Текст книги "Тяжелые звезды"

Автор книги: Анатолий Куликов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 47 страниц)

Однако эти симпатии не мешают грекам пребывать в уверенности, что за преступление закона, за насилие над людьми «черные полковники» должны ответить сполна. Поэтому те из них, кто еще жив – сидят в тюрьме. Им всегда отказывают в помиловании.

Такова участь всех диктаторов. В этом урок тем, кто считает армию последним аргументом в борьбе за мнимую справедливость. Какими бы благими намерениями ни объяснялся вооруженный переворот, он не оправдает пролитой крови и не принесет захватчику легитимной власти ни славы, ни доблести.

Мы расстались, но я, не будучи уверенным до конца, что Лев Яковлевич откажется от своих планов, попытался найти иные способы воздействия на мятущегося Рохлина. Срочно пригласил к себе одного из офицеров, который волей судьбы являлся и моим другом, и тем человеком, которому сам Рохлин доверял абсолютно: слишком деликатной казалась моя просьба найти и еще раз предостеречь нашего товарища от шагов, которые могут оказаться опасными для страны, для верных ему офицеров, для него самого.

Приехавший по моей просьбе офицер с полуслова сообразил, что от него требуется и начал разыскивать Рохлина. Некоторое время спустя он облегченно сообщил: «Кажется, цель достигнута…» Теперь и я мог перевести дыхание. Как взрыв на Солнце, этот энергетический всплеск рохлинского темперамента только коснулся поверхности политической жизни и не задел ничьих судеб. Трудно судить, насколько серьезными были его намерения, но то, что не было в них злобы или холодного расчета – я просто уверен. Можно размышлять о некой политической наивности Льва, о его политическом простодушии, но при этом открыто погоревать о том, что совсем ненадолго хватило его собственного сердца. Оно, как это водится у настоящих солдат, было отважным на войне и очень отзывчивым ко всем человеческим бедам.

* * *

Недели за две до своей гибели он позвонил мне и снова удивил своей почти мальчишеской непосредственностью. Сказал: «Вы знаете, А.С., рядом со мной сейчас находится депутация волгоградцев. Они приехали, чтобы предложить мне выдвинуться кандидатом в губернаторы Волгоградской области. Но поскольку я не вижу себя в качестве губернатора, я порекомендовал вашу кандидатуру. Мне кажется, у вас это получится. Поэтому и звоню: вдруг да согласитесь?»

Я рассмеялся, поблагодарил Льва за высокое доверие и сказал, что тоже не представляю себя в роли волгоградского губернатора. Но тем не менее попросил передать этим людям свою признательность. Уже за то, что, потерпев неудачу с уговорами самого Рохлина, они готовы были удовольствоваться хотя бы его поручительствами. Его «знаком качества», которым он отмечал далеко не всех. Не скрою, я расценил этот телефонный звонок как искреннюю человеческую поддержку в трудное для меня время. Кто знал, что это был наш последний разговор.

Трагическая смерть Льва потрясла меня, и, не скрою, поначалу я искал ее причины именно в политической деятельности генерал-лейтенанта Льва Яковлевича Рохлина и в происках людей, которые могли называть себя его врагами. Их было у него предостаточно: правдолюбие Льва у многих вызывало ощущение тревоги. Думаю, только время сможет убрать все наслоения версий, домыслов и противоречий, которые сопровождали его гибель, но это уже и не суть важно. Все это не вернет человека, прожившего яркую, мужественную и полнокровную жизнь.

То, что напишут о нем позднее – «убит» – не более чем обычная точка в конце солдатской судьбы. Человеческий характер Льва, идеалы, которые он исповедывал, страстность, с которой брался за любое новое дело, позволяют утверждать, что и тогда, 3 июля 1998 года, на своей даче в подмосковной деревне Клоково, где он был убит – он был убит в наступлении.

