Текст книги "Возвращение с края ночи"
Автор книги: Алексей Свиридов
Соавторы: Александр Бирюков,Глеб Сердитый
Жанры:
Классическое фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)
Начал припоминать, как же он заснул.
Память мутилась и прорывалась в сознание толчками, но все вспомнилось. Он поел мяса, которого ему предложил чукча. Ему полагалось именно мясо. Джою рыба. А ему, сопровождающему великого прародителя, только мясо, зато от пуза – сколько съешь.
Ну он и подкрепился.
И потянуло в сон.
Полусидя-полулежа он задремал у входа, с оружием наготове, просто на всякий случай.
Сначала была тяжелая волчья полудрема.
Он часто просыпался, всматривался в темноту по ту сторону очага, где прятались, кутаясь в шкуры, шаман и баба его, но постепенно Сашка провалился в глубокий сон и его даже накрыло сновидением.
Неприятным. Вызывающе символичным сновидением.
Сколько Сашка себя помнил, ему никогда не снилось-море. А тут вдруг с чего бы это? Море и маяк. И какое-то раздвоение. Что, дескать, вот он ищет выхода или входа, и он же только и может эту дверь открыть и сам себе ее открыть не хочет. Слишком прозрачно для вещего сна. Слишком заманчиво для сердитого дядьки доктора Фрейда.
– Фигня какая-то, – пробормотал Сашка в тишине чума.
Рядом сопел, вздыхая во сне, Джой.
И ему вроде как тоже снилось что-то. Что-то сытое и умиротворенное. Точнее не разобрать.
А вот шамана нигде не было.
Сашка это сначала почувствовал, а потом уже рассмотрел.
Чум был пуст…
«Дом был чист». Откуда это? Ах да, Бредбери…
– И куда же это свалил гостеприимный хозяин? – снова вслух проговорил Сашка.
Ни шамана, ни бабы его.
Он поднялся на ноги, скинув одеяло из такой же диковинной шкуры. Его, оказывается, укрыли спящего, а он и не заметил.
Проверил имущество.
Вроде все на месте.
Ну хорошо, хотя бы не стырили ничего.
Достал флягу, глотнул холодной воды. О как! Когда это успел набрать? Где? Во фляге, как он это помнил, оставалось лишь немного того полынного напитка, который так развеселил его в бункере. Но сейчас, уже взяв в руку фляжку, он знал, что в ней вода.
«Отлично! – подумал он, – белочка начинается. Когда же я?..»
Но воспоминания подкинули четкий образ, как он склоняется над ручьем в каком-то лесу и наполняет флягу. И вспомнилось пение птиц. И папоротник на другом берегу ручья. И солнечный день. Но не сумел вспомнить того, когда и где это все происходило.
Любопытный феномен. Это что же – внезапно прорывающиеся воспоминания из путешествия по мирам? Воспоминания яркие, но вырванные из контекста. Это так надо понимать, что было что-то еще? Но до того как эти левые картинки всплывут, об их существовании и нё заподозришь. А после того, как возникнут, уже никак не отделаешься от попыток вспомнить, что было до и после них.
Попыток навязчиво мучительных, потому как безуспешных.
Сюрприз был поистине гадким. Сашка нехорошо выругался, но, делать нечего, вынужден был смириться с мыслью о том, что массу событий его память просто не сумела вместить и удержать. И та непрерывная последовательность событий, которую он помнит, в действительности только ЯКОБЫ непрерывная. В действительности – она, вероятно, пунктир, на живую сшитый в ленту сознанием, привыкшим бороться за собственную цельность.
Вот ведь, блин горелый! Этак с ним черт знает что могло наслучаться. Может, он уже познал все тайны мироздания, а сам ни сном, ни духом! Нет, брат, это жулики! От расстройства засосало в животе. Сашка поискал и на низенькой колченогой подставке вроде восточного столика для чайной церемонии нашел еще кусочек мяса.
Пожевал.
