Текст книги "Возвращение с края ночи"
Автор книги: Алексей Свиридов
Соавторы: Александр Бирюков,Глеб Сердитый
Жанры:
Классическое фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)
Уже значительно позже Сашка понял, что обошлись с ним в общем-то «по-божески», сняв денег лишь вдвое против убытка. До него доходили слухи про подобные истории, кончавшиеся значительно хуже. Но от этого чувства Воронкова теплее не стали – его до сих пор передергивало, когда по телевизору начинали гнать очередной домодельный мафиозный боевик. Сразу вспоминалось: на стене фотография в черной рамке, а развалившийся под ней на диване жлоб изрекает нарочито добродушным голосом: «Короче: кота за яйца не тяни. Чтоб до конца недели я был доволен. Понял, нет?»
Зря этот кожаный ублюдок вырядился жалкой пародией на тех настоящих бандитов, которые тогда стояли поодаль, лениво поигрывая ключами от машин, пока Сашка отсчитывал жлобу деньги. Очень зря. Если чего-то и не хватало Воронкову для того, чтобы по-настоящему настроиться на бой, то именно вот такого вот золотоносца с короткой стрижкой! И чем дольше Сашка видел перед собой этого недобандита, тем сильнее накатывала на него злость – хорошая, холодная злость, способная при известной подготовке творить мелкие чудеса в особо крупных размерах.
Впрочем, это не мешало работать сознанию.
«Все-таки – это простой гоп-стоп наудачу или меня трясут прицельно? А если прицельно, то кто и зачем? Один против команды и так-то пляшет плохо и совсем не пляшет, если на личность срисовали! – быстро летели мысли. – А как узнать? Придется качнуть дурку пацанам!»
Сашка постарался улыбнуться как можно дружелюбнее и глупее, словно идиот, до сих пор верящий в людскую справедливость.
– Слушай, друг, да ты меня спутал с кем-то, наверное! Давай проверим: если, по-твоему, я у тебя долгов набрал, так скажи хоть, как меня зовут?
Джинсовый подался вперед, и Сашка разглядел в его очках отражение своего лица.
– Ну, ты ва-аще даешь! Может, еще и за паспортом сбегать попросишься? Да мне на твои ксивы накласть с прибором. Хотел я по-хорошему с тобой, но ты меня утомил… – очки участливо качнулись. – Будем по-плохому. Ребята!
Двое решительно двинулись вперед, заходя с флангов.
– Погодите, погодите! – Сашка примирительно выставил перед собой ладони. – Ну давайте спокойно все обсудим…
«Так. Значит, они меня не знают! Либо наглы до изумления, либо у меня завелся двойник с дурной привычкой не платить долги. И то и другое, по меньшей мере, странно!» – И в этот миг время, отпущенное Воронковым самому себе на мысли и разговоры, кончилось.
Он резко выдохнул и так же, рывком, вошел в работу. Одновременно с этим, может, на долю секунды раньше очкастый, сделав еще полшага, без затей решил шарахнуть «должника» ногой в голову. Чего-то подобного Сашка и ожидал, даром что «студент» был упакован в тесные джинсы. А что ему, дылде, ноги длинные, никто еще не укорачивал, вот и машет себе…
Земля будто сама толкнула в подошвы, и Воронков мгновенно оказался рядом с очкастым и влился в его движение. Примирительно (Ха!) вытянутые руки мягко принимают мощно, но уж больно размашисто идущую по дуге вражью ногу. Колени пружинят, правая ступня скользит по земле. Плечо идет под бедро. Слитно! Вход в пируэт, рывок!
Воронков распрямился, и клиент, не успев ничего понять, отправился в полет. А к ним уже, оскалясь, нацеленно рванулся крепыш в кожанке. Продолжая пируэт, Сашка сложился в поясе и, оттолкнувшись ладонью от земли, хлёстом послал свою левую ногу ему навстречу. Вектор силы шел по диагонали от руки, и бандитообразный нарвался. Так нарвался, что отдалось в пятке и в плече и стало ясно, что добавки вряд ли потребуется.