* * *

Стоит, видимо, вспомнить еще об одном событии, которым был ознаменован один из дней штурма, – его 19-й, яростный, январский день, когда бойцами из группировки «Север» генерала Рохлина был взят штурмом президентский дворец в центре Грозного. Вольно или невольно совпавшее с этим известием заявление президента России Б.Н. Ельцина о том, что «военный этап восстановления действия Конституции России в Чеченской Республике практически завершен», а «дальнейшая миссия восстановления законности, порядка и гражданских прав населения переходит в компетенцию внутренних дел» – в самом Грозном было воспринято с известной долей скептицизма.

Как всякое политическое заявление, оно было обращено в будущее и должно было, видимо, символизировать некую «перемену курса», на котором полнота ответственности за происходящее в Чечне перекладывалась на плечи сотрудников и военнослужащих МВД.

Эти слова президента, честно говоря, никак не соответствовали реальной обстановке: еще этой ночью 27 разведчиков-армейцев, удерживавших здание краеведческого музея, врукопашную отражали многочисленные атаки чеченских боевиков. Еще несколько часов тому назад шел бой за президентский дворец. Еще не осилили мы и четверти этого города, и вдруг неожиданно: «Военный этап практически завершен»!!!

Конечно, принимать это заявление за чистую монету я не торопился. Скорее следовало считать его логическим завершением той интриги, которую на моих глазах пару недель назад начали некоторые военные чиновники. Стремясь избежать наказания за очевидные ошибки и просчеты, допущенные в первые недели военной кампании, они развернули борьбу за собственное выживание. Все, чего им хотелось теперь – это просто отступить в спасительную тень.

Еще перед началом операции в Чечне Ельцин определил и ее фактического руководителя – генерала Павла Грачева. Все мы прекрасно понимали, что находимся в его оперативном подчинении, и делали все, чтобы исключить любые претензии со стороны Министерства обороны. Но не стоит сомневаться – Павел Сергеевич отчетливо понимал, что тут, как говорится, славы не сыщешь и был не прочь поскорее освободиться от руководства операцией. Тем более, что в обществе она быстро приобрела славу и неудачной, и даже бездарной войны. Отсюда эта очевидная торопливость. Отсюда задача Квашнину как можно быстрее покончить с символом мятежной власти – зданием президентского дворца. Как будто это что-то решало…

С самого начала января Грачев уже готовил почву: докладывал наверх, что Министерство обороны свою задачу считает выполненной.

Тогда и случился меж нами очень неприятный разговор – первый за время нашего с ним многолетнего знакомства. К этому следует добавить, что, несмотря на нашу дружбу с Академии Генштаба: жили в одном доме, вместе бегали на зарядку, парились в бане – я не позволял себе в отношении Грачева никакого панибратства и никогда не называл его Пашей.

Наоборот, если речь шла о делах, всегда по-военному подчеркивал его служебное старшинство, официально называя его и «товарищем министром», и «Пал Сергеичем». Повторяю – с уважением относился и отношусь к этому человеку.

Но и молчать не стал, когда в один из январских дней, в Москве, куда нас вызвали совещаться, генерал армии Грачев стал требовать завершения штурма Грозного города и массированного ввода внутренних войск в город. И на одном совещании, где, помимо меня и Грачева, присутствовали Виктор Ерин и секретарь Совета безопасности Олег Лобов, и на другом – уже в кабинете председателя правительства РФ Виктора Черномырдина.

