Текст книги "Мертвая вода (СИ)"
Автор книги: Алиса Локалова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)
Через некоторое время Феликсе пришлось остановить коня. Она неловко сползла с него и направилась к редким зарослям колючих кустов, растущих вперемешку с дикими кипарисами. Она не хотела, чтобы Данатос и Лаэрт видели, как ее тошнит.
Чародейка убеждала себя, что это нормальная реакция организма на магическое усилие и эмоциональное напряжение, но правда в том, что никогда раньше она не испытывала подобных последствий этого зелья. Часто у нее ускорялось сердцебиение, сбивалось дыхание, она покрывалась потом, один раз у нее шла кровь, так же, как и сегодня. Но такой слабости Феликса еще никогда не испытывала. Чародейка начала подозревать, что, сама того не ведая, взломала сильную ментальную защиту, которую неведомый Ребеллион мог наложить на разум Мордреда. Она знала, что далеко на востоке Арделореи, ее родины, в особой школе обучали антимагов – ассасинов, специализировавшихся на противостоянии чародеям. Их учили сложным техникам, позволяющим выйти из-под любого магического контроля, ментального или физического, вроде оглушения чарами. Эффект, который она на себе испытывала, мог быть результатом преодоления одной из таких техник.
Когда она вернулась, посеревшая, как известь, Данатос ничего не сказал, но смотрел на нее с откровенным беспокойством. Лаэрт предложил ей сесть на одну лошадь с ним. Феликса отказалась.
Они ехали между ночными полями, залитыми слабым светом убывающей луны. Рисовые топи перламутрово поблескивали, едва покрытые рябью от слабого ветерка, но Феликса не чувствовала ни малейшего дуновения. Ей казалось, что вокруг ужасно душно. Она знала, что это не так.
Девушка рискнула положить себе под язык безоар, чтобы вытянуть возможный яд или токсины, в которые могло обратиться зелье. Спустя мгновение она перестала что-либо видеть и потеряла сознание.
* * *
Мордред очнулся в беседке в саду, весь мокрый. Ему снился кошмар…
«Лорд Пигсвелл, – раздалось у него в голове. Мордред застонал. Это был не сон. – Вы ослушались меня. Было непросто связаться с вами».
Барон ненавидел этот голос. И зеркала. Рядом с любой зеркальной поверхностью с ним мог связаться Ребеллион. В беседке бликовали несколько зеркальных вставок над витражами. Как же Мордред теперь жалел о том, что позволил Элизабет их поставить!
«Вы ходили в сокровищницу, – продолжил голос. – Но без леди Пигсвелл. Кажется, вас уведомляли об условиях…»
Ребеллиону не казалось. Разумеется, Мордред помнил инструкции. Но проклятая ведьма вскрыла его, как фельдшер – свежий труп. Его до сих пор трясло. От мысли, что придется сообщить Ребеллиону об ограблении, отнимался язык.
– Ведьма, – выдавил он, косясь на зеркальный уголок наверху. – Я н-не виноват…
«Разумеется, не виноваты, – терпеливо согласился голос. – Откуда вы могли знать? У вас недостаточно опыта…»
Мордреда прошибло жаром, холодом и снова жаром. Он уже слышал эту интонацию однажды. Тогда ему пришлось сменить начальника стражи.
«Расскажите мне, что случилось, лорд Пигсвелл. И не вздумайте лгать». Мордред рассказал все. Он описал девушку, действие зелья, ощущение паники. Челюсть прыгала так, что он едва мог выговаривать слова.
«Любопытно, лорд Пигсвелл. Что ж, это даже я едва ли мог это предусмотреть. У меня больше нет необходимости в вашей помощи. Прощайте». Мордред упал на колени:
– Прошу вас, Владыка! Я еще могу быть полезен! Я не…
Дыхание перехватило. Зеркало мутно мерцало над головой барона. С каждой расплывчатой вспышкой ледяная лапа сжимала сердце все сильнее. Он никак не мог протолкнуть воздух в легкие.
В окне замка на втором этаже мелькнул свет. Леди Пигсвелл подскочила на кровати и повернулась к зеркалу.
«Не подведи меня, Элизабет», – услышала она высокий холодный голос.