Потянулся.
Джой все так же спал.
Ну, да ладно. Пускай песя отдохнет. Умаялся, бедняжка.
«Я встал однажды на эту дорогу, и теперь я иду без возможности остановиться, – изрек он мысленно. – Нет, я не жалуюсь. Я просто счастлив. Я всегда мечтал, что наступит день, и я смогу бросить все ради того, чтобы встречать в поле рассвет. Для того, чтобы не видеть людей».
Мысль была какая-то не совсем своя.
Воронков прислушался к ощущениям.
Показалось, что некто бережно и незаметно прощупывает его сознание. Так было уже, когда он общался с художником.
Интересно! Очень интересно.
Он неторопливо обошел по кругу жилище шамана.
Еще раз отметил, что утвари немного.
Да, практически ничего и нет.
«Я так и не смог задать вопрос, вопрос жизни и смерти, – подумал он и вновь будто бы не сам, – а теперь не у кого спрашивать. Я все не могу отделаться от собственного взгляда – взгляда загнанного зверя. Я все пытаюсь понять – это мое будущее или мое прошлое? И если бы я верил в Бога, то что я хотел бы у него спросить или попросить, я так и не решил».
Сделалось вновь тревожно.
Что-то обязательно должно случиться.
Что-то важное.
И тут Сашка сделал большое открытие. Оказывается, чум был только прихожей жилища.
В том месте, где сидели вначале шаман и баба его, оказался выход из чума и вход в ледяную галерею.
Оказывается, основной дом шамана был вырезан в толще льда. А чум был только чем-то вроде переходной камеры – тамбуром для выхода на поверхность.
Это открытие ошеломило Воронкова, когда он откинул полог и увидел ледяной коридор, с лестницей вниз, уступами спускающейся метров на пять. И заинтриговало.
Снаружи был, видимо, уже белый день, потому что коридор освещался гладкими линзами в потолке. Свет был ясный и чуть зеленоватый.
– Тоже мне, ледяной дворец, – с иронией, но и не без уважения к человеку, соорудившему это, проговорил Сашка.
По стенам коридора были выпилены аккуратные ниши-полочки, в которых на подстилках из кусков шкуры стояли разнообразные предметы. Особенно поразили Воронкова тонкие прямоугольные тарелки-лотки из какого-то камня. «Нефрит», – подумал Сашка, не испытывая и отдаленной уверенности в том, что прав. Но тарелки были такой толщины, что пропускали свет, хотя и вырезались вручную, продольно-поперечными движениями.
– Это же сколько надо собираться жить, чтобы вырабатывать такие тарелки? – покачал головой странник, – или они имеют ритуальное значение и вытачивались поколениями? Да, этот шаман не так прост, как кажется.
В других полочках лежали наборы костяных игл, какие-то не то наконечники, не то метательные ножи из обсидиана с резными костяными рукоятками, полированные каменные шары, будто ядра пушечные горкой, размером с апельсин каждый. В пирамиде стояли цельнокостяные копья с зазубренными и гладкими наконечниками и каким-то упором-перехватом на две трети длины. Висели какие-то кожаные плетенки с лаконичным, но красивым узором. Много чего еще было здесь.
Были предметы и неразъясненные. Так, например, совершенно непонятно осталось назначение странных костяных колец с крючьями. Эдакие плоские заостренные по кромке обручи диаметром сантиметров тридцать с одним или тремя острыми крюками на внешней стороне. Для чего они?
Любопытно. Тут Сашке подумалось, что ведь далекие предки наши были ни фига не глупее нас. Возможностей у них было меньше – это да, но пользовались они ими ничуть не менее, а то и более изобретательно. Человек – он и в каменном веке человек.
