Текст книги "Пособие для Наемника (СИ)"
Автор книги: Анастасия Машевская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)
– Если герцог не найдет для ее светлости каких-нибудь обязательств, я обнародую эти. Обязательства перед другими всегда заставляли ее брать себя в руки. Вы же сами видите, Делайла, она в ужасном состоянии.
Да, согласилась Делайла – высокая женщина, скорее, по возрасту сбитая, чем полная. И то, что леди Греймхау так и не прорыдалась, ее пугало даже больше, чем крики в ночи или отсутствие у госпожи аппетита. Она поначалу пыталась объяснять это Рейберту, а потом бросила затею: Рейберт был мужчиной в расцвете сил, и целительную силу слез пока недооценивал.
Управляющая согласилась с Рейбертом, что настолько скверно леди не выглядела ни во времена, когда боролась за право голоса с мачехой, ни в дни осады герцогства войсками из Морканта.
– Почему ты в шлеме? – Идель внезапно остановилась, и задумавшийся Рейберт едва не врезался в женщину, с трудом успев затормозить.
Почему он в шлеме? Он же не в шлеме…
Рейберт выглянул из-за женского плеча: а, она это стражнику.
– В… ваш’ светлость? – растерянно промямлил бедолага. Что он должен ответить? Что у него такая форма одежды что ли? В поисках подсказки или, лучше, помощи, стражник вытаращился на Рейберта.
Создатель, и все-то глядят на него, выпучив глаза, как на главного в гарнизоне. Говоря откровенно, ему и при Идель работы вполне хватает. Без этой головной боли он точно обойдется. Надо поговорить с Ульдредом: если они чего не решат, то гарнизон свалится на плечи одного из них. Это не сулит ничего хорошего.
Рейберт прочистил горло, протянул многозначительное:
– Э-э-э, – потерев при этом шею сзади. Но прежде, чем смог придумать ответ, который бы не взбесил Идель прямо сейчас, она приказала стражнику снять шлем.
– А? – Изумился страж.
– Сними, – сказала леди жестко, от сухости у нее саднило горло. Рейберт осознал: она просто сдержала порыв вызвериться и заорать на ни в чем не повинного бойца.
Тот, недоумевая, потянулся шлему, одновременно снова обращаясь к Рею. Блондин подбодрил кивком. Мужчина, наконец, оказался перед Идель, как есть. Она скурпулезно, до черточек осмотрела чужое лицо и с дрожащей челюстью произнесла:
– Ясно. – Тихо и обреченно. Ничего не сказав больше, леди проплыла мимо все еще растерянного молодого мужчины, который глазел на Рея в поисках объяснений происходящему. Времени у Рейберта особо не было, да и говорить вслух – себе дороже: женщина услышит. Потому он быстро хлопнул стражника поверх плеча, сказал: «Надевай обратно» и поспешил за Идель.
Та шла, кусая губы и глядя больше под ноги, чем вперед. Ей опять показалось. В который раз за последнюю неделю?! Светлая кожа, тот же разрез глаз, тот же нос, светлые брови, с головой выдававшие блондина, легкая щетина, какой часто щеголял ее ленивый до бритья муж…
Идель остановилась резко. Рейберт подскочил в последний момент вверх, чтобы почти сделанным шагом ненароком не снести леди (и в душе проклял ее немного). Женщина вскинула голову к холодным каменным сводам. Если она начнет звать всех, кто похож на Нолана, Ноланом, распадутся последние крохи ее влияния. Чем меньше влияния и власти у нее будет, тем сильнее будет следующий удар молота. Сильные всегда находят уязвимости слабых. Ей ли не знать? Она делала это с мачехой, с половиной людей в чертоге, с мастерами гильдий, или, из последних, с дожем Иттории… Сильные не упустят шанса сделать это и с ней теперь, когда она не принадлежала к их числу.
Идель сжала кулаки до скрипа кожи. Она даже не может броситься грудью на могилу мужа и рыдать, выдирая на себе волосы! Она не может наорать на него, что он дурак, был глуп, беспечен, неосторожен и совсем не подумал о ней, сматываясь на тот свет! Она ничего не может, не потому, что кто-то осудит ее за безутешность. Разве она не вдова сейчас?
