Текст книги "Презумпция невиновности"
Автор книги: Анатолий Мацаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)
Машина, увозившая с места происшествия прокурора, начальника отдела внутренних дел, экспертов, скрылась за пригорком, и возле дома Дивнеля мы с Гуриным остались одни. Борис бросил взгляд в сторону пригорка, усмехнулся:
– Приехали, увидели, подбодрили!
– У начальства свои заботы, – ответил я и достал из кармана блокнот. – Напоминаю тебе ценные указания. Во-первых, мы должны тщательно изучить образ жизни, связи Дивнеля, установить, где и с кем он провел свой последний день. Во-вторых, через жителей деревень Новоселки, Рогачи, Огородники и других выявить, кто из посторонних людей был вчера вечером в этих деревнях, какие машины в это время проходили по дорогам. В-третьих...
– Ладно, – махнул рукой Гурин. – Ценные указания начальства я помню. Но раскрывать убийство, как я полагаю, придется нам с тобой. Поэтому давай думать... Труп Дивнеля около двух часов ночи обнаружила Погожельская. Смерть, по мнению судмедэксперта, наступила между одиннадцатью часами вечера и часом ночи. Но, на мой взгляд, в одиннадцать часов, когда во дворе еще светло, преступник вряд ли решится на такой шаг. Смотри, хутор Дивнеля хорошо просматривается с деревень Рогачи и Новоселки. Поэтому, нужно полагать, убийца в дом Дивнеля заявился где-то около двадцати четырех часов или чуть позже. Дивнель, очевидно, уже спал – кровать была смята, когда кто-то постучал к нему. В дом зашел хорошо знакомый человек. Дивнель вел замкнутый образ жизни, и постороннему он бы не открыл. Впустив в дом ночного гостя, Дивнель первым зашел в комнату. И тут сзади ему нанесли удар чем-то тяжелым...
Подумав, я сказал:
– Вообще-то, твоя версия не лишена логики. Но, думаю, Дивнеля ударили не сразу. Убитый был одет в рубашку и брюки!
– Ну и что? – взглянул на меня Гурин. – Ты разве ночью открывать дверь выходишь в трусах?
– Да не о том я! Ты же видел, возле стола стояло два стула, а в пепельнице – свежие окурки. Курил, конечно, Дивнель. Окурки папирос «Север» с характерным прикусом мундштука. Вот почему я уверен: Дивнель и убийца некоторое время сидели за столом, разговаривали...
Борис спросил:
– Итак, с чего начнем?
– С завтрака. По-моему, это будет самый разумный шаг. Пойдем в Рогачи, там вроде столовая имеется.
При нашем появлении в маленькой, приспособленной под столовую комнате в сельском клубе шустрая буфетчица торопливо смахнула со стойки две бутылки из-под водки и завозилась за прилавком. Сидевшие за угловым столиком четверо мужчин настороженно уставились на нас, под столом предательски дзинькнуло стекло бутылок. Борис понимающе ухмыльнулся. И пока мы завтракали, мужчины, вяло перебрасываясь словами, выжидательно посматривали в нашу сторону. Гурин не выдержал:
– Да не мучайтесь!..
Мужчины облегченно вздохнули, задвигались за столом, шумно заговорили.
А когда мы вышли из столовой, на улице нас догнал один из сидевших за столом мужчин и смущенно сказал:
– Вы уж простите, что так получилось...
– Ничего, мы особенно не в обиде, – великодушно ответил Гурин.
– Хорошие вы ребята, понятливые, – продолжал мужчина, шагая чуть позади нас.
– Следующий раз в подобной ситуации вы измените свое мнение о нас, – заверил Борис.
– Да вы не поняли меня, ребята. Я вообще-то не пью. Это вот сегодня дружки подбили поставить им литруху. Сын у меня родился!
– С чем и поздравляем! – бросил через плечо Борис.
Но мужчина не отставал от нас. Выждав, пока пройдет встречная женщина, он тихо сказал:
– Я по поводу убийства...
Мы с Гуриным, как по команде, повернулись к спутнику. Он представился:
– Моя фамилия Климук. Иван Казимирович Климук. Сегодня утром я был у своих соседей Рысаков. Гошка Рысак мне и рассказал, что видел вчера в Соколове Дивнеля. Он пил в столовой пиво с каким-то мужчиной. Поговорите с Гошкой, может, поможет в чем...
