Текст книги "Возвращение с края ночи"

Автор книги: Алексей Свиридов

Соавторы: Александр Бирюков,Глеб Сердитый
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

Надев куртку, которую издалека можно принять за кожаную, он положил хорошо завернутый в тряпки пистолет на дно хозяйственной сумки самого обыденного вида.

В нагрудном кармане куртки уже лежала бумажка с заявлением:

«Сегодня, такого-то числа такого-то месяца, у входа на территорию станции аэрации мной найден пистолет неизвестного мне образца, каковой и желаю сдать родной милиции как законопослушный…»

На практике подобная филькина грамота еще ни разу не пригодилась, но в таких делах Сашка неукоснительно следовал самим собой разработанным правилам.

Странно он себя при этом ощущал. На душе полагалось быть празднику. Инфантильные американины должны в такой ситуации (если верить их же кино) прыгать, потрясать в небо кулаками и вопить: «Я сделал это!»

И где-то в таинственных закоулках души что-то подобное, несомненно, и происходило. Но больше было от сделанного дела непонятной и необъяснимой тревоги. Будто близкий друг, который дороже родственника, уехал навсегда.

Целый этап жизни – из нее – этой жизни – уехал! Не один год он жил ожиданием минуты, которая обозначалась фразой: «Вот соберу „Мангуста“!» И никогда он не заглядывал за эту занавесь, за которой – дело сделано.

А теперь, миновав этот рубеж, начал догадываться, что нужно новый смысл в жизни искать, что ли? Да неужели? Выходит, что так… Конечно, с пистолетом еще много будет интересных забот. Да и новые идеи в процессе доводки «Мангуста» появились. Уже проклевывались еще призрачными пунктирами тропки новые, нехоженые.

Совсем недавно ему подумалось, как привычную систему автоматики с газоотводом можно поставить с ног на голову (или как раз наоборот?!) и, скомплексировав функции узлов, получить нетривиальный, но весьма соблазнительный результат. Стоило попробовать. Потягаться-таки с мэтрами на их поле.

Но отчего-то грустно всерьез, не по-детски. Так уж человек устроен, что, сделав нечто по-настоящему достойное, непременно загорается желанием «поведать миру». А с этим – напряг. Была даже шкодливая, совершенно безумная, как зеленый чертик из бутылки, мысль реально сдать оружие ментам и полюбоваться, как они станут решать насчет «неизвестной системы». Но только ведь не оценят. Чего они, кроме ПМ, видели? Те самые жалкие самоделки? Фи! Даже – фу!

Можно, конечно, продолжая бредить, вообразить ситуацию с отловом крупного специалиста по оружию в темном переулке… Но это уже даже за пределами добра и зла. И будучи достаточно взрослым человеком, для того чтобы не желать того, чего нельзя, Воронков давно и заранее смирялся с мыслью, что «поведать миру» не удастся.

Но откуда же тогда взялась тревога, когда все хорошо? Поди ж ты, пойми! Синдром достижения цели, блин! Не иначе. Как после последнего экзамена тяжело давшейся сессии.

А, плевать!

К счастью, у Сашки был легкий характер. Не так уж все плохо, решил он.

Дежурство закончено.

«Мангуст» в сумке по-настоящему греет душу, а похвастаться можно Козе с Рыжим. Они поймут и помогут окончательно справиться с дурацким синдромом.

Несмотря на то что лето еще не окончательно сдало свои позиции осени, погода стояла уже прохладная, так что куртка не выделялась на фоне одежд остальных горожан. Сырой ветер с реки заставил Сашку застегнуть и верхнюю кнопку, как в холода.

Но когда он добрался до своего района, для чего пришлось чуть ли не час ехать на троллейбусе, который почему-то оказался набит втрое против обычного, откуда-то выглянуло низкое солнце, ветер стих, и вообще стало ясно, что до настоящей осени еще далеко. Соответственно с этим поднялось и настроение, и так, в общем-то, неплохое по случаю окончания работы.

Сашка шел, немузыкально насвистывая примерно в том же ритме, в котором приговаривал свои «заклинания» во время работы, Джой трусил рядом, строя из себя послушного мальчика, и все было очень даже здорово, пока знакомый маршрут не вывел их на бульвар. Вернее – на вытянутый в длину пустырь, на котором перед выборами мэра в порядке благоустройства насыпали щебеночную дорожку и натыкали тщедушных топольков.

