Текст книги "Тяжелые звезды"

Автор книги: Анатолий Куликов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 47 страниц)

Еще раз всплывает эта история позднее – в пору наших переговоров с Масхадовым и другими дудаевцами летом 1995 года. На одном из блокпостов был задержан и отправлен в следственный изолятор человек, называвший себя Курбановым, представителем Джохара Дудаева в Москве. Ну задержан и задержан: мало ли кого могли «зачистить» в ту пору в Чечне… Однако в дудаевской иерархии этот человек – позднее он и погиб вместе с Дудаевым – действительно занимал весьма значительный пост, и проблемой его освобождения немедленно занялся сам Масхадов.

Во время очередной переговорной встречи он попросил меня освободить Курбанова, хотя у того при задержании не оказалось даже паспорта. Я развел руками: «Ну как я могу его освободить? А вдруг он вовсе не Курбанов, а совершенно другой человек. Поймите, мы же не можем освобождать кого бы то ни было по звонкам или по просьбам товарищей. Если он тот, за кого себя выдает – его обязательно отпустят и без моих указаний». Масхадов рассмеялся: «Ну ладно. Честно говоря, будь моя воля, я бы этого сукиного сына вообще не освобождал!»

Я поинтересовался: «Почему?» «Да он однажды, – разоткровенничался Масхадов, – меня так подвел! Сообщил из Москвы: я, дескать, тут договорился, что применение авиации будет запрещено… Мы сунулись, а вы нам как дали!!!» «Как же, помню», – уже в свою очередь рассмеялся я и достал из папки текст переговоров Масхадова с Ястребом, который держал при себе на всякий случай. Хорошо понимал – произошло прямое предательство. А то, что сделано оно было руками президента, лишь подтверждало – из-за спины Ельцина действовал очень влиятельный кремлевский сановник.

Судя по тому, как разыгрывалась комбинация, чиновничьих сил этого человека вполне хватило на то, чтобы вся вертикаль военной власти, включая Верховного Главнокомандующего, будто опоенная дурманом, сочиняла, подписывала и передавала в войска приказ, способный погубить и искалечить несколько сотен своих же солдат и офицеров.

Поражал цинизм сделки. Казалось невозможным, что вольное или невольное предательство совершается в кругу людей, посвященных в самые сокровенные секреты государства. Я уже не говорю о том, что человек, продавший нас боевикам, мог открыто согласовывать с Масхадовым в буквальном смысле из Кремля этапы боевой операции против российских войск. Я ни секунды не сомневался в том, что Ельцина, скорее всего, просто обманывали, объяснив необходимость отмены боевых вылетов чем-нибудь правдоподобным.

Гибельные последствия измены удалось предотвратить. Вот только за руку хватать было некого. Любые разбирательства были обречены на провал: в конце концов не у президента же будет интересоваться генерал Куликов о мотивах его более чем странного распоряжения. Сказано: «Причин не объяснять!» Могло оказаться, что я своим вмешательством сломал чью-то сильную политическую игру или – скорее – политическую аферу, что могло повлечь за собой самые неожиданные и неприятные для меня последствия.

На случай таких напастей я и держал в кармане текст радиоперехвата. Произойти могло все что угодно… Но пока оставался у меня в руках этот листок бумаги – все-таки мог я защищаться и нападать.

Логика этого молчаливого противостояния не исключала и демонстрации наших возможностей самому Масхадову. Один из чеченцев – кажется, Идигов – восхищенно произнес: «Ничего себе! Ну у вас разведка работает!..» Я согласился: «А как же, конечно, работает!» В общем, этот радиоперехват на чеченцев произвел неизгладимое впечатление.

За те сорок пять суток, пока шли переговоры с чеченцами, мы пообвыкли друг к другу. Появились какие-то чисто человеческие отношения, позволявшие узнавать о наших собеседниках нечто большее, чем это оговаривалось протоколом наших ежедневных многочасовых встреч. Уже нередки были взаимные шутки, приватные беседы и неформальные договоренности. Поэтому я не удивился, когда один из чеченцев очень настойчиво и в то же время очень аккуратно дал понять, что хочет сообщить мне чрезвычайно важную информацию. Боясь чужих ушей и магнитофонов, увлек он меня прямо к работающему генератору, с помощью которого обеспечивалось электроэнергией здание миссии ОБСЕ. Только здесь он чувствовал себя спокойно и наконец выложил распиравшую его тайну: «Вы знаете, А.С., несколько ранее того периода, о котором идет речь в вашем радиоперехвате, нам поступило предложение от Коржакова прекратить боевые действия в обмен на три миллиона долларов».

