Текст книги "Тяжелые звезды"

Автор книги: Анатолий Куликов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 47 страниц)

Ввести федеральные войска на территорию Чечни планировалось в 5.00 11 декабря, и этот план был утвержден министром обороны.

* * *

Поздно вечером 10 декабря, после того как руководством операции были окончательно утрясены и согласованы все детали предстоящего дня, я собрал в штабе оперативной группировки внутренних войск ее командующего – генерала Романова – и командиров тех частей и соединений ВВ, которым предстояло наутро двинуться в Чечню. Про себя отметил: все по-офицерски собраны и спокойны. Докладывают уверенно, и видно по всему – каждый винтик военного механизма проверен. Своим офицерам, прошедшим многочисленные конфликты, я верю и с легким сердцем могу подвести черту: все мы – от солдата до генерала – к завтрашнему дню готовы!

Где-то в полпервого ночи, будучи абсолютно уверенным, что операция начнется в 5.00, заснул, не раздеваясь, в своем вагончике. За десять минут до пяти поднимаюсь, жду сигнала – сигнала нет. Чувствую, что-то произошло, что-то не заладилось… Позвонил на командный пункт армейцев: там поднял трубку начальник Оперативного управления СКВО генерал-майор Вьюнов. «Юрий Иванович, – спрашиваю, – а почему войска не начали действовать? Почему нет сигнала?» Ответ Вьюнова меня, честно говоря, удивил: «Ты разве не в курсе?.. В первом часу ночи, как только ты ушел, Митюхин попросил Грачева перенести начало операции на 8.00. Ровно в восемь мы и начнем…»

Тут я не выдержал, понес отчаянным матом: «Что вы делаете? Разве вы не знаете, что сегодня воскресенье, а значит, перекресток в Назрани, там, где авторынок, будет с восьми часов забит легковыми машинами? Войска там не пройдут!..» Вьюнов в ответ: «А.С., я уже ничего не могу поделать – таково решение командующего. Сейчас он отдыхает. Если хочешь с ним поговорить, звони позже».

Я не сразу сообразил – как это отдыхает?.. В моих колоннах все, кому положено – уже на броне и под броней. Одного негромкого слова, одного легкого движения руки достаточно – и сорвутся с места, пойдут батальоны ВВ – все страхи свои, волнения да предчувствия растворяя в скорости, в реве движков, в боевом азарте… Но одно дело – в пять утра пронестись по заспанным улицам ингушского городка, и совсем другое – тянуться в восемь мимо многолюдных кавказских базаров. Ясно как день, что уже минут через десять после начала движения неприятельский штаб будет извещен и начнет просчитывать ситуацию: наши маршруты, наши силы, наши намерения. Поэтому с Вьюновым, несмотря на наше доброе знакомство, я разговаривал жестко и категорично: «Юрий Иванович, срочно поднимай Митюхина!» Он ни в какую, мнется: «Нет! Да ты что?! Не стану я будить командующего…»

Я понял, что по телефону ничего не добьюсь, и сам отправился на располагавшийся неподалеку КП армейцев. Буквально влетел – каждая минута дорога – по лестнице и сразу же увидел вставшего из постели, а потому еще немного заспанного Митюхина. Времени на предисловия тратить не стал: «Как это понимать, Алексей?» Но командующий Объединенной группировкой был настроен вполне благодушно: «Ты понимаешь, ночью генерал N доложил, что один из полков еще не готов, и попросил перенести начало операции на три часа. Я в свою очередь об этом же попросил Грачева, и он со мной согласился. Чего ты горячишься? Все будет нормально!»

Никаких иных слов, кроме матерных, у меня не нашлось, чтобы совершенно точно выразить наболевшее и вертевшееся на языке. Сорвался: «Что вы творите? Если начинать, то начинать надо немедленно! Войска в готовности. Ну подними ты, Алексей, трубку… Давай, командуй!..» Митюхин сразу насупился, ответил сухо, не оставляя никаких надежд: «Нет, Анатолий, министру я звонить не буду». Ну что ты на это скажешь?..

