Текст книги "Тяжелые звезды"

Автор книги: Анатолий Куликов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 47 страниц)

Поэтому мне казалось разумным, чтобы система подготовки милицейских кадров строилась по схожим образцам. Средняя и высшая школа милиции способны подготовить отличных оперативников, криминалистов, специалистов патрульно-постовой службы. Но те из них, кто уже проявил себя в деле и может в будущем рассчитывать на должности генеральского уровня, должны получить подготовку в Академии управления МВД.

После детальной проработки мы начали эту образовательную реформу. Серьезную роль в ее подготовке сыграли заместитель министра внутренних дел генерал Петр Михайлович Латышев, а также другие мои заместители и большинство членов коллегии МВД Российской Федерации. В нескольких учебных заведениях МВД была запущена двухгодичная программа подготовки офицеров милиции. На базе прославленного учебного заведения МВД – московской академии – была образована Академия управления МВД Российской Федерации, где, по нашему замыслу, должны были учиться самые перспективные офицеры милиции и офицеры внутренней службы. Те, что имели опыт работы, высшее юридическое образование и рассматривались как кадровый резерв на замещение руководящих постов в системе органов внутренних дел.

Современный руководитель областного, либо краевого управлений внутренних дел, министр внутренних дел какой-либо из российских республик, либо милицейский руководитель федерального уровня должен обладать методикой работы с исполнительными и законодательными органами власти. Он должен так мудро выстроить отношения с местной политической элитой, чтобы, с одной стороны, не попасть в зависимость от ее настроений и остаться защитником государственных интересов, а с другой – наладить прочное деловое сотрудничество, основанное на доверии и единстве целей. Он должен иметь широкий кругозор и стратегическое мышление.

Та академия, что была прежде, этим целям не отвечала. В ней на равных учились лейтенанты и подполковники. Ее выпускники – удивительное дело – самостоятельно разыскивали себе работу после окончания, а сама учеба зачастую дублировала собой курс Высшей школы милиции, которую многие слушатели академии уже с успехом окончили в прошлом. Будущих управленцев готовили так, что не было даже кафедры управления.

Но преподавательский состав академии – как правило, это люди высочайшей квалификации, позволял надеяться, что перемены пройдут скоро и безболезненно.

Назначая новым начальником академии генерал-лейтенанта Владимира Дмитрина, я был уверен, что этот опытный педагог и хороший организатор сумеет справиться с задачей подобного масштаба. И не ошибся.

Жаль только, что моя отставка в марте 1998 года повлекла за собой изменения в руководстве Академии управления МВД. Дмитрину сказали так: «Вы – человек Куликова. Уходите! Если вы не напишете рапорт, мы из академии сделаем университет, выведем вас за штат, но все равно добьемся вашего увольнения…»

Владимир Брониславович принял решение без колебаний. Конечно, он сделал все, чтобы аппаратные интриги не повредили академии. И этот поступок генерала Дмитрина вызывает искреннее уважение.

Хорошая школа создается усилиями множества людей – и делается это не одним днем.

Несмотря на то, что многие наши начинания были подвергнуты пересмотру сразу же после моей отставки, я до сих пор не теряю веры в то, что рано или поздно в списке лучших учебных заведений страны Академия управления МВД займет приличествующее ее назначению место. Уверен, сама жизнь потребует перемен. Этой академии на роду написано стать своеобразным аналогом Академии Генерального штаба. Подлинной школой управленческого мастерства – для лучших офицеров из правоохранительных органов, способных компетентно и энергично выполнять свои обязанности и в масштабе субъекта Федерации, и в масштабе федерального округа, и в масштабе всего государства.

* * *

Я прекрасно понимал: довольно большая часть сотрудников МВД очень настороженно отнесется к любым переменам, носящим, по их мнению, привкус «солдатчины». Резонно заметят: «Мы – другие…», и у них будет достаточно возможностей, чтобы через СМИ дать сигнал тревоги всему российскому обществу: дескать, генерал Куликов строит свою работу в милиции по армейским шаблонам.

Не стану пускаться в пространные размышления по поводу схожести принципов, на которых строится практическая деятельность и армейских, и полицейских формирований в любом государстве. Пройдя испытания временем, они мудро регламентируют жизнь и службу каждого человека, который взял на себя обязательство защищать Отечество с оружием в руках.

