Текст книги "Городок"

Автор книги: Анатолий Приставкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)

– Где же она? Семья?

– Ну, Петр Петрович, дорогой, это ведь когда было! – сказал старик и задумался. Но, вроде бы чувствуя какую-то неудобную недосказанность, добавил, что так уж вышло, что была у него там, на Ангаре, вторая жена, геолог, она недавно умерла. С ней-то он и прожил лучшую часть своей жизни. А дочка у него от второго брака, плод поздней любви, как он выразился, воспитывалась в Москве у тетки, то есть его сестры. Он мало ею занимался и чувствует вину за столь урезанную родительскую ласку. Деньги-то, конечно, ей высылал и как мог помогал и сейчас еще помогает, хоть ей двадцать седьмой год и она инженер...– А что инженер? – сказал дед Макар.– Вот она мне анекдот в письме написала. Мол, сапожник у клиента спрашивает, кем тот работает. А клиент отвечает, что инженером. Сапожник и говорит: да, тяжело человеку без специальности. А вот в наше время слово «инженер» – звучало! Инженер – это русский интеллигент, едущий в Сибирь для служения будущему нашего отечества! Август Адамович Вельнер, Малышев, Колосовский – они все инженерами поначалу были. Я в тридцатые годы в Ангарском бюро работал, Петр Петрович. С академиком Александровым встречался на Первой всесоюзной конференции по размещению производительных сил, с речью выступал. Мы, то есть Ангарское бюро, тогда отстаивали идею каскада крупнейших электрических установок на Ангаре и законно считали, что мы можем их построить. Перед войной мы даже начали работы...

Дед Макар так же неожиданно оборвал, как и разговорился. Может, он привык, что его мало слушали.

– Вельнер – тот, который... выступал на ГОЭЛРО? – спросил Петруха живо.

– Да, да,– подтвердил обрадованно старик.– А вы откуда знаете, Петр Петрович? В школе проходили, в институте?

– Ну кто же Вельнера да Александрова не знает? – уклончиво произнес Петруха. – Основоположники, так сказать.

– А вы сами-то не из тех ли инженеров, которых за специалистов не почитают? А? – засмеялся дед Макар хитровато.– Вот я видел нынешних. Зиму сидят в Москве, а как лето – собирают бригадку и в отпуск в Сибирь. Берут там, скажем, подрядную работу и за три-четыре месяца сколачивают гараж, к примеру, на БАМе или другой объект. Получают чистенькими и снова в Москву. У них зима – как санаторий на работе, они уже к новому лету готовятся... Иначе, говорят, не проживешь,– инженеры!

– Что же у них за отпуск такой, три месяца-то?

– Обыкновенный, за свой счет,– сказал старик.

– А если не отпустят?

– Совсем уволятся, чего им терять-то? Они на подрядных работах больше, чем за год сидения в институте, заколачивают. Дни и ночи, считай, работают. Но там взаправду работать нужно, а не загорать...

– Да, знаю я, какая работа в институте,– сказал Петруха.– У нас кибернетики тоже подхалтуривали.

– Так кто же вы, доктор Зорге? – опять спросил настырный дед Макар.– Вы, бог мой, и кибернетику знаете?

– Кто же ее сейчас не знает? – отмахнулся смешком Петруха и предложил прилечь поспать, так как весенний праздник солидарности решили они провести с Шоховым и Самохиным вместе, а для этого встать пораньше.

– Пролетарии всех стран, соединяйтесь? – спросил старик.

Шутник он все-таки был, это Петруха сразу, с первой встречи заметил. Но шутник шутнику рознь. Старик был добрый шутник, все-то у него выходило изящно.

– Так я с вами завтра объединяюсь, если вы не против,– добавил он и стал себе стелить на лавке постель.

Шохов разговора этого не слышал, иначе мог бы почерпнуть для себя и кое-что новенькое. Но он крепко, впервые, может, со времени отъезда из Челнов, спал и не видел никаких снов. Даже дома собственного во сне не увидел, хотя загадал на ночь, чтоб увидеть.

Зарю он проспал, а проснулся от гула трактора, потому что практичный Самохин не любил ходить пешком, если под рукой была своя «тележка».

Было решено не завтракать, а всей компанией идти к реке, там у костерка отпраздновать такой день. А практичному Васе Самохину, раз уж он на колесах, предлагалось, пока все дойдут до реки, сделать круг через город и прикупить чего-нибудь покрепче.

