Текст книги "Разлив Цивиля"
Автор книги: Анатолий Емельянов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)
6
Будто могучий орел вселился в Трофима Матвеевича и несет-несет его на своих богатырских крыльях.
Все шло у председателя колхоза «Сявал» как пописаному, все радовало его глаз и сердце.
Тракторы работают и днем и ночью, и еще ни один ни разу не поломался – как тут не радоваться! Еще педеля такой работы – и с севом будет кончено… Даже то, что он не сдержал слова, которое дал Владимиру Сергеевичу, не сдал лошадей, и то в конечном счете обернулось лучшей стороной: лошади пригодились на том же севе. А еще и то хорошо, что в колхозе работают два заводских трактора – разве что один председатель колхоза может оценить такую помощь в горячее весеннее время. Только договорился ли Кадышев о цене за работу, а то директор там такой жила, что может ободрать как липку… А нет бы поработать им вообще бесплатно, в порядке шефской помощи селу! Куда там! Разжирел народ, зажрался. Приходят в магазин, и первый вопрос: не черствый ли хлеб? Подавай им, видишь ли, мягкий, прямо из пекарни. Не знают, как достается этот хлеб, забыли, в какой цене он был в войну…
Радует председателя и то, как газеты хором шумят о «новом почине» колхоза «Сявал». Вчера, говорят (жалко, самого не было!), приезжали два корреспондента, везде ходили, спрашивали, снимали трактористов в поле. И, значит, скоро появится большой материал в республиканских газетах… Хорошая это штука газета. Написали про тебя – тысячи людей читают. И сколько уже раз мелькнул на газетных полосах «Сявал»!.. Да нет, не то: «Сявал» уже не мелькает – он не сходит с газетных страниц. Хорошая штука газета!..
Вышел Трофим Матвеевич в поле, и понесли его орлиные крылья из одного конца в другой. Он с присущей ему придирчивостью оглядывал обработанные, а местами уже и засеянные участки, проверял качество, искал огрехи. Он заходил на поле и, чувствуя, как ноги тонут в мягкой рыхлой земле, светлел лицом, улыбался: на славу поработали ребята. Молодцы!.. Но когда в одном месте он увидел горсть рассыпанного, должно быть при заправке сеялок, овса, то так распек тракториста Гришку, что тот долго, наверное, будет помнить. Заодно досталось и подвернувшемуся под горячую руку новому бригадиру Федору Васильевичу: ходит тут, ловит ворон, а под ноги не глядит.
– Бывает ли Кадышев в иоле?
– Днюет и ночует, – ответил Федор Васильевич.
«Ну, конечно, кукушка хвалит петуха… а небось торчит этот Кадышев на своем Вил Зэре, никому не нужные опыты проводит…»
И на обратной дороге в Сявалкасы Трофим Матвеевич решил завернуть на Вил Зэр.
Там работали – это еще издали было видно – два трактора. Ну, хорошо, один «С-80», кадышевский, а что там делает «Беларусь»?.. Видно, уж совсем совесть потерял этот Кадышев, смотри-ка, вспахал все поле, а теперь сеет. Ведь не было такого уговора, чтобы обязательно всё… И опять – говорил же ему – не своим делом занимается: сам сел за руль трактора, а Федор вон ходит в сторонке, заложив руки за спину, как какой начальник. Не самому надо работать, товарищ Кадышев, а других заставить потеть, того же лодыря Федора… А на «Беларусе» каткует Володя. И тоже не свою работу работает, надо немедленно же перебросить его на культивацию. Стелется парень перед Кадышевым, даже про кукурузу свою забыл…
Ступил Трофим Матвеевич на участок – нога тонет, идти нельзя. Постарался Павел, ничего не скажешь, земля как пух.
Трактористы, похоже, заметили председателя. Павел остановил трактор, подманил Федора: садись, мол, работай. Сеяльщики глядят на председателя, но со своих мест не слезают. Федор взобрался в кабину, и агрегат тронулся.
