Текст книги "Презумпция невиновности"
Автор книги: Анатолий Мацаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)
1
Участковый инспектор Шамрай положил мне на стол рапорт и смущенно кашлянул в кулак.
«Докладываю, что после вызова в РОВД Домшель С. Ф. навестила свою приятельницу Садовскую Люсьену Леонидовну, проживающую по пер. Пороховому, 12. Там она находилась 20 минут, после чего проследовала к себе домой.
Савчук Янина в беседе со мной рассказала, что тоже хорошо знает Садовскую. Сегодня около трех часов дня видела ее в универмаге, где Садовская покупала мужской костюм...»
– Непонятно мне, товарищ подполковник, – опять кашлянул Шамрай, – зачем Садовской понадобился мужской костюм? Живет она с трехлетним сынишкой. Может, опять мужика заимела. Она все больше, доложу вам, с приезжими мужчинами водится. Разрешите, я проверю ее дом?
– Ни в коем случае! Следите за домом Садовской и не оставляйте без наблюдения Домшель. Но делайте это очень осторожно.
– Да мы уж и так аккуратно поступаем, товарищ подполковник. Со мной четверо дружинников. Ребята толковые, смышленые. Не подкачаем, товарищ подполковник!
– А как с Натаровым? – спросил я.
– Ваше задание выполнили. Правда, не совсем полностью, но кое-что установили, – Шамрай достал из папки листок со штампом, пояснил: – На всякий случай взял в автобазе справку. А о Натарове вот что вам доложу, товарищ подполковник...
2
Я спустился в дежурную часть, сказал помощнику дежурного:
– Возьмите машину и привезите ко мне Натарова. Если его не будет на работе, вот его домашний адрес. Я скоро вернусь.
В магазине шла ревизия. Торговый зал был завален коробками с обувью, рулонами тканей, на стульях и на прилавке лежала одежда, возле стен громоздились ящики с крупой и макаронами.
Я отозвал в сторонку продавщицу Марию Тарасюк, спросил:
– Кто из вас – вы или Сикорская – работали позавчера в продуктовом отделе?
– Я. А в чем дело? – насторожилась Тарасюк.
– Где мы сможем поговорить?
– Идемте в конторку, – Тарасюк пропустила меня за прилавок, толкнула ведущую в складское помещение дверь: – Сюда, пожалуйста. Осторожнее, не зацепитесь за ящики.
В маленькой, тесной комнатушке я достал из портфеля бланк протокола допроса свидетеля, сказал:
– У меня мало времени, поэтому перейдем сразу к делу. Но я обязан вас предупредить, что от правдивости вашего ответа зависит судьба человека. Я уже не говорю об уголовной ответственности за ложные показания...
– Вы так строго говорите, что я начинаю бояться, – заявила Тарасюк. Я видел: она и в самом деле волнуется.
– Вопрос у меня к вам один: отпускали ли вы вчера после 19 часов покупателям водку и кому именно?
– Нет, не отпускала, – с готовностью ответила продавщица. – Что я – враг себе, не знаю последнего законодательства об усилении борьбы с пьянством?
– Не спешите, подумайте. Разница между наказанием за нарушение правил торговли спиртными напитками и тем, которое грозит человеку, купившему вчера у вас бутылку водки, очень и очень большая. Подумайте над этим, Мария...
– А чего мне думать? – прервала она меня. – Водки после семи мы не продаем. Зачем нам из-за кого-то неприятности?
– Хорошо. Вот вам протокол допроса. Ответ на мой вопрос напишите своей рукой.
«Я, Тарасюк М. К., 7 октября с. г. работала в продуктовом отделе магазина, отпускала покупателям продукты. Водку после семи вечера никому не продавала. Мы после 19 часов водку с витрины убираем в склад. Написано собственноручно. Тарасюк».
– Ну что ж, – прочитав написанное продавщицей, сказал я. – И на этом спасибо. До свидания.
3
– Садитесь, Натаров, – кивнул я на стул и тут же резко сказал: – Не могли вы в тот день выпивать с Глушаковым! Вот, не угодно ли взглянуть на эту справку?