Когда все началось, мои пессимистические прогнозы стали оправдываться один за другим с неимоверной быстротой: выяснив основные маршруты выдвижения войск, экстремисты успели перекрыть большинство дорог, собрав в наиболее уязвимых местах толпы враждебно настроенного населения. Под прикрытием этой толпы, состоящей в основном из женщин и подростков, боевики и действовали, имитируя «пикеты протеста» и «взрывы народного негодования». На Назрановском направлении, как раз возле упомянутого мной авторынка, колонна боевой техники сразу же напоролась на транспортную пробку. Пока наши водители пытались разъехаться подобру-поздорову с «Жигулями» и «Нивами», ингуши, многие из которых симпатизировали чеченцам, стали резать у боевых и транспортных машин тормозные и топливные шланги, прокалывать шины. А потом и вовсе подожгли несколько машин на мосту, и колонна застряла. К сожалению, это был не единственной случай.

Чтобы чувствовать нерв наступления и видеть всю картину целиком, я поднялся в воздух на вертолете. Взял с собой и видеооператора Валерия Жовтобрюха, наказав ему снимать все, как есть. Было хорошо видно, как четко, будто на учениях, шел по своему маршруту 81-й полк оперативного назначения внутренних войск. Решив, что с ним все в порядке, попросил летчиков развернуться и взять курс туда, где по моим подсчетам теперь должна была находиться колонна десантников. Гляжу, точно, идут, но в районе Верхних Ачалуков на их пути возникает группа гражданских людей, размахивающих белыми флагами. Вероятно, ингуши. Человек пятнадцать, не больше. На моих глазах колонна ВДВ, насчитывающая более семидесяти бронемашин, разворачивается и уходит в обратном направлении.

Вернувшись, вечером я отправился к Грачеву. Его командный пункт располагался в железнодорожном составе, где один вагон-салон занимал сам министр обороны, второй – Виктор Ерин, министр внутренних дел, а во всех остальных, тех, что попроще, работали и жили офицеры управления. В руках у меня была видеокассета, на которой в деталях были запечатлены итоги первого боевого дня. Ее я и показал Грачеву, прокомментировав содержание примерно так: «А теперь посмотри, Павел Сергеевич, как 15 ингушей развернули 75 танков…» Не знаю, какие меры потом принимал министр обороны, но выразительные кадры отступления колонны ВДВ с поджатым хвостом вызвали у Грачева совершенно оправданное недовольство. Ведь два часа до этого совершенно нормально двигалась эта колонна. Но вышли ей навстречу какие-то люди, сказали: «Дальше мы вас не пустим», помахали белыми флагами, и этого оказалось достаточно, чтобы повернуть вспять несколько сотен элитных бойцов.

Логика приказа и войны в таких случаях диктует единственный способ преодоления подобных препятствий: не останавливаться!.. Вот только в реальной ситуации, понятно, нелегко поставить себя на место водителя БТРа или стрелка, которому проще отдать себя самого на растерзание толпы, нежели выстрелить или задавить человека. Тактический прием, применявшийся боевиками во всех вооруженных конфликтах, начиная с Карабаха, был прост и чрезвычайно эффективен: сначала на боевые машины накатывалась волна истеричных женщин и подростков и только потом, из-за их спин, появлялись вооруженные мужчины.

