Текст книги "Возвращение с края ночи"

Автор книги: Алексей Свиридов

Соавторы: Александр Бирюков,Глеб Сердитый
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

Время…

Смущало только то, что Альба на недостаток времени всю дорогу и напирала особенно. Не обманывает ли она в этом? Достаточно обмануть только в этом, и решение будет неверным.

Сашка сделал себе пометку этот вопрос провентилировать.

Он даже начал колебаться, а не отдать ли и вправду пушку.

По ходу разговора он прокачивал всю полученную информацию. Первый разговор с демонессой, разговор с ганфайтером, мир, который умирает, разговор с нарвалом-философом через шамана и лично. Но самым информативным теперь уже казалось то, что он узнал от Художника, хотя тот вроде бы ничего конкретного и не сообщил. Просто было какое-то подспудное понимание правоты. А это казалось главным.

Так, может, отдать пушку? И дело с концом.

– Значит, передать «Мангуста» вам? – уточнил Воронков, – а уж вы с печалью в сердце, но жертвенной готовностью примете на себя тяжкую долю неведомых мне несчастных чистоплюев и начнете рулить. Представляю себе…

– Я чувствую неуместную иронию! А кому же еще, как не нам? – взвилась Альба. – Может, ты собираешься договориться с ТЕМНЫМИ?

– Подруга! Ты Лукьяненко, что ли, начиталась? Всем выйти из сумрака! Иначе ночной позор!

– Имей в виду, мой дорогой, ТЬМА неизмеримо сильнее боится того, что предмет может попасть к нам, чем хочет заполучить его сама!

– Тьма – это призраки Пьеро в трауре, неработающий лифт, тухлый шницель и баба на чайник?

– Тебя раздавят! Мы твоя единственная надежда!

– Ты забываешь старика Оби Вана Кенноби!

– Кого? – насторожилась Альба.

В ее сознании, как она думала, надежно прикрытом от Сашки, пронесся сонм образов, из малой толики которых Воронков уразумел, что она пытается понять, как, при каких обстоятельствах и, главное, КТО мог явиться к Воронкову под видом незнакомого ей, но значимого для жителей Земли Оби Вана и предложить больше, чем предложила она.

Странно, подумал он, что вот ведь она находится неизвестно где, а здесь присутствует в образе ожившей этикетки, а я ее тем не менее чувствую… Чудны дела твои, Господи.

– Ты же неплохой парень… – взмолилась она.

– Хороший парень не профессия, – процитировал расхожую квазимудрость Сашка, – и даже не политическое кредо. Не верю я в добро вообще. И во врага вообще не верю. Если бы ты была шпионом в нашем мире, то тебе, лапа, не удалось бы завербовать ни одного зачуханного клерка. Подкупить – запросто. С твоими-то возможностями. Но так чтобы ИДЕЙНО завербовать… Не-а. Никогда. Слабо.

– Не профессия? – задумчиво переспросила альбиноска. – Но как же? Ведь вот, человек у Бальзака, вашего писателя, – это именно профессия. Его характер объясняется местом, где он работает. Понятие профессии у Бальзака дополняется местом персонажа в обществе. Твоя профессия… Ты работаешь на очистке нечистот… – новое озарение осветило ее взгляд, – ты кем себя возомнил? Для чего ты собираешься использовать предмет силы?!

– Ты, подруга, всерьез подумала, что мое призвание караулить процесс очистки говна от говна? – изумился теперь Воронков, – Ни фига себе как вы много про меня понимаете, светлые, блин, проявления сути вещей!

– Характер в романе Бальзака, – как бы оправдываясь, начала объяснять альбиноска, – .совокупность факторов, в основном обстановки и окружающих обстоятельств. Отсюда характерен конфликт, на основе которого и строится сюжетная схема любого из романов Бальзака – борьба индивидуальности и общества.

Похоже было, что она все меньше доверяет французскому классику как источнику информации о человеке, и это почему-то ее сильно смущает.

