Текст книги "Тяжелые звезды"

Автор книги: Анатолий Куликов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 47 страниц)

Беркут-Ч – Президенту-ОЧ: Нет, народ тебе больше не верит, ты его обманул, и началась бессмысленная война, которая никому не нужна. Тебе преданы лишь несколько блохастых, ободранных, диких шакалов, которые, как и ты, хотят войны, а народ против всякой войны.

Президент-ОЧ – Беркуту-Ч: Я тебя уничтожу…»

И уже совершенно в других тонах идет разговор 3 августа 1995 года между Президентом и неким Орлом, который, по версии Масхадова, олицетворяет собой верных президенту Ичкерии людей:

«Время 18.30–18.40.

Президент: Ты подготовил своих черных?

Орел: У них все по-прежнему, даже лучше. Когда будем делать удар?

Президент: Я собрал 14 стай. Они готовы прыгнуть. «Гроза» будет по моей команде. До связи…»

Этот разговор – лучшее доказательство, что у Дудаева на уме. Он копит силы, он не оставил надежды нанести удар, он не желает признавать итоги прошедших переговоров. И хотя почти на наших глазах он чистит Масхадова за то, что тот отдает приказ прекратить боевые действия, следует признать, что всякий раз наша добрая воля, проявленная в отношении боевиков НВФ, нам же и выходила боком. Сейчас Масхадов огрызается, но правда состоит в том, что, даже рассорившись, полевые командиры через какое-то время снова выступали против нас солидарно.

Командные высоты

Можно сказать и так, что целый месяц после своего нового назначения я, находясь в Чечне почти безотлучно, продолжал пребывать в положении фронтового генерала. С одной стороны, я был министром внутренних дел России, с другой – обязанности переговорщика, возложенные на меня руководством страны, конечно, очень сильно привязывали меня к реалиям продолжающегося военного конфликта. Чтобы вести переговоры достойно – мало иметь полномочия и ранги. Надо досконально знать обстановку и предвидеть любые ее изменения. Нужно буквально жить внутри словесных конструкций, из которых в конце концов и могут сложиться какие-то соглашения, договоренности.

Необходимо проигрывать в голове и всевозможные реакции наших партнеров по переговорам: они не только коварны, но, как это свойственно матерым уголовникам, имеют выраженную склонность к аффектации. В то же время и они – живые люди. Их страшит расплата за содеянное. Поэтому почти каждый из них торопится получить неофициальные гарантии будущей безопасности: одни пытаются слить как можно больше ценной информации, другие откровенно торгуются. И все вместе набивают себе цену. Так что переговоры, если учитывать и их невидимую, закулисную часть – не прерываются ни на минуту.

Как бы велика ни была наша Россия, все же именно здесь – в Чечне – теперь находится ее самая болевая точка. Здесь еще не наступил мир. Здесь гибнут люди, а значит, нет для федерального министра, ответственного за правопорядок в стране, иного кабинета, кроме армейской палатки на нашей военной базе в Ханкале…

В то же время это месяц очень серьезных размышлений. Ведь в моей судьбе произошло нечто большее, чем обычное назначение на следующую по счету ступеньку карьерной лестницы. Не потому, что высота кажется головокружительной, а потому, что велика ответственность. За всю российскую историю на посту министра внутренних дел перебывало немало народа. Были среди них и крепкие профессионалы полицейского дела, и очевидные середнячки, имена которых помнят разве что ведомственные летописцы. Вместе с тем в перечне министров разных лет и эпох российской истории значатся фамилии Петра Столыпина, Алексея Рыкова, Феликса Дзержинского, Генриха Ягоды, Николая Ежова, Лаврентия Берии, Николая Щелокова, Виталия Федорчука, Бориса Пуго, Виктора Баранникова. Это только знаковые фигуры. О каждом из них в народе свои воспоминания – далекие и близкие, добрые и не очень. Представить себе, что в этом списке – в самом его окончании – появилась и твоя собственная фамилия, это значит крепко задуматься о том, какую память о себе ты оставишь и своим современникам, и грядущим поколениям.