Откровенно говоря, я своему собеседнику не поверил. Во-первых, вели себя чеченцы зачастую коварно: откровенно лгали, хитрили, не выполняли обещанного. Во-вторых, и представить себе невозможно, чтобы сам Коржаков, облеченный почти безграничным доверием президента, стал бы предавать Отечество за три миллиона долларов! Поэтому слова чеченца я сразу же отмел, посчитав их обычной дезинформацией противника. Мало ли кто чего наболтает?

Что в словах информатора действительно показалось ценным – так это его уверенность в том, что война в Чечне вошла в ту фазу, когда она становилась интересной для политических игроков кремлевского масштаба и приближенных к ним олигархам. Они раньше других осознали товарно-сырьевую значимость военных побед и поражений. Они поняли: победами и поражениями можно торговать. В этой биржевой по характеру игре на повышение или понижение акций военной кампании в Чечне действительно можно было урвать немалый капитал.

Для того, чтобы участвовать в этих торгах требовалось соблюдение двух непременных условий. Первое – принадлежность или близость к тем кругам государственной власти, где генерируются самые важные решения. Второе – надежный канал связи с высшим командованием боевиков.

Конечно, все зависело от ранга и физических возможностей продавца. Одних могли интересовать банальные деньги – за срыв какой-нибудь операции, за бесполезные переговоры, дававшие боевикам несколько дней передышки, за таинственные обмены заложниками и пленниками. Других – собственные политические перспективы, зависящие от намеченных на июнь 1996 года выборов президента России. На кону стояло многое: высокие должности, влияние, государственные дачи, машины с мигалками и телефоны правительственной связи, но в – принципе – те же деньги… Только очень большие деньги, судьба которых теперь находилась в руках чумазых восемнадцатилетних пехотинцев, которые по причине своего, как правило, рабоче-крестьянского происхождения не то что сотню долларов в руках не держали, но вряд ли могли похвастаться даже лишним рублем в кармане.

Рейтинг президента был низок. Его можно было «уронить» еще больше, спровоцировав массовую гибель собственных солдат. Это могло быть все что угодно: реванш боевиков в Грозном, расстрел большой колонны, провал какой-либо операции – все то, что могло вызвать в обществе чувство справедливого негодования или унижения, и как следствие – недовольство «бездарной властью». Наоборот, рейтинг президента можно было поднять в результате какой-нибудь чудесной «акции возмездия» против наиболее одиозных вождей мятежной Ичкерии.

В свое время каждый из этих способов будет применен на практике. Каждый прием будет строго увязан с политической конъюнктурой: «Сегодня – рано, завтра будет поздно…» За все будет заплачено человеческой кровью – где больше, где меньше, но заплачено сполна. И вот эту кровь, а не протокольно белые рубашки – вижу я на тех политиках, что иногда попадаются мне навстречу. Что тут сказать? Так уж устроена жизнь, что обыкновенный убийца, зарезавший в пьяной драке человека – куда более уязвим для закона, чем политический делец, погубивший сотни солдат ради денег или другой сиюминутной выгоды. Его схватить за руку почти невозможно: со всех сторон укрыт он властью, иммунитетом, тайной, отсутствием прямых улик, молчанием заединщиков. Все, что остается в таком случае – это положиться на справедливость иного, высшего суда, который, надеюсь, ничего не забудет и всем воздаст по заслугам…

* * *

Чем выше поднималась в горы война, тем сильнее занимали наши умы проблемы послевоенного мира. Казалось – перелом уже наступил. Казалось, что надежды на реванш, питавшие сопротивление, умирали с каждым часом нашего движения по Чечне. Прилетев в освобожденное село Ведено, я сам видел людей, чьи выбритые до белизны подбородки свидетельствовали о том, что они буквально на днях спустились с гор и распрощались с оружием.

Серьезным препятствием на пути к стабильности я считал отсутствие правовой базы, которая бы регулировала действия федеральных войск в Чечне, жизнь республики и ее жителей, только-только оправляющихся от последствий полномасштабной войны. Задавал себе вопрос: почему, собственно, не объявить территорию республики зоной чрезвычайного положения, что сразу же давало бы войскам и органам внутренних дел тот инструментарий мер, который годится для таких случаев. Зоной ЧП в свое время объявлялся район вооруженного конфликта между ингушами и осетинами, и я не видел причин, которые не позволяли бы применить что-то подобное и в Чечне.