– А Диккенса, – ответил Сашка, – читать не доводилось? Совершенно иное восприятие структуры сюжетной схемы романа проповедовал старина Чарльз. В его восприятии, как и у Теккерея, между прочим, герой – это нечто большее, чем бревно, плывущее по течению, зависящее исключительно от обстоятельств. В отличие от героя французского романа, англичанин устойчив по отношению к миру. Поэтому герои Диккенса и Теккерея – это люди, постоянно борющиеся с действительностью, сталкивающиеся лоб в лоб с обстоятельствами. Сопротивление – золотая жила Диккенса; Обновите библиотеку в вашем Читательском Клубе. Еще Акутагаву советую… Нас много и все разные.

– Сопротивление… – пробормотала Альба, – но ты сопротивляешься СВЕТУ! Разве возможно такое?! Я же все объяснила!

– Знаешь что, – поморщился Сашка от исходившего от Альбы физически ощутимого напора, – ты сказала и очень много, и очень мало одновременно.

– Что же еще…

– Подожди! – перебил он. – Как у вас там карты ложатся, мне по большому счету плевать. Ты сейчас тут на логику давила и на чувства. Очень впечатляет. Только и логика и чувства у тебя какие-то не те. Не от мира, так сказать, сего. А от сего мира только то, что ты боишься больше, чем кары небесной, того, что я могу стакнуться с вашими конкурентами, ведь так?

Альба кивнула, не нашедшись с ответом.

– Мило. А что бы вам с конкурентами не договориться оставить меня в покое? Как идея? Свежо? Заманчиво? Голосуем. Я – за!

– Это невозможно. Ты и сам должен понимать, что мы не можем договориться. И ты не можешь верить в такую возможность.

– Подруга, во что я верю, а во что нет – это вообще не вопрос. Вопрос в том, что мои желания и интересы для вас по определению на надцатом месте. Скажешь нет?

– М…

– Не нужно дежурных слов, – продолжал Сашка напористо, – чего ты все время интересуешься, что да как я себе понимаю? Скажешь, ты все время не пробуешь меня просвечивать, зондировать или как там у вас называется? Между прочим, на здоровье. Мне скрывать нечего.

– Это не так просто… – ответила Альба.

– Но я-то тебя чувствую. Когда раскрываешься.

– Чувствуешь? – удивилась она.

– Ну да. Не все время, правда. Ты же можешь проникнуть в мою черепушку? Ну так валяй, читай. Копайся в моих мозгах и выясняй, во что я верю и чего хочу.

Вода остыла, и давно мучительно хотелось открыть кран с горячей, чтобы согреться. Вот только делать этого было почему-то нельзя. Однако в следующий миг Сашке стало по-настоящему жарко. Так, что он, казалось, мог вскипятить всю ванну своим телом.

Уже запоздало пришло сомнение, что вот так раскрываться не стоило. Кто знает, насколько этой белой демонессе можно доверять. И насколько СВЕТЛЫЕ эти так называемые СВЕТЛЫЕ. Уж наверняка не так, как пишут в сказках. Если она до сих пор никакой ментальной пакости не учудила, это не значит, что теперь, при благоприятных обстоятельствах, не попробует.

– Как успехи? – поинтересовался Сашка, когда неприятная горячая волна схлынула и он вновь научился различать реальность сквозь зеленые и желтые яблоки, скачущие перед глазами. – Разобралась?

– Мы не можем проникать в сознание так, чтобы уяснить суть человека, – будто оправдываясь, сказала альбиноска-этикетка, – проникновение довольно поверхностно. Внешний уровень мыслей и эмоций. И мне по-прежнему непонятна твоя мотивация.

– Дура ты тогда, – сказал Сашка устало и мудро, – не была бы дура, сообразила бы, что нету у меня ваших амбиций. Все, чего я хочу, так это заниматься любимым делом. Оно у меня, можешь ли ты понять, ХОРОШО ПОЛУЧАЕТСЯ. А все это ваше шаманство. Типа, светлые, темные… Это ваши дела, и меня они не касаются. Не должны касаться. Да, я хочу сохранить «Мангуста» для себя. Но не потому, что выгоды ищу. На ваших полутемных и полусветлых влиять не собираюсь, что-то для себя выгадывая. Нет. Просто он МОЙ. Вы мне несимпатичны. Все вместе и по отдельности. Я уже говорил это, кажется. И еще. Я упрямый.

– Это меня и привлекает, – улыбнулась демонесса, – а ненависть часто переходит в любовь.

