Текст книги "Тайный агент Её Величества. Книги 1-5. Компиляция (СИ)"

Автор книги: Алла Бегунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 98 (всего у книги 105 страниц)

Глава восьмая
Смерть императора

Документ, который вручил Флоре князь Голицын, имел длинное название: «О назначении в какие праздники какое платье носить особам обоего пола, имеющим приезд ко двору Его Императорского Величества Иосифа Второго». Слушая объяснения Дмитрия Михайловича, курская дворянка взглядом скользила по строкам красивого готического шрифта: «…дамам наблюдать более простоту и умеренность в образе одежды… не употреблять таких вещей, коим одна только новость дает всю цену… запрещается отделывать платья золотым и серебряным шитьем или кружевами шире десяти сантиметров, а также носить прически выше девяти сантиметров, разумея их высоту ото лба… разрешается по большим праздникам дамам и кавалерам носить золотые и серебряные парчи, в прочие праздничные и другие дни – всякие шелковые материи, кавалерам еще и сукно… распоряжение относительно ширины их отделки остается в силе…»

Речь шла о приеме во дворце Хофбург по случаю Рождества Христова 25 декабря 1789 года. Не только венский двор, но и весь дипломатический корпус должен был присутствовать там. «Весь» – значит вместе с послом и его супругой предстояло ехать на раут и первому секретарю российского посольства с его «дражайшей половиной». Но Лора фон Рейнеке честно призналась действительному тайному советнику, что никогда прежде не участвовала в столь высокоторжественных мероприятиях и проводить в Хофбурге целый вечер, а может быть, и половину ночи особого желания не имеет. Она боится попасть там впросак и тем уронить честь Российской империи, ибо требования австрийского придворного этикета ей совершенно неизвестны.

Дмитрий Михайлович, понимая всю ответственность момента, пригласил жену надворного советника для воспитательной беседы.

Во-первых, ее присутствие на рауте в Хофбурге строго обязательно, поскольку Иосиф Второй будет обходить дипломатов, и это – прекрасная возможность в обстановке не совсем формальной представить ему недавно прибывшего в Вену нового сотрудника российского посольства вместе с женой. Во-вторых, император как противник всевозможных церемониалов и великосветских условностей, никаких невыполнимых требований к внешнему виду и поведению придворных дам и кавалеров не выдвигает. Например, и посол, и первый секретарь посольства прибудут на прием в обычных форменных кафтанах. Цвет их и покрой для чиновников Иностранной коллегии государыня определить не соблаговолила. В силу того обстоятельства носят они обычные мундиры, положенные дворянам Санкт-Петербургской губернии, а именно: светло-синие кафтаны с черными бархатными воротниками, лацканами и обшлагами, белые суконные камзолы и кюлоты, все – с серебряными пуговицами. Серебряный же галун нашит на камзоле у князя Голицына в два ряда, у Якоба-Георга – в один ряд, согласно их чинам по Табели о рангах.

В-третьих, прически и туалеты дам венского двора еще со времен императрицы Марии-Терезии отличаются простотой и непритязательностью. Покойная не терпела экспериментов с волосами, коими безмерно увлекались при дворе французского короля Людовика XV, а затем и его сына, Людовика XVI, ее зятя. Никаких начесов, никаких суконных валиков, спрятанных в немыслимых куаферах с лентами, украшеными перьями и гирляндами из драгоценных камней. Вид самый естественный – две-три мелких букли над ушами, аккуратная укладка с маленькой диадемой надо лбом и слой тончайшей пудры, покрывающий все волосы.

Аржанова вернула князю Голицыну австрийскую инструкцию, как всегда, подробную, обстоятельную, глубоко продуманную:

– Насчет прически мне все понятно. Но что делать с платьем?

– Ваше платье не должно быть более украшено, нежели платье моей жены, – ласково улыбнулся ей действительный тайный советник.

– Как я об этом узнаю?

– Екатерина Дмитриевна примет вас и покажет свой вечерний туалет, уже готовый для раута.

– Когда, ваше сиятельство?