Очень уместно припомнилась история с «крылатыми предметами», над загадкой которых так долго бились этнографы и палеоантропологи, изучавшие быт и прошлое народов Севера. Каких только мистических гипотез не выдвигалось по поводу этих на удивление разнообразных, но сходных по сути, тонко резных, костяных артефактов. А что оказалось? Каждый такой «предмет», будучи настоящим произведением искусства, являлся оперением, стабилизатором мощного гарпуна и одновременно предохранял торец его древка от ударных нагрузок при взаимодействии со специальной гарпунометалкой.
Сашка был тогда поражен функциональным и эстетическим совершенством всех частей этого изготовленного лишь из дерева и кости оружия: хитрого асимметричного наконечника, без шуток похожего на какой-нибудь стремительный инопланетный звездолет, изящного рельефного древка, фантастического на вид упора-стабилизатора.
А великолепная, прямо-таки запредельная эргономика гарпунометалки, только и позволявшей слабой человеческой руке с расстояния пробить костяным наконечником шкуру любого морского зверя, его просто убила.
Вот вам и чукчи из анекдотов. Так и здесь, наверное. По какой-то ясной необходимости эти кольца создавались, форму их оттачивали под непонятную задачу и эстетические потребности пользователя. Увы, ему, пришельцу, нипочем не догадаться. Как тем этнографам поначалу.
Зато с этим проще…
В следующей ледяной нише находился явный предмет искусства. Вернее, не в самой нише, а в ее задней стенке, вмороженный непосредственно в толщу льда. Сашка протер для большей прозрачности ее поверхность ладонью и, наклонившись, невольно залюбовался.
На разной глубине и высоте во льду темнели с два десятка, наверное, небольших фигурок, несомненно, представлявших единую композицию.
Это, скорее всего, были маленькие изображения неких китообразных. Не то дельфинов, не то касаток, застывших в сложном пространственном танце. Иллюзия объемной фотографии слитного общего движения возникала оттого, что «поза» каждой фигурки была с удивительной точностью увязана с ее местом в «хороводе».
Безупречно выстроенный неведомым мастером (неужели, здешним шаманом?) китовый танец очень живо напоминал ему незабываемую картину двойной воронки из летучих свинорылых автобусов. Ну, очень похоже. К чему бы это?
А вот выпавшая из встречного трехмерного хоровода фигурка к чему? И почему все дельфинчики темненькие, а эта белая? Ответ один: а хрен его знает. Ясно только, что это «ж-ж-ж» неспроста.
И тут Воронкова посетила шкодливая мыслишка. Почему, почему… Потому! Сейчас сделаем так, что половина вопросов автоматически вымрет. Запросто. Воровато оглянувшись, он достал зажигалку. Двухсантиметровое острое жало голубого пламени с готовностью выскочило наружу. Много времени Сашке не понадобилось, благо светлая фигурка сидела во льду неглубоко. Пришлось, правда, опуститься на колени, но уже через минуту выплавленная каменная «рыбка» лежала у него в ладони.
«Вот и славно. Вот и сувенирчик», – пробормотал Воронков, поднимаясь на ноги и пряча добычу в карман.
При этом оттолкнулся свободной рукой от пола.
Пол был вымощен каменной плиткой, довольно ровной и… теплой на ощупь. Сашка специально наклонился и потрогал пол еще раз. Теплый!
Он только головой покачал. Чудеса. Для каменного века это даже не хай-тек, а какие-то технологии ушельцев.
Коридор между тем уперся в завешенный проем.
За занавесом из пепельно-белой шкуры обнаружилась светлая комната.
Там, на шкуре, сидел шаман, подогнув одну ногу под себя.
– Многие беды для больших и малых сулишь ты! – сказал шаман внятно и ясно.
Сашка опешил.
Только спустя минуту глубокого ступора он сообразил, что шаман лопочет что-то невнятное на своем языке, но слова приходят прямо в голову. Знакомая уже метода.
Вот только говорит вроде как не сам шаман, а кто-то через него.
– Никаких бед никому я причинять не собирался и не собираюсь. Я у вас вообще случайно. Мне дальше надо. По тропе и домой.
– Бегство твое чинит несчастья и умертвия. Не сразу, но после.