Высказался резко: «Пока я командую войсками, я их на убой не дам! Не дам потому, что руководством операции не выполнены элементарные правила ведения боевых действий в городских условиях. До тех пор, пока город не блокирован, хоть по всей России собирай туда войска: они ничего не смогут сделать. Сначала нужно обрубить пути доставки в Грозный новых боевиков, оружия и боеприпасов. Это элементарно. Это понятно даже лейтенанту…» И добавил: «Павел Сергеевич, нужно сделать то-то и то-то…»

Грачева удивила моя жесткость, и – мне показалось – он даже обиделся: «Но какими силами, А.С.?» Я ответил: «Давайте решать сейчас. Не хватает – значит, будем привлекать еще. Но пока мы не закроем город со всех сторон, мы им не овладеем. К тому же потеряем много народу». Моя позиция показалась Черномырдину убедительной, и это не могло ни задеть Грачева. Хотя – подчеркиваю – желания уесть Павла на глазах премьер-министра у меня не было: как спросили, так и ответил… Вот именно – четко артикулируя каждое произнесенное слово: «ПОКА Я КОМАНДУЮ ВОЙСКАМИ, Я ИХ НА УБОЙ НЕ ДАМ!»

Чтобы все почувствовали – действительно, не дам! И чтобы все знали – за эту правоту я лучше заплачу собственными генеральскими звездами, но только не жизнями своих солдат и офицеров.

* * *

Совершенно неожиданным оказался телефонный звонок Виктора Ерина: он позвонил мне в Моздок вечером 26 января, чтобы сообщить – решением Совбеза я назначен командующим Объединенной группировкой федеральных войск в Чечне. Был он по-командирски краток, но в его словах чувствовалось искреннее человеческое участие: «Знаешь, А.С., скажу тебе откровенно – все отказались… Тогда Грачев предложил тебя».

Первое чувство, которое испытал я, получив это известие – было удивление. Что значит – все отказались?..

Виктор Федорович Ерин правильно понял мое молчание, добавил: «Передаю тебе слова президента, которые он высказал на твой счет: «Да, Куликов – надежная кандидатура. Он никогда не подводил. Назначайте его командующим». Считай, что этими словами Ельцина и я тебя благословляю. Давай, действуй!»

Я ни «да», ни «нет» еще не говорил. Но, будучи человеком военным, все же уточнил: «В Министерстве обороны об этом уже знают?» «Да, – ответил Ерин, – Грачев при этом присутствовал». И некоторое время спустя все сказанное подтвердил генерал-лейтенант Квашнин, который, кажется, вовсе не переживал по поводу своей замены: «Был звонок от министра. Он сообщил, что ты назначен командующим, с чем тебя и поздравляю. А я остаюсь здесь же представителем Минобороны».

Честно говоря, впервые в жизни я не обрадовался новому назначению. Фраза Ерина – «отказались все» – была простой констатацией факта, что в Министерстве обороны не нашлось охотников принимать на себя руководство операцией. По разным причинам заявили о своем отказе главком сухопутных войск генерал Владимир Семенов, его заместитель – генерал Эдуард Воробьев, а также некоторые другие генералы. Не принял предложения и генерал Борис Громов, заместитель министра обороны.

Я мог бы последовать их примеру, и мой собственный отказ выглядел бы очень убедительно: все-таки я из внутренних войск, а не из армии. Мог бы решительно отфутболить все мыслимые аргументы: «Не хочу. Не знаю. Не умею»…

Но вот только имел ли я право так поступить? Как бы я после этого посмотрел в глаза своим подчиненным, рядом с которыми шел по Чечне с первого дня? У нас был, помню, такой разговор с Романовым: «Черт возьми, все отказались… Как же так?» – «А.С., если вы уйдете, я тоже все брошу и уйду!..» Так в сердцах сказал Анатолий Романов, давая понять, что на меня в эту минуту обращено внимание всех моих боевых товарищей, включая армейцев. Ведь одно дело, если отказывается генерал, сидящий в далекой Москве, и совершенно другое – если малодушничает человек, который знает все подробности этой войны, ест из солдатского котелка и часами висит над Чечней в вертолете. Вместе с отказом я автоматически утрачивал бы моральное право командовать внутренними войсками. Я бы не смог посмотреть в глаза собственным сыновьям!..

