Текст книги "Судьба. На острие меча"

Автор книги: Анатолий Гончар

Соавторы: Ольга Гончар
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Гончар Анатолий, Гончар Ольга
Судьба. На острие меча

Даже если все уже решено за Вас, помните: жизнь полна неожиданностей.

«Помни, ты должна молчать. Помни, долг превыше всего».

Шаги гулко отдавались в голове. Ноги давно привыкли к холоду камня, а тело уже не замечало окружающей стылости. Но тревожное ожидание, как всегда брало верх, отчего немилосердно колотило в приступах дрожи. Сейчас меня вновь приведут к нему в кабинет. Снова будут его вопросы, моя ложь, удары бича… А потом – опять холодный пол, привкус крови во рту, крики других узников, отчаявшихся и умирающих. Все, как всегда. А всего лишь некоторое время назад…

– Авель, ты здесь? – стук в дверь вывел меня из раздумий.

– Что?

– Авель, что-то случилось? – мама словно почувствовала, что что-то не так.

– Нет, все хорошо, – я поднялась с дивана, ставя остывший кофе на стол. Дверь открылась, и моя мама – леди Амертон – вошла в комнату. Она думает, у меня нет от неё секретов. Но я…

Я ей никогда не скажу, что случилось. Ей незачем знать, что мне поручено задание государственной важности. Пусть думает, что я еду на очередные учения. А в случае, если… На глаза навернулись слезы. В случае моей смерти, маме сообщат, что учения продлили на неопределенный срок. Да, я отчётливо понимаю, что едва ли мне удастся вернуться домой снова, но не намерена отступать.

– Мама, я сейчас… – голос предательски дрогнул. Нет, не в таком виде… Мама не должна заметить моих слёз. Шагнув вперёд, я остановилась и, стремительно развернувшись, почти бегом устремилась в ванную. Умылась. Вот так. Все. Вроде все. Почти неуловимый скрип двери. Этого и следовало ожидать – леди Амертон никогда не отличалась долготерпением.

– Авель, дочка?!

Вздохнув, я вернулась в свою комнату и, не доходя до её середины, остановилась. С напускной задумчивостью обвела взглядом книжные полки…

– Подойди ко мне… – мама поманила меня пальцем. Её не обмануть. Я подошла ближе.

– Ты уедешь… – молчание, – не отрицай, я знаю… Возьми.

Она сняла с шеи тонкую цепочку. На ней небольшой кулончик – камень, обрамленный серебряными листьями. Тонкий луч света, прошедший сквозь приоткрывшийся ставень, и камень сверкнул изумрудным всполохом.

– Это украшение передается в нашем роду от матери к дочери. В нем хранится память многих поколений, – мама замялась, не в силах говорить. Она плакала.

– Мама, что с тобой, мама? – в горле стоял комок, я чувствовала, что и сама сейчас расплачусь.

– Я… знаешь, я… – она вытерла слезы, но тут же по щекам побежали новые. – Просто мне кажется, что я увижу тебя очень нескоро…

Мама, моя каменная леди Амертон рыдала в полный голос. Она предвидела смерть отца, но не плакала. Просто старела на глазах… Сейчас же она рыдала. Боль, переполнявшая её сердце со дня гибели моего папы, стала просто невыносимой.

– Мама, ну, что за глупости! Конечно же, мы скоро увидимся… – я постаралась придать своему голосу как можно больше уверенности. Верю ли я в свои слова? Не знаю. Я надеюсь.

Мама взяла себя в руки. Слёзы высохли, словно их и не было. Леди Амертон претят человеческие слабости. Когда она начала говорить, её голос был твёрд и бесстрастен.

– Может быть ты и права. Будущее пока неопределенно, и, кто знает, возможно, на этот раз судьба будет к нам более благосклонна… – она умолкла, боясь сказать что-то лишнее. – А теперь иди, тебе пора…

Я согласно кивнула.

– Иди, – она нашла силы поднять взгляд и стряхнуть с глаз вновь нахлынувшие слёзы. – Иди и помни: линия судьбы ещё не вычерчена несмываемыми рунами неизбежности. Всё ещё можно изменить. В твоих силах изменить ВСЁ.