* * *
Феликса очнулась от слабых покачиваний и запаха мокрой шерсти. Когда они ехали, она не видела туч, только легкие облака, но было очевидно, что недавно прошел дождь. Ее волосы намокли, а платье заметно потяжелело. Голова все еще кружилась. Фель с трудом вспоминала то, что происходило накануне. Она слышала голоса и даже различала слова, но не могла сосредоточиться на смысле.
– Сомневаюсь, что в таком состоянии она сможет хоть чем-то помочь Брисигиде, – ворчал первый голос.
– Напрасно, – отрезал второй.
– Ты сможешь оторваться от погони с ней на плече? – продолжал занудствовать первый голос.
– На что ты намекаешь, дружище? – мягко ответил второй. – Предлагаешь бросить волшебницу прямо здесь? Положить под кустом и поехать дальше? Может, еще коня украсть? – в ответ на последнее предложение жеребец Феликсы возмущенно фыркнул.
Первый голос молчал. Феликса уже проваливалась в небытие, когда он все-таки ответил:
– Разумеется, ты прав, мы не можем ее оставить. Но и она права, Брисигида нас живьем сожрет, если узнает о воровстве. О, Триединая, подумать страшно: она сейчас совсем одна, умирает, а я беспокоюсь о том, что она скажет…
– О чем ты? – хмуро спросил оборотень.
Ответа Феликса не услышала. Она провалилась в глубокий, вызванный изнеможением сон.
Глава 2
Правитель
Когда волшебница проснулась, было раннее утро. Неподалеку слышались крики чаек и многочисленные людские голоса. Даже не открывая глаз можно узнать окраину рыбного рынка в порту Бедерана. Феликса лежала на циновке под хлипким навесом. Воняло селедкой и копченым угрем, и она почувствовала тошноту, но уже не такую, как накануне ночью от слабости и выпитого зелья. С учетом головокружения и прилипшего к позвоночнику желудка чародейка поставила себе самый банальный диагноз: голод.
Она огляделась, но не увидела ни хозяина рыбной лавки, ни своих вчерашних спутников. Феликса с трудом села, прислонилась к бревенчатой стене и стала подумывать, не стащить ли кусок угря из источающего сомнительные ароматы открытого ящика. Однако приглядевшись к полкам под прилавком, поняла, что нет необходимости продолжать мучить организм: на небольшом деревянном подносе лежали пара кусков ржаного хлеба – потрясающая редкость для Кузура – и нарезанные тонкими ломтиками солонина и козий сыр. Рядом стояла кружка, от которой шел ароматный пар.
Феликса не задумываясь съела все. Если это обед торговца, ей не составит труда его компенсировать. Но что-то ей подсказывало – еда оставлена для нее. Не стал бы бедеранский торговец брать себе на обед черный хлеб с сыром и запивать его горячим травяным чаем.
Под подносом девушка увидела край тонкого листа для упаковки рыбы и удивилась, как она не заметила его раньше. На нем кто-то угольком нацарапал короткое послание: «Погоня началась под утро. Ты спала, и я тебя спрятал. Хозяин лавки – один из наших немногих друзей. Жду тебя в доках возле самой убогой лодки на свете». Вместо подписи Феликса увидела отпечаток кошачьей лапы. Отпечаток был раза в четыре больше ее ладони.
«Мне бы сейчас еще зеркало, кусок мыла и воды, – подумала она, – и можно считать, что мероприятие окончилось успехом».
Разумеется, никакого мыла и зеркала здесь не нашлось. Посидев еще пару минут с кружкой отвара в руках, Феликса стала внимательно осматривать себя. Одежда, намокшая ночью по ее смутным воспоминаниям, уже высохла. Туфли на ногах отсутствовали, вероятно, слетели, пока Данатос убегал с ней на плече. Волосы почти высохли, но страшно спутались. Феликса принялась разбирать пряди пальцами, но вскоре поняла, что без зачарованного гребня только проредит себе шевелюру. Маленький поясной кошелек обнаружился на месте. Там лежал обычный гребешок, которым Феликса сейчас не рискнула бы воспользоваться, мазь от ушибов и мелких порезов, несколько монет, зачарованное на невидимость кольцо – заряда оставалось секунд на десять, не больше, – и хлопковый платочек, не слишком изящный, но мягкий и практичный.
