Текст книги "Презумпция невиновности"

Автор книги: Анатолий Мацаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

8

Так уж повелось среди работников уголовного розыска: если ты по делам службы приехал в чужой город, незнакомый тебе до этого коллега по трудной и подчас опасной профессии – оперуполномоченный местного уголовного розыска без лишних слов отложит в сторону свои срочные и сверхсрочные дела и примет самое активное участие в том деле, ради которого ты приехал.

Тернопольские товарищи встретили меня и Гурина радушно; узнав о цели нашего приезда, прикомандировали к нам двух работников уголовного розыска. Трое суток мы копались в архивах, ездили по городу и области, встречались и разговаривали с нужными нам людьми. На четвертый день работу закончили.

В вагоне было душно, и я долго не мог уснуть. На нижней полке посапывал Гурин, монотонно стучали на стыках рельсов колеса. Я смотрел на проплывающие за окном в фиолетовых сумерках поля и перебирал в памяти события трех, заполненных до предела работой суток командировки.

...Он вошел в кабинет как-то боком, сгорбившись, нерешительно откашлялся в свою окладистую бородку и сказал:

– По повестке я. Вчера участковый принес.

Я бегло взглянул на повестку, кивнул на стул:

– Присаживайтесь, товарищ Стрельцов.

Из-под лохматых бровей он пытливо взглянул на меня, сказал:

– Думал, что таких, как я, в этом заведении называют иначе – гражданин, а то и проще, без всякой приставки к фамилии...

– Для нас, Иван Тимофеевич, вы сейчас – товарищ Стрельцов. За совершенное после войны преступление вас наказали, а теперь вы – полноправный гражданин нашего общества.

Он пригладил ладонью пушок на голове, ответил:

– Верно сказали: свое я отбыл – десять лет от звонка до звонка. Только вот и на старости не дает покоя один вопрос: на кого же я руку тогда поднял? У меня двое сыновей, оба женаты. Один фельдшером работает, второй трактористом. Внуки есть. Живем – дай бог каждому! И выходит, что в сорок пятом я замахнулся оружием на детей и внуков своих. Вот оно как получается, товарищ начальник...

Контакт со свидетелем был установлен легко, и я удивился этой легкости. Но размышлять над этим не было времени: по опыту знал, что такие контакты держатся на волоске – пока речь идет об отвлеченных, не имеющих отношения к допросу вещах, свидетель откровенен, держится непринужденно. Тут важно исподволь, незаметно для свидетеля, направить разговор в нужное тебе русло. Тогда необходимый для допроса контакт сохранится. И я сказал:

– Были тогда и в бандах случайные люди. Вы это знаете, Иван Тимофеевич, не хуже моего.

– Да, конечно, – подхватил Стрельцов. – Но были и другие. Возьмите, например, нашего атамана Гальченку. Это же зверь, а не человек был!

– Были и другие, подобные атаману.

– Были, – согласился Стрельцов. – Вот тот же Седлюк...

Я раскрыл лежавший на столе альбом:

– Взгляните, Иван Тимофеевич, не встретите ли здесь своих знакомых?

Стрельцов выудил из кармана пиджака очки, нацепил их на нос и склонился над альбомом.

– Этих двоих я не знаю. Это вот Гальченко Борис, а это Седлюк. Помощник атамана. И сейчас еще отчетливо помню его, хоть и времени много минуло с тех пор. Невысокий, кряжистый, рыжий. Взгляд свирепый. Посмотрит на тебя и, кажется, насквозь прожигает. Со своими, кто провинился, сам расправлялся. Прежде чем убить, мучил долго. Помню, Василя Романчука на трое суток привязал к дереву возле муравьиной кучи... А на этой фотокарточке изображен двоюродный брат Седлюка Семка Ковальчук. Тоже изверг был, не приведи господь! Энкаведешников и милиционеров вешал вверх ногами и кожу с них полосами снимал...

Пожелтевший от табака палец Стрельцова уперся в фотографию убитого в Новоселках человека, и у меня что-то екнуло в груди, и от сердца к голове и ногам пошел все нарастающий жар.