Крепыш еще рушился, а Сашка, распрямившись, как пружина, прыгнул к последнему участнику инцидента. Вьюнош бледный со взором горящим, облаченный как на свадьбу, отшатнулся с похвальной резвостью. Шустрый, слов нет! Небось, гадает, что это за капоэйра такая… А вот и ошибочка ваша, капоэйра тут ни при чем. Бразильские негры, конечно, народ симпатичный, но не только они фишку секут!
Сашка быстро пошел на сближение. До сих пор «жених» практически не принимал участия ни в разговоре, ни в сшибке. Этакий тихоня… Только вот глаза у него неподвижные и словно бы не свои, а вставленные от школьного анатомического муляжа. Дохляк-садист, небось, из тех, которые кошек мучают. Напоследок дать ему по башке и забыть. Про весь дурацкий случай забыть – по-настоящему знающие люди вообще не дерутся, от них не исходит ни страха, ни агрессии. А если к тебе привязались, значит, у тебя проблемы с личной силой…
Ого! – Воронков чуть не воскликнул от удивления вслух. В руках у «жениха» сверкнул и затанцевал узкий клинок – в тихом омуте водились-таки черти!
Нож крест-накрест молниеносно перечеркнул воздух перед самым лицом. Пугаться не было времени – выпад шел в живот, и сразу выше, в грудь или в горло. Но какие пустые у него глаза…
Сашка скрутом корпуса ушел с линии атаки, одновременно кистевым шлепком парируя, пропуская руку с ножом мимо себя.
Нападающий провалился, теряя равновесие, и Воронков, подныривая, хлестко ударил его кулаком левой в пах.
Силой удара тихоню согнуло пополам, и Сашка, не теряя темпа, врезал ему сбоку локтем по шее, за волосы запрокинул голову назад, затылком на колено и, рискнув выпустить руку с ножом, добавил вдогон ребром правой ладони в переносицу.
В ней что-то хрустнуло, и «жених» лег, моментально залившись зеленоватой бледностью, а Сашка остался стоять над ним, ощущая смесь кровожадного азарта с отвращением и желанием, чтобы все поскорее закончилось.
Однажды ему довелось убить палкой крысу – та оказалась живучей и никак не хотела умирать. Она визжала, дергалась, а Сашка бил ее и бил, испытывая примерно такие же чувства…
Он огляделся.
Так, местная молодежь в восторге – разве что не аплодируют.
«Студент», крепко приложенный хребтиной о стенку у подъезда, культурно отдыхает.
Очки, правда, потерял, и теперь видны белки его закатившихся глаз.
Кожаный крепыш копошится на мокром асфальте, пытаясь то ли встать, то ли просто собрать в одно целое фрагменты окровавленной физиономии. Левая нога до сих пор гудит – похоже, самые большие проблемы у недобандита будут с челюстью. В следующий раз подумает, прежде чем униформу «конкретного пацана» примерять.
А с «женишком» и подавно все ясно.
– Нога бойцов разить устала, и пяткам пролетать мешала гора кровавых тел… – пробормотал Сашка, чуть склонившись, и разглядывая нож.
Занятная, однако, штучка! Ничего общего с дешевой китайской выкидушкой, которую можно ожидать увидеть в руке урода такого пошиба.
Он с профессиональным интересом вгляделся в изящный кинжал с узким, хищным клинком из синевато-блескучей стали с едва угадываемым узором, машинально отмечая про себя характерные черты:
«Высокое центральное ребро жесткости, двусторонняя бритвенная заточка – лезвия даже на вид очень острые! В сечении – ромб с вогнутыми сторонами. Темная, почти черная рукоятка, дерево или камень, но явно не пластик. Что там на ней? Ого!»
Тонкая резьба изображала неизвестного науке зверя, вставшего на дыбки. Чрезвычайно живая фигурка с чрезвычайно нехорошим выражением на морде. Пожалуй, подумаешь, прежде чем в руки взять, – еще цапнет…
Воронков все же нагнулся, протянул руку к кинжалу – и тут же сквозь арку во двор ворвался звук взвывшей невдалеке на улице сирены. Мало ли по какому поводу подал голос «цементовоз», но Сашка тут же отпрянул от трофея. А вдруг это кто-то из жильцов, увидев в окно драку, не поленился набрать ноль-два?