В углу под дальней частью прилавка чародейка нашла небольшую миску с очень холодной водой – очевидно, в ней вчера торговец держал лед для рыбного прилавка. Феликса поморщившись обмакнула в нее платок и стала осторожно протирать себе шею и лицо. Это немного взбодрило ее, и она наконец нашла в себе силы встать с циновки.
Идущий мимо моряк тут же ее окликнул:
– Эй, рыбка! Почем твоя рыбка? – и дурашливо захохотал.
Феликса хотела было ответить пошловатой остротой про «вялого угря», но из домика, к которому прилегал прилавок, вышел настоящий торговец: невысокий, худой, но поджарый и крепкий, с матерой сединой лесного хищника. Явно не местный. Феликсе понравился его взгляд. Серо-зеленые глаза друга Данатоса смотрели спокойно и холодно, беззлобно, но твердо и уверенно.
– Локоть угря – пять медных. Берешь больше пяти локтей – уступлю по четыре. Селедка поменьше – два медяка за рыбину. Побольше – три медяка, – мужчина помолчал, ожидая, пока дурацкая улыбка сойдет с лица моряка. Моряк продолжал лыбиться и не сводил взгляда с Феликсы. – Чтобы пялиться на девушку, придется отдать кошелек и расправиться со мной, – с этими словами в руках торговца рыбой как по волшебству появился простой, но увесистый дрын.
Моряк плюнул, ругнулся и ушел к ближайшей корчме. Торговец тоже плюнул ему вслед, вполголоса обругал моряка, его мать, бабку и даже отца с прибавкой «если у этого крапивника таковой есть». После чего заметил, что за тупые шутки пора начать вешать, если не на шибенице, то хотя бы на позорном столбе.
Феликса не стала дожидаться реплики в свой адрес:
– Благодарю вас за приют и вмешательство, господин торговец. Могу ли я вас как-то отблагодарить за хлопоты? – тихо сказала она.
– Я не торговец, – хрипло ответил седой мужчина, – и уж точно не господин. Благодарностей мне оставил парнишка, да столько, что я на них могу до цирроза упиться. Я бы на твоем месте поскромнее одевался в портовом городе, дева, – добавил он.
Феликса хмыкнула. «Знакомое лицо», – отметила она. Все-таки вспомнила.
– Отличный совет от «не-торговца». Последую ему при ближайшем случае. Бывай, солдат.
Седой неожиданно лукаво улыбнулся и легко поклонился ей.
– Бывайте, госпожа капитан.
* * *
Феликса пробиралась глухими узкими портовыми улочками к докам. Она задавалась вопросом, сколько еще соотечественников, бежавших от бунтарей из Арделореи, она может здесь встретить?
Солдата она едва узнала. Бедеранский загар и изрядная для его лет седина сильно изменили его. Он не ходил с ней в морской дозор на одном корабле, но держал вахту в порту, настоящий служака, точно на своем месте. Однажды Феликса видела, как он выпорол форменным ремнем пойманного за руку карманника. Он отошел подальше от скоплений народу, так, чтобы никто не услышал всхлипы пацаненка, но Феликса перед рейдом всегда магически обостряла органы чувств, и все равно все слышала. Ей показалось, что мальчик больше плакал от обиды или стыда, чем от боли. Потом солдат долго и жестко выговаривал ему за воровство, пугал рассказами о публичных казнях. Воришка шмыгал носом и клялся всем, что только мог вспомнить, что больше так не будет. Конечно, откуда мальчик мог знать, что в Арделорее не казнят детей младше шестнадцати?
На следующий день вернувшаяся из рейда Феликса снова увидела того воришку – и едва узнала его. Его отмыли и нарядили в фартук булочника и комичный белый колпак, который то и дело грозил сползти ему на нос. Пацан смешно дергал бровями вверх, чтобы поправить его, и звонко кричал на весь порт: «Свежие булочки! С маком, вареньем, повидлом! Пирожки горячие! С рисом и рыбой, с картошкой, с мясом, с яйцом и луком, свежие, только из печи!». Солдат стоял возле оружейного склада и усмехался себе в усы. Рядом размахивал руками и громко хохотал булочник, которому больше не было нужды трудить свои старые ноги, простаивая с товаром в порту.
