Текст книги "Тяжелые звезды"

Автор книги: Анатолий Куликов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 47 страниц)

Естественным считается такой ход событий, когда, дождавшись перечисления средств, мы отслеживаем всю цепочку и начинаем аресты. Приходится мириться, что какая-то часть суммы, возможно, исчезнет, но разве это не справедливая плата за раскрытое преступление? Громкие фамилии его фигурантов только прибавят политических очков министру внутренних дел.

Когда начальник одного из главных управлений МВД доложил мне о ситуации, которая складывалась именно так, как описано выше, я спросил его: «Как ты считаешь, а не лучше ли просто предотвратить эту аферу? Уголовное дело не возбуждено, и мы имеем полное право вмешаться еще на стадии подготовки преступления. Да, славы мы, как говорится, тут не сыщем, но, точно знаю, сохраним государственные деньги и дадим понять министру, что за его спиной могут проворачиваться сомнительные финансовые операции»

Генерал милиции, опытный сыщик, охотно принял мои доводы.

Заручившись его согласием, звоню министру и прошу срочно приехать к нам, на Житную. Говорю: знаю, что завтра вы можете подписать такой-то и такой-то документ. Вы можете стать вольным или невольным соучастником преступления. Я не знаю, какое решение вы примете, но прошу иметь в виду, что реакция МВД будет зависеть от того, какую позицию вы займете».

Уже на следующий день министр приехал снова. Поблагодарил, сказал, что события развивались по заранее известному МВД сценарию. Действительно, готовилась крупное хищение, но он принял меры и считает проблему исчерпанной.

В последующем я убедился, что окружение министра действовало на свой страх и риск, а сам министр (Он продолжает работать и сегодня. – Авт.) не был вовлечен в преступный сговор.

Не сомневаюсь, что если бы мы поступили иначе, была бы сломана человеческая судьба. А это слишком большая цена за победную строчку на ленте информационного агентства.

* * *

Законы страны не поспевали за переменами, которые в ней происходили. И это обязывало нас, людей, стоящих на страже законов, искать новые технологии борьбы с экономическими преступлениями и с организованной преступностью.

Успех этого дела во многом решали принципы, которые мы положили в основу работы с российскими предпринимателями.

Многие из них – очень талантливые, энергичные, ответственные люди, вынужденные строить и поддерживать частный бизнес вопреки устаревшим законам, косности чиновничества и даже вопреки общественному мнению, которое не очень-то жалует зажиточного, хозяйственного, расчетливого в делах человека.

«Крутимся, как умеем», – говорят они, и я их по-человечески понимаю. Никто не станет отдавать в налоги все заработанное тяжелым и честным трудом. Никто не упустит возможности воспользоваться лазейками в законодательстве, чтобы увеличить прибыль. Понятно их желание уберечь деньги от наших политических кризисов и финансовых обвалов.

В то же время их роль в экономическом и политическом преобразовании страны огромна. Без их деловой активности и умения распоряжаться капиталом по-настоящему эффективно Россия обречена на бедность, а значит – и на потрясения.

Идея генерала милиции Владимира Абдуалиевича Васильева – его я считаю одним из лучших профессионалов в МВД – состояла в том, чтобы определить четкие правила, позволяющие предпринимателям легализовать собственные капиталы для дальнейших инвестиций в отечественную экономику.

Понимаю скептицизм большинства россиян: дескать, какие правила игры, кроме Уголовного кодекса, могут регулировать взаимоотношения правоохранительных органов с нарушителями закона? Тут все просто: если утаил, значит, украл! Если украл – садись в тюрьму!

Точно также на утаивание налогов, на преступное «отмывание» финансовых активов реагирует уголовное законодательство большинства развитых стран. Такие преступления считаются там чрезвычайно серьезными. В наказание за них назначаются большие сроки заключения и огромные штрафы.

Новая экономическая ситуация в России и несовершенство законодательства породили почти повальный уход от налогов. «Обналичка», хитроумные схемы взаимозачетов и прочие нарушения становились не столько способом для добывания денег, сколько средством для спасения заработанных денег от непосильного налогового бремени. Естественно, что эти суммы никто не торопился декларировать. Естественно, что их торопились спрятать за рубежом, чтобы избежать вопросов налоговой службы, налоговой полиции и прокуратуры.