Этот «бульвар» окрестные собачники давно использовали как площадку для выгула своих любимцев. Что Сашка, что Джой знали его с точностью до места, где какая кучка лежит, и ничего страшного или пугающего на этом пустыре быть не могло по определению. Но тем не менее Джой вдруг остановился, словно одновременно всеми четырьмя лапами попав в капкан, вздыбил шерсть на загривке и оскалил зубы, низко рыча.

Не ожидавший такого поворота Сашка сделал по инерции еще шаг и одновременно с этим услышал добавившееся к ворчанию собаки противное шипение.

«Змея, что ли?!» – опешил он, осторожно отступая назад.

Но, конечно же, никакой змеи тут не было. Шипение издавала кошка, стоящая поперек дорожки. Кошка выгнула спину и прижала уши к голове. Большая, рыжая, пушистая, и в другой ситуации показалась бы она Сашке красоткой и симпатягой. Но сейчас, став в два раза больше самой себя из-за вздыбившейся шерсти, с оскаленными зубами и мечущимся хвостом, эта шипящая бестия могла напугать даже свою собственную хозяйку.

Самое неприятное – кошка шипела конкретно на Сашку, а не на рычащую собаку. Он совершенно ясно увидел направленный прямо ему в глаза кошачий взгляд, и взгляд этот ничего хорошего не предвещал…

Джой сделал короткое движение вперед, как бы говоря – «Сейчас я ее!», но Сашка не глядя нащупал ошейник и ухватился за него покрепче. До сих пор Джой относился к кошкам подчеркнуто нейтрально и наверняка опыта в драках с ними не имел. А эта рыжая зверюга легко способна выцарапать собаке глаз!

Кошка вдруг перестала шипеть.

Вместо этого взвыла, словно давая сама себе сигнал к атаке и…

– Да что это вы, а? Зачем вы свою собаку на кошек натравливаете?! Воспитывать своих зверей надо! – раздался вдруг над ухом Сашки возмущенный голос.

Худая, высокая женщина, у которой, несмотря на ее молодость, в длинных черных волосах уже были заметны седые пряди, бесстрашно шагнула к кошке и присела рядом.

– Что, девочка? – ласково говорила она нараспев. – Напустили на тебя дурную собаку? Ну-ка иди ко мне! – и уверенно взяла кошку на руки:

Та вдруг, как по команде, сразу перестала быть разъяренной фурией, а превратилась в милую домашнюю киску, сидящую на руках со сконфуженным и немного потерянным видом.

– Да она сама! Я на нее никого не натра… – начал было оправдываться Сашка, но молодая женщина смерила его таким взглядом, что он замолчал.

Ясно, что, оправдываясь, он ничего не объяснит, а только получит еще одну порцию напраслины в свой адрес.

Дернув за ошейник Джоя, он повернулся и, неосознанно стараясь оказаться подальше от места происшествия, пересек «бульвар» поперек, потом перешел пустую улицу и зашел в первый попавшийся магазин – все равно надо было купить еды.

Уходя с работы, Сашка намеревался себе сегодня устроить что-то вроде праздничного ужина, но происшествие с кошкой сбило все настроение, и поэтому он безучастно скользнул взглядом вдоль витрины, ни к чему особо не присматриваясь.

«Бр-р-р… Что за черт!» – неизвестно откуда накатило странное ощущением, что с витрины на него кто-то смотрит.

Смотрит пристально и недобро.

«Ты чего, парень, а? Кому тут на тебя смотреть, разве продавщице не понравился?» – мысленно урезонил Вороненок сам себя, но и после этой отповеди ощущение не пропало.

Продавщица явно ни при чем – обратив к торговому залу свой объемистый зад, она наслаждалась беседой с уборщицей. Долетали слова:

– Хосе-Альберто… Мануэлла… Мейсон… – шло обсуждение нескольких сериалов сразу, и до одинокого покупателя никому дела не было.

Но ведь кто-то только что на него пялился!

