Текст книги "Презумпция невиновности"
Автор книги: Анатолий Мацаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)
1
В кабинете начальника отдела находился Козловский. Подполковник Полосухин, всегда выутюженный, начищенный, на этот раз сидел за столом нахохлившись, в мятом костюме, на щеках и подбородке серебрилась щетина. Он кивнул мне, с надеждой в голосе спросил:
– Есть что-либо новенькое, Игорь Иванович?
Я коротко рассказал о Натарове, о полученных из Информационного центра сведениях. Полосухин снизу вверх провел ладонью по щеке и вздохнул.
– Да-а, – протянул он. – Пока не густо, но показания Натарова заслуживают внимания. А вот мне начальник управления, та-скать, персональную телеграмму прислал.
Полосухин протянул мне полоску серой телетайпной ленты.
«...Раскрытие этого опасного преступления возьмите под личный контроль и персональную ответственность. О ходе расследования докладывайте каждые три часа дежурному по УВД. Если необходима помощь, направим бригаду сотрудников УВД...»
Я усмехнулся: узнаю генерала, его крутой нрав! Никак сам текст писал. Стиль и тон телеграммы генеральский. Полосухин покосился на меня и настороженно поинтересовался:
– Вы чему улыбаетесь, Игорь Иванович?
– Да так, вспомнился один человек, – уклончиво ответил я и успокоил начальника райотдела: – А вы, Петр Кузьмич, не переживайте. Разберемся с этим делом. А от генерала и мне влетело: только что звонил, дал трое суток сроку на раскрытие этого преступления.
Полосухин заметно повеселел, повернулся к Козловскому, кивнул:
– Докладывайте!
– Петр Кузьмич, считаю, что магазин – дело рук Глушакова.
– У вас есть доказательства? – вскинул брови Полосухин.
– Это как расценивать собранные мною данные. Вот судите сами. Первое. Вчера в девятом часу вечера соседи видели, как Глушаков с хозяйственной сумкой в руке выходил из квартиры, но возвращался ли он назад, никто не знает. Не был он вчера и у соседа Новикова, к которому каждый вечер ходил на просмотр телепередач. Своего телевизора Глушаков еще не нажил. – Козловский еле заметно усмехнулся: – Может, теперь купит. И не только телевизор... Так вот, у Новикова он вчера не был, хотя демонстрировалась картина о разведчиках. Думаю, это неслучайно. Правда, сожительница утверждает, что, когда она вернулась с работы где-то в 24 часа, Глушаков уже спал, а на столе стояла недопитая бутылка водки. Но мы не можем верить сожительнице Глушакова. Второе. Настораживает нож, изъятый с места преступления. Нож-то этот Глушакова! Третье. Вы же знаете, что Глушаков сидел за кражу из магазина, совершенную аналогичным способом. Я не исключаю, что он и сейчас не мог отказаться от такого способа. Преступники, как известно, редко меняют свой «почерк». И, наконец, четвертое. Глушаков сегодня днем исчез...
– Как – исчез? – удивленно посмотрел на Козловского начальник отдела.
Козловский опять еле заметно усмехнулся в усы, сказал: – Исчез, как все в его положении исчезают. У него сегодня был выходной. Часов в десять он сказал своей Нюрке, что пойдет на базу РПС, и пропал. Ни на базе, ни в гараже никто его не видел. В общем, считаю, Глушакова нужно найти и задержать.
– Да, финка, по-моему, улика серьезная, – задумчиво сказал Полосухин. – Кстати, Игорь Иванович, Гурин отправил ее на экспертизу?
– Направил.
2
В кабинете меня ждал участковый инспектор лейтенант Шамрай.
– Ваше задание выполнил, товарищ подполковник, – доложил он. – Обошел почти всех жителей соседних с магазином домов. Савчук Янина Болеславовна рассказала, что ночью, услышав выстрелы, она выбежала во двор дома и увидела стоявшую у забора соседку Домшель Станиславу Феликсовну, спросила у нее, кто стрелял. Домшель ответила, что стреляют, вероятно, из самопалов подростки...
– С Домшель говорили?
