Текст книги "День исповеди"

Автор книги: Аллан Фолсом

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 41 страниц)

103

Элегантная привлекательная женщина в широкополой соломенной шляпе стояла в очереди среди других пассажиров, ожидавших, когда же к причалу наконец-то пришвартуется катер на подводных крыльях, вырвавшийся из сгустившейся над озером темноты.

С набережной за пассажирами наблюдали четверо полицейских из Gruppo Cardinale в бронежилетах и с автоматами «узи». Еще четверо прохаживались по пристани и разглядывали отъезжающих, пытаясь обнаружить среди них беглецов. При выборочной проверке документов выяснилось, что почти все, кто находился на причале, были иностранными туристами. Великобритания. Германия. Бразилия. Австралия. Соединенные Штаты.

– Grazie, – произнес молодой полицейский, вернув паспорт Джулии Луизе Фелпс, прикоснулся к козырьку фуражки и улыбнулся.

Перед ним был не блондин-убийца с расцарапанной щекой, не итальянская монахиня, не беглый священник и не его брат. На пристани стояла высокая привлекательная американка, чарующе улыбавшаяся из-под широких полей соломенной шляпы. И подошел он к ней, чтобы проверить документы, не потому, что подозревал ее, а чтобы слегка пофлиртовать. Ну а она немного подыграла ему.

А потом, когда катер ошвартовался и прибывшие пассажиры сошли на причал, она убрала паспорт в сумочку, вновь одарила полицейского улыбкой и поднялась вместе с прочими пассажирами на борт. Через минуту трап убрали, взревели двигатели, и катер начал удаляться.

Полицейские на причале и набережной видели, как судно поднялось на крылья и помчалось прочь, во мрак над озером, направляясь в Тремеццо, Ленно, Леццено, Ардженьо, чтобы завершить круг в Комо. «Фреччья делле Бетулле» было последним на сегодня судном. И понятно, что полицейские с облегчением провожали его взглядами. Зная, что хорошо справились со своим делом. Уверенные, что за время их смены никто из беглецов здесь не проскользнул.

Рим. Ватикан. Среда, 15 июля, 00 часов 20 минут

Фарел открыл дверь, и в личный кабинет Палестрины вошел молодой священник отец Бардони, на лице которого и в глазах, прикрытых стеклами очков, не читалось никаких эмоций, как будто Бардони ничуть не тревожил этот вызов. Высокий начальник вызвал его, и он явился, вот и все.

Палестрина, сидевший за своим столом, жестом указал вошедшему на кресло.

– Я пригласил вас, чтобы лично сообщить, что кардинал Марчиано заболел, – сказал он, когда священник уселся.

– Заболел? – переспросил Бардони, подавшись вперед.

– Он потерял сознание здесь, в моем кабинете, вечером после того, как мы вернулись со встречи в китайском посольстве. Доктора считают, что это просто переутомление. Но не совсем уверены, и потому его решили держать под наблюдением.

– И где же он?

– Здесь, в Ватикане, – ответил Палестрина. – В гостевых апартаментах башни Святого Иоанна.

– Но почему же не в больнице? – Краем глаза отец Бардони заметил, что Фарел шагнул вперед и остановился рядом с ним.

– Потому что я предпочитаю, чтобы он находился поблизости. Поскольку догадываюсь, что может быть причиной этого «переутомления».

– Что же?

– Никак не находящая решения дилемма отца Дэниела.

Палестрина пристально смотрел на священника. Но тот пока что не выказал никаких признаков волнения, даже при упоминании отца Дэниела.

– Я вас не понимаю.

– Кардинал Марчиано был уверен, что он умер. И, судя по всему, до сих пор не может поверить, в отличие от полиции, что отец Дэниел не только жив, но и достаточно здоров, чтобы на протяжении долгого времени водить за нос разыскивающие его власти. Из всего этого можно сделать вывод, что он, вероятно, так или иначе поддерживает связь с…

Палестрина не закончил фразу и строго взглянул на священника, желая удостовериться, что тот верно поймет дальнейшие слова.

– Как же обрадуется кардинал Марчиано, когда увидит отца Дэниела живым! Но сейчас он находится под наблюдением врачей, которые настоятельно не рекомендовали ему передвигаться, и, значит, отцу Дэниелу следует прийти, или пусть его привезут, если он сам нездоров, чтобы повидать кардинала в апартаментах Святого Иоанна.

