Текст книги "Способность любить"

Автор книги: Аллан Фромм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

Во всех нас, конечно, есть большие и малые невротические элементы. Если раны роста не залечиваются, мы и взрослыми ощущаем себя не в большей безопасности, чем ощущали детьми. Это делает нас чувствительными и уязвимыми. Нашей реакцией становится уход, отчуждение; мы сами снова становимся главным объектом своего внимания. И

[326]

мысли наши прежде всего заняты нашими собственными чувствами.

Излишнее внимание к себе делает для нас трудной привязанность к другому человеку. Любые крайности в проявлениях чувств, любой страх и даже желание увеличивают нашу сосредоточенность на себе, встревоженную занятость собой. Любовь – это способ дотянуться до другого человека. В идеале она требует отказа от себя. Для того чтобы уделять другому такое внимание, какое нужно для любви, требуется большая свобода от себя. Но свободу не приобретешь легко.

Наше несвободное прошлое

Как бы сильно мы этого ни хотели, самопроизвольно свобода к нам не придет. Как будто что-то сдерживает нас, вполне возможно, что это традиция.

В течение тысячелетий свобода и богатство распределялись совсем не так, как сейчас. Крошечная часть человечества пользовалась этими достижениями, а огромное большинство было их лишено; почти все люди тяжело работали, лишь бы выжить. Религии помогали приспособиться к таким социально-экономическим условиям, преуменьшая ценность материального достатка. Хорошее – это святое, это отказ от мирских благ, самопожертвование, молитва и принятие неисповедимых путей Господа. Все это считалось главными добродетелями и необходимым условием для попадания в Небесное Царство. Считалось, что земная жизнь не должна быть благополучной и счастливой. Человека учили быть скромным, богобоязненным и не потакать мирским «низменным» инстинктам и желаниям радости.

Социальные перемены и свобода

За немногими исключениями таковы были условия жизни человека на протяжении многих столетий. Первая

[327]

главная перемена связана с американской Войной за независимость. Декларация независимости важна не только как провозглашение свободы одного государства от другого, но и как распространение того же права на индивида, подчеркивание права на «свободу и поиски счастья».

Последующие исторические события претворили эту мечту в реальность. Свобода потребовала не только законодательных, но и экономических перемен. В течение столе– тия почти все из этого было достигнуто. Освоение фронти– ра ¹, промышленная революция, рост городов – все это сыграло огромную роль в перераспределении богатств. Личная свобода настолько стала политической, социальной и экономической реальностью, что привлекла огромное количество людей на американские берега.

Общее улучшение условий жизни побуждало людей лучше думать о себе. Этажизнь становилась все более многообещающей. Теологические принципы, требовавшие самоотречения, все больше и больше подвергались сомнениям. Чем больше возможностей бьггь счастливыми сейчас, тем менее манящими становятся зеленые пастбища будущей жизни.

Психологические перемены и свобода

Наконец произошли перемены и в нашем образе мыслей, которые более ясно, чем когда-либо, подтвердили сказанное в «Рубайате»: «Смотри: я сам и рай и ад». Мы поняли, что наше положение в мире и наши возможности для роста и улучшения – это одно. А вот то, как мы сами себя оцениваем и справляемся с собой, – совсем другое.

¹Фронтиром называются постепенно осваивавшиеся западные территории США. Для жизни фронтира были характерны беззаконие, авантюризм, надежда на быстрое обогащение. Общепризнано, что фронтир сыграл важную роль в формировании национального характера, привив американцам такие качества, как индивидуализм, свободолюбие, оптимизм и веру в собственные силы. – Прим. перев.

[328]

Внешняя, или социальная, свобода не смогла полностью освободить нас. Как когда-то Спиноза, Зигмунд Фрейд описал окольные пути, которыми наши эмоции порабощают нас. Но в отличие от предшественников Фрейд выполнил эту задачу с бесконечно большим количеством реалистических подробностей.