– Говорил, товарищ подполковник, – нахмурился участковый. – Но она заявила, что ночью из квартиры не выходила и ничего не слышала. Я ее вызвал к вам, в коридоре ждет. Поговорите сами с нею. Доложу вам, женщина она бедовая. Муж в прошлом году в Немане утонул. Доходили до меня слухи, что собираются в ее доме какие-то мужчины, вроде самогоном промышляет, да никак не могу ее застукать. Хитрая, как лиса!
– Хорошо, товарищ лейтенант, пригласите ее сюда.
В кабинет вошла невысокая, полная, с пышным бюстом женщина. Она по-хозяйски окинула взглядом скромную обстановку моей временной служебной обители, расстегнула пальто, сдернула с головы платок, и копна рыжих, отливающих медью волос рассыпалась по плечам. Из-под густо накрашенных ресниц женщина пытливо и оценивающе взглянула на меня, поинтересовалась:
– Это вы, что ли, вызывали меня? Мне участковый повестку принес. Говорит, пойдешь к самому заместителю начальника областного угрозыска. Это вы и есть областной угрозыск?
– Садитесь, – сухо сказал я. Развязность такого сорта людей всегда сковывает меня.
– Да мы и постоять можем, чины у нас небольшие. А ноги потерпят.
– Садитесь. Разговор у нас будет серьезный.
– Ну, если серьезный, – стрельнула она в меня глазами, – тогда и сесть можно. Это как у вас говорят? Раньше сядешь, быстрее выйдешь...
Я пропустил мимо ушей ее слова и выложил на стол бланк протокола допроса свидетеля.
– Прежде чем приступить к допросу, я обязан вас, гражданка Домшель, предупредить, что за отказ или уклонение от дачи показаний и за дачу заведомо ложных показаний вы несете уголовную ответственность. Одновременно разъясняю вам права и обязанности свидетеля...
Она молча выслушала меня, небрежно расписалась на бланке протокола допроса и, пододвинувшись вместе со стулом ближе к столу, спросила:
– А о чем я должна рассказывать правду, и только правду? Вроде ни в чем пока не замешана...
– Меня интересует такой вопрос, – прервал я ее. – Вы слышали ночью выстрелы? И где вы находились в это время?
Она пожала плечами, сказала:
– Все порядочные люди ночью спят. Спала и я.
Сдерживая раздражение, я едко поинтересовался:
– И что же вам снилось?
– Молодой мужчина, – потупилась она, но на губах ее бродила улыбка. – Вроде вас этот мужчина был. Я ведь женщина свободная...
– Вас уже предупредили о возможных для вас последствиях за отказ или уклонение от дачи показаний...
– Да господи! – вскинула она руки к пышной груди. – Чего вы от меня добиваетесь? Я же вам русским языком говорю: спала я ночью!
– Вы не умеете врать. Не получается это у вас.
Она на какой-то миг опустила голову, я даже успел заметить, как чуть побагровела ее щека. Но Домшель тут же вскинула голову и, вызывающе глядя на меня, спросила:
– А если я не скажу правду, тогда как? Посадите?
– Скажете, – мягко заметил я. – Не сомневаюсь в этом.
– А вы вот так... рассказали бы о своем друге?
Вопрос для меня был неожиданным, и я замялся. Это не ускользнуло от ее взгляда. Скрипнув стулом, она выжидательно уставилась на меня. Я понимал, что от моего ответа сейчас зависел дальнейший ход разговора. Но что я мог ответить ей? Разве что сказать банальность в смысле того, что на следствии нужно говорить только правду, что вопросы здесь задаю я, что все мои друзья – люди порядочные, и если бы кто-то из них совершил преступление и мне стало бы об этом известно, я первым бы затащил такого в милицию...
Ответа на вопрос сидевшей передо мною женщины не было и в Уголовном кодексе. На допросах у следователя, прокурора, в суде закон под страхом наказания обязывает человека говорить правду о своем близком, хотя эта правда и направлена против последнего.
За время своей работы в милиции я убедился в одном простом и мудром правиле: честность свидетеля зависит от честности следователя. Поэтому я сказал:
– Откровенно говоря, для меня ваш вопрос – сама неожиданность. Мне нужно подумать.