...Гошку Рысака мы нашли на поле за деревней. В компании двух других подростков он чистил бетонированную силосную яму. Гошка оказался низкорослым веснушчатым пареньком с хитроватыми, чуть навыкате глазами. Вот что он рассказал.
Рабочих на куполе церкви было трое. Подвешенные на чуть заметных с тротуара веревках, они неторопливо, но дружно водили кистями по почерневшим от времени и непогоды листам железа, и правая, восточная, часть купола уже начала отливать желтизной. Гошка Рысак поставил на тротуар баян и, задрав вверх голову, начал рассматривать маленькие, похожие на жучков фигурки маляров, которые медленно перемещались влево по куполу церкви.
«Вот это класс! – с восторгом и удивлением подумал Гошка. – Не каждый решится забраться на такую верхотуру! Никак сотни по три в карман загребут?..»
Но тут ход Гошкиных мыслей был прерван тупым ударом в плечо: это на Гошку налетел рыжий, с хмурым, опухшим лицом гражданин. Гошка поднял слетевшую с головы кепку и обидчиво сказал гражданину:
– Поосторожней не можете?!
– А ты не раскрывай рта, дура деревенская! – огрызнулся рыжий мужчина. – Тут тротуар, а не цирк!..
Гошка стряхнул с кепки пыль, примирительно ответил:
– Ну ладно-ладно, тоже мне воспитатель нашелся!
Задираться с незнакомым и, видно, чем-то обозленным человеком Гошке не хотелось, хотя в другой раз он бы спуску не дал. Подхватив баян, Гошка еще раз взглянул на копошившихся на куполе церкви рабочих и зашагал прочь.
У столовой он остановился, еще раз отряхнул кепку и одернул пиджак.
Возле стойки буфета никого не было. Буфетчица окинула Гошку равнодушным взглядом и, вытирая тряпкой залитый пивом прилавок, спросила:
– Чего тебе, мальчик?
Гошка прикинул, что буфетчица была старше его, пожалуй, года на два-три, съязвил:
– Кружку пива, бабушка!
– А не рано ли еще тебе пить пиво? – поинтересовалась девушка.
– В самый раз, – заверил ее Гошка и не удержался, похвастался: – Вот покупку надо обмыть. Пятый раз приезжаю, и только сегодня повезло с баяном...
– Ну, если такой случай... – Буфетчица насмешливо взглянула на Гошку и начала цедить пиво, поднимая и опуская под струей кружку.
Гошка поспешно сказал:
– Пива не надо! Я пошутил. Пью только лимонад.
Девушка хотела рассердиться, но передумала и молча поставила на прилавок бутылку лимонада. Гошка расплатился, надел на бутылку стакан и пошел в обеденный зал. За одним из столиков он увидел Дивнеля. Дядька Казимир и незнакомый Гошке прилично одетый мужчина пили пиво. Когда Гошка подошел к ним, мужчина сказал дядьке Казимиру:
– Может, еще по бокалу?
– Спасибо, хватит, – дядька Казимир допил из своего бокала пиво, поднялся из-за стола и тут увидел Гошку: – A-а, сосед! Купил?
Гошка с гордостью поднял в руке баян. Дядька Казимир открыл футляр, сказал:
– Зря ты взял такую дорогую штуку. Мог бы и попроще купить.
Мужчина тоже взглянул на баян, промолвил:
– Добрый инструмент!.. Так я пошел, Казимир Иосифович. Значит, договорились: я к тебе на днях загляну...
Дядька Казимир протянул мужчине через стол руку, сказал:
– Заглядывай. Я сейчас почти месяц буду один. Посидим, потолкуем. Сколько лет не виделись! Если с ночлегом сегодня неувязка будет, езжай сразу ко мне...
Когда мужчина ушел, дядька Кашмир тоже заторопился:
– Встретимся, Гошка, на вокзале. До отхода автобуса осталось меньше часа, а мне еще надо успеть кое-куда наведаться.
Пассажиров в автобусе было мало. Шофер хлопнул дверцей кабины, поинтересовался:
– Все с билетами?