Она не может, потому что безутешность – это брешь в броне, которую она отращивала и укрепляла добрые десять лет.
Но и оставаться безучастной – она тоже не может. Ей нужно место, хоть какое-нибудь место, где на нее не будет устремлено так много глаз! Где к ней не будет протянуто так много жадных и загребущих рук. Где вообще никого не будет… но при этом не будет и одиноко.
Создатель, выдохнула Идель громко. Она сходит с ума.
Может… может вообще убраться из Греймхау? Поехать куда-нибудь… Скажем, в столицу? И по дороге рыдать без остановки: все равно, если она будет ехать во главе колонны, этого никто не увидит! Ох, нет, в столице она разорвет Аэрона, который допустил гибель Нолана, на клочки! Тогда… тогда может…
Нервный вдох прорезал последний коридор перед парадной донжона звуком рвущегося каната. Она не может даже уехать. Потому что отец все еще здесь, и он не отпустит: ясно же, что в редкие дни, когда Теоданис в Греймхау, его слово – решающее. Чертовы доктора да лекари… Они тоже выпустили ее из постели и перестали докучать вонючими припарками только в обмен на клятвенные обещания.
Ее не отпустят.
Но если она не уедет, она попросту умрет.
– Мне нужен повод, – прошептала Идель и шумно, почти всхлипывая, втянула носом воздух.
– Повод? – шепнул мужчина из-за спины.
– Да. Я скоро сдохну здесь, Рейберт.
«Повод уехать»
Рей обошел леди и затаился на несколько мгновений. Он не знал, как поступить. Наклонив голову, перехватил женский взгляд. Затравленный, он совсем ей не шел. Рейберт мог припомнить только один раз, когда видел такое выражение в ее глазах – за ночь до свадьбы с Ноланом.
Тогда он смог ее успокоить. Может, получится и сейчас? Впрочем, пока у него не находилось ни одной дельной мысли, сколь бы Рей не думал о ситуации.
Рейберт по-светски предложил руку. Идель дернулась, словно собиралась оттолкнуть со всей грубостью, однако в последний момент остановилась и – вцепилась в рукав Рея. Так интенсивно, что тот выкатил на лоб глаза от боли: Идель прихватила кожу и, похоже, намеревелась содрать ее ногтями. До костей.
– По… не могли бы вы немного… полегче, миледи? – не выдыхая, выхрипел он.
Идель не взглянула на него. Все еще вздрагивая, она выцедила:
– Уведи меня отсюда. Хоть куда-нибудь.
Рей положил поверх пальцев Идель другую руку, чтобы немного ослабить хват, и повел женщину к выходу. Кто бы мог подумать, что безродный мальчишка, выигравший состоятельную и высокородную даму, сделал это действительно по любви? Настолько сильной, чтобы умудриться влюбить в себя эту даму в ответ?
Рейберта вызвал Теоданис (прислал подручного), и Идель пришлось уступить. Она не могла взять в толк, зачем отцу понадобился ее человек, но, возможно, бедолаге Рейберту придется выслушать от герцога нравоучения. Например, за то, что она почти не ест. Как будто Рейберт мог на это повлиять. Может… может она бы и рада есть больше, но куску пролезть сквозь горло мешает застрявший там ком. И ведь не проглотить его, ни выплюнуть!
Идель истерично усмехнулась под нос: не повезло Рейберту. Он мечется между двух герцогов, один из которых целыми днями молчит, а другой валит на него все беды и не затыкается.
«Теоданис» – протянула Идель про себя, бездумно перебирая ногами по мощенной тропе в саду. «Теоданис»… Она редко зовет его отцом в общении с другими и, наверное, вообще никогда с ним самим.
Идель завершала уже третий круг в саду, как обычно обнимая себя за плечи. Черное платье, юбка которого раздувалась под порывами ветра, делало Идель похожей на летучую мышь, с необъяснимым энтузиазмом рассекающую территорию чертога днем. С того момента, как Тео прислал за Рейбертом, женщина не могла перестать размышлять над фигурой отца. Интересно, каким бы родителем стала она сама?