– Мне тоже, – подхватила она и встала. – Можно идти?
– Да, вы свободны.
Она посмотрела на меня, вздохнула:
– Я к вам зайду, может быть. А сейчас вам в постель нужно. У вас температура.
И пошла к двери. Я растерянно смотрел ей вслед и мысленно ругал себя. Нужно было как-то иначе с ней поговорить. А как иначе?
Конечно, по закону я обязан был составить протокол об отказе свидетеля давать показания, и Домшель привлекли бы к уголовной ответственности, а я лишился бы свидетеля. В том, что Станислава Домшель кое-что знает о преступлении, я уже не сомневался.
3
Я закурил и подошел к окну. На улице серели сумерки. Дождь утих. На небе кое-где появились просветы. Но пока не было просвета в нашем деле...
Постояв минут двадцать в раздумье у окна, взял папку и вышел из кабинета. В коридоре встретил Полосухина.
– Вы куда, Игорь Иванович, собрались? – спросил он.
– Да вот хочу еще раз переговорить с продавцами магазина. Ночью не та обстановка была.
– Правильно. Сейчас они успокоились и, возможно, припомнят что-либо интересное для нас, – согласился начальник отдела и сказал: – Я вот о чем подумал. Могло быть и так, что Глушаков выступал в роли наводчика, а в магазине орудовал кто-то другой, возможно, из связей Курчевского.
– Резонно, – кивнул я. – Мы знаем, что Глушаков вчера вечером куда-то ходил. Если принять на веру слова его Нюрки, то он в двенадцатом часу ночи был уже дома. Стало быть, «визит» в магазин Глушакова отпадает. Но почему-то он дома в одиночку, после возвращения из города, закатил пьянку. Где он был? С кем встречался?.. Впрочем, в этом деле пока одни только вопросительные знаки и до точки еще далеко.
– Далеко, – вздохнул Полосухин и спросил: – Может, Озерное запросим по телетайпу? Пусть там оперативники поработают. Связи Курчевского они должны знать. Нам интересно, кто из этих молодцев отсутствовал в ночь на сегодня? Возможно, озерновские товарищи сообщат нам связи Курчевского и Глушакова в других местах. Ведь наш Глушаков до последней судимости тоже жил в Озерном...
– В Соколове, по-моему, он еще не успел обзавестись дружками, – сказал я. – Да вроде и вел себя все время прилично.
– Хорошо. Давайте, Игорь Иванович, подготовим запрос в Озерное. Время не ждет.
«Начальнику Озерновского РОВД. В дополнение к нашей ориентировке за № 3/189 от 8 октября с. г. Прошу срочно установить лиц из числа преступных связей Курчевского В. С. и Глушакова Я. И. и проверить, где они находились в ночь на 8 октября. Одновременно проверьте, с кем из них поддерживает письменную связь осужденный Курчевский...»
Я вручил дежурному для передачи по телетайпу телеграмму, а сам отправился на улицу Розанова говорить с продавцами обворованного магазина.
4
– Ну, чего вы так испуганно на меня смотрите? – развел я руками. – Успокойтесь, Маша! Постарайтесь припомнить, кто вчера, позавчера или раньше заходил в магазин? Я имею в виду людей, которые вызвали у вас подозрение, например, своим поведением...
– Да никого из подозрительных в магазине не было, – пожала плечами продавщица. – Я же вам еще ночью об этом говорила. Много людей к нам заходит, а разве определишь, что у кого на уме! Раньше, до того как у нас оборудовали отдел подарков, в основном приходили жители соседних улиц за продуктами, а теперь со всего города к нам наведываются...
Разговор происходил в маленькой комнатке, которую снимали заведующая магазином Ирина Сикорская и продавец Мария Тарасюк. Я уже понял, что ничего интересного здесь не найду, но уходить не хотелось. Что-то удерживало меня.
– Мы и сами с Ирой понимаем, что, если бы над дверью была решетка, вор не залез бы в магазин, – вздохнув, сказала Тарасюк. – Нам на это не раз уже указывали, но горпо никак не может прислать рабочего, а сами мы не можем сделать решетку. Вот и вчера ревизор был из облпотребсоюза. Он тоже сказал, чтобы мы в трехдневный срок поставили решетку...