– Что с вами? – тревожно спросил Стрельцов. – Вы как-то в лице изменились сразу!

– Ничего, ничего, – потер я ладонями виски. – Это бывает, слабость, видно. Последние десять дней почти не отдыхал.

– Да-а, не позавидуешь вашей работе! – сказал Стрельцов. Прощаясь, он протянул мне руку и, пряча в бороду хитроватую улыбку, спросил: – А зачем все-таки вызывали?

– Да так, поговорить, – я тоже улыбнулся. – Всего вам доброго, Иван Тимофеевич! Думаю, мы еще встретимся с вами.

Пришел Гурин, сообщил:

– Только что закончил просмотр архивных материалов на банду Гальченко. Оказывается, сам главарь погиб в последнем бою с чекистами, около двух десятков человек сдались, а вот судьба двух бандитов – Седлюка и Ковальчука – неизвестна...

– Судьба одного из них прояснилась, – сказал я и коротко передал Гурину содержание разговора со Стрельцовым.

– Да-а... – покрутил головой Борис и пытливо посмотрел на меня: – А что, если тот рыжий, с которым накануне своей гибели встречался Дивнель-Ковальчук, и есть Седлюк?

– Сам думаю об этом, – признался я. – Давай закажем телефонный разговор с Соколовом. Пусть так еще раз у Рысака уточнят приметы его обидчика и попытаются найти того мужчину. Фотографию Седлюка пересылать не будем, сами привезем. Надо заканчивать тут работу...

Сергей Петрашевич встретил нас на вокзале.

– Что нового в отделе? – спросил я шофера.

Сергей тронул с места машину и неторопливо ответил:

– Вчера задержали рыжего, о котором вы звонили.

– Задержали? – я вдруг почувствовал смутную тревогу.

– Ага, в Озерном задержали, – кивнул Петрашевич. – Я сам туда ездил с майором Неклюдовым.

– А где сейчас этот рыжий?

– Где ж ему быть, как не в изоляторе временного содержания! – усмехнулся Сергей. – Его Гошка Рысак уже опознал. А сегодня туда же, в ИВС, майор Неклюдов самолично определил и мужика, у которого несколько дней проживал этот рыжий...

Петрашевич что-то говорил еще, но я уже не слышал его. Тревога стала острее. Не наломал ли тут дров Неклюдов? Тот ли это рыжий, который нужен нам? А если ошибка?

– Давай быстрее в отдел! – приказал я шоферу, проклиная себя в душе за позавчерашний звонок в Соколово. Вот и расхлебывай заваренную самим же кашу! Как пить дать будет незаконное задержание!..

Неклюдов встретил меня с неподдельной радостью. Обложившись бумагами, он сидел в моем кабинете.

– Наконец-то! – шумно заговорил он, пожимая мне руку. – Я тут один совсем запарился. Работы невпроворот! Помощников, конечно, начальник отдела выделил, но хлопцы молодые, что с них возьмешь!.. А ты чего смотришь на меня такой букой? Что-либо стряслось?

– Расскажи, что с рыжим и Кондрашуком, которых ты задержал? – сухо попросил я.