– Сегодня. Извольте следовать за мной.

Так как Анастасия находилась в особняке посла, то идти пришлось недолго: на втором этаже через анфиладу комнат в будуар урожденной княгини Кантемир. Голицын остановился на пороге, к нему вышла камеристка Екатерины Дмитриевны, худая и высокая женщина весьма сурового вида. Он указал ей на курскую дворянку:

– Эмилия Адольфовна, мы договаривались с ее сиятельством.

– Да-да, помню, – камеристка бросила оценивающий взгляд на Флору. – Заходите…

Безусловно, парадное платье княгини Голицыной было сшито очень хорошо. В том смысле, что оно удачно скрывало недостатки ее фигуры и подчеркивало достоинства, которых, откровенно говоря, имелось совсем немного. Кроме того, портной с отменным вкусом подобрал цвет корсажа и верхней юбки, продумал отделку на них. Как можно превзойти столь замечательный образец, Аржанова решительно не понимала. Екатерина Дмитриевна охотно пустилась в объяснения.

Прежде всего она сообщила, что мужчины абсолютно не разбираются в женских нарядах и потому ее супруг выразился неточно. Надо не пытаться превзойти жену посла в одеянии, но составить с ней некий ансамбль, предположим, в выборе основного, доминирующего цвета обоих туалетов, стиля их отделки, соотношения драгоценностей, надетых с ними. Ведь стоять они будут рядом и представляться императору по очереди: сначала – княгиня Голицына, затем – Лора фон Рейнеке.

Стало быть, парадное платье первой дамы российского посольства должно в каких-нибудь деталях превосходить платье второй дамы того же посольства. Например, иметь на корсаже отделку из золотых позументов и валенсьенских кружев ручной работы, в то время как у жены надворного советника будут позументы из серебра и простые кружева, фабричные, французские.

Анастасия тотчас согласилась. Заменить позументы на корсаже недолго. Ее удивил сам подход. Ведь княгиня, будучи камер-фрейлиной Екатерины Второй, уже имела существенное отличие. На корсаже ее платья слева располагался так называемый «шифр», или усыпанный мелкими алмазами металлический вензель самодержицы Всероссийской – «ЕП» – с короной над ним. Какие бы подвиги ни совершила курская дворянка, ей подобного знака в жизни не заслужить. Для того надобно родиться в аристократической семье, войти в круг придворных с отрочества или быть, как Александра Васильевна Энгельгардт, племянницей тайного супруга царицы…

Голицына осталась довольна беседой с женой первого секретаря посольства. Что скрывать, княгиня с первой встречи с урожденной баронессой фон Шулленус невольно почувствовала ревность к ней из-за ее красоты и более молодых лет. Оказалось, немка не так уж горда и привередлива, договориться с ней можно. Напоследок они выпили по чашке чая и внимательно пересмотрели новейшие модные журналы, которые выписывала ее сиятельство: парижский «Cabinet de la Mode» и страстбургский «Magazine fur Frauen-Zimmer».

Дамам стало совершенно ясно, что «фижмы», непомерно расширяющие юбку с боков, окончательно канули в Лету. Им на смену пришли так называемые «тюрнюры» – толстые ватные валики, прикрепляемые к поясу на спине чуть ниже талии и зрительно изменяющие силуэт. Талия становилась уже, юбка – пышнее, и все это для того, чтобы сильный пол убедился в изнеженности и хрупкости прекрасной половины человечества.

Остальное, в сущности, не изменилось. Парадный придворный наряд составляли три элемента: корсаж, плотно облегающий грудную клетку и спину женщины, зашнурованный сзади, верхняя юбка из дорогой ткани с «тюрнюром» и двумя-тремя нижними юбками из полотна и распашное платье с рукавами, надеваемое на корсаж и юбку. Лиф его пристегивался к корсажу крючками, на узких рукавах имелись тройные белые оборки из кружев. Туфли на небольших каблучках подбирали в цвет юбки. Веер на костяном или деревянном станке мог быть расписным. Но в моду повсеместно входили веера из длинных и пышных страусовых перьев, очень, кстати говоря, недешевые…

Княгиня Мещерская на самом деле не раз бывала на больших праздничных приемах в Зимнем дворце, но сообщать об этом супруге действительного тайного советника не собиралась. Также не следовало Екатерине Дмитриевне знать, что курская дворянка уже виделась с императором Иосифом Вторым в мае и в июне 1787 года в Крыму. Вспомнит ли ее австрийский монарх – вот главный вопрос, а если вспомнит, то как поведет себя дальше?

