Текст книги "Способность любить"

Автор книги: Аллан Фромм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

[188]

Тонкие невротические тенденции, пронизывающие любовь и заражающие ее, трудно устранить не только потому, что они возникли давно, но и потому, что они отвечают подсознательным потребностям. По определению, мы не можем распознать их в себе.

Любовь задолго до того, как перерастет в брак, часто и заметно обесцвечивается постоянным проявлением вредных образцов поведения со стороны одного или обоих любящих. До определенного момента они стараются игнорировать подобные инциденты, растворять их в более здоровых элементах своих отношений. Однако вскоре их рациональное поведение начинает уступать перед настойчивыми, хотя и поражающими их подсознательными следами неврозов. «Что с нами происходит? – встревожено спрашивают они друг у друга. – Почему мы причиняем друг другу боль? Мы ведь по-прежнему любим друг друга, но больше не испытываем радости». Перевод: у нас есть потребности, о которых мы не подозреваем, которые несопоставимы с нашей любовью и вредны ей, и эти потребности часто проскальзывают в наши добрые намерения и заставляют совершать поступки, о которых мы впоследствии сожалеем.

Мы вырастаем с неудовлетворенной подсознательной потребностью испытать принятие и любовь со стороны других людей. Нам как будто по-прежнему шесть лет и мы не знаем, чего нам хочется больше: любви или самоутверждения. Желания шестилетнего ребенка по-прежнему обладают неодолимой силой и часто приводят его к конфликтам и неприятностям. В один момент он просит любви, в следующий – демонстрирует свое самоутверждение каким– нибудь актом неповиновения. А выговор или наказание заставляют его усомниться в любви, которую он получает в другие моменты. Некоторые из нас никогда не перерастают такое состояние и продолжают сомневаться в искренности получаемой любви. И если эта потребность в нас сильна, мы удовлетворяем ее далеко не самым разумным путем. Мы невольно испытываем возлюбленную поступком на грани приемлемости, а потом, чтобы понять ее

[189]

чувства, подвергаем ее допросу третьей степени, словно она преступник.

Иногда господствующая подсознательная потребность прямо не связана с любовью, какой мы обычно ее знаем, однако она может оказывать длительное пагубное влияние на любовь. В результате ядовитого впечатления ранних лишений человек невольно уходит в жизнь под одним лозунгом: обладание безопасней любви. Он оставляет себе слишком мало времени, чтобы выработать те сложные чувства, которые делают отношения с лицом противоположного пола стоящими. Крепость материального богатства, которую такой человек возводит для себя, чтобы защититься от мира, защищает его и от женщин. Он не понимает, что любовь не нуждается в обороне. И в результате любовь, как и все остальное в его окружении, становится ограниченной, пристрастной и часто напряженной.

Все эти искалеченные виды любви обладают одним и тем же трагическим свойством. Радостные ожидания сменяются спорами, разочарованиями и сознанием неоеу– ществленности. Люди, попадающие в такую ситуацию, не злодеи; они просто невинные жертвы собственных сил, которые не могут ни разглядеть в себе, ни контролировать. Возможно, это образцовые граждане со значительными достижениями. Людям нравится быть с ними. И от этого становится еще непонятней, как можно совместить выдающийся успех в обществе и неудачи в личной жизни и глубочайших привязанностях?

Ответ, конечно, дать легко. Мы усваиваем правила и живем согласно им. Общество редко требует от нас больше, чем мы сами. Что еще важнее, социальные требования четко очерчены, в то время как мы совсем не уверены в том, чего хотим в самых близких отношениях. Не успеем мы удовлетворить желание, как начинаем испытывать дискомфорт и чувство вины. Чисто социальные отношения обычно не связаны с подобными внутренними сложностями. Ритм общества прост и четок; значительно трудней идти в такт с гораздо более побудительным и менее понятным темпом наших внутренних потребностей.

[190]

Подкрепляя структуру

Что со всем этим можно сделать? Как справиться с тревогой, низкой самооценкой, незрелостью, подсознательными потребностями – следами неврозов, которые мы все вносим во взрослую жизнь и взрослую любовь?