Я не стала ничего спрашивать, ибо знала, что ответа у неё нет. Будущее не выдаёт своих тайн, оно лишь приоткрывает завесу смутной пасторали разрозненных картинок и чувств.

– Я люблю тебя, – мама притянула меня к себе и снова расплакалась. Если бы она могла, она бы остановила, не отпустила бы меня никуда, но тогда неизбежное случилось ещё с большей неизбежностью. Уйти от начертанного судьбой нельзя, можно лишь, идя навстречу, подставить под удар щит своих сил и знаний, и тогда оно не будет столь гибельно. Но оно неизбежно…

Всё, ухожу, иначе тоже расплачусь. Слезы облегчают боль, но отнимают силы. А я должна быть сильной…

Прощай, мама! Прощай и прости…

Нет! Не прощай, до свидания!.. Я вернусь!

Я тоже тебя люблю, мама!

Орлик, нетерпеливо перебирая ногами, ждал на конюшне. Отделанная серебром сбруя блестела в лучах поднимающегося к зениту солнца.

– Госпожа, – конюх склонил голову в приветственном поклоне. Новенький, ещё не знает, что я не люблю церемоний. Но сейчас мне нет до них никакого дела. Уже скоро я буду во дворце. И если всё будет идти, как задумано, минуты моей жизни начнут последний отсчёт. Если ничего не изменится… А разве что-то может измениться? Нельзя обманывать саму себя. Уже не осталось надежды, но… Одна жизнь – разве это цена за счастье целого народа? Даже если она твоя? Гордость за выпавшую мне честь выше страха смерти. Я смогу, я не отступлюсь… Но руки слегка дрожат, и к горлу подкатывает ком нерешительности. К чёрту! Ногу в стремя.

– Но, – Орлик рванул с места, заставив меня отвлечься от обуревавших мыслей и полностью сосредоточиться на стремительной скачке. Мы промчались через ворота, едва не задев отскочившего в сторону стражника и продолжа путь по узкой улице. Бредущие по ней люди ещё издали уступали дорогу, испуганно прижимаясь к стенам домов. Не останавливаясь и не замедляя скорости, мы выскочили на перекрёсток, разделяющий город на четыре равные части, и по вымощенной розовым камнем мостовой проскакали мимо высоких золоченых ворот, за которыми тянулась дорога, ведущая к парадному подъезду королевского дворца. Миновав вторую триумфальную арку, я немного натянула правый повод, заворачивая Орлика, но почти не сдерживая его прыти, в сторону узкой улочки, уходящей в глубину старых, полуразрушенных кварталов города, постепенно переходящих в заросли заброшенного яблоневого сада.

Уже через пару минут я оказалась в тени деревьев и, перейдя на шаг, направила коня по едва заметной тропинке вдоль тенистых аллей. Скрывшись от посторонних глаз в переплетении ветвей, я придержала Орлика и легко спрыгнула на землю. Прямо передо мной, в, казалось бы, монолитной стене, угадывались очертания небольшой дверцы.

– Орлик, – я прильнула к шее своего боевого друга, и невольная слезинка скользнула по щеке. Только здесь, когда меня никто не видел, я могла позволить себе эту непростительную слабость, – ступай домой.

Я отступила на полшага в сторону и легонько шлепнула коня по холке. Друг несмело переступил с ноги на ногу.

– Ступай, ступай, – я ткнула ладошкой в его круп, и он нехотя затрусил в обратную сторону. Пробежав десяток шагов, конь повернул голову и тихонько заржал, словно прося вернуться.

Но я отрицательно качнула головой:

– Ступай, Орлик!..

Конь махнул хвостом и скрылся за деревьями. За него я не волновалась, дорогу он знает, а воры-конокрады, хм… это даже не смешно… на сбруе и седле – мой вензель, едва ли кто осмелится покуситься на коня лучшей воительницы Её Величества… Я снова посмотрела в сторону ускакавшего боевого друга и, тяжело вздохнув, шагнула к потайной дверце…

Меня уже ждали. Из-за нагромождения серых камней, прятавшихся в темноте буковой аллеи, показался низко кланяющийся, сухонький, одетый в рванину и, казалось бы, совершенно немощный старикан. Но королевский привратник Светазар не был ни немощным, ни нищим. Его старые, узловатые пальцы с легкостью разгибали подковы, под драными одеждами угадывалась легкая бронь, а в прорехе рубища поблёскивала рукоять дорогого кинжала.