Одна из рук женщины непроизвольно сполза на талию, пальцы вцепились в бок. Боль нахлынула на Идель столь сильной волной, что леди едва не споткнулась на ровном месте. Ульдред – не мог же Рей оставить Идель совсем без присмотра – тут же подался вперед. Нащупав поддерживающую руку, женщина остановилась и медленно возвела взгляд на мужчину сбоку.
Ей захотелось сказать ему. Идель даже представила, как во все горло, сбивчиво, не затыкаясь, рассказывает Ульдреду, как это больно и как не вовремя – потерять ребенка! Сейчас, именно сейчас, когда она наконец вытравила из чертога всех, кто мешал ей получить его! Идель вдруг припомнились осуждающие взгляды и разговоры, мол, столько лет замужем, а все без детей! Откуда им знать, этим олухам, что не все люди на ее кухнях оказались ее людьми? Откуда знать, что после брачной ночи, избежать которой у нее просто не было возможности, она не подпускала Нолана еще почти год? А когда подпустила, то уже была связана обязательствами Аэрона и моталась по Деорсе и Вольным Республикам без продыху. И если говорить откровенно, даже сейчас, спроси ее кто, она бы не отказалась от тех обязательств. Одно дело быть дочерью лорда-констебля, одно дело быть сестрой императора и совсем, совсем другое самой из себя представлять видную политическую силу, с которой остальным приходится считаться.
«Я должна быть молотом!» – говорила она Нолану всякий раз, когда он просил ее отказаться от очередной авантюры. И, как ни странно, съездив с ней всего однажды, он перестал просить. Может, потому что именно там, в Вольных Республиках, Идель впервые предстала перед мужем, как есть – без прикрас, обычным человеком со своим, весьма странным, но смешным характером, нелепыми привычками, помятой с утра физиономией в дни, когда удавалось поспать подольше.
«Щенок» – думал тогда Нолан, и Идель знала об этом потому, что думал Нолан вслух.
Если принять, что он влюбился в нее, пока Идель взрослела у него на глазах, то полюбил Нолан жену именно там, в Вольных Республиках. В местах, где она могла не прятаться хотя бы от него. И от себя.
Им можно было быть молодоженами, немного жить для себя, тешиться друг другом, не думать, что они эрцгерцоги из Греймхау.
Там Идель впервые подумала, что хотела бы иметь от него ребенка – не как наследника, не как доказательство той самой политической силы, которая должна что-то там внушать всей империи, а как совместное дитя. Как закономерное и неотъемлемое продолжение их связи и близости.
Она всегда в вольных городах была чуточку счастливее, чем в Греймхау, подумала Идель и отпустила руку поддерживавшего ее Ульдреда.
Возобновила шаг. Этот ребенок был нужен. Он был так нужен – и как наследник, и как гарант, и как доказательство и… как память. Память о времени, лучше которого у нее не будет никогда, признала женщина, стиснув зубы, чтобы не всхлипнуть, не зарыдать.
Слезы душили ее днем и ночью, и больше всего Идель боялась расплакаться во сне. Хватало того, что ее постоянно мучили кошмары, и половина чертога были тому свидетелями. Она откровенно мечтала выплакаться, и лучше всего – в колени Нолана: кто поймет боль от потери ребенка лучше, чем второй его родитель? Но Нолана у нее тоже отняли, и единственный родной человек, который мог бы ее выслушать – отец – делал вид, что ее горе никак его не касается. Как он там говорил на заре ее замужества? Это ее семейное дело? Хорошо, пусть так! Но разве они с ним – Идель и Теоданис – не семья?!
Иногда, встречая отца в коридорах чертога или за завтраком, она хотела крикнуть ему, что он сволочь и гад. Хотела залепить пощечину, выколотить дыру в отцовской груди кулаками и в довершении самым неблагородным образом побольнее пнуть отца в ногу. А потом броситься в его руки и, рыдая, ждать, когда Теоданис обнимет ее.
Каким бы родителем была она? Обнимала бы она свое дитя после того, как тому исполнится десять? Растила бы она его как сына или дочь – или только как герцога? Позволено ли бы ей было быть родителем, а не той, что должна передать владения и титул?
И что она сможет передать теперь, когда вся ее сила рассыпалась в прах? Ну, может еще не вся, но…
Неподалеку раздался лязг оружия. Да уж, подумала Идель, почти ничего не видя перед собой и мерно перебирая ногами. Вся ее жизнь состоит из битв, и даже здесь, в Греймхау, от них не укрыться.