Была еще одна веская причина, заставлявшая бизнесменов искать укрытия для собственных денег за границей. Это активная деятельность криминальных структур, которые зачастую раньше, чем мы, вычисляли состоятельных людей. Что происходило впоследствии – всем известно. Они либо отнимали все, либо начинали контролировать бизнес, чтобы отнять его позднее.

Специалисты по-разному оценивают суммы, вывезенные из страны за последнее десятилетие. Одна из них – 350 миллиардов долларов – кажется вполне достоверной. Можно сказать и так, что вся первая волна российских предпринимателей вольно или невольно, полностью или частично, единожды или многократно переступала закон и весьма преуспела в этом противоборстве.

Не понимать этого – значит, не понимать свой народ и его настроения. Значит – не чувствовать время, в котором живешь.

Васильев – неторопливый, вдумчивый человек, ставший в свое время главным разработчиком операции «Циклон» на АвтоВАЗе, на этот раз пришел посоветоваться: «Как вы смотрите на то, чтобы в определенных обстоятельствах правоохранительные органы могли бы пойти на сделку с предпринимателем, нарушившим закон? Всех его денег из-за границы мы никогда не вернем. Сам он хотел бы остаться в отечественном бизнесе и не дрожать, проходя мимо прокуратуры. Что если предложить ему вернуть деньги государству в обмен на прекращение уголовного дела?»

Выслушав Васильева, я согласился с его доводами. Но, поскольку мы еще не практиковали подобные сделки, являющиеся, например, в США самым обычным делом, и я в свою очередь решил посоветоваться с генеральным прокурором и директором ФСБ.

Они приняли мою точку зрения, и уже вскоре начальник Главного управления по борьбе с экономическими преступлениями МВД РФ (ГУЭП. – Авт.), генерал-лейтенант милиции Иван Григорьевич Сардак от имени государства изложил банкиру требование вернуть деньги в казну.

Насколько я помню, еще при мне четверть суммы (а это миллионы долларов) была возвращена. В связи с отставкой я не мог проследить за дальнейшим развитием событий, но этот первый опыт убедил меня в том, что амнистия капиталов в принципе возможна.

Об этом разговаривал с В.С. Черномырдиным.

Виктор Степанович со свойственной ему убедительностью заметил: «А.С., ты только представь, что мы ставим подобный вопрос сегодня, когда деятельность Государственной Думы полностью определяет фракция коммунистов. Глазом не успеешь моргнуть, как все наше правительство буквально вынесут из Думы…»

Я не пытался его переубедить. Понимал правоту Черномырдина в том, что подобная экономическая амнистия требует очень серьезной подготовки, в том числе и подготовки общественного мнения. Простые люди должны быть уверены, что это не акт отпущения грехов толстосумам, нажившим капиталы на финансовых пирамидах, на мошенничестве и обмане. Что это разумный маневр государства, открывающий двери в отечественную экономику тем капиталам, которые не имеют криминального происхождения и при определенных оговорках могут быть признаны законными.

* * *

Деньги и преступление почти всегда сопутствуют друг другу.

Все эти годы, пока я оставался министром, криминальная обстановка в стране оставалась чрезвычайно тяжелой.

Свой рабочий день я, как всегда, начинал в 6.30 утра. После короткой физзарядки принимал душ и, позавтракав, уже в 8.00 был на рабочем месте. Сначала принимал доклад командующего группировкой на Северном Кавказе, а затем – дежурной части.

Мне докладывали самую суть, не исключая, разумеется, самых громких преступлений, из которых наибольший общественный резонанс вызывали заказные, групповые и серийные убийства.

Как правило, их жертвами становились вольные или невольные участники борьбы за передел собственности. Предприниматели. Бандиты. Политики. Иногда это были люди, соединявшие в себе навыки политика, бизнесмена и бандита одновременно, так что было невозможно объяснить, зачем депутат законодательного собрания возит в багажнике своей машины наступательные гранаты и автомат Калашникова?

После того как убийство произошло, все это – только материал, пригодный для идентификации погибшего и поиска злоумышленников. Кем бы ни был убитый, машина государственного сыска должна работать безостановочно. Ведь совершено тяжелейшее преступление: прервана человеческая жизнь.

