Текст книги "Тайный агент Её Величества. Книги 1-5. Компиляция (СИ)"

Автор книги: Алла Бегунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 105 страниц)

На пороге отцовского дома путешественников из России с такой же самонадеянностью и гордостью приветствовал шестнадцатилетний Бекир. Его мысли, правда, двигались в несколько ином направлении: караимы – недоумки, бешлеи из крепостной стражи – трусы, русские – слишком много о себе воображают. Если бы люди из рода Яшлав не перебили у Кучук-Капу мятежников, руководимых стамбульским турком, то один Аллах знает, какой день настал бы сегодня в родовом владении его семьи. Возможно, уже последний, черный и кровавый.

Аржановой пришлось довольно долго беседовать с Бекиром, поскольку в комнате Али-Мехмет-мурзы находился Сергей Гончаров. Он проводил сеанс лечения. Наконец, белый маг вышел оттуда, поправляя закинутую за плечо котомку с ритуальными принадлежностями. Лицо его было печально и устало. Но Анастасии божий странник сказал, что состояние мурахаса опасений пока не вызывает и она может откровенно говорить с ним о мерах, необходимых для защиты крепости от бунтовщиков.

В самых общих чертах Аржанова обрисовала татарскому вельможе план засады и место, отведенное в нем для его родственников, спросила, сколькими действующими единицами огнестрельного оружия они в данный момент располагают. Али-Мехмет-мурза сообщил о четырех ружьях и трех пистолетах, в том числе один подарочный, до сих пор не опробованный. Крымчанин распорядился немедленно его принести и лично продемонстрировал курской дворянке.

Пистолет, изготовленный в Турции, и впрямь отличался изысканным оформлением. Анастасия внимательно осмотрела кремнево-ударный замок с резьбой и чернением, ствол, богато инкрустированный, медную затравочную полку. Следов пороха не обнаружилось нигде. Тут мурахас неожиданно предложил: пусть русские возьмут его для пристрелки.

Некоторым образом Али-Мехмет-мурза предвосхитил ее просьбу. Анастасия хотела взять у него хотя бы два-три ружья для своего отряда. Крымские татары, как она успела заметить, не очень-то уверенно владели «огненным боем». Больше им по нраву приходились кинжалы, сабли, копья. Может быть, по команде они и выстрелят, но куда уйдут эти пули? Согласно же ее диспозиции, каждая из них будет в «ОГНЕННОЙ СТЕНЕ» поистине на вес золота. Первый залп из фузей, карабинов и штуцеров с расстояния в тридцать метров должен дать не менее двенадцати точных попаданий. Второй залп из пистолетов с расстояния в двадцать метров – не менее девяти.

По счастию, ханский дипломат, знакомый с европейским этикетом, отнесся к просьбе красавицы благосклонно. Вообще, после сеансов белого мага в нем просыпался невероятный интерес к жизни. Хотя сейчас Аржанова пребывала перед ним в скромном татарском наряде, мурахас невольно вспоминал их первую встречу на дипломатическом обеде у князя Потемкина. Ее изумрудное платье с глубоким декольте и корсажем, приподнимающим груди, выигрышно подчеркивало прелестные формы. Любвеобильное сердце Али-Мехмет-мурзы навек запечатлело русскую путешественницу именно в том чудесном виде.

Бекир чуть не взбесился, когда узнал, что отец решил передать русским почти половину их огнестрельного арсенала: два ружья и один пистолет. Поначалу он возражал, говоря, что отряд госпожи Аржановой и князя Мещерского снабжен стволами достаточно. Однако Али-Мехмет-мурза, сверкнув глазами, поднялся с места и грозным, властным голосом, которого младший сын давно от него не слышал, произнес: «Я так сказал!» Ружья тотчас принесли. Николай, вызванный в комнату, тщательно обследовал оружие и признал его техническое состояние удовлетворительным.