Идеи Фрейда, которые он высказал в начале XX века, произвели огромное впечатление. Искусство, литература, повседневная мысль – все оказалось под их влиянием. Сегодня мы знаем, что крепкое здоровье, и физическое, и душевное, требует определенного количества свободы – свободы выражать себя без бремени внутренних конфликтов. В процессе роста нам постоянно угрожает нездоровая привязанность к желаниям, чувствам, своему телу и даже к окружающим людям. Любая из таких привязанностей потенциально может задержать рост, подавить другие наши склонности и держать нас на цепи у того, что мы, с точки зрения разума, предпочли бы отвергнуть.

Мы можем любить и в таких обстоятельствах. Но не можем любить хорошо. Не все наши желания и потребности одинаково хороши для нас. Хуже того, не все способы, которыми мы подавляем эти желания, для нас полезны. Свободе, которой мы наслаждаемся во внешнем мире, еще не соответствует гармония сил внутри нас. И мы по-прежнему испытываем иррациональные стремления, которые мешают нам делать идеальный выбор или создавать идеальные привязанности. И мы по-прежнему чувствуем силу иррациональных запретов, таких, как чувство вины или страха внутри нас.

Более ясно, чем когда-либо, мы сознаем, что слепое, неразумное подавление желаний не лучше для индивида, чем подавление свободы слова в обществе. Не в том дело, что мы должны проявлять себя с психопатическим равнодушием к другим людям. Психологическая анархия не лучше политической. Как свобода слова не должна поощрять клевету, так и свобода выражения личности не должна побуждать к непостоянству, извращениям или невниманию к окружающим.

Нам еще предстоит выработать равновесие этих внутренних соперничающих сил. Теперь у нас для этого возможности

[329]

лучше, чем когда-либо в истории. Прежде всего, мы, наконец, считаем, что обладаем неотъемлемым правом на свободу и счастье. Во-вторых, из достижений современной психологии мы знаем, что свобода и счастье – это не пустая мечта, а необходимые условия здоровой, свободной от болезненных симптомов жизни. Социальные и экономические перемены дали нам большую подвижность, а новые психологические теории позволили понять суть наших внутренних конфликтов. Однако мы продолжаем колебаться, мы сами связываем себя и удерживаем от идеального выбора и культивирования важных для нас видов любви.

Дурная привычка к работе

Та самая социально-экономическая традиция, целью которой было освобождение нас, может произвести прямо противоположный эффект. С одной сторон, мы считаем, что не обязаны быть такими, какими были при рождении. Среди наиболее распространенных наших тем – рассказы о мальчишке с фермы, ставшем президентом, или о разбогатевшем нищем. У нас нет пределов, если мы согласны напряженно работать. В результате многие напряженно работают в школе, потом создавая свою карьеру, и успех их не освобождает. После достижения успеха они продолжают работать так же много, если не больше. Хотя они уже обеспечены и кажутся свободными, изменилась у них только внешность. Ими по-прежнему движут мощные внутренние силы, которые не позволяют им уделять время развитию глубоких человеческих отношений.

Те, кто вырос с неразрешенным чувством вины, часто хватаются за добродетель напряженной работы. Есть ли лучший способ преодолеть чувство вины? Вина вызывает в нас потребность в наказании, в жертве, а эти действия вызывают у нас ощущение искупления и прошения. Мы снова и снова слышим, что напряженная работа – это добродетель и один из главных признаков достойного и хорошего характера.

[330]

Но загвоздка в том, что тяжелая работа очевидно тяжела. Гораздо легче говорить о том,какая тяжелая у меня работа. И вот люди постоянно тревожатся из-за своей работы, жалуются, рассказывают о том, как они устали, постоянно ожидают, что случится что-то плохое, иными словами, вырабатывают у себя привычку горевать. Как будто они публично объявляют, что их наказали.

Точно так же, как зависимость и невротические тенденции отрицательно отражаются на наших отношениях с другими людьми, вина ослабляет привязанность к себе, снижая самооценку. Все три условия объединяются, направляя наше внимание на нас самих. Любовь в лучших проявлениях требует свободы от самого себя. Процесс взросления оставляет нездоровую занятость самим собой позади и позволяет нам во взрослой жизни сосредоточиваться на отношениях с другими людьми. Если мы выросли, то принимаем себя и собственное выживание как нечто само собой разумеющееся и сосредоточиваем внимание на украшении взрослой жизни.