Он быстро глянул в сторону подростков – а те ускоренным маршем меняли диспозицию. Часть трусила к подъездам, а несколько самых великовозрастных сыпались по короткой лестнице, ведущей в подвал. Реакции аборигенов стоило доверять. Подъезды не годились, и Сашка выбрал подвал.
Дверь в подземелье была широко распахнута, лицо окунулось в сырое тепло, а по макушке чиркнула здоровенная, мохнатая от пыли труба. Впереди раздавались торопливые шаги, и Воронков шел, ориентируясь на этот звук, то и дело задевая ногами разный хлам. После очередного поворота посветлело, он прошел через широкое подвальное помещение, куда серый свет проникал через амбразуры под потолком, и через минуту был уже на улице.
Отряхивая рукава и ощупывая треснувший под мышкой шов, Сашка зашагал по улице, постепенно приводя дыхание в порядок. Только теперь он заметил, что из-под пластыря, скрывающего следы щучьих укусов, противной струйкой сочится кровь – все-таки здорово он приложил «жениха»! Или кожаного?
«Умотать бы отсюда на недельку… Что же творится-то, а? В пустом непроходном дворе нарыть на свою голову идиотский наезд – надо ж так подгадать! Черная полоса какая-то, сплошная непруха… А непруху надо ломать, как говорил Рыжий, валя четвертую утку опять в болото, куда Джой лезть за добычей отказывался наотрез. Что ж, будем ломать… В моем случае – переходить дорогу на зеленый свет, уступать места престарелым и инвалидам, что там еще? Ах да, мыть руки перед едой, пить кипяченую воду и не забывать волшебные слова „пожалуйста“, „спасибо“. М-да, с такой жизнью недели не пройдет – крылышки прорежутся!»
Но шутки шутками, а быть осмотрительней все же не мешало. В соответствии с этим решением Воронков остановился перед пешеходной «зеброй» и, как послушный школьник, дождался зеленого света. Оценить его усилия, правда, было некому – на переходе он стоял один, да и приближающихся машин не наблюдалось.
Над ухом запиликал сигнал для слепых, Сашка не спеша двинулся через маленькую площадь.
Дальнейшее произошло словно бы одновременно.
Завизжали шины, слева накатился мощный гул мотора, что-то с дикой силой рвануло его за плечо.
Земля ушла из-под ног.
Мир опрокинулся.
Косо крутанулся куда-то за спину светофорный столб.
Тяжелая, черная масса пронеслась рядом, толкнув его душной волной спрессованного воздуха и обдав бензиновой вонью.
И прежде чем асфальт вышиб из него дух, перед Сашкиными глазами мелькнула подобная моментальной фотографии картина: вставшая на дыбы улица, почему-то похожая на туннель, и проваливающаяся в него на бешеной скорости огромная черная машина.
Зрачок уколол отразившийся от одной из ее граней неожиданный солнечный луч, и тут же эта вспышка растворилась в фейерверке искр, посыпавшихся из глаз.
Удар был хорош!
Воронков приложился основательно – и грудью, и мордой, и стену дома плечом зацепил.
Полностью он не отключился, но несколько секунд пролежал в каком-то ошарашенном состоянии и лишь потом принялся подниматься, опираясь на левую руку, – правую, судя по субъективным ощущениям, просто оторвало на фиг!
Нет, слава богу, вот она, на месте.
Болит только. И если бы она одна… Легче сказать, что не болит!
Сашка потрогал рукой лицо – ссадина чуть не в полщеки. Ладно, заживет. Рукав оторвался почти напрочь, висит на трех нитках. Это хуже, это надо потом сходить в ателье…
А что, собственно, произошло-то? Похоже, что его чуть не задавило, но каким-то чертом выкинуло из-под колес. Или выдернуло – Воронков припомнил: да, был могучий рывок за плечо откуда-то со стороны тротуара.
«Кто же это меня так нежно, а? Улица как была пустой, так и есть…»
Держась за голову, он огляделся. Одна-единственная фигурка удалялась по тротуару легкой танцующей походкой. Стройная, вернее, даже хрупкая девушка в ослепительно-белом брючном костюме. Ну не она же его швырнула на четыре метра, как котенка за шкирку, – все же восемьдесят кило с копейками! Да и далековато она для того, чтобы как-то суметь поучаствовать в происшествии.