Сашка вновь, уже медленнее, осмотрел витрину.

Единственным потенциальным источником «нехорошего взгляда» была мороженая щука, но ее глаза имели положенный мертвой рыбе вид подернутых пленкой жестяных кружочков и никаких флюидов не испускали.

– Блин, бред… – раздосадованно пробормотал Сашка и вдруг обозлился на эту щуку, а еще сильнее на себя самого: совсем уже сдурел среди своего экологически чистого продукта! И из чувства противоречия он громко крикнул:

– Девушка! Тут в отделе работает кто?

Пятиэтажный дом, в котором Воронков жил после гибели родителей, был продуктом той эпохи, когда в каждом городе ударным темпом возводили «свои Черемушки».

Как ни странно, у этой пятиэтажки имелся лифт во внешней остекленной пристройке, прозванной в народе «градусником».

Но хрущоба, с лифтом или без лифта, от этого не перестала быть хрущобой.

Именно благодаря последнему обстоятельству, обменяв двухкомнатную квартиру, где он жил с детства, на однокомнатную здесь, Сашка смог на доплату похоронить после автокатастрофы родителей. И еще отдать деньги за вторую разбитую машину…

Оставшийся целым и почти невредимым другой участник столкновения оказался каким-то деятелем в какой-то бригаде. Не настолько мелким, чтоб братва ему сказала «твои проблемы – ты решай», но и не настолько крутым, чтобы сделать широкий жест и отпустить Воронкова «с миром».

Переться на самый верх пешком не хотелось, и поэтому Сашка нажал на кнопку около забранной решеткой железной двери. Наверху что-то лязгнуло, брякнуло, но лифт, висящий где-то этаже на четвертом, двигаться не пожелал.

Пришлось все же подниматься на своих двоих, причем, не иначе в издевательство, когда Сашка добрался до середины пути, лифт как ни в чем не бывало взвыл и поехал вниз.

«Ну, все не слава богу!» – раздосадованно думал он, ковыряя ключом заевший замок, и, открыв дверь, убедился в справедливости своих мыслей. Крохотный коридорчик не мешал взгляду сразу окинуть чуть не всю маленькую квартиру разом и отметить новую деталь пейзажа: темное пятно на потолке в углу комнаты. По краям пятна шла подозрительного желтоватого цвета кайма, а по обоям вниз спускались уже откровенно ржавые потеки. На полу и на столе, сохранившем в неприкосновенности сервировку поспешного холостяцкого завтрака (чайник, заварник, грязная чашка, початая пачка рафинада и пустая банка из-под шпрот) тоже были пятна.

– Ну, гадство… Дождя ж не было! – вслух произнес Воронков, обращаясь то ли к собаке, то ли к тряпичной кукле, сидящей верхом на заварочном чайнике. Джой смешно наклонил голову и что-то буркнул, а кукла ничего не сказала, а лишь внимательно и недобро глянула на Сашку.

«Чего-чего? Опять?!» – и Воронков, повернувшись к безрадостной картине спиной, пошел на кухню, где вытряхнул в раковину ту самую мороженую щуку, купленную им в пику самому себе. Противное ощущение оставалось, и он вернулся в комнату – для этого всего-то нужно было сделать три шага по жалкому подобию коридора.

– Ладно, рыбу я, положим, съем, и все тут. А с тобой что делать? – поинтересовался он у куклы. Та снова промолчала, но взглянула уже откровенно враждебно. Нет, кроме шуток! Совершенно точно, взглянула! И ничего хорошего этот взгляд не сулил – словно эта кукла точно знала, что впереди Сашку ожидает еще какая-то пакость, и ей, кукле, хотелось бы посмотреть, достаточно ли плохо ему будет, или придется придумать что-то еще.

Чувствуя себя полным дураком, он пододвинулся к столу поближе и вгляделся в это тряпичное подобие толстой румяной девахи. Ничего особенного, намалеванные акварелью щеки, пуговичные глаза – столетней давности подарок тети Кати… Или тети Клавы? Какая к черту разница!

Выругав себя, Сашка принялся за уборку, решив не обращать внимания ни на что. Мало ли, может, простудился, по такой погоде запросто возможно. Вот сейчас поедим, потом из аварийного запаса сто грамм для профилактики примем и как завалимся дрыхнуть до десяти утра! И все будет в полном ажуре, и никто исподтишка наблюдать не будет!