И снова обрадовалась Анастасия своей удаче. Сегодня те, у кого она просила помощи, охотно шли ей навстречу…

Авраама Вирковича она увидела сидящим в беседке во дворе его усадьбы. На свежем воздухе он проводил урок чтения и письма с четырьмя внуками. Мальчики восьми-девяти лет писали мелом на черных досках под диктовку старца какие-то древнееврейские изречения. Философу и историку пришлось отвлечься от этого занятия. Он отпустил учеников на полдник. Они, обрадовавшись, убежали. Анастасия заняла место одного из них на подушке перед шестигранным низким столиком.

После обмена приветствиями, Виркович приступил к традиционной восточной беседе:

– Все ли хорошо в доме вашем?

– Спасибо, все хорошо.

– В добром ли здравии вы и ваши люди?

– Да. Слава богу, мы живы и здоровы.

– Довольны ли вы нашим гостеприимством?

– Очень довольна.

– Куда теперь лежит ваш путь?

– Пока я намерена остаться в Чуфут-кале.

Здесь ритуальная беседа дала сбой. Караимский мудрец не ожидал подобного ответа, насупился и надолго замолчал. По-видимому, он надеялся, что Аржанова поймет намек и сообщит о скором отъезде. Анастасия разглядывала узор, выложенный разноцветными деревянными планками на крышке стола и тоже не произносила ни слова. Женщина в темном платье и платке, закрывающем лоб, щеки и шею, подала им кофе. Она бросила на Аржанову мимолетный взгляд и усмехнулась. По ее мнению, пришельцы с далекого Севера вели себя совершенно неприлично: разве может женщина одна находиться в гостях у мужчины?

– Наш город жил тихой и спокойной жизнью, – наконец заговорил старец, нервно поглаживая свою великолепную волнистую бороду. – А следом за вами сюда пришла война.

– Неужели кто-то из караимов пострадал? – Аржанова пригубила чашку кофе.

– Такого нет.

– Ну вот видите.

– Однако ваши опасные действия продолжаются. Вы запретили открывать ворота, собираете какой-то отряд, проверяете усадьбы…

– Ожидается еще одно нападение.

– Я помог вам вчера. Но сегодня категорически протестую!

– Отлично, достопочтенный Авраам-эфенди, – невозмутимо ответила ему Анастасия. – Новый штурм крепости готовит Казы-Гирей, двоюродный брат хана и главарь здешних бунтовщиков. Пожалуйста, мы откроем вам ворота. Езжайте к нему в Бахчисарай, расскажите о вашем протесте. Может быть, это остановит его…

– Я осуждаю братоубийственную бойню! – с пафосом произнес Виркович.

– Не мы ее начали.

– Это неважно. Кровопролитие падет тягчайшим грехом на всех, – караим наставительно поднял палец вверх и грозно повторил: – Да-да, на всех!

– Что ж, я отвечу за него перед Богом.

– И вам не страшно?

– Нет. Если я остановлю фанатиков и террористов, готовых уничтожать ни в чем неповинных людей, то Бог простит меня…

Не сразу нашелся почтенный старец, что сказать на слова русской путешественницы и долго смотрел на нее из-под насупленных бровей.

Очень редко соплеменники – и уж тем более – женщины – осмеливались спорить с ним. Всех обезоруживал философ потоком своего красноречия. Караимы по простоте душевной его побаивались, хотя и уважали: за ученость, за преклонный возраст, за богатство и положение в обществе. Они могли не соглашаться с собирателем древних рукописей и даже ругать его за глаза, но открыто ему не перечили, предпочитая сопротивляться его инициативам – порой совершенно фантастическим – пассивно, без публичного обсуждения и резких поступков.

Философ обитал в книжном, выдуманном мире с отвлеченными понятиями о добре и зле, а также – о неизмеримой ценности каждой человеческой жизни. Их Виркович почерпнул в религиозных манускриптах прошедших столетий. Его представления о крымско-татарских реалиях сейчас пришли в ужасающее противоречие с этими изысканиями стародавних учителей нравственности и морали.