– А это разве мое дело? – удивился Сашка почти искренне. – Это разве не тех вина, кто взял меня в оборот? Совершенно ни за что, кстати!
– Не бывает без вины наказания, – почти по Глебу Жеглову ответил некто, использовавший шамана как рупор для своих мыслей.
– Вот только демагогии не надо, ладно! – разозлился Сашка. – Я вообще никому ничего не сделал плохого. Может, и хорошего тоже никому ничего. Да только случай не представился.
– Хаос идет вслед за тобой, – ответил некто.
– А с кем это я, как говорится, имею честь общаться? – коварно поинтересовался Сашка, чувствуя, что некто, использующий в качестве посредника шамана, не хочет раскрывать своей личности.
Шаман думал совершенно искренне, что транслирует БОГА (или БОГОВ), но знал при этом, что посредником был не единственным. Ему передавали другие, по цепочке, от самых близких БОГУ или БОГАМ, к менее близким, а там и до самого Сашки.
– Для тебя это важно?
– Еще как.
– Как?
Вот, блин, разговор!
– Очень важно! ОЧЕНЬ! Я хочу знать, с кем имею дело, что ему от меня надо.
– Нам ничего не нужно от тебя.
– О чем тогда базар?
Повисла напряженная пауза.
– Доброй воли движение к тебе навстречу, – был витиеватый ответ. – Информация. Мы информируем. Нас информируют. Взаимно выгодное существование.
При этом собеседник даже через кучу посредников не смог скрыть нервозности. Кроме того, он ухитрялся накладывать понимание ментального посыла на значение слов, которые произносил Воронков. Поэтому воспринял слово «базар» как торг, а не просто разговор. И теперь, это доносилось до Воронкова отчетливо, пытался понять, что на что собирается Сашка менять. Сам же собеседник почитал за ценность только информацию.
– Ну, так поделитесь тем, что имеете, – сказал тогда Воронков, – бросьте мне кость!
Про кость он ляпнул скорее интуитивно, чем осмысленно. Просто раз собеседник улавливает не только мысли, но и заглядывает в ассоциативный словарь, который у каждого человека живет в голове свой и индивидуальный, то пусть поморочится с идиомой.
Результат оказался совершенно нелинейный. Что тут сработало, неизвестно. Возможно, убежденность, с которой он требовал информацию, а возможно, неизбежная ассоциация с собакой, заключенная в идеоматическом выражении, а может, и еще что-то.
Сначала собеседник будто бы впал в ступор. Ничего не было. Шаман сидел и покачивался. Разве только не гудел, как приемник на несущей частоте. А потом прорвало.
На него хлынула лавина образов. Из сонма информации, полученной таким образом, Сашка мог сделать вывод, что его, как минимум, не обманывают, но и всей правды не выдают, потому что собеседник контролирует поток сознания.
Что-то общее было с тем, как он общался с художником. Однако сам мозг, передававший образы, был иным. И разум был иным. Каким-то емким, прозрачным и всеобъемлющим. Но у собеседника явно был опыт общения с человеческими существами, поэтому он переводил поток сознания в строй образов, более понятных для человека. Примитивного в чем-то, в чем-то иного, чем Воронков, но все же человеческого существа.
Во-первых: собеседник был огромным, могучим и во всех отношениях великолепным существом. Так он себя воспринимал сам и так привык представлять себя людям. У него не было врагов. Единственным его врагом был он сам. И в этом был первый урок. Этакая философская парадигма.
Потом: собеседник был существом, способным решать свою судьбу и другие судьбы. И полагал в этом свое назначение. Очевидно, нужно было принять такую постановку вопроса как неоспоримую данность.
Далее: собеседник предпочитал жить в морских просторах, которые почитал как некий абсолютный космос, самую естественную и правильную среду обитания с несчетным количеством измерений и направлений. И себя почитал он космосом, уходящим в глубь себя как в прямом, так и в переносном смысле.
