Текст книги "Презумпция невиновности"
Автор книги: Анатолий Мацаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
– Спасибо, – машинально сказал я и с изумлением уставился на Ивана.
– Бери. Чего уж теперь, – буркнул он и отвернулся. – Песенка моя спета...
Он проводил меня до двери, протянул на прощание руку. Я застегнул плащ, вернулся к телефонному столику, вытащил из пластмассовой рамки фотографию Вальки и положил ее в карман.
– Извини, Иван, но ей не место в этом кабинете. И руки я тебе не подам. На твоей совести смерть Вальки.
– Да уж, конечно, – горько усмехнулся он. – Приехал, насобирал компроматериалов, возвел в ранг преступника, где уж таким, как я, руку подавать! – И не удержался, со злостью упрекнул: – А еще другом назывался!
– Иван, мы никогда с тобой не были друзьями. Что же касается моей работы здесь, то я выполнил ее честно, без всяких натяжек. Прощай, Иван. Может, эти события послужат тебе хорошим уроком.
И вышел из кабинета.
4
На автовокзал мы приехали рано утром. Иван Тимофеевич бросил Машке под морду охапку сена, ослабил чересседельник и вытащил из кармана часы-луковицу, виновато сказал:
– Рановато мы, однако, с тобой примчались. Еще почти час до автобуса.
– Ничего, – успокоил я старого учителя. – Лучше раньше, чем поздно...
И тут я увидел Марину. В знакомом мне сером плаще и пестрой косынке на голове, она выскочила из стеклянных дверей вокзала и по-девичьи упругой походкой направилась к нам. Еще издали приветливо вскинула руку, заулыбалась. Иван Тимофеевич пристально посмотрел на нее и перевел вопросительный взгляд на меня.
– Это Марина, – пояснил я.
– Здравствуйте! – Марина чмокнула меня в щеку, протянула ладошку Ивану Тимофеевичу: – Марина.
Тот сдернул с головы кепку, осторожно подержал в своей огрубевшей ладони руку Марины, церемонно представился:
– Иван Тимофеевич Бобров. Учитель.
Марина скупо улыбнулась и с грустью сказала:
– Заочно мы давно уже знакомы. Валентин много о вас рассказывал. – И повернулась ко мне, упрекнула: – Обещал и не зашел. Я даже не знала, когда ты уезжаешь. На всякий случай пораньше пришла на вокзал. Мог бы хоть позвонить!
– Так сложились обстоятельства, – уклончиво ответил я.
Она пытливо посмотрела мне в глаза, покачала головой, вздохнула:
– Не ври, Игорь. У тебя это не получается. – Неожиданно спросила: – Меня тоже причислил к «элите»?
Я смутился. Она взяла меня под руку, предложила:
– Давай немножко пройдемся, – кивнула учителю: – Извините, Иван Тимофеевич, мы ненадолго оставим вас.
Когда отошли от повозки, Марина сказала:
– Позавчера после твоего ухода позвонил Иван, спросил о тебе. Я ответила, что ты ушел на вокзал.
– Откуда он знал, что я был у тебя?
Марина покаянно вздохнула:
– Сама, дура, в тот вечер сказала председателю райисполкома, когда отдавала ему бумаги. Он предложил мне на час-другой задержаться, помочь разобраться с документами. Тогда я и заявила, что дома меня ждет гость, друг детства...
– И ты назвала мою фамилию?
– Нет, конечно. Но и ежу понятно, о ком шла речь. Иван не случайно позвонил уже после твоего ухода – председателю нужно было время и возможность, чтобы уведомить его, посоветоваться, прийти к какому-то решению. Мешал проверяющий... Разумеется, это только мои предположения о ходе событий позавчерашнего вечера. Они появились после звонка Ивана. Я чисто механически ляпнула, что ты пошел на вокзал. Поняла свою ошибку, когда Иван вроде из дружеских побуждений, но явно в иных целях начал расспрашивать, как ты выглядишь, сильно ли изменился за эти годы, прилично ли хоть одет, меня словно кто по темечку трахнул: да ведь он приметы твои уточняет!..
– Ну, Марина, ты и даешь! – засмеялся я. – Целую детективную историю придумала и людей взбудоражила...
– А ты не смейся. Я тогда страшно испугалась. Ты не знаешь этих людей! Ради своей безопасности они готовы на все. Неужели еще не убедился? После разговора с Иваном тут же позвонила дежурному милиции. Трубку почему-то поднял майор Борин – он так и представился: «Слушаю, майор Борин». С ним я уже как-то встречалась, но называть себя не стала, выложила все свои опасения в отношении тебя...