Многие специалисты в этой области пессимистично утверждают, что сделать почти ничего нельзя. Поскольку тревога, например, возникает в жизни очень рано, поскольку она кажется неотъемлемым компонентом человеческого опыта, а рассмотренные выше теории как будто подтверждают, что это именно так, то много ли у нас шансов для ее исключения?

То же самое справедливо и относительно остальных невротических тенденций. Мало кому удается прожить нормальное детство без ощущения своей недостойности, незрелости, подсознательной фиксации на каких-то более ранних стадиях развития. Возможно, в идеале всего этого можно избежать, но ни мы сами, ни человеческое общество в целом не идеальны. Все виды общества, подвергшиеся изучению, оставляли желать лучшего, когда речь шла об индивидуальном развитии.

Пессимисты указывают, что, поскольку эти дефекты возникают на самых первых этапах жизни, они становятся частью самого основания личности. И как здание строится на фундаменте, так и основание личности обрастает более поздними надстройками. На это основание нагромождается множество переживаний. Когда стрессы и давления усиливаются, надстройки начинают трескаться и вся конструкция оказывается под угрозой. Чтобы предотвратить разрушение всего здания, что-то нужно сделать с его фундаментом.

Так же бывает и с нашей личностью, с надстройкой, которая должна выдерживать жизненные стрессы. Но как добраться до основания, до фундамента психологической жизни к тому времени, как мы стали взрослыми?

Фрейд разработал для этого метод психоанализа, но это долгий и болезненный процесс, и не всякий может позво^ лить себе многолетнюю терапию. Да и нельзя назвать этот

[191]

метод непогрешимым: ни один метод лечения, ни медицинский, ни психологический, не приводит к полному успеху. Однако перспективы не так мрачны. К надстройке можно добавить множество подпорок, и эти дополнения могут не только укрепить постройку, но и быть декоративными.

Архитекторы великих готических соборов нашли способ поддерживать и одновременно украшать свои сооружения. Идея летящих контрфорсов возникла, когда средневековые архитекторы начали все выше и выше поднимать стены соборов, так, что она начали колебаться под своей тяжестью. В те дни не было стальных скобок, и поэтому были изобретены подпорки-контрфорсы; причем они делались такими, что не только подкрепляли стены, но и производили впечатление будто летят и парят вдоль всего здания. Летящие контрфорсы Собора Парижской богоматери, которыми можно любоваться с левого берега, стали настолько неотъемлемым элементом здания, что, когда семьсот лет спустя, в XIX веке, оно было обновлено и укреплено, добавления были сделаны именно к этим подпоркам, а не к фундаменту или к стенам.

Когда великий художник создает произведение искусства и одновременно отыскивает выход своей тревоге, он делает то же самое. Он строит летящие контрфорсы, которые не только поддерживают, но и украшают. Не нужно быть великим художником, чтобы успешно укрепить и украсить свою жизнь. Иногда нам бывает необходима помощь, но очень многое мы можем сделать для себя сами.

Разорвать невротическую цепь

Прежде всего стоит использовать свободное время в более расчетливых стремлениях к развлечениям и радостям. Мы уже говорили об этом, но стоит повторить. У всех нас есть тенденция становиться малоподвижной физической массой к концу рабочего дня и тем более к концу рабочей недели. Мы позволяем своему свободному времени

[192]

оставаться ненаправленным и соответственно нерезультативным. Мы начинаем раздражаться и используем окружающих для выражения своей смутной неудовлетворенности. И когда они отвечают нам таким же образом, спящие невротические элементы нашей личности оживают.

Более тщательное планирование отдыха и развлечений может помочь человеку полнее испытывать радость. Чувствуя себя лучше, он становится более взрослым и способным больше отдавать. Родители это знают: когда дети здоровы, счастливы и довольны жизнью, родители тоже чувствуют себя лучше, они готовы к сотрудничеству в поисках счастья.

Другие культуры больше делали и меньше говорили о поисках счастья. Мы выросли в социальной традиции, которая имеет тенденцию неодобрительно относиться к развлечениям: развлечение ради развлечения считалось греховным или, по крайней мере, опасным. Наслаждение открывает двери Сатане.