– Госпожа, – Светазар, остановившись, склонился почти до самой земли, а когда разогнулся, на его лице не было ни капли почтения. – Идёмте.

Не дожидаясь моего ответа, он развернулся и бодро зашагал прочь. Я поспешила за ним следом. Он шёл, всё ускоряя и ускоряя шаг, и спустя минуту я почти бежала.

Наконец, он довёл меня до белой стены дворцовой башни, и мы остановились. Перед нами высился единый монолит. Ровная каменная поверхность без единой щели… Привратник осмотрелся по сторонам и, покопавшись в одеждах, извлёк узкий, похожий на стилет, ключ. Щель в стене всё же была. Втиснув ключ в едва видимую трещину кладки, Светазар привел в действие механизм, скрытый в глубине камня. Внутри заскрежетало, и стена стала медленно поворачиваться. Вскоре в ней образовалась прореха, достаточная для того, чтобы протиснуться одному человеку. Привратник, отступив в сторону, молча кивнул, и я шагнула вовнутрь. Каменная кладка сделала ещё пол оборота, и проём за моей спиной закрылся. Какое-то время я стояла в неподвижности. Глаза медленно привыкали к мраку. Я знала, что меня окружают королевские воительницы, но не слышала даже их дыхания. Наконец, мрак рассеялся, и я шагнула вперёд. Сомкнутые передо мной копья поднялись вверх – стражницы отступили, освобождая дорогу.

– Авель, передумай, пока не поздно, – королева Эвиль нежно погладила мою руку. В её взгляде – боль и сострадание. – Я уже жалею, что высказала свои мысли вслух… Ты лучшая. Лучше всех, но всё же… Как королева я не имею права заменить тебя кем-то другим… но, как подруга, прошу – откажись! Я не стану тебя неволить, – в голосе столько мольбы и отчаяния… но слёз нет. Королеве не пристало лить слезы.

– И не подумаю, – она упрашивала меня, казалось, целую вечность, хотя прошло всего несколько минут. Тщетно. Разговоры бессмысленны, у нас нет другого выхода. И я, и она это прекрасно знаем.

– Хорошо, – королева решительно выпрямилась, её голос вновь обрёл твёрдость, – пусть будет по-твоему. Но ты понимаешь, что это очень опасно?

Я кивнула. Мы обе знали, насколько невелики мои шансы. Эвиль сделала шаг в сторону, и её взор остановился на солнечном луче, пробившимся из-за прикрытых ставен.

– Авель, что бы ни случилось, – её голос вновь предательски дрогнул, – никто не должен узнать, что ты действуешь по моему приказу. Слышишь, никто! Ты должна выполнить задание. Иначе война. Кровь, пожары и голод. Тысячи убитых и угнанных в рабство… Мы еще слишком слабы для открытого противоборства…

Никто не должен узнать… Значит, она не верит в моё возвращение. "Ты должна выполнить задание. Иначе война". Но война уже идёт, хотя об этом открыто и не говорят: отравленные колодцы и сожжённые нивы, разбойничьи набеги и торговые препоны… Страна разорена и доведена до края, за которым только пропасть голода и мора. Лишь мудрое правление королевы сдерживает распад и хаос империи.

– Я всё прекрасно понимаю, Эвиль, но не откажусь от своего решения. Я не смогу сидеть в тылу, прячась за чьими-то спинами и ждать позорного плена и рабства. Это не для меня!

Королева вздохнула.

– Тогда поезжай в Яруск. Там ты должна встретиться с генералом Эльге Ламсом. Действуй по его указаниям. Мне же больше нечего тебе сказать, – она отвернулась. – Отправляйся немедленно и… – над нами повисла пауза, словно королева подыскивала нужные слова. Когда она продолжила говорить, голос её дрожал, – возвращайся…

Она по-прежнему стояла ко мне спиной, руки были прижаты к лицу, а плечи вздрагивали.