Совсем не занимала Флору ситуация с придворным вечерним туалетом. Урожденная княгиня Кантемир, страдающая от хронической болезни, с фигурой оплывшей, весьма бесформенной, с кожей, имевшей желтоватый оттенок, могла нашивать на корсаж все, что ей заблагорассудится, но в любом своем богатейшем платье она лишь оттеняла цветущую красоту Анастасии, и с этим, увы, ничего не поделаешь…

За обедом Якоб-Георг заметил, что «дорогая Лора» отказывается от одного блюда за другим. В конце концов, она выпила лишь стакан свежевыжатого апельсинового сока. По мнению надворного советника, поступать требовалось ровно наоборот: перед отъездом в Хофбург основательно подкрепиться, ибо рождественский ужин там подадут в первом часу ночи, и будет он не слишком обильным.

Знаменитая немецкая привычка экономить на всем, ярым приверженцем которой ныне сделался император, давала о себе знать. Сведущие люди иногда в карманах кафтанов прятали взятые из дома и завернутые в салфетки бутерброды, дабы утолить голод на придворном пиршестве, коль подойти к столам вовремя им не удастся, и яства, выставленные на блюдах, закончатся.

Но Аржанова выслушала совет фон Рейнеке невнимательно. Похоже, курская дворянка уже находилась в чертогах правителей Придунайской монархии. Ей оставалось только надеть свое вечернее платье, вид которого так заботил княгиню Голицыну.

– Наверное, вы сильно волнуетесь, – сказал «Немец», медленно отрезая кусочек от натуральной бараньей котлеты на косточке.

– Вовсе нет.

– Но чем объяснить отсутствие аппетита?

Флора ответила ему с нарочитой серьезностью:

– Во-первых, корсаж моего платья туго зашнуровывается. Во-вторых, раут очень важен. На таких встречах кровь должна приливать не к желудку, а к голове.

– Зачем, дорогая Лора? – надворный советник был настроен благодушно.

– Чтобы легко все запоминать, реагировать быстро и правильно.

– Значит, это – волнение, – упрямо стоял на своем фон Рейнеке.

– Нет, это – азарт охотника! – довольно резко ответила Анастасия, бросила салфетку на стол, встала и вышла из столовой в будуар, где на кушетках и креслах горничная Глафира уже разложила предметы вечернего наряда своей обожаемой барыни.

«Он дразнит меня нарочно! – думала Флора, хватаясь то за корсаж, то за нижние юбки, сильно накрахмаленные. – Что ему надо? Мы же договорились обо всем перед отъездом… Он сам предложил этот вариант. А теперь еще и недоволен!».

Начиная с 1533 года, дворец Хофбург служил резиденцией для представителей династии Габсбургов. Перед четырехэтажным, красивым и величественным зданием, увенчанным тремя башнями с полусферическими бронзовыми куполами, простиралась довольно широкая площадь. Сейчас на ней теснились кареты, которые доставляли к императорскому дворцу гостей Иосифа Второго. Экипажи останавливались у второго подъезда, имевшего высокую арку. Из них высаживались разодетые в пух и прах кавалеры и дамы.

Ожидая своей очереди, Аржанова в окно кареты рассматривала Хофбург и мысленно сравнивала его с Зимним, обителью русских царей. Сходство, конечно, имелось. В Санкт-Петербурге возвели дворец на два века позже, но следовали той же европейской традиции. Получилось довольно-таки вытянутое по фасаду строение, снабженное рядами колонн и высоких венецианских окон. В Вене дополнением к ним служили разнообразные скульптуры, поставленные в простенках между окнами и колоннами. Это производило впечатление небывалой роскоши и настраивало на торжественный лад.