Тут-то отец Бардони и допустил промашку – бросил быстрый настороженный взгляд на Фарела; это была спонтанная, инстинктивная реакция, желание убедиться, что Фарел полностью поддерживает Палестрину и участвует в аресте Марчиано. И понял по его холодному невыразительному взгляду, что так оно и есть. Утвердившись в своем подозрении, он вновь посмотрел на Палестрину, но теперь уловил в его взгляде гнев.

– Так вы предполагаете, что мне известно, где он находится? Что я могу с ним связаться? И каким-то образом организовать его появление в Ватикане?

– Коробка открыта, – непринужденно отозвался Палестрина. – Моль вылетела наружу… Куда она направится? Многие задают себе этот вопрос и кидаются охотиться за ней. Но так и не могут изловить, потому что в последний момент она дергается в сторону, а потом еще раз и еще раз. Если с ней не все в порядке, например она ранена, ей бывает намного труднее. Разве что она получает поддержку… от каких-нибудь сочувствующих, скажем, известного писателя или кого-то из церковников… или ей дают в помощь кого-нибудь искушенного в подобных делах. Скажем, медика, или монахиню, или одного в двух лицах… ну, например, медсестру из Сиены по имени Елена Восо…

Отец Бардони снова никак не отреагировал. Просто смотрел на государственного секретаря с таким видом, будто понятия не имел, о чем шла речь. Он пытался прикрыть свою недавнюю промашку, хотя сам осознавал, что теперь сделать это невозможно.

Палестрина подался вперед.

– Отец Дэниел должен молчать. Никому не говорить ни слова… Он должен строжайшим образом придерживаться одной линии и отвечать всем, будь то полиция, или журналисты, или даже Талья и Роскани, что он просто ничего не помнит…

Отец Бардони открыл было рот, но Палестрина остановил его, подняв руку, и закончил чуть слышно:

– Поймите меня: каждый день, который кардинал Марчиано проведет, не видя отца Дэниела, будет пагубно влиять на состояние его рассудка… Его физическое состояние ухудшается вместе с настроением, и в конце концов настанет день, – он пожал плечами, – когда уже ничего нельзя будет поправить.

– Ваше преосвященство, – ответил отец Бардони неожиданно резким тоном. – Вы говорите не с тем человеком. Я не больше вашего знаю, где находится отец Дэниел и как с ним можно связаться.

Палестрина некоторое время смотрел на него, а потом перекрестил воздух перед собой.

– Che Dio ti protegga, – произнес он.

Да спасет тебя Бог.

Фарел сразу же подошел к двери и открыл ее. Отец Бардони на секунду замялся, потом встал, прошел мимо Фарела и исчез в темном коридоре.

Палестрина задумчиво взглянул на закрывшуюся дверь. Не тот человек? Нет, отец Бардони как раз тот самый человек. Он был и остается курьером Марчиано. Это его усилиями после взрыва автобуса отца Дэниела забрали в суматохе у медиков и переправили в Пескару. Это он с того самого дня и до сих пор дирижирует его перемещениями. Да, его сразу заподозрили – следили за ним, прослушивали его телефон, даже решили, что именно он мог быть тем человеком, который зафрахтовал катер на подводных крыльях. Но ничего не могли доказать. А теперь он оглянулся на Фарела, и этого оказалось больше чем достаточно. Палестрина знал, что люди Марчиано были бесконечно верны ему. Но и Марчиано верил им не меньше. И если он настолько доверял отцу Дэниелу, что решился исповедаться ему, то отцу Бардони он мог доверить спасение жизни американца. И отец Бардони должен пойти на это!

Получается, что он не «не тот человек», а как раз тот.

И потому Палестрина не сомневался, что его слова дойдут по назначению.

3 часа 00 минут

Палестрина сидел за миниатюрным письменным столом в своей спальне. Его одеяние – сандалии и ярко-алый шелковый халат – в сочетании с физической мощью, огромным телом и пышной шапкой снежно-белых волос придавали ему сходство с римским императором. На столе перед ним лежали ночные выпуски полудюжины газет. В каждой на первой полосе рассказывали о продолжающейся трагедии в Китае. Стоявший по правую руку небольшой телевизор, настроенный на канал Всемирной сети новостей, показывал прямой репортаж из Хэфэя; в настоящий момент на экране была входящая в город колонна армейских грузовиков. Все солдаты, спешившие на помощь в уборке трупов, которых становилось все больше и больше, были одеты в комбинезоны с туго затянутыми манжетами на руках и ногах, в перчатках, лица закрывали ярко-оранжевые респираторы и защитные очки, которые должны были предохранить от трупных испарений и неизвестной заразы, – точно так же был одет и комментатор, который вел репортаж.

