Текст книги "День исповеди"

Автор книги: Аллан Фолсом

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 41 страниц)

49

Рим, то же время

Черт возьми, сколько раз Роскани решал, что сейчас же, немедленно бросает курить?! Но в этот день, в семь утра, он с необычайной остротой почувствовал, что дошел до ручки, смял в пепельнице недокуренную сигарету и твердо заявил самому себе, что больше не курит. К каким только ухищрениям он не прибегал с той минуты, чтобы чем-то заменить табак. Кофе, жевательная резинка, печенье. Снова кофе, снова резинка. На данный момент он спасался шоколадным мороженым «желато» в вафельном рожке и, надеясь, что оно к тому же поможет преодолеть июльскую жару, поглощал его, продираясь сквозь толпу на пути в Questura, слизывая с пальцев сладкие потеки. Но ни тающее «желато», ни непривычно долгое отсутствие никотина не могли отвлечь его от одной мысли – о пропавшем пистолете марки «ллама» с навинченным на ствол глушителем.

Пистолет возник в его мыслях среди ночи и не дал ему вновь заснуть до самого утра. С утра Роскани прежде всего изучил бланк «Передачи вещественных доказательств», подписанный Пио и Яковом Фарелом на той самой ферме, где Фарел отдал Пио пистолет, найденный на месте гибели ассизского автобуса. Все оформлено правильно и законно. Отсюда следовало, что пистолет определенно был у Пио и, после того как его убили, исчез вместе с Гарри Аддисоном. Но это относилось к обычной розыскной рутине, и не эта мысль разбудила Роскани среди ночи и терзала по сей момент. До минувшей ночи он был уверен, что «ллама» испанского производства принадлежал отцу Дэниелу и служил несомненным доказательством связи между ним и покойным испанским коммунистом Мигелем Валера, на которого была возложена вина за убийство кардинала-викария Рима.

Но – вот какая штука! – что, если пистолет принадлежал вовсе не отцу Дэниелу, а совсем другому человеку, ехавшему в этом же автобусе? Оказавшемуся там для того, чтобы убить священника. В таком случае все переворачивалось с ног на голову, и полиция должна была расследовать не одно, а два преступления: террористический акт со взрывом автобуса и покушение на убийство священника.

23 часа 30 минут

Знойно и душно. Жара, начавшая усиливаться еще на прошлой неделе, никак не хотела ослабевать, и даже в этот поздний час температура не опустилась ниже двадцати восьми градусов.

В поисках хоть какого-то облегчения кардинал Марчиано сменил шерстяное облачение на легкие светлые брюки и рубашку с короткими рукавами и спустился в маленький внутренний двор, где, как он надеялся, дуновение ветерка немного улучшит его настроение.

Свет, падавший из окна его библиотеки, освещал помидоры и перцы, которые он посадил в конце апреля. Плоды уже не только покраснели, но и почти созрели. Раньше времени – из-за жары. Нельзя сказать, чтобы это произошло неожиданно. Как-никак стоял июль, а в июле обычно бывает жарко. Марчиано на несколько секунд забылся и даже улыбнулся, вспомнив маленький двухэтажный сельский дом, в котором рос в обществе родителей, четверых братьев и трех сестер. Летняя жара ассоциировалась прежде всего с двумя вещами – с чрезвычайно долгими днями, когда вся семья поднималась до рассвета и дотемна работала на полях, и еще с немыслимым количеством скорпионов. Выметать их из дому приходилось по два-три раза на дню, и все равно никто не рисковал ни забраться в постель, ни надеть штаны или рубашку, ни обуться, не встряхнув предварительно как следует простыни или одежду. Если же скорпион все-таки жалил, то оставалась болезненная красная опухоль и долгое воспоминание. Эти членистоногие оказались первыми из всех божьих тварей, которых он по-настоящему начал ненавидеть. Но это случилось задолго до того, как он познакомился с Палестриной.

Марчиано наполнил лейку водой и полил свои овощи, потом поставил лейку на место и вытер пот со лба. Здесь тоже не было ни дуновения, более того, ночной воздух казался душным, как никогда.