«Глушаков Я. И. с 30 августа по 17 сентября с. г. находился в служебной командировке в г. Гомеле. Директор автобазы Семенчук».
– Обратите внимание, – продолжал я, – к справке прилагаются путевой лист, товарно-транспортная накладная и командировочное удостоверение на имя Глушакова.
Натаров внимательно прочитал бумаги и недоуменно пожал плечами, сказал:
– Возможно, я дату спутал.
– Нет, гражданин Натаров, вы не дату спутали! Вы просто переборщили, подбросив нам анонимку! На дураков, видно, рассчитывали.
Натаров опустил глаза, промямлил:
– Не писал я ее...
– Можем назначить графическую экспертизу.
– Не надо, – вздохнул Натаров. – Сам расскажу... честно. Из-за Нюрки все это. Увел от меня ее Яшка... А нож, так и в самом деле я видел его у Яшки...
– Выпивку приплели для убедительности, – добавил я. Натаров согласно кивнул. Я продолжал: – Иначе как объяснить, при каких обстоятельствах видел у Глушакова нож? Не скажешь же, что лазил в кабину машины Глушакова и украл финку!
– Какую финку? Не брал...
– Ту самую, которую обнаружили возле магазина.
– Не брал я ее! Не брал! Что вы мне пришиваете?!
– Спокойно, гражданин Натаров! Поберегите нервы, они вам еще пригодятся. Вы сами себя в эту историю втянули. И мы еще посмотрим, как поступить с вами. Кому вы передали нож Глушакова?
– Никакого ножа я не брал и никому не передавал!
– Хватит, Натаров! Я спрашиваю у вас, где нож?
– Я не брал...
– Прекратите врать! Неделю назад этот нож ваш сын приносил в школу, показывал приятелям. У меня нет времени возиться с вами. Работы и без того хватает. Спрашиваю последний раз: кому вы передали украденный вами из машины Глушакова нож?
– Продал, – выдавил из себя Натаров. – За три рубля продал какому-то человеку, я его не знаю...
– Опять врете! Кому продали нож? Ну!
– Петром того мужика зовут, фамилии не знаю, с места мне не сойти!
– Где живет, работает?
– Живет на улице Авангардной, в самом ее конце, в халупе. Рядом, возле забора, большая береза растет... – Натаров поднял на меня глаза, спросил: – А что теперь со мной будет?
– Не беспокойтесь, в тюрьму не посадим, но на работу соответствующую бумагу направим. Пусть товарищи по-должному оценят ваш поступок и воздадут по заслугам.
Натаров ушел. В кабинете вдруг стало душно. Я распахнул створку окна. Во дворе сгущались сумерки. С улицы доносились обрывки разговора, шорох ног прохожих. Город жил своей обычной жизнью, и ему не было никакого дела до спирали поиска, которая растянулась до предела и пока не желала сужаться.
4
В дверь постучали.
– Войдите! – крикнул я.
К моему удивлению, в кабинет вошел мой старый начальник и учитель Прудников.
– Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе, – усмехнулся Прудников и протянул мне руку. – Зазнался, братишка! Дескать, мы и сами с усами...
– Да что вы, Данилович, – смущенно пробормотал я. – Как раз собирался к вам ехать. Честное слово!
– Ну-ну, – недоверчиво посмотрел на меня Прудников, присаживаясь к столу. – Сам вот пришел, без приглашения. Сегодня узнал, что ты уже третьи сутки в Соколове.
– Приехал на подведение итогов работы за девять месяцев и вот застрял. А что у вас нового, Данилович?
– Да что может быть нового у старого пенсионера? Вот сегодня выдался чудесный денек бабьего лета. Часа три провел в парке, как говорят поэты, слушал осень. Теплынь, шелест падающей листвы, запах поздних цветов... Знаешь, под старость особенно остро чувствуешь связь с природой... – И тут же, словно устыдившись своих лирических мыслей, кашлянул и уже другим тоном спросил: – Так что ты хотел от меня?
– Тут вот какое дело, Данилович, – я коротко рассказал Прудникову о событиях ночи на 8 октября и о допросе Натарова. – Меня сейчас интересует этот Петр. Вы его, Данилович, должны знать: живет он на вашей улице.