– A-а, вон в чем дело! – засмеялся Неклюдов. – Можешь не переживать, все сделано по закону. Презумпция невиновности на сей раз не нарушена. – И уже серьезным голосом заговорил: – Позволь коротко ввести тебя в курс дела. Как ты догадываешься, сигналов и сообщений от членов оперативной группы поступало много. На их проверку уходило немало времени, а толку никакого! И вот, когда ты позвонил из Тернополя, я сразу понял: вы с Гуриным стоите на правильном пути к раскрытию убийства. Прикинул: документами Дивнеля, вероятно, воспользовался другой человек. И жил под личиной Дивнеля скорее всего кто-либо из участников банды Гальченки. Когда ты сообщил, что один из неразысканных до сих пор бандитов по внешности рыжий, меня это насторожило, и я подумал, что рыжий мужчина, с которым в Соколове встречался Дивнель, здесь появился не случайно. Конечно, могло быть и простое стечение обстоятельств, но тем не менее этого рыжего нужно было срочно найти. Я уточнил у Рысака его приметы и направил в горрайотделы области ориентировки. Потом, перелистывая уголовное дело, натолкнулся на протокол допроса грузчика консервного завода Кулажина, и меня заинтересовал его сосед. Откуда у Кондрашука появились деньги? И что за гость у него был? Поехал к Кулажину. Гостя Кондрашука он не рассмотрел хорошо, но сказал, что тот был рыжий. Я подумал: не часто ли путается у нас под ногами этот рыжий? И взялся за Кондрашука. Сначала он вообще отвергал даже факт приезда к нему гостя. Тогда я рискнул произвести в его доме обыск. В кладовой обнаружил сверток с крупной суммой денег и тремя золотыми кольцами. На допросе Кондрашук вынужден был рассказать вот что. Первого июня в павильоне горпарка он познакомился с мужчиной, который назвался Халецким Иваном Ивановичем. Тот щедро угостил Кондрашука и попросился к нему переночевать, так как в гостинице мест не было. Я проверил: точно в тот день все места были заняты. Кондрашук привел Халецкого домой, а ночью вытащил у него из кармана деньги и кольца...

Неклюдов закурил, бросил в пепельницу спичку, заметил:

– Врет, конечно, Кондрашук. Знает он Халецкого давно!

– А ему этот Халецкий говорил, откуда он и с какой целью приехал в Соколово?

– Нет, не говорил, да Кондрашук якобы и не спрашивал у него. После совершения кражи, по его словам, он ушел из дома и трое суток пьянствовал.

– Значит, ты задержал его за кражу денег и колец?

– Пока да, но, думаю, он – соучастник убийства.

– Почему?

Неклюдов дважды подряд затянулся, ткнул в пепельницу окурок, сказал:

– Дело вот в чем. Вчера в Озерном по нашей ориентировке задержали Халецкого. При нем оказался чемоданчик с деньгами, тридцатью золотыми коронками и двенадцатью такими же, как у Кондрашука, кольцами. В чемодане был и золотой крест, на котором оказались бурые, похожие на кровь пятна. Крест я направил на экспертизу. Час назад мне звонил эксперт-биолог: кровь на кресте тождественна группе крови Дивнеля. Дня через два заключение будет готово – нужно произвести сложные биологические исследования. И вот еще что. При личном обыске у Халецкого я изъял шесть паспортов на разные фамилии, но с фотокарточками Халецкого. Паспорта тоже направил на экспертизу.

– Что говорит Халецкий?

– Молчит. При задержании пытался выбросить чемоданчик.

– Черевача отпустил?

– Отпустил, – как от зубной боли, поморщился Неклюдов и спросил: – А что у тебя нового?

Я коротко рассказал о результатах поездки в Тернополь. Неклюдов предложил:

– Может, с учетом добытых на Украине данных допросим Халецкого? Дай-ка, я еще раз взгляну на фотокарточку Седлюка. Да-а... Что-то похожее есть, но трудно с уверенностью сказать: фотография, судя по всему, еще предвоенных лет, а за такое время человек может очень сильно внешне измениться. Без экспертизы и тут нам не обойтись...

9

Всегда любопытно посмотреть на человека, которого еще не видел, но о котором уже сложилось определенное представление. Но на этот раз внешнее сходство между оригиналом и созданным в моем воображении обликом этого человека было несовместимым. Я представлял его еще моложавым, статным мужчиной, а в кабинет вошел в сопровождении сержанта милиции сгорбленный, неряшливо одетый пожилой человек. Он покорно сел на предложенный стул и принялся неторопливо рассматривать меня. Его обрюзгшее, заросшее трехдневной щетиной лицо было равнодушным, каким-то безучастным ко всему, словно окаменевшим.

Я достал из папки протокол допроса, положил его перед собой на стол, спросил:

– Ваша фамилия, имя, отчество?

Мужчина сглотнул слюну – его острый, похожий на осколок горлышка бутылки кадык качнулся вверх-вниз и занял прежнее, подобающее ему положение на давно не мытой морщинистой шее.

– Назовите свою фамилию, – повторил я.