Жара.

Он пытался выкинуть мысли о ней из головы, но никак не мог, потому что именно с жарой связан старт китайской программы Палестрины. Каждый день Марчиано просматривал газеты, слушал обзоры погоды в мире по телевизору и просматривал сводки в Интернете, стараясь как можно лучше представить себе погодные условия в Азии. То же самое – он нисколько в этом не сомневался – делал и Палестрина. С той лишь разницей, что госсекретарь Ватикана осуществлял куда более широкий сбор информации, поскольку, еще готовясь к созданию своего «Китайского протокола», Палестрина заблаговременно прослушал курс метеорологии, отдавшись обучению со всей страстностью своей натуры. Менее чем за год он сделался вполне квалифицированным специалистом в области компьютерного прогнозирования климатических изменений. Помимо этого он наладил связи с полудюжиной известных профессионалов-метеорологов в разных странах мира и поддерживал с ними постоянные контакты, в основном по электронной почте. И не будь перед первым министром церковного государства всепоглощающей цели, он смог бы без труда сделать вторую, столь же блестящую, как и первую, карьеру и стать ведущим климатологом Италии.

Он дожидался продолжительного жаркого периода, засухи на востоке Китая. При такой погоде начинается быстрое размножение микроскопических водорослей, отравляющих своими выделениями воду в озерах и водозаборы больших и малых населенных пунктов, расположенных на берегах водоемов. При нужных условиях, когда скорость размножения водорослей станет максимальной, Палестрина отдаст приказ и его «протокол» вступит в действие. Воду в озерах будут отравлять необнаружимым ядом, а смерти будут списываться на водоросли и неспособность давно устаревших сооружений водоочистки справиться с загрязнением.

Начнется массовая гибель людей, сопровождаемая еще более массовыми волнениями. А правительственные лидеры, втайне опасаясь крупномасштабных бунтов в охваченных бедствием провинциях и обнаружив неспособность Пекина разрешить водную проблему в стране, будут угрожать разрывом с центральной властью и при этом поставят Китай на грань катастрофы наподобие той, что не так давно сокрушила Советский Союз. И тогда-то эти лидеры получат очень убедительные, хотя и чрезвычайно конфиденциальные рекомендации от своих давних и проверенных союзников: создать консорциум международных строительных компаний, многие из которых уже успешно трудятся в Китае, чтобы в кратчайшие сроки восстановить, а во многих случаях и создать заново систему водоснабжения вместо той, что существует в этой стране с незапамятных времен. И каналы, и водохранилища, и очистные сооружения, и плотины, и гидроэлектростанции.

Самым проверенным и давним союзником станет, конечно же, Пьер Вегген. А привлекаться к работам будут, естественно, те компании и корпорации, которые давно уже втихомолку контролируются Ватиканом. Это было самой сутью плана Палестрины: возьми под контроль водные ресурсы Китая – и станешь истинным хозяином Китая.

Чтобы взять под контроль воду, требовалась жара, а в эти дни жара стояла и в Италии, и на востоке Китая. И Марчиано знал, что если не произойдет непредвиденной резкой перемены погоды в Азии, то Палестрина через считанные дни отдаст свой приказ и мир охватит ужас.

* * *

Повернувшись, чтобы войти в дом, Марчиано увидел лицо, мелькнувшее в окне верхнего этажа. Оно показалось лишь на миг и сразу исчезло – сестра Мария-Луиза, его новая домоправительница или, что вернее, надзирательница, приставленная к нему, чтобы дать понять – он находится под непрерывным наблюдением и, как бы ни пытался дергаться, ему не удастся вырваться из хватки Палестрины.

Вернувшись в библиотеку, Марчиано устало опустился за стол и принялся повторно прокручивать в памяти последние минуты вчерашнего совещания, на котором новый инвестиционный портфель Ватикана получил одобрение совета кардиналов. В понедельник утром он должен будет представить на подпись Палестрине одобренный проект, который станет неотъемлемой частью многолетнего плана.