И только уже после этого: собеседник почитал себя совершенным существом и только допускал существование более совершенных, но каких-то бесплотных сущностей, видимо, божественного порядка, что делало честь его скромности. К тем же, кто вынужден существовать в плоскостном мире поверхности суши, собеседник относился снисходительно и покровительственно. Он не отказывал им в примитивном разуме, но непререкаемо был убежден, что этому разуму не хватает способности мыслить объемно, что этот разум утилитарен и примитивен. Примерно так сам Воронков думал о мозговых способностях Джоя.
И вот тут речь дошла до первопредка. И стало сложно. Перво-предок, действительно похожий на собаку, был не научно доказанным прародителем и морского философа и шамана, а скорее философско-теологической категорией. Люди пошли от первопредка, но прямые потомки первопредка служили человеку, пока не исчезли, «УШЛИ», а теперь человек, являющийся предком морского философа, находится как бы в услужении и под покровительством великих и могучих морских обитателей, которые лучше самих людей знают, как надо жить на тверди земной, раз уж такая участь им отпущена.
Уф!!!
Но все это было обильно пересыпано фрагментами легенд и притч, картинами из реального и мнимого прошлого и даже, кажется, будущего, что голова шла кругом. Да кроме того, очень многие категории и понятия были недоступны, как их ни упрощай, и создавали только впечатление непреходящей и вселенской мудрости собеседника.
Сашка при всей иронии и самоиронии все же не смог не почувствовать себя интеллектуально убогим неучем пред лицом светила науки и гиганта мысли.
Но главное, что вынес из сообщенного ему Воронков – то, что морские обитатели (разумные плотоядные млекопитающие, кстати!) имели еще и виды на иные миры. Они были совсем не прочь расселиться в студеных и в меру теплых морях иных измерений. Там объяснить плоско мыслящим обитателям суши, как надо жить и во что верить, а также проводить разведку относительно поползновений к ним со стороны параллельных миров.
Вот, правда, сеть миров они воспринимали не в пример объемнее, что-то вроде взаимопересекающихся многогранных кристаллов, в толще воды почти неразличимых. И сложных донельзя.
Поделились они и своими заботами. Оказалось, что их волнуют проявления неких МЕЖМИРОВЫХ сущностей (а есть и такие!!!) и неких миссионеров, которые шастают по мирам и ведут не всегда чистую политику.
И еще они были за что-то благодарны лично ему – Сашке Вороненку – за какое-то доброе дело, которое было при его посредстве вот только что сделано…
На сем сеанс был внезапно прерван.
Последнее, что он понял, так это что у шамана есть сей момент насущные какие-то дела и ему нужно их все переделать, дабы потом он мог опять, не отвлекаясь, послужить посредником в общении, которого собеседник будет нетерпеливо ждать.
Занятно, что про многие беды, которые он, Сашка, кому-то сулит было как-то незаметно забыто. Впрочем, вполне возможно, что к этому вопросу морской бог (или морской рыжий водоглаз?) еще вернется в самый неподходящий момент.
С одной стороны общение хотелось продолжить, а с другой, пауза была как раз кстати, потому что непросто все это было и утомительно.
– Сказка про белого бычка, – пробормотал Сашка, поматывая головой, как теленок в стойле.
Общение оглушило его несколько. Мышцы шеи затекли со страшной силой, будто голова сделалась на время «разговора» тяжкой как котел.
Ему передали в ответ на эти слова, что про бычка вовсе не сказка, а самая насущная реальность, с которой надо что-то делать. Этого он не понял до конца. По крайней мере не сразу.
«Большой белый зверь пришел! – Сашка понял, что это уже сам шаман ему говорит. – Большой зверь хочет умирать. Надо помогать. Мясо будет. Теплая шкура будет. Пошли со мной. Помогать зверю умирать будем».
Почему-то ментальный посыл шамана Сашка, видимо, в силу игры ассоциаций, переводил для себя в речь, напоминающую немного манеру выражаться чукчи из анекдота.