11 декабря, под дагестанским городом Хасавюрт в подобную ситуацию попал один из батальонов Нижегородского полка оперативного назначения ВВ МВД России, в результате чего 58 военнослужащих внутренних войск были взяты в заложники, а четыре БТРа и один грузовик – захвачены и угнаны в Чечню. В этом случае действовали местные чеченцы-аккинцы, которые в Хасавюртовском районе Дагестана составляют большинство и от которых мы, по понятным причинам, не ждали ни деятельной помощи, ни сочувствия. Конечно, всех чеченцев-аккинцев равнять не стоит, но мы знали, что многие из них симпатизируют Дудаеву, связывая с ним надежды на выход Чечни к Каспийскому морю. Что часто эти симпатии бывают подкреплены конкретной помощью аккинцев в диверсиях против федеральных войск, митингами и иной пропагандистской работой против федеральной власти, а также контрабандным промыслом в приграничье.

Вот и теперь толпа «мирных жителей» намертво блокировала подразделение полка, который на самом деле ни в какую Чечню не собирался. На Хасавюртовском направлении предусматривалась лишь активная оборона на тот случай, если чеченские НВФ, вытесняемые из мятежной республики, попробуют прорваться в Дагестан.

Нижегородцы как раз и выдвигались на эти позиции из района Бабаюрта, когда один из батальонов попал в живой капкан. Окажись комбат решительнее, может быть, и удалось разойтись по-хорошему. Либо разойтись очень жестко, показав раз и навсегда, что нас не стоит испытывать на прочность. А в результате захват наших солдат в заложники, издевательства и побои, демонстративная отправка пленников в Чечню – «в подарок Дудаеву». Ситуация могла оказаться куда тяжелее, если бы не своевременные действия заместителя командующего внутренними войсками генерал-лейтенанта Станислава Кавуна, который был послан мной в Хасавюрт сразу после того, как стало известно о случившемся. Этот мужественный офицер, пренебрегая опасностью, вышел навстречу экстремистам и нашел убедительные аргументы, которые позволили вытащить из плена большинство наших военнослужащих.

Но если негативную реакцию аккинцев на любое появление российских солдат еще можно было как-то предвидеть и принять как нечто неизбежное, то массовые митинги и пикеты мирного населения на маршрутах выдвижения войск 11 декабря 1994 года можно было объяснить только потерей вот этих трех драгоценных часов в самом начале операции: весь первый день наши колонны останавливали не вооруженные отряды боевиков и ополченцев Дудаева, а жители придорожных городков и сел. Сначала ингуши в Назрани, потом уже чеченцы – в районе воинственных Самашек. Пока танки и БТРы лавировали между пикетчиками, пока разыскивались объездные пути и велись нервные, тонувшие в крике и эмоциях, переговоры – дудаевцы успели обработать данные собственной разведки, рассчитать все наши намерения и подтянуть силы на те направления, которые они считали опасными.

Выскажу предположение: если бы федеральные войска начали выдвижение именно в 5.00, как это предусматривалось планом, то, пожалуй, успели бы уложиться в жесткие рамки утвержденного Павлом Грачевым плана и смогли бы блокировать Грозный вовремя и со всех сторон. Но в силу известных обстоятельств мы не сумели в полной мере использовать фактор внезапности. Хотя по малочисленности и слабости дудаевских заслонов, встретившихся нам на пути и разбегавшихся при первом появлении боевого охранения, можно было судить о том, что Дудаев, кажется, до последнего дня не верил в возможность нашего похода в Чечню. Ведь первое вооруженное сопротивление – залп эрэсами из установки «Град» – по колонне, двигавшейся через Горагорск, через Долинское, дудаевцы нанесли только на Сунженском хребте. Несмотря на то, что боевики не имели никаких приборов наведения и прицеливались через ствол, к сожалению, этот залп оказался очень точным – мы понесли первые потери…

Так что соблюдать установленный темп движения войск с трудом удавалось лишь тем командирам, которые действовали на Моздокском и Кизлярском направлениях. Впоследствии северный маршрут (из Моздока) как наиболее безопасный стал основным. Хотя везде нам оказывалось упорное сопротивление и к Грозному наши колонны, неся потери в живой силе и технике, смогли подойти только через две недели и неодновременно. На злосчастном Назрановском направлении и вовсе удалось пробиться к городу, в район Андреевской долины с восточной стороны Грозного, не по федеральной дороге Ростов – Баку, как намечалось, а по той, что шла вдоль железнодорожной магистрали.