Кадышев идет навстречу председателю – высокий, здоровенный, видно, как под гимнастеркой ходуном ходят богатырские мускулы. Руки не подал: грязная, мол, в масле. И то ли от того, что Трофим Матвеевич протянул было руку, а он ее не пожал, то ли еще от чего, засмущался, зарделся, как красная девица.
– Зря ты Володю сюда притащил, – у Трофима Матвеевича в этот хороший день не было желания ругаться, и он сказал это мягко, не повышая голоса.
– На поймах еще сыро, – и Павел тоже не петушился, разговаривал спокойно, деловито, – а здесь без каткования не обойтись. Плуг ведь пахал очень глубоко.
– Глубоко пахать – дело нехитрое. Будет ли урожай? Овес бы здесь надо сеять, овес, а не пшеницу.
– Риск, конечно, есть, Трофим Матвеевич, – откровенно признал Павел. – Но и пшеница не должна подвести. Тем более надо же ее где-то сеять, сами знаете, из района нажимают.
– Не для одной Насти – на то они власти, – скаламбурил Трофим Матвеевич. – Ты только теперь начал понимать, что и мне под их огнем не сладко живется…
Павел промолчал. Молчание это поправилось Трофиму Матвеевичу – а может, нынче день был такой, что председателю все нравилось, – и он решил поделиться с парторгом хорошими новостями. Любит Павел твердить: богатство должно идти от земли. Земля землей, она паша и никуда не денется, а вот проспи Прыгунов, и леспромхозовские дома ушли бы в другие руки.
– За эти три дня выручил колхозу не меньше пятидесяти тысяч. Лазейка еще не совсем закрылась, кое-что и еще урвем. Можешь своих трактористов обрадовать: купил две электростанции. Одна из капремонта, а одна почти совсем новая. Генераторы тоже хорошие. Так что не будем ждать, когда государство проведет нам электричество – сами проведем. Стройматериалов теперь хватит и на строительство мастерской, а может быть, даже и на гараж останется. И все это сделал я за эти три дня. Теперь очередь за тобой: кончай посевную и двигай всех трактористов на вывозку леспромхозовских домов.
– Надо еще с картофелем да с кукурузой справиться.
– Вот я вас и поторапливаю. Темпы, темпы и еще раз темпы!..
7
Наконец-то настал долгожданный для Володи день!
Рано утром он уже был со своим трактором на пойменных землях, что тянутся вдоль Цивиля. Сам засыпал семенное зерно в сеялку и сам же установил на другом конце поля длинную палку и повесил на нее серую кепку своего помощника Васи Гайкина. Ведь борозды должны быть проложены прямо, как по нитке, иначе как въедешь потом на поле, чтобы обработать междурядья.
Светлая кепка была видна очень хорошо, и трактор шел прямо на нее точно, без отклонений. И все же метров через двадцать Володя остановил агрегат, чтобы проверить, хорошо ли работает сеялка.
– Тебя я поставил сюда не для мебели, – проинструктировал Володя своего юного помощника. – Следи, и следи очень внимательно, чтобы семена высыпались равномерно. Как чуть где заело – сразу давай мне знать. Понял? То-то!
Мерную проволоку, с помощью которой образуются квадраты, первый раз Володя перевел тоже сам. Вася только смотрел.
– Правильно, гляди, учись, – подбодрил он Васю. – Туго не натягивай, но и слабо чтобы не было. Понял? То-то!
В первый день посеяли не очень много. Норму, правда, выполнили, но для такого прославленного кукурузовода, как в шутку называл себя Володя, норма – это не честь и не слава. Много времени ушло на то, чтобы растолковать Васе премудрости в общем-то тонкой, хитроумной работы, научить его самостоятельно управляться со своими непростыми обязанностями.