Было бы ошибкой считать это министерское, это наркомовское место тихой безопасной заводью. Террористами убит Петр Столыпин. Из наркомов сталинской поры осуждены и расстреляны А. Рыков, А. Белобородов, В. Толмачев, Г. Ягода, Н. Ежов, Л. Берия. Два министра – Н. Щелоков и Б. Пуго – застрелились. Три министра в разное время – в 1991 году (Б. Пуго) и в 1993 году (В. Баранников и А. Дунаев) – впадали в мятеж. Большая часть министров, которых за двухсотлетнюю историю этого почтенного государственного ведомства насчитывалось чуть более шестидесяти человек – прославилась в Отечестве как труженики. Но были среди них и такие, с чьими именами связаны самые страшные злодеяния ХХ века: массовые политические репрессии и внесудебные расправы над миллионами ни в чем не повинных сограждан. Хочешь – не хочешь, но приходилось мириться с мыслью, что Ягода или Ежов, при которых мой отец был осужден за «подрыв кооперативного движения», и Берия, при котором он сидел, с формальной точки зрения были точно такими же министрами, и это за их рабочими столами буднично и просто решались судьбы людей, обреченных на казнь, лагерные отсидки, на голод, на разлуку с родными и близкими.

Не стану тратить время на исторические оценки и жизнеописание не знакомых мне лично людей: историей их судеб детально занимаются квалифицированные историки, одному из которых – Владимиру Некрасову, автору книги «Тринадцать железных наркомов» – я продиктовал часть своих воспоминаний. Уже для другой книги, в которой речь идет о министрах, занимавших свои посты в брежневскую, постбрежневскую, горбачевскую и ельцинскую пору отечественной истории.

Конечно, как любой человек, я радуюсь, если кто-то высоко оценивает сделанную мной работу. В то же время и устроен я так, что никогда не стану ломать себя ради должности или поста. Если путь к звездным высотам ведет через предательство, через интриги – мне не составит труда ответить прямо и бескомпромиссно: «В этом я участвовать не буду!..» Еще раз повторяю: меня выбрало время, и лишь ему одному я благодарен за рекомендации и положительные характеристики…

Но тем не менее среди прославленных и бесславных имен своих предшественников я должен был найти свое место. Не скрою, два имени в некотором смысле послужили для меня ориентирами. Во-первых, это Петр Аркадьевич Столыпин, о котором, кроме «столыпинского вагона» и «столыпинского галстука», осталась и добрая память как о государственном человеке – мужественном и неподкупном. Каждая минута его жизни была посвящена Отечеству, его интересам. И сегодня самой высокой оценки заслуживает его поведение, когда, предупрежденный о готовящемся на него покушении, он без тени страха продолжал исполнять свой долг.

Узнав, что в Саратовской области был открыт памятник Петру Столыпину, я послал устроителям этого мероприятия приветственную телеграмму. Жаль, что не удалось съездить туда самому, но хотя бы так я подчеркнул: имя и дело Столыпина до сих пор очень много значат для России и лично для меня.

Другой мой предшественник, деятельность которого на посту министра внутренних дел СССР, как кажется мне, принесла много пользы и стране, и милиции, и внутренним войскам – это Николай Анисимович Щелоков, генерал армии, руководивший МВД в течение долгих шестнадцати лет. Я не знаю доподлинно, что произошло в конце его, карьеры когда лишенный всех званий и наград, кроме боевых, он собственноручно поставил точку в своей судьбе, но, как и многие офицеры, подраставшие в пору его могущества – я видел и чувствовал результаты государственной работы Щелокова. Не мифы, а его дела я и возьмусь оценивать, отмечая прежде всего первые годы его руководства МВД страны. Строго говоря, только при нем офицер милиции почувствовал себя человеком: с именем Щелокова связаны и выплаты за специальные звания, и массовое строительство жилья для сотрудников внутренних дел, иные социальные гарантии. Если кто и возразит: дескать, это мелочи, достойные лишь внутриведомственной похвалы, но из таких мелочей и складывается репутация сильной системы, с которой десятки тысяч людей накрепко связывают свою судьбу. Они по праву гордятся своей работой. Своим социальным статусом. Без колебаний они идут в бой с преступниками, твердо рассчитывая на то, что их самопожертвование будет оценено по достоинству, а их семьи в случае гибели или увечья не останутся без помощи. Это очень сильный мотив. Без него все расползется по швам…