Точно так же – с большими трудностями – вышли войска к Грозному со стороны Аргуна и станицы Петропавловской. Даже беглого взгляда на карту хватало, чтобы понять, что по периметру города примерно половину Грозного к исходу декабря нам так и не удалось блокировать.

Северную, частично восточную и западную окраины города мы контролировали, а вот южную – нет. И получалось, что к моменту штурма боевики имели возможность беспрепятственно подпитывать свои подразделения техникой, людьми, вооружением и боеприпасами с этой, не перекрытой федеральными войсками, стороны. Часть дудаевцев вообще воевала вахтовым методом: пока одни отряды дрались в городе, другие уходили на отдых в район Комсомольского, Алхазурово, Аргуна и Шали. Через какое-то время происходила смена, и всякий раз нам противостояли относительно свежие силы противника. В изматывающих человеческую психику уличных боях, где каждую секунду человек ощущает себя уязвимым для пули или гранаты, где негде согреться, помыться или даже просто толком отдышаться – чеченские «пересменки» в бою являлись очень серьезным преимуществом.

Отправляясь в боевой поход, следовало помнить, что в окружении Дудаева, помимо откровенных бандитов, находились и вполне квалифицированные специалисты военного дела. Бывшие офицеры, подготовленные в военных училищах и в авторитетных академиях. Не утратившие навыков своего ремесла. Знающие театр военных действий до последней кочки на болоте. Обладающие интуицией. Отрывочная разведывательная информация о появлении наших колонн, стекающаяся из донесений и слухов, через какое-то время должна была сложиться на их картах в единую картину, расшифровывая которую можно было определить и силы, которыми мы располагали, и выбранные нами маршруты движения. В военном искусстве, как и во всяком ином, есть шаблоны. А на этапе, когда войска только выдвигаются, творческие фантазии командиров чаще всего ограничиваются такими банальными вещами, как наличие дорог, обеспечивающих заданную планом скорость движения. Понятно, что мы, например, двинемся по трассе Ростов – Баку, понятно, что мы будем входить со стороны Кизляра…

Оттуда, из Кизляра, должен был двинуться 63-й Ангарский полк внутренних войск. Полк оперативного назначения, находившийся под опекой бывшего тогда заместителем командующего войсками Северо-Кавказского округа ВВ МВД России генерала Михаила Лабунца. На этом направлении он координировал действия наших войск.

Все было предопределено и расписано планом, когда Лабунец связался со мной и попросил разрешения двигаться по иному маршруту – восточнее, по бурунам, через Терекли-Мектеб. «Провел разведку, – доложил Михаил Иванович, – там никого нет. Спокойно дойду до Червленной…»

Именно станицу Червленную должен был брать 63-й полк, чтобы в последующем держать под контролем переправу через Терек. Генерал Лабунец справедливо полагал, что неважно, каким путями он выйдет к цели, лишь бы пути к ней были безопасны, а цель – достигнута. Честно говоря, я не сразу согласился на этот план, но, поразмышляв, одобрил выбор Лабунца. Интуиция его не подвела: до самой Червленной полк прошел без боевого соприкосновения с противником и свалился, нежданный, чеченским боевикам прямо на голову.

Именно в затылок Лабунцу, уяснив выгоды этого маршрута, двинулись и армейские части, возглавляемые Львом Рохлиным. И именно там, под Червленной, 63-й полк вступил в первый для внутренних войск бой на этой войне, если не считать стычки передового подразделения 81-го Благодарнинского полка оперативного назначения с заслоном чеченцев, который встретился ему на пути. Разведчики его просто смахнули с дороги, и полк двинулись дальше.