Некоторые своенравные суждения

К несчастью, взрослость не дается людям в готовом виде, и они не классифицируются так отчетливо, не распадаются на две взаимоисключающие категории с названиями «зрелый» и «незрелый». Большинство достигают возраста вступления в брак лишь с лучшими или худшими перспективами достижения зрелости. В лучшем случае некоторым из нас удастся стать идеально зрелыми во всех областях сложной человеческой личности. Вероятно, никому не удастся встретить идеально зрелого человека.

Лучшее, что мы можем сделать, – наиболее зрело оценить возможности того, в кого мы влюбляемся. Но сделать это тоже нелегко. В состоянии, которое называется влюбленностью, очень мало места для здравых рассуждений.

Влюбившись, мы легко делаем выводы, вероятно, слишком легко для нашего блага. Любящий видит все черты

[331]

возлюбленной в самом лучшем свете. Если возлюбленная обидчива и легко уязвима, мы говорим, что она нежна и чувствительна. Если она поверхностна и слегка глуповата, мы говорим, что она весела и молода, как дыхание весны, и не задумываемся, что такая весна может предвещать раннюю осень.

Если мужчина упрям, влюбленная в него женщина будет восхищаться тем, что у него хватает мужества отстаивать свои убеждения. Скучного и педантичного человека любящие глаза преобразуют в интеллектуала, человека, лишенного чувства юмора, – в серьезного и содержательного. Слишком подвижный и неусидчивый человек может наехать прямо на несчастную влюбленную, но она будет убеждена, что он полон жизни и энергии.

Так можно продолжать до бесконечности: язвительный и всех осуждающий человек может быть описан любящей его как преданный истине, скупой – как бережливый и экономный, а безжалостный – как сильная личность.

Иногда своенравные суждения —* это не просто временные искажения, вызванные влюбленностью, а нечто более глубокое. Возможно, это проявление невротических тенденций. Мужчина с подсознательным стремлением к тому, чтобы к нему относились по-матерински, считает женщину нежной и любящей, потому что во время ухаживания она так заботилась о нем, но в браке получает господство и контроль с ее стороны, чего он, вероятно, прежде всего и хотел. Другой мужчина, у которого потребность быть повелителем, опишет слабую безвольную женщину как приятную и любящую, и она действительно в его системе определений приятная и любящая, потому что полностью и добровольно подчиняется ему.

Это не столько ошибочные выводы, сколько выводы, сделанные под влиянием господствующей, хотя и подсознательной, потребности. Такая единственная очень сильная потребность всегда невротическая. Но у того же индивида есть и другие потребности, и, если сила его привязанности тратится только на удовлетворение одной потребности, все остальные остаются неудовлетворенными.

[332]

Обходя наши невротические порывы

Никто из нас, разумеется, не свободен от невротических потребностей. Это тем более заставляет нас защищаться от того, чтобы они определяли наши самые главные потребности. Мы можем научиться обходить некоторые подсознательные порывы. Возьмем, например, молодого человека, влюбляющегося с первого взгляда. Если он незрел, он сразу захочет жениться. Если у него есть определенная степень зрелости, он поймет, что влюбился отчаянно и будет наслаждаться этим ощущением, но не станет торопиться и принимать окончательные решения на основе этого чувства. Он может испытывать всю гамму романтических чувств: от экстаза до страданий, но не бросится сломя голову в брак.

Иногда мы слышим новую песню, которая нам чрезвычайно нравится, бросаемся в музыкальный магазин и покупаем запись. Проигрываем ее раз за разом, но вскоре обнаруживаем, что устали от нее, и ставим на полку. И возможно, больше никогда не будем слушать. Или нам нравится картина, и мы чувствуем, что должны ее купить. Ответственный продавец картин, знакомый с таким феноменом, посоветует зайти еще раз и взглянуть на картину или разрешит нам две недели подержать ее дома. Он хочет сохранить клиентов и знает, что картина, которая нравится с первого взгляда, не обязательно та, с которой захочется жить.

Влюбиться в человека – почти то же самое, что влюбиться в картину или симфонию. Подобно произведению искусства, мужчина или женщина могут произвести сильное впечатление, но не быть правильным выбором на всю жизнь.