Не исключаю, что в последующем у Щелокова и были какие-то серьезные ошибки и провинности, обусловленные прежде всего его высоким положением в партийно-хозяйственной иерархии государства. В тот день, когда министром стал я, жизнь Николая Анисимовича Щелокова и его трагическая гибель уже являлись далекой историей и мало кого волновали. В нынешней исторической эпохе его имя, во многом мифологизированное и очень сильно запачканное – кажется только символом стагнации. Но я уверен, что всякого человека надо судить справедливо – без оглядок на посмертную славу. Хорошее должно жить и служить потомкам. Худое – если оно есть – тоже должно служить нам уроком и напоминанием, что каждому из нас когда-то придется подводить жизненные итоги.

Честно говоря, я счастлив тем, что должность министра внутренних дел никак не искалечила меня, а мне не пришлось повторить участь многих моих предшественников, из которых мало кто кончил добром… Я рад, что совесть моя чиста: нигде не сподличал, никого не обманул. И в любом уголке России, и за рубежом – мне нигде не нужно прятаться от человеческих глаз или оправдываться за ошибки и просчеты. Это я воспринимаю как кредит доверия, как запас собственной прочности на будущее.

Везде принимают меня радушно, и я чувствую, что в этом нет наигрыша или дежурного гостеприимства. Когда после своей отставки с поста министра я оказался по делам в США, директор ФБР Луис Фри, узнав о моем приезде в Вашингтон, прервал свой отпуск и устроил в мою честь прием в своей штаб-квартире. Так же и министр внутренней безопасности Израиля Агвидор Кахалани, когда я приехал в эту страну, мгновенно вышел на меня и сообщил, что будет обижен, если я не приму его предложения прийти на товарищеский ужин.

Хлопоты Фри и Кахалани по поводу моей персоны можно назвать и обычной вежливостью. Можно попробовать объяснить еще и прагматизмом западных «спецслужбистов», надеющихся выведать у бывшего и, возможно, обиженного властью министра какие-то новые «секреты Кремля». Но я-то видел, что это были искренние знаки внимания российскому генералу, имидж которого с их точки зрения непоколебим, а отставка никак не связана с позором, с грязью или бесчестием. В противном случае они бы оббежали бы меня за версту.

* * *

Это то, что касается своего места в списке руководителей российского МВД. Не стану скрывать, мне хотелось, чтобы время моей работы на посту министра не было ознаменовано никакими потрясениями. Это не значит, что следовало оставить в неприкосновенности очевидные изъяны системы, среди которых самыми серьезными мне казались и коррумпированность довольно большой части сотрудников внутренних дел, и низкая эффективность борьбы с преступностью, и бездушие, так часто проявляемое милиционерами к согражданам.

Технология министерской работы была мне в принципе известна. Все-таки до своего назначения я два с половиной года был заместителем министра, и этот ранг, помимо дополнительных властных полномочий, давал возможность неплохо изучить те направления деятельности Министерства внутренних дел, которые раньше не касались меня напрямую: уголовный розыск, борьбу с организованной преступностью, экономическими преступлениями и незаконным оборотом наркотиков и многое-многое другое.

Во-первых, в МВД существовало правило, предписывающее всем заместителям министра, если они не находились в командировке с ведома руководства, докладывать на еженедельном совещании, проводившемся по понедельникам в кабинете министра, обстановку, складывающуюся в зоне их ответственности. Я, будучи командующим внутренними войсками, в свою очередь информировал о наиболее крупных боестолкновениях с бандитами, происшествиях и потерях, проблемах материального обеспечения и планах на текущую неделю. Примерно также выстраивали свои доклады другие мои коллеги по министерству. Поэтому общая картина в масштабе страны была понятна всем и круг информированных лиц хоть и не был широк, но был достаточен для того, чтобы обеспечить взаимозаменяемость всех высших чинов министерства. За рамками таких докладов оставались какие-то совершенно секретные детали конкретных операций или политических решений деликатного свойства, но это никак не влияло на стратегию и тактику управления министерством.

Я много ездил по стране, знал многих руководителей субъектов Федерации и руководителей региональных министерств и управлений внутренних дел. Неплохо разбирался в обстановке на местах и не ленился интересоваться жизнью людей, которая была обусловлена территориальными, экономическими и национальными особенностями того или иного региона России.