Убийств в России совершается много. По статистическим данным – примерно 30 тысяч в год. Конечно, чаще всего это пьяная резня, домашние ссоры, уличные драки, так называемая «бытовуха», удивляющая, с одной стороны – будничным однообразием поводов для расправы, а с другой стороны – почти звериной жестокостью, когда в раже, в пьяном угаре рубят топорами, душат бельевыми веревками, забивают палками, заживо жгут женщин, детей, стариков.

Этот смертный вал, который катится из городов, из рабочих поселков, из деревень – куда страшнее и кровопролитнее любой бандитской перестрелки.

В то же время именно заказные убийства больше всего тревожат общество. Особенно если их жертвами становятся известные люди: крупные бизнесмены, общественные деятели, государственные чиновники, журналисты.

Если это случалось, я немедленно брал дело под свой контроль и обязательно докладывал президенту и председателю правительства. Приходилось считаться с тем, что такие преступления, как правило, занимали первые полосы газет и могли оказать существенное влияние на политическую и экономическую жизнь всего государства.

Мировая практика свидетельствует, что процент раскрываемости заказных убийств, как правило, невелик. Во всяком случае не более 10 процентов. А чаще – и того меньше – 7 или 8 успешных расследований на каждые из 100 убийств.

До 1996 года примерно с такими же результатами работали и мы сами.

Рост раскрываемости таких преступлений стал увеличиваться где-то во второй половине 1996 года. А в 1997 году удалось совершить настоящий прорыв, когда, если мне не изменяет память, из 480 заказных убийств нам удалось раскрыть 106 или 107.

* * *

Будучи реалистом, я понимаю, что многие заказные преступления так и останутся нераскрытыми.

Причин этому множество. Приходится считаться с тем, что мотивы подобных преступлений часто кроются в экономических противоречиях и продиктованы борьбой за денежные интересы. Теневая экономика, породившая множество уловок и ухищрений, не любит раскрывать сокровенные тайны финансовых дележей, афер, долгов, воровских общаков, джентльменских и прочих договоренностей.

Лучшим средством, которое способно избавить общество от таких убийств и покушений, является здоровая экономика, в которой определены правила игры. Экономика равных прав и равных возможностей. Экономика без коррупции, без неоправданных льгот и привилегий.

В то же время и правоохранительные органы должны быть готовы к тому, что заказные убийства, совершенные, в том числе и по экономическим мотивам, еще довольно долго будут оставаться весьма распространенным явлением. Раскрытие каждого из них – это не только событие в области сыска и криминалистики, это важная победа общества над особо циничными и особо опасными преступниками.

Одно из таких преступлений – взрыв на Котляковском кладбище в Москве, унесший множество человеческих жизней, стало серьезным испытанием для меня самого.

Следует, видимо, напомнить предысторию трагедии: взрыв прогремел на Котляковском кладбище во время поминального обряда у могилы ветерана войны в Афганистане Лиходея. Разорвавшееся взрывное устройство, заложенное под могильную плиту, насколько я помню, убило 13 человек. Еще несколько десятков были ранены и контужены.

Потрясал цинизм и масштаб содеянного: для того, чтобы устранить одного или нескольких человек, стоявших в тот миг у могилы Лиходея, погибшего, кстати, за год до описываемых событий тоже в результате заказного убийства, злоумышленники не пожалели всех остальных.

Многие знают, 10 ноября – это несколько необычный день, День милиции. Профессиональный праздник сотрудников милиции, по традиции отмечаемый в нашей стране с особым размахом. В конце дня – обязательный концерт, гостями которого, как правило, бывают первые лица государства.

И на тебе – вот такое кровавое происшествие…

Милиция Москвы и Подмосковья была поднята на ноги, но было понятно, что расследование преступления, которое без скидок квалифицировалось как явный террористический акт, будет находиться в руках Федеральной службы безопасности.

Конечно, никакого праздничного настроения у меня не было, когда накануне торжественного собрания и концерта, посвященного Дню милиции, – я уже надевал парадный китель – раздался телефонный звонок Виктора Степановича Черномырдина.

Председатель правительства спросил меня, намереваюсь ли я сделать какие-либо заявления по этому поводу по радио и телевидению.