И тут из окна автобуса Гошка увидел дядьку Казимира. Тот пожал руку рыжему мужчине и, прихрамывая, заспешил к автобусу. Гошка от удивления вытаращил глаза: в рыжем мужчине он узнал своего обидчика, который час назад толкнул его на тротуаре. И когда дядька Казимир, вытирая платком лицо, плюхнулся на сиденье рядом с Гошкой, тот спросил:
– Кто этот рыжий?
– Знакомый один, – неопределенно ответил дядька Казимир и неожиданно разозлился: – Ты что, шпионишь сегодня за мной? Какое твое дело, с кем я встречаюсь?! Тоже мне телохранитель нашелся!..
До Новоселок ехали молча. И только на остановке, когда вышли из автобуса, дядька Казимир неуклюже сунул Гошке руку, сказал:
– Ты не обижайся на меня. День сегодня какой-то суматошный! Пришлось понервничать...
Гошка закончил свой рассказ. Я спросил у него:
– А ты можешь узнать рыжего и того мужчину, с кем дядька Казимир пил в столовой пиво?
– Рыжего я запомнил хорошо. А вот второго... Очень уж лицо у него такое... незапоминающееся!
– А как он был одет?
– Одет? – почесал за ухом Гошка. – На нем был темного цвета костюм и белая рубашка...
Н-да, не густо! Я достал записную книжку и сделал пометку: «Рыжий – Интеллигент – Дивнель». И подчеркнул написанное жирной чертой, потом, подумав, поставил вопросительный знак. Заглянув в мой блокнот, Гурин крякнул и полез в карман за сигаретами.
3Утром в отдел прибыла вызванная телеграммой Данута Ивановна Дивнель, жена убитого. За два часа беседы с ней ничего интересного для дела я не узнал. Познакомились они с Казимиром осенью сорок шестого года, поженились. О прошлом муж ей рассказывал мало, по его словам, не хотел ворошить старое. Родился в Витебске. В сорок первом во время бомбежки погибла вся его семья. Казимир ушел в партизанский отряд, потом, после прихода советских войск, был призван в армию...
– Данута Ивановна, муж рассказывал вам о своих друзьях и недругах? Постарайтесь вспомнить.
Женщина вытерла покрасневшие от слез глаза, тихо, но решительно ответила:
– Да не было у него ни друзей, ни врагов. Сторонился он как-то людей, все один и один. Иной раз и мне за весь день слова не скажет.
– Ну а родственники у него есть?
– Никогда ничего он мне о родственниках не говорил. Может, и есть где-либо родственники, но он с ними не общался, даже ни одного письма не получил, сколько мы жили с ним. Может, Казимир по каким-то причинам не хотел с ними общаться. Мало ли в жизни чего бывает! Но мне он о родственниках ничего не говорил...
Да-а, ничего нового. Я задал последний вопрос:
– Данута Ивановна, вы уже осмотрели квартиру после своего приезда. Скажите, что из вещей и ценностей пропало?
– Из шкафа пропало триста рублей. Они лежали на средней полке, под бельем. Остальное все на месте.
О деньгах она сообщила вскользь, равнодушно, как о чем-то второстепенном, несущественном по сравнению с тем, что она потеряла. И я понял ее, хотя где-то в голове слабым всплеском шевельнулась мысль: а нет ли связи между отъездом на курорт Дануты Ивановны и убийством ее мужа? Но я сразу же отогнал эту мысль: сидевшая передо мной женщина, будь она причастна к преступлению, не сумела бы так сыграть роль убитой горем вдовы, это под стать только талантливому актеру. Чужое горе чувствуешь сердцем...
Итак, деньги. Значит, убийство с целью ограбления? Но почему тогда, кроме денег, ничего не взято из ценных вещей? Впрочем, деньги мог взять и сам Дивнель, переложить в другое место, например. Мог истратить. Но где и на какие покупки?
В записной книжке чуть повыше пометки «Рыжий – Интеллигент – Дивнель» появилась новая формула: «Дивнель – Убийца – Деньги». Трудно раскрывать преступление, когда не можешь нащупать его мотив – тыкаешься, как слепой котенок, во все углы, а толку...
Ничего существенного не дал и допрос заведующей буфетом столовой Инны Аполайко. Она хорошо запомнила Гошку Рысака, разговор с ним, но решительно не могла вспомнить двух мужчин, которые в тот день пили в столовой пиво.