Текст решения Совета безопасности РФ от 25 января, на основании которого я начал действовать как командующий Объединенной группировкой федеральных войск, с юридической точки зрения был противоречив и напоминал умело составленную бюрократическую шараду. С одной стороны, именно министру внутренних дел Ерину поручалось руководство «действиями по завершению разоружения» НВФ и передавались все полномочия «по координации сил». Что касается меня, то решение Совбеза не носило столь определенного характера и высказывало только рекомендацию «считать целесообразным» мое назначение на должность старшего воинского начальника на территории Чеченской Республики.

Все это можно принять как временную меру, но работать на основании расплывчатых формулировок нельзя. Ведь я ставлю боевые задачи. От моего слова зависят судьбы и военнослужащих, и мирных жителей. Уже на следующий день должен появиться полноценный указ президента, расставляющий все по своим местам. Но наша власть настолько беззуба и инфантильна, что спохватилась только два месяца спустя.

* * *

Так повелось у нас в семье, что в любые командировки я собираюсь сам. Валентина единственное, что может сделать – так это поинтересоваться, не забыл ли я положить в тревожный чемодан сменное белье, носки и прочее. Да и сам тревожный чемодан – уже давно не чемодан, а матерчатая сумка, перетряхнув которую даже самый взыскательный исследователь не найдет ничего такого, что не было бы связано с солдатским походом. Только форменные брюки да куртки, непременные иголки и нитки, тюбики зубной пасты, чистые подворотнички и бритвенные принадлежности. Такая сумка всегда при мне: в рабочем кабинете, в машине. На случай внезапного отлета, отъезда, когда нет и десяти минут, чтобы заскочить домой. Случалось всякое: отправляясь на работу, я мог через несколько часов оказаться в Санкт-Петербурге, а к концу дня – уже в Кемерово. К этому я привык, а потому всякая житейская мелочь, появлявшаяся в моем обиходе, приобреталась, как правило, в двух экземплярах. Один предназначался «для жизни», другой тут же исчезал в недрах священного чемодана. Но есть и то, что при любой спешке обязательно кладется в него, – это книги. Как правило, необходимые для работы. Иногда те, что нужны душе. Одно время со мной путешествовало жизнеописание легендарного Тамерлана – полководца удачливого, мудрого и бесстрашного. Между прочим, именно он заметил, что храбрость – это умение терпеть в опасной ситуации…

В тот день, когда я принял командование, все наши успехи в Грозном строго математически выражались так: мы контролировали в лучшем случае треть, а в худшем – только четверть города. У нас были сильные позиции в его северной части, в центре, в Старопромысловском районе, но следовало посмотреть правде в глаза: эти победы, доставшиеся тяжелым трудом и солдатской кровью, носили эпизодический характер и не решали главной задачи – освобождения всего города. Первое, что я сделал, так это заявление в кругу подчиненных мне генералов: «Пока мы не блокируем город, никаких активных действий не предпринимать!»

А потом и Квашнину поставил задачу – обеспечить привлечение дополнительных сил армии. Но не для того, чтобы батальон за батальоном бросать их в топку боя, а для того, чтобы перекрыть все подступы к городу и исключить возможность притока свежих боевиков и прочих ресурсов, без которых рано или поздно выдыхается любая армия.

Вскоре такие силы прибыли, и к середине февраля нам удалось полностью перекрыть южное направление и, таким образом, замкнуть кольцо блокирования. Начатые вслед за этим активные боевые действия позволили уже к исходу февраля овладеть городом с минимальными потерями. В начале марта мы начали готовить операции по освобождению Аргуна, чуть позже – и других важных населенных пунктов, какими являлись Гудермес и Шали. Эта тактика себя оправдала: в Аргуне погиб только один военнослужащий, в Шали – два или три. Еще несколько человек было ранено в Гудермесе.

Объяснять это обычным везением не стану. Наконец нам удалось применить то, что всегда составляло гордость российской военной науки – бить противника на одном направлении и при этом на другом – вводить в заблуждение. Классическим примером, достойным учебников, является операция по взятию Аргуна – крупного узла дудаевской обороны.