Я честно признался, что такой задачи перед собой не ставил, но мой ответ не удовлетворил Черномырдина. «А.С., надо как-то реагировать», – сказал он твердо, и я с ним согласился. На фоне трагедии, которая разыгралась днем на одном из московских кладбищ, все наши чествования и праздничные слова выглядели бы просто фальшиво. По замыслу Виктора Степановича правительство России устами министра внутренних дел должно было дать обществу ясный сигнал, что руководство страны придает особое значение произошедшему и намерено жестко контролировать ход расследования.

В моей огласовке эта позиция претерпела некоторые изменения. Я не собирался прятаться за частоколом обтекаемых формулировок: дескать, расследованием этого теракта занимаются ФСБ и прокуратура… Да нормальному среднестатистическому россиянину, может, и незачем знать, как разграничиваются функции различных правоохранительных ведомств. Главное, чтобы вся система функционировала исправно, а преступник был обязательно наказан. Ради этого, собственно, и существуют все многотысячные и разнопогонные полчища офицеров армии, милиции, внутренней службы, юстиции, госбезопасности, налоговой полиции и т. п.

Так думают большинство наших сограждан, и было бы нечестно в день беды перекладывать ответственность на другие плечи.

Поэтому сказал журналистам, как думал. Сказал, что совершенное в День милиции преступление не останется безнаказанным. Заявил, что милиция страны принимает вызов.

Эти мои слова вызвали широкий резонанс в обществе. Пойти на попятную я бы уже не смог. Да и, честно говоря, не хотел. Если произнесено: «Вызов принят», значит, он действительно принят. А иначе, какой же я министр внутренних дел?

Однако уже на следующий день я понял, что планируется старая схема: роль ФСБ будет в расследовании основной, а милиция будет вести оперативное сопровождение под эгидой прокуратуры.

У меня сразу же возникла идея взять на себя основную тяжесть оперативно-следственной работы по происшествию на Котляковском кладбище. Но это не укладывалось в существующие схемы: расследование террористического акта всегда является прерогативой Федеральной службы безопасности, у которой есть для этого прекрасные специалисты, соответствующая техника, часто более совершенная, чем та, которой располагает МВД.

Идею следовало утрясти с Генеральной прокуратурой: только прокуратура вправе определить подследственного и, если нужно, сломать привычные схемы. Если это, конечно, не противоречит закону.

Позвонил генеральному прокурору Скуратову и спросил: «Юрий Ильич, ты не будешь возражать, если я попрошу Черномырдина подготовить правительственное распоряжение, в котором бы он обязал МВД быть в этом деле за главного. Конечно, создаем совместную с ФСБ и прокуратурой оперативно-следственную группу, но при условии, что мы, МВД, управляем ее действиями. Если уж назвались груздем, готовы залезть и в кузов…»

Надо отдать должное Скуратову: он всегда очень разумно подходил к изучению подобных предложений. Во всяком случае не было и намека на то, что вылезут какие-то ведомственные амбиции и профессиональные обиды. Не было этого.

Вот и теперь он сказал: «Нет, А.С., я только приветствую это».

С моим предложением согласился и руководитель ФСБ Николай Дмитриевич Ковалев.

Поэтому был подготовлен соответствующий проект распоряжения правительства.

Виктор Степанович также согласился с моими аргументами, подписал распоряжение, и мы впервые в истории правоохранительной деятельности – во всяком случае на моей памяти – создали подобную оперативно-следственную группу. МВД в ней играло роль форварда, а руководство оперативной работой по раскрытию этого преступления возлагалось на опытного сыщика России, генерала милиции и моего первого заместителя Владимира Ильича Колесникова.

Сам я вмешивался в содержательную часть расследования только для того, чтобы оказать помощь людьми и техникой; в остальном полагался на профессионализм оперативных работников, которые хорошо знали свое дело и не нуждались в моей опеке.

Очень скоро стало понятно, что взрыв на Котляковском кладбище являлся отголоском внутренней борьбы, развернувшейся в одной из ветеранских структур. Борьба носила нешуточный характер, потому что пост лидера этой общественной организации, объединявшей ветеранов войны в Афганистане, означал контроль над многомиллионными поставками товаров, имеющими таможенные льготы.