А девушка неожиданно повернулась, плеснув волной длинных бледно-серебристых волос, какие бывают у альбиносов, сверкнули в улыбке – или усмешке? – между алых губ белейшие зубы, и она скрылась за углом, оставив после себя ощущение какой-то нереальности.
Сашка сплюнул.
Мистика, блин!
Мираж.
Не может быть, чтобы это она его вытащила, как не может быть в этот серый и промозглый день такого чистого белого цвета.
Ближайшим местом, где можно почиститься и привести себя в порядок, оказался автовокзал, и Сашка направился туда.
Дежурный сержант милиции с профессиональным вниманием глянул на вошедшего в кассовый зал гражданина – грязный, в порванной куртке, с ободранным лицом и со следами крови на руке Воронков представлял несомненный интерес для блюстителя закона. Однако, поняв, что человек идет вполне трезвой походкой и явно направляется к туалету, сержант решил повременить с выяснением личности.
Это не нарушитель, а уж скорее потерпевший. И взять с него нечего.
Лезть выяснять, что случилось, милиционер не стал: коли этому малому нужна помощь, то сам подойдет, а не подойдет, так оно и спокойнее.
Горячей воды не оказалось, но она Воронкову была и не очень-то нужна. Синяки, ссадины и кровь, просочившуюся из-под пластыря, он смочил и оттер холодной, потом попросту умылся, и, осмотрев куртку внимательно, понял, что на самом деле зашить ее будет несложно.
«Не так уж все и плохо…» – заставил он себя усмехнуться, плеснув бодрящую водичку на лицо.
Но возбуждение уже прошло, рука, за которую его выдергивали из-под колес черной машины, болела все сильнее, и ощущение того, что начиная со вчерашнего вечера все идет как-то наперекосяк, не проходило.
Дурацкая драка и не менее дурацкая история со спасительницей-блондинкой, то ли реально мелькнувшей рядом, то ли привидевшейся вместо полагающихся кругов в глазах, были всего лишь, продолжением неудач, начавшихся вчера после смены.
Словно город, тайную сущность которого Сашка раскрыл своими размышлениями за пишущей машинкой, начал мстить своему разоблачителю.
«Ну, вот и объяснение придумал, прямо хоть еще один идиотский фильм снимай! Или роман фантастический пиши – не хуже любого другого, кстати, выйдет… Но коли так, – раздумывал Сашка, поднимаясь обратно в зал, – коли так, то надо из города сбежать. Например, в Прибрежное, к дяде Сене, мол, про Джоя рассказать. Хотя с дядей Сеней просто: ноль семь портвешка прихватил, и никакого другого предлога не надо! Посидим до вечерка, а там и домой, или у него заночую, тоже идея не плоха. А псина перетерпит вечерок, ничего с ней не сделается. Хотя, если бы дело шло в романе, то город бы меня просто не выпустил. Только ребятам рассказывать не надо – Рыжий со смеху ведь и помереть может…»
Помер бы Рыжий или нет, осталось неизвестным, но Сашке вскоре стало точно не до смеха: добраться до Прибрежного действительно не удалось. Молодцевато выглядевший «Икарус» на деле оказался сущим рыдваном и, кое-как дотащившись до выезда из города, сдох окончательно.
Водитель мрачно бросил что-то про форсунки и пошел ковыряться в моторе, а немногочисленные пассажиры направились к кирпичному павильончику остановки, рассчитывая уехать следующим и последним на сегодня рейсом.
Воронков поглядел на расписание и, решив, что время еще есть, попробовал остановить попутку, но все, кому бы он ни махнул рукой, лишь прибавляли газу. Единственным, кто притормозил, был совсем молодой паренек на драном «Москвиче», который с важным видом запросил столько, что Воронков не выдержал и популярно объяснил юноше, куда ему стоит отправиться с такими амбициями. Паренек, не дослушав, сам послал Воронкова примерно туда же и попытался гордо рвануть с места, но «Москвич» дернулся, захлебнулся и заглох.