Окружение, обстановка, обстоятельства, настроение – все то, что связано с встречей двоих, может подействовать как волшебство, и эти двое решат, что предназначены друг для друга. Воскресный вечер, или они оба оказались в отпуске на Карибском море, или на сверкающей белизной горнолыжной трассе, или только что кончили трудную и напряженную работу, или просто устали от одиночества и особенно нетерпеливо ищут счастья. Возможно также сильное физическое влечение, и все это очень хорошо, но все

[333]

же недостаточно для того, чтобы на этом основании строить всю жизнь.

Любовь с первого взгляда

Не обязательно предполагать невротическое происхождение всякой неожиданной сильной привязанности. Когда мы влюбляемся с первого взгляда, нас охватывает совсем не любовь. Это чувство, поражающее неожиданно и всеобъемлюще, это желание и стремление к любви. Для того чтобы развилась сама любовь, сама привязанность, нужно гораздо больше времени. Чувство может рассеяться по той простой причине, что нет достаточно глубокой привязанности.

Некоторые постоянно влюбляются и разлюбляют. Такие люди стремятся к сильному чувству, но не в состоянии создать привязанность. Говоря точнее, у них есть привязанность, но это привязанность к желанию любить, а не к тому человеку, которого, как им кажется, они любят. Как говорится, они влюблены в любовь.

Вдобавок, если чувство любви возникает внезапно, создается иллюзия, что из всех наших привязанностей эта одна возникла по нашему свободному выбору. Предыдущие наши привязанности определялись обстоятельствами, условиями жизни. Мы не выбираем родителей, братьев и сестер, родственников; мы не выбираем коллег по бизнесу и профессии. Наша дружба часто возникает потому, что мы жили по соседству, учились в одной школе, в одном колледже, и такая дружба, как мы уже отмечали, продолжается по привычке.

Только эта неожиданная, удивительная, волшебная влюбленность, только она одна – по нашему выбору. Мы либо игнорируем роль случайности, либо прославляем ее и называем судьбой.

Какой способ поведения зрелый в таком случае? Нужно ли подавлять романтическое сияние и заливать холодной водой восторженные чувства? Конечно, нет. Нет никакого вреда в наслаждении преувеличенной, возможно,

[334]

отчасти невротической, но определенно замечательной привязанностью, возникшей между двумя людьми. Вредно только принимать решения на основе силы этих чувств и устанавливать отношения, фундамент которых, возможно, слишком узок и непрочен. Если это не просто легкое невротическое подкрепление инфантильной потребности, все может кончиться разводом. Иногда такие отношения продолжаются всю жизнь, но все равно удачный брак не получается.

Состояние влюбленности – это такой жизненный опыт, который стоит испытать. Но влюбленным необходимо время, чтобы побыть вместе в более знакомой обстановке, с семьей и друзьями, которые знают их такими, каковы они на самом деле, а не преобразованными романтической мечтой. Мы преодолеваем невротические потребности, признавая, что влюбиться и сохранить любовь – это разные вещи. В подходящей обстановке почти любой человек может влюбиться в другого. Но это примерно все равно, что сказать: у каждого их нас есть желания, которые могут воспламенять другие люди. Другое дело, насколько мы можем сохранить это пламя. Мы должны признать, что большинство наших желаний, какими бы глубокими они ни были, кратковременные. И у всех есть такие желания, которые приносят нам больше добра, если они кратковременные. В целом просто желаниям доверять нельзя. Желания, если руководствоваться только ими, ненадежны и часто приносят нам не радость, а горе.

Нужно научиться понимать, чего именно мы хотим. Кратковременные желания могут быть приятны, невротические тоже, даже глупые, безответственные и нелепые. «Нет мудрости в том, чтобы быть только разумным» ¹. Нет радости в скучной жизни по рецептам книг. Если мы не следуем своим наклонностям, мы не живем полной жизнью. Трудность в том, чтобы объединить все элементы жизни. И самое главное – понимать, когда нужно оста-

¹Слова из стихотворения Джорджа Сантаяны. – Прим. перев.

[335]

новиться, чтобы иметь возможность заняться другими желаниями и целями. Признать одно желание самым главным – значит стать его рабом. Мы утрачиваем свободу сохранять равновесие, гармонию и разнообразие – и в конечном счете теряем даже это переоцененное желание, которое вытеснило все другие потребности и желания, являющиеся законной частью нашей жизни.