«Тот, кто не может воевать сам по себе, не может и побеждать сам по себе» – прошелестел глубоко внутри Идель голос Эйвара Дайрсгау. Да, этот совет она тоже помнила отлично и годами повторяла его утром и вечером вместо молитв. Глядя на лорда-председателя Тайного совета, Идель могла с уверенностью сказать: свои советы он почерпнул не из книг. Словно настенная гравюра, Эйвар всем видом демонстрировал, что не собирался от и до сидеть на поводке у Аерона, полностью вверив тому власть над своей жизнью. Поэтому Дайрсгау обрастал такими связями и так отлаживал работу разведки и шпионов, что его начал побаиваться и сам император.
Ей тоже был нужен свой собственный угол в Деорсе, свой собственный ломоть, владея которым, она могла бы претендовать на место в числе тех, кто определяет судьбу империи. Или она зря росла в глухом одиночестве, как потенциальная правопреемница короны?! Ей было жизненно необходимо не зависеть от армии отца, братских чувств императора, дружбы лорда-председателя Тайного совета. При этом она точно не была выдающимся воином, и хотя кое-что смыслила в стратегии, точно не смогла бы стать полководцем. Поискав, Идель, нашла самую подходящую ей роль – главной в империи по снабжению. Много ли можно навоевать без еды и денег? А кто явится к ней за деньгами, если ее отец – это и есть та самая армия, нужды которой являются ее главной головной болью?
Выбрав этот путь несколько лет назад, Идель, наконец, поверила, что перестала быть наковальней и смогла стать молотом.
Какая ложь. Наглая, глупая. Самой себе… Если она молот, то Нолан был кузнецом. Если она – боек, то Нолан был древком. И дело было не в том, что Идель нравилось искать подобные сравнения, чтобы пожалеть себя. Дело было в том, что сейчас ей пришлось это признать. Ибо как только не стало Нолана, не стало и силы.
– Миледи? – позвал голос, вырывая Идель из раздумий. Голос показался чужим, это точно не Ульдред. Женщина вздрогнула, запоздав. Вскинула голову, перестав смотреть под ноги, и тут же взгляд ее уперся в мощную, как у быка, обнаженную мужскую грудь. Мазнул по шраму чуть выше сердца.
У Нолана был похожий, но немного другой.
Алатир, могучий и лысый, как одинокий утес, на котором молниями пожгло всю растительность, он был при Теоданисе тем же, чем при самой Идель был Рейберт. Небольшие, глубоко посаженные глаза цвета сосновой смолы расширились. Мужчина в очевидной растерянности переглянулся с Ульдредом, вышедшим из-за спины ее светлости: что, твою мать, творится? Ульдред ответил без слов – выпучил глаза и пожал плечами.
– Кхгм, – снова порчистил горло Алатир, не зная, как быть. – Ваша светлость…
– Вот вы где! – Солнечным лучом ворвался в происходящее голос Рейберта. – Я вас потерял, ваша светлость!
Рей перехватил внимание леди и, приблизившись, развернул за плечо к себе лицом. Дождался, когда затуманенное, необъяснимое выражение в глазах с изумрудной крапинкой сменится на осознанное и только потом, также молча, указал движением головы на беднягу Алатира. Идель посмотрела на бугая, бегло осмотрела окружение: она оказалась на дальнем дворе, который Теоданис отвел в Греймхау для тренировки солдат.
– Как мы здесь оказались? – шепнула она Ульдреду. Тот пожал плечами:
– Вы просто шли. Я не посмел указывать вам маршрут.
Идель мотнула головой дергано и рвано: поняла, заткнись. Глубокие вдохи и выдохи заставляли ее грудь жадно вбирать воздух и с ним – самообладание. Наконец, она взглянула на Алатира, бросила: «Извини» и поманила пальцем Рейберта за собой.
– Ты пока свободен, – добавила, движением руки указав на Ульдреда. Тот кивнул.
Рейберт украдкой скосил на женщину взгляд. Идель вновь обхватила себя руками. Взгляд ее остекленел, пока она отчитывала саму себя. Создатель, будто бы ребенок делал первые в жизни шаги! Да так и есть, это первые шаги леди Греймхау в новой жизни. Вернее, по-новому одинокой.