– Ревизор? Что за ревизор?
– Не знаю, документов мы у него не спрашивали, неудобно ведь... Он сказал нам, что проверяет техническое состояние магазинов. Склад осмотрел, торговый зал, а потом в райпотребсоюз пошел.
– Как выглядел этот ревизор?
– На вид лет тридцать, среднего роста, на переносице шрам. Был в черного цвета куртке и кепке. Других примет я не запомнила...
Я посмотрел на часы: начало девятого вечера, звонить в облпотребсоюз сегодня уже нет смысла. Интересно, что же за ревизор от них здесь был?
5
Утром, наскоро перекусив в кафе, я вышел из гостиницы. Распогодилось. Небо очистилось от туч и над городом поднялся по-осеннему скупой на тепло, слепящий глаза диск солнца. И сразу ожили улицы. По тротуарам неторопливо шагали люди, обходили оставшиеся после вчерашнего ненастья запорошенные листьями лужи, толпились у киосков, стояли на автобусных остановках, сновали взад-вперед в дверях магазинов.
Я люблю эти утренние часы в Соколове. Люблю как нечто свое, нелегко добытое. Это был город моей юности, ставший для меня второй родиной. Здесь два десятка лет назад я начинал свой нелегкий путь оперативного работника, сюда же и был направлен после окончания Высшей школы МВД СССР. Многое связывало меня с этим городом и его жителями...
Дежурный по отделу доложил мне:
– Майор Козловский час назад доставил в отдел Глушакова.
– Хорошо, товарищ лейтенант. Позвоните в прокуратуру Гурину, пусть срочно идет сюда.
– Есть, товарищ подполковник!
Телефонистка междугородной телефонной станции довольно быстро соединила меня с конторой облпотребсоюза, но потом мне добрых полчаса пришлось ждать, пока там уточняли, был или не был в Соколове их представитель. Наконец женский голос сообщил:
– Последний раз наш работник ездил в Соколове в сентябре.
– Спасибо, но уж очень долго вы уточняли этот вопрос!
– А вам нужно было позвонить в райпотребсоюз, и все было бы ясно.
– Звонил. Никого там от вас не было. Но ведь ваш работник мог бы и не зайти к ним.
– Бывает и такое. Всего вам доброго, – и в трубке послышались короткие гудки.
Секретарь отдела принесла ответ из Озерного.
«Начальнику Соколовского РОВД. 29 сентября с. г. из ИТК нас уведомили, что 6 октября по отбытию срока наказания освобождается и убывает к месту жительства в город Озерное подпадающий под административный надзор трижды судимый за кражи государственного имущества Курчевский В. С. Однако в город Озерное он не прибыл, и место его нахождения неизвестно. Сообщаю для оперативного использования. Связи Курчевского и Глушакова нами проверяются. О результатах сообщим дополнительно. Начальник Озерновского РОВД Шкуратович».
Н-да-а... Как правило, место нахождения всех разыскиваемых бывает неизвестно и нужно приложить максимум усилий, чтобы оно стало известным...
Да мало ли где по пути мог задержаться Курчевский! Да и путь из исправительно-трудовой колонии до Озерного неблизкий. На дорогу, пожалуй, не меньше суток потребуется. Может быть и другое – по каким-то причинам 6 октября Курчевский не освободился. Но на всякий случай в ИТК нужно дать телеграмму...
6
Пришел Гурин. Я рассказал ему о последних событиях.
– В ИТК нужно короткую телеграмму дать, – сказал он. – По телеграфу. Срочную.
– К чему такая спешка? – удивился я.
Гурин присел к столу, что-то торопливо набросал на листе бумаги и только тогда ответил:
– Не исключено, что в Соколове мог побывать и Курчевский.
– Он тебе телеграмму о своем приезде прислал или, на худой конец, по телефону уведомил?
– Напрасно иронизируешь, Игорь. Курчевский и Глушаков опять могли пойти на «дело».