Рабочий день заканчивался. Собственно, заканчивалось рабочее время для других сотрудников отдела, но не для начальника уголовного розыска майора Синичкина. Я пододвинул к себе настольный календарь с пометками, заглянул в блокнот с ежедневными планами работы и тяжело вздохнул: если даже выполнять запланированные на сегодня мероприятия форсированным маршем, то и тогда раньше десяти вечера я домой не попаду. Так уж повелось, что значительную часть своего рабочего времени оперативный работник тратит на сугубо канцелярскую работу.
Я снял с сейфа старую изношенную машинку, водрузил ее на стол и начал печатать ориентировки в райотделы внутренних дел области. Потом на очереди была подготовка запроса в Витебск. Нужно все же установить родственников Дивнеля. Не исключено, что кто-либо из них мог быть причастным к убийству. Не следовало сбрасывать со счетов и такой вариант: родственники убитого могли подсказать людей, с которыми Дивнель находился в неприязненных отношениях...
Я уже добрался до середины текста ориентировки, когда в проеме распахнутой из-за духоты двери выросла долговязая фигура Гурина.
– Привет Шерлоку Холмсу! – помахал рукой Борис и, оторвавшись от косяка, поинтересовался: – Дополнительный план оперативно-розыскных мероприятий, товарищ Синичкин, готовим по делу?
– За этот план засяду завтра с утра. Что у тебя?
Гурин присел на стул, сообщил:
– С участковым и дружинниками занимался проверкой машин в таксомоторном парке. Вызывают подозрение пять машин. Понимаешь, рисунок протектора у них такой же, как и на отпечатке следа на дороге возле дома Дивнеля. И все пять машин в ночь совершения убийства в гараже отсутствовали, находились в рейсе. Водителей я допросил. Один из них, некий Кузьмицкий, рассказал, что в ту ночь он возил в район пассажира, но не знает деревни, возле которой высадил его. Кузьмицкий сейчас здесь, в отделе. Поговорить с ним не желаешь?
– Разумеется, желаю, – я отодвинул на край стола машинку. – Давай его сюда.
Гурин усмехнулся:
– А ты говорил, что «Волга» не имеет отношения к преступлению!
– Рано еще утверждать такое.
Кузьмицкий, грузный пожилой мужчина, опустился на предложенный ему стул и настороженно уставился на меня. Несколько минут мы молча присматривались друг к другу. Еще не начав допроса, я уже имел свое мнение о сидевшем передо мной человеке. Было видно, что Кузьмицкий нервничает, даже трусит. Об этом говорили его бегающие глазки и руки, которые нервно мяли на коленях кожаную шоферскую фуражку. Такие люди, выступающие в качестве свидетелей, всегда вызывали у меня раздражение, а порой и злость – они обычно стараются во время допроса уловить, что выгодно следователю, и поэтому дают показания во многом искаженные, а подчас и клеветнического характера. И для таких людей на допросе есть одно, проверенное на практике за годы моей работы в милиции, средство – сухой, официальный тон.
– Расскажите, куда и кого вы возили на автомашине в ночь на второе июня? Только подробнее, с точными указаниями места, времени. Итак, я слушаю вас.
Кузьмицкий, пока я говорил, смотрел мне в висок, потом перевел взгляд на листавшего журнал Гурина и после паузы, медленно подбирая слова, начал рассказывать:
– Тогда около часа ночи я подъехал к автовокзалу. И тут к моей машине подбежал пассажир. Он попросил подбросить его километров тридцать за город. Деревню он не назвал. Я согласился. Мы и поехали. Километрах в трех за деревней Рогачи, на проселочной дороге, пассажир сказал мне остановиться, расплатился со мною и ушел...
– Опишите подробно внешность этого человека.
– Я его хорошо не рассмотрел.
– Вы говорите неправду, Кузьмицкий. Уверен, вы хорошо рассмотрели и запомнили этого человека!
Кузьмицкий вновь посмотрел на Гурина, но тот с невозмутимым видом читал журнал. Я терпеливо ждал ответа.
– Нет, не запомнил, – наконец тихо сказал Кузьмицкий, и его взгляд, вильнув мимо моего лица, остановился на открытой форточке окна.