Считалось, что дополнительная прибыль должна была идти на социальную помощь ветеранам военных конфликтов, семьям погибших и инвалидам, получившим увечья в результате боевых действий. Вот этим людям, которым государство по своей бедности платило гроши и которые должны были получить дополнительную адресную помощь из своей ветеранской организации.

Скорей всего, так и было. Но финансовые потоки, рожденные масштабными поставками в Россию спирта, сигарет и иных товаров, которые завозились этой структурой ветеранов войны в Афганистане, породили определенные противоречия в ее руководстве. Еще до взрыва на кладбище были убиты и ранены несколько ветеранов. У нас не было сомнений, что трагедия, разыгравшаяся на кладбище 10 ноября 1996 года, является следствием продолжающейся борьбы за «афганское наследство» многочисленных коммерческих и охранных структур, обладавших к тому времени огромными материальными ресурсами и представляющих собой внушительную силу из бывших разведчиков, диверсантов, саперов, снайперов и представителей иных военных профессий.

В общем, там были серьезные специалисты, для которых организация подобных диверсий являлась обычным делом.

Заказчиков и исполнителей надо было искать именно в кругах ветеранов афганской войны. Хотя мы не исключали и другие версии.

Повторяю: детали расследования я оставлял профессионалам и, думаю, рано или поздно результаты их работы станут достоянием учебников по криминалистике.

Был очерчен ряд подозреваемых, среди которых наиболее колоритной представлялась фигура полковника в отставке, бывшего разведчика Радчикова.

Этот человек геройски вел себя во время афганской войны. Потерял в бою обе ноги, но продолжал активную жизнь. Прыгал с парашютом, пользовался авторитетом среди боевых товарищей, был вхож во многие высокие кабинеты. Со временем у нас появились очень серьезные основания подозревать его в том, что именно он являлся заказчиком взрыва на Котляковском кладбище, так как на это указывали некоторые прямые и косвенные улики.

Предполагаемый заказчик преступления и его предполагаемые исполнители были арестованы и предстали перед судом. Доказательств их участия было немало, но суд посчитал их недостаточными, чтобы признать вину. Эти люди были оправданы и освобождены из-под стражи, поэтому даже я, знающий всю подоплеку событий и уверенный в собственной правоте, не могу назвать их виновными.

Волей судьбы мне уже после моей отставки пришлось лицом к лицу встретиться и с жертвами того преступления, и с людьми, которые обвинялись в его исполнении.

Случилось это во время телевизионной передачи «Независимое расследование», которую ведет тележурналист Николай Николаев.

Свою точку зрения я высказал, как, впрочем, и надежду на то, что справедливость обязательно восторжествует.

И хотя я верю в справедливое возмездие, облеченное в форму законного приговора суда, в то же время не могу не согласиться с точкой зрения одного из уважаемых мной криминалистов. Как-то в ответ на мои сетования, что прошедший суд высказал недоверие к доказательствам следствия исключительно по формальному поводу, он мне мудро ответил: «Вы знаете, А.С., есть еще одна инстанция. Это Суд Божий… В чем я не сомневаюсь, так это в том, что подонки, виновные в гибели людей на Котляковском кладбище, обязательно получат по заслугам. И жизнь им будет не в радость. И смерть у них будет страшная».

* * *

Мне не кажется случайностью, что именно Виктору Степановичу Черномырдину довелось управлять правительством России в один из самых опасных и противоречивых периодов отечественной истории.

Разумеется, тут дело не в сочетании имени, отчества и фамилии, а в том, что тяжелая ноша ответственности и круглосуточной работы, которая легла на плечи Черномырдина, могла оказаться под силу лишь этому типу кряжистых, выносливых и хитрых русских мужиков, поднявшихся из крестьянских и рабочих глубин благодаря собственному уму, трудолюбию и врожденному чувству меры.

Политическая устойчивость Черномырдина, позволившая ему столь длительное время оставаться в высшем эшелоне российской власти, объясняется вот этими качествами человеческого характера.