– Могли, – согласился я. – Только дороговато нам преступники обходятся. Вот если бы с них взыскивать не только материальный ущерб, который они причинили своими преступными посягательствами, но и средства, затраченные на их поиск и изобличение. Наверное, тогда каждый из них, прежде чем решиться на преступление, немного пошевелил бы мозгами.
Борис усмехнулся:
– Они и сейчас шевелят мозговыми извилинами – будь спокоен! Каждый из них идет на «дело» с уверенностью, что его не изобличат. Иначе вряд ли решился бы он на преступление!
«Начальнику ИТК. Срочно сообщите время и дату освобождения Курчевского. Телеграфируйте. Зам. прокурора Гурин».
В кабинет заглянул Козловский.
– Заходи, майор, – кивнул ему Гурин. – Говорят, ты разыскал Глушакова. Как он?
– Пока молчит, – как от зубной боли, скривился Козловский и предложил: – Пошли ко мне, потолкуем с ним. Надо решать, что с ним делать. Тем более что сегодня нарочным доставили заключение эксперта: кровь на финке Дорониной...
– Это уже намного серьезнее! – Борис поднялся со стула. – Пошли.
7
Глушаков, высокий худощавый мужчина с узким смуглым лицом, встал нам навстречу. Козловский махнул рукой:
– Сидите! – Он сел за свой стол, сказал: – Опять говорить с вами будем, Глушаков.
– Не о чем нам говорить, – хмуро ответил тот и, опустившись на стул, принялся разглядывать свои ладони. – Я уже все рассказал вам.
Козловский не обратил внимания на его слова, спросил:
– Куда и зачем вы ходили вчера вечером?
– Я уже говорил.
– Повторите еще раз заместителю прокурора района и заместителю начальника отдела уголовного розыска области.
Глушаков настороженно посмотрел на меня и Гурина и сразу как-то подобрался, выпрямился на стуле. Помолчав, ответил:
– В магазин за сигаретами ходил.
– С хозяйственной сумкой?
– С нею. Хотел заодно что-нибудь из продуктов купить. Жена во вторую смену работала.
– В какой магазин вы ходили?
– В третий, по Гарбарской.
– Во сколько времени вы ушли из дома?
– Не помню. Где-то около восьми или чуть позже.
– В магазине много покупателей было?
– Несколько женщин.
– Где ваш финский нож?
– Не знаю. Где-то, видно, утерял. А может, кто из шоферов его вытащил. Он в ящичке кабины лежал.
– Когда пропала финка?
– Да уже больше месяца.
Козловский, не отрывая взгляда от лица Глушакова, жестко и раздельно сказал:
– А ведь вашим ножом, Глушаков, как установила экспертиза, была убита сторож магазина. Что скажете на это?
Глушаков поежился, словно ему за воротник положили кусочки льда, и тихо ответил:
– Но я никого не убивал. И ножа у меня не было.
В кабинет заглянул эксперт-криминалист Стрелковский, протянул Козловскому листок бумаги. Козловский пробежал его глазами и протянул мне. Это был стандартный бланк справки эксперта-криминалиста.
«...Следы на одной из бутылок вина, изъятых в магазине № 3 г. Соколова, оставлены указательным и безымянным пальцами правой руки Глушакова Якова Ильича...»
– Итак, финал? – спросил тихо Гурин, тоже прочитав справку. Я растерянно пожал плечами, подумал: «Возможно, ошибся Стрелковский? Эксперт он молодой, все может быть...»
Козловский протянул справку эксперта Глушакову, мрачно сказал:
– Прочтите этот любопытный документ. Интересно, что вы сейчас запоете?
Глушаков читал долго, о чем-то напряженно думая. Наконец, вернув справку Козловскому, развел руками, сказал:
– Может, и мои отпечатки на той бутылке остались...
– Ваши? – сразу насторожился Козловский и даже привстал за столом. – Тогда объясните, каким образом они там оказались?
– Очень просто. Вчера, когда ходил в магазин за сигаретами, взял там бутылку вина. Потом раздумал, вино вернул, выпросил у продавщицы бутылку водки.
– И это в восемь вечера? – удивленно посмотрел на Глушакова Козловский. – Ведь спиртное продается до 19 часов! Липа все это!..