– Тогда у меня к вам будет такой вопрос: сколько вам заплатил пассажир за этот рейс?
– Три рубля, – потупился Кузьмицкий.
– Больше! И ехали вы без включенного счетчика. Я правильно говорю, гражданин Кузьмицкий?
Таксист жалобно посмотрел на меня, тихо сказал:
– Не наказывайте, товарищ начальник. Виноват. Каюсь, бес попутал! Но, поймите, семья, трое детей. Их же обуть, одеть надо, накормить...
– Идите, Кузьмицкий. Когда потребуетесь, вызову. А о вашем крохоборстве мы обязательно сообщим в таксомоторный парк.
Когда Кузьмицкий вышел, Гурин отложил в сторону журнал, спросил:
– Ты и в самом деле уверен, что он запомнил в лицо пассажира?
– Уверен. Кузьмицкий не первый год работает в таксомоторном парке, а у таксистов, сам знаешь, глаз набит на людей. Просто Кузьмицкий не хочет говорить правду. Видимо, не желает проходить по уголовному делу в качестве свидетеля и боится, как бы «левая» десятка не вышла ему боком: в таксомоторном на сей счет сейчас строго. Кузьмицким займусь сам.
4Пятого июня по графику я находился в оперативной группе. День прошел спокойно, и я смог заняться своим подзапущенным за последнее время хозяйством: написал необходимые рапорта, справки, снял копии документов... Нудная работа! Пожалуй, трудно найти оперативника, который не получал бы нагоняя за своевременно не заведенное дело. Но что поделаешь, если единственная в отделе машинистка постоянно загружена до предела! Вот и приходится самому потеть над этими копиями и справками.
К вечеру оперативная обстановка в районе начала осложняться. В четыре часа в отдел прибежал мужчина с заявлением о краже денег из квартиры. Деньги с кошельком обнаружили за подкладкой пальто – выпали из дырявого кармана. Вынужден был прочитать заявителю лекцию о том, что деньги надежно и выгодно хранить в сберегательной кассе, а не в платяном шкафу.
В половине девятого позвонила женщина: муж пришел пьяным, устроил дома скандал, потом драку с соседом. С пьяницей провозились долго: сперва он не хотел садиться в машину, потом не захотел выходить из машины возле медвытрезвителя, убеждая меня, что «пил на свои кровные», что никто, в том числе и милиция, не имеет права вмешиваться в его семейную жизнь...
Потом были заявления о краже альбома с марками и о... пропаже сибирского кота Бармалея...
Уже под утро в отдел доставили некоего Святослава Ахремчика, который на автовокзале совершил мелкое хулиганство: обругал нецензурными словами диспетчера на стоянке такси. К моему удивлению, Ахремчик был трезв. Впервые довелось увидеть мелкого хулигана трезвым. Я уже хотел было выйти из дежурной комнаты, но насторожила фраза, брошенная Ахремчиком женщине-диспетчеру:
– А второго июня ночью вы мне дали такси?
– Я не помню, были ли вы у нас второго, – заявила диспетчер. – Вас много, а я одна. Всех не упомнишь!
– Зато я вас запомнил, – сказал Ахремчик. – Два часа ждал такси. А они приходили и тут же уезжали с пассажирами, которые на стоянку пришли позже меня. Я номера этих машин записал вот в эту книжку. Конечно, вам невыгодно отправлять машину на десять километров. Поэтому вы второго и сегодня мотали мои нервы. Но, учтите, я этого так не оставлю! Вы еще не раз вспоминать меня будете!
Я сказал дежурному:
– Возьми пока объяснения от диспетчера и свидетелей, а с Ахремчиком поговорю сам.
В кабинете Ахремчик рассказал следующее. После второй смены он пришел на вокзал, чтобы ехать к теще в деревню Ракитное, где с грудным ребенком находилась жена. На автобус Ахремчик опоздал, но и на такси не мог уехать.
– И сегодня такая же петрушка получилась, – со злостью сказал он. – Вот и не выдержал, отпустил этой размалеванной кукле пару крепких словечек...
Я осторожно спросил:
– А в отношении записи номеров машин это правда, или вы придумали такой фарс для пущей важности?
– Почему фарс? – обиделся Ахремчик и протянул мне записную книжку: – Тут записаны номера машин и время их отъезда со стоянки. Сегодня, правда, не записывал.