То, что чрезвычайное положение не было объявлено сразу, еще в декабре 1994 года, объяснялось, видимо, тем, что поначалу планировалась лишь демонстрация силы. Но произошло то, что произошло, и ошибкой федеральной власти можно было считать такое положение вещей, когда территория войны и мятежа по своему юридическому статусу ничем не отличалась, скажем, от Саратовской области или Краснодарского края.

Я напрямую поставил вопрос перед своим министром Виктором Ериным и секретарем Совета безопасности РФ Олегом Лобовым: в республике нужно вводить режим ЧП. По этому поводу в Совбезе состоялось два совещания – на них был рожден проект соответствующего указа президента России. Сам по себе этот законодательный акт следовало рассматривать как объявление правил, на основе которых теперь должна была протекать хоть и полувоенная, но все-таки уже и полумирная жизнь Чечни.

Существовали очень серьезные сомнения, что гражданской администрации, воссоздаваемой в освобожденных районах, хватит сил и мужества противостоять тактике террора, которую применяли боевики. Любой чеченец, вознамерившийся сотрудничать с федералами, объявлялся ими коллаборационистом и подлежал уничтожению. В том же Гудермесе, накануне его освобождения, дудаевцы казнили несколько человек и прилюдно вывесили их тела, сопроводив нагрудными табличками: «Он хотел мириться с Россией». Так дудаевцы встречали федеральную власть. Так – угрозами и убийствами – пытались сломить чеченцев, решившихся бросить вызов бандитам.

Режим ЧП, который прописывался нами в указе, передавал всю полноту административной власти военным комендантам городов и сел, как и ответственность за происходящее на их территории. Далеко не всякий комендант был по зубам бандитам. А то, что не был он связан ни страхом, ни родовыми узами – делало такое управление более эффективным. Не скрою, при этом несколько ограничивались гражданские права населения. Однако по большей части касались они времени и маршрутов передвижения, и даже самый взыскательный критик не нашел бы в них даже намека на какие-либо этнические чистки или очередное переселение народов.

Не знаю, как складывался разговор Лобова с Ельциным, но, как мне потом объясняли в кулуарах, президент опасался, что в сложившейся ситуации указ не будет утвержден Советом Федерации. Впоследствии, когда в Чечне появились органы управления, возглавляемые сначала Саламбеком Хаджиевым, а потом Доку Завгаевым, некоторое противодействие введению режима ЧП осуществляли уже они. По понятным причинам им не хотелось делиться властью с военной администрацией.

Я оставался при своем мнении, что без режима чрезвычайного положения нам не удастся добиться сколько-нибудь серьезных результатов. Но честно делал все от меня зависящее, чтобы внедрить ростки гражданской власти в эту уставшую от войны землю. Доходило до того, что я лично привозил в Ведено на вертолете целый административный десант, включавший судью, милиционера, прокурора, главу местной администрации. Собирали с Хаджиевым людей, говорили: «Вот ваше новое руководство! Живите!» Но уже на следующий день все те, кого мы накануне развезли по районам, снова объявляются в Грозном и находят сотню причин, чтобы не возвращаться обратно.

К середине июня все районные центры Чечни находились под контролем федеральных сил и пришло время как-то налаживать жизнь: помогать семьям погибших, раненых, потерявших кров. Людям в таких случаях нужны не декларации, а конкретные дела. Нужны деньги – пенсии, пособия, заработная плата. Однако федеральная и новая республиканская власть вслед за войсками в чеченские села так и не пошла. До сих пор убежден – и тогда можно было наладить нормальную жизнь.

А так, что вышло: войска стоят… Стоят неделю, две, месяц… То корову украдут солдаты, то обстреляют машину. Где-то что-то продали, где-то что-то пропили. Как ответить после этого на простой вопрос чеченского крестьянина: «А чем вы лучше Дудаева?»

* * *

В этой обстановке прорыв диверсионного отряда Шамиля Басаева в город Буденновск Ставропольского края, отстоящий от границы с Чечней в 150 километрах, не кажется чем-то необычным. С точки зрения военного дела нападение на авиабазу понятно. Заслуженно называя Басаева бандитом и террористом, я все же не мог не отдавать должное его личным организаторским качествам и боевому опыту. С его батальоном мы встречались в Грозном. В том, как воевал он, чувствовалась рука умелого и дерзкого главаря. И это было неудивительно: еще недавно ведомые Басаевым чеченцы воевали на стороне абхазов и успели зарекомендовать себя в тамошних сражениях.