Сашка злорадно ухмыльнулся, и, отвернувшись от незадачливого «бомбилы», увидел, как приехавший на пять минут раньше расписания последний автобус закрывает двери и отчаливает от остановки.
– Не понос, так золотуха! – окончательно обозлился Воронков, безрезультатно махнул рукой еще паре-тройке грузовиков, плюнул на щебенку обочины и, не глядя по сторонам, перешел на другую сторону дороги.
Несмотря на близящийся вечер и явственно видные на лице следы драки, первый же трейлер, который проезжал рядом, остановился. Водитель чуть ли не сам первый начал упрашивать поехать с ним – показать дорогу к какому-то магазину, которого Сашка не помнил, но улицу знал, благо от нее до дома было пешком не больше получаса.
Но оказалось, что тот путь, который он был готов показать водиле, не годится – каждый раз пытаясь повернуть с объездной дороги в сторону городских кварталов, они натыкались на знак, запрещающий движение грузового транспорта. Когда же взбешенный водитель плюнул на все и поехал под знак, оказалось, что хорошо знакомый Воронкову район уже позади, и ему пришлось вылезать из кабины и спрашивать дорогу.
По ходу дела их три раза останавливали, и, как водитель ни размахивал накладными, два из трех патрулей у него отобрали по десятке под беспроигрышным предлогом «За что? Хочешь, сейчас найдем, за что?!».
Вышло так, что, когда наконец искомый магазин засиял впереди своими огнями, водитель глянул на темное небо, на часы и зло произнес, вставляя через каждое слово энергичные междометия:
– Через пять минут закроется. Кто меня теперь разгружать будет? Лишний день теряю! Ты, парень, не виноват, конечно, но чтоб я еще раз в вашу дурную Деревню поехал! Хуже здешних гаишников только ростовские!
В другой раз Сашка бы обиделся, но сейчас он и сам не питал теплых чувств ни к городу, ни к гаишникам, да и вообще ни к чему на свете, включая и себя самого. Это ж надо было так умудриться – весь день коту под хвост ушел. И еще придумывает что-то, город, мол, не выпускает, таинственные события… Уж коли сам дурак, так нечего и оправдания сочинять.
Дальше, за магазином, в дверях которого действительно уже стояла тетка в грязно-белом халате, не пускающая новых покупателей, тускло светилась вывеска «К_фе 1_ОМА1_КА» – у букв «Р», «ш» и «к» не горела часть неоновых трубочек, и от этого банальное название приобрело иностранную загадочность. Вспомнив, что с утра он так ничего и не ел, Воронков немного поколебался, а затем все-таки повернул к забегаловке.
Интерьер «Иомаики» оказался под стать вывеске – грязный пол, сальные столики, запоздалые посетители что-то ели, не снимая тарелок с алюминиевых подносов. В углу пятеро мужичков шумно допивали вторую бутылку водки, а первая, уже пустая, стояла у ножки столика.
В меню красовались завлекательные названия типа «шницель по-венски», «салат пикантный», но то, что оказалось в тарелке, походило на пристойную еду не больше, чем сама «Иомаика» на парижский ресторан. Запах, идущий от «шницеля», уже говорил сам за себя, а когда Сашка попытался откусить от него кусок, то из-под серо-коричневой корки на тарелку высыпались подгорелые макароны вперемешку с зеленоватым фаршем, в котором красовалась четвертинка луковичной «попки» с непромытыми корешками. Издерганные за день нервы не выдержали.
– Что за говно здесь дают! – с ненавистью выкрикнул он в сторону стойки и швырнул вилку в тарелку с такой силой, что разведенный из картофельного порошка «гарнир» полетел во все стороны брызгами, причем немалая часть их досталась многострадальной куртке самого Воронкова.
Он, не отодвигаясь, резко встал, и хилая табуретка отлетела назад, бренча и кувыркаясь. Хотелось еще чего-нибудь крикнуть, а может быть, и пойти на кухню, найти повара, запихать ему в глотку десяток-другой этих шницелей…
– Эт-та верна. А еще, суки, стаканы немытые подсунули, – дружелюбно прокомментировал выступление Воронкова полутрезвый голос из пьющей компании, и Сашка вдруг увидел себя со стороны: рваного, с побитой рожей, устраивающего скандал в грязной забегаловке…
Он повернулся и вышел, не обращая внимания на раздатчицу, начинающую визгливый монолог о том, что «Ах, ты, бомжатина, сейчас тебя милиция…».