Был Виктор Степанович в качестве председателя правительства РФ совсем не прост и, подобно большинству крупных хозяйственных руководителей советской эпохи, умел, что называется, держать нос по ветру: молчать там, где нужно, и хитроумно лавировать в бурных политических водах. Об этом я говорю без тени иронии, без сарказма. Все перечисленные мной умения Черномырдина объяснялись лишь обстоятельствами времени, в котором он формировался как хозяйственник с партийным билетом в кармане, и не мешали ему оставаться очень надежным и совестливым человеком, на которого в трудную минуту всегда можно было положиться.

Одной из важных черт его характера, как я заметил, была его природная, естественная доброта, сочетавшаяся с терпимостью к человеческим недостаткам. Виктор Степанович как-то признался мне, что в жизни ему встречались люди, которых он по каким-либо причинам недолюбливал, но продолжал работать вместе, так как ценил их за профессионализм или трудолюбие.

Признавая за собой свободу действий в строительстве человеческих взаимоотношений, Черномырдин искренне полагал, что подчиненные ему министры, если они не переходят рамки дозволенного, имеют право самостоятельно решать деликатные кадровые проблемы. Однажды я сказал ему, что намерен произвести кое-какие перестановки в своем ближайшем окружении, на что Черномырдин ответил без тени сомнения: «А.С., конечно, я поддержу тебя в любом случае».

Бывало и так, что с жалобами и обидами на меня самого шли к Черномырдину чиновники и предприниматели очень высокого полета. Но он в таких случаях отрезал очень просто. Говорил: «У меня есть министр, и я не могу ему не верить. Поэтому пойти навстречу я вам не могу и ничего менять не собираюсь. Работайте с тем министром, который есть…».

Помню, когда после катастрофы самолета «Руслан», упавшего на жилые дома в Иркутске, мы возвращались с Черномырдиным в Москву, Виктор Степанович дал мне понять, что уверен в моей порядочности и профессионализме. И я воспринял его слова не как дежурную вежливость в свой адрес, а именно как знак доверия председателя правительства одному из своих министров.

Конечно, как член правительства, я считал своим долгом никогда не подводить премьер-министра. Всегда выполнял его поручения и старался, чтобы они исполнялись как можно лучше. Это нормально. В человеческом усердии нет ничего плохого, ведь это русское слово предполагает работу от чистого сердца, а значит – работу с добрыми помыслами.

Разумеется, я не мог не учитывать, что Черномырдин далеко не всегда был свободен в своих действиях. Ему приходилось считаться с политическим влиянием других центров власти, которые, пользуясь доверием Б.Н. Ельцина, имели возможность свободно действовать из-за спины президента России. И действовать весьма эффективно.

Где-то Виктор Степанович наступал, где-то отступал, в чем-то упорствовал, а иногда шел на поводу у ситуации. Думаю, что это отвечает природному характеру Черномырдина, одной из черт которого является нежелание обострять отношения без особой нужды.

Как председатель правительства, чья судьба полностью находилась в руках порывистого, склонного к неожиданным поворотам президента, все, что мог Черномырдин – так это только тяжестью собственного политического авторитета хоть как-то компенсировать опасные крены.

В конце 1996 года, вернувшись из командировки в Польшу на день раньше запланированного срока, я с удивлением узнал, что в мое отсутствие принято важнейшее решение, напрямую касающееся меня как министра внутренних дел.

Воспользовавшись тем, что меня не было в стране, известному олигарху Борису Абрамовичу Березовскому удалось подсунуть на подпись президенту России Б.Н. Ельцину проект указа о выводе из города Грозного 101-й отдельной бригады оперативного назначения внутренних войск МВД России. Последней бригады, олицетворявшей присутствие федеральной власти в мятежной Ичкерии.

Мало того, что никто не согласовывал и даже не обсуждал это решение с министром, в прямом подчинении которого находится это соединение, но ведь ничем иным, кроме как политической ошибкой, нельзя было назвать подобную уступку сепаратистам.

Понятно, почему с проектом этого указа к президенту пошел именно Березовский. Ясно, в чьих интересах осуществлялся подобный ход.

Я не теряю самообладания даже в очень трудных ситуациях. Но, получив это известие, был возмущен до глубины души. Особенно тем, что проект указа до его подписания президентом был согласован с Черномырдиным.

Сразу же ему позвонил и попросил срочно принять.

Виктор Степанович, сославшись на то, что сам только что прилетел из командировки, попросил меня приехать к нему на дачу к восьми часам утра.