Думаю, что рейд Басаева по Ставрополью проводился с диверсионной целью, а конечной точкой маршрута его отряда был именно тихий город Буденновск. Вернее – его военный аэродром с располагавшимися поблизости вертолетным и истребительным авиаполками. Принимая во внимание то, что полки эти были боевыми и принимали самое активное участие в операции на территории Чечни, диверсия на аэродроме при любом исходе давала дудаевцам шанс быть услышанными во всем мире.

Тут не было и доли экспромта: шумная боевая акция загодя готовилась штабом сопротивления, и в череде событий, предшествующих трагедии, совершенно по-иному прочитывается записка Аслана Масхадова, которая была передана мне 9 или 10 июня – всего за несколько дней до того, как Басаев объявился в Буденновске. В этой записке, адресованной федеральному командованию, Масхадов писал следующее: «Прошу о встрече, нам нужно переговорить по поводу прекращения войны».

Это были дни наших решающих побед в горных районах Чечни, и, честно говоря, я не видел смысла в каких-либо переговорах, которые могли бы дать боевикам хоть день или час передышки. Ответил так: «С бандитами нам договариваться не о чем! Ни с кем из них встречаться не буду!»

Кое-какой опыт обоюдных переговоров у нас с Масхадовым уже был, и я хорошо понимал, что этот бывший полковник всегда очень прагматично использовал любое «окно» в боевых действиях: производил перегруппировку сил и подтягивал ресурсы. Никаких симпатий я к нему не испытывал, но офицерское прошлое этого человека все же давало мне право видеть в нем не только бандита с большой дороги. Еще в феврале я сказал ему откровенно: «Если мы с тобой, Аслан, сегодня не прекратим эту войну, она будет продолжаться очень и очень долго. Допустим, что вы все же останетесь у власти, но поверь мне – вы все равно между собой передеретесь…»

Но теперь мы взяли Ведено, успешно бились за взятие Ножай-Юрта и Шатоя, и мне не о чем было говорить с Масхадовым, который, однако, проявил настойчивость и с точно такой же просьбой обратился в миссию ОБСЕ в Чечне. Ее руководитель Шандор Месарош и Владимир Юрьевич Зорин, бывший тогда заместителем представителя правительства РФ в ЧР Семенова, приехали ко мне с просьбой организовать встречу, о которой их тоже просил Масхадов.

Такая активность чеченцев, да еще и попытка привлечь к переговорам столь серьезных людей – вызвали во мне иные настроения. Подумал: «А что, если решили боевики и впрямь заканчивать войну? В их положении самое время просить о капитуляции и – следовательно – о гарантиях, которые они хотят выторговать у нас в присутствии руководителя миссии ОБСЕ». Под таким углом зрения будущая встреча уже не казалась мне бесполезной, и по каналам связи мы условились провести ее 15 июня в районе села Зандак.

А 14 июня, как известно, отряд Басаева, насчитывавший около двухсот боевиков, совершил налет на город. Погибли люди. Как только чеченцы получили первый отпор и стало ясно, что к аэродрому им не прорваться, маски благородных разбойников тут же были сброшены и отряд Басаева предстал перед всем миром именно таким, каким он был на самом деле – бандой жестоких уголовников и террористов. Сразу вспомнились и настоящие подвиги Шамиля Басаева, в числе которых числился безнаказанный угон самолета в Турцию и игра в футбол головами убитых грузин на стадионе в Сухуми. Вот истинное лицо этого негодяя! Вот все его военные заслуги! Как только дали ему отпор в бою, немедленно укрылся за стеной заложников. В больницу, которую бандиты захватили вместе с обитателями и медицинским персоналом, было согнано множество людей со всей округи. Всего в руках захватчиков оказалось несколько сотен человек. В центре этого живого щита террорист Басаев теперь снова принимал живописные позы народного мстителя и борца за справедливость.