– Водки? – спросил Вася Самохин, впрочем для проформы, бормотуху он не обожал.

– Мне все равно, – ответил Петруха.

– А может, сухонького? – предложил дед Макар.

– Так погода-то, дед, еще мокрая! – воскликнул Самохин. Он нисколько не сомневался, что все равно дело кончится водкой.

– Бери на свое усмотрение! – крикнул Шохов.– А может, и Макара Иваныча за компанию прихватишь?

– Это почему же мне такие привилегии, Григорий Афанасьевич? – спросил старик, немного обижаясь.

– Так до берега-то далеко. А мы по-быстрому!

– Я к ходьбе привычный,– упрямо отвечал старик.

– Да и обувь у вас того... московская,– добавил Шохов.

– Садитесь, Макар Иваныч,– попросил Петруха.– Чего вам терять?

– Садись, дед! – крикнул беспардонный Самохин. – Вино поможешь выбрать! Я его только пить умею!

Так они и добирались до берега. Старик уехал с лихим Васей Самохиным, а Шохов и Петруха пешочком продирались вдоль ручья.

Дорогой Шохов спросил Петруху:

– Ну, как с дедом? Уживемся?

– Не знаю, как ты, – отвечал сухо тот.– А я уживусь. Я-то с кем хошь уживусь.

– Это что же, у меня характер уже не такой, да? – спросил Шохов.

– Да нет. Просто вы с дедом Макаром разные люди.

– Все люди разные!

– Старик о себе не печется,– продолжал Петруха.– Он обо всем человечестве сразу думает.

– Ну, так что? – возразил уязвленный Шохов.– Пусть себе думает. Он уже вон белый, а все без порток ходит, со своим человечеством-то.

Петруха молчал.

– Я так и понял, что он тебя накручивать против меня станет!

– Ну, что ты к старику пристал? – в сердцах сказал Петруха.

– Это он ко мне пристал! – произнес будто с обидой Шохов.– И к тебе пристал! Мы еще с ним хлебнем горюшка, вот увидишь!

– Он имеет право так думать,– примирительно добавил Петруха.– Он же никому не делает зла. Даже тебе.

– Я тоже имею право так думать, как я думаю. А он меня обличает, между прочим!

– Да это он вгорячах же!

– Он там в своей Сибири,– с каким-то необычным ожесточением сказал Шохов и своего голоса не узнал,– законсервировался. Он же там избежал трудностей, понимаешь?

– Ты считаешь, что в тайге легче жить? – спросил Петруха.

– Я не про физические трудности говорю! Впрочем, это его дело, как жить,– вывел Шохов, сразу успокаиваясь.– Лишь бы ко мне не лез, в душу. Тут я его не пущу. И в дом тоже не пущу. Вот мое слово.

Они вышли на берег реки. Утро было солнечное, прохладное, на крутых склонах проклюнулись мелкие желтые цветочки.

Ледоход прошел, но вода была высокая, желтовато-бурая течение было заметно даже на глаз.

Шохов почти машинально посмотрел вверх по течению, туда, где еще в день его приезда ничего не обозначалось, а сейчас уже торчали краны и берег был прилично срезан бульдозерами: там находился его водозабор. Правей из-за бугра поднимались на отшибе высокие белые здания Нового города, так называемого Зяба.

По берегу там и сям виднелись голубоватые дымки. А около ближайшего к ним костерка уже суетился темно-кудрявый Вася Самохин, а дед Макар собирал сушняк вдоль воды. Их ждали.

Постелили на землю брезент, принесенный Самохиным, расселись, стали готовить закуску самую что ни на есть мужскую: сыр, колбасу, селедку. Накрошили прямо на газету крупными кусками, хлеба нарезали, и тогда только практичный Вася Самохин принес из реки бутылку водки, с которой еще капала вода.

Дед Макар все ходил вдоль берега, собирал сушняк, его позвали.

– Чудной старик,– сказал Вася Самохин и посмотрел в его сторону.– Ей-бо, чудной. Я ему говорю: «Дед, берем «Пшеничную». А он вдруг спрашивает: «Она что же, из зерна?» Я говорю: «Конечно, дед, из зерна, только после того, как его лошадь поела!» А дорогой... Дорогой все про мускулы объяснял, что они от электричества у нас двигаются.

Вася Самохин привстал с бутылкой в руках, улыбаясь подходившему деду Макару, и крикнул:

– Дед, рубани им за электричество – отчего у меня мускулы сейчас бутылку открывают?