Во-вторых, каждый из заместителей министра время от времени исполнял важную обязанность дежурного по министерству. А значит, принимал доклады от структурных подразделений, во что-то вмешивался, что-то утрясал, что-то брал на заметку. Жизнь страны, расположенной в одиннадцати часовых поясах, круглосуточная работа мощного министерского механизма – все это также сказывалось на кругозоре дежурного руководителя, когда в силу чрезвычайных обстоятельств он вынужден принимать быстрые и жесткие решения.

В-третьих, мне были понятны и близки те вещи, что лежат в основе полицейского труда – оперативной работы, следствия, криминалистики, организации патрульно-постовой службы. А в некоторых случаях, как это было во время освобождения заложников в аэропорту Минеральных Вод, мне самому приходилось возглавлять операции, которые уже нельзя было назвать войсковыми, а скорее – полицейскими, так как в них применялись в основном силы сотрудников милиции. Их тактика и их методы.

Все эти аргументы убеждали меня самого: «Справлюсь!» И не на уровне имитации, когда человек только хочет выглядеть как всамделишный министр, а так, чтобы принести реальную пользу и состояться в качестве настоящего руководителя огромного силового ведомства. Чтобы не шептались за спиной: дескать, назначен не по таланту. Чтобы не посмеивались втихаря над нелепыми приказами. Чтобы во всем оказаться достойным своих подчиненных – тех людей, что несут на себе тяжесть борьбы с преступностью и по-настоящему живут этой борьбой.

Были и аргументы «против»… Хотя я мог рассчитывать на поддержку президента и председателя правительства, но догадывался, что в политике и в экономике страны существуют запретные даже для министра внутренних дел зоны, куда, скорее всего, мне проникнуть просто не дадут. Либо ударят по рукам, либо попытаются связать «деловыми интересами» или «особыми условиями». Что это значит на деле, я еще не знал, но догадывался: несколько групп влияния, контролирующие самые доходные отрасли отечественной экономики и средства массовой информации, сейчас, пока я сижу в Чечне и торгуюсь с Имаевым и Масхадовым за каждый оружейный ствол, по крупицам добывают информацию обо мне. Был ли в чем замаран?.. На что «клюет»?.. Чья креатура?.. В какой шубе ходит жена?..

Наверное, был и элемент недоумения: как же, какой-то окопный генерал, и вдруг выбился в министры… В печати на всякий случай дали залп, но легко – для отстрастки, давая понять, что есть сила и посильнее силового ведомства, а мой удел – это солдатская лямка в Чечне и хулиганы на улицах. Большой бизнес, где обращались и разворовывались миллиарды долларов, где покупались и продавались государственные чиновники любого калибра, где как грибы подрастали так называемые олигархи, – по мнению участников высокой дворцовой игры – был вне моей компетенции. В ней все было запрограммировано, рассчитано и расписано на годы вперед… Сразу после президентского указа позвонил Коржаков, поздравил и пригласил отметиться в Президентском клубе на улице Косыгина. Держался он ровно и доброжелательно, хотя я понимал, что мое назначение, состоявшееся без его ведома, его несколько озадачило. Я ничем ему не был обязан, не был замечен в близости к определенным финансово-промышленным группировкам, и он еще решал, как воспринимать меня в должности министра: как врага, союзника или убежденного нейтрала?

И эти аргументы я проанализировал, и сам удивился их ничтожности. Я действительно ни в чем не был замаран и не собирался мараться в будущем. Боевая биография, обстоятельства моего назначения и собственные убеждения давали мне возможность оставаться слугой именно Закона – человеком, равноудаленным от любых финансово-промышленных групп и обслуживающих их политиков. Если в пиратской атмосфере сколачивания первых капиталов многое кажется аморальным, означает ли это, что другой человек, исповедующий мораль, должен отойти в сторону и в бессилии развести руками? Воли, чтобы противостоять любому нажиму, у меня было предостаточно.