Такая оценка желаний редко бывает возможна только с помощью разума. Дело в том, что мало кто из нас способен на подобный холодный и бесстрастный взгляд на самого себя. И это хорошо. Жизнь лучше всего учит нас самим своим ходом и размышлениями о нем. Опыт сам по себе так же ненадежен, как и непроверенные идеи. Вдобавок опыт создает привычки. Справедливо, что «самый большой дурак – это старый дурак» ¹. Таким образом, лучший способ оценки желаний и объекта любви – дать им шанс, шанс воздействовать на наш опыт и шанс нам обдумать этот опыт. Мы можем наслаждаться реальностью самых преувеличенных своих желаний в настоящем, не делая себя зависимыми от них в будущем. Хитрость в том, чтобы наслаждаться тем, что мы имеем, в то же время давая себе возможность подумать, а не считать заранее цыплят и не бросаться очертя голову в непроверенное будущее.

Еще одно добавочное предупреждение или условие для правильной оценки любви. Условие очень трудное и исходит из того простого факта, что время само по себе не решает наши проблемы, но их может решить то, что мы со временем делаем. Влюбившись, молодые люди часто выпадают из привычного круга общения. Они обычно оправдывают это отсутствием интереса к другим представителям противоположного пола. К тому же разве их исключительно близкие и тесные отношения друг с другом не лучший способ проверить свою готовность к браку? Даже если это правда, опасность в том, что они слишком быстро решают

¹Строка из сборника пословиц Джона Хейвуда, драматурга XVI века, одного из предшественников Шекспира. – Прим. перев.

[336]

действовать на основе своих чувств. Влюбленность в идеале не означает, что нужно отказаться от встреч с другими людьми. Впоследствии все убеждаются, что невозможно хорошо жить с женой и плохо относиться к остальным женщинам. Вполне понятно, что мужчина получает меньше радости от встреч с другими женщинами, чем с той, в которую влюблен, но, если он вообще на такие встречи не способен, будущее его любви под сомнением.

Привязанности тоже взрослеют

Привязанность, которая началась как незрелая, может, конечно, повзрослеть. Именно это происходит со многими привязанностями, которые расцветают и становятся богатыми и удовлетворительными отношениями. И не только привязанности к людям бывают зрелыми и незрелыми. Любовь младенца к музыке начинается со стука ложкой по тарелке. Трудно разглядеть на этой стадии будущего любителя музыки, да и не каждый ребенок, колотящий ложкой по тарелке, став взрослым, сможет оценить сложную организацию звуков, которую мы называем хорошей музыкой. Но у тех, кто на это способен, привязанность развивается по очень отчетливой линии – от чисто слухового удовольствия, которое младенец получает от ритма ударов, к удовольствию подростка, окрашенному чувствами, эмоциями и воображением. И наконец, мы получаем взрослого ценителя музыки, который прибавляет еще и интеллектуальное наслаждение, следя за сложной структурой музыкального произведения, может быть, искусно играя на музыкальных инструментах, наслаждаясь танцем под музыку, читая об истории музыки и даже говоря о музыке с другими любителями. Чем более зрелая его любовь, тем более разнообразно удовольствие и тем больше аспектов охватывает эта привязанность.

Наша привязанность к людям взрослеет примерно так же, развивая все больше аспектов, приносящих удовлетворение. Конечно, первая привязанность ребенка к другому человеку сложнее, чем первая привязанность к звуку. Но

[337]

при всей своей сложности у нее есть одно главное измерение. Привязанность ребенка прежде всего зависимая.

Зависимость весьма отличается от увлечения звуком, где движущей силой является любовь к музыке. Зависимость иная, она мощнее других сил, способствующих росту привязанности. В результате отношения ребенка к родителям остаются под влиянием этой мощной силы и часто сохраняют ограниченные, инфантильные свойства.

Беспомощность первых лет жизни постепенно сменяется силой, мастерством и пониманием, что делает возможным рост. Однако это не гарантирует исчезновение чувства зависимости. Человек может быть компетентен, не сознавая своей компетентности. Он может стоять на двух ногах, не веря, что способен это делать. Короче говоря, рост способностей не гарантирует рост веры в себя. Отказаться от зависимости чрезвычайно трудно, и нам нужна привлекательность многих других видов отношений, чтобы мы могли отказаться от первоначальной зависимости – зависимости от родителей.