Феликса улыбнулась воспоминаниям. Она как раз вынырнула из очередного переулка прямо к складам у доков и увидела похожего мальчишку. Но на его прилавке вместо свежих ароматных булочек и пирожков лежали совершенно несъедобные на взгляд Феликсы лепешки, которые в Бедеране ели вместо хлеба. Девушка вздохнула и стала высматривать «самую убогую лодку на свете».
В доках стояло очень много лодок и кораблей, которые Феликса не задумываясь назвала бы убогими. У некоторых был сильный крен. Часть кораблей вообще с натяжкой можно назвать даже ялом; многие демонстрировали латаные-перелатаные паруса. Наконец Феликса поняла, о какой лодке шла речь.
У самого крайнего причала, которым почти никто не пользовался, потому что один из столбов прогнил и часть его уже утопала в воде, была пришвартована лодка. Она завалилась на бок почти до середины борта; парус обтрепался до дыр. Борт, выглядывающий над водой, сильно рассохся. Феликса придирчиво оглядела киль, вписанный в песчаную косу, намытую волнами. Киль покрывали трещины; из самой большой прямо на глазах у Феликсы выполз маленький неуклюжий рак-отшельник.
На полузатопленном причале сидел Данатос с удочкой в руках и беззаботно болтал ногами в воде. Идиллическая картина. Грязь и ругань основной части гавани остались позади, оборотень сидел лицом к дивному пейзажу, где горы на фоне чистого, умытого неба причудливыми фигурами спускались в море. Феликса замерла на несколько мгновений – настолько непривычным в суете последних месяцев жизни оказался открывшийся ей вид.
Улова она не заметила. Феликса поняла, что удочка в руках Данатоса служила не для рыбалки, а для отвода глаз. Она подошла ближе, и захватившее ее очарование развеялось.
На затопленной части причала лежал посиневший и раздувшийся труп. Чародейка узнала форму охранников Пигсвелла, но облачение было неполным. Его меч в ножнах, кинжал и шлем лежали возле перевертыша. Труп больше не кровоточил, но Феликса разглядела чудовищные раны: из правого бока вырвали немалый кусок мяса, судя по всему, вместе с печенью; через горло шли глубокие следы огромных бритвенно-острых когтей.
– Если ты хочешь спросить, съел ли я его печень, спрашивай, – проговорил Данатос, поднимаясь. Он напряженно смотрел на Феликсу, ожидая жестокого вопроса.
Девушка пожала плечами.
– Я знаю, что оборотни не едят людей. Мифы о том, что человеческий ливер прибавляет оборотням-хищникам сил, не просто раздут, а высосан из пальца. А труп ты сюда притащил, чтобы никто не догадался, что его убил именно оборотень. Тебя что, тяготит твоя сущность? Чего-то стыдишься?
Данатос заметно расслабился, но все равно хмурился.
– В детстве я плохо контролировал зверя. Одна из жриц увидела, как я задрал корову и грыз ее ногу. Она визжала, как будто я грыз ее ногу, а не коровью, и просила Триединую уберечь ее от бездушного монстра. Меня, то есть…
– … А потом оказалось, что буренка болела ящуром, и ты спас несчастную от долгой и мучительной смерти, – бросила наугад Феликса. Дани натянуто рассмеялся.
– Нет. Она просто была очень старой, слепой и бесплодной. Наступила в сусличью или кротовую норку и поломала ногу. Очень неудачно, открытый перелом – от нее несло кровью. Я и не удержался.
Чародейка покачала головой.
– Ты совсем как Брисигида. Тяготишься тем, в чем нет твоей прямой вины.
Оборотень кивнул и виновато развел руками. Феликса хмыкнула.
– Пойдем к твоей сестре. Боюсь, ее время истекает, а мне надо подготовиться и открыть тот сундук.