Но социальные взгляды меняются, хотя и медленно. Когда создавался современный западный мир, людям приходилось много и напряженно работать только для того, чтобы выжить, и еще больше работать, чтобы достичь минимума безопасности. Всякое мгновение, которое они посвящали развлечениям, могло дорого обойтись, могло даже привести к катастрофе. Большинство жили на пороге нищеты и голода, как живут сегодня многие миллионы в разных частях мира. Но у нас сегодня такое изобилие времени и ресурсов, что мы можем позволить себе тратиться на развлечения. И соответственно изменилось и наше отношение к развлечениям.

Развлечение может служить нашим целям по-разному. Любая форма развлечения способна вывести нас за пределы самих себя, смягчить гнетущую тревогу и ощущение опасности, дать отпуск от невротического бремени. Мы редко смеемся в одиночестве, мы смеемся с другими людьми. Смех заразительней простуды. Самые смешные комедии не вызывают смеха в полупустом зале, но когда зал полон, все смеются.

[193]

Счастливые дети приятны и хороши, то же самое можно сказать и о счастливых взрослых. Они лучше относятся друг к другу, если хорошо проводят время. Чем больше люди развлекаются вместе, тем добрее они друг к другу. Поэтому лучший способ преодолеть невротические тенденции в любви – вместе развлекаться и совершать различные радостные поступки. Пока мы развлекаемся и наслаждаемся, мы остаемся в пределах счастья; чувствуя себя так, мы оттесняем невротические тенденции, которые в противном случае могут причинить вред нашим отношениям.

Трудность в том, что невроз означает болезнь, печаль, несчастье. Чем сильней невротические элементы, тем трудней планировать и рассчитывать удовольствия. Есть люди, которые во всем видят препятствия и недостатки. «Как я могу радоваться и развлекаться, – спрашивает студентка колледжа, – когда преподаватели тупы и скучны, они заставляют нас слишком много работать, и здесь вообще нет парней?» Очевидно, не все так считают. Другие девушки в том же колледже умеют радоваться. И если счастье что– нибудь значит для этой печальной молодой женщины, ей стоило бы изучить отношение и действия других. А еще лучше “ подражать им, чтобы начать процесс изменения своих чувств.

Невротические тенденции причиняют нам вред, но не уничтожают нас. Мы очень многое можем сделать для себя без лечения. Мы не безоружны. Мы хорошо функционируем, и у нас тоже бывают хорошие времена. И именно это способно помочь нам больше, чем все остальное.

Сегодня обычно подчеркивают необходимость понять, что в нас неладно, как будто одно это гарантирует свободу. Конечно, это часто помогает осознать импульсы, которые подсознательно вынуждают нас действовать. Но одного осознания недостаточно для их устранения. Гораздо легче изменить направление этих потребностей. Хотя подсознательные фиксации и порывы нелегко поддаются сознательному и намеренному перенацеливанию, этот процесс значительно облегчается общим богатством содержания жизни. Это просто означает, что чем больше интересов у человека, тем

[194]

больше у него каналов и способов для выражения любых своих потребностей. Если у человека есть сильная потребность быть, например, больше с мужчинами, а не с женщинами, это совсем не обязательно должно привести к разрушению его любви. Преследуя свои политические или спортивные интересы, он может проводить достаточно времени с мужчинами, чтобы не испытывать тревоги и ощущения несчастья, когда проводит время с женой.

Разумеется, картина гораздо сложней. В хаосе жизни сводятся вместе многие наши потребности, интересы, аспекты личности и многие люди и ситуации. Именно поэтому так трудно думать о себе. Мы можем оценивать и планировать и делаем это, но решения, которые мы принимаем, отражают скорее наше настроение, чем рациональную мысль. Именно поэтому так важно защищать свое настроение. И любое небольшое наслаждение, любая радость, которую мы приносим себе и окружающим, защищает наше настроение и позволяет ограничить вредное действие невротических тенденций.

[195]

11. ЛЮБОВЬ И ОДИНОЧЕСТВО

Одиночество подобно обычной простуде – ни у кого от него нет иммунитета. Большинство людей в какое-то время пережили эту инфекцию, а некоторые страдают от нее как будто постоянно. Одни более восприимчивы к ней, другие менее, и в целом в своей восприимчивости к одиночеству, как и к обычной простуде, мы существенно различаемся. Мы более склонны к одиночеству в определенном возрасте, в определенное время года и даже в определенные дни недели. Для одиноких молодых людей самым одиноким временем могут быть уик-энды, тогда как пожилые пенсионе– ры острее воспринимают одиночество в будние дни, когда все уходят на работу.