По плану в первом эшелоне на двух направлениях из трех шли армейские части и образовывали первое кольцо блокирования Грозного со всех сторон. На удалении от них – от 15 до 30 километров – части внутренних войск должны были организовать охрану тыла, коммуникаций и наиболее важных сооружений. Что и было сделано в установленные планом сроки.

Разве что за исключением той задачи, которая первоначально ставилась 81-му полку оперативного назначения – пройти по правому берегу Терека, опуститься на юг в район Червленной, а дальше прорываться к городу Аргун, чтобы взять под контроль прилегающую к нему со стороны Грозного территорию. Сделать этого он не смог, так как по замыслу должен был действовать во взаимодействии с армейскими частями. Однако они отстали и не смогли оказать поддержку полку, когда выяснилось, что все переправы через Сунжу в районе Аргуна и Петропавловской заняты боевиками. 81-й пон (Полк оперативного назначения. – Авт.), как и другие части ВВ оперативного назначения, хоть и близок по численности к мотострелковому, но, в отличие от армейского мотострелкового полка, не имеет тяжелого вооружения, способного взламывать оборону противника, если он глубоко зарылся в землю, обложился бетоном и отстреливается из орудий.

Действовать иначе – это губить людей, у которых на все про все из артиллерийского вооружения имеются лишь взвод 82-мм минометов, «зушки» да «эспэгэшки» (Зенитная установка ЗУ-23 и станковый противотанковый гранатомет СПГ-9. – Авт.), которые не идут ни в какое сравнение с мощью армейских танков, гаубиц или реактивных систем залпового огня.

Поэтому я счел разумным оставить полк там, где он оказался: на высотах в районе станицы Петропавловской, откуда легко перекрывались подступы к городу. Удобная позиция полка предопределила успех всей северной группировки федеральных войск, которую возглавил генерал Рохлин: с господствующих высот его артиллеристы держали под контролем всю северную часть Грозного, а его собственные тылы и коммуникации на этом направлении надежно охранялись нашими бойцами от диверсантов, разведчиков и представителей прочих партизанских специальностей.

Но и эта – северная – группировка, продвигавшаяся наиболее успешно, подошла к рубежу в десяти километрах от Грозного только к 20 декабря. В целом на этап выдвижения и блокирования войскам понадобилось 16 суток вместо трех, которые планировались изначально. При этом вынужден повторить, что сплошного блокирования города по-прежнему не было, а то полукольцо, которое мы образовали на западе, севере и востоке от него – лишь частично, процентов на пятьдесят, перехватывало те транспортные артерии, по которым в Грозный теперь стекались боевики, боеприпасы, продовольствие и техника дудаевцев. Город был, по сути, открыт и готовился к обороне.

* * *

С этой реальностью надо было считаться, и оставалось только сожалеть о потерянных на старте часах и о том, что ни одна армейская колонна, шедшая первым эшелоном, – надо это признать честно – так и не смогла пробиться к Грозному вовремя. Прежде всего потому, что некоторые армейские командиры, еще не наученные войной и ее жестокими расплатами за любое промедление, попросту теряли время, вместо того чтобы решительно сметать встретившиеся им на пути заслоны и пикеты сторонников Дудаева. Особенно на территории Ингушетии, где оказанное нам сопротивление, без всякого сомнения, носило организованный характер.

Это не значит, что существовали какие-то очевидные признаки участия президента Ингушетии Руслана Аушева в этой войне, но как дипломатично и в то же время по-офицерски честно охарактеризовать позицию руководства этой республики, позволившую боевикам действовать в открытую против федеральных войск еще на подступах к Чечне?

Понимаю, Аушев может развести руками: дескать, не на всякой горной дороге его авторитет может быть принят во внимание, однако исчезновение из МВД республики более шестисот автоматов Калашникова, полученных в 1992–1994 гг. – факт сам по себе красноречивый и не нуждается в комментариях. Это оружие с незатертыми номерами вскоре, конечно же, всплыло: его находили возле убитых боевиков, в тайниках, в чеченских и ингушских домах. Вероятно, именно эти автоматы были в руках у тех ингушских милиционеров – сотрудников органов внутренних дел и бойцов из полка патрульно-постовой службы (полк был создан по инициативе Аушева и подчинялся лично ему), которые открыто выступили на стороне чеченцев.

