Текст книги "Пособие для Наемника (СИ)"
Автор книги: Анастасия Машевская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)
– Вам точно не станут задавать вопросы, что мы здесь? – уточнил Дайрсгау, когда они достигли нужного надгробного камня.
– Даже если зададут, я не обязана на них отвечать. – Ее голос был сух и ясен. – В конце концов, вы приехали как друг. И где, как не здесь, друг мог бы утешить меня?
Эйвар обернулся к ней всем туловищем и произнес сдержанно и просто:
– Что бы ни привело меня в Греймхау, ваша светлость, я всегда, всегда, – подчеркнул он, – буду приезжать, как друг.
Идель не сразу отозвалась. Она присела у могилы, потрепав сначала землю, а потом и надгробие. Ее лицо на миг осветилось мягкой улыбкой. Эйвар не торопил женщину и стоял молча. Вероятнее всего, в следующий раз Идель сможет оказаться здесь нескоро, но и без этого он не позволил бы себе тревожить ее.
Эйвар знал Идель давно и довольно близко. По крайней мере, он точно мог сказать, что был самым частым адресатом ее писем. Поэтому и не мешал – ни сейчас, ни раньше.
Леди распрямилась (Эйвар учтиво предложил руку) и поравнялась с мужчиной. Посмотрела на него несколько секунд и вновь обратилась к плите. Когда… когда отец умрет, она, на правах единоправной герцогини, обязательно посмертно присудит Нолану титул. И велит изготовить другой камень, с эпитафией и гербом, как и положено ее супругу.
– Вас послал император? – Она так и не вернулась взглядом к Эйвару. Тот не стал настаивать. Он наскоро огляделся, убедился, что они в самом деле одни – по случаю разговора с ним Идель даже Рейберту запретила приближаться – и счел за возможное немного расслабиться.
– Мы с его величеством глубоко соболезнуем вам, миледи.
Идель вздохнула, распрямившись и вскинув голову до хруста в шее.
– В другой ситуации я бы обязательно огрызнулась, знаете? – Ее глаза вперились в небо, рассматривая.
– Каким образом? – Заинтересовался Эйвар. Ему показалось, она хоть немного оживилась.
– Спросила бы, разве вы прибыли сюда не для того, чтобы науськать меня лично поехать в Редвуд? – Предвосхитила императорскую просьбу женщина и посмотрела на советника прямо.
Дайрсгау не сдержал насмешки.
– Но, как я понял, вы уже туда собрались. Мне нет смысла делать лишнюю работу. – Эйвар был откровенен. Несмотря на то, что на лице леди все еще немного играла улыбка, мужчина отчетливо видел ее грусть.
– Да, собираюсь, – обронила она. – Но не хочу.
– Бездействие вам несвойственно, – заметил Дайрсгау.
– А порядочность?
Эйвар на мгновение растерялся: обычно с Идель не приходится беспокоиться, что сказал что-то не то. Главное, просто поддерживать официальный тон.
– Я хотела бы оплакать его. Хотя бы оплакать, – поделилась Идель, не сводя взгляда с могильного камня. – Его и…
Она замолчала сама. Лишние слова сейчас не приведут к добру.
– Вы не плачете. – Он не спрашивал.
Идель нахмурилась. Она могла бы ответить: «Плачу, просто там, где не увидит никто. Даже я». Но этого лучше не говорить вообще никому. Потому она улыбнулась – неискренне и скоро.
– Слезы не решили еще ни одной серьезной проблемы, ваша милость. – Леди все же обернулась к мужчине.
– Хорошо. – Он расценил ее внимание как добрый знак и слегка взмахнул руками. – Если бы… если бы вас не сдерживала вдовья порядочность, – подобрал Эйвар слова, – вы бы хотели поехать в Редвуд?
Идель чуть прищурилась и улыбнулась. На этот раз, отметил Дайрсгау, совсем по-другому.
– И все равно нет.
– Но почему? Разве это не отвечает вашим собственным притязаниям и интересам, миледи?
– Вы прекрасно знаете, что отвечает. – Идель сделала жест рукой, как бы приглашая к прогулке. Эйвар вздернул бровями: несколько странно променадить по кладбищу. Но, сказал он себе, куда важнее, кто сопровождает тебя в числе живых, а не мертвых, и проследовал рядом с леди.