Авраам-эфенди понимал, что в чем-то русская права. Одно дело – рассуждать о всеобщем благе народа с просвещенным правителем стабильно развивающегося государства. Другое дело – взывать к милости мятежников, силою захвативших власть. Неизвестно, что придет в голову тому же Казы-Гирею, который прекрасно осведомлен, что караимы всегда поддерживали его венценосного родственника, он брал у караимских коммерсантов большие суммы в долг.

Книги, неизменные друзья Вирковича, снова выручили его в трудный момент.

Он схватился за фолиант, который лежал перед ним на столе и откуда он прежде диктовал поучения внукам. Лихорадочно перелистав страницы в толстом томе, он подобрал подходящую цитату и, торжественно прочитав ей выдержку, делая акцент на некоторых словах, попросил Аржанову вдуматься в смысл вековой мудрости его предков. Молодая женщина согласилась. Потом они поговорили о законе единства и борьбы противоположностей, коего необычную трактовку данная цитата и содержала.

Но слишком мало времени оставалось у Анастасии для бесед на сугубо научные темы. Прощаясь, она посоветовала седобородому старцу отнестись к предстоящим событиям философски. Во-первых, услышав выстрелы, на улицу самому не выходить и удерживать от того же своих внуков, детей, жен и наложниц, во-вторых, разъяснить ситуацию соседям, уверив их в громадном превосходстве защитников крепости над их противниками. В-третьих, во время боевых действий ни в коем случае ворот не открывать, кто бы сюда к нему ни просился…

А все-таки настроение караим ей здорово испортил. От тех простых вещей, что обязательно сыграют важную роль в жесткой схватке, пытался он увести Анастасию в эмпиреи, далекие от бытия людей, навязать мысли, волю к победе ослабляющие. Зачем? Неужто из одного желания быть не таким, как все?…

Надвинув феску низко на лоб и завернувшись в кисейную накидку «маграма» так, чтобы лица ее не было видно, Анастасия скорым шагом шла от усадьбы Вирковича к Большим воротам крепости. Она старалась держаться поближе к стенам домов и заборам, уступать дорогу мужчинам, прятать от них глаза, отворачиваться, горбиться и вообще – походить на мусульманку: существо бесправное, забитое навсегда испуганное.

Про себя Аржанова считала шаги для лучшего определения расстояний и запоминала разные приметы: камень почему-то выступаюший из кладки, калитку, выкрашенную в красный цвет, кустик бурьяна, сумевший пробиться сквозь черепицу на верхушке забора. Они явятся ориентирами при изображении плана на бумаге, помогут бойцам отряда прицеливаться более точно, выполнять диспозицию боя поэтапно, как то и задумано.

Скоро Восточная, или Большая оборонительная стена – Биюк-Исар – выросла перед курской дворянкой серовато-белой громадой. Аржанова остановилась и оглядела ее. Биюк-Исар она хотела отвести роль главного огневого рубежа. Стену эту построили из необработанного камня на известковом растворе в первой половине XVI века. Фортификационное сооружение состояло из трех башен и трех куртин. В самой массивной, прямоугольной башне размером 5×6,5 метра и высотой 9,3 метра располагались Большие ворота – Биюк-Капу. Башня разделяла центральную и южную куртины. Бойницы для огнестрельного оружия, – правда, только ручного – находились как возле Биюк-Капу, так и дальше – в крепостной стене на северной и южной куртинах.

У башни с закрытыми воротами несли охрану воины крепостной стражи. Их подкрепляли два кирасира в восточных кафтанах. Несмотря на все уловки госпожи Аржановой, они ее сразу узнали, встали по стойке «смирно» и отсалютовали ей, взяв карабины «на караул». Сперва татары очень удивились такому их поведению. Но Анастасия заговорила с земляками на родном языке, и они решили не отставать от дисциплинированных русских и тоже изобразили нечто вроде салюта своими копьями.

В сопровождении солдат курская дворянка обследовала башню и прилегающиие к ней стены центральной и южной куртин. Толщина их ей не понравилась: всего-то один метр, чего для засадной группы явно недостаточно. Затем они взобрались на надвратную башню. Крыша ее была слегка покатой, огороженной парапетом в половину человеческого роста. Здесь свободно бы разместились пять стрелков, которые, положив ружья на парапет стволами внутрь крепости, спрятались бы, встав на колени.