Я не знаю, было ли на то молчаливое согласие главы Ингушетии, боевой приказ или нечто другое, но около сорока таких милиционеров были убиты в вооруженных столкновениях с федеральными войсками. Их привозили, хоронили и сразу же – задним числом – увольняли из российской милиции…

Впрочем, ни сам президент Ингушетии Руслан Аушев, ни Борис Агапов, бывший тогда вице-президентом республики, и не думали скрывать своих симпатий к Дудаеву. Возможно, что, помимо солидарности – явной и тайной, – в отношениях чеченского и ингушского президентов оставались какие-то только им двоим известные, но так и не выполненные до конца обязательства… У меня есть кассета, где Аушева, как школьника, отчитывает Дудаев: «Мой юный друг, что же ты так себя ведешь?..» А он сидит, понурив голову. Это было…

Но так или иначе, Ингушетия не стала аналогом Чечни в полном смысле этого слова. Думаю, возобладал элементарный здравый смысл: на своих хлебах крошечная республика долго бы не протянула. От Москвы Аушев получил для республики вожделенный статус оффшорной зоны, от Чечни – известные выгоды перевалочного пункта для краденых денег, товаров и людей. Вроде как тот ласковый теленок, что двух маток сосет… Сам Руслан Султанович, показав рукой на стоящий у него в кабинете телефон ВЧ-связи, как-то признался мне без всяких иносказаний: «Вот если я сам по нему не позвоню в Москву, он и месяц будет молчать, и два… Какая мне еще нужна самостоятельность, если я и так в своей республике – хозяин и царь?»

* * *

Все это время, пока мы входим в Чечню – я то в Моздоке, на КП, то в «вертушке», которая по законам военного времени летит низко, будто стелется над полями, но резко и круто взмывает там, где Ми-8 должен перепрыгнуть ЛЭП или перевалить горную гряду. Внизу наши колонны: чумазая, задубевшая на холоде пехота, контуженные водители, развернутые антенны командно-штабных машин, короткие, по-фронтовому сдержанные доклады офицеров.

Мое место на этой войне – не только штаб, но и грязное, разбитое бронетехникой поле… Мои слова – это не только приказ, но часто человеческая просьба, отцовский совет, генеральское напутствие…

Если представить себе группировку ВВ в самом начале войны как боевой корабль, находящийся в дальнем походе, то его полновластный и за все отвечающий командир – это генерал-лейтенант Романов. Его должность так и называется «командующий группировкой ВВ», и это его приказы имеют силу закона. Мои обязанности – это обязанности «старшего на борту», который, помимо того, что держит всю ситуацию в голове и не мешает командиру руководить операцией, вступает в дело в момент кризиса – в самый тяжелый момент.

Совсем не лишним является и то, что многих армейских генералов, которые в этот момент управляют действиями всей Объединенной группировки, я знаю лично. Вместе с министром обороны генералом Павлом Грачевым, начальником Главного оперативного управления Генштаба генералом Барынькиным, его заместителем генералом Леонтием Шевцовым и начальником Оперативного управления СКВО генералом Юрием Вьюновым (с ним я ругался по телефону утром 11 декабря) я учился в Академии Генерального штаба. Командующего войсками СКВО генерала Алексея Митюхина и начальника штаба СКВО генерала Владимир Потапова я неплохо знал по Ростову, где расположены и штаб военного округа, и штаб округа (ранее называвшийся управлением) внутренних войск МВД. Вот эти знакомства, эти многолетние контакты при всей их офицерской сдержанности все-таки ко многому обязывают в жизни и очень помогают на войне. Ну попрошу я в случае надобности у своего однокашника по академии артиллерийской поддержки для прикрытия вступившего в бой батальона ВВ, что ж, разве он мне откажет и не даст огня? Может, и не захочет, может, даже и зубами будет скрипеть от негодования, но в огне не откажет. Поэтому и тон наших разговоров хоть и официален, но нет-нет и появятся в нем простые соседские и товарищеские нотки: «Алексей… Анатолий… Юрий…»