«С оружием в руках» – это ключевая фраза, позволяющая понять суть различий, которые существуют в обществе между той его частью, которая не имеет права лишать кого-либо жизни на законных основаниях, и той, что вынуждена им пользоваться по закону. Опуская юридические детали и тонкости, это можно объяснить проще: важно то – с ружьем человек или без ружья…

Понятно, что принадлежность человека к вооруженной части населения накладывает на него определенные обязательства. Как правило, они мало чем отличаются от тех, что веками апробированы в армии. Точно так же, путем многовековых проб и ошибок, именно в армии были найдены самые эффективные методы и схемы управления вооруженным народом. Еще будучи командующим ВВ, я понял, что серьезным недостатком работы центрального аппарата МВД является отсутствие штаба, координирующего действия многочисленных структур министерства. Во-первых, на Северном Кавказе идет война, в которой принимают участие тысячи сотрудников милиции. Во-вторых, борьба с преступностью и терроризмом требует синхронного действия сразу во многих регионах страны. В-третьих, случается и так, что вместо сжатого кулака мы бьем по организованной уголовной преступности растопыренной пятерней, и все потому, что решение тактических и региональных по масштабу задач не всегда позволяло осуществлять стратегическое планирование работы министерства в масштабе страны.

Для этого и был создан Главный штаб МВД. Объясняя целесообразность этого шага, я сразу же заверил коллег, что речь идет не о милитаризации министерства, но лишь о совершенствовании системы управления. Меня правильно поняли, а этот полноправный орган управления продолжал действовать и после того, как я был отправлен в отставку.

* * *

Очень важным казалось мне и то, как воспринимают милицию в обществе. От умения разговаривать с людьми по-человечески на всех этажах МВД – от поселкового отделения до приемной министра – зависит степень доверия общества к этой государственной структуре и ее сотрудникам. К сожалению, этому надо учить очень многих.

И вот почему. Сегодня для того, чтобы стать сотрудником милиции, достаточно просто поднять руку. Конечно, существует отбор на оперативную работу, но все, что связано с комплектованием самой многочисленной службы – патрульно-постовой, – делается именно так: мы вынуждены брать на работу тех, кто только пожелает. Отсюда и хамство, и равнодушие, и грубость, прочно вошедшие в обиход.

Однажды я встречался с коллективом ковровой фабрики в Люберцах, и одна из работниц рассказала обычную житейскую историю, недавно приключившуюся с ней. Долгие годы они с мужем копили деньги на легковую машину и наконец купили «Москвич». На их беду его вскоре угнали. Приехавшие по вызову сотрудники милиции деловито изучили место происшествия и выполнили все бумажные формальности. Все это они выполняли столь ловко и профессионально, что у хозяйки угнанного «Москвича» зародилась надежда, что так же деятельно, по горячим следам они начнут разыскивать и украденное. Робко поинтересовалась: «Ну что, есть какие-нибудь зацепки?» На что ей был тут же дан исчерпывающий ответ сотрудника милиции: «Забудь, тетка, про свою машину. Копи деньги на новую…»

Не утратив иллюзий, что все лучшие силы милиции, все сыщики и криминалисты брошены на поиски ее выстраданного добра, на следующий день она появилась в ГАИ и спросила дежурного офицера о новостях: «Вчера у нас угнали машину. Приезжал тот-то и тот-то…» Дежурный лениво ткнул пальцем в клавиатуру компьютера, посмотрел равнодушно: «Нет вашей машины в розыске. Наверное, информацию съел вирус».

Вот такое издевательское отношение – оно, конечно, отталкивает людей от милиции. Что эта женщина скажет о ней своим детям, соседям? Да только то, что хамы они и сволочи, способные пить водку и брать взятки… И правильно – потому что к таким выводам принуждает ее недолгий опыт общения с милицией.

И совершенно по-другому отнеслась бы она к ситуации, если бы встретила простое человеческое участие. Понятно, что поиск украденной машины может затянуться или вовсе окончится неудачей. Но это не означает, что человек, обратившийся за помощью к представителю государства, не может рассчитывать на вежливое и корректное к себе отношение. Достаточно успокоить пострадавшего, назвать себя и сообщить телефон, по которому можно справиться о результатах розыска. И даже если по головотяпству одного сотрудника милиции все необходимые для розыска данные не были занесены в компьютер, другой сотрудник должен был принести извинения и заверить в том, что ошибка или недосмотр будут исправлены в ближайшее время. И лишний раз перезвонить вечером: «Уважаемая Марья Петровна, меры приняты!» Вот такое поведение сотрудника милиции я считаю достойным и соответствующим норме. Уверен, что при любом исходе розыска у пострадавшего человека не останется горечи от общения с властью.