Осмотр показал, что первоначальный их с Мещерским замысел нуждается в значительной корректировке. Восточная оборонительная стена, хотя и выглядела внушительно, являлась, скорее, сооружением декоративным, а не настоящим фортификационным. Потому служить позицией для нанесения главного удара она не могла.

Приставив ладонь ко лбу козырьком и загораживаясь от ярких лучей солнца, Аржанова продолжала стоять у парапета надвратной башни и с ее высоты разглядывать «Новый город» и вторую оборонительную стену Чуфут-кале, называемую Средней, или по-тюркско-татарски «Орта-Исар». Окруженная одно– и двухэтажными домами, она как-то сразу в глаза не бросалась и воспринималась, особенно с земли, только элементом городской застройки.

Теперь же Анастасия увидела ее мощь и оценила оригинальный план строителей, работавших, видимо, в VI–VII столетиях. Они соорудили для «Старого города» надежное прикрытие. Орта-Исар составляли две куртины по 60 метров каждая. Северная куртина пролегала по ровному месту, южная – по склону. На стыке куртин находились ворота. С севера их защищал выступ стены шириной в 3,6 метра. У края северной куртины, почти над скалой, в стене имелась потайная калитка для вылазок в тыл противника, штурмующего ворота.

Над Средней оборонительной стеной строители потрудились основательно. Толщина ее достигала 4,5–5 метров, высота – 7–8 метров. Ее образовывали два панциря, сложенных из плит здешнего отшлифованного мелового известняка. Пространство между панцирями заполнили бутом, скрепленным раствором извести. Но этого мастерам показалось мало. На фланге перед северной куртиной они еще вырубили в скале рвы, достаточно большие и глубокие.

Рвы Аржанову не заинтересовали.

Она уже представляла себе, как медленно открываются Больше ворота и конный отряд черкесов с перестуком копыт, особенно явственным в полной тишине, движется по главной улице – «дороге тысячелетия» – к неплотно притворенным Средним воротам. Большая часть засадной группы находится именно в этом районе. Люди смогут удобно расположиться на вершине стены, прямоугольным выступом выходящей к воротам, и на вершине стены к югу от них. Толщина укреплений такое допускает. Огонь будет кинжальным: пять выстрелов из карабинов в спину неприятеля с надвратной башни Биюк-Капу, шесть выстрелов в правый его фланг с выступа, шесть – в левый фланг с южной куртины…

Вернувшись в усадьбу Аджи-аги Бобовича, Анастасия нашла там любезную ее сердцу картину мирно живущего военного лагеря.

Глафира в походе исполняла обязанности экономки, заведовала бельем и продуктами. Местных прачек наняли еще вчера, и с утра они стирали. Сейчас горничная доставала из глубокого овального жестяного корыта хорошо отжатые рубахи, подштанники, косынки, платки, наволочки, простыни, скатерти. С помощью Досифея она развешивала их на веревках, крест-на-крест натянутых над двором. Горный ветер подхватывал белые полотнища, яростно трепал их и высушивал с быстротой, весьма непривычной для русских.

Николай, капрал Ермилов и еще три кирасира занимались проверкой оружия. Это была очень ответственная работа. На досках, положенных на каменные плиты во дворе у забора и накрытых мешковиной, они разложили в ряд фузеи, карабины, штуцера, пистолеты, чистили их, смазывали, проверяли действие замков. Для надежности решили поменять там все кремни в курках. Зажав новый, острый камешек между губками курка, Николай взводил его, как бы прицеливался в небо и «стрелял» без пороха. Кремень сильно щелкал по огниву, искры летели в стороны.

– От це добре! – говорил сержант Чернозуб и ласково улыбался сыну горничной.