– Барон может воспринять мой визит… – Идель облизнулась, не зная, как выразиться лучше.
– Ближе, чем стоило бы? – подсказал Эйвар.
– Именно.
– Вы прониклись к нему? – спросила мужчина, и по его голосу было непонятно его отношение к этому факту.
– Он хороший человек. – Она могла сказать это, зная, что Эйвар не станет придираться. Если судить людей по количеству крови на руках, то они с лордом Дайрсгау ненамного чище Эмриса. – Я не хочу давать ему ложные надежды. Не хочу, чтобы он расценил мое вмешательство, как намек или что-то вроде этого.
Дайрсгау лениво заметил:
– Вы знаете, ваша светлость, мы ответственны за сказанное и содеянное, а не за то, что услышат и увидят посторонние.
– Знаю, да, – нехотя протянула она. Надгробия семейного кладбища словно шагами-тактами отмеряли их путь, мелькая по обе стороны аллеи. – Но… – Идель глубоко вздохнула и призналась: – Он слишком неискушен, милорд. Во всяком случае пока. Мы и так многого ему не договариваем.
– Так или иначе, без вашей поддержки ему было бы куда сложнее.
Идель хмыкнула:
– Вы называете это поддержкой, лорд Дайрсгау. Но Эмрис – наймит, и он, я вас уверяю, счел мое участие подкупом.
– Дело не в имени. – Эйвар решительно махнул рукой в отрицающем жесте, едва не задев Идель. Они почти достигли калитки у противоположного выхода с кладбища. – Дело в том, что вы так или иначе выказали дружеское расположение. И это, признаться, меня в вас особенно восхищает. – Эйвар бросил на Идель краткий взгляд. И неожиданно для себя поймал встречный.
– Моя склонность разбрасываться подарками?
– Ваш талант обрастать друзьями, – поправил мужчина. – Вы сами прекрасно знаете, что одаривать можно по-разному.
– Считаете меня расточительной? – Идель свела брови.
– Мудрой. Вы ведь не ставите клеймо долженствования на тех, кому помогаете. Вы говорите с ними, как со старыми друзьями, и это располагает к вам.
Идель слегка замедлилась, поглядев на мужчину в упор:
– И когда это, лорд Дайрсгау, вы лично присутствовали при моих разговорах с друзьями?
«Сейчас, например»
– В целом или конкретно последний раз?
– В последний раз.
– На титуловании барона Редвуда. Клянусь, вы приветствовали его в тронном зале с таким радушием, словно сами туда позвали.
Идель подняла одну бровь и заметно улыбнулась.
– Ревнуете, милорд?
– Всегда.
Эйвар ненадолго остановился и открыл калитку. Он вышел первым, чтобы по ту сторону ограждения подать Идель руку и поддержать, когда она будет переступать через небольшой каменный порожек. Они оказались на просторном усеянном садовыми и дикими цветами дворе, от которого, двигаясь полукружьем на запад параллельно линии крепостных стен, можно было выйти в герцогский сад. Направо тоже был путь, в сторону храма, и Эйвар дал Идель выбрать направленье.
Лево, как он и думал.
– Отчего же не право? – подначил мужчина.
Идель закатила глаза в притворной докуке.
– Вы прекрасно знаете мое отношение к Аббатству Непорочных. Если бы не подданные, давно бы снесла все храмы.
– Да ладно, хватит и того, что вы сделали пристройку к таверне так, чтобы она примыкала к храму стеной к стене.
Идель засмеялась – едва ли не впервые с тех пор, как мир померк.
– Я посчитала, что после того, как на народ нагонят жути в храме, самое оно пропустить по кружечке. И, кстати, привезла из Иттории нового барда.
На лице Эйвара проскользнуло неприкрытое сомнение.
– Я крайне сомневаюсь, что вы не нашли певца поближе.
– Глазастого и способного пересказывать новости, подавая их в нужном свете? Не самые частые таланты среди менестрелей.
– Пожалуй.
Будто в дополнение к беседе о бардах, до Идель и Эйвара донеслись крики котов. Истошные, протяжные, и вспыхивающие очагами с неподконтрольными интервалами. Эйвар грудью рассмеялся.