Но вот этой малости – вежливости, участия сотрудника милиции – к сожалению, можно не дождаться и вовсе. Особенно от тех, кто привык думать, что органы внутренних дел существует не для людей, а для самих органов. Как золотой прииск. Как возвышение, откуда можно повелевать окружающими. Как присутственное место, куда нужно идти на поклон.

В свое время мне пришлось в качестве экскурсанта оказаться в обычном полицейском участке в Чикаго, в районе, прилегающем к университету штата. Полпервого ночи. За десять минут, которые я наблюдал за работой дежурной службы, в участке появились три человека, и все с полезной для полиции информацией. Например, студент сообщил: только что проехала машина с наркодилерами. Машина белого цвета, ее пассажиры продают наркотики афроамериканцам. Так граждане США участвуют в борьбе с преступностью.

Сообщая полиции важную оперативную информацию, каждый из них знает, что помогает всему обществу, а значит, самому себе. Это не сексот, не стукач, не доносчик. Это человек, который не хочет, чтобы в его районе кто-то продавал героин. Сегодня – его друзьям, а завтра – собственным детям.

Будучи министром, я немало времени провел в наших райотделах милиции и знаю, что редко-редко кто идет в дежурную службу по своей воле. Предпочитают не связываться с российской милицией и не доверяют ей, по статистике, более 30 процентов людей, ставших даже жертвами преступления. Не говоря о тех, кто этой участи избежал. В доказательство приводятся, к сожалению, железные аргументы.

О нашей операции на трассе Ростов – Баку, когда в качестве приманки были запущены две большегрузные машины с нелегальным грузом, я уже рассказывал. Но в первые месяцы своего пребывания на посту министра, когда необходимо было понять в деталях самые важные наши изъяны, и сам проводил «лабораторные опыты», принимая облик человека с улицы. Одевал джинсовый костюм, брал с собой точно так же переодетого помощника и садился за руль обычной легковой машины. Тихим воскресным утром подруливал, скажем, к отделению ГАИ и звонил в запертые двери.

Проходило немало времени, пока из-за нее раздавался недоуменный вопрос: «Чего надо?» «Да вот, – говорю, – неподалеку от вас попал в дорожно-транспортное происшествие…» Голос из-за двери звучит лениво, и в нем преобладают по-воскресному расслабленные тона: «Мужик, это не к нам. Поезжай туда-то и туда-то…» (называет адрес). «Как это далеко?» – «Найдешь!» «Ну, как же так, – притворно волнуюсь, – ДТП, в которое я попал, отсюда в пятидесяти метрах. Я хочу, чтобы кто-то вышел и посмотрел». Из-за двери после презрительного молчания раздается наконец категорический отказ: «Открыть не могу. У меня здесь никого нет». «Не может быть, – настаиваю я, – ведь должен быть хоть кто-то. Дежурный. Напарник. Мне срочно нужно! Пусть кто-нибудь выйдет!» Дверь с лязгом открывается, появляется разгневанный милиционер: «Какого хрена?.. Тебе что, неясно сказали?..»

Когда выясняется, что я – новый министр внутренних дел, то все, находящиеся в отделении, приходят в полуобморочное состояние. Но я ведь не пугать своим видом приехал и не для того, чтобы упиваться произведенным эффектом. Задаю вопрос: «Как же так? Вы почему так разговариваете с людьми? Ведь нет признаков, что я пьян или вооружен? После первого моего звонка должен выйти человек. А если есть основания для тревоги, второй сотрудник должен подстраховать первого. Все, что в данном случае требуется от вас – это разъяснить, что дежурной бригады нет на месте и вызвать ее по радио: доложить о ДТП. Это то, что касается профессионализма… Но, помимо этого, нужна еще и элементарная воспитанность».

Впоследствии мы создали в МВД службу собственной безопасности, в компетенцию которой входило выявление тех сотрудников милиции, которые совершили противоправные действия, заслуживающие уголовного преследования или изгнания из наших рядов. Далеко не всем это пришлось по душе, но другого выхода я не видел: были факты мздоимства, сутенерства, рэкета. Было предательство товарищей по оружию. Были случаи участия в преступлениях, раскрытие которых обычным способом ни к чему не приводило.