Решил так: работать буду честно, а там посмотрим… Тактика прямолинейных ходов тут вряд ли поможет, но и заигрываться не стоит. Пока есть запас времени, стоит разумно использовать выгоды своего положения: реформировать те структуры министерства, которые в этом нуждались, расширить плацдарм и накопить информацию о новом для меня мире расхищения капиталов и государственного имущества – столь масштабного, что в денежном выражении оно равнялось годовому государственному бюджету Российской Федерации…

* * *

Начал я с того, что очень подробно побеседовал с каждым из начальников главных управлений и управлений МВД страны, которые «замыкались» непосредственно на министре. Заняло это три месяца, и каждая из этих бесед, касавшаяся, на первый взгляд, совершенно сухой темы – изменения организационно-штатной структуры всего министерства, – на самом деле представляла собой жизненно важную проблему для всей системы и всех работающих в ней людей. Как повысить эффективность каждого из управлений? Сколько должно быть в них людей и сколько эти люди должны получать за свой труд? Сколько генеральских, полковничьих, лейтенантских и сержантских должностей, а следовательно – какие служебные перспективы появляются или отнимаются у сотрудников милиции, служащих вневедомственной и противопожарной охраны, работников пенитенциарных учреждений, внутренних войск? Сколько техники и оружия? Сколько учебных заведений? Сколько продовольственных пайков и командировочных расходов? И еще многое другое включает в себя понятие организационно-штатной структуры – основы, влекущей за собой расчет и расходы бюджета. Ведь министерство, каким бы делом оно ни занималось, это прежде всего хозяйство. И как любое хозяйство, в том числе и домашнее, оно содержится в порядке или, наоборот, в разрухе. Может быть, не каждому человеку нравится сверять свои возможности с потребностями, но он все равно вынужден это делать каждый день. Иначе ему не свести концы с концами.

Вот точно так же, просто в иных масштабах, делает это и министерство. Но с той лишь разницей, что оно в своих расчетах не может себе позволить ошибиться даже на рубль: кому-то не хватит заработной платы, горючего для розыска преступников, жилья, компьютеров и т. п. Не говоря о том, что при выделении денег из государственного бюджета тебе, министру, не раз скажут скрипучим голосом: «Мы столько вам дали в прошлый раз!.. Где, собственно, результаты?..»

Это справедливый вопрос… Результат работы Министерства внутренних дел – это спокойствие страны. Не количество заключенных в исправительных учреждениях, а количество по-настоящему раскрытых преступлений. Нормальная работа тысяч предприятий, которым не нужно расплачиваться с бандитскими «крышами». Порядок на улицах. Перехваченные и уничтоженные тонны наркотиков. Выявленные коррупционеры. Возвращенные государству деньги и ценности, среди которых бывают и произведения искусства, ценность которых просто невозможно установить: ведь они являются достоянием всего человечества.

Повторяя всем известные истины, я хотел бы подчеркнуть, что именно рачительное ведение хозяйства является одной из главных обязанностей министра. Сам я не раз с благодарностью вспоминал профессора Академии Генштаба генерала Германа Кириленко. По его настоянию в свое время я взялся за изучение экономики и, защитив две диссертации, получил ученые степени кандидата, а впоследствии и доктора экономических наук.

Это случилось гораздо раньше, но экономические знания очень пригодились на министерском посту. И для того, чтобы осмысленно руководить денежными потоками и пресекать их разворовывание внутри министерства. И для того, чтобы эти деньги, направленные государством для обеспечения правопорядка и борьбы с преступностью – в конце концов дали ожидаемый эффект.

Когда в результате этих бесед и практической работы мне стали ясны все самые насущные проблемы МВД, я поставил задачу, чтобы каждое главное управление, входящее в министерство, подготовило свою концепцию развития – свое видение перемен, которые следовало провести до 2005 года.

На расширенном заседании коллегии министерства в конце августа 1995 года, где президент России Б.Н. Ельцин представил меня повторно и самолично, я доложил ему о замысле наших реформ. Он их одобрил, и уже 29 октября мы направили в Кремль коллегиально выработанную концепцию развития МВД. Реформы предлагались совершенно новаторские по духу, но в то же время учитывавшие лучший международный опыт.

На пути к реформам я не боялся приобрести в кругу коллег славу педанта и жесткого командира: был и остаюсь сторонником планомерной работы, когда и сам я, и мои подчиненные должны выкладываться, и выкладываться на совесть. Получается это тогда, когда каждый день, неделя, месяц рассчитаны по часам. Планирование своего времени для меня, как и для каждого армейского командира, является совершенно естественной вещью, к которой сызмальства приучают в военном училище любого курсанта. Ведь он по роду своей деятельности – педагог, а в учительском деле, где каждое новое знание должно лечь на фундамент уже усвоенного урока, без плана не обойтись.