Та-ак, все прояснилось. А я и в самом деле подозревал Марину. Облегченно вздохнув, взял ее за плечи и слегка прижал к себе. Она засмеялась и начала освобождаться.
– Что это вдруг за нежности? Люди подумают бог знает что! Меня же тут каждая курица знает... – Взглянула на часы: – Время еще есть. Может, ко мне заглянем? Угощу вас с Иваном Тимофеевичем хорошим чаем. Мне как раз вчера соседка пачку индийского дала.
– Нет, Марина, – отказался я. – Давай уж лучше в буфет наведаемся.
– Как хочешь, – пожала она плечами, и в голосе ее послышались нотки обиды. – Я ведь ради Ивана Тимофеевича приглашаю. Так и не довелось с ним познакомиться до сегодняшнего дня...
– Да ты не обижайся. В этом году обязательно встретимся. Отпуск по графику у меня в августе. А Ивану Тимофеевичу я твой адрес оставил...
– Подожди, – прервала меня Марина. – А разве ты сейчас не в отпуске?
– Взял несколько дней в счет его.
– Понятно. Буду ждать августа. Ну, а сейчас пойдем приглашать в буфет Ивана Тимофеевича.
Но Иван Тимофеевич решительно отказался:
– Идите одни. Чаю я дома напился, да и не люблю я этих общепитовских заведений. Идите, идите, я пока колесом займусь – видите, чека на честном слове держится...
Буфет располагался в цокольном крыле вокзала. В маленькой комнате стояло несколько столов. За одним из них сидел белобородый старик в потертом солдатском бушлате и с аппетитом уплетал сало с зеленым луком, запивая лимонадом. Крошки хлеба желтели в его бороде. Марина шепнула:
– Смотри, как вкусно ест, аж самой захотелось сала с луком.
– Могу попросить у деда, – с улыбкой предложил я.
– Не надо, до дома потерплю.
Молодая, краснощекая буфетчица в застиранном, с пятнами ржавчины халате протирала витрину, за стеклом которой лежали сомнительной свежести бутерброды с сыром, коржики, пирожки, жареная мойва, стояла большая миска с вареными яйцами – типичная убогость ассортимента в наших дорожных буфетах.
– Вера, чай у тебя есть? – обратилась к буфетчице Марина.
Та проворно убрала тряпку, вытерла полотенцем руки и певучим голосом ответила:
– Только что закипел, Марина Михайловна. Садитесь за столик. Я сейчас принесу. Вам покрепче?
– Конечно. Только один стакан без сахара.
Я с благодарностью взглянул на Марину: она не забыла про мой диабет.
Через несколько минут перед нами на столик в дальнем углу расторопная буфетчица поставила два стакана чая. Марина отхлебнула из своего и подняла на буфетчицу глаза, с недоумением спросила:
– А чего селедкой чай отдает?
– Тут, Марина Михайловна, не моя вина, – развела полными руками буфетчица. – Грузчики подвели: мешок сахара додумались положить в ящик с мойвой, вот сахар и натянул ее запах.
Старик за своим столиком перестал хрумкать луком, смотрел на нас из-под дремучих седых бровей и делал рукой какие-то знаки буфетчице. Та смущенно потупилась, покраснела и переменила место, стараясь закрыть от нас своей пышной фигурой старика. Это не ускользнуло от внимания Марины. Она вопросительно взглянула на буфетчицу, сказала:
– Чего ты, Вера, как гусыня, гнездишься. Говори, тут все свои.
Буфетчица еще сильнее залилась краской и нерешительно начала:
– Тут такое дело, Марина Михайловна... Ходят слухи, что в нашем районе работает ревизор то ли из Минска, то ли из самой Москвы. Вскрыл много безобразий, поставил вопрос о снятии с должностей всего районного начальства, а некоторых даже отдать под суд. Добрые вести-то быстро расходятся. Вот мой дед, – кивнула она на старика, – прослышал и приехал, чтобы попасть к этому ревизору. Пенсия у него всего тридцать семь рублей. А разве проживешь в наше время на эти деньги даже в деревне? Говорю деду: не до тебя и твоей пенсии тому ревизору, у него покрупнее дел хватает! А он свое: помоги да помоги попасть к нему...
Марина скосила на меня смеющиеся глаза, пряча их от буфетчицы, спросила:
– И что же ты, Вера, от меня хочешь?
– Говорят, Марина Михайловна, вы с этим ревизором в одной школе учились, что он позавчера приходил к вам.