Я молча поклонилась и, развернувшись, быстрым шагом направилась к потайному выходу. В горле стоял ком, а на сердце давил камень.

Изменить внешность до неузнаваемости особого труда не составило. Привычно распушенные по плечам золотисто-русые волосы стянулись в высокий пук на затылке, на веки лег толстый слой сажи, а губы расплылись красной помадой. Два-три круговых движения свеклой и на щеках – яркий румянец. Не очень ровно, но зато эффектно. Посмотрев в зеркало, я увидела милую дурнушку из приличного дома. Хотелось взглянуть на того, кто узнал бы меня в этом образе. Если не считать шуршащие и сковывающие движения платья, то я вполне была готова к путешествию. Привычные брюки и кое-что из верхней одежды сложила в дорожную сумку. Меч пришлось оставить – не пристало девушке из хорошей семьи разгуливать со столь серьезным оружием. Но отказаться от узкого боевого ножа было бы верхом неблагоразумия. Его я прицепила к неширокому поясу, скрытому под надетой поверх платья туникой. Чехол с десятком метательных стрелок крепко затянула на лодыжке.

Задворками выйдя на рыночную площадь, я прямиком направилась к конному ряду. Слава богу, в торговой суете до меня никому не было дела: торговцы орали, нахваливая товар, покупатели галдели и, столь же громко кричали, возмущаясь что их пытаются обжулить. Меж теми и другими сновали вездесущие мальчишки, добрая половина которых успешно трудилась на воровскую гильдию. Я давно предлагала королеве переловить всех воров, а мальчишек-подручных отправить на перевоспитание…

…Королева хмуро улыбалась.

– Авель, политика слишком тонкая и сложная наука, – поясняла она, – чтобы вот так запросто предпринимать столь решительные шаги. Воры – неотъемлемая часть общества. Ты даже не представляешь, сколько народу кормится вокруг этих нарушителей закона. Если мы устраним хотя бы половину из них, то на плечи казны лягут заботы о тысячах обездоленных и нищих, по городу прокатится волна голодных бунтов. Тебе кажется, что воры наносят ущерб и страдания простым людям? Тебе жаль прозябающих в нищете? Запомни, ни один уважающий себя вор не станет гоняться за кошельком, в котором нет и десяти монет. Настоящий вор никогда не опуститься до того, чтобы украсть последнюю денежку у старой женщины или неимущего. Член воровской гильдии – это не та мелкая жуликоватая шушера, шастающая по площадям в поисках любой поживы. Они – воры – всего лишь перераспределяют ценности, имеющиеся в обществе, забирая у одних и отдавая другим. Что дурного в том, чтобы наказать беспечного зазнавшегося купца, похваляющегося заморским товаром или сбить спесь с молодой женушки фабриканта? Это наука жизни, а наука стоит дорого. На каждого вора работают десятки людей: от вихрастых мальчишек до убелённых сединами ветеранов, от нищих, просящих подаяния, до богатых лавочников, имеющих не по одному десятку слуг. Нет, Авель, мы не будем искоренять это зло, пусть даже законы и требуют этого.

– Но мы же время от времени отправляем на рудники пойманных воров. Мы даже казним их!

– Да, мы делаем это, – в голосе королевы не было ни тени смущения.

– Но ты только что говорила… – я растерялась.

– Да, мы делаем это, – повторила она, – мы делаем это, чтобы они не «зарывались», чтобы чувствовали на чьей стороне сила, чтобы не смели даже подумать о том, что можно позволить себе большее…

Разговор состоялся давно, но странный осадок на душе и пустота на сердце остались. Сейчас мне не было бы никакого дела ни до воров, ни до их потенциальных жертв, если бы один из крутившихся рядом мальчишек уже не прицеливался к висевшему на моем поясе кошелю. Видимо, одинокая девушка показалась ему подходящей кандидатурой для отъёма денег. Предпринять что-либо заранее я не могла, показать, что насквозь вижу его намерения, означало обратить на себя лишнее внимание. Оставалось лишь ждать, а уж в последний момент завизжать, изобразив полную беспомощность.