Володя-то не очень был доволен своим первым днем, что же до Васи – Вася чувствовал себя самым счастливым человеком в Сявалкасах, да что там в Сявалкасах – на всем свете. Шутка ли, то, о чем он мечтал еще зимой (он еще с зимы начал отпрашиваться у Петра, чтобы тот отпустил его поработать с Володей на тракторе), – нынче стало явью. И он не просто стоял на сеялке и праздно глядел, как она работает, – это и семилетний парнишка может, – он сам работал. И под вечер уже совсем неплохо начал. Володя все реже и реже говорил ему: «Понял? То-то!» – и все чаще: «Молоток, Вася, из тебя настоящий механизатор со временем выйдет. Молодец!»
Чтобы не тратить дорогого времени на дорогу в село, заночевал в стоявшем поблизости заброшенном здании ГЭС. Умываться они спустились к Цивилю. Володя разделся по пояс, Вася же только помочил лицо.
– Это ты что – холода боишься? – напустился на него Володя, – А ну, немедленно раздевайся и умойся как следует. Возьмут в солдаты, и зимой голышом будешь выбегать на зарядку. Привыкай!
Спали на соломе, которую Вася набрал на месте увезенного еще зимой стога.
Володя с удовольствием вытянулся на соломе, предвкушая добрый сон на вольном воздухе, но не тут-то было. Помощник начал донимать его – другого времени не выбрал! – всякими вопросами.
– Почему тебе не присвоят звание Героя Социалистического Труда?
– Если всем присваивать, половина страны будут героями. Спи!
– А если мы с гектара получим тысячу центнеров, меня пошлют в Москву?
– Пошлют. Отстань! Спи!
Однако сказать так Володя сказал, а сон у него после Васиного вопроса пропал. Москва! Ему давно хочется побывать в столице. Но если даже и будут путевки на поездку в Москву, скупердяй Трофим Матвеевич скорее отдаст их другому колхозу, чем пошлет своих, сявалкасинцев. Но Васе об этом говорить, конечно, ни к чему. Да к тому же вдруг и в самом деле они поедут в Москву…
– Осенью уберем кукурузу и двинем в Москву. Досыта покатаемся в метро, поглядим Кремль, университет.
– А в Мавзолей сходим?
– А без этого какая же это поездка в Москву?
– Тебя-то пошлют, а меня, наверно, нет, – тяжело вздыхает Вася.
– Ну, нашел песню. Мы же с тобой взялись вырастить кукурузу на сотне гектаров. С тобой, а не с бабушкой. И не с председателем. Если меня пошлют, как же тебя оставят? Спи. Теперь уж окончательно: спи! Завтра ведь в три часа разбужу…
Под утро они изрядно продрогли и проснулись еще до рассвета. Еще только-только начал туманиться восток.
Володя поднял с соломы скрючившегося вопросительным знаком помощника и скомандовал:
– Марш на зарядку! Чего стоишь как старик-ревматик? Бегай! Бегай!
Володя схватил Васю за руку, и они вместе побежали к Цивилю.
– Через год я из тебя настоящего человека сделаю, – Володя брызгал на раздетого по пояс Васю холодной водой и хохотал во все горло.
– Ты меня научи водить трактор.
– Научу. Еще как научу!
А через каких-нибудь полчаса пойма огласилась тракторным гулом. День занимался ясный. На небе не было ни одного облачка.
И как начали работать по утренней рассветной темноте, так и работали весь день напролет до закатной вечерней темноты.
– Вот нынче мы, называется, поработали, – оглядываясь на засеянный участок, сказал Володя. – Вчера что – вчера была приглядка.
– Сколько же это будет гектаров? – поинтересовался Вася.
– Гектаров двадцать, не меньше.
Хорошая погода простояла и весь следующий день. И только когда заканчивали сев, небо нахмурилось, из-за леса поползли тяжелые тучи и ударил дождь.
– Ну, все как по заказу, – торжествовал Володя. – То бы нам завтра надо было выезжать на поле с катками, а теперь дождем прикатает ничем не хуже… Зря мы, Васек, в бога не веруем – бог-то, как видишь, с нами заодно…
К зданию ГЭС, где спасались от дождя Володя с Васей, подкатили на своих машинах неподалеку сажавшие картофель Гришка и Элекси.