– Халецкий.

– Я спрашиваю о настоящей фамилии!

Мужчина усмехнулся, кивнул рыжей головой в сторону Неклюдова, сипло сказал:

– Вон майор знает, сколько у меня фамилий.

– Ну, если вы запамятовали свою настоящую фамилию, тогда я напомню вам ее, гражданин... Седлюк!

Нет, он не вздрогнул, не вскочил со стула. Он только на секунду задержал на моем лице взгляд и отвернулся, равнодушно бросил:

– Вроде, насколько помню, такой фамилии у меня не было. Впрочем, возможно, действительно запамятовал...

– А ведь такую фамилию вы носили в сорок пятом. Под Тернополем, – сказал я. – Кстати, есть у меня ваша фотокарточка тех лет. Вот, пожалуйста, взгляните.

Мужчина взял из моих рук фотографию, долго и внимательно рассматривал ее и, возвращая, с тем же равнодушием пожал плечами:

– Нет, это не я.

– Назначим экспертизу.

– Это ваше дело.

– А вас в Тернополе помнят. Говорил я с Иваном Тимофеевичем Стрельцовым, да и с другими, ныне здравствующими, вашими приятелями довелось встречаться.

Он задумчиво рассматривал свои ногти и, казалось, не слышал моих слов. Я пожалел о сказанном: в конце концов, мое дело раскрыть убийство, а не изобличать сидевшего передо мной человека в его участии в банде – этим займутся работники КГБ. Но тут Седлюк (я уже не сомневался, что это был он) вскинул на меня глаза и сдержанно сказал:

– Я никогда не был в Тернополе, и если вы думаете, что я, как плотвичка, клюну на ваш крючок, то глубоко ошибаетесь. Я не плотва и не глупый карась, я – вьюн! Скользкий, тертый во многих водоемах вьюн! И поэтому меня взять трудно: выскользну, не удержите...

И тут молчавший до сих пор Неклюдов вмешался в допрос.

– У нас не только вьюны, но и сомы, даже акулы бывали, – сообщил он и, встав из-за стола, шагнул к Седлюку, раздраженно сказал: – И не такие орешки раскалывали! Ты лучше не тяни резину, старик, а рассказывай обо всем, что натворил за свою пакостную жизнь. Круг доказательств против тебя замкнулся намертво. И посему тебе остается только одно: выложить всю правду. Только этим и облегчишь свою участь!..

Седлюк вскинул подбородок, кадык вынырнул из-под воротника засаленной, неопределенного цвета рубашки и своим острием натянул кирпичную кожу, отчего на шее сгладились, почти пропали старческие морщины.

– Какой круг? Какая правда? – сипло заверещал Седлюк. – Нету правды на свете! Нету! И круга тоже никакого нету! И политику мне не пришьете! Не выйдет, начальнички уважаемые! Не выйдет!..

Я посмотрел на возбужденных Седлюка и Неклюдова и вздохнул. Допрос пришлось прервать. Седлюка отвели в камеру.

Утро следующего дня для меня началось с неприятного разговора с Черевачом.

– Вот что, Черевач, – жестко сказал я, едва он вошел в кабинет. – Где триста рублей, которые вы прихватили на хуторе в Новоселках?

– Никаких денег я там не брал! – со злостью заявил Черевач. – Я и так ради вашего благополучия взял было грех на свою душу – сознался в не совершенном мною убийстве. Теперь вы еще какие-то деньги мне пришиваете!..

– Слушайте, Черевач, у меня сегодня нет времени возиться с вами. Добром прошу: верните вдове деньги, она ведь без копейки осталась. Неужели у вас нет ни капли совести?

– Совести? – криво усмехнулся Черевач. – А вас и майора Неклюдова мучает совесть? Ведь вы безвинного человека чуть было в тюрьму не загнали!

Я хотел ответить Черевачу, что он не имеет права судить о всех работниках уголовного розыска по действиям одного майора Неклюдова, но промолчал. К чему говорить об этом? Каждый из нас отвечает за всех, как и все за одного.