Нет, не рабом плана или инструкции должен быть человек, но, что ни говори, дисциплина не является сильной чертой нашего национального характера. Отсюда и пословица: «В России чтут царя и кнут…»

В бизнесе, там, где заработок человека очень четко увязан с его работоспособностью и квалификацией, действует иной закон – закон материальной заинтересованности в результатах собственного труда. Там никто не станет держать лентяя или глупца, потому что лень и глупость никогда не приносят прибыли. В государственном учреждении, на государственной службе, там, где результат труда не всегда можно замерить рублевой линейкой, этот закон практически не действует. «Не стой, если есть возможность сесть. Не сиди, если есть возможность лечь» – в этом суть старого солдатского правила, которое мгновенно применяется на службе, если нет строгого контроля начальника и командира. Поэтому, внедряя жесткое планирование работы своих подчиненных, я преследовал одну цель – завести механизм контроля за повседневной работой. И курс лекций прочел своим генералам, разъясняя тонкости новой для МВД системы планирования и отчетности. И закончил его тревожными для многих словами: «Отныне быть посему. Я даю вам полгода на внедрение системы. Через полгода начну спрашивать строго и взыскательно. У кого не получится – тот будет уволен».

Эти мои действия были несколько неожиданно интерпретированы в средствах массовой информации. По всему выходило, что «солдафонское» требование генерала Анатолия Куликова зашло так далеко, что даже розыскники, в работе которых действительно много творчества и интуиции, – даже они – вынуждены вместо поимки преступников писать никому не нужные планы. Дескать, проверить гармонию алгеброй невозможно, а если это так, то нужно оставить творцам свободу самовыражения. Тем более, что оперативные работники и следователи и без того перегружены уголовными делами, и лишнего времени у них просто не бывает. Сообщалось, что «армейский» генерал Куликов замахнулся на святое и требует от оперативного состава ношения форменной одежды даже во время негласных встреч с агентурой…

Во всем этом не было ни слова правды: то, что касалось творческого вдохновения – все это осталось без каких-либо изменений и регламентирования. Половину центрального аппарата МВД составляют оперативные, оперативно-поисковые и оперативно-технические службы. Суть их работы как раз и заключается в том, чтобы действовать скрытно, ничем не привлекая к себе внимания окружающих. Это сыщики. Это разведчики, действующие зачастую во враждебной среде. Многие из них форму офицера милиции надевают только для того, чтобы сфотографироваться для служебного удостоверения. И совершенно немыслимо для них появление в форме на людях. Мало того, что за это они могут заплатить собственной жизнью, но они могут подвергнуть смертельной опасности и жизни своих информаторов в уголовной среде. Это понятно. У меня и мысли не возникало, чтобы менять установившиеся веками правила игры.

Другое дело – многочисленная часть сотрудников МВД, служба которых протекает в приемных, в штабе, в дежурной части. Там форменная одежда просто необходима, потому что она является непременным атрибутом принадлежности к силовой структуре. Это не кооператив сторожей, а государственное учреждение, в котором форма и знаки различия его сотрудников символизируют государственную значимость их дела и их ответственности перед законом. Дежурный майор милиции в Якутске во всем равен дежурному майору милиции в Москве. Офицер патрульно-постовой службы в Рубцовске должен выглядеть точно так же, как и его коллега, патрулирующий Арбат. Каждый из них олицетворяет мощную, сплоченную, дисциплинированную систему, способную непреклонно преследовать любого нарушителя закона, где бы он ни находился. Так устроена полицейская служба повсюду, и я не делал открытий, принуждая к ношению формы тех сотрудников милиции, которые осуществляют штабные, дежурные или представительские функции. Люди, обращающиеся в милицию за помощью, должны видеть, что в их делах участвует само государство, и оно не постоит за ценой, чтобы найти и обезвредить преступника.

Я видел, что наши люди стали собраннее, а пресловутые планы волей-неволей заставляли милицейских руководителей рационально рассчитывать собственное рабочее время и как следствие – требовать того же и с подчиненных. Не формально, а по совести. А вскоре, после периода недовольного ворчания, пришло понимание, что система вполне разумна и эффективна.