Идель сникла. На нее… на нее было больно смотреть, признал Рей. Однако он точно не из тех, кто отворачивался от этой женщины. Ни раньше, ни теперь.
Леди Греймхау, между тем, шла, кусая губы и бормоча под нос. Мало признать, что она опять наковальня. Надо придумать, как сделать так, чтобы больше никакая утрата, никогда – никогда! – не смогла сломать ее. Если она не справится с этим, то, родись у нее даже десять детей, им не будет от нее никакого толку! Ни им, ни Греймхау, никому из тех, кто ей еще хоть немного близок. Вроде того же Рейберта. Он явно заслужил хозяйку получше и поспособней.
Может, это и не лучший повод жить – служить своему дому, но какой-никакой повод. Крохотный. Ничтожный. Необходимый воистину жизненно.
У двери покоев Идель посмотрела на Рейберта, жестом выставила прочь стражу от дверей, впервые со времени возвращения сама приказала принести еды.
– Миледи? – обеспокоено произнес Рейберт.
Идель оглядела мужчину перед собой: взмокший – сбился с ног, выискивая ее после разговора с Теоданисом. Всклокоченный, с яркими кругами под глазами, с развязанной правой манжетой нательной рубашки, неряшливо торчавшей из-под кожаного жилета. Идель вспомнила, как и этим утром Рейберт ворвался к ней в спальню со сна, как был. Разбуженный криком, бедолага.
Идель облизала пересохшие обветренные губы. Из-за собственного горя она довела даже его, этого доброго и всегда преданного человека. И, он, похоже, не ненавидит ее за это! Она бы на его месте ненавидела. Она очень устала, но и он устал тоже.
– Вам нужно что-то еще?
– Новый смысл жить? – горько усмехнулась Идель и качнула головой. Затем, заставив Рейберта вздрогнуть, она шагнула к нему вплотную, положила ладонь на обросшую, светло-щетинистую щеку, и, придвинувшись, поцеловала в свободную.
– МИЛЕДИ! – Рейберт едва не отскочил, но схватился за лицо так, словно его огрели пощечиной. Теперь и он счел за лучшее вытаращиться. – Создатель, леди Идель… – шепнул куда тише. – Я…
– Прости меня, Рейберт. Тебе тоже досталось, верно?
Она отстранилась и попыталась улыбнуться. Не вышло: кажется, на сегодня предел ее улыбок – целых ни одной – уже исчерпан.
– Миледи, – он протянул руки, стараясь обхватить ее за плечи и подбодрить.
– Все в порядке. – Идель опять отступила. – Ты очень устал. Отдохни день-другой. Я… я ничего с собой не сделаю. Только перед этим найди Делайлу и скажи, пусть заменит мне всех служанок.
– Сейчас?
Идель пожала плечами: ну да.
– Почему?
– Сейчас лето. Я всегда меняю личных служанок летом.
Рейберт на мгновение насупился – леди сейчас в таком состоянии, что лучше воздержаться от любых перемен. Потом одернул себя и постарался посмотреть, как мог одобряюще. Без перемен она вот-вот свихнется и наложит на себя руки. Если Идель стремилась хоть что-то сделать, «как всегда», это значило, что где-то в глубине ее сердца, кажется, впервые со смерти Нолана шевельнулась мысль и жить «как всегда».
– Вы можете полностью мне довериться, моя госпожа.
– Я знаю. – Она так и не улыбнулась и лишь движением головы указала на коридор: ступай.
Глава 28
– Рад видеть вас в добром здравии, барон Редвуд!
Лорд Данворт, более всего напоминавший очищенный грецкий орех, вывалился из кареты и широко раскинул руки. Радушие на его дряблом лице было настолько приторным, что Эмрис, встречавший гостя на крыльце, ощутил, как слипается задница. Одет барон, которого Железный толком не помнил со дня своего титулования, был вполне по-павлиньи. Непрактично, аляписто, с кучей клацок, да еще и с пером в пурпурном берете. Оглядев Данворта целиком – его светлые штаны и непонятно-красного цвета камзол с узорной вышивкой, – Эмрис пробормотал под нос: «Пижон». И тут же прыснул, когда Крейг, спускавшийся бок о бок с Железным по парадной лестнице замка, шепнул на ухо:
– Правильно говорить «Педик», барон.