Молодежная любовь

К счастью для нас, у нас много разновидностей любви на многих уровнях, и все они вносят вклад в созревание нашей способности любить. Разнообразные отношения, в которые вступает ребенок, расширяют его опыт, помогая установить и укрепить привязанности. Дети должны пережить множество привязанностей к людям, чтобы быть способными на зрелую привязанность. У них есть товарищи по играм, по занятиям спортом, одноклассники, соседи по общежитию, друзья – восходящая шкала привязанностей все большего разнообразия и сложности. Их отношения к родителям, братьям и сестрам тоже изменяются и становятся более сложными, принося и больше и меньше удовлетворения. И наконец, подростками или молодыми взрослыми они становятся способными на привязанность, которую называют любовью.

[338]

Это означает, что молодой человек испытывает сильную привязанность к лицу противоположного пола, оба хотят открыться друг перед другом и совместно наслаждаться различными аспектами своих личностей. Однако в этой юношеской любви они часто обнаруживают, что их привязанность почти так же одномерна, как инфантильные привязанности младенчества. Первая сильная привязанность, которую они испытывают к кому-то за пределами семьи, основывается на другой единственной сильной привязанности, которую они испытали в прошлом, и они пытаются выразить свою новую привязанность знакомыми способами, теми, которые они хорошо знают, детскими способами желания, требования, вершинами и пропастями чувств, бурными вспышками гнева и приступами обиды. Привязанность может быть очень напряженной, и к ней обычно добавляется сексуальное влечение, хотя и не всегда открытое. И тем не менее это очень ограниченная разновидность любви.

Современный обычай раннего создания пар – молодые люди «ходят» вместе – подкрепляет первые пробные привязанности мальчика и девочки, хотя бы только из привычки к зависимости: теперь у каждого есть надежные свидания. И почти автоматически такая примитивная молодежная любовь перерастает в требования брачных отношений.

Когда молодые люди, вчерашние подростки, очертя голову влюбляются, они приносят с собой все неразрешенные инфантильные привязанности. Мальчик, у которого еще не было времени или опыта, чтобы перерасти сильную привязанность к матери, кончает тем, что вырабатывает такую же привязанность к своей жене-матери, а она тоже вносит свои детские привязанности в отношения с мужем. Ни один из них еще не умеет улучшать отношения с лицом противоположного пола, никто не знает зрелого способа любви. Таким двум молодым супругам нелегко расти вместе и преобразовывать свою любовь, придавая ей более зрелые и свободные формы. Весьма вероятно, их младенческие потребности сохранятся, и молодежная любовь превратится в невротическую.

[339]

Испытательная площадка для любви

Брак требует наиболее зрелых выражений любви мужчины и женщины, это испытательный полигон любви. Никакие другие отношения на эти не похожи, и никто не готовит нас к ним. Большинство наших прошлых отношений с людьми были преходящими или фрагментарными. Господствующая одномерная привязанность к родителям, отношения соперничества с братьями и сестрами, редкая дружба или подростковое сексуальное увлечение – ничто их этих видов отношений не дает практики, которая необходима для многомерной, многосторонней любви и совместной жизни в браке. Но все вместе они могут такую основу дать.

Молодые люди, не отказавшиеся еще от отношений зависимости, не готовы к единственной сильной любви, с которой связана целиком личность. У них мало возможностей разрешить свои детские привязанности в любви, которая так многого от них требует и с которой они связывают свои нацежды и желания. Необычайно мала вероятность того, что можно одним широким шагом совершить переход от незрелости к зрелости. Первая подростковая любовь может созреть и привести к зрелой любви, но это скорее исключение, чем правило. Обычно нужно три, четыре, пять или больше влюбленностей, из которых извлекается сладость и удовольствие любовных переживаний, но не ожидается удовлетворение самых глубоких потребностей. Опыт таких влюбленностей, особенно если они отличаются разнообразием, представляет необходимый материал для размышлений. Вместо того чтобы заниматься исключительно своими желаниями, у человека появляется возможность оценить, что же реально произошло в его отношениях с другими людьми. Молодой влюбленный увеличивает понимание самого себя и окружающих и становится более готов к созданию важной привязанности на взрослом уровне.