Марчиано погрузился в работу, а из глубин его сознания выползала непроглядно темная туча из проклятых вопросов, тех, которые постоянно таятся где-то в душе, словно живые существа, и то и дело норовят, выбрав удобный момент, вылезти, чтобы терзать его. Каким образом все они допустили, чтобы Палестрина достиг своего нынешнего положения, и, что было еще тяжелее, каким образом он сам смог дойти до собственного унизительного бессилия и невозможности хоть что-то предпринять? Почему он не организовал себе личную беседу со святым отцом, почему не написал в Коллегию кардиналов тайный меморандум, в котором объяснил бы, что происходит, что из этого последует, и попросил бы помощи, чтобы предотвратить беду?

Трагедия состояла в том, что все ответы были слишком хорошо ему известны, поскольку он уже тысячу раз пережевывал эти вопросы. Святой отец был дряхл и настолько безоговорочно доверял своему государственному секретарю, что не стал бы и слушать никаких обвинений в его адрес. А кто пользовался в священной коллегии большим авторитетом, чем Палестрина? Он был невероятно влиятелен и имел союзников везде и всюду. Любое посягательство на его персону в лучшем случае подверглось бы осмеянию, а скорее всего, было бы встречено в штыки как ересь или как безумные обвинения душевнобольного.

И совсем уж невозможной делала борьбу против Палестрины угроза объявить на весь мир, что убийство кардинала Пармы организовал сам Марчиано, запутавшийся в противоестественной связи с убитым. Каким образом Марчиано сможет опровергнуть эту клевету перед Папой или кардиналами? Ответ был: никак, поскольку у Палестрины на руках были все козыри, а к ним еще и запасная колода в рукаве.

Положение еще более усложнялось тем, что все происходило в самом средоточии узкого окружения престола и стало прямым следствием требования Папы найти в новом столетии нетрадиционные пути для расширения влияния церкви. Были проведены самые разноплановые исследования, сделано множество предложений, и в конце концов Палестрина внес свое, намеренно и подчеркнуто грубо сформулировав его. Тогда Марчиано, как и все остальные, смеялся, приняв это предложение за шутку. Но шуткой оно, увы, не являлось. Госсекретарь был совершенно серьезен.

К ужасу Марчиано, против выступил один лишь кардинал Парма. Остальные – монсеньор Капицци и кардинал Матади – промолчали. Задним числом Марчиано понял, что в этом нет ничего удивительного. Палестрина все точно рассчитал заранее. Парма, непреклонный консерватор, никогда не согласился бы на это. А вот Капицци, имевший ученые степени Оксфордского и Йельского университетов, и Матади, префект Конгрегации епископов, принадлежавший к одному из самых видных семейств Заира, были совсем иными. Они оба относились к разряду амбициозных политических хищников, из тех, которые если и не достигали поставленных перед собой высоких целей, то лишь по чистой случайности. Чрезвычайно честолюбивые и хитрые до коварства, они оба имели в церкви могучую поддержку. И, что еще важнее, зная, что у Палестрины нет стремления самому занять высший пост, каждый из них всерьез рассчитывал на папство, понимая в то же время, что получить тиару может кто угодно, буде на то прихоть госсекретаря Святого престола.

Сам же Марчиано был иной породы – человек, достигший своего нынешнего положения не только благодаря уму и сознательному неучастию в политических интригах, но потому, что в сердце своем он оставался простым священником, верующим в свою церковь и в Бога. Это делало его поистине «верным»; его вера, его «святая невинность», с одной стороны, долго не позволяла ему увидеть истинную суть Палестрины и допустить, что такой человек вообще может существовать внутри нынешней церкви, а с другой стороны, облегчала первому министру манипулирование им.