Домой, домой!
Хватит!
Там в холодильнике найдется какая-то жратва, а истомившийся Джой будет вилять хвостом и лезть целоваться.
А потом, чтобы забыть всю сегодняшнюю дребедень, можно сесть на телефон и выписать на вечерок Ленку. Или Ирку, она вроде ближе живет, или…
А впрочем, без разницы.
С некоторых пор отношения Сашки с противоположным полом носили характер заведомо простой и взаимоудовлетворительный. Ему за глаза хватило того памятного периода жизни, когда полгода имя Анжела казалось самым прекрасным в мире, а следующие шесть месяцев он сам напрашивался на дальние и нудные заводские командировки, лишь бы поменьше ходить по знакомым улицам. И поменьше вспоминать о периоде счастливого добровольного помешательства, которое закончилось так просто и так паршиво…
Зато теперь – как прививку получил.
И оказалось, что можно жить и получать удовольствие от жизни гораздо проще и дешевле. Сашка вспомнил пару-тройку эпизодов «получения удовольствия от жизни» и первый раз в последние несколько часов улыбнулся.
Была у него одна знакомая «столичная штучка», увлекавшаяся англоязычной поэзией. Романтическая девица с жизненным кредо «жить так, чтобы всем чертям было тошно» и поминутно к месту и не к месту цитировавшая то Элиота, то Эдварда Лира, то Огдена Нэша. Воронков, к поэзии вообще-то равнодушный, считавший сие сочинительство супротив реалистической прозы весьма искусственным способом взаиморасположения слов, со временем пристрастился и даже начал чувствовать некий особый вкус. Главным образом, поддаваясь огневому темпераменту девушки.
И сейчас всплывало в памяти иногда из того, что она часто цитировала:
Не так все и плохо!
Надо только прикупить кое-чего по дороге… На память пришел круглосуточный ларек у остановки рядом с домом. Там как раз подходящий ассортимент – выберем кексик какой-нибудь или рулетик с «пластмассовым» джемом и бутылочку ликера наименее ядовитого цвета. Дрянь, конечно, подделки, химия, ну, а куда деваться? Не те доходы, чтобы носом крутить.
Заманчивые планы вечера настойчиво требовали скорейшей реализации, и Воронков без раздумий свернул в переулок, срезая дорогу.
Темновато, конечно…
Да пошла она на фиг, вся эта бредятина! Не хватало еще начать темноты бояться!!!
Насвистывая про трын-траву и зайцев, он ускорил шаги.
Переулок длинный и кривой.
Вскоре начались разнообразные закутки с закоулками, в которые Сашка никогда не заглядывал, хотя ходил здесь сотни раз.
Вот привычно пахнуло жратвой – сюда выходят задворки ресторанчика, «Апеннины» он называется, что ли?
Заведеньице не из бедных – хоть и задний двор, а вокруг ажурная загородка, гроздья светящихся шаров на столбах. А запах… Китайская лапша так не пахнет!
Сашка сглотнул слюну и заторопился еще больше, оставляя за спиной этот уголок почти европейской культуры.
Благополучную внешность уголка нарушал только бомж, роющийся в аккуратных пластиковых баках. Грязный и какой-то особенно нечесаный, он оторвался от своего занятия и проводил прохожего долгим взглядом. Сашка даже спиной почувствовал этот взгляд, но подавил желание обернуться. Еще привяжется, и опять какая-нибудь пакость начнется.
А так – вот поворот, и ощущение неприятного внимания пропало, словно отрубленное стеной дома.
Теперь переулок петлял между домами, освещенный отблесками света из окон квартир, владельцы которых еще не обзавелись плотными шторами. Таких было немного, а фонари в этих местах повывелись еще два года назад.
Воронков передернул плечами – как бы в лужу не вляпаться! Впрочем, уже не далеко – вон уже показался темный и мрачный параллелепипед поликлиники, за ним будет поворот, еще метров сто по прямой, а там и проспект, от которого до дома рукой подать.