– Знаю такого, – кивнул Прудников. – Авангардная, девять. Поздняк Петр Викентьевич. Пять лет назад был осужден за групповую кражу из ресторана «Неман». Во время совершения преступления ему не было восемнадцати лет, поэтому срок наказания отбывал в колонии для несовершеннолетних. Сейчас вроде взялся за ум. Работает мастером в телеателье. Жениться собрался. Вот сегодня его дивчина ко мне приходила. Говорит, с каким-то дружком вчера Петро встречался. Подозрительным показался ей этот приятель, боится она, как бы опять Петро на кривую дорожку не свернул. Заходила посоветоваться. Потому я и пришел в отдел. Нужно выручать парня, пока опять не сорвался. А тут вот еще эта финка. На «дело» Петро вряд ли пойдет, а вот кому он финку передал – вопрос! Поедем искать его. Дома Петра нет, я заходил. Вчера у него зарплата была. Поэтому начнем с питейных заведений.
Прудников, покряхтывая, поднялся со стула. Но тут в кабинет вошел дежурный по отделу.
– Из Озерного, товарищ подполковник, прибыл ответ, – доложил он. – Вот, пожалуйста.
Начальник Озерновского РОВД сообщал список связей Курчевского. На телетайпной ленте было напечатано около двух десятков фамилий. Я внимательно прочитал их и вдруг споткнулся на строчке:
– «Поздняк Петр Викентьевич, судимый за кражу госимущества...»
Подчеркнул красным карандашом фамилию Поздняка и протянул листок Прудникову.
– Да-а, вот этого я не знал, – с сожалением в голосе сказал старый оперативник. – Интересно, откуда же он знает Курчевского?
5
В пивном баре возле прилавка стоял высокий лохматый парень в нейлоновой куртке, балагурил с цедившей в кружки пиво буфетчицей, пожилой, но еще миловидной женщиной в халате не первой свежести.
– Петро, нам с тобой потолковать надо, – тронул за локоть парня Прудников.
Тот обернулся, заулыбался.
– Аполлинарий Данилович! – воскликнул парень так, словно дружка закадычного встретил. – Какими судьбами?.. Маша, живо пиво начальнику!.. Ах, да! Забыл, извиняюсь. Сердце есть сердце...
– Нельзя ли потише, Петро? – поморщился Прудников. – Вон, люди на нас обращают внимание... Пойдем на улицу, Петро. Серьезный разговор к тебе имеется.
– Ну, если серьезный разговор, то почему бы не пойти? – Петро залпом выпил поставленную буфетчицей на прилавок кружку пива и, ссутулившись, пошел к выходу.
Когда мы втроем забрались в машину, Прудников сказал:
– Вопрос к тебе, Петро, имеется. С кем это ты вчера днем встречался на улице Горького?
– Да мало ли знакомых... – начал было Петро, но Прудников прервал его.
– Не пыли, Поздняк! – резко сказал он. – Если я у тебя спрашиваю, значит, точно знаю об этой встрече.
– Валюха вам, конечно, рассказала, – вздохнул Петро. – Ну, видел вчера одного кореша. Приходилось встречаться с ним в местах не столь отдаленных...
– Кто такой?
– Эх, гражданин начальник! – опять вздохнул Поздняк. – Не путали бы вы меня в историю с географией, а? Я свое отсидел и теперь – ша! Железно! А вот что пью, так на то причина имеется. Валюха всему виной. Тычет меня тюрягой и хвостом вертит. Ну, сидел я, так что, повеситься мне теперь, что ли? Да я разве убил кого? А за ресторан сполна расплатился – и свободой, и деньгами. Взыскали с меня до копеечки...
Прудников напомнил:
– Ты не ответил на мой вопрос, Петро.
– Отвечу, на все вопросы отвечу! – пообещал Поздняк. – Я сейчас с этими ханыгами ничего общего не имею. Терпеть их не могу! – И попросил: – Поговорили бы вы с Валюхой, Аполлинарий Данилович, а? Уважает она вас, потому послушается. Ну чего она нос воротит? Ей-богу, такую вот житуху прекращаю. Железно! Поговорите, Аполлинарий Данилович. Очень прошу!..