Дед Макар никак не отреагировал на Васину остроту. Он сбросил хворост, шляпу с кокетливым бантиком положил на траву и, крякнув, присел рядом, подвернув под себя полу пальто.

– Один из крупнейших биофизиков,– произнес он,– Сент-Дьерди, однажды сказал, что, по существу, не так уж велика разница между травой и тем, кто ее косит. Для сокращения мышц косца используются те же вещества, что и для роста травы,– калий и фосфат...

– Во дает! – воскликнул восхищенно Вася.– Дед, ты еще про электричество сказани!

– Отстань, Самохин! – хозяйски прикрикнул Шохов.– За что пьем?

– Так праздник же!

– Тогда поехали...

Все, в том числе и дед Макар, подняли стаканы и чокнулись с глухим звоном.

– Был у меня приятель,– сказал Шохов, выпив и отложив стакан в сторону.– Он водку Тимохой Шейниным называл. А как, значит, подымет рюмку, произнесет: выпьем, мол, за нас, грешных, потому что больше нас, строителей, никто не грешит...

– Прилично заливал? – спросил Вася Самохин.

– Было. Но он и строитель был классный. Таких сейчас нет.

– А чем тебе нынешние-то не по нраву? – спросил Самохин.– Вкалывают, да и пьют не хуже других.

– Пьют, это верно. Даже – лучше. Они еще вкалывать не научились, а это,– Шохов указал на бутылку, – за милое дело. Я в автобусе на работу езжу, так от моих соседей с утра несет. А раньше что-то я не помню, чтобы на работу выпимши-то ездили!

– Если человеку тяжело, как не выпить?

Тут подал голос и дед Макар, он спросил:

– А какая такая у человека тяжесть?

– Дед, тебе не понять,– сказал Вася Самохин.– Тебе уже легко. Ты на импотенции!

– Но все-таки?

– Водка способствует удалению стронция! Ты же ученый, ты должен знать! И потом, русский народ всегда пил, чего тут говорить,– и Вася Самохин налил по второй.

– Васенька, нас обманули, – сказал дед Макар.– Мы тут все – русский народ и все по-разному это делаем.

Но Самохин его не слушал.

– Я так думаю,– сказал он бойко,– что за новоселье Григория Афанасьевича надо выпить. А?

– Какое же это новоселье: в собачью будку переселился! – подал голос молчавший до сих пор Петруха.

– Но переселился же!

Шохов тост поддержал.

– Пусть не совсем новоселье,– произнес он.– Но в собственном дому. А еще осенью вот тут шлялся, в сумерках, место выбирал. Глядь, огонек в ночи горит и приветливо манит...

– Это кто ж, Петруха горел?

– Он песни распевал в избе,– сказал с улыбкой Шохов.– Как это там, про тещу... Улица! Улица! Что ж, Петруха, выпьем за улицу и новый дом? Как говорят, спасибо старому дому, а мы пойдем к другому!

– Так и у меня тогда новоселье,– хихикнул чуть захмелевший дед Макар.

– С тебя еще, дед, за прописку востребовать надо! – крикнул Самохин и выпил. И все последовали его примеру. – А хочешь, дед, я тебе новый дом выстрою? – спросил вдруг он.– Я правду говорю. Они тут чикаются, – он махнул рукой в сторону Шохова и Петрухи, – а я тебе халупу из опалубки в неделю поставлю, даже электричество проведу. Хошь? Ну, решайся! Дед!

– Васенька, – обратился дед Макар ласково, поблескивая весело своим пенсне. Он как будто бы не замечал «тыканья» и обращался исключительно на «вы».– Васенька, вы еще себе ничего не построили, только опилки завезли.

– А себе-то чего? – развязно выкрикнул тот. – Себе я всегда могу. Я вот деду предлагаю. Слышь, дед... Я суриозно.

– Отстань, – сказал Шохов.– Он же избу купил. Ты лучше мне из опалубки сороковок достань.

– Ну, прямо стихами заговорил, Гри... Гри... Григорий Афанасьич!

– Так достанешь, нет?

– На полы небось?

– А на что еще?

– Мало ли на что, – ухмыльнулся Самохин.– Вот, отгадай загадку: несут корыто – другим покрыто, что? Отвечаем: гроб!

– Все на свете – покрыто корытом,– в тон произнес дед Макар.– Это, Вася, вам другая поговорочка.