Если еще дальше развить аналогию, можно сказать, что одиночество легко подхватить, трудно вылечить, оно редко приводит к смертельному исходу, но всегда неприятно, а иногда становится невыносимым.

Наблюдатели, следящие за переменами на социальной сцене, считают, что одиночество усиливается. О нем теперь говорят как о социальной болезни, как и о безработице или подростковой преступности; оно не так серьезно по своим

[196]

последствиям, как другие социальные болезни, но очень тяжело для тех, кто им страдает; а более счастливым даже мысль об одиночестве причиняет боль.

Наши города с их разбухшим населением и поднимающимися к небу домами-скалами – рассадник одиночества. Соседские отношения разрушаются под напором строительных бульдозеров, и семьи разлетаются в поисках работы. В мире автомобилей старые, удобные и привычные группировки людей исчезают. На заводах управляемые компьютерами машины сменяют группы общительных сотрудников, и теперь некоторые профсоюзы требуют «компенсации за одиночество» для одиноких контролеров машин, которым не хватает общения с товарищами. Увеличивающаяся продолжительность жизни создает новый тип одиночества среди мужчин и женщин, которые пережили свою работу, друзей и браки.

Эти разделяющие силы действуют наряду с другими, подробно описанными социологами. Нас в данном случае интересует одиночество не как социальный феномен, но как личный и индивидуальный опьгг. Нам хотелось бы понять, как оно возникает, почему поражает одних людей и не затрагивает других, почему в определенных возрастах оно проявляется интенсивней и как смягчить его и, может быть, предотвратить.

Один не значит одинок

Несмотря на свои очевидные проявления, одиночество далеко не простой феномен. Быть одиноким – совсем не одно и то же, что быть в одиночестве. Мы остаемся в одиночестве по своему выбору. И даже если это не результат нашего выбора, оставаясь наедине с собой, можно сохранить продуктивность, а вот одиночество по определению недобровольно и связано с тревогой и неудовлетворенностью. Для многих видов работы, для некоторых видов отдыха и просто для того, чтобы подумать и помечтать, нужно оставаться одному. Нравится это нам или нет, но быть физически одному часто очень важно и ценно. А вот в одиночестве заключена только печаль.

[197]

Мы можем испытывать одиночество в толпе, прижимаясь к людям в переполненном автобусе или вагоне подземки, сидя бок о бок за стойкой бара или в кинотеатре. Физическая близость с другими людьми может обострить одиночество. Одинокому все окружающие кажутся занятыми своими делами, людьми и Жизнью; никто не одинок, кроме него самого. И однако многие их тех, кого он считает счастливчиками, на самом деле в браке, семье более одиноки, чем если бы жили одни.

Одинокий человек может пожаловаться, что никто не звонит ему в дверь или по телефону, однако, когда человек окружен семьей и тем не менее испытывает чувство одиночества, он выберет другие слова. Он скажет, что в доме, полном людей, ему не с кем поговорить, его никто не понимает, никому до него нет дела.

Мы уже говорили в другой связи о механизме проекции, подсознательном способе проецировать на других недостатки, которые нам не хочется замечать в себе. Одиночество часто связано с проекцией. Одинокий индивид, который жалуется, что он никому не нужен, на самом деле говорит, что ему ни до кого нет дела. То, что он сам творец своего одиночества, ему признать очень трудно.

Но какая разница, возникло ли одиночество в результате поведения самого человека или как следствие холодности окружающих или каких-то других внешних обстоятельств? Какова бы ни была его причина, оно равно болезненно. Больше того, какова бы ни была причина одиночества, никто, кроме самого страдальца, не в силах его вылечить.

Объективные обстоятельства могут вносить свой вклад в одиночество: всякий чувствует себя одиноко в незнакомом месте, вдали от привычных мест и людей, но это одиночество временное, обусловленное ситуацией. Однако если индивид достаточно долго находится в незнакомом месте и по-прежнему ощущает глубокое одиночество, тогда это внутреннее одиночество, которое можно испытать в любом месте. Такое одиночество человек берет с собой, куда бы он ни направлялся. Такой тип одиночества или отчужденности может указывать на глубокие психологические нарушения. Тревога, свя-

[198]

занная с таким одиночеством, может быть успешно скрыта от окружающих, как и связанные с ней фантазии, и тогда мы видим только вежливого сдержанного человека.