Когда двое кучерявых мальчишек вцепились друг другу в волосы и, меся друг друга, покатились мне под ноги, стало понятно, что сейчас начнётся… Но ожидаемого посягательства на кошелёк не последовало. Ещё через мгновение яростное лупцевание между драчунами закончилось. Они вскочили на ноги и, не оглядываясь, прыснули в разные стороны. Я украдкой огляделась вокруг, того мальчишки нигде не было, и мысленно развела руками – кто-то более старший и опытный безошибочно распознал потенциальную опасность, а может, что совсем скверно, и угадал во мне королевскую воительницу. Остаётся надеяться, что у него хватит ума не делиться своими соображениями и догадками с собратьями по ремеслу… Но во всём надо видеть положительное – теперь за свой кошель я могла не опасаться…

Конь мне понравился сразу. В нем, конечно, не было той чистоты кровей, что так бросалась в глаза в моём Орлике, но и он заслуживал поцокивания языком и восхищенных возгласов собравшихся вокруг знатоков. Чтобы протолкаться поближе, пришлось вспомнить некоторые старые навыки и немало поработать локтями.

В перипетии борьбы за передний ряд я не заметила, что настоящих покупателей на коня не было. Никто из восхищающихся зевак не спешил раскрывать толстые кошельки и наперегонки друг с другом отсчитывать тяжелые золотые монеты. Никто не торговался, пытаясь сбить непомерную цену. Может у коня существовал какой-то едва заметный, но явный изъян?

– Такой красивый девушка, – подал свой голос тщедушный кареглазый продавец, – хочет иметь такой красивый конь?

– Красивый? – стараясь сразу сбить цену, я окинула коня насмешливо презрительным взглядом, – и сколько сольди хочет господин за эту беспородную скотину?

Подбородок продавца вздернулся праведным негодованием. Потомок степных хызров1 знал толк в лошадях. Конь для степняка – жизнь. И безопаснее было бы оскорбить его жену, чем посмеяться даже над самой захудалой лошадью. Он хотел ответить, но, сообразив, что резкие слова – всего лишь прелюдия к торгу, сдержался. Теперь хызр натужно сопел и отвечать на мой вопрос не собирался.

– Сколько просишь за этого коня? – Повторила я, и смуглый продавец, ощерив зубы в щербатой улыбке, негромко выдохнул:

– Услугу…

Все возгласы вокруг на мгновение стихли. Конь мне понравился, но цена действительно могла оказаться непомерно высока. Услуга – формула старинного договора купли-продажи – могла означать всё, что угодно. В просторечии она выглядела как обязательство продавца предоставить оговорённое имущество в обмен на обязательство покупателя в определенный срок выполнить что-либо, то есть оказать продавцу ответную услугу. Проще говоря, покупатель отдавал себя в рабство на определённое договором, пусть и незначительное, время. Он мог оговорить, казалось бы, всё: и время, и срок действия договора, и характер услуг, от выполнения которых он мог отказаться, и многое-многое другое. Продавец либо соглашался с этими условиями, либо искал нового покупателя. Беда в том, что первый, в отличии от второго, всегда знал, какая услуга будет им потребована, ведь в договоре всегда имелись подводные камни, обойти которые покупатель был не в состоянии. И что бы не говорилось о взаимной выгодности подобного договора, в выигрыше всегда оказывался продавец (о случаях, когда наивные покупатели поплатились буквально всем, в столице ходили легенды). Договор закреплялся наложением чар, и разорвать его было невозможно. За отказом выполнить услугу следовала неотвратимая смерть…

Я, словно раздумывая, постояла некоторое время, переминаясь с ноги на ногу, затем коротко бросила:

– Условия?

– Твои, – холодно буркнул степняк и недружелюбным взглядом окинул собравшуюся вокруг толпу.

Народ, сочувственно поглядывая в мою сторону, стал медленно рассасываться по базарной пощади. Становиться свидетелями сделки не хотелось никому, так как никто не мог поручиться, что его не коснётся осколками договорной магии.