– Что это?
– А, – отмахнулась Идель, давая понять, что разговоры о котах ее не занимают. – Пока меня не было, отец гонял всех не по тем вопросам, которыми они занимаются обычно. В итоге недавно у нас здесь вместо кентрантуса зацвела валериана. Я приказала выкорчевать ее, но как вы понимаете, все местные коты нынче в большой печали. Поэтому они регулярно приходят сюда и орут.
– Может, – Эйвар ненавязчиво усмехнулся и почесал уголок губ, – вам засеять ее снова? Прямо перед входом в храм? И под окнами у досточтимого брата Фардозы не помешало бы.
У Идель на мгновение от смеха дернулись плечи и губы.
– Хорошая мысль.
Эйвар, довольный достигнутым успехом в улучшении настроения Идель, осведомился:
– Я никогда не спрашивал: чем они так вам не угодили?
– Коты или аббаты?
– Аббаты.
Идель отвела глаза.
– Прежде всего, бесполезностью. Они велели мне спрашивать Создателя всякий раз, когда я не знала, как поступить, хотя на деле стоило спрашивать собственных людей, на которых отразились бы мои поступки. Аббаты призывали меня молиться всякий раз, когда надо было действовать. И в этом вся суть. Когда наступает беда, они прячутся по монастырям, и говорят, что это нам во благо. А еще ничего не делают и не платят налоги. Если у вас соберутся полные казармы солдат, разбитых в бою, – заговорила Идель, и Эйвар услышал голос дочери главнокомандующего деорсийских войск, – и вы позовете священника почитать молитвы, как думаете, многим он вернет боевой дух? Многих вдохновят его проповеди о милости и воздаянии Создателя? Ну что вы смеетесь? – Игнорировать расползающуюся ухмылку Эйвара становилось все сложнее.
– Я просто очарован, – отозвался тот, не выдыхая. – Продолжайте, пожалуйста.
– Ну так вот, попробуйте отправить роту солдат, утомленных в бою, неважно победном или проигранном, в храм. Они пошлют вас в пекло. Но налейте им пива, позовите несколько менестрелей с песнями, чтобы эти солдаты могли сорвать горло в песнях, а не в эмоциях, какие мужчины обычно не показывают. Позовите доступных женщин, которые дадут кому-то выпустить пар, а кому-то напомнят о ласке. И эти люди – пивовары, барды и женщины – напомнят воинам, что жизнь все еще течет, что она все еще продолжается, ее надо жить. Они оживут, они вспомнят о семьях. Они расслабятся, и не пойдут после этого бить друг друга на задворках или жен в домах. Видите, как просто? Священники трындят, что женщны в борделях и похабные пени претят Создателю, а по факту барды и шлюхи куда полезнее, чтобы сохранять приподнятый боевой дух и мирное настроение среди людей. Так кто из них по-настоящему служит народу? – Идель бескомпромиссно качнула головой. – Священники ничего не делают.
Она слегка оступилась, и Эйвар вовремя подставил ей руку для опоры, которую убрал, как только в этом отпала надобность.
– Ну и потом: в свое время аббаты требовали моего присутствия полдня в неделю непонятно ради чего! У меня и так было слишком много дел, и мне не всегда удавалось поспать хотя бы пять часов, а порой и вовсе приходилось скакать то туда, то сюда, ночь напролет, чтобы вассалы не учинили мятеж. И вместо того, чтобы помочь, аббаты только наводили страху, что со мной будет, когда я умру. Клянусь, если бы я не сказала прилюдно, что они только о моей смерти и молятся, Фардоза бы никогда не отстал.
– А вы не думали поступить как обычно? – Эйвар внезапно оживился. Они как раз достигли сада, и Идель сделала жест рукой, веля патрулирующим стражам оставить их с лордом наедине.
– Как обычно? – не поняла Идель.
– Ну, вы мастерица придумывать состязания. Это все знают. Могли бы заделать какое-нибудь на звание верховного аббата в герцогстве и выбрать самого молчаливого и лояльного. Подкинули бы отличную тему для баллад у всех бардов страны, – посмеялся Эйвар.