В один из мартовских дней ко мне обратился один из заместителей начальника Оперативного управления Северо-Кавказского военного округа полковник Иван Козулин. Его идея была проста и в тоже время остроумна: имитируя движение крупной бронетанковой колонны, нам следовало отвлечь основные силы боевиков на ложное направление. Основной удар по аргунской группировке противника предполагался совсем в другом месте, и теперь надо было продумать хитроумные детали, способные убедить чеченцев в подлинности нашей бутафории.

При дневном свете наша «колонна» не представляла ровным счетом ничего… Просто к деревьям, росшим по обочинам одной из дорог, на протяжении двух с половиной километров через каждые 25 метров прочно крепились пустые банки из-под томатной пасты, растительного и оружейного масла, а также пустые патронные цинки. Все они были залиты соляркой и набиты ветошью, которые, если их зажечь ночью, с расстояния в один-два километра могли сойти за фары танков. Режиссура звука ставилась столь же незатейливо и мудро: звуковещательная установка через мощные динамики должна была транслировать грохот танковых двигателей.

Все это претворялось в жизнь бойцами из группировки генерала Ивана Бабичева, и после утверждения плана операции вместе со своим начальником штаба генералом Леонтием Шевцовым я не раз вылетал под Аргун, чтобы лично проверить качество ее подготовки.

В ночь штурма все прошло так, как мы и рассчитывали. Пока чеченцы считали внезапно появившиеся «танки» и стягивали на этот участок все свои артиллерийские стволы и гранатометы, севернее этого места уже форсировали Сунжу подразделения 102-й воздушно-десантной дивизии. Они же решительно отрезали от города основные силы боевиков. В блокированный Аргун пошли уже внутренние войска и вскоре освободили его, потеряв в бою лишь одного человека.

К началу апреля почти вся равнинная часть республики была уже под контролем федеральных сил. Боевики все дальше и дальше отходили в горы – в район Ведено, Ножай-Юрта, Шатоя и Итумкале. К началу июня мы освободили большую часть республики, а авиация наносила удары по базам мятежников, расположенным в горной части Чечни.

Командование воздушными силами составляли очень высококлассные специалисты, в том числе командующий фронтовой авиацией генерал Николай Антошкин, командующий 4-й воздушной армией генерал Владимир Михайлов, командующий армейской авиацией генерал Виталий Павлов и начальник армейской авиации СКВО генерал Владимир Иванников. Их летчики летом 1995 года не просто господствовали в воздухе, но отыскивали и уничтожали даже одиночные цели. Еще зимой мы заказали съемку территории Чеченской Республики из космоса, что позволило летчикам прекрасно ориентироваться на местности, знать и контролировать дороги.

Тогда же был испытан беспилотный самолет-разведчик, которому мы сразу же нашли применение в реальной боевой операции. Это элемент высокоточного оружия. Очень эффективное средство, позволяющее действовать в масштабе реального времени. То есть не только видеть противника на телевизионной «картинке», но и использовать технические возможности разведчика, тотчас после обнаружения цели определяющего ее истинные координаты. Достаточно сообщить эти данные дежурным артиллеристам, чтобы увидеть воочию, насколько точно ложатся в цель наши снаряды и наши ракеты.

* * *

Буквально сразу после назначения меня командующим Объединенной группировкой на мой КП вместе с командующим войсками Северо-Кавказского военного округа генералом Митюхиным прибыл и генерал Геннадий Николаевич Трошев: Министерство обороны было намерено назначить его командующим 58-й армии, что предусматривало согласование его кандидатуры со мной. Части и соединения этой армии выполняли задачу в Чечне, и командующий Объединенной группировкой должен был сложить о будущем командарме свое мнение.