Ровно в 8.00, когда мы с ним увиделись, я, как и накануне, не был расположен к компромиссам. «Раз так, – сказал я, – то прошу принять мою отставку!.. Если с мнением министра внутренних дел не считаются, тогда мне в правительстве делать нечего. Я не хочу быть пешкой в чужой игре. Что бы там ни говорили, 101-я бригада в Чечне – это символ того, что федеральная власть распространяется и на эту мятежную территорию. Как бы тяжело ни было, бригада должна оставаться в республике! Нельзя ее выводить! А если вы приняли это решение без меня, тогда зачем держите меня на посту министра?! Я ухожу!»

Виктор Степанович очень внимательно посмотрел на меня и ответил мне с обезоруживающей откровенностью: «Анатолий, прошу тебя, не делай глупостей. Может быть, от тебя только и ждут подобного решения… А ты сам себя подталкиваешь к этому».

Этот утренний совет Виктора Степановича что-то изменил в наших отношениях. И я принял его простую правоту, и он сам взглянул на меня как-то по иному. Появилось человеческое доверие, не раз помогавшее нам впоследствии предпринимать продуманные и согласованные действия во имя интересов дела.

Буквально через месяц по просьбе Черномырдина я был назначен на должность заместителя председателя правительства России, оставаясь при этом действующим министром внутренних дел. Целесообразность этого шага он обосновал президенту, и Ельцин с премьером согласился.

Круг моих обязанностей и полномочий заметно расширился.

В качестве вице-премьера, кроме своего министерства, я курировал несколько очень важных направлений, среди которых наиболее значимыми были экономическая безопасность государства, а также пополнение доходной части бюджета.

* * *

Работа в качестве вице-премьера правительства прежде всего означала переход в иной информационный эшелон.

Для меня не было новостью, что правительственную команду командой можно было назвать только условно. С формальной точки зрения это был вполне управляемый организм, цементируемый единоначалием премьер-министра. Но не следовало сбрасывать со счетов, что подбор команды далеко не всегда зависел от ее капитана. Особенности нашей Конституции, наделяющей президента правом снимать и назначать министров по собственному усмотрению, очень серьезно сказывались на деятельности руководителей министерств и ведомств.

Многие из них были вовлечены в аппаратную борьбу. В борьбу за выживание, в которой самыми ценными качествами признаются осторожность, хитрость, умение увильнуть от ответственности, а также личная преданность.

Я не собираюсь причесывать всех под одну гребенку, но факт остается фактом: система управления нашего государства, не меняющаяся столетиями, полностью зависит от воли одного-единственного человека – российского самодержца.

В разное время его и называли по разному, вкладывая особый смысл в произношение слов «Государь», «Хозяин» и «Вождь».

Другое дело, что наша страна станет совершенно иной, если девиз «Служу своему государю!» наконец сменится и в чести станут гордые слова – «Служу своему государству!»

Эти мои отвлеченные размышления следует понимать так, что, на мой взгляд, правительство Черномырдина было сложено из разных людей. Были в нем сильные профессионалы, были и те, кого пропихивали в исполнительную власть всевозможные группы и группировки, обосновавшиеся в коридорах Кремля и администрации президента на Старой площади.

Я всегда удивлялся умению Черномырдина маневрировать среди этих разнонаправленных течений. Иногда мне казалось, что ему не хватает жесткости при отстаивании собственных позиций. Что его мягкость и деликатность можно приберечь для другого случая.

Приход в правительство Анатолия Чубайса, Бориса Немцова и Альфреда Коха ознаменовался тем, что еженедельные заседания в кабинете премьер-министра, которые проводились Черномырдиным по понедельникам в половине десятого утра, стали начинаться на четверть часа позже обычного.

Такого раньше никто себе не позволял. Заседание обычно начиналось минута в минуту. Но эта молодая команда просто опаздывала к началу и появлялась, как правило, одновременно, демонстрируя остальным членам правительства свою независимость.

Думаю, что эти нарочитые опоздания и улыбки должны были символизировать особую степень свободы, которую давал Чубайсу, Немцову и Коху карт-бланш президента действовать в правительстве по своему усмотрению, и то, что они считают Черномырдина отыгранной картой.