Сотрудники милиции, преступившие закон, как правило, умело прятали концы в воду, располагали упреждающей информацией и могли рассчитывать на круговую поруку. Чтобы выявить, например, предателя в собственных рядах – требуется хитроумная оперативная игра, участниками которой становятся другие сотрудники милиции, в том числе и руководители.

Не раскрывая деталей, скажу одно: служба собственной безопасности была создана очень своевременно, а ее работа оказалась чрезвычайно эффективной. И не только потому, что с ее помощью удалось разоблачить в наших рядах несколько сотен преступников. Главное – появился серьезный сдерживающий фактор. Это не значит, что кто-то собирался бесцеремонно разглядывать через замочную скважину частную жизнь человека, служащего в милиции: кто с кем живет или кто сколько выпил. Речь идет о чистоте рядов. О самоочищении милиции.

* * *

Из тех генералов, что могли бы после меня претендовать на должность командующего внутренними войсками, сам я выделял генерал-лейтенанта Анатолия Романова: он умен, совестлив, очень надежен как человек и профессионал. Именно его фамилию я назвал президенту России, подчеркнув, что Романов из тех генералов, на которых можно опереться в самую трудную минуту. У Ельцина его кандидатура никаких вопросов не вызвала, и он дал команду готовить соответствующий указ.

Думаю, я хорошо знал и чувствовал Романова. Не сказать, что, помимо службы, мы много с ним общались: один только раз и выбрались на охоту – я еще чинил его новенький карабин. Редко, и только по очень большим праздникам выбирались друг к другу. Как и я, он был любителем бани, куда мы раз в неделю обязательно отправлялись. Он мог там и рюмку выпить, но, как правило, одну. Коньяку – он хорошо относился именно к коньяку, – в отличие от меня, предпочитающего русскую водку. Но к алкоголю он, в общем-то, равнодушен: мог и отказаться, если нужно было после бани еще общаться с людьми или ставить служебные задачи.

Павший на Романова выбор объяснялся прежде всего его деловыми качествами. Еще со времени нашей совместной учебы в Академии Генерального штаба мне импонировала его манера аккуратного и точного исполнителя приказов. За Романовым ничего не нужно было переделывать. Как ни пытай его, он помнил каждую деталь любой операции, был чрезвычайно работоспособен и никогда не уходил с рабочего места, пока не убеждался в том, что все отлажено до мелочей.

Конечно, это далеко не все, что требуется для крупного военачальника, но без этого ни один военачальник, ни один полководец просто не состоится. Если Романов проводил боевую операцию, то можно было не сомневаться, что он добьется победного ее завершения при минимальных потерях с нашей стороны. Если он вел переговоры, то не следовало удивляться, что он, например, загодя перечитает всего Чичерина (Видный советский дипломат. – Авт.), чтобы понять основы дипломатического искусства. Говоря о Романове как об аккуратном и точном исполнителе приказов, я имею в виду его врожденную способность доводить все до абсолюта – до последнего заключительного штриха, после которого любая проблема казалась просто исчерпанной.

Те, кто знает Романова близко, всегда отмечают его человеческую деликатность. Он никогда ни на кого не кричал, и в горячке самого тяжелого боя трудно было дождаться от него хотя бы одного слова брани или уничижительных эпитетов в отношении подчиненных. Каждую минуту в нем чувствовался хороший и доброжелательный учитель, ведь в самом начале своей офицерской карьеры больше десятка лет Анатолий прослужил курсовым офицером и преподавателем огневой подготовки в Саратовском училище внутренних войск.

За последние годы мы хорошо сработались с Романовым и понимали друг друга почти с полуслова. Касалось ли это вопросов ведения войны или реформы в войсках – я всегда находил в Анатолии самого последовательного своего союзника. Конечно, я помнил и то, что в пору моих сборов в отставку в 1992 году Анатолий по-человечески меня поддержал. Впав тогда в немилость командующего Саввина, я сразу же почувствовал отчуждение со стороны некоторых служивших со мной офицеров. Одни считали меня битой фигурой, другие просто обходили стороной, чтобы не попасть под сквозняки чужой опалы. Но среди тех, в ком нашел я тогда опору – был Анатолий Романов. А его поведение отличала очень ценная в мужском кругу простота и надежность. Он не говорил мне ободряющих слов. Не сочувствовал. Но всякий раз, пожимая ему руку, я понимал, что есть вещи посильнее карьерных раскладов…

Впоследствии мы никогда не касались этой темы. Но, как всякий человек, я знал, что лучшей проверкой на прочность являются трудные времена. Если обретал друга в тяжелые дни, я знал, что такая дружба – бескорыстная и честная, и она никогда не окончится изменой.