– Не верю, что барды не придумают ничего лучшего, – с наигранным скепсисом протянула Идель. Эйвар разделил ее насмешку, но от комментариев воздержался. – Вы сами прекрасно помните, милорд: Аерон поручил проблему с Редвудом вам, и вы благоразумно привлекли меня до того, как моему брату пришло на ум заставить меня спонсировать какой-нибудь бессмысленнный штурм. Так что, если бы я не предложила идею с турниром, Аерон бы обобрал меня до нитки.
– Ну так уж до нитки, – поиронизировал Эйвар. – Не драматизируйте, ваша светлость. К слову о Редвуде, – протянул мужчина дальше, и оживленный настрой беседы резко изменился. Идель почувствовала: сейчас он поведет к тому, зачем вообще приехал.
– Чего вы хотите от меня там? – Спросила эрцгерцогиня в лоб и рукой указала смену направления – по засеянной цветами пустоши за чертогом до самых крепостных стен.
Эйвар обеспокоился:
– Не хотите присесть? Я думал, мы идем в сад, чтобы передохнуть.
Идель качнула головой.
– Я хочу подняться на стену, а не слушать ор котов. Итак, милорд?
– У нас пока нет точных сведений, но, думаю, вы понимаете, что атака на вашего супруга могла быть не только ошибкой тех, кто надеялся увести Редвуд из-под носа Эмриса Железного.
– Да, – вдохнула Идель, вспоминая, как высказала Эмрису те же соображения. Правда, куда менее куртуазным образом. – Барон Редвуд человек хороший, но пока мало значимый.
– Пока ничего не значащий, – резонно поправил Эйвар.
– И есть высокий шанс, что удар, под который попал Нолан, был призван рассорить меня с Аероном.
– В этом случае, мы все – я имею в виду вас, себя, вашего отца и его величество, – уточнил он, хмыкнув, – знаем, кому это выгодно.
– Если Легрейф замешан в убийстве Нолана, мы могли бы использовать это. – Голос женщины снова стал сух. Не столько, или, по крайней мере, не только из-за того, что речь зашла о насущном. Это позволяло ей оставаться на поверхности, когда дело касалось чувств. Это позволяло, подумал Эйвар, ей самой оставаться поверхностью – морской гладью в безветренный день, под которой гуляют шторма.
– Собственно, о том и стоит поговорить, ваша светлость. У барона Редвуда полно дел, ему даже с вашим отмщением толком не управиться, не говоря об указах императора ловить подпольных шпионов. Поэтому, если бы вы находились в баронстве лично, вы могли присмотреться более остро. Вы знаете, что герцог Легрейф из себя представляет, знаете его интересы, и у вас в целом есть опыт. Если там орудуют его люди, у вас есть все шансы приметить их. По крайней мере, вероятность вашего успеха точно не ниже, чем у барона Редвуда.
Идель обхватила себя руками, чуть опустив голову. Между бровями женщины залегла упрямая продольная черта. Она шла молча, глядя под ноги, и мужчина не лез со словами.
– Что если на самом деле схема немного запутанней?
Эйвар улыбнулся быстро и вполтона.
– Признаюсь, тоже об этом думал. Что, возможно, какому-нибудь пятому сыну графа Пелеаса, или бастарду барона Данворта, недовольному и завистливому до успеха Эмриса Железного, подсказали, как действовать. – Этого он пока не обсуждал даже с Аероном.
– Кто-нибудь из вассалов Легрейфа или его людей при дворе мог бы с легкостью нашептать обиженному несправедливостью Аерона сынку лорда, что Эмрису потребуется куча времени, чтобы утвердиться. И пока он не начал набирать репутацию – ни хорошую, ни плохую, – можно на скорую руку занять его место. В конце концов, – усмехнулась Идель, – это первое правило выживания в столице: делай, что хочешь, но чужими руками.
– Когда Эмрис действовал, его отход в столицу защищал ваш отец, – продолжил мысль Эйвар, почувствовав себя на коне с ветром в лицо. В Идель он часто находил единомышленника. Может, потому что сам всерьез повлиял на то, какой она стала. – Сейчас же, когда Эмрис официально провозглашен, Аерону как бы нет до него дела, никто его не ждет, никто за него не переживает. От Эмриса ждут только успехов в реставрации владений и регулярных поступлений в казну. В некотором смысле, он сам по себе и беззащитен.