Сам Железный остался верен старым наймитским привычкам: черные штаны, черная нательная туника, блестящие сапоги и кожаные перчатки. Поверх Эмрис нацепил стеганный поддоспешник самой тонкой выделки, какая нашлась в баронстве: август в Редвуде тоже был жарким, однако выходить совсем без защиты он не стал. Можно было бы поискать какой камзол, но на него пока ничего подходящего не пошили. Надевать единственный, доставленный сюда еще из столицы, Эмрис тоже не стал: посчитал приезд Данворта недостаточным поводом. Надо будет наказать Йорву, кстати, озадачить швей. И закупить какую-никакую партию сукна.
Вспомнив про сукно, Эмрис невольно вспомнил Идель и ненадолго расплылся в улыбке. Интересно, она могла бы дать ему скидку? По-дружески. Хотя, учитывая объем ее даров, даже заикание про скидки, наверное, сошло бы за наглость. Надо вообще поразмыслить, что происходит с ткачеством на его землях. И спросить у Йорва, где прежний барон закупал ткань. Может, у кого из местных? Это бы поддержало его людей – отличное решение, как ни глянь.
Прибывший барон Данворт очевидно принял улыбку Железного на свой счет. Эмрис же, сильно загодя наущенный Йорвом, как мог изобразил гостеприимство. Он прочистил горло и, протянув руку для пожатия, начал приветственную речь.
– Добро пожаловать, барон Данво…
Гость, минуя стадию вежливости, полез обниматься. Эмрис замешкался: это вообще нормально? Судя по прыскающим звукам откуда-то из-за спины, Крейг наверняка удостоверился, что Данворт – тот самый, пижонистый.
Данворт не отлипал, видимо ожидая, когда Эмрис откликнется на жест. Железный кое-как изловчился и треснул гостя по спине дюжей рукой. Данворт крякнул и, хвала небесам, отодвинулся. Однако, если Железный полагал, что на этом неловкие моменты исчерпаны, то быстро понял, что ошибся. В следующий миг он натурально остолбенел, увидев, как из кареты выплыла женщина.
Ладно, заставил себя отмереть Эмрис. Выплыла – это слишком сильно, не такая уж она и толстая, эта леди Данворт. И, вроде как, она даже не пошла в своего дядюшку внешностью – или кем он там ей приходится. Но вкус к одежде, увы, у них определенно семейный. Семейно-убогий, решил Эмрис, отводя глаза от платья с таким обилием рюш, что среди них с легкостью могла бы затеряться кошка.
«Петух и его несушка» – подумал барон Редвуд и кое-как выдавил из себя улыбку. Он припомнил, что Идель всегда вытягивала руку – легко и неосознанно, не столько чтобы ей помогли, сколько чтобы ее сопровождали. Это вроде как хороший тон для леди – идти рука об руку с мужчиной. Однако, когда леди Данворт расплылась в поклоне, став при этом похожей на надутый корабельный парус, Железный пресек порыв предложить ладонь для опоры. Чутье подсказывало, что молодуха вцепится в него настолько мертвой хваткой, что отвязаться можно будет только у алтаря. После всех клятв, разумеется.
– Приветствую, любезный барон. Я столько о вас слышала! – пролепетала молодая… женщина. Эмрис бы точно не назвал ее обычной девицей на выданье. Нет же, ей явно было не меньше двадцати пяти. А выглядела леди и того постарше.
Наверняка, от него требовалось спросить, что именно она слышала. Хотя, может, ему стоит сказать, что и он наслышан тоже. Так или иначе, решил Эмрис, ему не интересно ни то, ни другое, и спрашивать он не видел смысла. Вдруг его расспросы будут приняты за расположение?
Ох, пекло, как с этим справлялась Идель? А ведь он тоже, если подумать, каждое ее слово воспринимал как доказательство расположения. Может… может, он ошибся на ее счет?