Вася Самохин снова разлил и выкинул бутылку в траву. Она покатилась по крутому откосу, плюхнулась в воду и закружилась по течению. Поднимая стакан и глядя на старика, он сказал энергично:

– Ты хороший дед! Хоть и в шляпе ходишь да еще в золотых очках! Про мускулы здорово объяснил. Хотя и без твоих объяснений этими рычагами двигаю. Еще и тебя научу. Но за мной, как говорят, не станет. Я тебе, дед, еще пригожусь. Я, может, тебе последним такси отработаю? В те края, где тишь и благодать, а?

– Все, Васенька, может быть. Поэтому не откажусь,– отвечал старик легко.

– Он меня, между прочим, спрашивает: почему, говорит, на служебном тракторе-то ездишь? А я ему ответил. Я ему свою калькуляцию выложил. Он ведь философ. Да вы все тут философы, между прочим! Даже Шохов, хоть Григория Афанасьевича я уважаю. Он пра-кти-чес-кий философ. Он из своей философии дело вывел.

– Ну-ну, так какая калькуляция-то? – подзуживал ехидный дед Макар, показывая мелкие зубы. Но глаза у него были, как ни странно, серьезны.

– А вот какая,– ощерился на деда Вася.– Из нас четверых я тут в чистом виде рабочий класс – один! Вкалываю, значит. И рассчитываю свой труд, за который по нынешним ценам моя жена Нелька могла бы мне мяса и масла купить, на триста шестьдесят рублей. Записали? Так. А заплатили мне в прошлом месяце всего-навсего двести восемьдесят. Ты слушай, дед, слушай, закусывать после будешь. Двести восемьдесят, запиши, если память дырявая. Так что же по моей калькуляции получается, а? А получается-то недоразумение, дед, так как недодали мне по кругу целых восемьдесят рублей. Законных восемьдесят! Значит, я должен сэкономить. На чем же, спрашивается? На транспорте, на жилье, еще на чем-то, да? «Жигулей» у меня нет, на такси мне недодали, да и такси подорожало – так? А я тогда на тракторе езжу, на государственном, значит, транспорте, то есть беру в счет своих, недоданных, восьмидесяти рублей. А там еще кому-нибудь опилочки завезу, опалубку-сороковочку на полы и – опять же – прибавлю. Что бы они там ни придумывали, свое я возьму! Вот моя калькуляция...– Вася вздохнул и добавил, понизив голос: – А если, предположим, цены увеличат? Да? Я и тут на стреме: к трактору прицеп привинчу. Я тоже калькуляцию набавлю. Потому что я ученый се-го-дня. Да! И меня на этом не объедешь...

– Васенька, Васенька, – спросил дед Макар вполне доброжелательно.– А кто это, объясни нам, несознательным: ОНИ? Кто – ТЫ, я уже понял!

– Эх, дед, думаешь, Вася глуп и не понимает, что ты мне вещаешь? Но Вася-то простачок! Он за бутылкой отведет сердце – вот она зачем, бутылка-то,– а потом пойдет за тебя и за всех других вкалывать!

– Вася,– негромко произнес Шохов, многозначительно взглянув на него,– не зарывайся. Ты спрашивал, что мне в нынешних не нравится, да? Так я тебе могу объяснить, что именно: нахальные вы все ребята.

– Григорий Афанасьевич,– попытался вмешаться дед Макар.

Но тот его не слушал, продолжал:

– Если не понятно, объясню, гражданин Самохин. Нагловатые, расчетливые, цепкие, прете, как на буфет. Нет для вас ничего святого. Не правда ли?

– Григорий Афанасьевич! – взывал дед Макар.

Но тут вмешался Петруха. Он закричал, хохоча по-дурацки:

– А ведь вы похожи! Вы чем-то друг на друга похожи!

Шохов недоуменно посмотрел на Петруху, на Васю Самохина и тоже вдруг засмеялся.

– Ну нет,– отверг он.– Вася меня по всем статьям переплюнул. Я калькуляцию свою и государственную пока не путаю. И вообще, я к Макару Иванычу на «ты» не обращаюсь. Мы хоть разные люди – не спорю, но я уважаю Макара Иваныча.

– Мерси, – произнес дед Макар и наклонил седую голову.

– Так и я уважаю! – воскликнул Самохин.– Дед, извини, что не так сказал, а?

– Так, так, Васенька, – успокоил тот, улыбаясь вполне естественно.– Поскольку мы с вами сошлись на корыте, есть предложение выпить, как говорят, тоже из одного корыта, потому что философом-то оказались вы... И – каким!