Скользнув взглядом по экрану, Палестрина посмотрел на скопище телефонов, стоявших сбоку на отдельном столике. Он знал, что Пьер Вегген сейчас в Пекине беседовал с глазу на глаз с Янь Е. Вегген должен был полуофициально – и без тени намека на то, что идея принадлежала не ему, а кому-то другому, – изложить основные черты плана Палестрины по реконструкции китайских систем водоснабжения. Кардинал не сомневался, что авторитета швейцарского банкира и его многолетнего знакомства с президентом Народного банка Китая будет достаточно для того, чтобы китайский банкир воспринял эту идею и доложил ее напрямик генеральному секретарю Коммунистической партии.

Впрочем, при любом развитии событий, после того как встреча закончится и все подобающие случаю любезные слова будут произнесены, Вегген позвонит ему и доложит обо всем. Палестрина взглянул на кровать. Нужно было лечь спать, но он не мог. Поднявшись, он прошел в гардеробную, переоделся в свой обычный черный костюм с белым воротником священника и через несколько секунд покинул личные апартаменты.

Воспользовавшись служебным лифтом, он, никем не замеченный, спустился на первый этаж и оттуда вышел через боковую дверь в темный сад.

Он гулял с час, возможно, чуть больше – шел наугад, погрузившись в раздумья. Приостановился только перед Fontana dell'Aquilone, фонтаном Орла, украшенным скульптурой, сделанной в семнадцатом веке Джованни Вазанцио. Главная часть фонтана, изваяние орла – герб рода Боргезе, к которому принадлежал Папа Павел V, – имела для Палестрины совсем иное, символическое и глубоко личное значение; уводила его в Древнюю Персию, на последний отрезок его другой жизни, затрагивая глубины его души, как ничто больше. От нее он набирался сил. А сила придавала ему волю, веру и убежденность в том, что он все делает правильно. Орел время от времени переносил его туда и в конце концов позволил ему окончательно освободиться.

Он неохотно отошел от фонтана и направился в темноте дальше. Вскоре он миновал две наземные станции «Интелсат», принадлежавшие радиостанции, а затем и башню, в которой размещалось само «Радио Ватикана», и продолжил свою прогулку по бескрайнему зеленому ковру, за которым заботливо следила армия садовников, по дорожкам, проложенным еще в древности через красивые рощи и ухоженные газоны. Мимо магнолий и бугенвиллей. Под пиниями и пальмами, дубами и оливами. Вдоль протянувшихся на мили аккуратно подстриженных живых изгородей. То и дело попадая под дождь из натыканных повсеместно разбрызгивателей, приводимых в действие автоматикой – безмозглых, но точно выдерживающих время приборов.

В конце концов никак не отступавшая мысль заставила его повернуть назад. В сером свете только-только занимавшегося дня Палестрина подошел к сложенному из желтого кирпича зданию, которое занимало «Радио Ватикана». Открыв дверь, он поднялся по внутренней лестнице до верхней башни и вышел на опоясывающую ее круглую галерею.

Взявшись ручищами за перила, он стоял и смотрел, как над римскими холмами занимался день. Отсюда он видел город, Ватиканский дворец, собор Святого Петра и значительную часть ватиканских садов. Это было его любимое место, и к тому же оно обеспечивало ему ощущение физической безопасности, о которой он всегда очень заботился. Здание находилось на холме, поодаль от прочих ватиканских строений, и потому его было легко защищать. Кольцевая галерея охватывала башню целиком, с нее можно было увидеть всех, кто попытался бы приблизиться, а для него самого она могла бы стать местом, откуда удобно руководить защитниками башни.