Служители в ливреях встречали гостей и, согласно их разноцветным пригласительным билетам, препровождали в разные залы: военных – в зал Максимилиана Первого, гражданских чиновников – в зал Марии-Терезии, дипломатов – в зал принца Евгения Савойского. Собраться вместе они должны были через полчаса в Большом императорском зале для приемов, дабы присутствовать при выходе австрийского монарха.

Пока же Аржанова, взяв под руку надворного советника, стояла возле огромного настенного гобеленового портрета принца Савойского. Он куда-то скакал на серой лошади, будучи в темных рыцарских доспехах, но без шлема на голове и с красным плащом, развевающимся у него за плечами. Принц Евгений, выдающийся австрийский полководец и государственный деятель, умер более пятидесяти лет назад. Родившись в веке семнадцатом, он всю первую треть века восемнадцатого доблестно сражался в Венгрии и в Италии, но особенно замечательно – против турок, коих громил безжалостно и неоднократно. Габсбурги были обязаны ему заключением Карловицкого мирного договора, вернувшего им власть над Австрией, Венгрией и Трансильванией.

Внезапно в зал стремительно вошел худощавый старичок в невероятно красивом «струящемся парике», как будто пронизанном облаком пудры, в бархатном кафтане, украшенном звездой высшего ордена Священной Римской империи. Присутствующие кавалеры почтительно ему поклонились, дамы присели в глубоком реверансе.

Это был государственный канцлер Австрии князь Кауниц граф фон Ритберг. От надворного советника Анастасия уже слышала весьма нелестный отзыв о нем. Однако ей престарелый дипломат понравился. Неистребимые замашки «петиметра», или проще говоря, отъявленного бабника, как-то молодили его, придавали живость и энергию взгляду серо-стальных глаз, всегда смотревших очень пристально.

Прежде всего князь Кауниц подошел к послам России и Франции, представлявшим дружественные Австрии великие державы. Князю Голицыну он что-то быстро сказал о боевых действиях австро-российских войск против турок, княгине Голицыной – длинный комплимент насчет ее платья. Первого секретаря российского посольства канцлер спросил, как продвигается его знакомство с Веной. Далее его внимание привлекла госпожа Лора фон Рейнеке, которую ему представил муж.

– Придется объявить вам замечание от Министерства иностранных дел, господин первый секретарь, – сказал канцлер, не сводя глаз с курской дворянки.

– Почему, ваше сиятельство? – искренне удивился «Немец».

– Уже месяц вы скрываете от нас сей прекраснейший цветок, северную розу, возросшую в русском саду под холодными и, судя по всему, благоприятными ветрами свирепого Борея…

Венцель-Антон-Доминик Кауниц был большим поклонником французской литературы, человеком умным, блестяще образованным, утонченным. Он, владея поэтическим и ораторским даром, изъяснялся вычурно и витиевато. Сейчас престарелый вельможа низко склонился перед Флорой, и ей пришлось протянуть ему руку для поцелуя. Он едва коснулся губами ее пальцев в кружевной перчатке, затем поднял голову и взглянул на Анастасию вполне одобрительно. Потом ей сказали, что князь Кауниц не выносит чрезмерного запаха никаких дамских духов, но ведь курская дворянка ими никогда и не злоупотребляла…

За всем этим мрачно наблюдали стоящие рядом французы: посол королевства маркиз де Ноайль с супругой и первый секретарь посольства Бартельми, человек неженатый. Остановку, которую сделал государственный канцлер возле прелестной дамы, они истолковали по-своему: опять русские медведи получат какую-нибудь фору в делах. Возможно, князю Кауницу захочется снова увидеть госпожу фон Рейнеке, и это – повод для неофициальной встречи и беседы, если не с самим послом – князем Голицыным, то с его первым секретарем – уж точно.