Сержант лежал на животе в беседке, подставляя голую спину с еле зарубцевавшимися ранами крымскому солнцу, лучи которого пробивались сквозь сплетенную из ореховых прутьев крышу беседки. Слева от него сидел на подушке, скрестив ноги, Сергей Гончаров и покуривал свою короткую трубочку. Вообще-то они с Чернозубом играли в шашки. Но могучий украинец часто отвлекался от игры, потому, что подготовка оружия к операции «ОГНЕННАЯ СТЕНА» волновала его гораздо больше, чем своевременное прохождение в «дамки».

Секунд-ротмистр князь Мещерский изредка тоже поглядывал на солдат, но сверху, с веранды второго этажа. Там, выпущенный из клетки, важно прогуливался Апельсин. Молодой офицер забавлялся игрой с оранжевой птицей. Он бросал кусочки лепешки, вымоченные в молоке, на деревянный пол веранды, дергал за длинный ремешок, привязанный к серой перепончатой лапке, и громко звал птицу по имени. Апельсин, подобрав еду, отвечал ему коротким и резким: «Кра-онк!»

Дервиш Энвер вышел во двор с ковриком «намаз-лык», свернутым в трубку и засунутым под мышку. Приближалось время предвечерней молитвы. Длина теней предметов стремилась сравняться с их высотой. Турок расстелил коврик, совершил омовение лица, рук и ног, встал на колени на коврик, повернувшись лицом на юг. Предвечерняя молитва состояла из четырех «ракаатов». К ним богобоязненный мусульманин намеревался присоединить просьбу к Аллаху об успехе нового дела, затеянного прекрасной русской госпожой.

Из дверей кухонного домика в углу двора, открытых настежь, исходил превосходный запах вареной молодой баранины и постепенно распространялся по домовладению. Двое слуг караимского купца готовили для постояльцев ужин. В одном котле над очагом кипели в густом бульоне две тушки барашков, разделенные на части и облепленные листочками петрушки и укропа. Во втором котле варилась белая фасоль с мелко нарезанной морковью. Запах еды усиливался и отвлекал Энвера от общения с Богом, Чернозуба и Гончарова – от игры в шашки, кирасир – от чистки оружия, адъютанта светлейшего князя – от дрессировки оранжевой птицы.

Наконец, торжественная минута настала.

Караимы вынесли котел из кухни во двор к развернутому там достархану и переложили дымящееся мясо на большое медное блюдо. Князь Мещерский быстро спустился с веранды, взял нож и начал делить его на порции. Все члены экспедиции секретной канцелярии Ее Величества, держа миски в руках, неотрывно наблюдали за этим процессом.

Тут в воротах усадьбы и появился Эзра Мичри. Его сопровождали два подростка лет двенадцати, низкорослые, худые, похожие друг на друга, как две капли воды. Одежда их богатством и разнообразием не отличалась: полотняные широкие рубахи и штаны, туфли из воловьей кожи на босу ногу, ермолки на выбритых до синевы головах. Но с первого взгляда на их озорные и живые лица, на шустрые движения становилось ясно, что это – местные хулиганы.

Братья-близнецы Минаш и Очан были детьми известного в «Новом городе» мастера-камнереза Иехуди Казаса. Ремесло его требовало немалой физической силы. Потому Казас пока не приставил младших сыновей к семейному занятию, хотя по караимским традициям им следовало уже год-два учиться какой-либо полезной профессии. Иногда они помогали отцу в мастерской, но больше болтались по улицам, лазали по укреплениям Чуфут-кале и ее пещерам, верховодили ватагой мальчишек, пользуясь превосходством в возрасте, и регулярно дрались с бандой таких же подростков из «Старого города».

Естественно, близнецы знали горную цитадель, точно свои пять пальцев. Особенно хорошо им были знакомы дома, покинутые владельцами. Из двухсот усадеб иудейской крепости в настоящий момент подобных насчитывалось девятнадцать. Некоторые, давно утратившие окна, двери, крыши, постепенно разрушались. Другие стояли заколоченными, ожидая покупателей. Третьи время от времени посещали хозяева, переселившиеся с горы в ближайшие к ней долины Марьям-дере и Ашлама-дере.