– Во дает! – с восторгом произнес Самохин и, сбежав под горку, к воде, извлек из ямки вторую бутылку водки. Он надорвал серебристую фольгу, разлил по стаканам и провозгласил: – Дед, пью за тебя!

– Макар Иваныч,– произнес Шохов и вежливо чокнулся со стариком.

– Дед Макар, чтоб ты долго жил и никакого «последнего такси». Наоборот, чтобы все у тебя ладилось, – сказал Петруха.

– И дом чтобы сладился! – крикнул Самохин.

– Но есть же у него дом! Он же избу покупает!

– Я знаю, что я говорю,– трубил свое Самохин.

Дед Макар поблагодарил всех и Васю Самохина отдельно, каждый раз чуть приподнимаясь, когда чокался. А выпив, встал, захватил стакан и пошел к реке. Трое сидящих посмотрели ему вслед. Теперь, со спины, особенно было видно, что стар дед и пить ему вровень со всеми было, наверное, нельзя.

Впрочем, постояв и поглядев на воду, он наклонился, зачерпнул воды, сполоснул стакан и вернулся обратно.

– Дружочки мои, – сказал он с бледной улыбкой.– Здесь хорошо. И потому что с вами, и потому что с рекой, а я всю жизнь на реках провел. Но есть у меня деликатное предложение: пойти в город и закусить горячим обедом. Тем более что в столовой заведующая – моя добрая приятельница Галина Андреевна, она хорошо нас накормит. Как, уважаемые коллеги?

Предложение было принято сразу. Деда Макара снова посадили на трактор, а Петруха и Шохов пошли следом. Вася Самохин, по просьбе наших друзей, не лихачил и вел машину осторожно.

В столовой, совсем пустой по случаю праздника, они снова заказали вино, каких-то котлет с картошкой, а Шохов и дед Макар еще и по порции московского борща с колбасой.

Вышла к ним средних лет красивая женщина, строгая и ласковая одновременно. Деда Макара она поцеловала в щеку и поздравила с праздником, остальным приветливо подала руку.

Дед всех представил, называя даму Галиной Андреевной, но присовокупляя, что она же Гавочка. Так, мол, произносит ее имя картавый директор урса, и если нам, грешным, будет тоже позволено так называть, мы даже с превеликим нашим удовольствием воспользуемся, потому что, милая Гавочка, путь к сердцу мужчин, таких, как мы, лежит только через желудок, и вы, судя по вашим замечательным обедам, вполне нашли этот путь! Мерси! Мерси!

И опять дед показал себя перед всеми как несколько болтливый, но прелестный собеседник и прекрасный кавалер, так что можно было только удивляться, откуда в нем сохранилась такая прыть.

Галине Андреевне объяснили, что день у них сегодня, можно сказать, особенный, потому что накануне и Шохов, и дед Макар переехали в новые жилища. Ей объяснили, где это находится, а возбужденный вином, но и, кажется, красотой заведующей Самохин Вася предложил и ее перевезти на участок.

– Хотите, Галя,– он и тут не удержался от фамильярности,– я вам домик сколочу? Я по правде, а?

– Хочу,– сразу согласилась с милой улыбкой Галина Андреевна.

– Они вот смеются, а я и вправду могу за неделю построить, я деду предложил, а он отказывается, чудак!

– Нет, я не откажусь,– произнесла опять же с улыбкой Галина Андреевна.

Тут все поднялись и стали с жаром ее убеждать, что это так хорошо, когда она поселится с ними рядом, и насколько лучше жить в своем домике, чем в городе.

– Да у меня в городе ничего и нет,– с улыбкой объясняла прекрасная Галина Андреевна.– Я хоть сегодня... Верно говорю.

– Сегодня так сегодня! – крикнул заводной Самохин.– Предлагаю осмотреть будущую усадебку нашей Гали... Галины Андревны то есть!

Все громко прокричали «ура».

Тут же было решено, что Галину Андреевну Самохин тоже возьмет с собой в трактор. А Петруха и Григорий Афанасьевич придут пешком. Попутно они еще забегут в магазин и пополнят кой-какие запасы.

Насчет запасов Галина Андреевна тут же их суету отвергла, попросив девочек-поварих организовать ей на дорогу все что возможно.

Их с дедом Макаром, со всяческими предосторожностями, посадили в кабину трактора, и тот же Самохин, настрого предупрежденный Шоховым насчет лихачества, медленно повел свою машину по боковым улицам прямо к Вальчику. Следом двинулись и Шохов с приятелем.