«Помогать умирать вместе хорошо!» – настаивал шаман.
И в сознании возник образ мультяшного какого-то белого бычка. Лохматого и толстого. Аппетитного. Смешного, как наивный наскальный рисунок древнего человека. Шаман не мог мысленно передать образ подлинного животного. А представлял себе его забавно.
Вышли «помогать умирать».
Сашка и Джой выпростались из квазичума на воздух. Небо прояснело. Светило солнце, перебивавшее колючий морозец. С той стороны, где грело, было тепло, а в тенечке – морозно.
Несильный ветер нес впереди поземку.
Джою не понравилось, что ветер задувает сзади и ерошит шерсть. Он же все-таки не лайка, а колли. И песя шел как-то смешно, бочком, занося задницу вбок против ветра, будто бы заднее передаточное число было у него больше, чем переднее.
Приладили к ногам «дощечки», на лыжи встали то бишь, да и покатили потихоньку.
– Что же мы на охоту и с наветренной стороны? – удивился Сашка вполголоса.
«Белый зверь нас услышит и пойдет навстречу!» – пояснил ментально шаман, вслух же промяукав что-то невразумительное.
Сашка вспомнил вновь тот же анекдот про медведя.
И вскоре впереди замаячил активный такой, подвижный сугроб, который действительно шел навстречу.
Но шел, как Сашке показалось, задом наперед.
Реальность снова подкинула сюрприз.
Белый бычок или, вернее, плотоядный козлище, действительно был крупной тварью.
Встретился он довольно быстро.
Похоже, шел на запах чума. Или действительно на запах охотников. Не то на легкую добычу позарился, не то и вправду собирался добычей стать, как это понимал себе шаман.
Тут Сашка не разобрался.
Зверюга был размером с матерого белого медведя. Косматый. Именно такой твари принадлежали гривастые бело-пепельные шкуры. Только вот голова у твари была голой, морщинистой и покрытой пупырчатой красной кожей. Она, как у черепахи из панциря, выдвигалась из гривы на красной же голой шее с обвислой складчатой кожей. Рыло песье, длинное. На макушке кривые, загнутые назад козьи рога.
Вот с этой головой вышло нехорошо. И смех и грех, как говорится.
Сашка действительно сначала не мог понять, то ли они с шаманом догоняют существо, то ли оно само идет к ним задницей вперед, потому что видел он только воронку в шерсти, куда прячется от холода голова.
Когда очутились на опасном расстоянии, то шаман передал, сопровождая мяуканьем: «Сейчас помогать умирать будем». Но при всей бодрости этого заявления тревога чувствовалась в нем нешуточная. Зверюга ростом с лошадь. И Сашка почувствовал, что у шамана адреналин зашкаливает. Так, что даже малость передалось и ему.
И тут Джой, великий представитель первопредка, поломал всю тактику и стратегию. Он в несколько лихих, каких-то мячиковых прыжка наскочил на зверюгу и залаял. Причем не столько злобно, сколько озорно. Будучи еще щенком, он так приветствовал велосипедистов.
Эта неуместная шалость первопредка совершенно выбила почву из-под ног у шамана. Он растерялся…
И тут из того места, которое Сашка воспринимал как задницу зверя, по-научному – анус, а в просторечии – срака, высунулась эта самая омерзительная морковная морда с рогами и, щелкнув челюстями, атаковала Джоя, выстрелив в его сторону молниеносно на длинной и гибкой шее.
Когда же попытка схватить Джоя не удалась, зверюга выставил в сторону собаки козьи рога, намереваясь так держать его на дистанции.
Шаман ахал в полном непонимании, как теперь вести охоту.
Но сердиться на прародителя не позволял себе даже в глубине сознания.
Только Сашка не усомнился в том, что ему делать.
«Мангуст», очутившийся в руке, рявкнул. Гулкое эхо разнеслось по заснеженной пустыне.