Старший приказчик Аджи-аги Бобовича указал Аржановой на подростков и сообщил, что благодаря их помощи он нашел все подземные ходы – а именно три – ведущие из усадеб в долины. Если будет угодно русской путешественнице, то они сейчас покажут их, дабы определить, какой можно использовать самим, какой – забить камнями, какой – сторожить от внешнего проникновения. Доклад у него получился коротким, но дельным.

Анастасия молчала, с улыбкой рассматривая юных пришельцев. Достархан, уставленный блюдами с вкусной едой, произвел на них впечатление. Однако оружие, разложенное на досках у забора, затмевало абсолютно все. Близнецы не могли оторвать глаз от металлических стволов, тускло поблескивающих на солнце, от прикладов ружей и рукоятей пистолетов из орехового дерева, темно-коричневых, отполированных, украшенных кое-где искусной резьбой.

– Эзра, вы сделали невозможное! – искренне похвалила она караима. – Слава богу, час битвы пока не пришел. Разделите с нами трапезу, и мы обсудим результаты ваших изысканий.

– Слушаю и повинуюсь, госпожа.

– Между прочим, ваши соплеменники отлично готовят.

– Они старались, госпожа.

Братья, услышав их разговор, перевели взгляды на Аржанову и снова погрузились в безмолвное созерцание. Белая женщина с открытым лицом, совсем не похожая на здешних жительниц, одетая тем не менее как богатая татарка, свободно изъясняющаяся на этом языке, но с каким-то странным, «окающим» выговором…

– Дети, садитесь, – она указали маленьким караимам на подушки возле Чернозуба.

– Ласкаво просимо, – кивнул великан.

Очан и Минаш переглянулись. Никогда они не видели столь огромных людей. Фигура кирасира внушала им страх, однако улыбался он очень добродушно. Расправив рукой усы, сержант поднатужился и вспомнил нужное чужеземное слово:

– Лютфен!

– Сагъ олунъыз[115]115
  – Пожалуйста!
  – Спасибо… (тюрк.-татар.)


[Закрыть], – в один голос вежливо отозвались близнецы и, забыв о прежней растерянности, сели на подушки поближе к миске с бараньим боком и гарниром – красным маринованным перцем…

Нет нужды говорить, что русские постарались расположить к себе обоих сорванцов. Они на славу угостили их, показали свое огнестрельное оружие, объяснили, как оно действует, расспросили ребят об их семье и их занятиях. Анастасия под конец вручила каждому по турецкому флори и предложила поступить к ней на службу. Золотые монеты, которые до того мальчики и в руках-то не держали, сыграли магическую роль. Очан и Минаш тут же горячо поклялись исполнять ее поручения.

Перво-наперво близнецы вместе с Эзрой Мичри привели Аржанову и Мещерского в маленькую заброшенную усадьбу на самом краю Бурунчакской улицы, у северного фланга Орта-Исар. По предположению Мичри, дезертир воспользовался подземным ходом, расположенным здесь. Калитка с проломленной доской открывалась легко, одноэтажный дом носил приметы давнего запустения, дверь в сарае и вовсе отсутствовала. Под сараем находилась небольшая хозяйственная пещера, в стене ее, за разваленной горой пустых корзин, – лаз, ведущий в долину Ашлама-дере.

Следы на пыльном полу были свежими и принадлежали одному человеку. Он, видимо, спешил, потому даже не потрудился вновь собрать корзины и замаскировать подземный ход. Осветив факелами черный провал высотой в половину человеческого роста, русские спустились по нему почти до конца и на остром каменном выступе обнаружили малюсенький обрывок ткани с синими полосками – полотно домашней татарской выработки, называемое «атма», из которого делали пояса для рядовых чинов ханского войска.

Никаких сомнений не осталось.