Итак, условия должна была предложить я, точнее зафиксировать на бумаге действия, от которых отказываюсь однозначно и безоговорочно. Вот ведь чёрт, всегда легче выкрутиться из условий, заранее определённых продавцом, чем писать свои собственные.

"Ну, что ж, я уж тебе расстараюсь! Такого понапишу, что ты невольно вынужден будешь оговорить свои собственные условия", – со злостью подумала я, усаживаясь за невесть откуда взявшийся столик. Пергамент лежал на столешнице, чернильница стояла рядом.

Значит так: "Я отказываюсь выполнять действия, сопряженные с посягательством на мою жизнь, честь и достоинство; отказываюсь воровать, грабить и совершать убийства; отказываюсь…" И так ещё тридцать три и три пункта.

Хызр взял в руки почти полностью исписанный свиток и быстро, пробежав его глазами сверху донизу, довольно кивнул. Странно. Значит, я что-то упустила? Что именно? Я мысленно перебрала все написанные мной оговорки и ограничения. Вроде бы всё верно, но почему продавец не выглядит расстроенным? Что-то здесь не так. Я ещё раздумывала, когда степняк поднёс к договору магический светильник. Пламя пыхнуло и мгновенно опало, на землю полетели небольшие хлопья пепла.

– Договор заключён, товар твой, – в руку легли кожаные поводья. – Услуга за услугу, – закончив ритуал этой фразой, степняк повернулся и опрометью кинулся вон с площади.

– Имя коня? Ты забыл сказать имя коня!..

– Верный, – донеслось сквозь возрастающий гул голосов.

Верный… Хм, не слишком подходящее имя для лошади, скорее собачья кличка… Но ничего не поделаешь. Верный, так Верный.

Зелёная тюбетейка торговца уже затерялась среди пёстрой толпы народа. Я же осталась стоять, растерянная, даже слегка ошеломлённая быстротечностью сделки. Ладно, что случилось, то случилось. Договор отменять поздно. К тому же, если продавцом и затеяна какая-то скрытая пакость, то со мной этот номер не пройдёт. Я тоже не так проста – магия на меня не действует, а значит и договор мне постольку-поскольку. Впрочем, неважно. Мне ещё предстояло запастись провизией и выбраться за пределы города.

А он бурлил своей повседневной суетной жизнью. По узкой мощеной камнем улице в направлении городских ворот двигался практически непрерывный, бесконечный поток телег, всадников и пеших. Втиснувшись в строй груженного мануфактурой обоза, я вполне уверенно приближалась к границе города. Навстречу текла, точно такая же человеко-лошадино-тележная «река». На узкой улочке, время от времени, телеги сталкивались, цеплялись колесами, и тогда поток, возмущённо ревя, замирал, чтобы затем с новой силой хлынуть дальше.

Уже перед самыми воротами мне удалось пристроиться к кучке праздных девиц, намеревающихся совершить дневную прогулку вокруг городских стен. Пока в окрестностях столицы было ещё вполне безопасно, и они могли позволить себе лёгкий променад под бдительным взором городской стражи.

Часом спустя Верный неторопливым шагом трусил по просёлочной дороге, унося меня всё дальше и дальше от стен Мирска.

* * *

Яруск – ставка генерала Эльге Ламса находилась недалеко – два дня пути. Вела туда широкая дорога, выложенная деревянным брусом. Вытесанные из мореного дуба, они некогда лежали единым монолитом, но годы взяли своё. Нынче одни вывернулись под копытами тяжелых боевых коней, а другие и вовсе сгнили и рассыпались в труху. Так что, проехав по дороге некоторое время и наглядевшись, как спотыкается мой конь, я, свернула на обочину и продолжила путь по узкой, но хорошо наезженной тропинке. Благо она, хотя изредка и виляла в сторону, но в целом уверенно вела в нужном направлении. Прильнув к гриве коня, я принялась возмещать убытки бессонных ночей своего славного боевого прошлого…

Разбудили меня приглушённые голоса. Разговаривали двое. И я уже никуда не ехала, мой конь стоял неподвижно и лишь время от времени прядал ушами. Не подавая виду, что проснулась, я чуть приоткрыла глаза и прислушалась. То, что бесцеремонно прервавшие мою поездку господа являют собой отнюдь не светских львов, было ясно по одному лишь запаху. Эти двое смердели так, будто только что вылезли из городской канализации. Но и представителями благородного ремесла золотарей они тоже не являлись. По всей видимости, данные господа были вылезшими из лесной берлоги разбойниками.