Волей судьбы я находился на периферии этих событий: мои функции ограничивались ведением боевых действий в Чечне, а тыловой Буденновск хотя и не входил в зону моей ответственности, но всем было понятно, что не с Луны, а из Чечни свалились на город эти боевики. Но разве мог я отстраненно наблюдать за происходящим? Конечно, ловил каждое слово, сказанное про Буденновск, знал, что там в связи с захватом заложников находятся и Виктор Ерин, и Сергей Степашин, руководитель федеральной контрразведки. И хотя все самое важное, что происходило в стране, сейчас совершалось в этом небольшом районном городе Ставрополья, встречу с Масхадовым я отменять не стал. Было важно узнать истинные намерения и, если надо, провести оперативную игру. К тому же оставались надежды на то, что верхушка дудаевцев начнет-таки переговоры о сдаче. Это могло бы переломить ситуацию и в Буденновске.

15 июня, как и договаривались, вместе с Зориным и Месарошем отправились в Зандак. В условленном месте минута в минуту встретились с Масхадовым, которого на этот раз сопровождали два брата Шамиля Басаева: родной – Ширвани – и какой-то двоюродный, имя которого я не запомнил. Наверное, потому, что мое внимание было приковано именно к Ширвани Басаеву, которого я увидел впервые и сразу же про себя отметил его очевидное сходство со старшим Шамилем.

По тону Масхадова сразу же понял, что вылазка Басаева в Буденновске и эта наша встреча, которую он буквально вымолил у нас, – события взаимосвязанные, заранее продуманные и по времени абсолютно согласованные. Замысел, вероятно, был следующий: 14-го Басаев проводит кровавую акцию за пределами Чечни и берет заложников, 15-го Масхадов в присутствии представителя авторитетной международной организации, каковой является ОБСЕ, выдвигает условия федеральной власти… Такой бандитский шантаж: циничный и подлый. Поэтому-то Масхадов держится так, как будто не у него, а у кого-то постороннего вчера мы отняли еще один районный центр Чечни – село Шатой. В идеологии его заявлений нет и намека на перемены: «Убирайтесь, уходите» и т. п.

В общем, мы уже собирались разъезжаться, когда Аслан Масхадов решился мне задать вопрос, по-настоящему его интересовавший: а как там, дескать, дела у Басаева?.. В смысле, какие перспективы… Им всем, включая братьев Шамиля, я так бесстрастно обрисовал ближайшее будущее всего террористического отряда: «Ну как дела? Он же не хочет освобождать заложников. Значит – будет уничтожен». А потом, обращаясь к Ширвани, предложил ему вместе со мной слетать на вертолете в Буденновск, чтобы образумить брата. «Ты только представь, – сказал я ему, – сколько там детей и беременных женщин! Сколько крови прольется, сколько слез, если дело дойдет до штурма!» И Масхадову, который хоть и гнул свою переговорную линию, но благоразумно не выказывал напрямик свою принадлежность к террористическому акту, я тоже дал возможность задуматься: «Аслан, ты пойми – поездка Ширвани может как-то повлиять на действия брата. Я думаю, ты должен отвергать такие методы».

Вижу – Ширвани откровенно боится. Масхадов отвел братьев в сторону и о чем-то посовещался. Говорит: «Они должны лететь вдвоем!» Я спрашиваю: «Почему?» Масхадов мне растолковывает кавказские обычаи: «Да потому что Ширвани – хоть и родной брат, но младший. Его Шамиль может не послушать. А вот другой, хоть и двоюродный, наоборот, старше Шамиля, и его слова значат гораздо больше».

Этот аргумент убеждает меня, но моя готовность взять их обоих вовсе не означает достигнутого согласия. Еще не все кавказские церемонии исполнены до конца: «А.С., вы нам гарантируете, что они вернутся?» Я решительно отметаю все горские страхи: «Даю вам слово российского генерала, что верну их живыми и здоровыми!»

Полетели. Я, правда, сразу же решительно пресек их попытку взять с собой оружие. Когда на несколько минут приземлились в Ханкале, чтобы высадить основную группу сопровождавших меня на переговоры людей, я позвонил Ерину и доложил: «Везу двух братьев Басаева, чтобы использовать их с целью освобождения заложников». Ерин тут же оценил мой полицейский расчет: «А что, давай, привози!.. Вдруг да поможет?»

В Буденновске сразу же повез их в здание милиции, где находился штаб по проведению операции. И Ерин там. И Степашин. И оба Егоровых: один – министр по делам национальностей, другой – заместитель министра внутренних дел. Завели братьев в кабинет и начали все вместе взывать к разуму, закладывая в их головы и души то, что следовало передать тем, кто в это время бесчинствовал в роддоме, отвлекаясь от казней лишь для того, чтобы дать интервью в прямом эфире.