Леди Данворт все еще полусидела в поклоне, и судя по дрожании мускул на ее лице, уже очень хотела встать. Равно как и вмазать Эмрису за отсутствие чуткости. Железный, желая свернуть ситуацию, коротко поклонился с вежливым: «Миледи» и широким жестом указал на вход в донжон.
– Добро пожаловать.
Несмотря на то, что его голосом можно было остужать вина в погребе перед подачей, Данворта и его подопечную это ничуть не смутило. Прибывший лорд с таким воодушевлением рассматривал замок и с таким счастьем улыбался, что Эмрис невольно задумывался, как Данворт ухитряется вообще что-либо видеть сквозь суженные глазные щелки.
«Да чтоб ты на лестнице навернулся, старый козел»
– Моя племянница Танола так мечтала побывать на вашем титуловании в столице. Не довелось, к сожалению, да, но знаете, как бывает…
Как там бывает, Эмрис не знал и знать не хотел: когда упомянутая Танола поравнялась с ним к концу ступенек, он невольно закатил глаза. Яйца Создателя! Все-таки в ее платье можно при желании впихнуть целых две Идель! По крайней мере, если мерить такими, какими Железный запомнил эрцгерцогиню в последние дни встреч. И это не привлекало его ни разу.
Точно, Идель. Интересно, можно ли сослаться на обязательство перед леди Греймхау с ее возмездием, чтобы по-быстрому выдворить этих сватов? Она же наверняка особо важная шишка против Данвортов, да?
– Вы ведь представите нас?
Вопросительная интонация вывела Железного из размышлений.
– Простите?
– Вашему управляющему, – отозвался Данворт. Создатель, у него улыбка гвоздями к лицу прибита?
– Зачем это? – Не понял Эмрис.
– Это прекрасный замок, барон. – Данворт усердно вертел головой, пока они продвигались сквозь передний холл, разглядывая стены, потолок, охрану замка. – Но ему, конечно, не хватает женской руки.
Эмрис оступился так, что сам едва не навернулся.
Крейг позади в голосину заржал. Похоже, это возымело оскорбляющий эффект, поскольку леди Танола тут же начала набивать себе цену:
– Ну, в некоторых местах остались следы убитых пауков, кое-где, – она ткнула куда-то в сторону потолка, – видна плесень. Возможно, и паутину убрали не всю. Также в коридорах немного сквозит, и вам следовало бы развешать занавески и гобелены. Это, конечно, не спасет, но на первое время хватит, пока каменщики не сделают свое дело. Здесь ведь есть каменщики, правда? И еще повара, – она начала загибать пальцы, но в подсчетах ушла недалеко, – и швеи. У ваших людей нет единой формы, это не очень хорошо, потому что, глядя на них, пока нельзя сказать, что это люди барона Редвуда. Я имею в виду, нет эффекта единого отряда, знаков отличия и принадлежности к дому. Кстати о доме, думаю, на одежде будет нужно сделать нашивки с гербом вашего баронства. Наконец, даже в целом ваши стражники, – она кивнула в сторону бедолаги, которого они миновали в тот момент, – ну, знаете, немного неопрятны. Некоторые выглядят так, будто недоедают, я потому и спросила про повара. Или, может, у вас в рядах гуляет какая-то хвороба? Несварение или что-то такое? Или может это от отсутствия гигиены? Не поймите неправильно, милорд, но как минимум двое стражей из тех, кого мы прошли, боятся воды и избегают мыться. Ну или здесь ужасные прачки…
«Здесь просто отличные прачки! – мрачно подумал Эмрис, сжав зубы. – Одна – так вообще просто золото. Столько дерьма отстирала, не вякнув!»
– Я не понял, – Эмрис чуть подался вперед, чтобы, развернув голову, впериться взглядом в барона Данворта, – вы мне что, экономку привезли?
Данворт на мгновение перестал улыбаться – настолько, что Эмрис даже сумел разглядеть его глаза – прозрачно-серые.
– Чего? – не понял гость.
– Ну, я говорю, вы что, хотите подарить мне экономку? Имейте в виду, у меня уже есть управляющий.
Данворт окончательно побледнел и замешкался, думая, как обратить дурацкий выпад Редвуда в свою пользу. Наконец, нашелся.