– И мы тоже немного не закончили, – сказал Элекси, стряхнув мокрую кепку. – А не виделись-то мы с вами, ребята, поди-ка, целую неделю, хоть вроде бы и работали на соседних полях…
Трактористы сели на солому, закурили.
– Когда у Саньки свадьба? – спросил Гришка у Володи.
– Точно не знаю, по говорили, будто бы в эту субботу.
– И что придумали – в клубе жениться? Что у них дома, что ли, нет? Прямо беда с нынешней молодежью. Вино и пиво-то хоть будет на этой комсомольской свадьбе, или насухо?
– Да ведь, наверное, должно быть, – ответил Володя, – хотя дружкой на свадьбу вроде бы пригласили секретаря райкома комсомола, так что особенно-то не разгуляешься.
– А сам-то ты чего не женишься? – вдруг перевел разговор Элекси. – Девушки, что ли, нет? Да вон та же Лена. Зачем ее отпускать из Сявалкасов? Один голосок чего стоит. А смеется? Как Нарспи[19]19
Нарспи – героиня одноименной поэмы основоположника чувашской литературы Константина Иванова. // Ургаиах – конь, жеребец.
[Закрыть] смеется. Послушал, как она поет да как смеется, – можно и не обедать, одним этим сыт будешь…
– Ну, какая же интеллигентная девушка за нашего брата тракториста пойдет? На Павла вон, правда, засматривается.
– Ты в сторону не сворачивай, – поддержал свояка Гришка. – Ты говори, почему не женишься?
– Если уж тебе так приспичило, скажу, – Володя улыбнулся и, незаметно для других подмигнув Гришке, очень серьезно начал. – Причина, дорогой Гриша, вот в чем. Сейчас все предприятия гонятся за планом, а за качеством не очень-то следят. И вот, скажем, понадобилась мне к свадьбе кровать…
Володя замолчал, делая вид, что прислушивается, не перестал ли дождь, а на самом-то деле поглядел в сторону Элекси. Тот весь насторожился. Значит, уже клюнул Элекси.
Дело в том, что когда Элекси женился, в первую же свадебную ночь с ним приключилась смешная история. Чтобы в избе было попросторней, деревянную, разукрашенную резьбой кровать невесты вынесли в сени. А пока шла свадьба, какой-то шутник подпилил снизу перекладины, но подпилил так, что по виду узнать ничего было нельзя. И в первую же брачную ночь ложе жениха и невесты с треском провалилось. Почему и как оно провалилось – каждый в Сявалкасах толковал по-своему. И с тех пор Элекси все еще ищет виновника этой истории. Потому-то он сейчас и насторожился.
– Вроде бы перестает, – сказал Володя про ДОЖДЬ.
– Ну, ты договаривай про кровать-то, – напомнил ему Гришка. – Понадобилась кровать, и что?
– А то, что – я уже сказал – качество низкое, вдруг она в первую же брачную ночь не выдержит и развалится?
Захохотал Гришка, залился по-детски звонким смехом Володин помощник, не удержался и сам Володя. Несмешным показался его рассказ одному Элекси. Схватив комсорга за шею, он начал изо всей силы трясти его:
– Так это ты, стервец, подпилил? Признавайся, ты?
Пришлось Гришке прийти на помощь Володе.
– Ну, что ты, свояк, право, как ребенок, – отталкивая Элекси от Володи, проговорил он. – Шуток не понимаешь…
– А дождь-то и в самом деле перестал. По машинам! – крикнул Володя, вставая с соломы.
8
С головой ушел Трофим Матвеевич в коммерцию. Прямо, что называется, на корню продает закупленные у леспромхоза дома. С раннего утра до правления колхоза валом валит народ из степных деревень. Подберется партия, Трофим Матвеевич сажает купцов на машину, садится сам, едут в поселок лесопункта и там на месте заключают торговые сделки. Заодно председатель колхоза проверяет, как идет вывозка строений, предназначенных для «Сявала».