Когда братья зашли в больницу, Шамиль Басаев, тут же вцепился в Ширвани: «Ты зачем сюда приехал? Я тебя убью!» Остыл только после того, как младший брат сказал, что его прислал Масхадов. Но и доводы старшего оказались бесполезны.

* * *

Трагедия в Буденновске всколыхнула все российское общество, только утвердив людей в мысли, что многочисленные правоохранительные структуры России не способны поставить надежные заслоны на пути террористов. Что террор – кровавый, жестокий, бессмысленный – отныне становится неизбежной реальностью и каждодневным ужасом для каждой российской семьи, как бы далеко от войны она ни находилась. Прорыв боевиков в мирный Буденновск, их кровавые бесчинства воспринимались всеми как пробоина в днище некогда надежного корабля. А самым трудным для ответа оказывался простейший вопрос – отчего такой поход дудаевцев вообще оказался возможен?

Как это ни горько признавать, но в обстановке, когда полномасштабная война в юридическом смысле считается миром, а режим военного, либо чрезвычайного положения не объявлен на законном основании – опасность масштабных террористических актов будет оставаться. Какими бы частыми ни были сети, раскинутые милицией, разведкой и контрразведкой, часть диверсантов обязательно просочится и в самую мелкую ячею. Опытные и обученные люди с подлинными документами на руках легко растворятся среди населения. Если надо, проведут хоть караван машин с оружием и взрывчаткой. И после событий в Буденновске всем нам не раз еще приходилось убеждаться в правоте этих выводов. И чувствовать на себе, как смертельно опасна для собственных граждан может оказаться нерешительность государственной власти, не нашедшей в себе сил называть войну войною, а значит – применять те законы, которые должны работать только во времена чрезвычайной опасности.

Если отбросить все мифы, все басаевское хвастовство, следует честно признать, что поездка боевиков на машине с обычным номером, с обычным путевым листом в кармане водителя, да еще на каких-то 150 километров по не пуганному еще Ставрополью не представляла никаких проблем. Став министром внутренних дел после упомянутых событий, я очень жестко провел с милицейскими начальниками почти поминутный разбор движения боевиков от границы Чечни до места, где они были вынуждены начать бой, и могу утверждать: ложью являются слова Басаева, где он утверждает, что купил всех попавшихся ему на пути милиционеров. Я не исключаю, что кто-то из сотрудников ГАИ пропустил подозрительный КамАЗ по беспечности, кто-то поленился предупредить о нем следующие посты, но я убежден – предательства, пособничества бандитам не было. Если бы кто-то из милиционеров догадался, что в кузове скрываются вооруженные люди, непременно поднял бы тревогу.

Но в этом «если бы» только вера в совесть людей, не больше… Остается фактом, что милицейские посты на дорогах бандитов прохлопали. Даже в 150 километрах от войны (по меркам автотранспортным – в двух часах от нее) демонстрировали спокойствие, достойное лучших времен. Все-таки еще с 9 января того же года, по данным разведки, Буденновск фигурировал в списке городов, на который могло быть совершено нападение.

Конечно, был он не первым и далеко не главным среди других, упоминавшихся дудаевцами в числе целей: информация о выдвижении групп террористов в различные районы страны поступала постоянно и в ней фигурировали и Астрахань, и Ростов-на-Дону. По слухам, тот же Басаев бесчисленное количество раз находился на пути к Моздоку, а Ханкалу и Северный боевики планировали захватывать каждый день. Истинные их намерения по-прежнему оставались неизвестны. Так что очередная информация о готовящейся акции в Буденновске накануне вторжения Ш. Басаева уже не казалась столь достоверной, как это было в январе. Держать войска в постоянной готовности на каждом из перечислявшихся направлений было просто невозможно.

Поэтому первый удар бандитов должны были принять на себя сотрудники внутренних дел: это их тяжелый хлеб, их работа, их прямая обязанность перед обществом во все времена.

Быстро был решен и вопрос о надлежащем вооружении милиционеров автоматическим оружием, так как «довоенные» нормы предполагали, что одного «Калашникова» вполне хватит на десять сотрудников. В районах, граничащих с Чечней, этого было явно недостаточно. Буденновский райотдел внутренних дел при этом получил 107 автоматов, которых, по нашим расчетам, должно было хватить на всех без исключения милиционеров. При желании с таким арсеналом можно противостоять даже мотострелковому полку.