– Что вы, что вы! Думай, что говоришь! – Он кратко дернул головой, словно шикая через плечо на идущую позади племянницу. – Она всего лишь…
– Она всего лишь пытается оскорбить моих людей? – Железный вздернул голову. – Это солдаты, леди Танола. Солдаты и бойцы. – «Ее-то точно можно звать по имени! Мы же с Данвортом с одинаковым титулом!». – И меня абсолютно устраивает, как они выглядят, ходят, пахнут, и главное, как они сражаются! – Он не кричал намеренно, но голос его, глубокий и грудной, такой, что, пролетев над долиной, занятой армией, мог бы поднять на бой тысячи воинов, эхом откатился от стен.
Похоже, это возымело эффект: Танола дернулась, попыталась переглянуться с дядькой, но поскольку тот шел впереди, ей пришлось ждать, пока Данворт оглянется.
То-то же! – с мрачным торжеством подумал Эмрис. Будет знать, что у него здесь не приют для манерных девиц.
– Если хотите, чтобы с вас сдували пылинки, а вокруг пахло розами, можете поискать таких удобств где-нибудь еще. – Нагло предостерег барон. – Лошадей в повозке еще не распрягли.
Танола сглотнула. Эмрис посмотрел на нее искоса, и увидел, как девка уже отчаянно ищет помощи у дядьки. Тот, кажется, и сам не понимал, что делать и как реагировать.
– Право, барон, – обратился Данворт, как мог сладкоречиво, – не пугайте бедную девочку.
«Эта девочка размером с дом!» – Железный окончательно растерял всякое гостеприимство. Хорошо хоть удержался от подобных замечаний вслух.
– Она ни в коем случае не хотела задеть вас или ваших солдат.
– Я всего лишь…
– Помолчи, Тани! Она всего лишь имела в виду, что, если проявить немного заботы к вашим людям, то и жить, и служить вам им будет комфортнее. Не так ли? – Он снова заулыбался, позволяя заплывшим щекам вполовину зауживать размер его глаз. Однако временами дергающееся века выдавало Эмрису, что Данворт всерьез озадачен. – Я думаю, просто возникло недопонимание.
– Недопонимание? Ваша дочь…
– Племянни…
– Без разницы! Так вот ваша… племянница, кажется, не слишком привыкла следить за языком?
– Ну, знаете, барон. – Данворт тоже подбоченился и, наконец, перестал лыбиться. – Вы сейчас тоже явно не очень удачно подбираете слова. И, с позволения заметить, тон! – Едва Эмрис открыл рот, чтобы возразить, как Данворт, сделав над собой усилие, замахал перед собой рукой. Шли они теперь гораздо, гораздо медленнее, и Железный уже вовсе не был уверен, что готов кормить этих людей обедом. – И тем не менее, я бы не хотел начинать наше знакомство с ссоры. Ну к чему, милорд? Мы взрослые люди. Немного не поняли….
– Больше месяца, – ледяным тоном перебил Эмрис, – я провел в компании леди Греймхау. Мы таскались от города до города, иногда останавливаясь на ночлег прямо под открытым небом. Мы ночевали в местах, которые, поверьте, пахли гораздо хуже, чем мой замок. Кормили нас временами тоже, мало сказать, несносно. И даже женщина ее положения не сочла допустимым жаловаться или, тем более, делать мне замечания по поводу моих людей!
«Интересно, почему?!» – искренне полюбопытничал Эмрис. Прежде он об этом не задумывался.
Танола, как ни странно, на этот аргумент фыркнула, отвернув лицо в сторону. Это не укрылось ни от Железного, ни от Крейга. Данворт, покостерив девку в сердцах, снова принял выпад Эмиса на себя.
– А, эрцгерцогиня Греймхау… При всем уважении, барон, вам все же не стоит опираться на ее привычки и ее мнение в подобных вопросах. Она же столько лет спала с плебеем из низов, думаю, ей уже давно нет разницы…
Эмрис остановился, как вкопанный. Сердце сначала замерло, а затем ударилось о ребра с силой валуна, выброшенного торсионным механизмом требушета в крепостные стены. Волна крови захлестнула голову, и Железный понял, что сейчас сорвался бы, если бы Крейг, заметив неладное, не перехватил его. Перепугавшись, увалень толкнул капитана в плечо.