До этого я не был знаком с Трошевым, зная о нем лишь то, что он на два года раньше меня окончил Академию Генерального штаба и был на хорошем счету в Вооруженных Силах. Так как воевать предстояло вместе, хотелось понять, что за человек Геннадий Николаевич. Поинтересовался, откуда родом. Отвечает: «Отсюда. Из Грозного». Ясно, что невесело ему будет водить по родным местам полки и дивизии, но что поделаешь… Во внутренних войсках генерал Анатолий Шкирко – тоже из местных. Тоже знает здесь каждую улицу. Но не это самое главное. Если еще и родственники остались в Грозном, любой генерал будет действовать с оглядкой: что если отомстят боевики?.. Не забылось, как мелом рисовали бандиты кресты на офицерских квартирах в 1991 году, как издевались над семьями, как убивали… И каждый из грозненцев это отлично помнил, и эти белые погромные кресты, как смертные отметины, у каждого из них в душах запечатлелись очень крепко.

Выяснилось, что родители Трошева хоть и не жили уже в Грозном, но находились по северокавказким меркам совсем недалеко. Поэтому я спросил его прямо: «Геннадий Николаевич, не боитесь, что ваши активные действия могут быть для них не безопасны?» «Понимаю», – ответил он. И твердо добавил: «Я хочу, товарищ командующий, чтобы вы знали – это не является для меня препятствием…» Вот так и ответил: по-солдатски просто и в тоже время очень мужественно. Понимая, как нелегко дались ему эти слова, я Трошева движением ладони остановил и подвел черту: «Если так, то я согласен…»

Вскоре генерал Трошев был назначен и командармом, и командующим южным направлением. Хотя на первом этапе и были у него какие-то незначительные просчеты, но он очень быстро втянулся в боевую обстановку и с марта 1995 года воевал просто здорово. Стоит отметить, что и в общении с людьми всегда подкупала его тактичность, корректность, не наигранная, а являющаяся неотъемлемой частью его характера вежливость. Неважно, кто перед ним – другой генерал или рядовой солдат. Каждый чувствует, что Трошев – очень сердечный человек. Поэтому был рад, когда несколькими годами позднее услышал по радио известие, что он будет назначен командующим войсками Северо-Кавказского военного округа. Искренне порадовался за Геннадия Николаевича и позвонил ему: «Геннадий, если это назначение состоится – это будет заслуженное назначение!» И в оценке своей не ошибся: в Трошеве Северо-Кавказский военный округ нашел очень хорошего, достойного и своей истории и нашего времени командующего.

* * *

Эффективная боевая и восстановительная работа в Чечне – это плод усилий многих людей.

Будучи командующим Объединенной группировкой федеральных войск, я, разумеется, работал рука об руку со многими офицерами, обеспечивавшими успешное ведение операций на территории Чеченской Республики. С артиллеристами и летчиками, военными инженерами и врачами, с пехотинцами и контрразведчиками, со специалистами в области гражданской обороны и просто с гражданскими специалистами.

Шла война. Поэтому оценивать людей приходилось только по их деловым качествам.

Я, вообще-то, достаточно жесткий, требовательный человек. Если я работаю с кем-то в одной связке, если кому-либо что-то поручаю, то считаю себя вправе надеяться, что мой соратник меня не подведет. Даже если ему для этого придется мобилизовать все имеющиеся силы и все свои умения.

