяса. Нет, они не просто напирали на Василия Ивановича; они ссылались при этом на пример соседней области. В той области сумели мобилизовать все имеющиеся резервы и за один год увеличить производство мяса в три раза! Ну, а уж если такое возможно в масштабе целой области, для района два плана и подавно – дело вполне реальное. И резервы для этого у района налицо: сейчас свиньи сдаются в среднем по семьдесят килограммов – надо довести этот сдаточный вес до ста, и уже вот они, полтора плана. Сейчас некоторые колхозники оставляют телят на племя, а некоторые забивают – не разрешать этого, покупать тех телят колхозам и откармливать.
Василий Иванович говорил на это: не хватает кормов, не хватает дворов для скота. Откуда быть кормам, когда зерновых на круг получено районом по восемь центнеров, из которых два сданы государству, два оставлены на семена, два выданы на трудодни – сколько же остается на корм скоту?! Во-первых, отвечали приехавшие, вы плохо используете лесные пастбища. Во-вторых, прибедняетесь: у вас заготовлено столько кукурузного силоса, что может позавидовать любой район. Ну, и в-третьих, если вы выступите инициатором нового почина, если вы зададите тон всем другим районам и колхозам республики, поможем вам комбикормами.
Руководящие товарищи выехали в колхозы, подняли, как они потом сами говорили, массы, подняли на новое дело Трофима Матвеевича Прыгунова, его соседа, еще кое-кого из председателей. В заключение было созвано собрание партийного актива района, на котором были приняты повышенные обязательства и обращение ко всем колхозам республики. Так здешний район сделали запевалой нового почина.
Уезжая, заведующий отделом обкома ободряюще похлопал Василия Ивановича по плечу:
– Вот и разлился народный энтузиазм, как вешний Цивиль. Начали с Цивиля, а разольем и Волгу.
Замминистра сдержал свое слово: вскоре району выделили тысячу тонн комбикорма. Это была большая поддержка, такого количества кормов район не получал, наверное, и за целых пять лет. И итоги первого квартала были обнадеживающими: молока и мяса колхозы сдали в полтора раза больше прошлогоднего. И чтобы сохранить эти темпы, Василий Иванович не жалел ни сил, ни времени. Дневал и ночевал на фермах, не уезжая до тех пор, пока в одном месте не налаживалось запаривание соломы, в другом – дрожжевание концентратов. Работал без выходных, спал по шесть-семь часов. Словом, работал на износ, не замечая – некогда было замечать! – что прибавляется седина, появляются мешки под глазами и сердце нет-нет да и напомнит о себе.
Но, как говорится в народе, не в меру нагруженный воз редко доходит до места полным. В апреле начали падать надои молока. Кончается, а кое у кого уже давно и кончился силос, нет сена, и о какой продуктивности можно говорить, если главным кормом для скота становится солома?! Падают, падают удои, и никакими лозунгами, никакими громкими словами их уже не удержать. Нужны корма. Но где их взять?..
Василии Иванович остановился около сейфа. Рядом с ним, осеняя его, стояло переходящее Знамя обкома и Совета Министров республики, которое присудили району за успехи в животноводстве по итогам первого квартала. Знамя это напомнило ему один горький нынешний разговор.
Вручавший Знамя представитель обкома больше всего хвалил район за то, что он заготовил много – больше всех в республике! – кукурузного силоса. Шутка сказать: по тридцать тонн на каждую корову!.. Но где он, этот силос, почему так рано кончился? Сразу же после обеда Василий Иванович позвонил в сельхозинспекцию. Ни начальника, ни главного агронома на месте не оказалось: первый – Василий Иванович знал это, да просто запамятовал – еще не вернулся из отпуска, второй уехал в один из дальних колхозов. В райком явился молодой, недавно окончивший институт агроном. Кроме того, что его зовут Мироном, Василий Иванович о нем пока еще ничего толком не знал. Что ж, заодно представилась возможность поближе познакомиться с молодым специалистом.
– Что-то я запамятовал, сколько мы получили в прошлом году кукурузы с гектара в среднем по району? – таким вопросом начал он разговор с агрономом.
– Шестьсот центнеров с лишочком, третье место по республике, – отчеканил агроном. – Ну и соответственно месту различные награды. Мне лично дали очень хорошую двустволку…
– Я сейчас не о наградах, – перебил приятные воспоминания молодого специалиста Василий Иванович. – Вы мне лучше скажите, как определялась урожайность?
– Очень просто: с квадратного метра. Конечно, выбиралось на поле не худшее место. Срезали кукурузу под самый корень и – на весы. Вот и вся процедура. Дальше остается только помножить на количество квадратных метров в гектаре.
– А как определяли силосную массу?
– От той зеленой массы, которую взвешивали, вычитали десять процентов.
– Десять процентов?! Но ведь силоса от зеленой массы остается только половина!
– Да, так, – невозмутимо согласился агроном. – Но если ты патриот своего района – надо ли убавлять? Получится мало – чего хорошего, ругать будут, а за высокие показатели только похвалят да прославят. А кому хочется слышать о себе плохое? Кукуруза теперь проходит красной строкой, ей особое внимание, за нее наш начальник стоит горой. За нее его мотоциклом с люлькой премировали.