– Кроме того я не понимаю вот чего, – продолжал Черевач. – Вы задержали убийцу, вот и спрашивайте у него о деньгах!

– Хватит, Черевач! – хлопнул я ладонью по столу. – Не такой уж вы паинька. И запомните одно: в уголовном розыске глупцов не держат, им здесь делать нечего. И если я спрашиваю о деньгах именно у вас, значит, мы кое-чем располагаем! Да, задержанный нами преступник, возможно, тоже рылся в шкафу, но искал там другое. А вы просто воспользовались случаем. Короче, где триста рублей? Ну!

Черевач опустил голову, покаянно вздохнул, сказал:

– Часть распустил, остальные сейчас принесу. Я мигом.

– Не спешите. С вами пойдет наш работник, – я снял трубку телефона, набрал номер...

С завтрака вернулся Неклюдов.

– Грязновато в вашей столовой, – заметил он. – Обедаю и ужинаю в ресторане, а вот утром негде толково поесть. Почему бы, скажем, ресторан открывать не в двенадцать, а хотя бы в восемь часов?

– Эти вопросы местный уголовный розыск не решает. Обратись к председателю райпотребсоюза.

– Звонил вчера. Пообещали навести порядок в столовой, да, видно, еще руки не дошли.

Неклюдов уселся за стол, достал из папки бумаги, сказал:

– Сейчас из ИВС приведут Кондрашука. Я дал команду дежурному.

Спустя несколько минут помощник дежурного по отделу привел высокого краснолицего мужчину в помятом хлопчатобумажном костюме.

– Как отдыхалось, Кондрашук? – спросил Неклюдов.

– Не на домашней перине ведь, – хмуро ответил тот.

– Садись. Подумал над моими словами?

– А чего мне думать? – пожал плечами Кондрашук, присаживаясь на стул. – Что знал, то сказал, добавить нечего.

– Ничего ты еще не сказал. За связь с какой бандой судили?

– В Тернополе судили, – буркнул Кондрашук и после паузы добавил: – Какая это связь была? Раза два зашли они ко мне на хутор. Угостил, конечно. А что оставалось делать?

– Значит, Ковальчука и Седлюка ты знал?

– Я у них фамилий не спрашивал.

– Не темни.

– Ну, знал, так и что? Я людей вместе с ними не грабил и не убивал!

– Когда к тебе Седлюк приехал?

– Первого июня.

– В какое время?

– Утром.

– Вечером он уходил из дома?

– Да он, когда приехал, всего лишь часа два пробыл. Мы распили бутылку водки, и он ушел в город. А вернулся только под утро.

– Что принес с собой?

– Я не видел, спал.

– Говори правду!

– Я не вру. Не видел, что он принес. Назавтра он весь день просидел дома. Пили мы с ним. А ночью, когда он спал, я вытащил из кармана его пиджака деньги и кольца. И сразу же ушел из дома. Боялся я Седлюка...

Я взглядом попросил у Неклюдова разрешения задать Кондрашуку несколько вопросов. Неклюдов согласно кивнул головой. Я спросил:

– Скажите, Кондрашук, с Дивнелем вы часто встречались?

– Два раза. Я только этой весной узнал, что он в нашем районе живет. Случайно на улице города встретил и узнал: он за эти годы мало изменился.

– Седлюк говорил, где живет?

– Нет, не говорил, да я и не спрашивал.

– А как он нашел вас? Ведь раньше вы жили в Тернопольской области. Или, быть может, переписывались с ним?

– Да не переписывались мы! А мой адрес он мог узнать и в адресном бюро, – угрюмо ответил Кондрашук, и в его голосе я уловил тревогу.

– И еще один вопрос, Кондрашук. Деньги и кольца вы сами взяли, или Седлюк их дал вам?

Кондрашук заерзал на стуле. Я уже начал догадываться, что на след Дивнеля-Ковальчука Седлюка навел скорее всего Кондрашук. И сейчас я понимал его: признаться, что Седлюк дал ему деньги и ценности, значит, подписать себе приговор в соучастии в убийстве...

– Итак, я жду, Кондрашук, вашего ответа!