Как я уже упоминал, в ту пору мы делились с Анатолием планами реформирования войск, проверяя на прочность наши аргументы и предположения. В принципе мы удачно дополняли друг друга, так как за мной был опыт реальной войны и командования теми частями внутренних войск, которые предназначены для несения службы и ведения боя в районах вооруженных конфликтов. Романов, в свою очередь, хорошо знал тонкости управления частями ВВ по охране важных государственных объектов и специальных грузов – так называемыми «спецами», служба которых носила особый, а часто и просто совершенно секретный характер. Для Романова, который за успешную командирскую работу в таких частях был награжден боевым орденом Красной Звезды, мир самых сокровенных государственных тайн был хорошо известен, а его знания «спецовской» службы отличались исключительной компетентностью и полнотой.

К этим достоинствам оставалось прибавить тот опыт, который был получен Романовым в военном училище: он отлично представлял себе, как должна быть организована боевая учеба и подготовка кадров для войск. Если наши смелые планы простирались в будущее, это означало, что уже в настоящем следовало кардинально менять систему подготовки будущих офицеров. Зачем нам сотни новоиспеченных офицеров конвойной службы, если через несколько лет в ВВ не останется конвойных частей? Если Северный Кавказ и в ближайшие годы будет оставаться зоной нестабильности, стоит задуматься над тем, чтобы эти кадры загодя были перепрофилированы для выполнения совершенно иных задач – для боя и проведения миротворческих операций. Это значит, что нужно рассчитывать на годы вперед. Это значит, что уже сейчас, в эту минуту, систему военного образования в училищах ВВ надо перекраивать под будущие реформы.

С Романовым мы действовали рука об руку, и я был уверен в том, что, став командующим внутренними войсками, он продолжит наше общее дело.

Указ был подписан, и вскоре Романов уехал в Грозный, в Ханкалу, чтобы возглавить Объединенную группировку федеральных войск на территории Чеченской Республики. Поскольку я, уже в ранге министра, состоял в переговорной комиссии, мы целый месяц провели с Романовым вместе, решая и боевые, и переговорные задачи. 31 июля было подписано соглашение вместе со всеми участниками переговоров. Анатолий активно включился в процесс урегулирования: практически весь блок военных вопросов не только детально был отработан при его непосредственном участии, но впоследствии именно Романовым и реализовывался. К каждой фразе документа, просчитывая последствия, он относился внимательно, скрупулезно. Он умел и любил убеждать людей и очень корректно общался с нашими, мягко говоря, партнерами по переговорам. В тот момент, как я уже рассказывал раньше, существовала уверенность, что перелом в войне наступил.

В этой обстановке надо было двигаться к миру, давая возможность гражданской администрации укрепить свои позиции. Нужно было находить общий язык с боевиками, склоняя их к прекращению бессмысленного кровопролития. Знаменитые кадры, когда Романов обнимается с Масхадовым, надо воспринимать только в контексте той ситуации. Романов, правда, позвонил мне в некотором сомнении: «Правильно ли я сделал?», на что я искренне ему ответил: «Не переживай! Ты – командующий, и тебе поручено вести переговоры. Делай все, что сочтешь нужным».

В новом качестве Романов освоился быстро, но у него, как и у некоторых других генералов, не сложились отношения с Николаем Дмитриевичем Егоровым, человеком, несомненно, влиятельным, но грешившим барскими замашками и пренебрежительным отношением к тем, кто в иерархии государственной службы занимал более скромные места. Егоров Романова невзлюбил и не преминул мне высказать свое недовольство: «А.С., этот ваш генерал игнорирует мои требования. Я говорю: «Это должно быть так!» Он отвечает: «Я вам подчиняться не буду! Нигде не написано, что я вам подчинен!..» Жаловался на Егорова и Анатолий.