Первый из них, худой и рябой, держал Верного за поводья.

– А девка-то недурна! – сказал он, глядя в мою сторону.

Второй, толстый и бородатый, был столь увлечен копанием в седельной сумке, что только хмыкнул.

На что первый будто обиделся:

– Хорошая, говорю, девка.

Я подавила смешок. Конечно, хорошая. Я никогда в этом не сомневалась.

Толстый наконец-то оторвался от рытья в моей сумке и бросил на меня настороженный, а вместе с тем и презрительный взгляд:

– Хорошая-то она мож и хорошая, да вот только набор дорожный у нее странный… – он почесал бороду. – Портки мужские да топор… боевой…

Худой в свою очередь пошкрябал затылок и недоуменно уставился на своего «доброго» товарища:

– Странно. Зачем молодой девке топор?

– И правда зачем? – прищурился толстый.

– А чтоб с разбойниками разговаривать было сподручнее! – звонко ответила я и улыбнулась самой зловредной из моих улыбок.

Держащий поводья разбойник подпрыгнул и выпустил из рук поводья. Зато толстый остался невозмутим, но и он смотрел на меня уже с куда большим интересом.

– Как это, девонька? – прищурив глаза, спросил он.

– А вот так!

Я мигом спрыгнула с коня, попутно запустив руку в сумку и выдернув оттуда топор. Затем правой рукой перехватила рукоять поудобнее и сделала несколько взмахов. Как там нас учили? "Машешь ленивенько так топориком либо палицей и краем глаза смотришь на реакцию противника", – поясняла смешливая наставница, наблюдая, как мы пытаемся взмахнуть этим оружием хоть разик. Затем она удалялась в свой кабинет, где и рыдала от смеха. Но это было давно, поэтому сейчас я могла, не скрывая удовольствия, насладиться реакцией «противника». Оная порадовала. Сначала худой просто открыл рот. Затем, когда я сделала еще несколько выпадов, у него задергался левый глаз. Я же, почти рассмеявшись, чуть не пропустила атаку вытащившего палицу толстого. Продолжая отражать его удары, подумала, как комично это смотрится: высокая девка в столичном платье (вернее, в угоду моде, в целых трех) с топором и низкий (ниже меня на голову) толстый разбойник с булавой. По всей видимости это было действительно забавно, так как сначала присевший от ужаса на обочину рябой уже во всю давился от смеха.

Парировала удары бородача я минуты две. Потом это жутко надоело. Сказать, что он плохо дрался – не сказать ничего. Он дрался хуже пришедших на первое занятие девушек, которые в последствии возможно даже не станут воительницами. Но мимика… Он сверкал глазами и кровожадно демонстрировал оскал, брызгал слюной и рычал, и так далее, и тому подобное. Хватит. Он замахнулся в очередной раз, и булава, жалобно звякнув, улетела в кусты. Толстяк удивленно посмотрел на свои ладони, что секунды назад держали оружие, затем на меня. Я же, опершись на поставленный наземь топор, застыла на месте и вопросительно изогнула бровь. Бородатый с ненавистью глянул на мою персону, сплюнул на землю и, молча вытирая стекающий по лицу пот, подошел к худому, взял его за шкирку, что-то сказал, и они, ежесекундно оглядываясь, удалились с поля боя.