Возможно, он что-то себе напридумывал, но в последнее время подобные идеи не выходили у него из головы. Особенно с учетом той мысли, которая привела его сюда, – о замечании Фарела, что отец Дэниел, похожий на кошку, имеющую девять жизней, является тем единственным человеком, который может провалить его дело в Китае. До тех пор отец Дэниел был для него нежелательной помехой, раздражающей соринкой, от которой следовало избавиться. А то, что ему все это время удавалось ускользать и от Томаса Добряка, и от людей Роскани, задевало глубинные струны в душе Палестрины и пугало его – он питал тайную веру в темный языческий потусторонний мир и обитающих там злобных духов. Именно эти духи, считал он, были виновниками того приступа неизлечимой лихорадки, который привел его к мучительной смерти в возрасте тридцати трех лет от роду, когда он жил в теле Александра. И если они и направляют отца Дэниела…

– Нет! – вслух произнес Палестрина, резко отвернулся от перил и покинул галерею.

Он спустился по лестнице и вышел в сад. Он больше не позволит себе думать о духах, ни сейчас, ни впредь. Их нет на самом деле, они существуют лишь в его воображении, и он не допустит, чтобы его собственные фантазии вредили его делам.

104

Хэфэй, Китай.

Среда, 15 июля, 11 часов 40 минут

И скопление начальства, и всеобщая растерянность, и его собственная должность инспектора по качеству воды – все это мешало Ли Вэню покинуть водоочистную станцию. Но в конце концов он решил проблему самым простым образом – попросту выбрался из толпы переругивавшихся между собой рассерженных политиков и ученых и удалился. И теперь, держа в одной руке тяжелый портфель, а другой прижимая к лицу носовой платок в тщетной попытке отгородиться от запаха начавших разлагаться трупов, он пробирался по улице Чанцзянь-Лу. Ему то и дело приходилось сходить с тротуара на мостовую и возвращаться обратно. Было одинаково трудно продираться как через стоящие в пробках машины «скорой помощи» и всякий прочий спецтранспорт, так и через толпы перепуганных, растерянных людей. Жители тщетно пытались выбраться из города и отыскать своих родных или прислушивались к своему самочувствию, ожидая в обессиливающем страхе первого приступа озноба и насморка, которые будут означать, что выпитая недавно вода, хоть и объявленная чистой, тоже оказалась отравленной. А большинство народу пребывало одновременно в этих трех состояниях.

Еще один квартал, и он поравнялся с «Гостиницей для зарубежных соотечественников», в которой ночевал и где оставил чемодан и одежду. Гостиница теперь превратилась в Штаб провинции Аньхой по борьбе с отравлением; это случилось лишь несколько часов назад, и постояльцев попросту вышвырнули из номеров, их багаж кое-как свалили в вестибюле, несколько чемоданов оказались на улице. Но даже если бы у Ли Вэня было время, он все равно не вернулся бы туда. Слишком много там людей, которые могли бы узнать его, остановить, начать задавать вопросы и задержать еще больше. А Ли Вэнь не мог позволить себе дальнейших задержек.

Опустив голову, стараясь не смотреть в искаженные ужасом лица окружающих, он поспешно миновал несколько оставшихся кварталов и оказался возле железнодорожного вокзала, где выстроились колонны грузовиков, чтобы забрать несколько сот солдат, которые должны были прибыть поездом.

Обливаясь потом, крепко держа свой тяжелый портфель, он обошел солдат и патрули военной полиции. Каждый шаг давался ему со все большим трудом, ведь его, к сожалению находившееся далеко не в лучшей форме, сорокашестилетнее тело было измучено напряжением последних дней, постоянной жарой и невыносимым, тошнотворным трупным запахом, который теперь уже распространился повсюду. В конце концов он добрался до камеры хранения и получил оттуда сданный еще в понедельник утром потертый чемодан с химикатами, которые понадобятся ему для того, чтобы приготовить новые «снежки».

Держа вещи теперь в обеих руках, он вернулся на станцию, протиснулся сквозь ворота на платформу и преодолел еще пятьдесят ярдов до перрона, уже битком забитого беглецами, которые дожидались поездов в другие места. Его поезд должен был прийти через пятнадцать минут. Приехавшие солдаты выгрузятся, и он вместе с остальными устремится в вагон. На правах правительственного чиновника он займет сидячее место, что ему будет очень кстати. Наконец-то можно будет спокойно откинуться на сиденье и хоть немного отдохнуть. Дорога до Уху займет два часа, там он пересядет на другой поезд, до Нанкина, где, как запланировано, переночует в гостинице «Сюаньву» на улице Чжунюан-Лу. Там он сможет отдохнуть и позволить себе ощутить удовлетворение от мести ненавистному правительству догматиков, которое когда-то убило его отца, а его самого лишило нормального детства. Погрузиться в это чувство, наслаждаться им и ждать приказа, который укажет ему следующую цель.