– Бред. Никого я не ненавижу. Если меня не доставать, то я действительно хороший парень. Я вас не ненавижу, а презираю. И торговаться с вами не собираюсь. А ненавижу я, когда мне угрожают. И когда мной пытаются манипулировать. Хоть в темную, хоть в светлую. Пешку нашли. А вот вам!

– А ты изменился. Должно быть, много повидал, – примирительно сказала Альба, – только правильных выводов так и не сделал. Жизненный опыт вопреки расхожему мнению, принятому у вас, короткоживущих особей, ума-то не прибавляет. Только иллюзию многого знания создает. А оно, знание, не всегда приводит к пониманию. Им еще надо суметь распорядиться. А ты заблуждаешься, потому что предвзят. Может, у тебя и есть повод презирать тех, кто, этого ты не можешь отрицать, не раз помогал…

Но тут девица прикусила губу, в глазах ее мелькнул испуг.

Джой дико взвыл в коридоре.

Лампочка начала тускнеть и наливаться красным светом.

– Ну, что за фигня опять! – простонал Сашка.

Этикетка задымилась и почернела, обугливаясь без пламени.

– Пока, лапуня, век бы тебя не видеть, – попрощался Сашка.

Почудилось, что весь дом мелко и гулко завибрировал, будто мимо шла танковая колонна или поблизости взлетало что-то межпланетное типа «Н-1».

Вода с осевшей уже пеной покрылась пупырышками, из которых начали выпрыгивать вверх капельки.

– Вот ведь достали! – и Сашка выскочил из ванной, блестящий и скользкий, как тюлень, со стволом наперевес и метнулся, совершая боевые перемещения по квартире.

Прихожая, комната, назад…

Прихожая, кухня…

Вроде бы ничего…

Однако угроза нарастала, хотя гул и вибрация прекратились.

Вернулся в прихожую, где, забившись в угол, выл Джой.

– Ну, что стряслось, Джой?

Джой от ужаса уже не передавал ничего внятного.

Смотрел он в сторону зеркала.

– Черт! – прошипел Сашка, когда взгляд упал на единственное целое зеркало – в прихожей.

А там было что-то неладное. Очень неладное!

В зеркале маячила чья-то широченная спина в черной с зеленоватым отливом коже, вроде как в плаще, перетянутая глянцевой портупеей в форме «Y», на которой в месте схождения «галочки» и «палочки» в глаза бросилось могучее кольцо белого металла. Да и ремни были широкие, будто сдерживали некую нечеловеческую мощь, как у того великана, из сказки, что носил цепи, дабы темперамент сдерживать.

И пусть этот исполинский кто-то ломился из-за по ту сторону зеркала спиной вперед, но ничего хорошего его явление не сулило. Скорее уж очередную разборку, в которой будет причинен материальный, моральный и телесный ущерб, с исходом в боль, смерть и скорбь.

Она – спина эта – уже начинала продавливаться из зеркала и оборачиваться. И Сашка вроде бы даже разглядел над необъятными кожаными плечами согбенную щетинистую холку, как у кабана секача.

Спина ворочала лопатками и в зеркало проходить фронтально не желала, поэтому ее владелец решил, видимо, попробовать бочком. На ней рельефно проступили могучие острые позвонки – целый гребень. И у Сашки мелькнуло нехорошее подозрение, что это и не плащ никакой вовсе, а просто вот такая вот спина… То же, что он принял за ворот плаща, могло вполне быть жировой складкой. Но Воронкову было ей же ей не до этих рассуждений.

Почему-то понятно стало, что вот как обернется оно – и конец! Почему-то стояла перед глазами жуткая рожа с той бумажки, что послужила причиной фейерверка на отстойниках.

Воронков стряхнул краткое оцепенение да сгоряча и не особо задумываясь выпустил сразу половину обоймы. Первые выстрелы сделали дыры в толстой гладкой коже. Спина вздрогнула, и там, по ту сторону, раздался рык, не столько от боли, сколько от возмущения, как показалось.

Но Сашка лепил и лепил в незваного гостя – в чудище пулю за пулей. Неторопливо, но ритмично. Верилось, что должно это к чему-то привести. И на пятом выстреле зеркало лопнуло и разбрызгалось серебряными каплями.