– И в этом смысле мое присутствие тоже сыграет ему на руку. По крайней мере, я смогу его защитить.
Да, согласился Эйвар, решиться на штурм или осаду редвудского замка сложнее, если знаешь, что там – кровная, пусть и не в первом родстве, сестра императора, и единственная наследница лорда-констебля.
– А если за смертью вашего супруга все-таки стоит Легрейф из Морканта…
– То мое присутствие в Редвуде для нападающих будет одной из целей, и они поспешат оповестить Легрейфа.
– Я так же направлю несколько человек следить за перемещениями в его землях, – сориентировался Эйвар.
– Охота за мной выиграет нам время. Его должно хватить, чтобы перехватить моих пленителей и отбить меня, если убийцы достигнут успеха в похищении. Сумятица в планах Легрейфа всяко сыграет нам на руку. Кто-то сможет перебросить отряд мне в помощь достаточно быстро?
– Либо ваш отец, либо кто-то из лояльных императору лордов. Либо, на худой конец, барон Редвуд! – воскликнул Эйвар в конце с некоторым изумлением. – Должен же и он что-то сделать для общего дела!
– Для Эмриса еще не существует никакого общего дела, милорд, – напомнила Идель. – Во всякому случае, нашего.
– Хотите сказать, пока для него «общее дело» – это только «Железные братья» и Редвуд?
– Я бы даже насчет Редвуда не поручилась. Он там толком не был, не прикипел еще ни к чему. Вообще, чтобы перетащить его на нашу сторону окончательно, самым разумным было бы женить Эмриса на дочке какого-нибудь лорда, лояльного короне.
– В некоторых вопросах старые решения – всегда лучшие, – поддержал Дайрсгау.
– Аерон уже раздумывал над этим?
– Думаю, нет. Но я обязательно напомню ему.
Идель усмехнулась, опустив лицо вниз. От интонации насмешки у Эйвара на языке осел привкус соли.
Они достигли лестницы, взбирающейся на куртину между круглыми башнями. Подъем был узким, идти бок о бок не представлялось возможным. Эйвар предусмотрительно пустил Идель вперед, подстраховывая сзади.
Ступени дали Идель немного времени, чтобы взять себя в руки и замаскировать выбившееся из привычного ритма дыхание под одышку. Взобравшись наверх – как хорошо, что она не носит пышные юбки, ограничиваясь скорее элегантными, чем щедро-помпезными, – Идель задержалась на мгновение, оглядываясь. Убедившись, что Эйвар тоже достиг вершины, она подошла к парапету. Руки сами собой скользнули по серому, чуть шероховатому зубцу. Перед глазами раскинулся августовский Греймхау: неистово и густо зеленый, как полумесяц в ее зрачке, и как сама жизнь – глубоко в ее сердце.
Так глубоко, что не видел никто. Кроме Нолана.
Идель прикрыла глаза: вот то место, где ее и в самом деле не увидит никто из местных – на дальней стене крепости, лицом во внешний мир.
Хотя Эйвар шел мягко, Идель ощущала едва уловимое дрожание плит под его шагами. Он поравнялся с ней.
Женщина сглотнула и спросила, глядя перед собой:
– Полагаю, прежде всего, императора беспокоит другой брак?
Глава 34
– К сожалению.
– У Аерона есть кто-то на примете?
В том, как Идель смотрела перед собой сейчас, и в том, как ранее на кладбище смотрела на надгробие, была разница, Эйвар чувствовал ее. Там, на кладбище, она не хотела смотреть ни на кого, кроме Нолана. Сейчас, на стене, Идель избегала смотреть на одного конкретного человека – вестника плохих пророчеств.
Поэтому Эйвар вместе с воздухом вдохнул полную грудь смелости и, едва касаясь женского плеча, развернул Идель к себе. Ее глаза метались, она все еще боялась встретиться с ним взглядом. Дайрсгау чуть надавил пальцами, и, когда Идель все же воззрилась на мужчину, посмотрел, как мог мягко.
– Миледи, – обратился Эйвар, – вы уверены, что хотите обсуждать это прямо сейчас?
Идель растерялась с ответом, и Дайрсгау продолжил.