Он снова засвистел и легко перепрыгнул через очередную лужу.
Хорошо хоть дождь прекратился, хотя тучи как висели, так и висят – ни звезд, ни луны не видно.
А хоть бы и висели они в небе, все равно заглянуть в эту узкую кирпично-бетонную расщелину им оказалось бы нелегко. Стена поликлиники отрезала полнеба справа, а два угрюмых дома заслонили собой все с левой стороны.
С трудом разглядев очередное разливанное море глубиной по щиколотку, Сашка нацелился перемахнуть и через него, но тут его словно приморозило к месту, он так и замер с поднятой ногой.
Вокруг возникла и сотрясла мир тягучая дрожь, которую он ощутил всем телом, и почему-то в мозгу возникла аналогия – суслик, на которого упала тень ястреба.
«Пусть боимся мы волка и сову» застряло в горле, перехваченном спазмом страха.
Мелко звякнули окна в окружающих домах, и тут же все заглушил гулкий скрежет, обрушившийся со всех сторон. Захотелось втянуть голову в плечи или забиться в какую-нибудь щель…
«Ну вот, и началось…» – промелькнула у Воронкова мысль.
Он быстро огляделся по сторонам и лишь потом, глянув вниз, понял, что все-таки встал ногой в лужу.
Вокруг было тихо.
«Шалят нервишки-то? – подбодрил здравый смысл. – Ничего удивительного – после такого-то дня. А надо воспринимать все проще: мало ли в городе звуков разных бывает? Вот так, сглотнуть этот противный комок, восстановить дыхание, и марш вперед. Почему стоим? Стыдно, товарищ лейтенант запаса!»
Черта с два стыдно! Страх прочно угнездился где-то в спинном мозге, а тот знал толк в простых инстинктах и в гробу видал все логические построения.
«Сматываемся отсюда», – властно приказал инстинкт, и Сашка с ним спорить не стал.
Сматываться – так сматываться, но только не с глазами по семь копеек и криком «Караул», а спокойно и деловито…
Осторожно ступая, он выбрался из лужи, мягко двинулся вперед, и тут же, вздрогнув, снова замер, заметив краем глаза какое-то движение.
Что-то, что было на миллионы лет старше самого первого человека, заставило его снова застыть и всмотреться в темноту до рези в глазах.
Где-то за первым из двух домов, тех, что слева, горела одинокая лампа. То ли фонарь перед подъездом, то ли еще что-то такое. Его тусклый желтоватый свет выплескивался через проход на улицу, и, косо отрезанный углом дома, он делил маленький кусочек пространства на две части.
Справа лежала освещенная реальность. Материальная и обычная: стена, грязный асфальт, узкая полоска земли, два кустика на ней, и в ветвях одного из них запутался рваный полиэтиленовый пакет.
Слева была тьма.
Чужая и опасная.
И в ней что-то шевелилось.
«Собачка погулять вышла…» – пискнул здравый смысл, и тут же заглох.
Слишком уж глубокой была тень, слишком уж большим было то, что шевелилось там.
Не в силах оторвать взгляда, пойманный в ловушку ощущением кошмарного сна, Воронков смотрел в эту темень и видел, как из бездонной черноты выступает НЕЧТО.
Оно появилось на границе света и тьмы, сгустилось, обрело четкие формы, и, по новой забыв дышать, Сашка не понимал, что он видит.
Здравый смысл заставлял мозг сосредоточиваться на деталях, не желая воспринимать все в целом, но контуры вдруг как-то враз и окончательно слились, не допуская никакого другого толкования.
Более черный, чем тень, что его породила, перед Воронковым высился всадник.
Не просто всадник – излучающий угрозу и зло Черный Рыцарь в диковинных доспехах.
Поняв, что росту в самом всаднике за два с половиной метра и конь тоже соответствующий, если только это конь, Сашка содрогнулся и почувствовал, как коротко стриженные волосы зашевелились на голове.
«Таких всадников не бывает!» – заорал вконец спятивший здравый смысл.