Кровь с клочками мозга брызнула из черепа чудовища на пепельно-белую шкуру, на снег, туша пошатнулась и завалилась на бок.
Тройные, похожие на лист клевера копыта заскребли по насту.
– Хана белому бычку, – констатировал Сашка.
Джой скакал возле ног хозяина и передавал что-то в духе: «Классно, хозяин! Если бы я его не отвлек, то хрен бы ты его убил! Будем держаться вместе и дальше и победим всех!»
Только шаман несколько оцепенел и переводил взгляд то на Воронкова, то на убиенного неведомым способом «белого бычка», а то с подозрением на первопредка.
Ему еще следовало обдумать и понять, как все это произошло.
Да еще и историю доподлинную надо сложить об уникальной охоте с первопредком.
Воронков подумал грешным делом, что в этом мире они с Джоем оставят самый заметный след. В основном, разумеется, Джой.
Шаман между тем воткнул свою костяную секиру рукояткой в наст и в несколько приемов протолкнул ее поглубже. После этого достал из-за пазухи какую-то колотушку и начал лупить ею по боковой поверхности челюсти, из которой была сделана рубящая часть секиры.
Сашка подумал было, что это какой-то ритуал над убиенным животным, но вскоре обнаружилось, что это всего лишь эффективное средство ближней связи. Он даже вообразил себе, как шаманиха после их ухода замерла, прижав ухо к теплым каменным плитам, которыми вымощен пол в жилище. Вскоре шаманиха появилась на лыжах и с большими санями, да еще с набором ножей для разделки туши.
– А быт у них налажен, – отметил Сашка.
– Мы помогаем, – услышал он ответ на незаданный вопрос, который мощно прозвучал прямо в его голове.
– Как? – удивился он.
В ответ ему передали несколько образов, из которых следовало, что в какой-то момент «морские» дезориентируют одного из «плотоядных козлищ» и направляют к людям. О чем им сообщается.
Впрочем, люди и сами иногда охотятся, без помощи морских покровителей. С переменным успехом, правда.
– Мы даем людям только то, что они сами хотят, а берем лишь то, что они могут дать, – подытожил собеседник.
Тут Сашка вспомнил разговор с Альбой. И в связи с ним строки из Элиота:
Киты хоть ничего не предлагали ему. И ничего не требовали взамен. Хотя что им может быть нужно?
Сашка отвлекся и забыл поинтересоваться тем, что же берут морские такого от людей, что те сами могут дать…
Он двинулся в сторону, откуда исходил псевдоголос собеседника. Это было нетрудно определить. Стоило отклониться от пути, как голос слабел и уходил в сторону. Так, по пеленгу Сашка и двигался, рассудив, что шаману с шаманихой он сейчас не нужен.
Вскоре стало ясно, что разговор с Альбой Сашка вспомнил не случайно.
Между тем морской обитатель вещал почти непрерывно.
Поначалу Воронкову был показан ментальный «рекламный ролик», который он мысленно обозвал: «Прогулки с монстрами глубин». Занимательные твари населяли пучины моря. И встречаться с ними не хотелось ни под каким предлогом. Купаться запрещено, короче. Вот только самого собеседника среди этих монстров не было показано. Просто между делом продвигалась так и напитанная самодовольством мысль, что он есть существо окончательно прекрасное, монстрам морским не чета и ему самим Провидением предписано все на свете разруливать и гармонизировать.
Пропаганда как она есть. Даже несколько прямолинейная и наивная. Для неокрепших умов.
Среди того, что он сообщил, была дежурная мысль, что великие и ужасные МОРСКИЕ не враги, а, скорее, друзья. Сашка дежурно не поверил, хотя признаваться в этом не спешил.
Впрочем, представления о дружбе у морских обитателей были несколько своеобразные. Сашка самим фактом своего существования и путешествием своим нес для них некую выгоду. Какую, не было понятно. И морские жители ничего конкретного от него не хотели. Но в их покровительственном тоне чувствовалось их неодолимое желание надавать ему ценнейших советов. Видимо, они давно никого советами не осчастливливали.