– У вас есть еще целый год… одиннадцать месяцев прежде, чем вам придется решать этот вопрос.
– И решить его, как в прошлый раз, мне уже не дадут, – обреченно обронила она.
О да, подумал Эйвар. Того, на что все закрыли глаза в прошлый раз, через год не стерпит никто.
– Понимаю. Когда вам было девятнадцать, мир рвался на куски вокруг вас, и никому не было до вас дела. Вам пришлось решить критическую ситуацию самостоятельно, и вы смогли обратить ее себе на пользу. Теперь на вас обращены абсолютно все взоры в империи и за ее пределами среди тех, кто жаждет с нами альянса. – Эйвар наконец отнял руку от женщины.
– И у вас есть совет?
Вот теперь, услышал Дайрсгау, в ее голосе непроглядная мука. Он покачал головой.
– Нет. Но у меня есть для вас обещание, Ид… – он едва не назвал ее по имени. Вовремя опомнился. – Миледи.
– Спросить моего мнения? – Она с ехидством дернула плечами. Дайрсгау снова помотал головой отрицательно.
– Спрашивать – это не ко мне. Решение принимать буду не я, ваша светлость. Однако я могу поклясться вам, что, если вдруг ваш следующий брак будет… неприятен для вас, невыносим, в тягость, словом, если произойдет что угодно, что убедит вас, что вы больше не желаете быть замужем за тем мужчиной, дайте мне знать. Как только у вас появится второй ребенок, я сделаю все, от начала до конца, чтобы вам не приходилось терпеть. И чтобы ваше имя никак не всплыло в том деле.
Идель растеряла выдох. Она смотрела на Эйвара, не дыша, не моргая, вовсе не двигаясь. Такое обещание мог дать только он. Потому что только он мог его выполнить. И потому что Эйвар Дайрсгау – вообще не из тех людей, кто бросается клятвами.
Идель задрожала. И, чтобы скрыть свое состояние как можно скорее, сжала кулаки, решительно отвернулась к парапету, вцепилась в зубец.
– Боюсь, клейма Черной вдовы не выдержит даже моя непробиваемая репутация! – Она постаралась выдать это за шутку, но Эйвар прекрасно все понимал. В частности, то, что сама Идель ничего не понимает.
– Просто помните, что я сказал. Я не возьму назад своих слов. – Он посмотрел в небо. Небо над Греймхау всегда светлое. Во всяком случае в дни его немногочисленных визитов.
Идель молча кивнула головой: от обещаний Эйвара и того, каким тоном они были даны, у нее внутри все сжималось до слез. Неужели есть еще кто-то, кому она небезразлична? Неужели есть кто-то, кто готов проявить сострадание и принять, что в ее груди – обычное человеческое сердце?
– Надеюсь, что это не Тадао, – вздохнул Дайрсгау.
– Простите? – Причем тут лорд-камергер?
– Надеюсь, если все-таки кто-то послужил связным Легрейфа на банкете в честь Эмриса и подсказал, что место барона в Редвуде на время займет ваш муж, это был не Тадао. Не хотелось бы потерять такого компаньона по карточным играм.
– Зачем Легрейфу связной в лице кого угодно, если его сестра – жена императора?
– Ее не было на титуловании Эмриса, как вы помните.
Идель посмотрела на мужчину с благосклонно-снисходительной улыбкой.
– И это ваш аргумент? Ваш, милорд?
Эйвар глянул себе под ноги. Затем медленно поднял взгляд и осторожно, исподлобья взглянул на Идель. Украдкой улыбнулся. Она никогда не сутулится, когда стоит. Разве что сидя позволяет себе держаться, как захочется. Потому что там, где остальные обязаны быть предупредительны и деликатны, она властвует, как хозяйка. Она держится как хозяйка, смотрит как хозяйка и указания отдает так же. Причем, не только в Греймхау.
Эйвар медленно вскарабкался взглядом по женской фигуре. Идель не обращала на него внимания, теребя тяжелый медальон. Стройная. Сейчас, пожалуй, даже худая. И болезненно бледная. Стоит ровно, как вздернутое копье, глаза блестят – как наконечник под солнцем. Размышляет, просчитывает, не иначе. Челюсти плотно сжаты, но губы расслаблены: довести Идель до состояния, когда ее рот вытягивается в змеиватую нить – значит, нажить себе врага в лице Греймхау.