И лишь где-то под вечер доходит у Трофима Матвеевича черед до полей. По дороге домой он заезжает на бригадный стан трактористов, глядит, не появились ли всходы на полях, которые были посеяны самыми первыми. Вот только никак не удосужится он побывать на клеверище, что у Осиновой рощи. Кадышев говорил как-то, что клевер там то ли вымерз, то ли вымок, и поле надо распахать. Однако же, прежде чем дать согласие на это, надо поглядеть самому. Нынче уж поздно, а завтра он обязательно съездит на то поле…
Однако поглядеть клевера у Осиновой рощи Трофиму Матвеевичу так и не удалось. В тот же вечер пришла телеграмма, которую он давно уже поджидал. Старый друг из одного уральского городка условленным кодом просил его срочно приехать.
Трофим Матвеевич весь загорелся: он рассчитывал, что и эта поездка принесет немалый барыш колхозу. Вот только время не очень-то подходящее: и сев еще не кончен, и дома еще не все перепроданы. А послать некого. Был бы жив Виссар! Кадышева не пошлешь. Придется ехать самому. Займет это, видимо, дня четыре, если не пять, но зато в колхозную кассу эта поездка может прибавить кругленькую сумму… Решено. И нечего мешкать: надо успеть на шестичасовой.
Трофим Матвеевич вызвал кассира, оформил командировку. А утром, чуть свет, шофер отвез его на станцию.
Председатель, наверное, уже садился в поезд, когда правленческая техничка принесла Павлу на дом его записку. Записка была краткой:
«Т. Кадышев!
Меня дней пять не будет, уезжаю на Урал. Останешься за меня. Главное – скорее завершить сев и продолжать вывозку общежитий из лесопункта. Прыгунов».
– А насчет перепашки клевера ничего не говорил? – спросил Павел.
– Нет. В книге нарядов, может, что написал.
Павел побывал в правлении. Нет, и в книге нарядов о распашке клеверного поля не было ни слова.
Обещал сам посмотреть, да, видно, то ли не успел, то ли забыл. А через пять дней распахивать будет уже поздно: дождь вон один раз брызнул, и все. А солнце уже совсем по-летнему начинает припекать. Придется, видно, решиться самому.
Послав Федора с трактором на клеверище, Павел зашел в склады. Хороших сортовых семян в наличии не оказалось, а сеять фуражным овсом или викой – какой тогда смысл и распахивать клевер?
Пришлось связаться по телефону с инспекцией и выклянчить десять тонн сортового ячменя. Цена, правда, оказалась высокой, но уж зато от таких семян можно ждать урожая, и тогда все окупится с лихвой.
Под вечер на поле у Осиповой рощи появилась на своем мотоцикле Марья.
При виде Марьи внутри у него все сжалось и заныло, как при зубной боли. Ведь сказал же, что между ними все копчено, так пет же…
– Сегодня я тебя буду ждать, – почему-то шепотом, будто их кто-то мог услышать в поле, проговорила Марья. – Ждать всю ночь. Слышишь? Если не придешь – не человек.
– Нe приду, – отрезал Павел.
– Ничего, придешь, – сказала это Марья чуть ли не с угрозой. – Придешь как миленький. Метиски-то твоей все равно нет.
Павла всего передернуло: будто у девчонки нет имени! Марья, конечно, называет так Лену, чтобы больней уколоть Павла и вызвать неприязнь к Лене. Но неужто она не понимает, что добивается этим как раз обратного?!
Зарокотал, затрещал мотоцикл, и вскоре Марья скрылась за поворотом лесной дороги. А Павел все еще стоял на опушке, и в ушах его звучал злой, мстительный голос Марьи.
Здравствуй, поле мое!
1
Лена уехала на пленум райкома комсомола и в Сявалкасы не вернулась. Не вернулась ни к своим коровам, ни к пионерам. Ее избрали первым секретарем райкома.