Я чувствовал, что Марина еле сдерживается, чтобы не расхохотаться, но тем не менее внешне спокойным голосом ответила:
– Что-то не слышала о таком ревизоре. А позавчера у меня действительно был школьный друг. Вот он перед тобой.
Буфетчица скользнула по мне равнодушным взглядом и, не скрывая разочарования, сказала:
– Извините, Марина Михайловна, за беспокойство. Я ведь увидела вас, обрадовалась: думаю, поможете. Плохо живется старику одному. И к себе его взять не могу – сама тут на птичьих правах, по чужим углам скитаюсь...
Лицо Марины сразу как-то потускнело, вытянулось. С минуту она о чем-то размышляла, потом отодвинула стакан с чаем и решительно сказала:
– Вот что, Вера. У тебя когда пересменка?
– Завтра, а что?
– Вот завтра и езжай в деревню, забирай деда с его пожитками. Пока до лучших времен поживете у меня. Ясно?
– Ой, зачем вы так, Марина Михайловна? Не будем мы вас стеснять. Неудобно...
– Не выступай, Вера. Решение принято.
– Спасибо вам большое, Марина Михайловна! Даже не знаю, как благодарить вас...
– Благодарить после будешь. А пока забери этот селедочный чай и принеси свежий, только без сахара. Пару карамелек найдешь?
– Найду, Марина Михайловна, найду!..
Марина проводила глазами буфетчицу, толкнула меня и тихо засмеялась.
– Видишь, какую известность ты получил в районе! Легенды о тебе слагают. Только не зазнавайся. – И уже серьезным, задумчивым голосом добавила: – Люди истосковались по справедливости, но не потеряли в нее веру. Отсюда и легенды об отдельных героях, борцах за лучшую долю народа. Кстати, разворошил ты наш муравейник. Вчера «отцы» города и района до глубокой ночи совещались в кабинете первого. Смотри, Игорь, эти людишки мстительны, они не прощают ничего. Будь осторожен, прошу тебя. А в наших людей ты вдохнул веру в лучшие и скорые перемены. Даже на меня как-то теплее стали смотреть. Раньше ведь тоже причисляли к этой «элите» – секретарь исполкома, дескать, не может не быть с нею заодно. Спасибо тебе. Ты мне очень и очень помог, заставил поверить в свои силы и возможности. Если бы не твой приезд, я, пожалуй, так и тянула бы, молча, стиснув зубы, свою лямку...
Когда вышли на площадь, мой автобус уже стоял на посадочной площадке. Возле открытой двери взад-вперед ходил Иван Тимофеевич.
– Зачаевничались же вы! – хмуро встретил он нас. – Хотел уже в буфет за вами идти. Посадку еще полчаса назад объявили.
– «У нас еще в запасе четырнадцать минут...» – тихонько пропела Марина и тут же, взглянув на часы, поправилась: – Нет, к сожалению, только пять...
Вдруг из-за угла вокзала вылетел вихревой столб, прошелся по площади, кружа в основании своей воронки обрывки бумаги, прошлогодние листья, сено, солому и прочий мусор. Марина испуганно прильнула ко мне, придерживая руками косынку. Но вихревой столб, дохнув неукротимой силой ветра и осыпав нас пылью, прошел рядом с автобусом, легко преодолел забор и растаял в огородах.
– Ф-фу! – отдуваясь и вытирая платком лицо, Марина посмотрела на меня и задумчиво своим низким голосом сказала:
– Говорят, такой вихрь приносит счастье, если не коснулся тебя. Рядом со мной тоже прошел зловещий вихревой вал, но, к счастью, не втянул в свой водоворот, хотя с каждым днем становилось все тяжелее сопротивляться...
Я понял ее и молча прижал к себе. Она с благодарностью коснулась щекой моего плеча, спросила:
– Ты долго пробудешь в областном центре?
– Не знаю, Марина. Как сложатся обстоятельства, но, думаю, не более двух-трех дней. Надо же довести до конца начатое дело.
– Успехов тебе, Игорь.
– Спасибо.
– Ты вот что, – строго напомнил Иван Тимофеевич, – если доживу до своего восьмидесятилетия, приезжай. Обязательно, слышишь? Иначе обижусь. У меня теперь ты один остался...
– Приеду, Иван Тимофеевич. Мы же договорились. А чтобы вы не чувствовали своего одиночества, поручаю вас Марине. А ты, Марина, хоть изредка заглядывай в Мосточное. Оно для тебя сейчас тоже родным стало. Там, на кладбище, Валька...
Она сразу погрустнела. Взяла меня под руку, прижалась плечом, шепнула:
– Пиши, Игорь. И у меня ты единственный из друзей остался.