– И председатели колхозов подписывали ваши сводки?
– Почему же не подпишут? – все так же невозмутимо продолжал агроном, и эта невозмутимость парня вызывала у Василия Ивановича глухое раздражение, будто в ней и было все дело. – Кто откажется от золотых часов или от радиоприемника? У кого урожаи оказались повыше, получили приемники первого класса…
Все стало ясно. Неясным оставалось разве лишь одно: то ли этот сидящий перед ним и открывающий ему глаза молодой специалист – честный человек, то ли он «открывает» ему глаза с целью показать свою честность и одновременно утопить своего начальника, с тем чтобы со временем самому сесть на его место?
И, кажется, впервые за все время, как он работает в этом районе, Василий Иванович не сдержался и крикнул на агронома:
– Да как вы смели обманывать? Где, где насчитанный вами на бумаге силос? Или теперь коров теми бумагами кормить?
Он увидел, как побледнел агроном, как на его круглом лице еще отчетливее проступили бесчисленные, почти слившиеся друг с другом веснушки. Агроном сидел сгорбившись и наклонив голову, словно бы готовый принять удар.
– Такие указания были от начальника, – тихо выдавил он.
Василии Иванович понимал, что агроном во всей этой истории, конечно же, не главная фигура, винить надо кого-то другого. Винить надо прежде всего самого себя, если дал обвести вокруг пальца. Тридцать тонн на каждую корову! Выходит, только половина, только пятнадцать, и надо ли удивляться, что силос в колхозах кончился. По сводкам, по отчетам его израсходовано еще только половина, но это по сводкам…
Шагает взад-вперед по мягкому ковру секретарь райкома. Остановится у стола, поглядит на разложенные на нем бумаги и опять зашагает к порогу, а от порога к столу.
Начальника инспекции, конечно, надо выгонять немедленно же. Но если бы все этим и решалось! И как исчислить тот урон, какой наносит легкий путь обмана человеческим душам, как он морально калечит особенно вот таких молодых, как этот агроном!.. И уж если говорить начистоту – не точно ли такая липа получается и с покупкой скота у колхозников? Считается, что колхозы покупают телят, откармливают и сдают. Но кое-где делают так, что просто скупают у колхозников скот и тут же сдают. Лишь бы план выполнить, а еще лучше, полтора, два плана. А когда он сказал об этом заведующему отделом обкома, тот ответил, что так делается не только у них, но и в других областях, и нечего, мол, тут мучиться всякими сомнениями и угрызениями: «Главное – было бы больше мяса, чтобы мы вышли победителями. А победителей, как ты знаешь, не судят…»
Да, прогремели они с этими повышенными обязательствами на всю республику. А вот как, как те обязательства выполнить?
Уже который раз задает себе этот вопрос секретарь райкома, а ответа все еще нет, ответа все еще не находит.
Как бы в довершение этого тяжелого дня раздался телефонный звонок, и Василий Иванович услышал в трубке голос заместителя заведующего сельхозотделом обкома Владимира Сергеевича.
– Моего зава встревожили ваши апрельские удои, – сказал Владимир Сергеевич. – Да и с выполнением обязательств по мясу тоже дела обстоят не блестяще. Посылает меня к вам в район изучить на месте обстановку…
«Если бы одного «твоего зава» тревожили апрельские удои! И если бы все дело было в том, чтобы изучить на месте обстановку! Как-нибудь обстановку-то мы знаем, да вот выхода из этой самой создавшейся обстановки не видим. Может, приедешь и подскажешь?..»
– Вы задали тон, – продолжал Владимир Сергеевич, – а теперь вас уже обгоняют другие районы… Ваш район – район контрастов: пять-шесть передовых колхозов, а остальные плетутся в хвосте. Вот сам и сказал: расшевели отстающих, изыщи резервы – их же у вас непочатый край… Словом, завтра утром нагряну.
– Что ж, приезжайте, посмотрите, – кратко ответил Василий Иванович.
Почему-то само сказалось вместо «приезжай» – «приезжайте». А ведь они с Владимиром Сергеевичем – однокашники, вместе учились в партийной школе и куда бы естественней звать друг друга на «ты». А вот почему-то не получается… Василий Иванович знал, что после школы Владимира Сергеевича послали в один из южных районов вторым секретарем, а в прошлом году взяли в обком. Ходят разговоры, что в обкоме он долго не засидится, немножко пообтешут и пошлют в какой-нибудь район первым. Ну, еще знал Василий Иванович, что его бывший однокашник хорошо сработался со своим начальником – Заведующим отделом, зовет его не иначе, как «сам», и когда требует по телефону какие-нибудь сведения, то всегда добавляет свое любимое слово «срочно», поскольку эти сведения требуются «самому».
Интересно, что это за непочатый край резервов, которые собирается откопать в их районе заместитель «самого»? Может, и в самом деле со стороны виднее, и Владимир Сергеевич найдет выход из создавшегося тупика?!