– Я как раз хотел с тобой об этом поговорить, – осторожно начал Данатос. Чародейка нахмурилась. Дани вздохнул и продолжил. – Когда за нами погнались, у тебя из носа снова пошла кровь. Я попросил Лаэрта спрятать тебя в зарослях на время, пока я отвлекаю стражников. Когда я вернулся, он сидел с очень растерянным видом. Сказал, что пытался стереть кровь у тебя с лица, чтобы она не потекла дальше и не испачкала одежду, как вдруг ты поднялась и схватила его за руку. Он жутко перепугался, потому что глаза у тебя были будто залитые зеленым огнем, и ты не своим голосом пророчествовала.
– Что я сказала? – неестественно ровным голосом спросила Феликса.
– Знаешь, я всегда поражался памяти Лаэрта… Он запомнил твои слова дословно. Последняя Надежда, Дочь Меча и Магии, войдет в мир мертвых и будет внимать гласу живых. Не будет ей вкуса от пищи, ни отдыха от сна, ни радости наследия до конца эпохи, пока Тьма не сойдется со Светом под началом Странницы, пришедшей из мира без сердца, – подтвердил ее опасения Данатос. – А потом ты утерла ладонью кровь с лица и приложила ее к сундуку, к тому месту, где должен быть замок.
– И он открылся, – поняла Феликса.
– Открылся, – подтвердил оборотень. – Внутри он весь зарос лозой и плющом, и они оплели два сосуда. С живой и мертвой водой, как я теперь понял. – Данатос взял Феликсу за обе руки и пристально посмотрел ей в глаза. – Ты не должна исполнять то, что сказала. Я понял, почему Брисигида будет сердиться. Я бы тоже пришел в ярость.
Феликса вздрогнула от прикосновения, и подумала, что, возможно, потеряет больше, чем предполагала. Но она ответила твердо:
– Если сундук открылся моей кровью, отступать нельзя. И позволять Брисигиде умирать такой страшной смертью только потому, что я стану нежитью, я не могу.
– Иного ответа я и не ожидал. Но спросить должен был, – он отпустил руки волшебницы и посмотрел на труп стражника. Феликса сразу поняла.
– Я им займусь, не переживай.
Она покрутила рукой, разминая каждый палец и сустав, а затем опустила руку в море. Вода вокруг пальцев замерцала. Золотистые и серебристые искры волнами расходились от ее руки. Спустя некоторое время море у берега вскипело от многочисленных стай рыб, креветок и даже крабов. Второй рукой Феликса подтолкнула труп в воду, и морские обитатели стремительно набросились на его плоть.
– Жутковатое зрелище, – прокомментировал оборотень.
– Море – очень чистоплотная стихия, – отозвалась Феликса, – и старается прибирать грязь, которая в него попадает. Рыбам на пользу, а из следов останутся только кости да латы. Кто тогда догадается, когда и от чего он погиб? Может, утопился от несчастной любви…
– Да ты романтик, – хмыкнул Данатос. – А в латах поселится новая колония крабов. И анемонами обрастут его бренные останки.
– А ты делаешь вид, что ты циник, а сам до сих пор жалеешь старую корову, – парировала чародейка. – Лодку ты здесь оставил тоже для крабов и анемон?
– Нас на ней сюда привез Хольгер, солдат-северянин, – пояснил Данатос, глядя, как рыбы снуют через ребра, уже обглоданные ими почти до чистоты. – Он сказал, что станет торговцем рыбой, и ему будет стыдно иметь такую лодку. А утопить ее у меня рука не поднялась. Мы неделю плыли на ней по подземным горным рекам и еще дней десять по морю. Она даже в шторм не раскололась, хотя это скорее заслуга Брисигиды. Эта лодка – одна из последних вещей, напоминающих мне о доме.
– Не хочу тебя расстраивать, но возможно именно она выдала ваше с Брис присутствие здесь.
– Нет, – покачал головой Данатос, – нас выдала только глупость. Брис стала искать храм Триединой здесь и спрашивала всех подряд. В какой-то момент к ней подошел торговец книгами и сказал, что храма в Бедеране нет, он далеко за городом, ибо жители города исповедуют другую веру. И дал ей книгу об истории веры Триединой на Юге.
– Ей-то Брисигида и отравилась, – догадалась Феликса.
– Да. Я выследил торговца по запаху и требовал противоядие. Тот перепугался, но не хотел ничего мне говорить и покончил с собой. Раскусил пуговицу с ядом на воротнике.