Сашка метнулся обратно в ванную и начал судорожно одеваться. Ясно было, что отсрочка у него есть, но только отсрочка. Кое-как промокнулся полотенцем и напялил одежду.

Облегчение было недолгим.

Джой продолжал рычать и подвывать попеременно.

Вернувшись в прихожую, Сашка ожидал увидеть что угодно: хоть дыры в фанерной раме от зеркала, а хоть и окно в другой мир в раме.

Но не тут-то было! Остатки зеркала начали вытягиваться нитями и срастаться, с пугающей быстротой затягивая пустоту опять зеркальной пленкой.

– Так, значит? А вот, лоб расшиби! – с каким-то отчаянным азартом выкрикнул Сашка и, схватив внезапно потяжелевшую раму, развернул ее к стене.

Показалось, что из щели между стеной и зеркалом раздалось что-то вроде злобного басовитого визга. Если такое вообще бывает. Что-то ударило в стену так, что весь дом содрогнулся, и рама отлетела к противоположной стенке коридора, отброшенная, будто взрывом, да и разлетелась в щепы.

– Действительно, что ли, с разбегу попробовал? – полувопросительно констатировал Сашка, глядя на мокрое сопливое пятно, оставшееся на более темном квадрате на обоях, под зеркалом, и заклеймил:

– Мудак!

Хотя и это была только гипотеза.

Воронков осмотрелся, дескать: не забыл ли чего, когда срочно собирался, и вон, вон из квартиры. Оставаться здесь больше было нельзя. Это он чувствовал совершенно точно.

Уже на лестнице запоздало порадовался, что продал по безденежью не так давно огромное трюмо размером в метр на два. Через оное трюмо к нему мог бы и эскадрон гусар летучих в квартиру вломиться и пройти победным маршем все его двадцать восемь квадратных метров жилой площади.

На улице глубокая ночь.

Сашка огляделся.

Никого.

Даже машин нет.

Почему-то город словно вымер.

Фонари светили красным, будто город перешел на аварийное освещение.

Только одинокий раскатистый грохот в тишине – на соседней улице прошел вагон трамвая. Прошел словно горный обвал, и вновь все стихло.

И это будто послужило сигналом.

Воронков сорвался с места и помчался, мысленно передавая псу команду: не отставать. Это для чего-то было важно, чтобы Джой не потерялся, чтобы был рядом.

Стоп!

Из-под дерева вырос стремительно и начал загораживать дорогу давешний знакомый уже призрак: безумный Пьеро в трауре.

– Банг! – сказал «Мангуст» в руке.

Призрак схлопнулся.

А чего он хотел? Какавы с бисквитом?

Несколько световых жгутов прошло по-над кустами, опалив верхушки и обдавая сверху колючим холодом.

– Банг! Банг! – ответил по кустам «Мангуст».

Сашка отметил, что не только уже не задумываясь целится кистью по-ганфайтерски, как гвозди заколачивает, а даже больше – «Мангуст» будто сам чует врага, разворачивает руку в нужном направлении и жалит смертельно.

– Молодец! – похвалил Сашка хищного друга на бегу.

«Мангуст» в ответ радостно пролаял еще три раза, и Сашка отметил, что еще три призрака схлопнулись в точку, едва он их успел заметить. Все произошло почти одновременно: фиксация внимания на цели, выстрелы, исчезновение врагов. Так что действительно непонятно, что за чем в какой последовательности.

– Предмет силы, говоришь? – усмехнулся Сашка на манер товарища Сухова. – Ну, ну…

Кажется, ему удалось-таки внушить к себе толику уважения.

Вокруг кружили смутные тени. Но оставались вдалеке и проявлять себя какими-либо активными действиями больше не рисковали.

Чувство опасности не ослабло от этого. Наоборот. Подчиняясь ему, веря себе, он бежал по пустым улицам и явственно ощущал, как опасность смыкалась подковой: сзади и с боков. И, чувствуя ее физическое присутствие, Сашка мчался туда, где кольцо было разорвано.

То он ощущал вокруг множество врагов, несущих мрак и погибель, а то вдруг все они словно исчезали, оставляя только тень угрозы. Это было непонятно и тем более тревожно.

Чтобы перевести дух, Сашка перешел на шаг и понял. Понял внезапно и ясно, что его гонят к отстойникам. Накаты и откаты вражеского присутствия были связаны с этим не в последнюю очередь.