Внезапно Марчиано с силой стукнул кулаком по столу и в гневе проклял себя за слабость и наивность и даже за набожность, так долго не позволявшие ему откликнуться на призыв и вступить в борьбу. Если бы осознание и гнев пришли к нему раньше, он смог бы что-нибудь сделать, но сейчас уже было слишком поздно. Папа полностью передал контроль над деятельностью Святого престола Палестрине, а единственный, кто осмеливался возражать против создавшегося положения вещей, кардинал Парма, умолк навсегда. Капицци и Матади склонились перед лидером и покорно последовали за ним. Как и он сам, Марчиано, безнадежно увязший в ловушке собственного характера. В результате Палестрина жестко взял в свои руки бразды правления и привел в действие ужасную машину, не знающую обратного хода. И теперь всем остается только ждать, когда же в Китае установится настоящая летняя жара.

50

Пекин, Китай. Отель «Глория плаза».

Воскресенье, 12 июля, 10 часов 30 минут

Сорокашестилетний Ли Вэнь вышел из кабины лифта на восьмом этаже и зашагал по коридору. Ему требовался номер 886, где он должен был встретиться с Джеймсом Хоули, инженером-гидробиологом из Уолнат-крик, что в Калифорнии. Сквозь стекло было видно, что дождь прекратился и сквозь облака начало проглядывать солнце. Согласно прогнозам, день предстоял жаркий, с изнуряющей влажностью воздуха, и такая погода должна была продержаться еще несколько дней.

Дверь с номером 886, находившаяся почти точно посередине коридора, оказалась полуоткрыта.

– Мистер Хоули? – вопросительно произнес Ли Вэнь.

Ответа не последовало. Ли Вэнь повысил голос.

– Мистер Хоули!

Снова молчание. Тогда он толкнул дверь и вошел.

Внутри работал цветной телевизор, показывавший новости, а на кровати был разложен светло-серый костюм для очень высокого человека. На спинке стула висели белая рубашка с короткими рукавами, галстук в полоску и трусы. Слева от входа находилась ванная. Дверь ее тоже была открыта, из-за нее доносился плеск воды.

– Мистер Хоули!

– Мистер Ли! – Сквозь шум льющейся из душа воды прорвался голос Джеймса Хоули. – Тысяча извинений. Меня срочно вызвали на совещание в Министерстве сельского и рыбного хозяйства. О чем пойдет разговор – не знаю. Впрочем, это и не важно – все, что вам нужно, находится в конверте, который лежит в верхнем ящике. Думаю, вы даже успеете на поезд. А чаю или чего-нибудь покрепче мы с вами выпьем в другой раз.

Ли Вэнь постоял секунду-другую в нерешительности, но затем подошел к комоду и выдвинул верхний ящик. Там оказался фирменный конверт отеля с написанными от руки буквами «Л» и «В». Достав конверт, он открыл его, бегло просмотрел содержимое, после чего сунул конверт в карман пиджака и задвинул ящик.

– Благодарю вас, мистер Хоули, – сказал он, обращаясь к облаку пара, выплывавшего из ванной, и быстро вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.

В конверте оказалось именно то, что ему обещали, и задерживаться дольше смысла не было. Чтобы покинуть отель, пересечь проспект Цзяньгомэньнэнь и войти в вагон поезда, ему потребовалось немногим больше семи минут.

Если бы Ли Вэнь что-нибудь забыл в номере Джеймса Хоули и сразу же вернулся туда, он увидел бы выходящего из ванной комнаты приземистого коренастого китайца, одетого в строгий деловой костюм. Незнакомец подошел к окну и посмотрел вслед Ли Вэню, который поспешно переходил улицу, направляясь к железнодорожной станции.

Отвернувшись от окна, незнакомец извлек из-под кровати чемодан, быстрыми движениями убрал туда столь аккуратно приготовленную одежду Джеймса Хоули, после чего удалился, оставив ключ от номера на кровати.

Через пять минут он уже сидел в серебристом «опеле» и сворачивал на проспект Чунвэньмэнь, держа одной рукой руль, а другой – сотовый телефон. Чень Инь довольно ухмылялся. Большинству он был известен как преуспевающий торговец цветами, но в ограниченном избранном кругу его знали как мастера имитации голосов и акцентов. В частности, ему прекрасно удавался американский английский – вот и сейчас он говорил точь-в-точь как говорил бы Джеймс Хоули, вежливый, хотя и несколько высокомерный американец, инженер-гидробиолог из Уолнат-крик, Калифорния, если бы такой человек существовал на самом деле.