Сказать было легко… Хоть спиной, хоть боком, взгляд девахи продолжал чувствоваться, вызывая раздражение и пугая своей четко ощущаемой реальностью. Это продолжалось с полчаса, и, наконец, не выдержав, Сашка резко повернулся к кукле, сдернул ее с чайника и с ненавистью швырнул на антресоли, куда-то в дальний угол. На душе немного полегчало, и, закончив вытирать ржавые пятна с клеенки, Воронков вернулся на кухню. Нарочито хозяйским жестом он приподнял рыбину за хвост, а другой рукой подхватил под жабры, желая выяснить, разморозилась она или еще нет.

Щука разморозилась вполне. То есть до такой степени, что, продолжая висеть вниз головой, она вдруг ощутимо дернулась, изогнулась, а когда распрямилась и замерла, то средний палец второй руки Воронкова оказался у нее в пасти. Вскрикнув от неожиданности, Сашка инстинктивно попытался его выдернуть, и загнутые зубы, само собой, впились в него еще сильнее.

– Ах ты… – он выматерился и, подавив желание еще раз дернуться, аккуратно положил рыбину на стол. Осторожно действуя невредимой рукой, разжал челюсти рыбины, и вытащил пострадавший палец, а вернее, пальцы – эта сволочь умудрилась повредить ему сразу указательный и средний! Но как?!

Засунув кровоточащие пальцы в рот, Воронков полез искать перекись. В общем-то ранки были небольшие, но мало ли какая зараза на зубах у этой твари сохранилась? И как это она умудрилась его цапнуть, ведь дохлее дохлого была!

Со свежим пластырем на руке Сашка вернулся на кухню и уставился на рыбину. Она лежала точно в том же положении, в каком ее швырнули на стол, и с тех пор вроде бы не двигалась…

«Да и вообще, она же потрошеная! – вдруг осознал он. – Какие уж там движения… Так что же, получается, я сам рукой дернул, да так, что надел голову щуки себе на пальцы?»

Такое объяснение казалось вполне логичным и естественным, и Сашка попробовал убедить себя в том, что сам в него верит. Получилось не очень хорошо: ощущение вдруг ожившей в руках рыбы запомнилось вполне отчетливо, и поэтому Воронков торопливо порубил щуку на куски, которые сунул в холодильник, а голову выкинул в помойку. Жарить ее прямо сейчас, да и вообще есть, совершенно расхотелось.

Чтобы успокоиться и, может быть, вернуть хорошее расположение духа, Сашка вытащил из сумки пистолет, вынул и снова вставил магазин и покачал его на руке.

Ощущение спокойной холодной силы, заключенной в оружии, действительно помогло – не то чтобы развеселило, но здорово успокоило. Даже время от времени вспоминающееся ощущение чьего-то взгляда казалось просто противным, но безотчетного страха уже не вызывало.

В гости, что ли, к кому напроситься? Сашка обдумал этот вопрос и решил, что здорово бы, конечно, смотаться из дому, но по времени уже поздновато. По телевизору на всех каналах гнали совершеннейшую лабуду, и в конце концов Сашка решил попросту завалиться спать. Уже стоя посреди комнаты в трусах и майке, он вспомнил, что хотел остограмиться на сон грядущий, но снова идти на кухню и лезть в холодильник не захотел.

И, сунув пистолет под подушку, он щелкнул выключателем.

Проснувшись на следующее утро, Воронков прежде всего пожалел о своей лености вечером: все-таки доза спиртного на ночь пришлась бы кстати. А так саднящие пальцы долго не давали ему заснуть как следует, а когда все-таки удалось провалиться в сон, то оказалось, что там его поджидает что-то гадостное – что конкретно, вспомнить не получилось, возможно, и к лучшему.