Видимо, там, среди экологически чистого продукта, порождения нездешней тьмы чувствовали себя увереннее. Освоились уже? Или, может, у них пикацизм – экскрементофилия, то бишь.

Отчаяние?

Было ли в тот миг отчаяние?

Пожалуй, нет. И гибельного восторга тоже не было и победительного азарта.

Злость!

Вот злость была в избытке.

Но злость, не помутняющая разум, а какая-то просветленная: «наше дело правое» и «врешь не возьмешь!».

А еще было четкое, неизвестно откуда пришедшее знание, что каждое лишнее мгновение его борьбы здесь очень веско ложится на некие весы и очень много значит там, в неведомых межмировых глубинах.

– Нет, ребята, дьяволята! – прошипел Сашка. – Мы еще побарахтаемся. Но только не в «экологически чистом». Нам туда не надо.

Решил не поддаваться он твердо. Поломать их коварный план, свернуть. И рванулся вбок, прямо на ментальную стену неминуемой смертельной угрозы. Прорвемся!

Что это за улица такая, почему не знаю? А так это не дом с трубой?! Да, это был не дом.

Это был «паровой демон» с трубой. Смешное название выплыло из DOOM. Но вид был совершенно иной: сгусток мрака с двухэтажный дом величиной растопырил широкие лоскуты тьмы – руколапы, с длинными, как щупальца, пальцами, а над горбом сверху, как дым из трубы, клубился черный с колючими злыми искорками смерч.

– Ну ни фига себе! – опешил Сашка, а «Мангуст» уже выстрелил.

Выстрелил.

«Демон» с неожиданной для таких габаритов резвостью отпрянул назад и вбок.

Сашка пальнул еще. Горбатая махина дернулась еще раз, как будто ее ударило током, и уступила дорогу.

– Фс-с-с-с!!! – злобно прошипела-просвистела она, и смерч над острым горбом, более похожим уже на рог, истончился и удлинился, уходя в бесконечность звездного неба.

Сашка с холодеющим сердцем проскользнул мимо, увернувшись от вяло и неприцельно метнувшихся в его сторону щупалец.

Значит, и для такого гиганта «Мангуст» ощутимо опасен.

Уже когда Сашка пробежал метров пятьдесят, за спиной что-то громко ухнуло об землю, с раскатистым глыбистым перебором, будто колокольня обвалилась.

Не удержался и оглянулся: «паровой демон» рухнул и таял на асфальте растекаясь. А смерч ввинчивался в землю, бесповоротно утратив всю свою бодрую угрожающую эректильность. Вот так-то! Будете знать. Укус «Мангуста» не просто опасен. Он смертельно опасен!

– Джой! Ты где?

Джой был рядом. Просто онемел, даже на ментальном уровне. Готов был порвать всякого за хозяина, только не знал как ухватить.

И больше ничего не передавал, а это единственное устремление горело как транспарант в его смятенном умишке.

Нет, уклонение от курса, который Воронкову задавали, совсем не понравилось врагу. А то, что он пробил брешь в их полукольце на фланге, без труда завалив ЦЕЛОГО ПАРОВОГО ДЕМОНА, оказалось для них, похоже, полной неожиданностью.

Еще бы! Паровые демоны проверены и надежны. В них нет ничего экспериментального. Они держат оборону глухо и неприступно.

Сашка чувствовал «мысли» врагов. Но их было много, их мысли были не только совершенно ИНЫМИ, но и РАЗНЫМИ. Будто здесь собрались представители ада разных конфессий, которые не говорят на языках друг друга и не думают одинаково.

Но Сашкин маневр обескуражил их не надолго. Разлитое в воздухе напряжение рывком подскочило, зашкаливая в сторону истерики.

Дикая охота обрела новый импульс. Пространство вокруг неслышно взвыло тоскливыми голодными голосами. Шорохи, скрипы, стукоток когтей по асфальту приблизились вплотную.

Сашка бежал, перекидывая ствол из стороны в сторону. Угроза действовала. Тени отшатывались от одного только тяжелого «взгляда» прикипевшего к руке «Мангуста». Отшатывались, но тут же вновь приближались, стоило только отвернуться.

И его загнали-таки в угол.