51

Кортона, Италия.

Воскресенье, 12 июля, 5 часов 10 минут

(11 часов 10 минут по пекинскому времени)

– Благодарю вас, мой друг, – сказал по-английски Томас Добряк.

Затем он закрыл сотовый телефон и положил его на сиденье рядом с собой. Чень Инь позвонил в заранее оговоренный промежуток времени и сообщил вполне ожидаемую новость. Ли Вэнь получил документы и сейчас возвращался домой. Личного контакта не было. Чень Инь оказался молодцом. Вполне надежным человеком. К тому же он самостоятельно отыскал Ли Вэня, что само по себе было не просто – выявить согласную на все никчемную пешку, обладающую достаточными знаниями и личными мотивами для того, чтобы сделать то, что потребуется, да еще и такую, которую можно будет без труда заставить замолчать или попросту устранить, когда придет время.

Чень Инь уже получил аванс на счет в банке, а когда Ли Вэнь сделает свое дело, к нему поступит остаток. А потом обоим предстоит исчезнуть: Ли Вэню потому, что он больше не сможет принести совершенно никакой пользы; оставлять его в живых будет неразумно, так как он представляет собой какую-никакую, но все же ниточку, ведущую к ним. Ну а Чень Иню будет разумнее покинуть страну хотя бы на некоторое время, ведь его деньги все равно находятся не в Китае, а в отделении банка «Уэллс Фарго», находящемся на Юнион-сквер в деловом центре Сан-Франциско.

* * *

Откуда-то донесся крик петуха, сразу вернувший Томаса Добряка к его насущным заботам. В предрассветных сумерках он видел перед собой нужный дом. Дом стоял неподалеку от дороги за круто спускавшейся чуть ли не к самой проезжей части каменной стеной. Над вспаханными полями, лежавшими напротив, стлался туман.

Он мог сделать все, что нужно, сразу же по приезде, вскоре после полуночи. Для этого было достаточно перерезать электропровод; у него имелись очки ночного видения, которые дали бы ему преимущество над противниками. Но все равно убивать пришлось бы в темноте. А в такой обстановке да против троих вооруженных мужчин он не был уверен в своей победе.

Вот он и ждал, припарковав свой взятый напрокат «мерседес» в придорожном тупичке в миле от нужного места. Там он в темноте осмотрел и подготовил оружие: два девятимиллиметровых «вальтера-МРК» – укороченных пистолета-пулемета с тридцатизарядными магазинами. После чего отдохнул перед предстоящей работой, вернувшись мыслями к несчастному случаю, произошедшему в Пескаре, когда Этторе Капуто, владелец «Servizio Ambulanza», и его жена наотрез отказались рассказывать ему о том микроавтобусе «ивеко», который в ночь с четверга на пятницу отъехал от больницы Святой Чечилии в неизвестном направлении.

К сожалению, упрямство было присуще всем троим. Супруги не хотели ничего говорить, ну а Томас Добряк был настроен непременно получить ответ и не желал уходить ни с чем. Его вопросы были очень просты: кто были люди, уехавшие в «ивеко», и куда они направились.

Этторе согласился заговорить не раньше, чем Добряк приставил ко лбу синьоры Капуто дуло сорокачетырехдюймового «магнума-дерринджера». О пассажирах он не имел ни малейшего представления. Вел машину некий Лука Фанари, бывший карабинер, имевший лицензию водителя «скорой помощи» и время от времени подрабатывающий в его фирме. Лука оформил аренду еще в начале недели, на неопределенный срок. А куда они поедут, Лука не говорил.

Томас Добряк немного посильнее нажал дулом пистолета на лоб синьоры Капуто и повторил свой вопрос.

– Ради всего святого, позвони жене Фанари! – простонала синьора.

Через девяносто секунд Капуто положил трубку. Жена Луки Фанари сообщила ему и номер телефона, и адрес, по которому можно отыскать ее мужа, предупредив при этом, чтобы он ни при каких обстоятельствах и никому этого не говорил.