Эзра Мичри, войдя во вкус военных приготовлений, советовал немедленно завалить подземный ход камнями. Аржанова не согласилась. У нее имелся другой план. Курская дворянка почему-то не сомневалась, что лазутчики Казы-Гирея постараются проникнуть в цитадель именно этим путем. Следовательно, передвижение их по нему надо облегчить, а в пещере посадить группу захвата. Пожалуй, с данной задачей хорошо справятся родственники Али-Мехмет-мурзы, любители кулачного боя, вооруженные к тому же отменными булатными кинжалами. Единственная ее просьба к ним – не убивать врагов всех и сразу.

Следующим поручением для Очана и Минаша стал незаметный выход из Чуфут-кале в долину. Русской путешественнице хотелось точно знать, что происходит сейчас в ущелье Марьям-дере, в Салачике, в Бахчисарае, в ханском дворце. Подростки выбрались наружу через подземный ход в усадьбе Бобовича, так как он находился гораздо ближе к дороге, чем остальные три. Спустя несколько часов близнецы благополучно вернулись. Они доставили Аржановой и Мещерскому массу ценных сведений о противнике.

Дальнейшие события показали, что в лице сыновей камнереза Иехуди Казаса защитники крепости действительно приобрели настоящих разведчиков, замечательно ориентирующихся на местности, смелых и ловких. Они воспринимали боевые поручения как веселую необычную игру. Братья носились по горному плато стремглав, с восторгом наблюдая за всеми участниками ожесточенного, яростного столкновения.

Аржанова немного ошиблась. На один день позже ее расчетов серо-желтые слоистые скалы атаковали кавказские наемники Бахадыр-Гирея…

В тихий час перед восходом солнца Глафира, разбуженная возней Апельсина, вышла на веранду. Оранжевая птица била крыльями по прутьям клетки. Горничная решила выпустить ее. Селезень огари взлетел на перила у края стены, прямо над скалой, и вытянул шею вниз. Поворачивая голову вправо и влево, Апельсин чутко прислушивался. Верная служанка тоже склонилась над обрывом.

Утренний туман поднимался по зеленым склонам. Он напоминал сказочное существо, растущее на глазах, клубящееся, протягивающее щупальца вдоль отрогов гор. Но чем ближе к вершине он поднимался, тем прозрачнее становился. Уже обнажились заросли бересклета, отяжелевшие от росы, белая земля тропинки, пробитой среди луговых трав, одинокий силуэт дерева с раскидистой кроной.

Вдруг среди волшебной тишины предгорья наподобие выстрела хрустнул камень под ногой быстро идущего человека. Шесть темных фигур в пелене тумана похожих на расплывчатые тени, прячась под его покровом, спешили преодолеть крутой откос. Глафира перекрестилась. Апельсин широко расправил оранжевые крылья, захлопал ими и испустил пронзительный крик:

– Кра-онк! Кра-онк! Кра-онк!

Удивительно, но его услышали в крепости все. Час «ИКС» настал.

Люди из рода Яшлав, вторые сутки дежурившие в пещере заброшенной усадьбы на Бурунчакской улице, схватились за кинжалы. Воины крепостной стражи, обходившие дозором улицы «Нового» и «Старого города», побежали к своим позициям у Орта-Капу. Кирасиры Новотроицкого полка, в одежде спавшие на втором этаже караимского дома, подняли лежавшие рядом с их матрасами на полу карабины и пистолеты.

Не прошло и получаса, как защитники цитадели заняли места согласно диспозиции. Они поднялись на надвратную башню Биюк-Капу, на вершину Средней оборонительной стены, залегли за створками Орта-Капу, для обмана неприятеля чуть приоткрытыми.

Раньше других нападающих встретили родственники Али-Мехмет-мурзы.

Бекир, командовавший засадой в пещере, проявил чудеса военной смекалки. Шесть лазутчиков, одетых в форменные бешлейские кафтаны, попали к нему в руки. Ошеломленные атакой, о которой их никто не предупредил, они здорово растерялись, сопротивляться не смогли и сразу рассказали все, что знали.