Маркиз де Ноайль, обычный карьерный дипломат, переведенный в Вену из Лондона стараниями королевы Марии-Антуанетты, отлично понимал, какую пользу могут принести подобные знакомства. В Англии он провел более десяти лет, и это была трудная служба, поскольку отношения между двумя государствами ни дружелюбием, ни сердечностью не отличались. Со своенравным Кауницем ему тоже приходилось несладко, но сдержанность, приобретенная на берегах Туманного Альбиона, не раз выручала его. Впрочем, один конфликт из-за дипломатического этикета с князем Голицыным у него все-таки произошел, и тогда Кауниц задал маркизу хорошую трепку, правда, только – словесную.

Красивые женщины встречаются и во Франции, но их вербовка требует немалых средств. Такие средства имелись у предшественников маркиза – принца де Рогана и барона де Бретейля. Они получали у короля жалованье, доходившее до 200 тысяч ливров в год. Они жили в Вене на широкую ногу, давали балы и приемы, содержали большой штат прислуги и, конечно, – осведомителей. Одно время на столе самого князя Кауница читала депеши его очередная любовница, молодая и прыткая особа – «une petite femme, sa bonne et intim amie».

Но недавние революционные события в Париже смешали карты. Французская дипломатия стала терять свои прежде неколебимые позиции. Во второй половине 1789 года Министерство иностранных дел резко сократило оклады всех служащих. Однако де Ноайль не покинул своего поста. Он служил не из-за денег, а из-за чести. Представитель старинного поместного дворянства, маркиз был предан скорее особе монарха, нежели его двору и его государству.

Если русские и французы считались друзьями Австрии, то пруссаки – ее заклятыми врагами еще со времен великой императрицы Марии-Терезии. Но в лексиконе дипломата не существует слова «заклятый враг», а вежливость есть первейшее его достоинство. Венцель-Антон-Доминик Кауниц хоть и в последнюю очередь, но подошел к рослому, статному мужчине лет сорока от роду – графу Подевильсу, послу королевства Пруссия, и его первому секретарю Якоби. Канцлер спросил пруссаков о здоровье их государя – Фридриха-Вильгельма Второго.

Подевильс был племянником известного прусского дипломата середины XVIII века, должность в Вене досталась ему по родственным связям и как бы по наследству: дядюшка служил послом в Вене в 1740–1750 годах. Между тем ничего приятного или легкого в ней не заключалось. Австрийцы сторонились пруссаков, устанавливать контакты и добывать конфиденциальные сведения им приходилось с большим трудом. К тому же скупость прусского Министерства иностранных дел и его руководителя, канцлера Герцберга, доходила до смешного. Всего 300 дукатов в год получал граф Подевильс на осведомителей. Узнать что-либо экстраординарное об австрийской армии, чиновничьем аппарате, настроениях общества не представлялось возможным. Якоби каким-то образом выкручивался и два раза в неделю отправлял в Берлин по почте длинные и громоздкие отчеты.

Пруссаки тоже со злой усмешкой наблюдали за разговором австрийского дипломата с князем Голицыным и первым секретарем российского посольства. Им давно надоели русские баре, которые в Вене сыпали золотом без счета направо и налево. Их родина, маленькая и бедная Пруссия, не могла позволить себе таких трат. Но граф Подевильс и его помощник Якоби упорно надеялись на перемену участи, на поражение северного колосса в какой-нибудь из хитрых европейских международных комбинаций, что без конца зреют в умах здешних ненавистников России…

Раздались звуки фанфар.

Гости поспешили в Большой императорский зал, где монарх обычно являлся перед своими подданными на подобных торжествах. Распорядители приема быстро построили толпу рядами вдоль широкой красной суконной дорожки. Она вела от закрытых дверей через весь зал к возвышению, на котором стоял трон. Посол князь Голицын и первый секретарь фон Рейнеке вместе с женами очутились примерно в центре зала, у самого края дорожки справа.

Фанфары заиграли снова.