Лука Фанари, сказал Капуто, отвез своего пациента на север. В частный дом, находящийся в ближних окрестностях Кортоны.

Как только землю осветили первые солнечные лучи, Томас Добряк легко перебрался через стену и подошел к дому сзади. На нем были перчатки, темно-серые джинсы, темный свитер и черные кроссовки. Один «вальтер» он держал в руке, второй висел на ремне через плечо. Оба автомата были снабжены глушителями. Добряк сейчас больше всего походил на коммандос, каковым, в общем-то, и являлся.

Во дворе ему сразу бросился в глаза бежевый микроавтобус «ивеко», стоявший около боковой двери. На то, чтобы осмотреть дом, хватило пяти минут. Там не оказалось ни души.

52

Рим, 7 часов 00 минут

Час назад Гарри увидел сюжет, показанный по англоязычному каналу, – несколько портретов Байрона Уиллиса из голливудских газет, свежие съемки их офиса в Беверли-Хиллз и в доме Байрона в Бель-Эр. Его друга, босса и наставника застрелили, когда он вернулся домой с работы вечером в четверг. Из-за того, что убитый был тесно связан с Гарри, и из-за событий, происходивших в Италии, полиция не разглашает подробности и лишь сообщает, что расследование продолжается. К делу подключилось ФБР, и уже к концу дня ожидается приезд в Лос-Анджелес следователей из итальянской Gruppo Cardinale.

Ошарашенный и еще больше перепуганный этой новостью, Гарри решил рискнуть, позвонил в офис Адрианны и попросил передать ей, чтобы она при первой же возможности перезвонила Элмеру Васко. И она перезвонила – часом позже, из Афин. Она была на Кипре, где снимала очередной скандал между греческими и турецкими политиками, сама только-только узнала о несчастье с Уиллисом и попыталась выведать хоть немного побольше, прежде чем звонить Гарри.

– Неужели это может иметь какое-то отношение к тому дерьму, в какое я вляпался тут, в Италии? – Гарри испытывал гнев, боль и с трудом сдерживал слезы.

– Никто пока не знает. Но…

– Ради всего святого, что – но?

– Насколько мне удалось выяснить, это выглядит как профессиональное заказное убийство.

– Боже мой, но почему?.. – прошептал Гарри. – Ведь он же ровным счетом ничего не знал…

Усилием воли заставив себя собраться, вырваться из затягивающего вихря мрачных эмоций, Гарри спросил, как продвигаются поиски его брата. В ответ он услышал, что никаких новых зацепок у полиции нет и все остается на своих местах. Собственно, потому-то она и не звонила.

Мир вокруг Гарри стремительно суживался под напором волны озверелого насилия. Ему хотелось позвонить Барбаре Уиллис, вдове Байрона. Поговорить с ней, попытаться хоть как-то успокоить ее, разделить ту ужасную боль, которую она испытывала. Позвонить старшим партнерам Уиллиса Биллу Розенфельду и Пенну Барри и спросить, что за чертовщина там творится. Но не мог сделать ничего этого. Не мог обратиться к кому-либо по телефону, или факсу, или даже по электронной почте без риска, что его засекут и отыщут. Но и просто сидеть в бездействии он тоже не мог: если Дэнни действительно жив, то они рано или поздно до него доберутся, как добрались до Байрона Уиллиса. В этот момент мысли Гарри обратились к кардиналу Марчиано и к его поведению в похоронном агентстве, когда кардинал практически открыто посоветовал ему забрать лежавшие в гробу останки как тело его брата, а потом весьма настоятельно советовал не предпринимать никаких действий. Теперь ему стало совершенно ясно, что кардинал знал гораздо больше, чем говорил. И если кому-то было известно, где находился Дэнни, то в число этих людей, несомненно, входил и кардинал.

– Адрианна, – твердо сказал он, – мне нужен домашний номер телефона кардинала Марчиано. Но не основной, а личный, по которому отвечает только он сам.

– Не знаю, смогу ли я…

– А ты попробуй.