– Я же сказал: сам взял! – И Кондрашук со злостью посмотрел на меня...

10

В следственной комнате ИВС Седлюк встретил меня хмурым взглядом и отвернулся. Доставивший его сюда дежурный по изолятору молча козырнул мне и вышел, плотно прикрыв за собою дверь.

– Мы с вами вчера так и не закончили разговор, – сказал я, присаживаясь к столу.

– А вы уверены, что разговор у нас получится? – оскалил в усмешке желтые зубы Седлюк. – Может, я, как и вчера, ничего не скажу?

– Ну, положим, вчера вы кое-что сказали, – добродушно возразил я. Седлюк удивленно вскинул глаза. – Да-да, вы сказали, что были в банде в сорок пятом году. Впрочем, прямо так не заявили, вы только бросили в запальчивости фразу: «И политику мне не пришьете». Этой фразой вы ответили на мой вопрос, какую фамилию вы носили в сорок пятом...

– Ловко, ничего не скажешь! – покрутил рыжей головой Седлюк.

– Разумеется, можем для опознания вызвать сюда Стрельцова и других людей, которые вас знают по сорок пятому году. Думаю, они не могут вас с кем-то спутать: слишком уж хорошо помнят вас...

– Та-ак, – протянул Седлюк. – Вроде с сорок пятым годом ясно. – И, внимательно посмотрев на меня, вдруг спросил: – А вы знаете, что такое квадратура круга?

Я недоуменно пожал плечами: к чему этот странный вопрос? Но Седлюк ждал ответа.

– Извините, – усмехнулся он одной левой щекой. – Я, конечно, понимаю, что вопросы здесь задаю не я...

Черт бы побрал эту квадратуру круга! Мне сейчас невыгодно было терять контакт с Седлюком, и я напряг память. Квадратура... Квадратура...

– Если не ошибаюсь, под квадратурой круга понимают задачу точного построения квадрата, равновеликого кругу?

– Не ошибаетесь, – заверил меня Седлюк и, опять усмехнувшись, добавил: – И еще под квадратурой круга понимают задачу вычисления площади круга с тем или иным приближением к площади квадрата, равновеликого кругу. Кстати, эту задачу веками решают великие математики, но с помощью циркуля и линейки решить ее практически невозможно. – И, помолчав, добавил: – В молодости я воспринимал прописные истины, особенно не раздумывая над ними и не пытаясь поставить их под сомнение. Например, с детства мне втолковывали, что Земля имеет форму шара. А оказалось, что шар-то сплюснут. Однако полушария и до сих пор вон, – кивнул он на висевшую на стене карту, – продолжают рисовать безукоризненно круглыми. Жизнь постоянно вносит свои коррективы. И нельзя подходить к каждому явлению с раз и навсегда выработанным шаблоном! Человек тоже не терпит, когда к нему подходят с той же примитивной линейкой и циркулем...

Седлюк пытливо взглянул на меня, но я ничего не сказал. Мне пока не было понятно, куда он клонит?

– Вот вам пример, – продолжал Седлюк. – Вы и майор Неклюдов рассматриваете меня одинаково, как преступника, но оцениваете по-разному, ибо, как я успел заметить, вы разные люди. Майор, когда меня задержали, сам не замечая того, выложил на первом допросе мне все, что у него было в смысле улик против меня. И на моем месте разве только бы дурак не сориентировался. А мне ведь и самому когда-то приходилось допрашивать людей. Так вот я вроде как бы коллега ваш, – его левая щека опять дрогнула в усмешке. – Вот только не ведаю, с каким багажом приехали из Тернополя вы?

Я внимательно посмотрел ему в глаза и сказал:

– Хотите сюрприз? Я охотно расскажу о всем том, что мне удалось собрать о вас, о вашей преступной деятельности.

– Не надо, – махнул он рукой и попросил сигарету. Прикуривая, сказал: – Потом, когда мне будет разрешено ознакомиться с уголовным делом, будет неинтересно читать его. Я, знаете, люблю во всем загадочность...

Я не приступал к допросу, хотя и не располагал временем. Мне интересно было выслушать Седлюка до конца. И он вдруг сказал:

– Как я понимаю, вас интересуют события второго июня?