Пятно на потолке за ночь не стало больше, но и исчезнуть само по себе тоже явно не собиралось. Дождавшись десяти часов, Сашка принялся названивать в жилконтору, но за полчаса только три раза пробился через короткие гудки, и все три раза попадал в разные места – в квартиру и в некую фирму «Алина», где секретарша с ходу поинтересовалась, не из налоговой инспекции ли он. Судя по ее голосу, налогового инспектора ожидало в этой фирме немало приятных сюрпризов, но Сашка честно ответил «нет» и повесил трубку. А в третий раз он услышал:

– Дневальный по дежурной роте… – и фамилия, что-то вроде Нелупибатько.

Сашка грозно скомандовал:

– Смир-на! – и с удовольствие послушал, как на другом конце провода что-то громыхнуло, после чего попытки прекратил.

Для разнообразия он попробовал дозвониться до друзей.

Гарик все еще не прилетел из Сибири, куда умотал месяц назад на заработки, стрелять каких-то несчастных зверьков.

Козя оказался в местной командировке.

Решив, что застанет коварную АТС врасплох, Сашка набрал нужный номер «вдруг», но звонок в ЖЭК привел к совершенно неожиданному результату: раздраженный женский голос пообещал: «Еще один звонок, и я милицию вызову, понял, подонок?!»

Доказывать в милиции свою непричастность к неизвестному телефонному хулигану не хотелось совершенно, и поэтому Воронков решил дойти до конторы лично, тем более что и Джой уже несколько раз демонстративно подбегал к двери, делая вид, что сейчас будет процарапывать в ней дыру.

На этот раз лифт оказался на первом этаже, но в остальном повторилась вчерашняя история: никакой реакции на попытки вызвать, а когда Сашка уже выходил из подъезда, лязгнула дверь и темное пятно кабины поползло по «градуснику» вверх.

– Не везет так не везет! – сообщил Воронков Джою и добавил: – Похоже, что сейчас еще и дождь начнется, даром что с утра ясно было.

Песя глянул на небо и негромко гавкнул.

Действительно, где-то вдали, над рекой, ясно видимые солнечные лучи пробивались сквозь облака вниз, но над «бульваром» небо было хмурым, а на сером асфальте явственно выделялись черные мокрые пятнышки.

Поняв правоту хозяина, Джой свои дела затягивать не стал, и уже через несколько минут они с Сашкой быстрым шагом направлялись домой, ежась под новыми и новыми каплями.

Лифт? Сашка нажал на кнопку, уже заранее зная, что его ожидает. Жалко, рядом никого нет, а то можно было бы пари заключить! Интересно, а когда он поднимется на самый верх, к своей квартире, этот зловредный подъемник снова заработает?

Уже стоя у дверей, Воронков прислушался – нет, вроде бы не заработал. И на том спасибо, конечно. А то можно подумать, что против него кто-то плетет чудовищный антинародный заговор. Или цэрэушный, он же жидомасонский. Какие там еще у нас заговоры бывают… от сглазу, но это другая история.

Внутренне усмехаясь, Сашка попробовал вспомнить еще пару-тройку разновидностей врагов народа, но вдруг замер, держа в руке снятую кроссовку. Вновь возникшее ощущение чужого взгляда заставило обернуться, и он встретился со взглядом тряпичной куклы, восседающей на чайнике, теперь уже в кухне.

– Что за чертовщина… Я же тебя вчера убирал? Или обратно вытащил спросонья? – спросил он вслух, и тут же понял, что в глубине души по-настоящему боится, что она возьмет да и ответит.

Джой, уставившись на ту же куклу, заворчал. Выходит, тоже что-то чувствует? Или просто улавливает настроение хозяина?

– Нет, на фиг! – тихонько проговорил Воронков. – Дождь не дождь, а мозги прочистить надо… Джой, остаешься за старшего. С этой дурой построже!

Сашка принялся снова обуваться, а пес мрачно вздохнул и устроился на коврике, так чтобы видеть и дверь, и кухонный столик с куклой. Та демонстративно сделала вид, что ничего особенного и думать не хотела, но Джой поддернул верхнюю губу и коротко рыкнул на нее, чтобы не заблуждалась. Его не обманешь, он начеку.