Истинное одиночество – это фундаментальное ощущение оторванности от людей. В своей сути это отказ от удовлетворения глубочайшей потребности, которая есть у всех, – потребности в связях и отношениях, в привязанности, в том, чтобы любить и быть любимыми.

Отсутствие любви

Сказать, что одиночество – это отсутствие любви, как будто утверждать очевидное. Но если мы вспомним нашу формулировку любви как привязанности, некоторые моменты перестанут быть очевидными. Муж и жена могут все время ссориться, у них негативная привязанность, но это привязанность, и что бы они ни испытывали, они не одиноки. С другой стороны, муж и жена могут не произносить ни одного невежливого слова, но идти своими путями, быть равнодушными и отчужденными. Один из них или оба при этом болезненно одиноки в пределах внешне безупречного формального брака.

А другой человек, не состоящий в браке, не имеющий семьи, живущий одиноко и в стесненных обстоятельствах, может развить так много разнообразных удовлетворительных привязанностей на уровне дружбы, что не будет осознавать своего одиночества.

Потребность быть привязанным к другим людям заключена глубоко внутри нас, это часть нашей человеческой природы. У человека очень длительное детство и состояние беспомощности, что усиливает зависимые отношения. Кроме того, человек как индивид обладает способностью осознавать себя и свою идентичность, и в западной культуре эта способность обретает особый смысл, какого мы не находим в примитивных или восточных культурах.

На западе мы меньше видим себя членами группы и больше индивидами. Однако наша индивидуальность остается

[199]

под вопросом, пока ее не признают другие люди. Ребенок в два-три года начинает требовать признания себя в качестве индивида, когда нарушает правила, отказывается приходить, когда его зовут, не слушается маму; использует слово «нет» как утверждение своей индивидуальности. Вызывающее поведение подростков – это тоже по преимуществу признание своей индивидуальности, своей личности.

Но в вакууме индивидуальность утвердить трудно. Ее существование должны подтвердить другие люди, их реакция на нас убеждает нас в нашей собственной тождественности. К тому же нам хочется, чтобы люди реагировали на нас положительно, чтобы мы знали, что нравимся им, что мы им интересны и достойны их внимания.

В основном внимание, которое мы получаем и уделяем во время работы, формализованное, институциональное. Мы приветствуем друг друга словами: «Доброе утро, как поживаете?», и ответ нас обычно не интересует; больше того, мы относительно уверены, что и другие не очень нами интересуются. У большинства из нас в повседневных отношениях почти не бывает возможности выразить глубокие чувства. Для выражения таких чувств нужны интенсивные отношения, такие, которые помогают нам осознать себя как индивидуальность, как личность. Мы стремимся к таким отношениям. И когда не находим, чувствуем себя одинокими.

Прогресс индивида

Несмотря на то, что подчеркивается необходимость быть индивидуальностью, жизнь не готовит нас к этому. С самого начала мы пребываем в группах – в семейной, соседства, в церковной или в воскресной школе, в загородном клубе или в летнем лагере, в начальной и средней школе и, если поступим в колледж, в многочисленных группах, которые там возникают. Люди живут группами – в общежитиях, в студенческих братствах, в женских группах, в учебных группах и в спортивных командах, в группах различной внеучебной деятельности. Университетские городки кишат

[200]

всевозможными группами, и каждый принадлежит к одной или нескольким группам. Даже отъявленные нонконформисты, которые не хотят присоединяться ни к одной из групп, составляют особую группу неприсоединившихся. В колледже возникает проблема, как бы уйти от окружающих, чтобы иметь возможность поучиться.

И вдруг в день вручения дипломов все эти группы распадаются, разлетаются по всем направлениям, в родные города и поселки, устремляются к месту работы, к браку, к отдельной и индивидуальной жизни. Именно первый год после окончания колледжа учит молодых людей, что значит быть индивидом, быть в одиночестве, без смягчающего, пружинящего членства в какой-нибудь группе.