Он сам не мог понять, как очутился в тупике, между тремя глухими стенами корпусов завода, в двух кварталах от того места, где погиб на посту неуклюжий монстр.

Наступающая тьма перегородила выход и все более уплотнялась, вбирая в себя все новые сгустки черноты.

И будто бы росла концентрация их ярости.

Они вопили, и вслух, и ментально. Но вопли сливались в «белый шум» сплошного монотонного визга, давящего в уши.

Сашка прижался спиной к стене. Рядом давился остервенелым рыком Джой. Как там насчет того, что дома и стены помогают? Что же, уходить на Тропу в любом случае бессмысленно. Придется принимать бой здесь. Место как место.

Внутри что-то попыталось испуганно сжаться, но тут же было смыто приливом ненависти. Сейчас он был готов зарычать не хуже Джоя.

– Ну, подходи! Я знаю, что вам нужно, – сказал он и шевельнул оружием, выбирая первую цель.

Впрочем, промахнуться было уже невозможно.

Загремели выстрелы.

Но враги продолжали надвигаться. Только сейчас Сашка по-на-стоящему почувствовал настоящее значение этого слова – ВРАГ.

И чем ближе они были, тем злее на них действовал «Мангуст», будто мощность боеприпасов росла. Очень скоро появилось ощущение, что он держит в руках противотанковую пушку, не меньше.

Каждый выстрел, как высоковольтным разрядом, стегал и отбрасывал визжащую тьму, прорубая в ней настоящие просеки. Торжествующий гром сотрясал стены тупика.

Похоже, на этот раз «черные» поставили на кон все, что имели. И решились идти до конца, не считаясь ни с какими потерями.

Но тьма была все ближе.

Он убивал нечисть почти с наслаждением. Он мстил им за свою жизнь, переломленную, как зонтик об коленку, на до и после. И он мстил им за смерть друга. За жизнь, приконченную безвозвратно. Без всякого после.

Патроны кончились внезапно. Как отрезало. Сашка даже успел проверить магазины, которые менял: не сменил ли ненароком не совсем пустой, как в прошлом бою на отстойниках. Нет. Увы.

Болью в глазах отпечатались два стоящих, словно солдатики, патрона, оставленные на кухне, на белом, как снег, боку холодильника.

Но будь они здесь, эти оставленные на память единственные в природе и в своем роде фабричные патроны для «Мангуста», и они бы не могли помочь. Все было кончено.

Монстры приближались.

И что самое омерзительное, они уже не выглядели как сгустки тьмы. Тьма стала теперь общим фоном, и на нем различались отдельные силуэты и «части тел», или что там у них (?), этих тварей.

Сашка вспомнил силуэты, тенями отпечатавшиеся при взрыве на стенках резервуара.

И это придало новых сил.

Перехватив «Мангуста» в левую руку, выпускать из рук его не хотелось, он сжал под курткой рукоять кортика с драконом и глобусом.

Он не был уверен, что кортик окажет такое же действие, как «Кобра», но другого оружия при себе просто не имел.

– Отдаш-ш-ш-ш, шам! – прошипело нечто очутившееся поблизости.

Это нечто хоть и напоминало «безумного Пьеро в трауре», но было иным. Оно походило на маленького скрюченного человечка в большой шляпе-цилиндре. Но вместо полей цилиндра клубились черные кольца и сполохи искорок.

– Чего? – переспросил Сашка, как будто перед ним стоял подвыпивший хулиган, а не невесть откуда взявшееся чудище.

– Ш-ш-ш-шам, – чуть ли не ласково сказало оно и потянуло псевдоподию, из которой вырастала кисть руки, блеснувшая сначала крупной черной с синеватым отливом чешуей, а потом матово замерцавшая, будто была в шелковой перчатке.

Сашка уставился на эту руку, пытаясь понять, сколько у нее пальцев.

– Ах шам? – сказал он, так и не сумев разобрать, – ну так шам и получи да распишись!

И взмахом кортика с обратным хватом отсек эту руку, будто стебель чертополоха опасной бритвой, а потом возвратным движением располовинил монстра по тому узкому месту, где под цилиндром должна была угадываться голова.

Оба движения встретили незначительное, но ощутимое сопротивление, и распавшийся монстр схлопнулся.

Тут же в атакующем порыве к Воронкову рванулся еще один.