Неторопливо спускаясь по лестнице, Воронков размышлял – неужто и вправду этот дурной коляш понял и поддержал игру хозяина? Или все же… Нет, ну правда, хватит! Решил же мозги прочистить – вот и прочищай: гуляй, созерцай архитектуру, общайся с природой…

На ходу взгляд невольно зацепился за размашисто перечеркивающую стену жирную надпись. Ее первая часть демонстрировала незашоренность автора данными официальной биологии, а следующая неожиданно обнаруживала в нем философский склад ума или хотя бы подход к действительности:

Щука – козел! А может быть, и нет.

Сашка усмехнулся.

Свинская собака в мировой литературе уже была.

Противный дождик по-прежнему продолжал сеяться с небес, и по-прежнему вдали, словно в издевательство, сияли толстые, грандиозные в своей красоте, снопы солнечного света.

Сашка прикинул, что эти разрывы в тучах висят сейчас где-то в районе набережной и речного вокзала, но чтобы туда добраться, ему пришлось бы ехать через весь город на двух автобусах, при этом неизбежно застряв в постоянно действующей пробке при выезде на Московское шоссе.

Ладно, гулять и дышать свежим воздухом можно и по месту жительства! Относительно свежим, конечно, – расположенная через квартал ТЭЦ кристальной чистоте атмосферы отнюдь не способствовала.

Проболтавшись на улице с полчаса и вдоволь наобщавшись с природой в лице все той же нудной мороси, Сашка понял, что с «прочисткой мозгов» ничего не получается: воспоминания о недоброй кукле и встревоженной собаке упрямо не шли прочь. Тогда он решил пойти другим путем и забить голову чем-нибудь другим, желательно пострашнее, но в то же время чтоб ясно было: все фигня.

С этой целью он не торопясь добрел до некогда популярного, а теперь помирающего тихой смертью кинотеатра, в котором шел новый американский фантастический боевик «Нападение-2». Его завлекательную рекламу вторую неделю крутили по телевизору, и, купив билет на ближайший сеанс, Сашка составил в зале компанию десятку пенсионеров, жиденькой стайке сбежавших с уроков школьников и парочке, которой было абсолютно все равно, что за фильм, лишь бы свет скорее погасили.

«Ладно, – думал он, глядя на титры, где не было ни одной знакомой фамилии актера или продюсера, – в крайнем случае, еще раз разочаруюсь в американском кино…»

Выходя на улицу после фильма, Воронков был не просто разочарован, а откровенно зол – фильм оказался настолько «экологически чистым», что за время, потраченное на его просмотр, стоило бы приплачивать зрителям, а не брать за билеты с них. Против очередного киборга-психопата, захватившего ядерную ракету, на этот раз выступал случайно оказавшийся в гостях у дяди Сэма кагэбэшник по имени Петр Сидорофф.

И на протяжении всех полутора часов этот Сидорофф безграмотно стрелял в психопата из безграмотных муляжей «автоматов будущего» – когда первый из них появился на экране, Воронков не выдержал и расхохотался на весь зал, вызвав испуганное движение на заднем ряду, где обосновались влюбленные.

Кроме этого, ничего интересного в фильме не было. Герой скучно бил террористу морду, засовывал врага в высоковольтные шкафы, сбрасывал его в чаны с кипящей кислотой и довершил победу сил добра над силами разума, зажав голову злодея в патрон токарно-револьверного станка и включив мотор.

Ракета, само собой, все это время зловеще тикала. И лишь когда на приляпанном сбоку (чтобы зритель видел) крупном табло появились заветные цифры 00.00.01, Петр Сидорофф выдернул проводок. Хотя до того тысячу и один раз было повторено про хитроумную защиту взрывателя. А может быть, и пускателя – Сашка так и не понял, да и не хотел понимать.

С досадой вспоминая безвозвратно пропавшие время и деньги, Воронков ощущал себя примерно так же, как если бы его любезно накормили мылом с запахом шоколада, вынутым из красивой обертки, на которой коварно обещался еще и вкус. Тьфу! – и он действительно сплюнул на обочину. Вспомнился где-то слышанный стишок:

 
Когда прокат нам фильм плохой сбывает,
Я до конца его смотрю любезно.
Неинтересных фильмов не бывает.
Ведь глупость тоже интересна! [1]1
  Стихи Н. Доризо.


[Закрыть]
 

Вот только последнее время «когда» постепенно превращается во «всегда». Так что запасы любезности здорово истощились!

Налетевший порыв ветра бросил в лицо висящую в воздухе водяную пыль – подобие дождя продолжало методично пропитывать мокротой окружающий мир. Но идти домой Сашке все равно не хотелось. Он поднял воротник, засунул руки поглубже в карманы, и ноги сами понесли его куда-то в сторону центра. Минут сорок он бесцельно шагал, по наитию сворачивая на перекрестках и лениво поглядывая по сторонам.

Такие вот «спонтанные» прогулки Воронков давно уже открыл для себя как неплохой способ восстановления душевного равновесия. Козя называл это мышечной медитацией – ну так ему лучше знать. Серега сменил с десяток секций и групп мордобойно-зубодробительной направленности, и само собой, в каждой находился доморощенный гуру, направляющий духовное развитие учеников по очередному «пути истинному».

Из этих наставлений Козя вынес богатые познания в дзен-хрен-терминологии, но в то же время укрепился в уверенности, что все это ерунда, а главное – вовремя рукой-ногой махнуть. Ну и попасть, естественно! Чему и учил теперь уже сам крепкомордую молодь, не забивая им мозги возвышенной туфтой, «таки имея с этого маленькую копейку денег». Рыжий уверял, что так сказали бы в Одессе.

Сашка некоторое время ходил к Сереге «в гости», помахаться в охотку, но года два назад через случайного знакомого прилепился к другой группе, практиковавшей одну из малораспространенных пластичных школ ушу. Занятия вел невысокий мужичок, который, несмотря на всю свою невзрачность, бегал по стене как муха, прыгал как кенгуру и с завязанными глазами шутя увертывался от трех самодельных мечей в руках у не самых бестолковых ребят.

В отличие от Козиных «гуру», этот мужичок никогда и никого не заставлял сидеть в позе вянущего лотоса или рожающей обезьяны. Однако ясно ощущаемый в нем самом «второй план» заставлял Воронкова с куда большим уважением относиться к «совершенствованию духа», нежели любые нравоучения.

Конечно же, невзрачный мужичонка все же что-то такое исподволь передавал своим ученикам, но всякого рода «инкарнациями» и «трансцендентальностями» свою речь не засорял. А когда Воронков спросил насчет «мышечной медитации», то услышал в ответ спокойное:

– Тебе обязательно нужно, чтобы все на свете называлось каким-то словом? Если да, то называй – но пусть это будут твои слова. Разве ты должен спрашивать разрешения у меня?

Сашка тогда смутился и отошел. А прогулки «от фонаря до ужина» все же привык про себя называть Козиным выражением.

Продолжая попытки убить время, а заодно и свои тревоги, Воронков перешел очередную улицу и, ни о чем особенно не думая, свернул в арку. Обычно такие арки вели в проходные дворы, но оказалось, что эта направила Сашку прямиком в тупик: длинный прямоугольник, окруженный тремя стенами домов разных времен постройки, но одинаково обшарпанными. Четвертую сторону двора перекрывала шеренга самодельных гаражей, общий жестяной фасад которых украшала выцветшая надпись, выведенная аршинными буквами:

«Убрать до 1 января 1990 г.!»

Воронков хмыкнул: гаражи не только никто и не подумал убирать – их владельцы поленились даже стереть или закрасить грозную надпись.

Дополнял картину «Запорожец» без колес, но с горделивой наклейкой «Феррари Гран При» на треснутом лобовом стекле.

Ничем другим двор не отличался от сотен себе подобных. Под ногами был затоптанный до полусмерти газончик, по левую руку торчали П-образные рамы из железных труб – когда-то подразумевалось, что благодарное население будет на них сушить белье, а по правую имел место комплекс сооружений, символизирующий заботу о детях. Тоже стандартный набор: песочница почти без песка, руины качелей, железная горка и загадочное разлапистое сооружение из металлических штырей. Ну и конечно, обитый клеенкой стол с лавочками, привычное место общения мужского населения окружающих домов. За таким столом и козла забить, и пивка принять – милое дело. А что дети рядом в песочнице копошатся – так пусть привыкают. Знакомятся с особенностями взрослой лексики.

Сейчас стол обсиживала компания веселых тинейджеров. Доносившиеся до Сашки фрагменты разговора не оставляли сомнений – прошло их нежное детство в этой песочнице или в какой другой, но преемственность поколений налицо. Больше никого во дворе не было, и молодежь сразу начала коситься на Воронкова.

Уже понимая, что забрел сюда зря, Сашка деловито направился к первому попавшему на глаза подъезду и принялся изучать цифры на табличке.

«Интересно, а зачем я это делаю? – поинтересовался он сам у себя. – Мне же на этих сопляков, в общем-то, наплевать. Или дело в том, что мы все всегда стыдимся бесцельных поступков и пытаемся придумать хоть какую-то мотивацию… Хотя какое там „мы все“! Нечего свои личные комплексы приписывать всему человечеству!»

Он пожал плечами, повернулся и тормознул на полушаге. Метрах в четырех перед Воронковым стояли, преграждая путь, три лба. Непонятно, откуда они взялись, если только не крались сзади на цыпочках. Собственно под определение «лоб» подходил только один из парней, стоящий слева: желтая цепь на бычьей шее, кожаная куртка и спортивные полосатые штаны. Тот, что в центре, смотрел на мир через темные зеркальные очки и затянут в темно-серую джинсу, этакий студент-спортсмен. Правый же – вообще чума! – вырядился в костюмчик с галстучком и платочком. Прямо жених перед подъездом загса.

Странное трио глядело на Сашку с недобрым интересом, и вдоль спины пробежал холодок – не страха, а омерзения, что ли. Чем-то знакомым повеяло от этого взгляда, и в другой ситуации Сашка даже попробовал бы вспомнить – чем. Но сейчас было не до этого.

Для пробы он шагнул в сторону. Дебил с «голдой» тоже сместился, готовый пресечь попытки к бегству. Все было ясно, и Сашка несколько раз незаметно, но глубоко вздохнул, готовя организм к неожиданностям и одновременно успокаиваясь. Если они думают, что он будет суетиться, так это хрен. Пусть сами начинают, а мы посмотрим.

Троица словно услышала его мысли. Джинсовый выдвинулся вперед, поправил очки и наконец сообщил:

– Привет!

– Привет, – предельно нейтрально ответил Сашка. «Интересно, сначала закурить попросят или сразу с „Гони десять копеек!“ начнут?».

В остальном он не сомневался: вряд ли эти парни хотят узнать, как пройти в библиотеку. Ну что ж, не зря только что свои да Козины занятия вспоминались! Предстояло дело, в общем-то, житейское, хотя и весьма неприятное. Чем кончится – тоже еще вопрос. Рукопашной стычки Сашка не очень боялся, но мало ли что – вдруг у кого кастет или телескопическая дубинка. Эх, «Мангуста» бы сюда!

Джинсовый решил обойтись без вопроса про сигареты.

– А-а… – протянул он, словно ничего другого не ожидал. – Я вижу ты меня не рад видеть. Что ж так? Деньги брал – радовался, а отдавать – так сразу скучаем? Сейчас скажешь, что не видел меня ни разу, да? Во, ребят, видали?

– Нехорошо, братан, – веско встрял коренастый.

– Во-во. Ты в прятки играл, а счетчик тикал! – подхватил «студент». – Так что с тебя теперь в двойном размере. Или будешь спорить?

Сашка стоял молча. Этих трех он видел впервые в жизни, хотя подобная ситуация была знакома. Но тогда, после катастрофы, он хоть знал, почему и за что его «поставили на бабки»!

На Воронкова накатила секундная волна воспоминаний. С гибелью родителей он «поплыл», словно боксер, пропустивший удар и беззащитный перед следующим. Он мало чего понимал из того, что внушительно ему говорит узколобый жлоб, завалившийся к Сашке на второй день после похорон. Он слушал полупонятные слова о каких-то «базарах», «разборках», «отбойках», «конкретных пацанах», а видел перед собой только щетинистую харю под узким лбом. И казалось, что на этом лбу крупно и понятно написано, что, кроме своих тупых и сиюминутных шкурных интересов, эта харя ничего и никогда знать не будет и что бесполезно ей что-то объяснять, о чем-то просить…