Это тоже часть моих обязанностей: согласовать взаимодействие, где-то нажать, где-то поговорить на повышенных тонах. Романов хоть и заканчивал Академию Генштаба, но по ряду причин никогда не скажет Грачеву: «Посмотри, Павел Сергеевич, как 15 ингушей развернули 75 танков». А командующий внутренними войсками генерал-полковник Куликов имеет на это право, и не только по должности. Вместе учились, жили в одном доме, на учениях «воевали» плечом к плечу.

Но теперь и у нас почти каждый день стычки с противником… 17 декабря под Ассиновской погибли двое. 20-го – боестолкновение под станицей Петропавловской. Для эвакуации раненого вылетают две «вертушки». В 14.20 санитарный вертолет Ми-8 внутренних войск сбит на подлете к месту боя. Погибли весь экипаж и два офицера медицинской службы. В тот же день в засаду в самой Петропавловской попадает наша колонна: шла на подмогу к армейцам, но, не разобравшись на местности, повернула не там и втянулась в станицу. Дальше все по схеме: гранатометный огонь, многочасовой бой в окружении… Погибли десять бойцов, многие ранены. Это война, но я до хрипоты требую от своих офицеров: «Самое главное – берегите людей!..»

* * *

В один из декабрьских дней на моем КП в Моздоке появился до этого незнакомый мне генерал – Николай Павлович Кошман. Представился: из железнодорожных войск. Сказал, что привел с собой бронепоезд и имеет приказ во что бы то ни стало довести его до станции Ищерской. И уже оттуда действовать в направлении на Грозный и Гудермес.

В Ищерской – я знаю – еще сидят боевики, но приказ есть приказ, и я ставлю задачу своим людям: выбить к чертовой матери дудаевцев из станицы. Короче, сделать все возможное, чтобы бронепоезд, представляющий собой несколько платформ, загруженных ремкомплектами для восстановления железнодорожных путей и мостовых переправ, а также двумя БМП для обороны – добрался до места назначения и приступил к работе. Всякому было понятно: как только войска пойдут вперед вдоль раскуроченной железной дороги, кто-то должен все это подлатать и обеспечить движение по очень важной для нас транспортной артерии.

Важность задачи, стоящей перед Кошманом, заставила нас предпринять энергичные и довольно рискованные действия, чтобы внезапно захватить станцию. С рассветом была проведена успешная операция, сама станица взята под контроль, а боевики, потеряв в бою бронетранспортер и танк, который они в свое время отняли у оппозиции, отошли. Но отошли аккуратно, не теряя, видимо, надежду вернуть себе Ищерскую при первой же возможности.

Говоря откровенно, досталась нам эта победа с трудом, и в складывающейся обстановке все, что я мог сказать Кошману на прощание, так это: «Находишься вот тут, и не шагу назад!..» Каково же было мое удивление, когда уже вечером того же дня генерал Кошман появился у меня на КП с известием, что он отогнал бронепоезд на станцию Галюгаевскую. В спокойную во всех отношениях пограничную станицу Ставропольского края, где, конечно, никто не стал бы обижать ни этого генерала, ни его бронепоезд!..

Так примерно формулировалась моя мысль, пока сам я закипал от гнева. Моему возмущению не было предела: «Как это?! Да что вы такое говорите?! Да я вас расстреляю, если вы к утру не будете опять на станции Ищерской! Только ради вас я держу там ОМОН, но вы его бросили. Вы что, струсили?..» В общем, наорал я на него очень сильно, еще раз пообещав обязательно расстрелять, если бронепоезд вместе с ним самим внутри к утру не окажется на месте. На том самом, которое с таким трудом было отвоевано накануне.