В то же время и у меня появился очень мощный рычаг контроля. Приезжаю, допустим, в N-ский СОБР (Специальный отдел быстрого реагирования. – Авт.), прошу: «А теперь покажите ваш боевой расчет…» Ну мне и показывают стандартные листки, где под копирку воспроизведены несколько элементов боевого порядка – период захвата здания, освобождение заложников из автобуса и что-то в этом роде. Спрашиваю: «А сейчас вы чем занимаетесь?» Отвечают: «Ничем». «Хорошо, – говорю, – ответьте мне, где сейчас вы должны находиться по боевому расчету?» Жмут плечами: «Где командир скажет, там и будем…» «Нет, – говорю я, – так нельзя! По всем правилам сейчас вы находитесь в положении дежурства на пункте постоянной дислокации. В любую минуту может последовать тревога, а у вас снайпер Иванов заболел… Кто, спрашивается, в это самое мгновение у вас выполняет роль Иванова?» Опять недоуменно переглядываются. Как же так? В этом и соль боевой службы и суть боевого расчета, где каждый знает свое место и свою задачу.

Бывает и так: нет Иванова, нет снайпера… Зато есть Петров – имеющий соответствующие навыки. Вот закономерное решение командира: «Значит, Петров, сегодня ты – снайпер!» Вот твой второй номер! По тревоге ты должен выезжать вот в этой машине! С собой, кроме собственной экипировки, берешь еще и эту… Понял? – «Так точно, понял!» И вот уже все на своих местах и, действительно, готовы реагировать на любую опасность не только быстро, но и со знанием дела. А как по-другому? Какая тут, спрашивается, разница между военной методикой принятия решений и методикой принятия решений в милицейском СОБРе? Да никакой!..

* * *

Я окончил военное училище, две военных академии, имею ученую степень и звание. Мне часто приходится читать лекции студентам, а потому знаю, насколько важно для любого человека вовремя выучиться в хорошей школе.

Став министром, с удивлением обнаружил, что ни в одном учебном заведении МВД при выпуске, например, не награждали золотыми медалями тех отличников, которые по праву заслужили эту высокую награду. В системе учебных заведений Министерства обороны это обычное дело. Каждый курсант училища, студент военного института или слушатель академии знает, что диплом с отличием и золотая медаль могут предопределить всю дальнейшую военную карьеру. Они – очень серьезный стимул, заставляющий человека учиться по-настоящему. Но почему, спрашивается, лишен такого права выпускник юридического института МВД?

Это частный вопрос. Но, как министр, я не мог не понимать, что в изменившейся общественно-политической ситуации, когда проблемы внутренней безопасности государства становятся едва ли не самыми важными, нельзя учить сотрудников милиции по устаревшим, не отвечающим реальной жизни шаблонам.

Одна из поездок в Германию только укрепила меня в уверенности, что система подготовки кадров для милиции может быть куда более гибкой, прагматичной и эффективной.

Будущий немецкий полицейский учится в полицейской академии только два года. Около десяти месяцев из них занимает стажировка в полицейском подразделении и чуть больше года – сама академическая подготовка. Из стен академии выпускается квалифицированный специалист, которому по плечу та полицейская работа, которая не требует особых знаний в области управления или стратегического планирования. Эта базовая подготовка, включая курсы по повышению квалификации, позволяет такому офицеру полиции расти до майорского, по нашим меркам, уровня. Дальнейшее продвижение человека по карьерной лестнице обусловлено уже результатами службы и способностями человека решать более масштабные задачи. У него появляется возможность учиться дальше.

Считаю такой отбор разумным и справедливым. В свою очередь и сам я не миновал ни одной служебной ступеньки. Каждый день работал, учился и доказывал свою состоятельность. Окончив среднее военное училище, я получил возможность командовать взводом, ротой и батальоном. Диплом Академии имени Фрунзе расширил мои возможности: от комбата я мог дорасти до командира дивизии. Оперативно-стратегическая подготовка, которую я получил уже в Академии Генерального штаба, позволяла в будущем претендовать на самые высокие должности в войсках и на государственной службе. Не будь у меня за плечами этой академии, никому бы и в голову не пришло назначить меня командующим Объединенной группировкой федеральных войск в Чечне.