Наверное, они довольно громко разговаривали, потому что Шохов не сразу расслышал, как встречный человек произнес:

– С праздником вас, Григорий Афанасьевич!

Шохов машинально кивнул, сделав несколько шагов, но, что-то сообразив, резко остановился, оглянулся. Небольшого росточка человек в плаще и кепочке, криво улыбнувшись, уходил прочь. Сразу же вспомнился необычный, будто вкось направленный взгляд, и остренькое личико, и эта подобострастная улыбка... Хлыстов! Вот теперь Шохов точно понял, что это был Семен Хлыстов, давний враг его и Мурашки.

Петруха, ничего не заметив, продолжал говорить свое, он, кажется, рассказывал о занимательной теории старика, который по расположению планет что-то там пытался определить. Шохов кивал, но не слышал, не мог слышать, потому что память восстанавливала прошлое. И мысли, одна за другой, отрывистые как импульсы, сотрясали его. Значит, и сюда добрался Семен Семеныч? Приехал, а возможно, где-то уже и работает в строительном управлении? Надо бы навести справки – где? А ведь узнал, поздоровался, гад! Может, он искал этой встречи? Может, он вообще знал, что Шохов здесь живет. Откуда? Так мир на слухах стоит! И ведь не побрезговал, поздравил, по имени-отчеству назвал... Было что-то в его улыбке, во взгляде скользящем такое, что Шохов понял: новой встречи им не избежать. Ах, не зазря же вспомнил именно сегодня он Мурашку. Ведь существуют же какие-то флюиды, которые в один день соединили убитого и убийцу, дотоле невспоминаемых?! Какой неожиданный день!

В очень смутном, тяжелом состоянии поднялся он вслед за Петрухой на Вальчик, где уже бойкий Самохин, соскочив с трактора и приняв на руки Галину Андреевну, что-то показывал ей, объяснял, тыкая рукой в направлении избушки.

Теперь Самохин подскочил к Шохову:

– Григорий Афанасьич! Что же это такое? Что происходит? А?

– Что происходит? – вяло спросил Шохов.

– Но вы же видите? Видите? – И он снова указал в сторону избушки рукой.

Шохов глянул туда, где белыми тесовыми досками выделялся на темном плоскогорье его дом, и поразился необычной картине: прямо от его дома вдоль оврага вкривь и вкось по направлению к реке стояли времянки.

Целая улица времянок!

Невесть откуда взявшихся в это первомайское утро...

– Времянки же! – надрывался Вася, заглядывая в лицо Шохову.

– На санях, наверное,– не без скрытого изумления, даже с какой-то дурацкой радостью, декларировал Петруха.– Привезли на санях!

– Кто же это привез? Кто разрешил им? Разве мы им разрешали? – кричал Самохин расстроенно, обращаясь к Шохову, к Петрухе, даже к Галине Андреевне.

Только дед Макар ничего не слышал и не видел. Он заснул в кабине по дороге сюда и продолжал спать.

– Улица Сказочная...– произнес про себя Шохов, загипнотизированный необычным видом. Настолько необычным, невозможным, что показалось Григорию Афанасьевичу все это голубым весенним миражом, привидевшимся с высоты Вальчика.

Времянки стояли несколько неровным, но внушительным рядом, и дымок у многих из труб вился, а около иных еще суетились люди, что-то там делая, подкапывая, устанавливая, ровняя.

– Вот и городок,– произнес Шохов со странно бледной улыбкой.

– Ну да, Вор-городок! – подхватил, не разобравши слов, Вася.– Как воры пришли!

Шохов ничего на это не ответил. Все молча смотрели вниз, не решаясь идти дальше. Вдруг с высоты, из кабины трактора раздался голос деда Макара. Он тоже проснулся из-за громких криков Самохина и понял, в чем дело.

Высовываясь в дверцу и указывая в сторону времянок, кричал, похохатывая, странным пьяным тенорком:

– Половцы! Печенеги!!! «И половцы непроложенными дорогами побежали к Дону великому! Кричат телеги в полуночи, словно лебеди распущенные... О русская земля! Ты уже за холмом!»

– Заткнись, дед! – рявкнул Самохин.

Но дед Макар и не думал униматься. Он все указывал на времянки, что-то декламировал, да еще орал Самохин, да Петруха приплясывал от избытка чувств, и все это Шохову казалось каким-то диким невообразимым кошмарным сном, который не мог продолжаться долго. Но тем не менее продолжался.