Сразу же по окончании пленума Александр Петрович сдал ей ключи от сейфа и круглую печать. Долго перебирал свои бумаги, письма, освобождая от них ящики стола.
– Вот, Леночка, я и отработался. Все, что мог, свои самые лучшие, самые горячие годы отдал комсомолу. Четыре года первым – это легко сказать!.. И если бы не письмо Генки Арсюкова, как знать, сколько бы еще я оставался на этом посту. Теперь же я, конечно, не имею морального права оставаться. Иду директором школы. Прощай, жизнь районная!
– Так тебе же предлагали инструктором райкома партии, – напомнила Лена. – Что не идешь?
– Эх, Лена, Лена! Ты хочешь, чтобы на меня тыкали: вон тот самый Завьялов, у которого комсомольцы ходят лечиться к знахаркам, вон бывший ходячий устав комсомола? Нет. Начну свою жизнь заново…
На том и попрощались, пожелав друг другу успеха на новом месте.
А уже на другой день Лену обступили со всех сторон новые заботы. Кто-то жаловался на то, что забор у стадиона упал, кто-то возмущался, что в клубах, кроме танцулек, ничего не бывает. А сколько развелось хулиганов! Почему райком комсомола не организует дружины по охране порядка – разве это не его прямое дело?..
Лена все выслушивала, делала пометки в блокноте, но пока ничего не обещала. Последнее это дело – обещать с легкостью необыкновенной, а потом не выполнять. Лучше уж не обещать.
Жила она пока в гостинице. Единственное окно комнаты выходило на центральную улицу городка, и от проезжающих машин стекла в нем тонко звенели. Ну, это бы еще ладно. А вот за стенкой – а стенка тоненькая, должно быть, комната когда-то была большой, и ее разгородили переборкой, – за переборкой этой до поздней ночи шумно режутся в карты. Ляжешь спать – хочешь слушай, как ругаются или смеются картежники, хочешь слушай, как скрипит собственная кровать с провалившейся сеткой. Потому-то Лена подолгу засиживается в своем кабинете, хотя и не всегда ей удается «пересиживать» соседей-картежников. И тогда долго не дает ей спать тоскливая мысль: неужели нельзя занять себя чем-то более интересным? Ну, в кино бы сходили или книгу почитали…
Велик ли городок, а уже не та, совсем не та обстановка, не та, ну что ли, атмосфера, что в Сявалкасах. Здесь уж не услышать ни пенья петухов, не услышать грустной песни молодого конюха Илюши… И Павла нет. Не с кем посидеть на уютной скамейке у ворот, поглядеть в набитый звездами пруд…
Не успели они как следует сблизиться с Павлом, а вот уже и разлука. Где он сейчас? Что делает, о чем думает? Может, как раз вот сейчас, в эту самую минуту, думает о ней…
От этой мысли Лене становится тепло на сердце. Мелкие заботы и огорчения дня уходят, отодвигаются, и ей хочется думать не о своих делах, а о том, хочет ли Павел видеть ее, а если хочет, то когда они увидятся… Сейчас сев, Павел небось с утра до ночи в поле, дел так много, что ему некогда и подумать о чем-то стороннем. Но ведь она, Лена, для него не что-то стороннее, и, значит, он должен и думать, и вспоминать ее… А когда они увидятся, надо ему сказать, чтобы не ходил пешком – мало успеешь, не везде доглядишь – пусть хотя бы коня себе завел… Жаль, что в райкоме комсомола тоже нет никакого транспорта, приходится ходить в колхозы пешком или ездить на попутных, и где тут везде успеть…
Лене хочется думать только о Павле, но мысли идут вперемежку, и хочет она того или нет, а нет-нет да и опять подумается о работе.