Молодые люди, живущие в небольших городах, возвращаются домой только для того, чтобы уехать в большой город, где больше возможностей найти работу и вступить в брак. Для большинства возвращающихся в большой город, как и для тех, кто покидает дом ради такого города, нет группы, нет соседства, нет человеческой общины, в которую они могли бы вписаться. Город слишком велик, чтобы считаться общиной, горожане слишком подвижны, слишком высоко ценят свою личную жизнь в тесных квартирах, чтобы жильцы одного дома или квартала образовали такую дружескую общину.

Есть, конечно, исключения. В наших главных городах есть социальная элита, эквивалент того, что в Нью-Йорке называли Четырьмя сотнями, в Филадельфии – Мэйн-Лайн, а в Бостоне – Бикон-Хилл ¹. В этих семействах существуют специальные события, на которых дебютируют молодые

¹Четыре сотни – высшая аристократия Нью-Йорка. С конца XIX века – это символ исключительности. Один из самых богатых людей того времени Астор устраивал балы в зале, который вмещал четыреста человек. Так возникло это число. Мэйн-Лайн – престижный пригород Филадельфии, где жили только богатые и преуспевающие люди. Бикон-Хилл – улица в историческом центре Бостона, на которой расположены самые фешенебельные магазины. – Прим. перев.

[201]

женщины, готовые к замужеству, и которые посещаются молодыми людьми, иногда из чувства общественного долга. На таких событиях и других развлечениях, на летних курортах, где у этих семейств есть свои дома, на различных подходящих ритуальных церемониях молодые люди должны развлекаться и одновременно приглядываться к друг другу с перспективой брака. Иными словами, эти молодые люди могут быть в группе, когда захотят. Им не нужно вносить плату в виде одиночества за право освободиться от социальных форм своей группы.

У молодых людей, не принадлежащих к этой статистически небольшой и исключительной группе, нет выбора. Они должны сами прокладывать себе дорогу в обществе. Они поступают на работу, но группы, в которых они оказываются, поступив на работу, не однородны, как те, в которых они находились раньше. Члены этих групп очень различаются по возрасту, окружению, образованию, интересам. У всех них есть свои орбиты. После пяти часов они исчезают в своих домах, в своих семьях и социальных группах, если таковые есть, или ведут одинокую жизнь, которую обычно тщательно скрывают от коллег по работе.

Одинокие люди держат свое одиночество в тайне, как будто это нечто постыдное или симптом неудачи. И в очень определенном смысле жизнь без друзей, любви и брака – действительно неудача. Неудача – не получать любовь и не давать любовь, не развивать привязанности.

Новоиспеченный бакалавр искусств ¹на своей первой работе не сумеет сразу выделить среди сослуживцев одиноких. Все выглядят очень занятыми, и после работы они как будто тоже заняты. Лишь те, кто, подобно ему, только что приехал в город и поступил на работу, признаются, что ни с кем не знакомы и хотели бы встречаться с людьми.

¹Диплом бакалавра получают выпускники колледжа. Они могут продолжить обучение в университете, чтобы получить более высокую степень – магистра или доктора наук, но могут и сразу поступать на работу. – Прим. перев.

[202]

Если наш бакалавр хочет избежать тайного одиночества за ложной внешностью успеха в обществе, он должен напряженно работать над возникновением привязанностей, чтобы влюбиться и жениться.

Важность вступления в брак

Брак может показаться иллюзорным вариантом решения проблемы одиночества, потому что некоторые браки не исключают одиночества супругов. Это даже может показаться отчаянным решением, потому что брак – все-таки обязательство перед другим человеком, данное искренне и, по-видимому, на всю жизнь. Может, стоит обрести много друзей и вступить в многочисленные отношения меньшей важности, пока не будешь достаточно зрел, чтобы выбрать партнера на всю жизнь? Разве не следует тщательно подходить к выбору того, с кем вступаешь в брак?

Очевидно, это правильно. Но столь же очевидно, что многие молодые люди, гордящиеся своей привередливостью и обдуманностью выбора, на самом деле показывают, что предпочитают быть одни, потому что людям, которые опасаются создавать привязанности, легко найти недостатки во всех кандидатах. Если человеку не нравится тип людей, с которыми он встречается, но одновременно он не делает заметных усилий, чтобы оказаться среди тех, кто ему нравится, он ясно показывает, что предпочитает не испытывать привязанностей, как бы сам он против этого ни возражал.