Гурин поднялся со своего места и официальным тоном сказал:
– Вот что, товарищ Козловский. Показания гражданина Глушакова оформите протоколом допроса. Пишите все, что он говорит. Потом решим, что делать с ним. Через час я к вам зайду. А сейчас мы с подполковником вас оставим.
8
– Черт ногу сломает в этом деле! – сказал Гурин, когда мы вернулись в кабинет заместителя начальника отдела, где из-за отсутствия хозяина временно обосновался я. – Голова прямо-таки трещит от всего этого!
– У тебя есть сомнения в виновности Глушакова? – осторожно спросил я.
Борис невесело усмехнулся:
– Я уже сегодня объяснял одному своему ретивому подчиненному, что нам дано право сомневаться во избежание ошибки.
– Тогда давай думать, – предложил я, усаживаясь за стол. – Возьмем на вооружение ту же презумпцию невиновности, то есть будем исходить из предположения: Глушаков не совершал разбойного нападения и не имеет к нему никакого отношения.
– Ничего себе «не имеет отношения»! – возразил Борис. – А как же с отпечатками его пальцев, с ножом? Их ведь не сбросишь со счетов!
– С отпечатками пальцев проще, если поверить Глушакову. С продавцами буду говорить сам. Кроме того нужно назначить криминалистическую экспертизу и поручить ее опытному эксперту оперативно-технического отдела УВД. Из ОТО мне сегодня звонили: отпечатки пальцев на бутылках с вином оставлены несколькими людьми...
Гурин покосился на меня, видно, ожидая, что я опять напомню ему о проверке пальцевых отпечатков продавщиц, уборщицы, грузчиков и прочих людей. Но я ничего не добавил, и Борис глубокомысленно кивнул головой:
– Ясно, сегодня же назначу экспертизу. А как же с ножом?
– Тут дело сложнее.
– А если допустить, что и нож кто-то подбросил к магазину, чтобы нацелить нас на след Глушакова? – Борис ухмыльнулся: – Кто-то запачкал его в крови Дорониной и подбросил к магазину, а? Если мы это докажем, тогда Глушаков будет чист, как стеклышко. И презумпция невиновности восторжествует.
– Перестань, не до шуток сейчас! – поморщился я. – Ножом Глушакова мог воспользоваться преступник.
– То есть Глушаков отдал нож преступнику, хочешь сказать?
– Нож могли украсть.
– Кто же, например?
– Ну, хотя бы Натаров.
– Натаров? – уставился на меня Гурин. – Откуда ты взял?
– Я не утверждаю. Это только предположение. Мы же просто рассуждаем. Натаров зол на Глушакова за Нюрку. Тут вот какая петрушка. Год назад Натаров из-за Нюрки развелся с женой. А Нюрка вдруг в феврале сошлась с вернувшимся из заключения Глушаковым, с которым знакома была еще до его осуждения. Вот Натаров и обозлился на Глушакова. Об этом рассказал мне участковый Шамрай.
– В таком случае, – сказал Гурин, – Натаровым надо заняться вплотную.
– Уже делается. Работает Шамрай со своими внештатными помощниками. Я их проинструктировал.
По внутреннему телефону позвонил дежурный по отделу:
– Товарищ подполковник, Гурин у вас?
– У меня.
– Тут ему срочную телеграмму принесли.
– Откуда телеграмма?
– Из исправительно-трудовой колонии.
– Давайте живо ее сюда!
На стандартном бланке было всего лишь две фразы:
«Курчевский освобожден шестого тчк Выехал Озерное тчк Самсонов тчк».
– Как видишь, подает мне о себе весточку гражданин Курчевский, – улыбнулся Борис. – Только где он сейчас обитает? По времени, пожалуй, уже вчера должен прибыть к месту своего постоянного жительства, в Озерное. Никак у нас загостился, а? Искать его надо, искать. Может, с Глушаковым вдвоем и ходили на «дело», как думаешь?
– Конечно, если Курчевский появился в Соколове, то он не мог не навестить своего приятеля, – согласился я. – Но еще бабушка надвое гадала: был или не был здесь Курчевский?
– А это уж нам с тобой предстоит проверить. Я буду у Козловского. Буду сам допрашивать Глушакова.