Я понял, что их взаимная неприязнь зашла так далеко, что даже Романов, всегда спокойный и деликатный, был вынужден давать сдачи столь важному кремлевскому сановнику. Защищая Романова, я предложил Егорову мирное разрешение конфликта: «Николай Дмитриевич, на самом деле нигде не написано, что Романов должен вам подчиняться. Это очень дисциплинированный и знающий свое дело генерал. Если он возражает, значит, на то у него есть веские аргументы». В то же время высказал свою поддержку и Анатолию: «Давай воспринимай все спокойно. В конце концов не Егорову решать, годишься ты в командующие или нет. Я знаю Егорова и знаю, чего стоишь ты. Поэтому работай спокойно!»

Не только я, очень многие ценили Романова. Помню, его хвалил министр обороны Павел Грачев, отметивший Анатолия после первых самостоятельных докладов командующих родами войск: «Романов у тебя, вот какой генерал, молодец!» Действительно, все, что поручалось ему, Романов, исполнял добротно и никогда не терял присутствия духа. За всю нашу совместную службу, может, только раз и услышал я в его голосе нотки тревоги, когда во время октябрьских событий в Москве он доложил мне об измене полковника Васильева. Позже радиоперехват переговоров, проводившихся в эфире, опубликовала, кажется, «Комсомольская правда», и там дословно было приведено короткое донесение Романова. Он еще сокрушался: «Какой же я дурак! И зачем я это сказал?» Я его успокоил: «Ну и что такого ты сказал?.. Как раз тебе я очень благодарен: в этой ситуации была нужна правдивая, реалистичная информация. Слава Богу, что сам сдержался и не понес в эфире матом… Спокойно тебе ответил: «Все понял». Хотя на языке вертелись совершенно другие слова».

Во время переговоров с боевиками самообладание Романова производило на чеченцев неизгладимое впечатление и позволяло шаг за шагом продвигаться к миру.

Разумеется, на переговорах в миссии ОБСЕ, где проходили встречи с Масхадовым и другими видными дудаевцами, в первую очередь решались конкретные вопросы сдачи оружия, выдачи пленных, разбор конкретных перестрелок и стычек. Но цели дудаевцев обусловили и их особое поведение на переговорах: кто-то из них специально опаздывал на встречи, кто-то начинал говорить о вещах посторонних. Но даже в этих условиях Романов старался выполнить свои обещания. С Масхадовым в конце концов у него сложились нормальные отношения. Конечно, насколько это было возможно. Но нельзя переоценивать его роль: Масхадов использовался только как военный специалист. Сам он, выполняя волю Дудаева, ничего не решал.

Философия самого Романова по поводу мира была понятна: «Воюя с бандитами, мы должны гуманно относиться к мирному населению. Если мы бездумно разрушаем дом, который чеченский крестьянин всю жизнь собирал по кирпичику, человек озлобляется, автоматически переходит к Дудаеву. Если же нам удастся решить вопросы мирным путем, то это для Дудаева страшнее выстрела. Не зря он по телевизору назвал меня своим личным врагом».

Отлично понимая и настроения чеченцев-мятежников, и простых жителей Чечни, Романов пытался использовать на переговорах все свои сильные стороны: терпимость, уважение к противнику и его аргументам, знание обычаев и психологии людей, с которыми почти ежедневно он за стол переговоров садился лицом к лицу. Например, чеченцы искренне считают, что мужчина не может показываться на людях неодетым. Что можно было сказать о наших бойцах, которые, не задумываясь об особенностях чеченского менталитета, из-за жары ходили полуголыми, что вызывало у чеченцев смешанное чувство удивления и неприятия. Романов это понимал, собирал своих офицеров и говорил: «Наши солдаты должны уважать традиции народа. Пусть оденутся. Я понимаю, что жарко, но это нужно сделать: своим видом они оскорбляют чеченских женщин!»