Огромные солдаты-гренадеры в белых кафтанах, в блистающих медными налобниками шапках-митрах открыли обе половинки двери, и Иосиф Второй вступил на красную дорожку. Он был одет в роскошную и длинную горностаевую мантию, расшитую золотом и красным бархатом. Голову его венчала высокая красно-золотая корона, называемая в Австрии «короной Рудольфа». Все кавалеры низко склонились перед ним, все дамы присели в глубоком реверансе.

Император шел очень медленно.

Конечно, Аржанова узнала его, но с трудом.

По Крыму ей помнился человек лет сорока пяти, энергичный, подвижный, среднего роста и крепкого телосложения, ни полный и ни худой. На его овальном лице четко проступал прямой, «габсбургский» нос, светлые, чуть навыкате глаза, круглые румяные щеки. Южное солнце мгновенно покрыло загаром его слишком белую кожу, ведь он много времени проводил на свежем воздухе. Катался с Екатериной Алексеевной в ее открытом царском экипаже, с Потемкиным осматривал батареи на берегах севастопольской бухты, с моряками поднимался на борт русских военных кораблей.

Иосиф Второй интересовался всем, что попадалось ему на глаза, охотно вступал в разговоры, пользуясь немецким и французским языками, задавал вопросы офицерам. Он прибыл в Россию под именем графа Фалькенштейна и не требовал никаких императорских почестей. Так же, инкогнито, он пожелал в Бахчисарае посетить восточный базар. Государыня дала ему в сопровождающие княгиню Мещерскую как главного специалиста по мусульманскому вопросу.

Переодевшись в татарскую одежду, Флора провела августейшего гостя по Ашлык-базару, помогала ему при беседах с лавочниками и купцами и даже задешево сторговала для него серебряное блюдо старинной персидской работы с дивным орнаментом из цветов и листьев. Классическое угощение «бузой» – татарским национальным напитком из перебродившего проса – завершило эту небольшую экскурсию.

Где теперь тот человек, жизнерадостный и любознательный, запросто болтавший по-французски с Анастасией под сенью крымских кипарисов и тополей?

Сейчас мимо нее прошел некто, действительно похожий на Иосифа Второго, однако страшно исхудавший, страдающий от внутренней физической боли, с глазами, точно присыпанными пеплом. Он усилием воли заставлял себя ступать твердо, держать на бледных устах улыбку, смотреть на придворных властно и уверенно. С тихим шорохом по красному сукну стлалась за ним императорская мантия, и в этом звуке Аржановой почему-то почудилось нечто неотвратимое, напоминающее почти бесшумные шаги Смерти, которые она в своей жизни слышала не раз.

Сев на трон, император обратился к присутствующим с краткой речью. Он сказал о том, что год 1789-й минул и принес Австрии не только радости, но и тревоги, что возлюбленный им и верный ему народ должен приготовиться к новым испытаниям и всегда уповать на единственного своего защитника – Иисуса Христа. Затем Иосиф Второй поздравил всех с праздником и пожелал веселого Рождества.

Далее с Рождеством Христовым императора начали поздравлять присутствующие в зале. Первым от имени австрийской армии выступил Фридрих-Иосия принц Кобург-Заальфельд, герцог Саксонский, генерал-фельдмаршал, кавалер ордена Марии-Терезии Большого креста, награжденный за сражения при Фокшанах и Рымнике, где вместе с Суворовым он разбил турецкую армию. В Австрии, естественно, старались преувеличить его заслуги в этом деле. Но Аржанова помнила слова Потемкина о том, что диспозицию к обеим баталиям составлял генерал-поручик Суворов и решающую роль в них сыграла атака русских полков и эскадронов.

Граф Перген, министр внутренних дел, представил императору десять своих лучших чиновников. Речь министра изобиловала литературными цитатами из древнеримских авторов. А как иначе рассказывать в высшем обществе о притонах, ликвидированных ими, о борьбе со взятками на таможне, о прекращении судебного произвола против лютеран, кальвинистов и православных, которым закон 1782 года предоставил равные гражданские права с католиками?