С благодарностью вспоминаю имена деятельных, добросовестных и самоотверженных офицеров, которых, как и меня самого, Чечня проверяла на прочность. Это генералы Протоген Андриевский, Аркадий Баскаев, Николай Бордюжа, Владимир Васильев, Юрий Воробьев, Валерий Востротин, Виктор Гафаров, Павел Голубец, Владимир Гордиенко, Николай Димидюк, Владимир Дмитрин, Владимир Дурбажев, Сергей Игнатов, Станислав Кавун, Николай Ковалев, Валентин Корабельников, Алексей Клементьев, Сергей Кудинов, Владимир Кузнецов, Михаил Львов, Владимир Мальцев, Борис Максин, Игорь Межаков, Владимир Морозов, Александр Муратов, Николай Новак, Александр Овчинников, Анатолий Пониделко, Николай Попов, Юрий Прощелыкин, Петр Ровенский, Валентин Соболев, Валерий Стрекалов, Владимир Сухорученко, Сергей Тертышников, Геннадий Тихонов, Александр Чекалин, Леонид Червоткин, Сергей Шойгу, Владимир Шумов, Сергей Юрченко, Виктор Якунов. Это полковники Сергей Джабадзе, Валерий Журавель, Борис Карпов, Юрий Кислый, Александр Клинов, Владимир Левицкий, Сергей Лябик, Олег Собокарь, Владимир Цыганков, Александр Чикунов. Это гражданские специалисты – заместитель министра связи Эдуард Островский (генерал-лейтенант в отставке) и заместитель министра строительства Альберт Маршев.

* * *

По мере того, как мы продвигались вперед, наши энергичные действия стали встречать и сопротивление иного рода.

В последние дни мая мы начали операции уже в горной части Чечни, в ее дремучей «зеленке», сразу в трех направлениях – на Ведено, на Шатой, на Ножай-Юрт…

Перед началом одного из рабочих совещаний, которые, как было заведено, дважды в день проводились на нашей базе в Ханкале, офицер группы радиоперехвата МВД доложил мне содержание только что состоявшихся в эфире переговоров. Некто, именуемый Кавказом-02, руководил действиями полевого командира Ястреба.

Вот дословный текст этого радиоперехвата, сделанного с 12.52 до 13.00 30 мая 1995 года:

«Кавказ-02 – Ястребу: Русские прошли через речку… заняли высотки по обоим берегам. Пехота там закрепляется. Примерно 25 единиц брони движутся вперед внаглую… Где наши БМП?

Ястреб: Я их послал навстречу русским танкам. Людей здесь мало. Просто маленькие группы из 2–3 человек, но это мизер.

Кавказ-02: Закройте им хвост, чтобы отрезать их тылы – тогда они задохнутся. А я к 24.00 устрою им концерт. Переговоры на этот счет я веду.

Ястреб: Значит, мы должны продержаться до 24.00?

Кавказ-02: Да. Держитесь любой ценой. Не дайте им прорваться дальше.

Ястреб: Хорошо».

Сообщение было и впрямь нешуточное: позывной «Кавказ-02» принадлежал Аслану Масхадову, а текст радиоперехвата напрямую касался одной из боевых операций, которая в эти минуты велась на одном из горных направлений.

С этой бумагой я и отправился на совещание, чтобы провести среди его участников мозговую атаку и предпринять контрмеры: понятно – сколько там боевиков, понятны их ближайшие шаги. Но вот что за «концерт в 24 часа», что за «переговоры» имеет в виду Масхадов, когда требует от Ястреба держаться именно до полуночи? Так что своих генералов задержал еще немного. Давайте, говорю, попробуем расшифровать – какой-такой концерт нас ожидает? Но сколько ни ломали голову, ничего толкового придумать не смогли – мысль кружила все больше вокруг технических новшеств и самоделок, на которые чеченцы были, в общем-то, мастера. Может, какие хитрые трубы для ракетных снарядов? Может, что-то еще? Так и разошлись, готовые, впрочем, к любым неожиданностям.

Но в 18.00 того же дня из центра боевого управления по закрытой связи позвонил командующий группировкой Вооруженных Сил генерал Геннадий Трошев: «Товарищ командующий, мне только что позвонил начальник Генерального штаба и приказал прекратить применение авиации». Я не понял: «Как это прекратить?» Как раз на том участке, о котором шла речь в радиоперехвате, наши войска вклинились в горное ущелье от 5 до 15 километров. Это значительное расстояние, когда наша артиллерия действует уже на пределе своих возможностей, а ее огонь уже не так эффективен. В этой ситуации авиация – единственное средство поддержки пехоты. Без нее всех просто пожгут в ущелье! Без нее войска будут уничтожены!