Аржанова таким образом получила почти полный план операции, задуманной мятежниками. Определенная логика в ней была. Например, лазутчикам предписывалось следующее: а) склонить на свою сторону крепостных стражников, вручив им полугодовое жалованье, рядовым – по триста акче, офицеру – пятьсот; б) нейтрализовать с помощью подкупленных бешлеев людей из рода Яшлав и русских шпионов, заперев их в домах; в) дать условный сигнал Казы-Гирею, спалив стог сена на территории разрушенной мечети; г) открыть Большие ворота для конного отряда черкесов.

Князь Мещерский нашел этот план вполне профессиональным. Отправляясь к надвратной башне Биюк-Капу, он сказал курской дворянке, что резидент турецкой разведки в Крыму умнеет прямо на глазах. Ему даже будет интересно поговорить с Казы-Гиреем, если тот по своей самонадеянности и неосторожности вздумает заявиться в Чуфут-кале сейчас, вместе с отрядом наемников.

Байрактар Мубарек-мурза тоже согласился с этим. В двенадцатом часу дня, исполняя поручение двоюродного брата хана, молодой татарин зажег сено во дворе мечети. Столб серого дыма поднялся над цитаделью, но простоял недолго, так как ветер расшвырял его в разные стороны. Подчиненные, руководимые байрактаром, двинулись к Восточной оборонительной стене, чтобы открыть створки ворот и пропустить в крепость выступивших из Иосафатовой долины всадников в черных черкесках.

Сержант Чернозуб, покряхтывая от боли в раненой спине, вместе с пятью кирасирами устраивался на широкой вершине Средней оборонительной стены, взяв от ворот немного к югу. Солдаты зарядили карабины, положили их на заранее приготовленные распорки, направив стволы в сторону «дороги тысячелетий», заряженные пистолеты – у каждого по два – еще находились у них в кобурах. Сержант суеверно поплевал на пальцы:

– Чую, хлопцы, знатно дило зараз буде. Целься, як у тире…

Николай, прижимаясь щекой к березовому прикладу «Дружка», медленно навел штуцер на камень с нарисованной на его боку жженой пробкой первой буквой арабского алфавита «Алиф». Камень обозначал место, тщательно вчера пристрелянное. От выступа Средней стены, где пребывал Николай, до камня насчитывалось 13 метров и 40 сантиметров. Молодой слуга несколько раз проверил расстояние собственными шагами.

Рамзан Аблоев заметил этот камень, едва за его спиной осталась надвратная башня Биюк-Капу. Храбрые джигиты вошли в «Новый город» на рыси, построившись в колонну по три. Чеченец ехал впереди, красиво подбоченившись. Он скользил уверенным взглядом победителя по стенам домов без окон и глухим заборам. Он думал, что затянувшееся противостояние с неверными подходит к концу, и премия за взятие цитадели ему уже обеспечена.

Аблоев еще раз посмотрел на камень. Совершенно непонятно, почему белый булыжник с черной отметиной очутился один-одинешенек на гладкой и пустынной «дороге тысячелетий», пробитой в скале серо-синеватого цвета. Его надо убрать. Чеченец, придержав лошадь, хотел спрыгнуть на землю и отбросить ногой никому не нужный камень в сторону. Но не успел.

Круглая штуцерная пуля вошла ему в висок справа и несколько отвесно сверху. Конечно, больше Рамзан ничего не видел и не слышал. А ему, сделавшему войну своим ремеслом, стоило бы понаблюдать за огненным шквалом, обрушившимся на его отряд в следующее мгновение. Довольно сложную схему стрельбы кирасиры и слуги Аржановой выполнили безукоризненно, в точном соответствии с заданной им разнарядкой.

Правда, пятеро бандитов уцелели.

Они не получили ни царапины от трех залпов, произведенных один за другим в течение четырех с половиной минут. Им удалось, соскользнув с седел под животы лошадей, спрятаться за телами несчастных коняг от русских пуль, жалящих неотвратимо. Потом черкесов поймали на улице бешлеи байрактара Мубарек-мурзы. И это было все, что осталось от отряда кавказских наемников численностью в тридцать сабель, посланных на штурм Казы-Гиреем.