Убедившись в том, что горе-разбойнички скрылись за линией горизонта, я приняла нормальное положение и наконец-таки потянулась. Осмотрела свой топорик, с сожалением отметив, что на нём от столкновения с железом остались небольшие зазубрины. Плюнув и едва слышно выругавшись, вытерла лезвие об подол верхнего платья и, подняв полы, двинулась в сторону смиренно ожидавшего меня коняги…

Яруск встретил меня криками возниц, скрипом несмазанных телег, дымами бивуаков и запахом пшённой каши. Всё как везде: народ суетится, торговые караваны убывают и прибывают, солдаты королевской пехоты, расположившись на отдых, готовят пищу, только вот серых крестьянских армяков да коричневых ремесленнических рубах, многократ меньше, чем синих солдатских мундиров да зелёных офицерских френчей. Одним словом что ни говори, а приграничный город-крепость он и есть город-крепость, ни убавить, ни прибавить.

Резиденцией генерала Ламса было небольшое, обнесённое кирпичным забором поместье со стоявшим точно в центре зелёного лужка домом из красного камня. Ворота в усадьбу были распахнуты, вокруг никого не было, так что испрашивать разрешение войти было не у кого. Некоторое время полюбовавшись окрестностями и решив, что всё же не стоит терять время даром, я приблизилась к фасаду здания и от души постучала кулаком в дверь. Через мгновенье послышался шум отодвигающегося засова, створки отворились, и передо мной возник строгий на вид охранник. Он внимательно осмотрел меня с ног до головы и хмыкнул.

– Вы к кому? – басом спросил он.

– Мне нужно видеть генерала Эльге Ламса.

Охранник удивленно вытаращился.

– Он ждет Вас?

– Да, – сухо сказала я, сама не будучи уверена в оном.

Но ответ прозвучал убедительно, и несколько утомивший меня охранник открыл дверь:

– Тогда я провожу Вас до залы, – негромко сказал он.

Я неторопливо последовала за ним. Странно но охранник не спросил ни грамоты удостоверяющей мою личность, ни проверил наличия у меня оружия, ни… словом не сделал ничего. Генерал относился к своей безопасности с чересчур явным пренебрежением.

Зря.

Мы пересекли несколько галерей, прежде чем дошли до широких, открытых настежь дверей приемной его высокопревосходительства.

– Вы можете подождать здесь, – мой сопровождающий слегка наклонил голову и сделал приглашающий жест рукой.

Я шагнула в глубину ярко освещенного помещения.

– Позвольте мне удалиться, – донеслось из-за моей спины.

– Конечно, конечно, – обернувшись, я несколько помедлила и, решив, что одиночество пойдет мне только на пользу, согласно кивнула.

Он громко щёлкнул каблуками и исчез. А я, постояв некоторое время, в задумчивости присела на обитый бархатом небольшой диванчик и окунулась в омут мыслей. Так, что мы имеем? Постоянные столкновения на границе, известия об убитых гонцах на территории Камерлина, непонятные слухи о войне… Хм…

Внезапно мое внимание привлекла дивная синяя ваза, стоявшая на другом конце комнаты. Я встала и, подхватив шуршащие пыльные юбки, двинулась в её направлении. Ваза была изысканного винуэзского стекла, и то, что сделана она была в Камерлине, не вызывало никакого сомнения. Именно там был распространен узор из дубовых листьев, и только там его могли сделать из чистого золота. Я осторожно провела рукой по вазе. Под слоем пыли обнаружилась надпись из нескольких рун. Увы, прочитать ее я так и не смогла. Руны не были камерлинскими, это было ясно с первого взгляда – несмотря на постоянную вражду на территориях Рустании и Камерлина был единый язык. Впрочем, по эту сторону моря он был общим для всех. Я еще раз провела ладонью по рунам. Казалось, я где-то уже их видела…

– Генерал Эльге Ламс прибыл, – четко отрапортовал камердинер. От неожиданности ваза, которую я все еще держала, выпала из рук. Звук бьющегося стекла благодаря длинным полам платья стал тише, но лишь ненамного. Камердинер, совсем еще юный парнишка, с укором посмотрел на меня, но промолчал. Я скривила невинную рожицу, мол, это получилось совершенно случайно. Он же, в свою очередь, сделал вид, что ничего не заметил и, вздохнув, вышел из залы. А минутой позже пожаловал сам генерал.

Эльге Ламс оказался мужчиной лет сорока. Крепкого телосложения, со строгим выражением лица. Взгляд его умных выразительных глаз скользнул по моему одеянию.