– Пуговицу с ядом? – поразилась чародейка.
– В одной из пуговиц он запечатал кусочек ядовитой смолы или чего-то похожего, – объяснил оборотень. – Яд в этой штуковине убил его очень быстро. Я не рискнул даже прикасаться к его одежде после смерти. Только проверил кошель, но там были лишь деньги, свисток и еще один кусочек яда, завернутый в пергамент.
Рыбы уже закончили трапезу. Только самые маленькие еще тыкались мордочками между костями.
– Ты уверена, что другого способа нет? – Феликса отрицательно покачала головой. – Кошмар, – резюмировал Данатос. – Тогда я тебя отведу.
Он прошел по причалу и узкой песчаной тропинке, ведущей к скалам по северной части гавани. Феликса, несмотря на ракушки, колющие стопы, не отставала. Через час они вышли к хижине, частично утопленной в пещеру. Свод пещеры составлял половину потолка, стены были нелепыми и пузатыми, повторяя форму каверны. Пол устилали высушенные водоросли и трава. «Хоть дверь нормальная, – хмыкнула про себя Феликса. – Впрочем, такая избушка будет понадежнее любого дома. Наверняка в своде прорублено отверстие под дымоход».
Чародейка почти угадала. Внутри обнаружился очаг, дым от которого уходил в щель между фрагментами скал. В дождь эту трещину, похоже, закрывала вогнутая металлическая пластина, скапливающая воду, с заслонкой, через которую можно слить излишки. Феликса поразилась изобретательности обитателей пещеры-избы.
Совсем рядом с очагом на плотной циновке лежала прóклятая жрица, укрытая тонким шерстяным покрывалом. Под головой у нее была удивительная для Бедерана редкость и роскошь – подушка, набитая то ли пухом – совсем немыслимо! – то ли шерстью – уж не свою ли Данатос собирал? Феликса с облегчением обнаружила, что сердце жрицы еще бьется. Оно приняло темно-фиолетовый оттенок, как и говорил Дани, и изредка вздрагивало.
У изголовья постели стоял открытый сундук. Лозы, оплетающие два сосуда, росли прямо из стенок и дна сундука. Один из сосудов выглядел как главный стебель для лоз – вытянутый, деревянный, оплетенный тонким вьюном, с листочками, проросшими из коры. Живая вода.
Второй сделан из шершавого серого камня, безжизненного и холодного. Лозы вблизи него истончались и иссыхали. Их переплетение повторялось в черных узорах на стенках сосуда. Мертвая вода.
Лаэрт сидел скрестив ноги возле постели Брисигиды, не сводя с нее глаз. Увидев Феликсу, он поднялся и низко поклонился ей.
– Я бы отдал свою жизнь вместо тебя ради ее спасения, – сказал бард. В степенном печальном юноше, неотрывно смотрящего на жрицу, Феликса едва узнала вчерашнего Мака. – Я клянусь вечно сопровождать тебя и помогать тебе во всем, пока ты не вернешь свою отданную жизнь.
Феликса здорово смутилась от такой перемены и пафосной, но вполне искренней клятвы. Она чувствовала потребность сделать в ответ что-то столь же значительное, хотя бы формально.
– Как герцогиня одного из боярских домов я принимаю твою службу и дарую тебе титул, – девушка ненадолго задумалась, – хранителя моего герба и статус личного гвардейца.
– Спасибо, – кивнул Лаэрт. – Хоть это и не обязательно. Только бы Брис жила.
Лаэрт окончательно разволновался и покрылся алыми пятнами. Данатос кашлянул за ее спиной.
– Тебе, похоже, никто не сказал, но ты больше не герцогиня, – заявил он. Феликса подняла бровь и хотела возмутиться, но оборотень с трепетом в голосе продолжил. – Предсмертным королевским указом ты была удостоена титула наследной принцессы. Указ у Брисигиды в сумке. Боюсь, ты теперь наследница престола.
Феликса не знала, что и думать. Единственное, что она могла сказать в тот момент – что все это больше не имеет никакого значения.