Поистине лучше вступить в брак. Даже если он окажется ошибкой, еще большая ошибка не вступать в него. Люди, вступающие в брак, по крайней мере, сохраняют живой способность отдаваться другому человеку, прилагать усилия, образовывать привязанности и связывать с этими привязанностями определенные надежды. Чем дольше индивид остается вне брака, тем сильней обособляется, отделяется от людей. И тем сильней становится эта постоянная отчужденность, которую мы называем одиночеством.

[203]

Предположим, брак оказался ошибкой. Бесстрастно обдумаем цену этой ошибки. Развод может оказаться болезненным и дорогим, но это вовсе не неизлечимая рана. Для многих первый брак, даже если он длился недолго, оказывается полезен. Время от времени мы упоминали о благотворных жизненных травмах, и это одна из них. Мы все чаще и чаще видим, что удачным и прочным браком оказывается второй брак для одного или для обоих партнеров.

Тот же самый совет справедлив для овдовевших мужчин и женщин: лучше рискнуть тем, что второй брак может оказаться далеко не идиллическим, чем оставаться одиноким. Женщина, которая была очень счастлива в первом браке, может горевать по потерянному, но она правильно поступит, если выйдет замуж вторично, даже если у нее почти нет надежды на то, что второй брак окажется таким же счастливым. На самом деле, если ее первый брак был действительно удачным, а не романтизированным в ретроспективе, у нее очень хорошие шансы на второй удачный брак, потому что она уже доказала свою способность быть хорошей женой.

Всегда лучше иметь кого-нибудь, о ком можно думать, кому можно сочувствовать, на кого даже можно сердиться, чем не иметь никого. Лучше иметь козла отпущения для своей неудовлетворенности, и многие браки сохраняются только потому, что удовлетворяют эту потребность.

Строить мосты к людям

Ну, хорошо, можно давать отличные советы молодым людям, вдовам и вдовцам, рекомендовать им сразу вступать в брак. Но что если не за кого выйти? Разве такого не бывает? Несомненно, удача – значительный фактор. Еще более серьезный фактор – трудность встречи с людьми, нахождения друзей, вхождения в группу тех, кто думает так же, как ты, и готов тебя принять. Мы уже говорили о разделяющих силах, которые в современном городском-пригородном образе жизни не дают людям сближаться.

[204]

Если река поднимается и смывает мост, очевидно, необходимо построить другой или, по крайней мере, найти лодку. Если социальные силы разделяют людей, люди должны найти какой-нибудь способ обойти эти силы и встретиться вопреки им.

Если мы сами не можем создать группу, нас нужно присоединиться к уже существующей группе. Собственные критики американского образа жизни, например, Синклер Льюис ¹, так жестоко критиковали американцев за стремление «присоединиться», что теперь мы сторонимся любого присоединения, даже к демократической или республиканской партиям. Мы можем год за годом голосовать за одну и ту же партию, но не вступаем в нее, предпочитая оставаться независимыми голосующими.

Но одинокому человеку очень важно присоединиться к кому-нибудь. Ему совсем не обязательно присоединяться к группе, которая ему не нравится. Обязательно найдется ipyn– па с интересами, которые совпадают с его собственными. Если он любит спортивные машины, может вступить в клуб любителей спортивных машин; если любит наблюдать за птицами, есть общества любителей такого занятия. Существуют яхтклубы, лыжные клубы, клубы собирателей миниатюрных железных дорог и моделей самолетов, клубы парашютистов, и ныряльщиков, и дельтапланеристов. Есть клубы любителей орхидей, общества цветоводов, выращивающих глоксинию или георгины, есть фанатики японских карликовых деревьев и т. д. и т. п.

Чем бы ни заинтересовался человек, обязательно найдется группа людей с аналогичными интересами. Есть даже международные общества, члены которого обмениваются письмами по интересующей их теме. Не существует разумного здорового человека, у которого не было бы никаких интересов или который не мог бы их развивать; у большинства есть с полдесятка тайных пристрастий, которые никогда не доходили до действий.