Работать она будет не так, как Завьялов. Он слишком разменивался на мелочи, а большого-то как раз и не видел… Ведь тот же Володя Баранов уже третий год выращивает отличную кукурузу, но где такие же комсомольские агрегаты в других колхозах района? Их нет. Надо будет собрать секретарей комсомольских организаций и повезти их в Сявалкасы: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать… Надо бы создать молодежные звенья и по выращиванию хмеля. Трудовое воспитание молодежи – самое верное, самое надежное. И надо обязательно пересмотреть состав пионервожатых. Уж кто-кто, а она-то очень хорошо знает, кто н как работает вожатыми. Провалился на экзаменах в институт сын или дочь директора школы, завуча или учителя – вот этого «зеленого помидорчика» и кладут райкому комсомола на стол: утверждайте вожатым. И утверждают. А что такой зеленый может дать детям, чему дельному научить, если ему самому в школе натягивали оценки? Ставить вожатыми надо таких, как Анна, Володя, чтобы они могли увлечь ребят своей профессией…
На селе самым тяжелым все еще остается труд животноводов. Она сама, иа собственном горбу это испытала. И почему бы сельским комсомольцам не подумать о том, чтобы хоть мало-мальски его механизировать? А то болтаем об этом, пишем, а дело-то не очень подвигается… Да, кстати, вот об этом самом, о болтовне, о парадной шумихе, которая, как ржа, разъедает комсомольскую работу. Учим комсомольцев пустомельствовать с молодых лет и портим их на всю жизнь…
Лене опять вспомнился Павел, и, засыпая, она видит его в сявалкасинском клубе. Клуб пустой, в нем только они вдвоем. Павел стоит на табуретке и прямо по стене пишет огромной кистью: «Трудовое воспитание молодежи – самое главное…»
А наутро, немного посидев в райкоме, Лена пошла в Сявалкасы.
Где-то на полпути ее догнал на мотоцикле агроном из инспекции Мирон Семенович. Он остановился, откинул брезентовый полог с люльки, отряхнул его от пыли и галантно предложил:
– Пожалуйста, Елена Егоровна. Судя по всему, вы в Сявалкасы?
– Спасибо, – ответила Лена.
– Простите, я и забыл поздравить вас с избранием. Пусть с опозданием, но от всего сердца желаю вам успехов и счастья ь работе. Надеюсь, между инспекцией и райкомом комсомола будут установлены самые тесные связи. Урожайность кукурузы молодежных бригад определяем мы, так что от нас многое зависит, какое место вы займете в республике. А Александр Петрович надо мной не очень умно подшутил: представил к премии на двустволку, будто я заядлый охотник. Мне бы фотоаппарат – это да. Тогда бы я мог сотрудничать и в газетах, а чем больше снимков из нашего района – тем больше чести району. Так ведь?
Ужасно разговорчивый молодой человек! Лена была рада, что наконец-то они тронулись, и, значит, и ей можно будет молчать, и водителя, за ревом мотора, все равно слышно не будет, если даже он и вздумает продолжить свое словоизвержение.
Дорога в поле была более-менее сносной, а как въехали в лес, мотоцикл начало подкидывать на ухабах, на выпирающих из земли корнях деревьев. Но вот, слава богу, и лес проехали. С опушки открылся вид на сявалкасинские поля, на село. Вон там, у Осиновой рощи, ползают два трактора, оставляя за собой черную полосу вспаханной земли. А рядом поле словно зеленым ковром покрыто – это, наверное, озимые, кое-где всходят и яровые посевы. В низине, у Цивиля, работают еще два трактора, значит, и Павел, и Володя наверняка здесь, на полях: не там, так тут, у Осиновой рощи.
– Не подбросите ли меня вон к тем тракторам, – попросила Лена. – Секретарь комсомольской организации Баранов должен быть там.
Сказала так Лена и почувствовала, что краснеет. Говорила-то она про Володю, а думала в это время о Павле. Но агроном, кажется, ничего не заметил.
– Пожалуйста, – с прежней изысканной вежливостью ответил он. – Заодно, может, удастся чуток и бензину раздобыть.