Такая гибкая, умная и доброжелательная позиция Романова начинала давать конкретные результаты. 23 августа 1995 года, в Грозном, после встречи с чеченской стороной, он вышел к журналистам и сообщил, что до 30 августа должен осуществиться процесс разоружения и отвод войск в Ачхой-Мартановском и Сунженском районах. «К этому же сроку, – добавил он, – будет осуществлен вывоз вооруженных отрядов из горных районов». Ответственными за это мероприятие с российской стороны был назначен генерал Павел Маслов, с чеченской – Казбек Махашев. Тогда же, в августе, Романов сделал заявление о том, что «оружие готовы сдать в Ножай-Юртовском районе и достигнута договоренность еще в четырех районах о том, что нужно прекратить боевые действия». Чуть помедлив, добавил: «Если, конечно, Дудаев не сорвет этот процесс…»

Прилетевший из Москвы Олег Лобов, назначенный представителем президента и являвшийся гарантом соблюдения соглашения, опирался на Романова и прислушивался к нему. Романов уже действовал как профессиональный дипломат – искал в Чечне новых людей. Тех, с кем можно было работать и договариваться. Прилетел Хасбулатов – он готов был работать и с ним. В этих заботах я оставил Романова 5 октября, когда вместе с Лобовым улетел в Москву на встречу с президентом. Правда, был он в этот день чем-то особенно озабочен, как будто что-то чувствовал. На мой вопрос ответил сокрушенно: «Да там опять не выполнили…» Но в его тревоге не было ничего необычного: так бывает, когда срывается задуманное, когда приходится распекать кого-то за огрехи и нераспорядительность. Тебе нехорошо на душе, а все к тебе пристают: «Что случилось?» Но Романов еще посоветовался по делу: «Ситуация тупиковая. Мне не удается убедить Масхадова. Нужно искать дополнительные варианты…»

Я улетел из Ханкалы 5 октября вечером, а наутро, как это было заведено, Романов позвонил мне оттуда и доложил обстановку. Еще раз он вышел на связь часов в одиннадцать, сообщил: «Я сейчас еду к Хасбулатову. Он мне позвонил, и мы договорились о встрече. Я думаю, у нас будет продуктивный разговор». Я ответил: «Как вернешься, доложи мне», и ждал его отчета. Чуть позже сообщил кто-то из главка внутренних войск: «Романов ранен». Потом вышел на связь генерал Виктор Гафаров, первый заместитель командующего ВВ МВД России, сообщил об эвакуации Анатолия Александровича во Владикавказ. Хорошо, что во время трагедии он был в шлеме и в бронежилете, иначе смерть была бы неминуема… Я всегда ему говорил: «Анатолий, ты должен быть защищен!» Зная его дисциплинированность даже в мелочах, я не сомневался, что он так и поступит.

Фугасный заряд, эквивалентный 30 килограммам тротила, был подорван около 13 часов 6 октября, когда часть колонны ВВ, включая «уазик» Романова, уже втянулась в тоннель возле площади Минутка в Грозном. Это был мощный взрыв, рассчитанный на поражение нескольких десятков людей. То, что это случилось в замкнутом пространстве, только усугубило последствия: взрывная волна, многократно отраженная от бетонных стен, буквально разнесла «уазик» в клочья. «В принципе он был убит», – скажет впоследствии о Романове начальник госпиталя имени Бурденко Министерства обороны Вячеслав Клюжев. Множество человек было ранено. Мне доложат, что среди разметанных взрывом человеческих тел Романова удалось найти не сразу. Его опознали только по ремню с генеральской пряжкой. Все его спутники, находившиеся в машине – помощник, водитель и охранник, – погибли на месте.

Есть особая справедливость в том, чтобы их имена не были забыты или как-то отодвинуты в сторону на фоне драматической судьбы самого генерала Романова. И потому, что этого никогда бы не сделал он сам, если бы удалось ему уцелеть. И потому, что ценность их жизни для нас ничуть не меньше: как и Анатолий Романов, они для нас – солдаты Отечества, сограждане, боевые товарищи. Их гибель для нас – невосполнимая и, действительно, безвозвратная потеря… Три человеческих судьбы – полковника Александра Заславского, рядового Виталия Матвийченко и рядового Дениса Ябрикова, находившихся подле генерала в командирском «уазике» – завершились в тот день, оставив без всяких надежд их родных и близких. Вообще, без всяких надежд…

Сегодня трудно сказать, на кого охотились диверсанты в этом грозненском тоннеле? Сказать, что мы были беспечны – нельзя: я в Чечне, чтобы запутать противника, часто отрывался от колонны. Бывало, уезжал на «уазике», дав распоряжение командиру БТРа: «Движение начнете через десять минут!» Так что колонна часто шла без меня. Трудно сказать, кого ждали эти люди, установившие фугасный заряд: я улетел накануне… У нас с Романовым был один позывной…