Взмах кортика дал неожиданно мощный результат.

Темный силуэт осветился изнутри.

Какие-то вращающиеся в бешеном танце сочленения – не то кости, не то вереница присосок на щупальцах мелькнули в этом багряном свете, и монстр схлопнулся в точку.

– Ж-ж-жмейш-ш-ш! Жмей! Ждесь! Жмей! – повисло многоголосое шипение.

И затикало дробно, будто множество обиженных ежиков включили обратный отсчет:

– Ту, тук, тук… Тс, тс, тс…

– Ссышь, когда страшно? – рявкнул Вороненок и, очертя голову, бросился в атаку.

Кортик с хрустом вспорол ближайшую тень, и другую, и еще одну.

Но испуг отпрянувших темных был недолгим. Они быстро пережили потрясение от того, что некий жмей (или змей?) оказался ждесь (или здесь?), и у них нашлось чем ответить.

Тьма стремительно уплотнилась, и с каждым новым ударом кортику становилось все труднее раскрывать в ней багровые раны. И затягивались те все быстрее.

Скоро, выбившись из сил, Сашка перешел на колющие удары, а позже уже вбивал кортик из-за головы двумя руками.

Это помогло, но не надолго. На глазах выровнявшаяся в вогнутую поверхность тьма обрела консистенцию твердой резины, и он в отчаянии отшатнулся к стене.

Смерть накрыла Воронкова. И пусть он уже готов принять ее как неизбежное, но смерть жуткую и лютую, которой грозил ему враг, разум не желал прощать этому врагу. И биться Сашка был готов до самого последнего вздоха.

Джой – рядом и готов умереть за хозяина. Но теперь даже он понимал, что придется умереть, и только.

Патронов больше нет. Кортик уже практически не берет уплотнившуюся стену тьмы.

– Все, – сказал себе Сашка, – приплыли.

И в этот момент тьма раздалась вверх воронкой. Стена уже не наступала.

– Они ждут кого-то, – догадался Сашка, – кого-то еще более страшного.

И тут, словно в подтверждение догадки, муар темных сполохов покрыл непроницаемую тьму, и проступили силуэты. Собственно, страшными они не были. Да Воронкова едва ли могло бы теперь что-либо напугать. Они просто были чудовищно омерзительны.

Эдакий оживший памятник порокам в действии. Но деталей по-прежнему рассмотреть невозможно.

Однако у них была одна пренеприятная особенность. Лишнее измерение. Кроме объема и вопиющей подвижности они уходили куда-то в глубь себя. Куда? В незнаемые дебри? Это трудно передать.

Но Сашка только в тот короткий миг понял не разумом даже, а печенками, что называется, что с таким врагом никто никогда не сможет договориться. Слишком они ЧУЖИЕ.

Все и всяческие монстры и демоны из всех кругов человеческого ада устыдились бы своей убогости рядом с этим сонмом порождений нездешней тьмы. Имя им легион, и нет им дела ни до чего человеческого. И мысли и надежды Воронкова и всех, вместе взятых Воронковых всего мира, были им настолько глубоко по барабану, что им ничего не стоило пройти по ним, не вытирая ног.

И весь мир с политиками и финансовыми воротилами, инженерами и рабочими, проститутками и сутенерами, хозяевами жизни и ее отбросами был для них мутной лужицей на дороге. Шлеп, шлеп, шлеп – пройдут они по амбициям и мечтам, вере и неверию, любви и ненависти нашей.

И небеса треснули. И нечто большое, больше страха и цены всего мира начало вываливаться оттуда, как петли кишок из вспоротого живота…

– А вот хер вам, гады! – гаркнул Сашка вспоротым небесам.

И быстро и сноровисто начал разнимать «Мангуст» на составные части. И тускло поблескивающие детали посыпались прямо под ноги, звякая об асфальт и подпрыгивая искристо.

Синхронно взвыли сонмы порождений нездешней тьмы.

И то самое страшное с неба начало валиться быстрее. И стена черных, муарово переливающихся мерзких силуэтов надвинулась рывком, но…

Но содрогнулась, когда Сашка, перехватив кортик лезвием вверх, упал на одно колено и с остервенелой нечеловеческой силой ударил по деталям «Мангуста» каменным полушарием – глобусом на навершии рукояти.