«И доспехов таких не бывает,» – самодовольно добавила эрудиция, обычно помогавшая Воронкову с легкостью отличить готический доспех от максимилиановского, а шлем «салад» от «армэ».
Копье в правой руке рыцаря, только что уходившее вверх, в темноту, начало медленно опускаться.
Оно проткнуло кокон темноты, и его лоснящееся граненое жало мертво заблестело в желтоватом свете.
Отсвет, скользнув по копью до конца, замер холодным алмазным огоньком на острие, и Сашке показалось, что оно нацелено ему прямо в переносицу.
«Не может быть, не может быть, не может быть…» – глухо колотило сердце.
А всадник, кажется, шевельнулся, чуть тронув поводья, и конь, который не был конем, шагнул вперед.
Шагнул вперед, и остался на месте!
Все замерло вокруг, лишь его передние ноги плыли в воздухе, не касаясь земли, – Сашка видел это ясно, до мельчайших подробностей.
Вот они снова мелькнули в грациозном переборе, уже ближе к асфальту, вот еще раз, и…
Первый хлесткий удар разломил тишину.
Всадник двинулся вперед.
Сашку накрыло ужасом, и он вдруг понял, что бежит.
Бежит, едва касаясь ногами земли и боясь оглянуться.
Ничто не жило вокруг.
Мир неожиданно умер, даже тучи над головой остановились, лишь с хрустом били копыта за спиной, все чаще и чаще.
Сердце в груди не билось, а бешено трепыхалось, грозя разорваться вместе с легкими, а тяжелый скок грозно накатывался, приближался, подхлестывал!
Ритм ударов все убыстрялся, и вот он уже слился в глухой, слитный грохот, к которому прибавлялся голодный рев «коня».
Сашка с отчаянием почувствовал, что его настигают, что граненое острие все ближе и вот-вот ударит между лопаток. Вот, вот, сейчас…
Нет!
И вдруг переулок кончился.
Сашка вылетел на свет.
Повинуясь все тем же древним инстинктам, он сразу метнулся в сторону, прижался к стене – и тут же, вырвавшись из переулка, с грохотом и ревом пронесся мимо огромный, облитый черным лаковым сиянием мотоцикл с седоком в коже и глухом шлеме с затемненным стеклом.
С теми самыми грохотом и ревом…
Вместо вони выхлопных газов мотоцикл оставил после себя странное, легкое и даже нежное морозное дуновение, мелькнул непомерно широким задним колесом и исчез в дорожном потоке.
Наваждение схлынуло.
Однако Воронков еще долго бы стоял так, не в силах двинуться с места, если б его не ткнули плечом.
Прохожий нетвердо поплелся дальше, унося с собою мутный аромат перегара и бормотание по поводу «баранов», которые «стоят на проходе, как козлы, людям прохода нет…», а Сашка почти так же нетвердо побрел домой и более-менее пришел в себя только в подъезде.
Само собой, что ликер он покупать не стал, да и вообще напрочь забыл о своих планах «психологической разгрузки».
На этот раз кнопка горела красным. Сашка не стал ждать, пока огонек погаснет – что-то ему подсказывало, что для него – и именно для него, а не для кого-то другого – лифт простоит занятым хоть до завтрашнего утра. Даже не пытаясь выяснять, кто и на каком этаже забыл захлопнуть дверь, Сашка протопал по лестнице наверх и полез за ключами, не думая ни о чем, кроме того, что сейчас можно будет завалиться спать, а завтра будет завтра.
Может быть, завтра кто-то другой будет постоянно попадать в неприятности, созерцать белых дам и бегать от черных рыцарей. И пусть этот кто-то другой и выпутывается, а он, Воронков, свою вахту по привлечению всяческих бед на себя отстоял.
За дверью радостно залаял Джой, и не успел Сашка войти, как пес уже оказался на лестнице, всем своим видом демонстрируя готовность идти хоть на край света. То есть на край света, конечно, если желание хозяина будет, но вот на «бульвар» – это вынь да выдай!
Хлопнув в сердцах дверью так, что с косяка посыпалась пыль, Воронков нехотя пошел опять вниз, проклиная все на свете, с отвращением чувствуя, как в душе шевелится позорный страх перед улицей, накопившийся за день и вечер.