– Ладно, Петро, поговорю, – согласился Прудников. – А сейчас рассказывай. Только честно...
«В четыре часа дня 7 октября я, Поздняк Петр Викентьевич, стоял возле швейного ателье на улице Горького, ожидал работавшую там закройщицей знакомую мне девушку Валентину Соловейчик. Как раз закончилась первая смена, закройщицы и портнихи вышли из ателье, а Валентины все не было.
И тут из-за угла вышел Курчевский Василий. Его я знаю по исправительно-трудовой колонии, где я отбывал последний год своего срока по достижению совершеннолетия. Мы поздоровались. Курчевский сказал, что отбыл срок и едет в Озерное. По пути решил навестить своего приятеля Глушакова Якова, но того не оказалось дома. Потом Курчевский сообщил, что решил на сутки задержаться в Соколове, но в гостинице нет мест, и попросился переночевать у меня. Я согласился. В это время к нам подошла Валентина, и мы втроем пошли в сторону моего дома...»
Поздняк рассказывал неторопливо, припоминая каждую подробность, и я ясно и отчетливо, словно сам был участником этой встречи, мысленно видел рассказанное...
...Курчевский повесил куртку на вбитый в стену гвоздь, пристроил наверху ее кепку, спросил:
– Как Глухарь поживает?
– Кто? – не понял Поздняк.
– Яшка Глушаков.
– Шофером в райпотребсоюзе вкалывает.
Курчевский пригладил ладонями волосы, сказал:
– Еще в колонии было заметно, что ссучился он. Чуть ли не в ударниках там ходил. Зарабатывал досрочное освобождение. А тут, видать, и подавно стал стукачом.
– Да вроде не заметно, – пожал плечами Поздняк. – Работает. Надо же жить.
– Жить... – ухмыльнулся Курчевский. – Все мы хотим жить: выпить, вкусно поесть, шикарно одеться. А все это требует денежек, презренных хрустящих купюр. Только один гнет хребет, пуп надрывает за гроши, а второй за полчаса может загрести две-три годовых зарплаты трудяги. Тут с умом надо устраивать свою жизнь... – И вдруг спросил: – Синичкин работает?
– Сейчас в УВД.
– А кто вместо него?
– Майор Козловский.
– Знаю. Тоже опытный мент, но ему далеко до Синичкина. – Курчевский потер руки, зябко передернул плечами, добавил: – Эт-то хорошо, что начальником угро Козловский. Меньше риска.
– Задумал что, Лыч? – настороженно спросил Поздняк.
– А это уж, братец, не твоего ума дело. Ты язычок прикуси. И Фене своей скажи, чтоб не распространялась о нашей дружеской встрече. Ты меня знаешь: в случае чего под землей найду и сделаю харакири. Уловил? Ну и добро. А сейчас готовь угощение. Голоден я, как волк...
Курчевский прошел в комнату, отодвинул лежавшие на диване книги, сел, но тут же встал:
– О, холодное оружие! – он снял с этажерки финку, начал рассматривать ее. – Тонкая работа. Чья? «Г. Я.» – это чьи-то инициалы? У кого увел?
– Купил при случае у одного мужика.
– Надо конфисковать, – заявил Курчевский. – Не положено тебе иметь холодное оружие, потому как на путь исправления встал твердо. Ну, так где выпивон, закусь? Шевелись. Мне топать надо, город посмотреть, его достопримечательности, а потом еще следует визит нанести одной девахе...
Прудников спросил Поздняка:
– Во сколько Курчевский ушел от тебя?
– Часов в шесть вечера.
– Потом приходил?
– Нет, я не видел его. Может, и приходил, но меня не было дома, вернулся в первом часу ночи.
– Где так долго странствовал?
– Пил. Опять завертело, понесло меня.
– Смотри, как бы не занесло под откос. Финку Курчевский забрал?
– Да.
– Ясно, – крякнул Прудников. – Теперь многое ясно.
6
«Начальникам горрайорганов внутренних дел области. Нами по подозрению в краже и разбойном нападении на сторожа магазина разыскивается трижды судимый Курчевский Василий Семенович. Его приметы...»