105

Белладжио. Полевая штаб-квартира Gruppo Cardinale на вилле Лоренци.

Среда, 15 июля, 6 часов 50 минут

Роскани, в рубашке с расстегнутым воротником, без куртки, окинул взглядом просторный бальный зал. Весь костяк его группы находился на местах, как и до полуночи, когда он, поскольку никаких событий не происходило, отпустил часть людей поспать на второй этаж, где поставили походные койки. Поисковые отряды уже вышли на местность, Кастеллетти с первыми лучами солнца возобновил облеты окрестностей на вертолете, а Скала чуть позже отправился в пещеру в сопровождении двух ищеек породы малинуа с проводниками, поскольку уверенности в том, что накануне удалось обыскать все, пока что не было.

В два часа ночи Роскани потребовал по телефону прислать еще восемьсот солдат и отправился спать. В три пятнадцать он поднялся, сполоснулся под душем и напялил ту же самую одежду, в которой ходил последние два дня. А к четырем решил, что с них, пожалуй, хватит.

В шесть утра по местному радио и телевидению транслировалось объявление, которое повторили на утренней службе в близлежащих церквях. Ровно через два часа, в восемь утра, итальянская армия начнет повальный обыск во всем районе. Обоснование было коротким и четким: беглецы где-то здесь и должны быть найдены, любой, кто их укрывает, будет признан сообщником преступников и предстанет перед судом вместе с ними.

Действия Роскани были не просто угрозой. В первую очередь они являлись попыткой обмануть беглецов, заставить их надеяться, что у них будет шанс выбраться, если они двинутся с места до объявленного срока. Поэтому полицейские и армейские силы, подчиненные Gruppo Cardinale, заняли свои позиции за добрых полчаса до объявления; они тихо выжидали и наблюдали, надеясь, что кто-нибудь из преследуемых или все они покинут свое убежище и пустятся в бега.

6.57

Роскани взглянул на изящные часы в стиле рококо, висевшие над эстрадой бального зала Эроса Барбу, потом на мужчин и женщин, которые сидели за компьютерами и перед телефонами, перераспределяя поступавшую информацию и координируя действия полевых отрядов Gruppo Cardinale. Потом он допил холодный сладкий кофе и отправился на улицу, по дороге еще раз окинув взглядом помещение, где кипела работа.

Вода в озере Комо и воздух над ним были совершенно неподвижными. Подойдя к воде, Роскани обернулся и посмотрел на внушительное здание. Как человек мог заставить себя поселиться в таком месте да еще вести такой образ жизни, как Эрос Барбу, не укладывалось в мозгу, особенно в мозгу полицейского. И все же он не в первый раз задумался, каково это – быть частью подобного мира. Получать приглашения послушать здесь музыку живого оркестра, потанцевать и даже, он улыбнулся, позволить себе немножко декадентства.

Погрузившись в глубокое раздумье, скорее даже медитацию, он шагал по усыпанной гравием дорожке, тянувшейся вдоль озера, и его мысли вновь вернулись к полученной от Интерпола папке, из которой он так ничего и не узнал о блондине, питающем нездоровое пристрастие к колющим и режущим предметам. В то же самое мгновение он ощутил сильный аромат ночных цветов. Запах был не столько приятным, сколько резким, и неожиданно Роскани перенесся памятью на четыре года назад, когда его прикомандировали к отделу по борьбе с мафией Министерства внутренних дел, расследовавшему тогда серию убийств на Сицилии. Вместе с несколькими другими следователями он неподалеку от Палермо осматривал труп фермера, лежавший ничком в канаве. Дело происходило таким же ранним утром, как и сейчас, так же резко пахли цветы. Перевернув тело и увидев, что горло перерезано от уха до уха, местные следователи в один голос назвали имя. Они точно знали, кто был убийцей.

– Томас Добряк, – вслух произнес Роскани и почувствовал, как по всему его телу пробежал озноб.

Томас Добряк. До сих пор он даже и не вспоминал о нем. Террорист не давал о себе знать самое меньшее три года, если не больше; считалось, что он или заболел, или отошел от дел, или и то и другое и ведет относительно безопасную жизнь в Судане.

– Господи!

Роскани резко повернулся и бегом устремился к вилле. На часах было без двадцати восемь утра. Через двадцать минут должен был начаться повальный обыск домов.