18. ЗРЕЛАЯ ЛЮБОВЬ

Выражение «зрелая любовь» звучит как «усталая любовь», остывшая любовь с выветрившимися ароматами. Начинаешь подозревать, что люди, не способные больше на страсть и романтику, называют свою любовь зрелой, словно зрелая любовь – это горькие плоды старости.

Однако если мы сформулируем то же самое по-другому – как любовь зрелых людей, мы яснее увидим то, что помогает нам лучше понять любовь, а именно – самого человека любящего. Каковы характеристики любящего человека, которые делают его любовь зрелой?

Некоторые развеянные мифы

Начнем с того, что рассмотрим некоторые мифы о зрелости; их существует немало. Один из них: зрелый человек – это обязательно старик. Мы знаем, что это не так. Конечно, есть много стариков, зрелость которых ярко проявляется в терпимости и мудрости. Но другие старики точно так же капризны, раздражительны и требовательны, какими были подростками, только теперь их незрелое поведение

[341]

еще менее привлекательно, чем когда было закутано в одеяние молодости. И в то же время мы часто встречаем молодых людей, которые демонстрируют значительную психологическую или интеллектуальную зрелость, вопреки своему ограниченному опыту. Очевидно, возраст сам по себе не соотносится со зрелостью.

Трудно было бы определить минимальный возраст, необходимый для достижения психологической зрелости. С такой трудностью сталкиваешься повсюду. Например, в Соединенных Штатах молодые люди считаются достаточно зрелыми, чтобы с восемнадцати лет сражаться и умирать за свою страну, но голосовать им разрешается лишь с 21 года. Возраст половой зрелости, или совершеннолетия, меняется от одного государства к другому. С чисто психологической точки зрения, зрелость – это в идеале фаза роста, которая следует непосредственно за подростковым возрастом. Это не означает, что зрелые суждения раньше делать невозможно. Даже дошкольники – отчасти в силу своей наивности – иногда способны видеть вещи отчетливей, чем мы. Это не делает их зрелыми индивидами, как одна малиновка не делает весну. Мы ожидаем обретения некоторого объема знаний, опьгга и достаточного психологического и физического роста, чтобы позволить человеку не быть зависимым от другого до достижения зрелости. И хотя для этого совсем не обязательно становиться стариком, маловероятно, чтобы такая зрелость была достигнута до окончания подросткового возраста.

Если мы приравняем зрелость к здравому смыслу, мы столкнемся с еще одним мифом – о том, что зрелые люди скучны, а интересны только невротики. Многие невротики действительно интересны – на один-два вечера. Но жизнь с невротиком скорее всего будет утомительной, если не деструктивной.

Зрелость не обязательно скучна. Скучными могут быть и зрелые и незрелые люди. Интересные люди по мере взросления становятся более интересными. Зрелые люди могут быть веселыми, они могут любить приключения, не будучи при этом безрассудными. Они приветствуют изменения, разнообразие, неожиданности. Они могут быть смелыми,

[342]

могут рисковать, так как могут соотносить предстоящие опасности с тем, что надеются достигнуть. Допустив ошибку, они могут уменьшить ущерб и будут продолжать действовать не жалуясь; из такого опыта они выходят с синяками, но полными бодрости; они никого не винят и не жалеют себя. Они могут иногда нести вздор и совершать глупости, могут выпить, не извиняясь. Они знают правила игры. И сохраняют энтузиазм, жизнелюбие, любопытство, хотя и у них бывают неизбежные периоды давления, разочарования и даже трагедии, когда жизнь снова и снова бьет. В идеале зрелость – это не выветрившиеся остатки юношеской гордости и жизненности; это прочный, испытанный памятник жизненному потенциалу.

У незрелых людей нет того кругозора и способностей, которые есть у тех, кто освободился от проблем роста. Зрелые люди способны наслаждаться собой, потому что ими больше не правят инфантильные потребности и страхи. Их не ограничивает младенческое невежество и искажения младенческого понимания. Для них ограничением служит только реальность.