– Обсудим это неудобное обстоятельство позднее, – проворчала она. – Ритуал с этими артефактами все равно ставит меня на грань государственной измены.
– С чего бы вдруг? – полюбопытствовал Лаэрт.
– Некромантия, – ответила Феликса, извлекая сосуды из лоз. – Слишком близко к некромантии.
– Тебе нужна помощь для проведения ритуала? – Лаэрт, казалось, был готов бежать за черными свечами, кровью, алмазной пылью, кристаллами и прочей ненужной лабудой.
– Нет. Ритуал предельно прост, – со вздохом пояснила волшебница, легко снимая крышку с каменного флакона. Тот тут же стал костяным и хрупким, полностью изменившись. – Каждый из флаконов – проводник к источникам Жизни и Смерти. В источниках, соответственно, живая и мертвая вода. Брис пьет сначала мертвую, потом живую – и живет. Я пью в обратном порядке – и становлюсь живым мертвецом. Если бы Брисигида не умирала, она обрела бы бессмертие живого, нормального человека. А я все равно стала бы нежитью, тоже бессмертной.
– Я знал про источники, но не знал, что ритуал так прост, – удивился Данатос. – Зачем это делать именно тебе? Я могу сделать это.
– Не все так просто, как кажется. Во-первых, я должна выпить воду из источников добровольно, а Брис – не обязательно по своей воле. Во-вторых, чтобы поддерживать жизнь в неживом, нужно быть могучим магом, – Фель рассеянно почесала висок. В свое время она едва не довела библиотекаря Академии до нервного срыва, заставляя искать в архивах древние манускрипты с тайными знаниями. Хотя все, включая ее наставницу, были уверены, что знания эти никогда не пригодятся. – Это и ставит меня на грань некромантии – необходимость поддерживать жизнь в мертвом теле. После этого ритуала мне потребуется не меньше трех заклинаний в день, чтобы не рассыпаться в прах и не обратиться в неупокоенного безумного призрака. В-третьих, нужно быть практикующем магом, чтобы пропустить через себя огромное количество магической энергии и не лопнуть. Даже я не полностью застрахована от такого исхода, – хмыкнула чародейка.
Оба парня смотрели на нее исподлобья, обеспокоенные перспективой. Феликса, игнорируя мрачные мины, уже слегка надавила Брисигиде на подбородок, приоткрыв ей рот, и капала водой из костяного сосуда. Затем она сняла крышку с деревянного флакона – тот тоже изменился, обратившись в радужный хрусталь – и наклонила его над губами жрицы. Кожа из прозрачной уже стала просто бледной.
Фель слышала, как журчит ручей возле ее ног – но никакого ручья, конечно же, не было. Вокруг нее и жрицы закручивались чудовищные силы. Волосы чародейки стали подниматься и виться, подобно клубам дыма, словно она зависла в толще воды. Тело Брисигиды окуталось молочным сиянием. Капли из флакона тяжело падали вниз, четко разделенные и неестественно округлые, тягучие, как расплавленное стекло.
Феликса, преодолевая сопротивление напряженного от магии воздуха, поднесла флакон к своему рту и сделала глоток. Вода обожгла нёбо и гортань и взорвалась в животе. С усилием заткнув флакон крышкой, девушка поднесла ко рту второй флакон и сделала глоток.
В тот же момент все напряжение схлынуло, свечение пропало, а магия развеялась. Феликса закрыла второй флакон и убрала оба в сундук, после чего захлопнула крышку, надрезала палец и приложила к тому месту, где должна быть замочная скважина. Крышка приросла к сундуку, словно он никогда и не мог быть открыт.
Феликса с ужасом понимала, что больше не чувствует жара от очага и не слышит своего дыхания, что порез не болит, равно как и ступни, поцарапанные ракушками. «Надо вылечить все мелкие ранки заклинаниями или мазью. Регенерация – свойство живых». Волшебница пробормотала заклинание, но не почувствовала покалывания в кончиках пальцев от применения магии. Она больше не могла ощущать жар, холод, боль, а позже потеряет способность различать вкусы и запахи. Зато слух и зрение стали постепенно обостряться. Она уже разглядела маленькую водяную крысу, спрятавшуюся в дальнем конце хижины-пещеры между камней, слышала, как ее маленькие коготки скребут по камню.