Это была скучная и совсем не рождественская речь. Ввиду болезни императора министр пользовался любым случаем, чтобы донести до правителя и получить ответ хотя бы на часть насущных проблем, возникших перед Империей за последний год. Но такое ему удавалось далеко не всегда.

Князь Кауниц граф фон Ритберг не стал так сильно утруждать монарха. Он лишь с поклоном представил ему тех дипломатов, кто присутствовал на приеме. Канцлер начал, конечно, с русских друзей. Медленно вышел вперед и вывел перед собой супругу князь Голицын. На отменном французском языке он произнес свое поздравление, выразив глубокую уверенность в прочности австро-российского военного союза. Затем его место занял первый секретарь посольства, а курская дворянка подошла к трону совсем близко и присела в реверансе. Она не опустила головы и посмотрела прямо на Иосифа Второго.

Тень прошла по исхудавшему лицу императора. Как будто возвращаясь к чему-то почти изгладившемуся из памяти, монарх бросил на русскую красавицу быстрый взгляд и спросил:

– Как ваше имя, сударыня?

– Лора фон Рейнеке, урожденная баронесса фон Шулленус из Курляндии, ваше величество.

– Голос кажется мне знакомым.

– Конечно, ваше величество. Ведь вы посетили множество достопамятных мест, в том числе – Крымский полуостров.

– Да, я побывал в Крыму, – кивнул ей с улыбкой Иосиф Второй.

Однако этот разговор уж выходил за рамки придворного этикета, особенно – на торжественном приеме по случаю Рождества Христова. На красной дорожке в нетерпении топтались маркиз де Ноайль с супругой и его первый секретарь Бартельми. Якоб-Георг сделал решительный шаг вперед и подал руку Лоре фон Рейнеке. Еще раз присев в реверансе перед австрийским императором, Аржанова попятилась назад и отступила, ведомая надворным советником, в толпу придворных. Там все рассматривали Анастасию с крайней степенью заинтересованности. Она попросила Якоба-Георга отвести ее к окну и заслонить спиной от назойливых взглядов.

– Думаете, он вспомнил? – спросила Флора, нервно обмахиваясь веером.

– Несомненно, – ответил «Немец».

– Значит, первый шаг удался.

– Поздравляю.

– Спасибо. Но подождем продолжения.

Оно наступило очень быстро и совсем не с той стороны, с которой они оба ожидали. Раздвигая толпу толстым животом в белом камзоле с голубой лентой ордена Святого Андрея Первозванного, к ним приблизился князь Голицын. За ним поспешала княгиня Екатерина Дмитриевна, и выражение ее лица не сулило ничего приятного Аржановой.

– Как вы посмели, голубушка, вести себя на приеме в императорском дворце столь нагло и беззастенчиво! – пропыхтела Голицына.

– В чем дело, ваше сиятельство?

– Вы же не спускали с него глаз!

– С кого, ваше сиятельство?

– С австрийского монарха!

– Неужели, ваше сиятельство?

– Да! Но это вам не деревенская вечеринка, где девицы напропалую кокетничают с парнями!

– А я думала, все наоборот, – спокойно сказала Анастасия. – Как раз деревенская вечеринка.

– Ты слышал, Дмитрий Михайлович, ее дерзкий ответ? – княгиня, не в силах сдержать возмущение, подхватила своего благоверного под руку. – Но мы быстро найдем на вас управу, дорогуша… Ваш муж получит не только выговор по службе, но и вычет из жалованья!

– Надеюсь, ваше превосходительство, что именно вы пока являетесь начальствующим лицом в данном заграничном учреждении Российской империи, но отнюдь не ваша жена! – Аржанова резко повернулась к князю Голицыну. – Вы получили соответствующие инструкции от генерал-фельдмаршала Главнокомандующего Южной армией светлейшего князя Потемкина-Таврического, не так ли? Или я должна напоминать вам о них ежедневно?

– Нет, – твердо ответил действительный тайный советник.

– Извольте же их исполнять и не мешать ни мне, ни моему супругу!