Та-ак, в числе семи машин значился и номер машины Кузьмицкого. Время ее отъезда со стоянки – сорок минут первого. Интересно! Я даже почувствовал симпатию к этому трезвому мелкому хулигану. Да и хулиган ли он? Судя по всему, работники таксомоторного парка тоже оказались не на высоте.
В записной книжке против номеров трех машин, в том числе и против номера машины Кузьмицкого, стояли галочки. Я спросил у Ахремчика, что означают эти пометки. Он ткнул в записную книжку пальцем, пояснил:
– Вот эти двое заявили, что маршрут у них дальний и в Ракитное они не поедут, но потом один из них повез пассажира куда-то в город, а второй умчался в Стрельцы: это, как вы знаете, еще ближе Ракитного, но только в другую сторону. А вот этот таксист, – ноготь Ахремчика подчеркнул номер машины Кузьмицкого, – прямо заявил мне: «Гони десятку, тогда повезу». Я, конечно, отказался – деньги у меня с потолка не падают, да и жена пока не работает. В это время к машине подбежал какой-то чернявый, похожий на цыгана мужчина, что-то шепнул шоферу и убежал на вокзал. Через пару минут вернулся с каким-то мужчиной и посадил его в такси...
– Как выглядел этот пассажир? – спросил я.
– Да не обратил я на него внимания. Невзрачный такой мужик, – ответил Ахремчик и поинтересовался: – Суток десять мне дадут?
– Суток не будет, – заверил я его. – А вот штраф, конечно, получите. Нельзя же в общественном месте распускать язык! Сейчас ступайте к дежурному, напишите объяснение по сегодняшнему случаю. А завтра приходите в отдел.
Ахремчик вышел. Я раскрыл тощий пока том с материалами дела, вздохнул: «Эх, Кузьмицкий, Кузьмицкий!..»
У Кузьмицкого оказался обширный круг знакомых из числа лиц сомнительного образа жизни. Жадный к деньгам, он охотно подъезжал поздно вечером к ресторану, не менее охотно отвозил в лес на пикники захмелевшие компании, а затем в назначенное время приезжал за ними, зная, что ему перепадет пятерка-другая сверх оплачиваемой по счетчику суммы. Короче говоря, в погоне за рублевкой он ничем не брезговал.
Кузьмицкого я вызвал в отдел утром.
– Вот что, гражданин Кузьмицкий, хватит врать! Выкладывайте правду о том, кого вы возили в сторону Новоселок в ночь на второе июня! Я еще раз предупреждаю вас, что за дачу заведомо ложных показаний, согласно статье 177 Уголовного кодекса БССР, вы несете уголовную ответственность.
Кузьмицкий нервно помял в руках фуражку, облизнул губы, буркнул:
– Я еще в прошлый раз рассказал всю правду...
– Кто из ваших приятелей, – прервал я его, – подвел к машине ночью второго июня, когда вы стояли возле автовокзала, пассажира?
Вопрос для него прозвучал как гром с ясного неба. Кузьмицкий затравленно, с каким-то суеверным испугом взглянул на меня и промычал что-то нечленораздельное.
– Я жду вашего ответа. И еще раз предупреждаю: говорите правду! Это в ваших же интересах.
Кузьмицкий опять провел языком по губам и хриплым, вдруг осевшим голосом заговорил:
– Я тогда около часа ночи подъехал к автовокзалу, и ко мне сразу же подбежал Жорка Рогачевский. Он попросил подвезти в Новоселки одного мужика, обещал, что тот не поскупится на деньги. Я и повез. Высадил я его и в самом деле на полевой дороге между деревнями Новоселки и Рогачи, недалеко от какого-то хутора. Мужчина дал мне десятку, сказал ждать его, а сам пошел на хутор. Но скоро вернулся. Приказал мне жать на все педали. Высадил я его на площади в Соколове. Но кто он такой, честное слово, не знаю! Когда он в Соколове выходил из машины, дал мне еще десятку и сказал: «Если хочешь спокойно жить, то будет лучше, если мы друг друга не видели. Уловил? Ну и гляди в оба, дядя!» Вот и все. Только, пожалуйста, товарищ начальник, не вмешивайте меня в это дело! У меня семья, дети...