– Телеграмму передайте срочно, – приказал я дежурному по отделу.
– Ну и денек сегодня! – покачал головой дежурный. – От телетайпа не отходим. Но вы, товарищ подполковник, не беспокойтесь. Передадим. Сейчас наберу на ленту. Скорее бы задержать этого бандюгу!..
7
Утром из Озерного доставили фотографии Василия Курчевского и дактокарту на него.
«...В ночь на 8 октября из магазина № 3 г. Соколова совершена кража денег и золотых изделий. На бутылках вина обнаружены отпечатки пальцев.
В связи с тем, что для дела важно выяснить, не оставлены ли следы, обнаруженные на указанных бутылках, Курчевским В. С., руководствуясь ст. 183 УПК БССР, постановил: назначить по настоящему делу криминалистическую экспертизу, производство которой поручить эксперту ОТО УВД. Зам. прокурора Гурин».
– Дактокарту Курчевского нужно срочно направить в УВД, – сказал Гурин. – Но пока на папиллярный узор Лыча пусть посмотрит Стрелковский.
– Да он и сам бы сделал эту экспертизу. Не доверяешь ему, что ли? Думаю, толковый эксперт из него выйдет.
– Вот когда из него выйдет толковый эксперт-криминалист, – ответил Борис, – тогда я и буду поручать ему ответственные экспертизы!
Я не без ехидства поддел Гурина:
– А ведь именно Стрелковский определил, что обнаруженный тобой возле забора след оставила сама Доронина.
– В нашей практике бывает еще и не такое, – усмехнулся Борис и не остался в долгу: – Кстати, Стрелковский считает, что и найденный тобой на заборе лоскуток ткани оторван от тряпки, которая валялась там же, возле забора...
Ответный удар был нанесен точно в цель, и мне нечем было ответить.
8
Позвонил участковый Шамрай:
– Товарищ подполковник, мои хлопцы побывали в третьей школе.
– Зачем вы их туда посылали?
– Я, товарищ подполковник, подумал так. Все-таки кто-то должен был видеть преступника, когда тот от магазина удирал с такой музыкой. Не так уж часто в городе стреляют, чтобы не выйти из дома и не поинтересоваться, что происходит...
– А при чем тут школа? – не понимал я, куда клонит участковый.
– Очень даже причем, товарищ подполковник! Дети многое узнают от родителей. Вот я и прикинул: если кто-то из взрослых и видел что, то дома были разговоры. Поэтому и послал дружинников во все три школы города, чтобы потолковали с педагогами и учениками. И в третьей школе они узнали: ученик шестого класса Вася Шубин рассказывал приятелям о том, что его мать якобы видела этого бандюгу... Мне с Шубиной поговорить или сами это сделаете?
– Сам допрошу Шубину.
– Тогда запишите ее адрес...
Молодец, Шамрай! Раскроем преступление, буду ходатайствовать перед руководством управления о поощрении тебя! Но этого я не сказал Шамраю, только предупредил его:
– Не распыляйтесь на другое, смотрите в оба за домом Садовской. Возможно, там и отсиживается нужный нам человек.
Я оделся и поехал домой к свидетельнице Шубиной Эльвире Станиславовне.
«...Вчера заболел наш кабан. К ночи ему стало совершенно плохо, поэтому в двенадцатом часу я послала дочку на квартиру ветеринара районной ветлечебницы. Несколько раз выходила на улицу, ждала дочку и ветеринара, но их все еще не было. В первом часу ночи я услышала выстрелы, испугалась, как бы не случилось чего-либо с дочкой, выскочила за калитку. И тут я увидела, как по улице бежал какой-то мужчина с мешком за плечами. В окнах моего дома горел свет, и в полосе падавшего на улицу света я хорошо рассмотрела этого человека, смогу опознать его. Мне были предъявлены фотографии трех мужчин. На фотографии под номером два, мне кажется, мужчина похож на бежавшего ночью 8 октября человека, но я не могу полностью утверждать. А живого его я бы точно узнала. Написано собственноручно. Шубина».