От меня генерал Кошман выскочил перепуганный и очень расстроенный. Конечно, к утру он в Ищерскую не добрался, но к обеду был уже там.

Чуть позже, когда он зашел ко мне снова, сделав попытку как-то сгладить эту неудобную ситуацию, я ему сказал куда спокойнее: «Ты больше так не делай. Ты пойми, мы не можем так поступать: захотел – ушел… Получается, что ты бросил людей, которых я оставил тебе в поддержку. У них никакой артиллерии нет, и они ничем не прикрыты. А так – твоя бронетехника могла в случае чего ответить, не дать им пропасть. Как же так?» Говорил и видел: Николай Павлович искренне переживает и потихоньку адаптируется в боевой обстановке.

В последующем никогда никаких вопросов у меня к Кошману больше не было: все он делал добросовестно, и его работа была выше всяких похвал – и в Гудермесе, и на мосту через Терек, и в районе Червленной. Поэтому вполне понятно, что его заметили и пригласили в правительство Доку Завгаева как раз для того, чтобы организаторские способности генерала могли пойти на пользу Чечне, которая, словно железнодорожные пути, по которым некогда шел его бронепоезд, нуждалась в хорошем восстановительном ремонте, в талантливых инженерных решениях и крепкой дисциплине всех ее машинистов и кочегаров…

В случае с Кошманом произошло то, что и должно случиться с человеком на войне. Никто для нее не создан, всем приходится в какой-то момент задавать себе вопрос: «Да боец ли я в самом деле?» И честно самому себе на него ответить… Замечено: первый же бой, первые дни войны всегда очень четко сортируют солдат и офицеров, если доведется им пережить их и пройти через горнило. Если ответ отрицательный – никакой беды нет, и стреляться от стыда не надо. Просто отойди в сторону, собери чемодан и займись чем-то стоящим в мирной жизни. Если же ответ положительный, если, поборов все страхи и осознав ошибки, ты готов рубиться с противником до конца, значит, выйдет из тебя настоящий солдат. Только не паркетный, не образцово-показательный, а слепленный для боя – свирепого, жестокого, бескомпромиссного боя со всяким злом и с любой несправедливостью.

И тут совсем неважно, кто в каких чинах. На моей памяти один старший лейтенант, командир взвода, с криком: «Раненых не бросать! Прорвемся вместе!» запрыгнул на единственный уцелевший под огнем противника БТР и уехал, оставив восемнадцатилетних мальчишек на произвол судьбы, в окружении. В то же время другой человек – рядовой солдат срочной службы Евгений Владимирович Остроухов берет, по сути, управление боем на себя и стойко держится вместе с ранеными товарищами в многочасовом бою. Вот он, Остроухов, теперь офицер… Или другой случай. В одной из бригад не нашлось ни одного смелого офицера для того, чтобы возглавить колонну. Но колонну из двенадцати БТРов, двух топливозаправщиков и санитарной машины привел младший сержант срочной службы Валентин Михайлович Ковалец. Замминистра внутренних дел Михаил Константинович Егоров, как только узнал об этом, даже бросил в сердцах окружавшим его полковникам да генералам: «Где этот младший сержант? Выловите его! Если он согласен – представьте его к званию капитана!..»

Так в жизни бывает: для мирного времени нужны одни командиры, а для войны – совсем другие. Те, кто могут принимать решение в экстремальных ситуациях. Тот же Митюхин – вполне нормальный генерал, много лет отслуживший в группе советских войск в Германии и ставший там же заместителем главкома по боевой подготовке. Без всякого сомнения, на полигонах он показывал хорошие результаты, а тут, в Чечне, в обстановке по-настоящему боевой – что-то надломилось в его душе.