Так странно, что ее лицом стало в некотором смысле лицо герцогства. Теоданиса редко кто звал герцогом Греймхау – чаще лордом-констеблем. Его позиция отстраниться от дочери, оставив ее единоправным представителем правящего здесь дома, была ясна Эйвару. Наверняка, и Идель ее понимала. Но понимать и принимать – не одно и то же. Линия, которую гнул Теоданис последние годы, не добавляла его дочери ни счастья, ни любви.
Мужчина мазнул взглядом по облику леди. Высокое солнце до блеска золотило густые каштановые волосы, придавая им немного инфернальный оттенок расплавленной меди. Иронично, что только этот огонек намекал, какое пламя скрыто глубоко внутри женщины. Да и о нем, этом пламени, Эйвар мог только догадываться, потому что был тем человеком, который научил Идель его прятать.
Леди Греймхау вырастала хозяйкой без возможности перестать ею быть. Она приучилась стоять безукоризненно прямо, сколько бы не было перед ней народу и чего бы от нее ни ждали, до того, как у нее в полный размер выросла грудь. Из всех, доступных людям чувств, она демонстрирует лишь задумчивость – и то изредка, когда теребит золотой медальон с фамильным гербом.
Герб заменил ей имя. Сколькие люди имеют право звать ее Иделью и сколькие из них – в самом деле зовут? Эйвар несдержанно качнул головой, позволяя себе выразить ту сокрушенность, которая сейчас владела женщиной.
Кроме погибшего Нолана по имени к леди Греймхау обращается только император. Император, который никогда в жизни не отдаст Идель ему, Эйвару, в жены, потому что лорд-председатель Тайного совета, обладающий грязными, но бесконечно длинными руками, и леди Гремхау, снабжающая половину имперской гвардии одеждой и оружием, и у которой так же есть кровное право на трон – это недопустимый союз.
Влекомый внутренним порывом, Эйвар едва не качнулся к женщине, тем самым разрушив тонкую грань, на которой они приучились балансировать за столько лет. Он не попытался как-либо замаскировать движение и просто признался:
– Если бы это был кто угодно, миледи, – брат, сват, отец, без разницы, – я бы предложил вам в утешение объятия друга. Но, – он качнул головой, – это именно ваш муж. И я боюсь, объятия будут совсем неуместны.
Он произнес это таким тоном, что Идель услышала: Эйвар понимает, как на самом деле много у нее отняли.
Она обернулась к мужчине и улыбнулась. Эйвар не выдержал: он сделал вперед полшага, чтобы встать к Идель еще ближе и протянул руку – жестом, предполагающим, что женщина должна вложить свою. И едва почувствовал робкое прикосновение к оливковой коже, перехватил холодные женские пальцы так, чтобы спрятать их в ладони.
Одно небольшое и бесценное прикосновение, вполне обезличено-вежливое, как положено у знати, и вместе с тем – крайне личное, ибо Эйвар вложил в него так много, как мог.
– Миледи, – позвал мужчина. Хотя он все еще обращался нейтрально, его голос и интонации стали другими. – Вы растеряны и возможно даже разбиты. Но, пожалуйста, послушайте меня внимательно.
Эйвар дождался, пока Идель не посмотрит на него в ответ столь же безотрывно, как смотрел он сам, и только затем продолжил:
– Выбирать дорогу никогда не просто. Однако если этого не сделать, жизнь пройдет мимо, пока вы стоите на перекрестке.
Идель затаила дыхание. Ох…
Эйвар, конечно, особенный. Возможно, все дело в том, что он никогда не делился с ней опытом из песен и книг. Разве сам Дайрсгау не стоял перед выбором, когда Аерон, получив власть, предложил и ему, принимавшему активное участие в перевороте, вернуться к должности, с которой его выгнала Фридесвайд? Разве Эйвар не сожалел потом о выбранном пути, когда Аерон заявил ему, что не может выдать наследницу престола за лорда-председателя Тайного Совета? Разве Эйвар не научился жить с последствиями принятых решений и не оглядываться на то, как могло бы быть?