Тем временем Брисигида возвращалась к жизни. Бледная кожа покрывалась неровным румянцем – давление вернулось к норме, и кровь стремительно заполняла все сосуды и капилляры. Некоторые, самые тонкие, не выдерживали потока свежей крови и лопались, расцветая алыми звездочками на коже. Дыхание, до того еле заметное, стало шумным и сильным. Феликса расслышала стук сердца жрицы – оно аритмично билось, напоминая муху, с усилием прорвавшую смертельную паутину.
Прошла всего пара минут, и Брисигида открыла глаза. Она с протяжным стоном села на циновке и тут же схватилась за живот.
– Точно, – сообразила Феликса. – Мой завтрак… Ты же не переносишь черный хлеб. И мясо не ешь.
– Причем тут это? – поразился Лаэрт, опускаясь на колени рядом с Брис и протягивая ей фляжку с водой.
– Ты поменялась с ней оставшимися годами жизни, не так ли? – догадался Данатос. – Включая последние мгновения до ритуала. Она переваривает пищу, которую съела ты. Чувствует твои мелкие раны. Усталость от воздействия зелья, вероятно, тоже.
– Зараза, ты прошлась по ракушкам босиком? – зашипела жрица, подтверждая слова брата. Она потянулась к ступням, но не нашла порезов – тело приняло только ощущение. – Хм, если нет ссадин, все пройдет само, и довольно быстро, – девушка тут же нахмурилась, осознав, что значат слова оборотня. Она огляделась и увидела то, что искала – деревянный сундук, и тут же вскочила на ноги, возмущенно глядя на Феликсу.
– Ну, давай, скажи, какая я самовлюбленная и безответственная гордячка, на все готовая, лишь бы прославиться как герой, – фыркнула Феликса. – А потом возмутись, как мог император последним указом сделать меня наследницей. А потом возмутись еще больше тем, как я пренебрегла оказанной мне честью и доверием. Потом ты, конечно, справедливости ради поблагодаришь нас всех за спасение, но снова начнешь заламывать руки, утверждая, что судьба страны и всего мира важнее твоей жизни. А потом…
– Умолкни, будь добра, – холодно прервала ее Брисигида. Она опустилась на колени рядом с чародейкой и принялась бесцеремонно ее осматривать: оттянула нижнее и верхнее веко, осмотрела зубы, достала неизвестно откуда маленький ножичек и отрезала им прядь волос, которая тут же обратилась в прах. Этим же ножичком легко царапнула Феликсе предплечье и коротким жестом вылечила царапину, которая даже не думала кровоточить. Феликса равнодушно позволила ей проделать все манипуляции и послушно молчала. Сосредоточенная жрица продолжала осмотр: прощупала пульс и несколько минут вглядывалась в радужку каждого глаза. – Прекрасно, – вынесла она вердикт. – Ты бессмертна и бесплодна. Императрица мечты. Королева-лич! А теперь я скажу, что ответила бы мне ты, – ехидно продолжила жрица. – Что это не навсегда, и близится конец эпохи, и это вовсе не обязательно апокалипсис. Что бессмертная может править и без наследников, но править все равно нечем, потому что страну захватила сила, которую тебе не одолеть. Ты скажешь, что не стоит зря переживать, ведь все уже случилось, и предложишь заняться, к примеру, пиратством, осев на Паланийских островах.
– Идея неплохая, – с карикатурно серьезным видом кивнула Феликса, – но у меня есть план получше.
– Но мне ты его, конечно же, не расскажешь, – проворчала жрица.
– Зачем? Ты все равно его раскритикуешь. Скажешь, например, что он глупый и детский.
Они обе даже не заметили, как вскочили на ноги, и теперь долго смотрели друг на друга.
Феликса досадливо вздохнула и отвела взгляд. «Ладно, – подумала она, – разве я могу поступить иначе? В конце концов, какое-то время мы крепко дружили. Пока мой поганый язык все не испортил».
– Вот поэтому мы с тобой и разругались, – покачала головой Брисигида. – Ты ввязываешься в очередную драку, чаще всего – ненужную, и ничего никому не говоришь. Как твои родители это терпели?