– Верно. Разговор о вашем прошлом будет в другом месте.

Седлюк согласно кивнул головой и продолжал:

– Давайте говорить откровенно. В отношении инкриминируемого мне убийства. Думаю, у вас нет против меня веских доказательств. Чемодан с ценностями и деньгами? Не мой, впервые вижу! Мне его майор в Озерном при задержании подсунул... Хорошо, допустим, вы докажете, что чемодан принадлежит мне. Но ведь я могу заявить, что его содержимое за бесценок купил у незнакомого мне мужика...

– Есть другие улики, – сказал я. – Например, показания Кондрашука.

– Кондрашука? – удивленно вскинул брови Седлюк. – Это уже что-то новенькое!

– Ай-ай, – укоризненно покачал я головой. – Вы же сами, Виктор Семенович, предложили быть откровенными друг с другом!

На лице Седлюка отразилось что-то вроде смущения, и он спросил:

– А где этот... Кондрашук?

– Через две камеры от нас с вами.

– Ясно, – крякнул Седлюк и сказал: – Но учтите, роль Кондрашука в этом деле незначительна. Он просто был наводчиком. Каюсь, что доверился ему, но у меня не было иного выбора... Я тоже преподнесу вам сюрприз: расскажу об этом убийстве. И сделаю это лишь потому, что просто устал от жизни, устал мотаться по свету, заметать следы. Это очень страшно на старости – быть одиноким, никому не нужным, чужим, не иметь своего угла, близкого человека... Поэтому меня сейчас устраивает любой финал. Так лучше...

Седлюк растер в пепельнице окурок и попросил:

– Разрешите еще одну сигаретку. Что-то на курево потянуло. Редко курю. – Он прикурил от моей зажигалки, жадно затянулся дымом и продолжал: – Да, я был в банде Гальченки. Пошел к нему не по серости и недомыслию, как пытаются оправдаться сейчас мои бывшие однокашники, а пошел сознательно, из-за ненависти к вашей власти. Крепко она, эта власть, обидела меня! Если бы в сорок пятом не сбежал от конвоя, давно бы сгнил падалью где-либо. И, учтите, ни за что бы сгнил – одного председателя сельсовета пырнул ножом, с моей женой сожительствовал, а мне приписали чуть ли не покушение на устои советской власти...

Седлюк замолчал и некоторое время задумчиво курил. Я не торопил его. После паузы он опять заговорил:

– Когда весной сорок шестого нас, как волков, обложили в лесу энкаведисты, мой двоюродный брат Семка Ковальчук прихватил кассу банды и исчез. Мне тоже чудом удалось улизнуть. Я думал, что Семка погиб, а он вот в ваших краях объявился. Это мне надежный человек подсказал.

– Кондрашук? – уточнил я.

– Он самый, – кивнул Седлюк. – В этом году я разыскал его. Тоже был связан с нами. Вот и решил я свести счеты с Семкой. При встрече повел он себя подло. Но это уже не столь важно. В общем, убил я его!..

– На чем вы добирались на хутор?

– Господи, да «одолжил» у одного раззявы «газик», а потом в сохранности оставил его на одной из улиц города. Грубо, конечно, работал. Стареть начал. Сейчас и сам вижу, сколько ошибок допустил. И самая крупная из них та, что доверился Кондрашуку, этому пьянице и мелкому жулику. Мне нужно было из Новоселок не заходить к нему, но боялся, что скулить начнет. Вот и сунул ему кусок, чтобы молчал...

Седлюк опять замолчал, думая о чем-то своем. Я протянул ему пачку сигарет, спросил:

– Скажите, Виктор Семенович, а зачем вам нужны были эти ценности? Ведь не столь уж много вам осталось в этой жизни...

– За кордон податься хотел, потому и крутился возле границы. Хотел хоть последние годы как-то пожить по-человечески, – ответил он и, пыхнув дымом сигареты, с усмешкой добавил: – Всю жизнь я разыскивал свой квадрат, равновеликий кругу, да не там искал его. И вот – финал...