Трудно сказать, о чем думал начальник районного отдела, когда все имеющееся автоматическое оружие велел запереть в ружпарке и запретил его выдачу. Но два автомата Калашникова при этом все же использовались на службе – на постах при въезде в Буденновск и при выезде из него. Два бессменных автомата, которые просто перевешивались с плеча постового милиционера на плечо сменщика как переходящий символ власти. И так по кругу… Вот и весь воинский порядок в кавычках. Даже в партизанском отряде такое показалось бы дикостью.

Когда все это вскрылось на коллегии Министерства внутренних дел, выводы последовали жесткие и крайне болезненные для некоторых руководителей ставропольской милиции. Причем коллегию (первую, проведенную мной в качестве министра) пришлось проводить в два захода: поначалу нужно было перебороть нежелание некоторых чинов разбираться в собственных ошибках. Выяснилось: никто из министерства в Буденновск не ездил, никто никаких расследований не проводил. Когда заместитель министра внутренних дел генерал Евгений Абрамов доложил мне об этом, я первое заседание коллегии попросту отменил. Сказал: «Когда будете готовы, тогда соберемся снова», и послал в Буденновск группу офицеров во главе с инспектором штаба МВД генералом Валерием Петровым. По горячим следам ей удалось реконструировать все детали трагедии, унесшей жизни и нескольких сотрудников милиции.

Проведенное через несколько недель новое заседание коллегии Министерства внутренних дел все расставило по своим местам. Честный разговор уже не путал настоящий героизм одних милиционеров с очевидным непрофессионализмом других. В результате последовали решительные меры, принятые поначалу за традиционные «поиски виноватых». Были человеческие обиды, рапорты об увольнении и безжалостное прощание с теми офицерами, на ком лежала часть очевидной вины.

Но я и сейчас не думаю, что тогда, на коллегии, была допущена какая-либо несправедливость. Скорее пришлось ломать те служебные стереотипы, что были рассчитаны на мирное течение жизни и никак не соответствовали реальной прифронтовой обстановке. На граничащих с Чечней северокавказских территориях теперь пролегал очень важный рубеж обороны, и кто, как не северокавказская милиция, еще вчера полукурортная и полусонная, должна была стать надежным заслоном на пути бандитского террора? Уроки Буденновска свидетельствовали: отныне мы не можем позволить себе облегченного отношения к службе. Отныне спрос становится жестче.

Басаев, говоря о подкупе постов ГАИ, конечно, имел в виду то, что денежная мзда милиционеру, несущему службу на «хлебной» трассе – стала обыденным фактом нашей жизни. Лично у меня эти слова бандитского главаря не вызвали и тени сомнения: конечно, что-то сунули «на лапу», если все это время, пока машина с бандитами шла к Буденновску, никто не удосужился заглянуть в кузов. Были и другие тревожные сигналы, свидетельствующие о том, что федеральная дорога «Кавказ», совершенно свободно используется и перевозчиками нелегальной водки, и теми, чей бизнес завязан на торговле оружием и боеприпасами. Став министром, я решил заново смоделировать ситуацию, напоминающую ту, о которой рассказывал журналистам Шамиль Басаев: провезти по трассе «Кавказ» заведомо подозрительный груз и нигде не засыпаться по дороге. Груз (в данном случае – два КамАЗа с водкой) должен был проследовать из точки А в точку Б, через все милицейские посты. Причем сопровождавшие его люди (переодетые офицеры милиции) в случае проверки документов или досмотра должны были убедить постового пропустить их дальше. Вот именно – предложить банальную взятку… И посмотреть, что за этим последует.

Замысел этой операции несколько отличался от обычных действий оперативников, когда нужно поймать за руку конкретного мздоимца. Не было меченых денег, не было арестов и обысков. Важно было понять масштаб придорожного взяточничества – всю картину целиком. И уже на основании этих данных определять, насколько коррумпированы сотрудники милиции и где находятся на трассе самые уязвимые бреши. Если постовой намекал, что вопрос может быть исчерпан с помощью определенного количества рублей, следовало безропотно их отдать. Может, даже поторговаться. В общем – вести себя естественно, как делал бы это любой экспедитор с «левым» товаром на борту. Скрытая видеокамера при этом аккуратно писала все разговоры, обоюдный счет денег, все, чем сопровождается передача взятки из рук в руки…