Начальник Генерального штаба генерал Михаил Колесников, до которого дозваниваюсь в первую очередь, только множит мое недоумение: «Ну что я могу поделать?! Это распоряжение самого президента!»

Связываюсь с генералом Гафаровым, находящимся в Москве, в главке внутренних войск: «Виктор Сергеевич, ты что-нибудь подобное получал?» «Да, – говорит, – только что пришла телеграмма, лежит у меня на столе. Диктую: «Грачеву. Куликову. С 00 часов 1 июня прекратить применение авиации. Причину не объяснять. Ельцин». Вот и понятно – что за «концерт»… Понятно, что за «переговоры»… Теперь уже, времени не жалея, в телефонном розыске поднимаюсь все выше и выше, правда, с одинаковым результатом. Министра обороны Грачева нет. Премьер-министр Черномырдин в Сочи. Президент в Завидово. Даже мой собственный министр – и тот в Китае!.. Никого нет абсолютно!

Тут уже и генерал Николай Антошкин, командующий фронтовой авиацией, подходит: «А.С., извините, я ваш приказ выполнить не могу: у меня есть распоряжение начальника Генштаба прекратить применение авиации». Это он аккуратно ставит меня в известность и сам пожимает плечами… Но служба есть служба, и все, что он может для меня сделать – это только ободрить взглядом. Это понимаю и я. Тут же в присутствии Антошкина шариковой ручкой составляю телеграмму:

«Верховному Главнокомандующему, президенту РФ Ельцину Б.Н.

Уважаемый Борис Николаевич! Выполнение вашего распоряжения № К-318 от 30 мая 1995 года (В этом распоряжении запрещалось применять авиацию. – Авт.) ставит под угрозу безопасность федеральных войск, вклинившихся в горы до 15 км. Без авиационной поддержки они не смогут выполнить спланированные операции и понесут большие потери, так как артиллерия по дальности не может оказать поддержку. В 12.52 30 мая нами получен радиоперехват, где Масхадов требует от своих полевых командиров продержаться до 24.00 30 мая «любой ценой», обещает отрезать тылы федеральных войск, «устроить им концерт». Переговоры на это счет он провел. Для исключения потерь среди личного состава прошу вас разрешить применение авиации после 24.00 30 мая моим решением исходя из складывающейся обстановки.

Командующий объединенными силами

генерал-полковник Куликов

30 мая 1995 г.».

За полчаса до полуночи все же отыскался в Сочи Черномырдин: я ему подробно изложил ситуацию, добавив, что и до Ельцина пытался дозвониться, но безрезультатно. Виктор Степанович, молодец, мгновенно все понял и без всяких сомнений взял ответственность на себя: «Вот так: я сейчас сам найду, кого надо… А ты считай, что никакой телеграммы не получал. Воюй спокойно и смотри, чтобы войска не понесли потери».

Сразу же после разговора с премьер-министром пригласил к себе Антошкина и с легким сердцем ему передал: «Я только что получил личное распоряжение Черномырдина продолжать применение авиации». Он мне поверил на слово. Отдал нужные команды и ничто, слава Богу, не сорвалось: войска пошли в горы и пошли стремительно…

Еще через час, в половине второго ночи, со мной связался по спецсвязи руководитель администрации президента России Сергей Филатов, сообщил: «Президент получил вашу телеграмму и отменил ранее принятое решение». В самом конце разговора Сергей Александрович с некоторым напряжением в голосе поинтересовался: «Скажите, А.С., а что там у вас за перехват разговора Масхадова?» Беру, зачитываю с листа. Филатов сокрушается: «Вот же сукины сыны, оказывается, им верить нельзя…» Не знаю уж, намеренно ли вырывается у него эта фраза или случайно, но понимаю так: каким-то боком и руководитель президентской администрации причастен к телеграмме, отменяющей действия авиации. Или мне показалось?