Идель закусила губу. Дайрсгау почуял, что в женщиине идет какая-то борьба. И, похоже, та часть, на которую он ставил, победила: Идель мягко коснулась пальцев, сжимающих ее собственные, свободной рукой.
– Спасибо. Жаль, что лорд-констебль не понимает меня так же, как вы.
Эйвар поднес ее руку к губам и прижался к выступающим косточкам в долгом сухом поцелуе. Распрямился и отпустил. Он и так затянул с жестами. Идель кратко улыбнулась, взгляд ее все еще немного выдавал растерянность. Не сговариваясь, они вернулись к парапету.
– Теоданис не сможет понять вас, хотя и старается, поверьте, – заговорил Эйвар достаточно ровно. – И причина проста. Они, я имею в виду вашего отца и венценосного кузена, играют на виду. Они действуют открыто, публично, на них обращены тысячи взглядов. Мы с вами, миледи, пособничаем им из тени, из-за спины. Вы снабжаете армию и казну, я… Ха, так сразу и не скажешь! – Дайрсгау замешкался, стараясь не хвалить себя слишком активно перед Идель.
– Обеспечиваете государству выживание? – подоспела с подсказкой женщина. – От внешней разведки до защиты императора от собственной жены?
Дайрсгау хохотнул.
– Признаться, с последним зачастую труднее, чем со всем остальным. Леди Элиабель порой весьма импульсивна.
– Я поняла, что вы имеете в виду, ваше сиятельство. Но означают ли ваши слова, что, когда я единолично возглавлю герцогство, я перестану стоять с вами по одну сторону тени?
Эйвар затаил дыхание. Он боялся что-то сказать, чтобы не разрушить очарование, созданное этим, казалось бы, простым вопросом.
Мужчина подавил желание снова взять ее за руки. Осторожно потянул носом воздух и сам услышал, как организм подводит его: вдох получался рванным.
– На какой бы из сторон вы ни оказались, помните, что с той, где нахожусь я, вам ничего не грозит. И помните, что там, где нахожусь я, вам рады.
Идель окаменела на несколько долгих секунд – и выдохнула, окончательно расслабляясь.
Перед глазами простирался вызолоченный солнцем изумрудный дол, перевитый жилами рек, пламенеющий всполохами кентрантусов, васильков, маков и пижм. Воздух был свеж и обволакивал Идель пледом из ароматов.
– Спасибо, что приехали, граф.
Эйвар кивнул и повторил позу собеседницы, все еще нет-нет, украдкой поглядывая на нее. Идель напоминала ему статую: внутри нее таилось то же тихое благородство, какое свойственно по-настоящему высокому искусству.
– Думаю, ваших людей уже расположили и накормили с дороги. И мне немного неловко, что из-за прогулки со мной вы отдаляетесь от обеда, но, быть может, мы могли бы постоять так еще немного? – спросила женщина.
Эйвар усмехнулся в душе: пропустить один обед не так уж страшно. Обедает он каждый день. А вот побыть с Идель наедине ему точно удается нечасто.
– Разумеется.
Через два дня Эйвар, сопровождая Идель плечо в плечо, вышел с нею из чертога. Из-за обилия во дворе лошадей в нос ударил специфичный запах. А затем и звук – помимо ржания воздух гудел жужжанием мух и оводов.
Делегация для отправки в Редвуд ожидала в готовности – люди, лошади, и докучливые насекомые, которые будут сводить ее с ума весь путь, подумала Идель, заранее отмахиваясь.
Подсадив леди в седло, Эйвар придержал поводья ее лошади и поднял голову:
– Я был рад повидаться с вами.
– Взаимно, – кивнула Идель. День сегодня был не настолько солнечный и жаркий. Цвет ее одеяния – штанов, широкого пояса, туники и кожаного доспеха на запах – не привлекал солнечные лучи и не доставлял проблем. И, наконец-то, он не был черным.
Ее отношение к гибели Нолана не изменилось, и острая потребность лично поучаствовать в судьбе убийцы драгоценного супруга тоже. Однако одежда явно не главный и не первый выразитель ее траура. Она может быть символом, но не смыслом, может означать ее скорбь, но не передаст и сотой доли ее глубины.