К автобусу подошел водитель, кивнул:
– Товарищи пассажиры, заходите. Отправляемся.
Я попрощался с близкими мне людьми, и в глазах предательски защипало. Торопливо вскочил в уже начавший трогаться автобус. В окно увидел хмурого Ивана Тимофеевича и прижавшуюся к его плечу со вскинутой рукой Марину...
Я занял свое место в автобусе. На душе было тоскливо и неуютно. Позади оставались трое тяжких для меня суток. Почему-то подумалось, что дело, ради которого я приезжал, в детективном смысле оказалось до банальности простым в моей долголетней практике оперативника. Бывали дела и посложнее, когда работал начальником отделения уголовного розыска Соколовского РОВД, а затем заместителем начальника ОУР УВД области. О некоторых из них и хочу рассказать.
Презумпция невиновности
1На полу, возле распахнутой дверцы шкафа, лежал портрет миловидной женщины. Несколько капель крови темнело на разбитом стекле. Эксперт-криминалист, присев на корточки, рассматривал сквозь лупу щели пола. У окна со скучающим видом стоял судебный медик, ждал ушедшего на соседний хутор прокурора. Труп увезли в морг, и поэтому судебно-медицинскому эксперту на месте происшествия уже нечего было делать.
Я поднял портрет, прислонил его к стенке шкафа и вышел в соседнюю комнату. Следователь прокуратуры Борис Гурин заканчивал протокол осмотра места происшествия. На стульях возле стола чинно сидели две старушки-понятые.
– Я скоро освобожусь, – поднял на меня глаза Гурин.
Спустя десять минут вышли с ним во двор. Только что взошло солнце, и по небу навстречу ему потянулись взъерошенные облака. Было сыро и прохладно, и я пожалел, что не взял с собою плаща. Гурин поежился, сообщил:
– Жаркий день сегодня будет. По движению облаков видно.
Я скосил глаза на багровое снизу, как бы подсвеченное красным фонарем, облако, силуэт которого напоминал сцепившихся в смертельной схватке богатырей. По мере продвижения по небу облако меняло свои очертания и казалось то бесформенным нагромождением скал, то превращалось в мрачный замок средневековья с его некогда грозными сторожевыми башнями...
– Что-то не пойму я твоих облачных примет.
Гурин усмехнулся, кивнул:
– Тогда спустись с заоблачных высот на грешную землю. Обрати внимание на обильную росу. Помнишь: «Тяжелые росы к хорошей погоде...» И что ты намерен сообщить мне?
– Даже не знаю, с чего начать...
– А ты начни с самого начала, – добродушно посоветовал Борис.
– Ну, если с самого начала, тогда слушай. Как тебе известно, при осмотре местности в полсотне метров от дома убитого, на огороде, обнаружены следы обуви. Они обрываются на песчаной дороге. Но, думаю, эти следы не имеют никакого отношения к преступлению – мало ли людей здесь ходит! На дороге влажный песок сохранил отпечатки шин автомашины. Мы с экспертом-криминалистом еще раз тщательно осмотрели эти отпечатки и пришли к выводу, что это следы автомашины «Волга». Об этом свидетельствует ширина беговой дорожки, ширина колеи, а также рисунок протектора. Слепки со следов ног и шин сделаны...
Гурин прервал меня:
– Все это уже известно, занесено в протокол осмотра. Ты выкладывай саму суть.
Я пожал плечами:
– Сам же предложил начать рассказ с самого начала! Я так опустил многие детали. Что же касается сути, то ты не обрадуешься ей. Дело вот в чем. Автомашина «Волга», следы которой ты добросовестно отобразил в протоколе осмотра места происшествия, к преступлению, вероятно, имеет такое же отношение, как скажем, я к краже Янтарной комнаты.
– То есть?
– Вчера около девяти вечера на такси из города приехал житель деревни Рогачи Марьян Свертока. Ехал он, чтобы сократить расстояние, по этой дороге. А Дивнель вчера провожал в аэропорт уехавшую на курорт жену, домой вернулся последним автобусом.
– Значит, по-твоему, «Волга» отпадает? А как со следами обуви на огороде?
– Мало ли кто мог пройти через огород! Например, парни из клуба. Это нам, конечно, предстоит проверить.
Гурин чиркнул спичкой и, прикуривая, спросил:
– И это все, что ты хотел мне сообщить?
– Нет, не все. Метрах в тридцати от следа «Волги» мы обнаружили отпечатки шин автомашины ГАЗ-69. «Газик» развернулся как раз возле тропинки, которая ведет к дому Дивнеля. Соображаешь?