На предъявленных мною на опознание Шубиной фотокарточках схожих по возрасту и чертам лица троих мужчин под № 2 был Курчевский...
9
Вечером Гурин вызвал в мой кабинет на допрос Глушакова. Тот молча сел на предложенный стул, выложил на колени жилистые руки. Его узкое, с чуть раскосыми глазами и горбатым носом лицо казалось сонным. Спутанные, пшеничного цвета волосы нависали на скошенный лоб.
– Ну, что скажете, Глушаков? – разыскивая что-то в своей папке, спросил Гурин.
Глушаков покосился на него и хриплым голосом ответил:
– А что мне говорить? Вы уже решили мою судьбу.
Борис перестал шелестеть бумагами в папке, внимательно посмотрел на Глушакова, потом перевел взгляд на меня, сказал:
– Вот даже как! А откуда вам известно, как именно мы решили вашу судьбу?
Глушаков промолчал. Гурин спросил:
– Значит, вы утверждаете, что с Курчевским не встречались?
– А с какой стати мне встречаться с ним?
– Чего это вдруг? Старые дружки, подельники...
– Были дружками и подельниками, но разошлись у нас дорожки. Завязал я. Новую жизнь начал. Да вот не получается пока.
– Почему не получается?
– Потому... – Глушаков, сдерживая раздражение, принялся разглаживать ладонями брюки на коленях. – Если где что-то совершилось, подавай сюда Глушакова! Без него тут не обошлось...
– На себя обижайтесь, – примирительно отозвался Гурин. – Биографию сами себе подмочили.
– Понимаю, – кивнул Глушаков. – Только на этот раз не виновен я. Зря «дело» лепите.
– Тогда чем же объяснить тот факт, что на бутылках вина оказались отпечатки ваших пальцев?
– Я же говорил: вернул бутылку вина...
– Но продавщица категорически отрицает это.
– Боится, как бы не наказали. Спиртное она ведь продала мне после семи вечера...
– И с переплатой, конечно? – ввернул я.
Глушаков посмотрел на меня, кивнул:
– Да, с десятки Мария рубль сдачи мне не дала. Но это мелочи. Эта бутылка, как видите, обходится мне значительно дороже. Из-за вранья Марии...
– А в честь чего это вы пьянку в одиночку закатили вечером 7 октября? – спросил я.
– Так праздник же был. День Конституции. Должен был прийти Никита, брат Нюрки, но так и не пришел. Ну, я, значит, рюмку за рюмкой и осушил почти всю бутылку. А назавтра встретил Никиту в городе, говорит, жена не пустила. Зашли к нему, похмелились, я и заночевал там. В доме Никиты и нашел меня майор Козловский...
Гурин, неторопливо заполняя протокол допроса, спросил Глушакова:
– У Курчевского, кроме вас, есть еще в Соколове приятели, знакомые?
– Есть какая-то женщина. Люськой зовут, но как ее фамилия и где живет, не знаю. Я ее никогда не видел.
«Имя Садовской – Люсьена», – мысленно отметил я.
Подписывая протокол, Глушаков осторожно поинтересовался:
– А как со мной решать будете?
– А сами вы как думаете? – прищурился на допрашиваемого Гурин.
– Чего уж тут думать! – невесело усмехнулся Глушаков. – Как говорится, не первый год замужем, знаю, что такое улики. Мой нож, отпечатки пальцев, водка из ограбленного магазина...
– Это хорошо, что вы трезво оцениваете обстановку, – Борис забрал у Глушакова подписанный протокол, положил его в уголовное дело, сказал: – Вы свободны, Яков Ильич.
– Не понял.
– Я говорю, ступайте домой. Возможно, потом еще понадобитесь. Всего вам хорошего! – И Борис протянул Глушакову руку. Тот несколько мгновений удивленно-растерянно смотрел в глаза Гурину, потом схватил его руку, рывком стиснул ее, хрипло сказал «спасибо» и, пряча в отвороте головы выступившие на глазах слезы, торопливо вышел из кабинета...
Итак, Садовская... Спираль поиска, кажется, начала понемногу сужаться. Интуитивно я чувствовал, что Лыч «лег в дрейф», из города он не мог уйти. Не должен.