Княгиня Голицына осталась стоять у окна с полуоткрытым ртом. Князь Голицын слегка поклонился Анастасии и тоже не произнес ни слова. Якобу-Геогру больше всего понравилось окончание этой энергичной речи: «ни моему супругу!» Совсем нечасто Флора именовала его таким образом прилюдно. Она как будто нарочно избегала определений, не хотела сама привыкать к подобному слову и приучать его, хитроумного Рейнеке-лиса.

Ни один прием в Хофбурге не обходился без выступления придворного оркестра, действительно великолепного. Программу обычно составлял сам император. Он был очень музыкален, отлично играл на клавикордах. Иосиф Второй любил произведения нескольких композиторов: Флориана-Леопольда Гассмана, Кристофа-Виллибальда фон Глюка и Джованни Боккерени. Но сегодня, отдавая дань модным увлечениям света, он включил в программу и другие номера – две арии из оперы Моцарта «Свадьба Фигаро».

Потому после представления правителю Придунайской монархии гости перешли в зал Симфоний и расселись на креслах, обтянутых красным бархатом. Оркестранты, одетые в одинаковые серо-голубые кафтаны, находились прямо перед ними, на небольшом возвышении. В свете люстр посверкивали медные трубы, благородной желтизной отливали деревянные тела скрипок и виолончелей. Первый придворный капельмейстер Антонио Сальери вышел к публике, раскланялся и вопросительно посмотрел на ложу императора. Тот дал знак, и концерт длительностью в пятьдесят минут начался.

Якоб-Георг не без опаски наблюдал за Аржановой, ибо симфоническая музыка действовала на нее усыпляюще. К счастью, инструментальные номера чередовались с вокальными. Ария Керубино из первого акта «Свадьбы Фигаро», с блеском исполненная молодой солисткой венской итальянской комической оперы Франческой Ригини, даже вызвала у курской дворянки улыбку.

Вообще, надворного советника не оставляло ощущение, будто Флора чего-то ожидает, и потому она так сосредоточена и напряжена. Он верил в особую интуицию, которая постепенно развивается у любого талантливого разведчика и помогает ему правильно действовать в самых неожиданных ситуациях.

Но чем, по ее мнению, должен закончиться этот обычный, проведенный по всем канонам придворной жизни праздничный раут в Хофбурге?..

Угощение было предложено гостям после концерта. Они перешли в банкетный зал, где заняли места за большими овальными столами с карточками, на которых указывались их имена. Австрийский император, уже заметно уставший, обходил столы один за другим с бокалом шампанского в руке и говорил здравицы в несколько слов. За их столом, где было много жен дипломатов, Иосиф Второй с улыбкой заметил:

– Господа, уверен, что женщины приносят нам мир. За прекрасных дам!

Взгляд императора на мгновение обратился к Флоре, но только – на мгновение. Чокнувшись со стоявшим близко к нему послом Франции маркизом де Ноайлем и дружески кивнув князю Голицыну, он пошел дальше. Гости, выпив вина, приступили к закускам. Тут среди официантов, снующих с блюдами и бутылками, появился скороход, или императорский курьер, в дымчатой курточке с серебряной отделкой. Он мгновенно вложил в руку Аржановой малюсенький конвертик с короной в углу и исчез, словно бы растворился в воздухе, точно его никогда здесь и не было.

Кто мог увидеть это?

Маркиз со своим первым секретарем Бартельми деловито обсуждали этикетку на бутылке вина, поданной официантом. Князь Голицын с аппетитом поедал салат из спаржи с трюфелями. Княжна Голицына рассказывала маркизе де Ноайль о болезни своей комнатной собачки. Граф Подевильс случайно пролил на обшлаг кафтана соус «бешамель» из изящной фарфоровой соусницы и теперь в огорчении рассматривал это пятно. Лишь Якоби, первый секретарь прусского посольства, известный проныра и шпион, сладко улыбнулся курской дворянке. Он как будто прочел сквозь плотную бумагу слова, написанные крохотными буквами на крохотном листочке: