Текст книги "Возвращение с края ночи"

Автор книги: Алексей Свиридов

Соавторы: Александр Бирюков,Глеб Сердитый
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

Летящая кувырком железка ударила по железке стреляющей, и очередь стегнула в сторону, а поправить прицел… Теперь времени не осталось уже у стрелка.

Вывернувшись из-под чуть слышно скулящего жлоба, Сашка крутанулся на живот и, прямо с земли, распластался в отчаянном прыжке.

Врезавшись в автоматчика, он постарался с налета рубануть по внутренней стороне его локтя, а своим локтем одновременно угодить в диафрагму противника и одновременно плечом – под могучий подбородок. Проще было, конечно, боднуть его в живот, но спину с затылком подставлять не стоило – свои, не дядины. Тем более что, судя по ощущениям в локте, клиент оказался в бронежилете.

В целом результат броска оказался не совсем удачным: выронив оружие, противник, покачнувшись, завалился на спину, но, уже падая, сумел овладеть собой и сильным движением рук помог Сашке порхнуть через себя. Тому пришлось сгруппироваться, чтобы кубарем прокатиться по мокрой земле.

«Ах, так? Ладно!» – вскакивая и разворачиваясь, Воронков сунул руку за отворот куртки и одним быстрым, слитным движением вытянул уже изрядно натрудившийся за сегодня «Мангуст»…

Но еще быстрее перед лицом мелькнул каблук огромного ботинка. Удар по пальцам отозвался по всей руке нервным звоном, словно от импульса электрошока, и пистолет, на секунду сверкнув отполированной гранью, улетел в туман.

Сашка спружинил на полусогнутых вниз, и чугунный кулак, прилетевший вслед за каблуком, лишь погладил его по волосам.

Не успев ничего подумать, чисто рефлекторно, Сашка воспользовался промахом и воткнул недругу прямой проникающий в пах, а коротким тычком правой вверх (околоподмышечный нервный узел) отсушил ему атакующую конечность. Теперь они были в почти равном положении: у Воронкова рука хотя и слушалась, но никаких ответных сигналов от нее не поступало, хоть ампутируй без наркоза.

Развить успех не удалось: зарычав, автоматчик резко пригнулся и ударил его всем телом. Сашку отбросило. Стараясь удержаться на ногах, он видел, как враг на диво быстро разгибается, преодолевая боль и даже не глянув в сторону выбитого автомата, ищет и находит налитыми кровью глазами его, Воронкова.

«Похоже, абзац…» – все так же в дальнем уголке сознания сформулировал ситуацию здравый смысл.

Теперь против Сашки стояла не дурная шпана – стоял профессионал с мышцами гориллы, подвижностью взбешенного быка и болевой чувствительностью зомби. Ну и конечно, с навыками единоборца…

Причем даже стиль можно узнать. Манера ударов качка живо напомнила Сашке ухватки знакомых славяно-горцев. Достаточно пропустить одну хлестко-размашистую оплеуху, и хватит с гарантией.

Несколько секунд враги смотрели друг на друга, замерши.

Для Сашки каждая из них показалась длинней минуты.

Он внутренне сжался, в ожидании сокрушительной атаки.

И тут до него донеслось: «Держись, хозяин! Сейчас, сейчас я его… Разорву на части, падлу!»

В мысленном посыле Джоя слышалась нешуточная ярость, трансформировавшаяся в почти ненормативную лексику.

И эта ярость передалась Сашке, смывая куда-то нахлынувшую было неуверенность.

«Вовремя», – отметил он про себя и, продолжая глядеть в глаза качку, мысленно обратился уже к нему.

Мысль была проста: «Я тебя изувечу!!!»

С новой злостью он буквально взорвался навстречу вражескому носорожьему рывку.

Он упруго сместился чуть вперед и вбок.

Голенью отбил ногу, летевшую в живот.

Защитное действие превратилось в скользящий шаг, разворачивающий тело влево.

Рывком перенося вес на переднюю ступню, Сашка добавил к нему идущий от бедра скрут корпуса и все это вложил в секущий взмах левой рукой.

Снося на сторону и вниз чужую зубодробительную атаку, он заодно хлестнул гада ладонью по глазам и тут же, повернувшись на пятке, накрыл его сзади сверху вторым «крылом куропатки», рубанув правым предплечьем по мощному загривку.

Но тот, вместо того, чтобы ошеломленно встать на карачки, лишь дернулся, моментально втянул голову в плечи, вслепую лягнул ногой и тут же попытался поднять Сашку на чудовищный апперкот.

«Да что он, железный?!» – Воронков едва сумел уйти вправо и прилип к амбалу сбоку сзади, вцепившись в его левую руку и пытаясь найти большим пальцем локтевой нерв, чтобы окончательно вывести ее из строя.

Одновременно он коленом, в темпе хорошего отбойного молотка, обрабатывал тому болевую зону на бедре. Ту, куда так любят лупить бойцы таиландского муай-тай. И ведь получается у них…

Сашка даже не заметил, с какой стороны подскочил и повис на монументальном противнике Джой. Теперь враг напоминал вставшего на дыбки медведя, на которого насела пара настырных охотничьих собак.

Подсознание Сашки или что там еще отвечало за «мысленные посылы», сумело на долю секунды «поймать» чувства и мысли врага.

Боль он все-таки испытывал. И эта боль лишь усиливала желание загнать верткого лоха под мясорубку своих обманчиво косолапых ударов. Загнать и уработать, стоптать! Но сначала будет псина…

Качок хекнул, и Джой, жалобно взвизгнув, отлетел метра на три.

Боль собаки отдалась во всем существе Воронкова, и он ощутил: все его чувства, вся его сила и вся его злость сливаются в одну слепяще-белую волну бешенства. Волну, захлестывающую изнутри, бьющую в глаза и в кончики пальцев.

Джой еще не успел подняться на подгибающиеся лапы, когда Сашкина рука превратилась в раскаленные клещи и наконец нашла нужную ямку на локте.

Взревев, амбал резко крутнулся, выбрасывая наотмашь свободную ручищу.

Но в Сашке бурлила сила – горячая, жидкая, тяжелая, как раскаленная ртуть.

Все намерения этого неповоротливого, тупого урода были у него как на ладони.

Легко уклонившись, он поднырнул под убийственную отмашку, экономно проводил ее над собой ладонью и слегка подтолкнул тугой бицепс. Теперь главным оппонентом промахнувшегося костолома стала его же инерция.

В один миг его развернуло и поставило в неустойчивую и невыгодную позицию.

Сашкин кулак, сам собравшийся в нужную форму, метнулся вперед и корневой костяшкой большого пальца, ужалил бугая в висок. А твердый мысок кроссовки на том же вздохе, без паузы, вошел ему в пах.

Не давая врагу переломиться пополам, Воронков с подскока, коленом другой ноги врезал по злобно перекошенной морде.

Хрясь! Похожая на помятое чугунное ядро с ушами голова резко мотнулась на хрустнувших позвонках и запрокинулась.

Руки безвольно и расслабленно обвисли – верный знак нокаута.

Но Сашка, не опуская ногу, уже упруго распрямлял ее, вонзая ребро стопы в открывшееся горло.

Останавливать удар было поздно…

Впрочем, Воронков останавливать его и не собирался.

Волна, на гребне которой плясала жажда убийства, схлынула так же быстро, как и накатила. Сашка вновь обрел способность думать, связно выстраивая мысли.

Поглядев на дело своих рук и ног, он с удовлетворением заключил: «Стены бы делать из этих людей! Крепче бы не было в мире… стеней? Но расчет у таких ломовых ребят только на штурм унд дранг. А с защитой не так уж и здорово!»

Глядеть на результаты работы было приятно – вот только некогда. Здравый смысл предложил держать пари на то, что сюда, на звук очереди уже спешат… И кто бы ни спешил – этот кто-то явно лишний.

Но тут сознание пронзила еще одна мысль, затмив все остальные: «Где „Мангуст“?! Где?!!»

Туман вокруг колыхался густыми волнами. Проклятье! Искать? И подставлять себя под пули? Но ведь и без оружия нельзя! Может быть, Джой сможет помочь – как он там?

Пес пошатывающейся щенячьей походкой подковылял к поверженному врагу, потряс головой, потер лапой ушибленную морду и тихонько зарычал.

«Здорово мы его, а, хозяин?» – услышал Сашка.

– Да, ты молодец, – подтвердил он, одновременно поняв: в поисках «Мангуста» Джой явно не помощник. Лапы бы унести обоим.

Ориентируясь на угадываемые перекликания типа «Туда!.. Быстрей!.. Обходи!..», Сашка огляделся.

Автомат раз.

Автомат два. К нему, стоя на четвереньках и держась рукой за шею, тянется первый жлоб… Ну, это поправимо.

Одним прыжком Сашка оказался рядом, и одним пинком в голову «восстановил статус-кво». Так, кажется, Остап Бендер выразился? А «Мангуста»-то все равно нет…

Голоса подмоги слышались уже явственнее, и Воронков решился. Он схватил короткий «Калаш», метнулся к другому, выдрал из него магазин и на секунду заколебался: пристрелить этих двоих для, гарантии?

«У тебя патронов не ящик… – холодно и расчетливо напомнил здравый смысл, – а вот дополнительный ствол не помешает!»

Здравый смысл был прав. Ладно, кто выживет, пусть живет. Короче, кому должен, всем прощаю.

Наклонившись над амбалом, Сашка рванул липучку – задравшаяся брючина обнаружила на лодыжке бесчувственного врага маленькую кобуру с несерьезным пистолетиком.

«Тоже мне, ствол… – подумал он, мысленно крикнул: – Джой, за мной!» – и рванул в сторону дороги.

Ходу, ходу! Странно тяжелые пряди тумана липли к лицу, забивали легкие. Сзади, стараясь не отстать, прихрамывал и поскуливал Джой.

«На пустыри меня не пропустят, это ясно! – быстро работала мысль, – значит, остался один путь – в тот коридор между заборами… если он еще тут есть. Главное, успеть перескочить через дорогу!»

И они успели. Всего за несколько секунд до того, как по ней, глухо урча мотором, прокатился угрюмый, громадный джип с тонироваными стеклами. Хромированный кенгурятник, непривычная фигурка орла на капоте и двухсложная надпись «Руссо-Балт» поперек решетки радиатора отпечатались в мозгу Сашки, хотя увидеть их он успел, уже исчезая в тумане. Наверное, стоило удивиться, но ноги несли тело в неведомое, и некогда было обдумывать увиденное. Некогда было вообще думать о чем-то, кроме бегства, и даже глухая боль в душе, которой отозвалась потеря «Мангуста» пока что воспринималась как нечто второстепенное. Пока что…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
По чужую сторону ночи

Ух, и странная же штука этот туман! Голоса в нем разносятся далеко. Капельки воды сталкиваются и резонируют, резонируют, резонируют… Кажется, так. А иначе отчего бы?

Но как бы то ни было, а звуки возни на дороге и шум мотора или моторов слышались отчетливо, будто прямо за спиной. Но вдруг как отрезало.

Воронков даже и не знал, попал ли в тот коридор между заборами… Туман поглотил все. Окутал и спрятал.

Оставалось только надеяться, что выбрано правильное направление и его вынесет кривая хоть куда-то.

И она таки вынесла. Поначалу туман начал светлеть, наливаясь молоком. Молочный туман и кисельная дорога. Под ногами был, конечно, не кисель, но какая-то вязкая, непонятная пыль, превращающая обычную ходьбу в упражнение по выработке цыплячьей походки.

И вот впереди прояснело, туман разошелся языками и вдруг враз перестал быть.

За мгновение до этого воздух будто уплотнился и стал не то упругим, будто навалился ветер, не то вязким. Но тут же отпустил, одновременно с исчезновением тумана. И послевкусие осталось от этого премерзкое. Как бывает в старых лифтах, которые трогаются вниз, будто норовят провалиться с воем и грохотом. Но не проваливаются, а едут…

Воронков оглянулся. Тумана не было и позади. Кончился, как выключили. Он даже посмотрел вверх. Не остался ли туман наверху. Потому что ощущение спуска на ступеньку вниз оставалось. Наверху тумана тоже не наблюдалось.

Небо было прозрачное, высокое, темно-бирюзовое в зените и переходящее через лиловый в красный у горизонта. А под ногами была пыльная сухая равнина, плоская, как блин на сковородке. Ни кустика, ни веточки.

Вдалеке, на фоне плоского ландшафта имелись невысокие, срезанные сверху возвышения. Кратеры, что ли? Вот не кстати бы…

– Получилось! – то ли обрадовался, то ли удивился Сашка, сам не понимая, что чувствует.

То есть он вроде как действительно вышел в иной мир, попал на эту самую «лестницу в небо» или как ее там, «тропу»? А с другой стороны никаких ведь ориентиров на предмет возвращения и выхода.

Но по наитию он чувствовал, что нужно просто двигаться вперед, не тормозить. И пошел, взяв за ориентир высокие термитники впереди. Скорее всего это были термитники. И весьма крупные.

– Заодно посмотрим… – сказал он наигранно спокойным голосом, не отдавая себе отчет в том, что пытается таким образом себя успокоить.

«Я здесь, хозяин!» – тявкнул Джой.

– Ты откуда взялся? – Воронков мог бы поручиться, что Джоя только что не было.

Он уже собирался огорчиться не по-детски от внезапной разлуки, но вот он пес, нашелся. Радость, и немалая.

И выглядел он куда лучше, чем сразу после драки. Азартной прежней бодрости он еще недобирал, но и не прихрамывал.

Джой транслировал какие-то лавинообразные, быстро сменяющие друг друга, как горячечный бред, образы победоносных сражений с чем-то непонятным. Это было похоже на: «А они тогда… А я их ка-а-ак! А потом… А они… И тут эта штука!» Но только все в виде картин-вспышек.

Но главным в этих невнятно-восторженных восхваляющих его подвиги «клипах» было стремление найти и догнать хозяина. Или догнать и найти, что в результате ему и удалось.

Получалось, что Джой действительно отстал и, прорываясь через какие-то дебри, преграды и препоны, догнал-таки хозяина.

Воронков был далек от мысли, что у собаки есть абстрактное мышление и фантазия. Приходилось смириться, что, видимо, навсегда останется загадкой, с кем воевал, что повидал Джой в те короткие секунды. И пережил ли что-либо на самом деле…

Начав общаться с Джоем на новом уровне, Сашка быстро уразумел, что мышление собаки состоит из оценок впечатлений. Как в детстве жизнь состоит из впечатлений и ощущений. Ощущения бывают плохие и хорошие, но все они – новые впечатления. Это важно, потому что даже плохие новые впечатления – в конечном итоге – хорошо.

Так что если гипотеза верна, то по собачьей шкале Джой был счастлив.

О себе того же Воронков сказать никак не мог. Больше всего беспокоило даже не то, что он научился если не ходить по мирам, то выпадать из своего в другой. Беспокоила утрата «Мангуста»…

«Мангуст», потерянный в бою, будто не до конца вылетел из руки, а оставил в отбитых пальцах какой-то свой мистический след. Рука норовила сомкнуться на несуществующей рукояти и, не находя ее, тосковала, передавая боль всему организму. Говорят, что у людей с ампутированными конечностями бывают фантомные боли, когда ноет несуществующая эта конечность, болит к перемене погоды и вообще ведет себя, как будто есть на месте. Дает знать, так сказать. Но чтобы фантомные боли вызывал потерянный пистолет – такого диагноза в медицине покуда еще не описано.

От «Мангуста» к Воронкову тянулся некий упругий натянутый нерв и ныл, как больной зуб.

«Получается, что я подсел на свое детище, как на наркотик, – удивлялся Сашка, – а теперь у меня ломка… Так?!»

Выходило, что не совсем так, но что-то вроде. Было и разумное – человеческое понимание, что в результате всего пережитого Воронков сроднился с пистолетом, столько раз выручавшим его за эти дни. Служили два товарища, короче… И вот судьба их развела при сомнительных и загадочных обстоятельствах.

И если амбалы на жутковатом внедорожнике «Руссо-Балт» найдут «Мангуста», то, значит, они свое дело сделали, а Сашка проиграл. Вне зависимости от того, какие цели они преследовали.

В любом случае судьба «Мангуста» больше не была в Сашкиных руках (во всех смыслах), и от этого делалось скверно.

Пень был совершенно изумительный. Наверное, на таких деревьях могли бы помещаться города лесных эльфов. Но в том-то и дело, что лесных, а здесь одинокий пень, посреди равнины. И чем-то гладко так спилено… Ровно, горизонтально на полметра над землей.

Сашка вспрыгнул на пенек и не поленился померить шагами диаметр. Получилось около восьми метров. Притопнул, изображая некое подобие чечетки, искусством которой совершенно не владел.

– Какой чудесный пень… – пробормотал он. – Вот про день того же не скажешь. Да и день ли?

Похоже было, что действительно не день. Похоже, был предрассветный час. Небо светлело. Алая полоса у горизонта сделалась нежно-розовой…

Джой бегал вокруг пня и вынюхивал что-то меж исполинских корней.

Сам по себе пень говорил о том, что здесь имеет место цивилизация, которая преобразует окружающую среду. Ведь никакой супербобр так пень не обработает.

Значит, не кратеры… Значит, пни. Однако расстояния между ними преизрядные. Лес одиноких деревьев? А где же серый кролик в очках и в кепочке? Ушел?

До «термитников» было еще далеко, хотя и выросли они изрядно по мере приближения. Видимо, там жили очень крупные термиты. Размером с большую крысу.

– Да и нужно ли мне туда? – риторически вопросил Воронков. – Надо передохнуть. Уже актуально.

Впечатления от зрелища нового мира взбодрили и подвигли на приличный пеший переход. Но все приедается. Мир, что ни говори, был скучноват. И усталость начала брать свое. Да и побаливало местами помятое тело.

– А скажи, знатная была потасовка? – подмигнул он Джою.

«А то!» – согласился с радостью Джой.

Онемение руки давно прошло, и теперь боль пульсировала в кисти, поднимаясь вверх и отдавая в плечо. Придется полечить, пройтись по точкам. Руки-ноги могут понадобиться в любой момент и выдать должны максимум того, на что способны.

Воронков присел на край невероятного пня и принялся за инвентаризацию снаряжения, а также осмотр и оказание первой помощи себе, любимому.

– Какой чудесный я и песенка моя, – мрачно приговаривал он при этом.

Особым богатством инвентаризация не порадовала. Как говорится, нырнул в чем был. Рубаха, джинсы с ремнем, бандана, куртка, кроссовки. Ключи от разгромленной квартиры, с брелоком-компасом, паспорт. Вот нужнейшая вещь! Предъявлять кому на межмировой таможне, к примеру.

523 рубля бумажками и мелочью.

Носовой платок в кармане нашелся. В другом – свернутый вчетверо полиэтиленовый пакет-сумка с изображением Саманты Фокс – квинтессенции внушительного отсутствия добродетели.

Зажигалка-горелка. Двухпредметный складной ножик. Второе лезвие – пилка для дерева. Опустевшая сбруя – снова укол боли.

Хорошо хоть совсем без оружия не остался. С автоматом все ясно – АКСУ. Калибр, ясное дело, 5,45. Два магазина – один полный, другой начатый. «Калашников» он и есть «Калашников», даже если на нем красуется занятное клеймо: «Тульский Императорский имени Петра Великого оружейный завод».

Зато смешной, похожий на игрушечный пистолетик оказался гораздо интереснее. Настолько, что Сашка на короткое время даже забыл, где находится.

Несерьезная пукалка заинтересовала его не на шутку.

«Это у нас, значит, что? – бормотал он себе под нос, взвешивая трофей в руке. – Это у нас, значит, ни разу не металл. Керамика али пластик. ЦэРэУшная штучка типа „Глассгана“? А еще больше похоже на пушку из киношки с Иствудом. Эк ее там? „На линии огня“?

Потому как ствола тоже два. Только расположенных вертикально».

И на части эта штуковина, чтобы удобней прятать было, не разбирается. Похоже, она вообще не разбирается. Кажется, этот пистолетик отлили в форме одним куском. Что получается, он дульнозарядный? Странно, а с виду хай-тек.

Простенько и где-то даже со вкусом. Маленькая на два с половиной пальца, но вся модерново измятая рукоятка из какой-то шершавой синтетики. Над ней крохотный щиток эмблемки с двумя иероглифами. Кажется, единственная металлическая деталь. Или металлизированный пластик. Больше никаких обозначений.

– Иероглифы – это хорошо, – сказал Сашка. – Иероглифы – это просто замечательно. В иероглифах мы ни бум-бум…

Он попробовал осторожно вдавить клавишу спуска. Констатировал: не идет.

На предохранителе? Тогда где оный?

Повертев игрушку в руках, Воронков обнаружил только одну, кроме спусковой клавиши, потенциально подвижную деталь. Какой-то сдвоенный язычок под ствольным блоком. А если потянуть?

Обе половинки язычка вытянулись вниз на удивление легко, неожиданно образовав некое подобие спусковой скобы, до того отсутствовавшей. Логично, рассудил Воронков, к чему предохранительная скоба при блокированном-то спуске. А теперь как? Теперь спуск «дышал». Ну вот и разобрались.

Пистолетик в карман куртки, автомат на шею. Остальное тоже по карманам.

Лучше бы не пригодилось…

Вот и все. Ни аптечки, ни провианта, ни палатки.

Ну, двинулись?

До «термитников» он дошел, когда налитый кровью глаз какого-то усталого, нежаркого солнца выкатился из-за горизонта и завис в раздумье, глядя на бесплодный пейзаж: вставать дальше или завалиться опять туда, откуда вылез.

«Термитники» оказались действительно очень большими. Похоже, здесь все было крупненькое.

Было их шесть, разбросанных на расстоянии от пяти до пятнадцати метров. У основания метров в семь-восемь и высоты, на вскидку хорошо за десять. Почти правильной формы конусы, с наростами и срезанными верхушками, из которых поднимались жидкие дымы.

«Индейская национальная изба – фигвам, только замазанная глиной», – постановил Воронков.

– Джой, назад! – но пес юркнул в трещину входа в «фигвам-термитник», проигнорировав окрик.

Пахло копченым мясом. Ну, тогда понятно…

Почти в ту же секунду пес выскочил обратно с большим шматом сырокопченого мяса в зубах.

«Термиты коптят мясо?» – удивился Воронков.

Из щели-входа вдруг вылез преследовавший пса абориген. Против ожидания никакой не термит, а натуральный гуманоид.

Джой тем временем занял позицию позади Воронкова, так чтобы последний оказался на полпути между ним и аборигеном, и принялся уминать трофей, вскидывая голову и стараясь не уронить кусок в пыль.

Хряпал так, что за ушами трещало на всю округу.

От пса исходил мощный эмоциональный фон победительного удовольствия.

Но все внимание Воронкова было поглощено туземцем. Тот был длинен, тощ и как-то в связи с этим паукообразен. Но человек – точно, только странной породы. Темная, выдубленная, морщинистая кожа обтягивала почти не обремененный мускулами скелет.

Скелет же был пролонгированный какой-то. Длинные руки и ноги.

Узкий вытянутый череп. Уши, совершенно диковинные, растянутые по бокам головы, чуть не от подбородка до гладкого лысого свода. Из-за ушей на плечи свисали черные с проседью волосья.

На подбородке имелась козлиная бородка, так редевшая к скулам, что длинные, прямые, жирные волосы можно было пересчитать.

Глаза на этом лице были какие-то мутные, угарные. И преследовал пса абориген словно в рапиде. Выйдя, он распрямился в почти двухметровый рост. Подумал. Сделал шаг. Увидел Воронкова. Приставил ногу и встал, опираясь на копье.

Копье было полутораметровой тонкой, прямой, но узловатой палкой, с наконечником из длинной – сантиметров сорок, расщепленной кости, насаженной на палку как перо при помощи двух стянутых какой-то жилой костяных же пластин. Воронков догадался, что наконечник был сменным. Он, видимо, оставался в теле врага или добычи, выскальзывая из-под прижимных пластин, и возвращался на место уже после разделки тушки или заменялся новым.

Короткое, рахитично раздутое в области пузика туловище с узкими плечами и такими же узкими бедрами было обмотано в разных направлениях грязной полоской ткани с обмахрившимися краями. Другой одежды на туземце не было.

Тормознутый абориген Подумал, потом взял копье наперевес, не скрывая своих намерений и не торопясь, после чего вяло, анемично ткнул наконечником в сторону Сашки.

Убить его можно было в течение всех этих манипуляций раз десять. Но чего же его убивать? Все-таки у себя дома человек, в своем праве. Нет, нехорошо было его убивать. Даже бить и то душа не лежала.

Воронков просто перехватил пику под наконечником и дернул на себя с вывертом. Оказалось, что держался за палку абориген довольно крепко, но, пошатнувшись, выпустил ее без особого сопротивления. Взмахнул своими руками-плетьми, восстановил равновесие и посмотрел на предательские кисти с длинными пальцами. В них ничего не было, и это, казалось, немало удивило туземца.

Он оскалил желтые неровные зубы и, вылепливая губами преувеличенную артикуляцию, медленно трубно произнес:

– Э-у-ва-у-у!

Похоже, это был не боевой клич и не приветствие, а просто возглас удивления.

«А здорово он угорел в своей коптильне! – констатировал Сашка. – Как бы дуба не дал».

Джой закончил трескать мясо и подбежал, радостно виляя хвостом, что приводило в движение всю заднюю часть тела.

«Там есть еще! – передал он. – Там много!»

«А что? – возникла шкодливая мысль, – может, запастись провизией?»

Тем более что пахло весьма аппетитно.

Без труда отстранив стоящего все так же аборигена, Воронков наклонился и вошел в темноту коптильни. Что при этом думал туземец? Как он воспринимал происходящее?

Наверное, он впервые в жизни столкнулся со стремительной атакой человека-молнии. Ведь копье только что было в руках и вдруг исчезло. А тут опять! Он никак не мог прийти в себя.

Когда его оттолкнули, туземец снова потерял равновесие и медленно затоптался, всплескивая руками, в попытках его, равновесие, поймать. За сим занятием Воронков его и оставил.

Незваный гость – хуже татарина. Воронков ощущал даже не флюиды, а миазмы неудовольствия от тех, кто в темноте «термитника» встречал его. И этих кого-то, вероятно, таких же анемичных аборигенов, было много. Но даже их неоформленное неудовольствие воспринималось вялотекущим, тягучим, как смола.

В коптильне было темно, жарко и душно. Теперь уже нестерпимо пахло копченым мясом, так что запах даже утратил аппетитную составляющую. Пахло еще и пряным дымом.

Посреди коптильни мерцал накрытый каким-то дырчатым куполом костер, дававший неверный свет. Над ним было что-то вроде противня с тлеющими головешками, от которых поднимался дым к отверстию в верхней части конического сооружения. А в струе дыма подвешены на крючьях из расщепленных костей длинные широкие ломти мяса, закопченные уже до чрезмерной сухости.

В сумраке на стене Воронков заметил шевеление. Обернувшись, он увидел, что вся стена покрыта торчащими из нее брусьями, меж которых натянуты во много-много ярусов гамаки. Из плетеных гамаков торчали тощие колени, косматые головы с поблескивающими глазами, свешивались кисти костлявых рук. Стены, таким образом, были покрыты ровным слоем «паукообразных» аборигенов. И все эти стены шевелились в темноте.

Ощущение – премерзкое.

Воронков решительно подошел к гирляндам мяса.

Полосы были широкие – в полторы ладони и толщиной около двух сантиметров.

Ну, по крайней мере, предположение о каннибализме аборигенов можно было отмести с негодованием, ибо даже в самой толстой части любого из них не нашлось бы такого шмата мяса. Даже окорок туземца в копченом виде походил бы на высушенное цыплячье крылышко. Разве что кость потолще.

На кого же они тут охотятся? Видимо, зверюга, которую они в силах добыть, должна проявлять еще большую медлительность. Это уже и не тормоз, а ручник – стопанкер, выражаясь по-флотски!

Сашка снял с крюка один из ломтей.

«Ешь, хозяин! Вкусно!» – передал Джой.

Воронков осмотрел мясо не без сомнения. Какой еще у этих рахитичных метаболизм? Не отравиться бы. И как бы не стать вдруг таким же.

Но провизии в дорогу стоило припасти, так или иначе.

Воронков прикусил немного. Снаружи мясо было сухое, со сморщенными крупными волокнами, загнувшимися на срезе и отвердевшими. Но внутри оказалось довольно сочным, сладковатым и пряным. Только вовсе без соли.

Тем – временем один из аборигенов выпростался из гамака, рухнул вниз, на четвереньки, и сложился, растопырив острые суставы. Потом медленно поднялся и взял приставленное к стене такое же, как у Воронкова в руках, копье.

– А посолить не пробовали? – заметил ему Воронков.

Туземец стоял и смотрел мутным глазом.

– Сольцы, говорю, нету? – повторил свой вопрос Воронков, понимая, что пора уходить. – Натрий-хлор, белая смерть, андестенд?

Вялые они, конечно, до непотребства. Но как же их неожиданно много. А косить из автомата туземные орды вовсе не дело.

От атмосферы этой жилой коптильни разъедало глаза, и долго дышать дымом просто невозможно. Как они в этом угаре живут, бедолаги?

В этот момент из какой-то норы под ногами появилась голова еще одного аборигена. Он начал выкарабкиваться наружу, и за ним лез еще один. Нор в полу оказалось неожиданно много. Ими испещрен пол всей дальней части коптильни.

Дыры диаметром с ведро. Но тощие аборигены не боялись темноты и тесноты. Они выползали наружу как… как термиты?

– В следующий раз, при закладке следующей партии, я имею в виду, обязательно попробуйте мясо присолить. Солью. Можно не йодированной. Вкус будет куда лучше, да и перевяливать его не понадобится. Ну, пока… Спасибо за гостеприимство. Спасибо этому, как говорится, дому… – и с этими словами Воронков двинул на выход.

Здесь он столкнулся с давешним туземцем и вновь чуть не сбил его с ног. Похоже, находясь снаружи, тот еще больше одурел от свежего воздуха.

А там Сашку ждал сюрприз.

От всех «термитников» к нему приближались такие же, все на одно лицо, тощие, покачивающиеся медлительные фигуры.

Они вылезали и вылезали. Сплачивались в толпу и надвигались, опираясь на копья. Мутные глаза помаргивали и смотрели тупо и недобро.

– Всем привет! – с бесшабашностью кролика Бани сказал Сашка. – Пошли, Джой.

Обогнув коптильню, он столкнулся с еще одной группой туземцев, совершавших скрытный обход с тыла. Но для них, похоже, внезапное появление Воронкова стало большей неожиданностью, чем для него. Они медленно отшатнулись, сминая тесные ряды. Сашка не удержался и сделал им «козу».

– Пока, ребята! Больше гуляйте на воздухе. Освежает.

– О-о-гу-гу! – грозно провыло несколько голосов.

И колыхающаяся толпа двинулась следом, но вскоре отстала.

Воронков сам поначалу не заметил, что двинул в противоположную сторону той, откуда пришел. То есть, миновав «термитники», он продолжил свой меланхолический марш-бросок строго в первоначально выбранном направлении.

Джой забежал вперед и оглядывался, стараясь держаться так, чтобы Сашка был между ним и туземцами.

Воронков не осуждал его за эту тактику. Он и сам бы не отказался от того, чтобы его отделял от туземцев кто-то надежный.

Едва не поскользнувшись на чем-то попавшем под ногу, он увидел вдруг выложенную на манер брусчатки чешую… По-другому не скажешь. Это именно чешуя, разложенная, как для просушки. Каждая пятиугольная чешуйка размером с совковую лопату.

– Рыбка… – опешил Воронков, – была…

Однако пахло от чешуи хоть и отвратно, но никак не рыбой.

Пришлось обогнуть это преизрядное поле, зачем-то вымощенное столь замысловатым образом.

– Значит, мы охотимся на больших, чешуйчатых, тормознутых не пойми кого… – сделал Сашка глубокомысленный вывод.

Представился почему-то гигантский панголин, который, как и полагается муравьеду, приходит к псевдотермитникам полакомиться аборигенами. Засовывает туда свой язык, а местные тык, тык, тык в язык своими копьями. И панголин подыхает от горя.

Тоже версия. Не хуже и не лучше любой другой. Дурковатая, правда. Но так ведь и аборигены, как бы это помягче выразиться, явно не Архимеды.