Удар получился действительно нечеловеческий. Как гидравлическим молотом. Будто кортик рад был отомстить «Мангусту» за что-то и добавил от себя своей силы. И детали начали то плющиться, как будто были из пластилина, то колоться, словно орехи.

Тьма ревела и содрогалась, болью отзываясь на то, как Сашка крушит и увечит детали «Мангуста».

И Сашка впервые почувствовал, НАСКОЛЬКО важен был «Мангуст»…

И остановился в смятении. И увидел дело рук своих. Не осталось ни одной целой детали. Все было непоправимо искорежено.

И тьма взорвалась. Именно так. Произошла вспышка тьмы, как бы ни казалось, что такое невозможно. Свершился некий локальный катаклизм, грозящий поглотить и растворить без остатка…

«До тех пор я и жил», – мелькнуло в голове.

Последнее, что Воронков видел перед тем, как потерял сознание под обрушившимися на него мегатоннами тьмы, – сверху падает огромная белая птица.

В глазах, как на чувствительной эмульсии фотопленки, отпечаталась распростершая крылья птица, рассекавшая тьму перед собой сорвавшимися с крыльев ослепительными дисковыми молниями.

Очнулся, ощупал себя, Джоя… Порядок. Собрал воедино больное тело. Приподнялся.

Белая птица складывала крылья, словно сверкающая палатка свертывалась.

Когда глазам вернулась способность видеть не только световые пятна, он узрел над собою стройную фигуру белой демонессы.

Она рассматривала его с интересом и печалью. И с еще большим сожалением рассматривала останки «Мангуста», искореженные куда больше, чем можно было того ожидать.

– Не починить… Да ты и не захочешь. Ну, смотри. Тебе жить. Скитаясь между двух миров – одним умершим, другим, еще лежащим в колыбели.

– А вы все же обновили библиотеку. – Прохрипел не своим голосом Воронков. – И вот так сразу – Мэтью Арнольдом.

– Мы тоже умеем учиться.

– А я-то, грешным делом, думал, что вы перестали учиться тогда, когда начали учить.

– Даже в такую минуту ты не можешь избавиться от своей иронии, – посетовала Альба, машинально вертя в пальцах что-то вроде то ли парочки трехлучевых льдисто прозрачных звездочек сякенов, то ли бумерангов с текучегранеными лопастями.

– А какая такая минута? – искренне удивился Воронков. – Что такого особенного? Ну не досталась никому моя поделка. Пролетели вы. Вместе с конкурентами. Я-то еще что-нибудь сделаю. Уже идеи есть. Правда. А ты теперь за чем охотиться будешь?

– У тебя талант. А что толку? Прощай, может, еще и встретимся…

Она явно была всерьез расстроена, но так вот сразу уходить, похоже, не собиралась. Не хотелось ей, видать, оставлять за спиной недосказанность. То ли ужалить еще побольнее хотелось светлой деве. Для его же – Воронкова – пользы. Есть в каждом мире такие «светлые», которые чувствуют себя очень плохо, когда их уроки не идут впрок. А может, сама хотела что-то понять недопонятое. Или и то и другое. Сашка четко это дело почувствовал.

– А чего же ты раньше не вмешалась, душа моя? – вновь съязвил он. – Или у вас, у СВЕТЛЫХ, принято вот эдак. В тот момент, когда растает последняя надежда?

– Из малодушия, – призналась Альба и в этот миг была как-то особенно, ослепительно хороша, – ты столько врагов выкосил. Наших врагов. Хотелось выждать, когда ты выбьешь их побольше. Без этого я могла бы не справиться. А с каждым твоим ударом количество зла уменьшалось. И останавливать такое было выше сил.

– Спасибо на добром слове.

– А что до надежды… Так ведь даже в последний миг ты ее не потерял. И это меня больше всего поражает.

– Я же говорил. Я упрямый.

Альба грациозно присела на корточки, над обломками «Мангуста». Взяла длинными пальцами искореженную детальку.

– Как жаль, что все это уже не починить. Но ведь ты теперь и не сможешь жить просто так… Ты узнал, на что способен. И не удержишь этого в себе. Что же… Пожалуй… Будем считать, что у меня бессрочный отпуск. Я подожду.