Гурин промолчал. Он сидел на ступеньках крыльца и, попыхивая дымком сигареты, смотрел на темнеющий вдали выступ леса. После паузы с хитринкой спросил:
– А ты уверен, что «газик» все-таки имеет отношение к убийству, а не к краже Янтарной комнаты?
Я пожал плечами.
Борис сказал:
– Конечно, водителей этих машин нужно установить. Но я думаю вот о чем. Если исключить следы обуви и колес машин, то, выходит, убийца действовал явно не по правилам. Во-первых, он почему-то не оставил на месте преступления пальцевых отпечатков или, на худой конец, вырванную вместе с тканью во время борьбы с жертвой пуговицу. – Гурин усмехнулся: – Я помню, как-то вор в квартире директора универмага оставил обрывок репродукции картины Рембрандта «Урок анатомии доктора Тюлпа». И тогда нам стало ясно, что преступника нужно искать среди людей, имеющих отношение к живописи. И представь себе: нашли! Взяли его с поличным в мастерской местного художника...
– А во-вторых?
– Во-вторых, убийца почему-то не тронул ценных вещей, хотя, учитывая ночное время, отдаленность хутора от деревни и то, что преступник наверняка располагал транспортом, он мог бы запросто забрать пару дорогостоящих отрезов ткани, но не сделал этого, хотя все перевернул в шкафу. Видимо, убийца искал что-то другое. Но что?
Я вспомнил разговор с председателем сельсовета Тадеушем Лукашевичем, сказал:
– По-моему, убийца все-таки имеет отношение к живописи. Речь идет о портрете...
– О каком портрете? – уставился на меня Гурин.
– О том, который был выброшен из шкафа. На нем – жена убитого...
Борис неожиданно разозлился:
– Слушай, не морочь голову! Она у меня и без твоих шуточек кругом идет.
– А я и не думаю шутить! Час назад я говорил с председателем сельсовета. Он рассказал, что Казимир Дивнель провел несколько лет в местах не столь отдаленных. За хулиганство.
– Ну и что из этого следует? – хмуро спросил Гурин.
– Следует из этого то, что Дивнель в заключении близко сошелся с одним художником по имени Пантелей, который и нарисовал портрет жены Дивнеля с фотокарточки. Об этом Дивнель как-то рассказал Лукашевичу.
– С той поры воды столько утекло! – покачал головой Гурин. – Если бы у Дивнеля с тем художником и возникли какие-либо трения, то они давным-давно бы разрешились...
Я прервал Бориса:
– Но Пантелей на днях должен был приехать в гости к Дивнелю! Дивнель сам говорил об этом Лукашевичу. Необходимо срочно установить личность этого художника.
– Конечно, – согласился Гурин. Он отвернулся, начал следить за стайкой уток, которые, переваливаясь с боку на бок, медленно шли к заштопанному осокой болотцу.
Позади уток на серебристой от росы траве оставался темный след.
– Нужно допросить Варвару Погожельскую, – напомнил я. – Она уже полчаса ждет в доме Дивнеля.
– Допроси сам, – предложил Гурин. – А я пока набросаю план работы на сегодня.
– Садитесь, пожалуйста, – кивнул я на стул.
– Ничего, я постою. Мы привычные. – И женщина осталась стоять у порога.
Погожельской, очевидно, было не больше сорока, но тяжелый крестьянский труд оставил свой отпечаток на ней – она выглядела намного старше. Я задержал взгляд на ее темных, потрескавшихся руках, и она поспешно сунула их в карманы поношенной куртки.
– Садитесь, – сказал я. – Разговор у нас предстоит серьезный.
Она осторожно присела на краешек стула и потупилась.
– Вы звонили в милицию?
– Я, – коротко ответила она и, помолчав, добавила: – Корова моя вчера со стада не пришла. Пастухи сказали: возле дома Дивнеля отбилась. Вот я и зашла к нему спросить, не видел ли коровы. Свет у него дома горел, да и дверь закрыта не была. Вошла, а он на полу в луже крови лежит. Тут уж не до коровы стало...
– Вы ничего подозрительного не заметили возле дома Дивнеля?
– Когда шла через двор к дому, слышала, вроде дверца кабины хлопнула и тут же мотор машины загудел. Это вон там, на дороге. Но я не придала этому значения. Машину не видела. Если бы знать, что так случится...
Да, если бы знать...
– Варвара Петровна, – сказал я. – Мы вас, возможно, еще вызовем. Но к вам будет одна просьба: если вспомните что-либо, позвоните вот по этому номеру.