И Сашка этих поучений ждал с нетерпением, хотя и дал себе слово непременно поступить по-своему. Из чистого упрямства.
Хорошо, что собеседник не чувствовал его мыслей. Иначе это отразилось бы наверняка в том, что ему говорили. Собеседник воспринимал только то, что говорил Воронков.
И это было несколько странно.
Потом собеседник сообщил, что кроме них – МОРСКИХ – другим Воронков несет опасность и заботы: «Дорога дальняя, казенный дом», короче…
Вот только это было сообщено без всяких пояснений и конкретизации. А это уже начинало напрягать.
Хотелось прояснить, кому Сашка мешает.
И немедленно было сообщено, что ему – гостю чужедальнему пора поведать о краях незнаемых и судьбине злой, что завела его в царство студеных морей.
Итак, что рассказать…
Не долго думая, Сашка урезал сколько возможно рассказ, который поведал ганфайтеру.
Результат был несколько неожиданным.
Ему было сказано, что все это, конечно, занимательно, но вторично. Что от него ждут рассказа о том, как он, бедный, дошел до жизни такой.
Нужно было рассказывать. Но как не продать лишней информации.
Довольно сложно сделать это…
И, пытаясь сообщить минимум, Сашка неожиданно проговорился.
Нечаянно в памяти нарисовал яркий образ Альбы и связанных с ним событий.
И тут оказалось, что мыслей его собеседник вовсе не так уж и не воспринимает. Просто удачно скрывал это. И вот подловил.
Немедленно было сказано, что вот оно и есть самое главное. И что ради вот этой информации весь «БАЗАР» и затевался. Слово прозвучало колокольным ударом.
События, которые происходили с Воронковым, оказывается, имеют для МОРСКИХ первоочередное значение. И все их нужно изложить подробно, даже если они будут казаться странными и нелепыми…
И Воронков послушно припомнил начало разговора с Альбой начиная со слов «Дело в том, что то, где живешь ты, – это еще не весь мир». Отчасти в надежде на то, что ему сейчас укажут, где она ему соврала.
Ему снова сообщили, что он ВСЕ НЕПРАВИЛЬНО ПОНИМАЕТ. Вернее, понимает слишком упрощенно.
Сашка вновь вспомнил Художника, его объяснения и свои догадки.
– Та, про кого ты говоришь, скорее всего не из какого-то конкретного мира. Она напоминает… – сказали ему.
У собеседника явно возникла проблема с образом-определением. Сашка получил некий невнятный образ, который объяснял бы что-то, если бы Сашка смог его расшифровать. Но тут его постигло озарение!
– Она напоминает персонаж! – сказал он.
Морской обитатель некоторое время переваривал это сообщение. Видимо, сверялся со своими аксиологическими и понятийными лекалами. В конце концов он согласился.
– Она похожа на некий расхожий образ из типического мифа, служащего поучением для молодых особей, готовящихся вступить в пору инициации, – было ему сообщено.
– Персонаж фильма для подростков, – задумчиво сказал Сашка, и ему показалось, что он сам нечто подобное уже предполагал.
– Персонаж фильма для тебя, в котором ты главный герой, – сказал ему собеседник, легко и быстро приняв терминологию.
– Что им от меня нужно? – задал Сашка ключевой вопрос.
– Мы этого не знаем…
– Но что-то нужно…
Ему в ответ сказали, что главное не то, что он видит, а то, чего не видит. Самую большую опасность для него несет нечто из ВНЕ МИРОВ. Нечто НЕ понятное, НЕ доброе, НЕ злое. Но преследующее свои опасные для любых обитателей любого мира цели. И чем дольше Воронков будет шарахаться по веренице миров без цели и смысла, тем больше и опаснее вероятность того, что ОНО его настигнет.
Оно раздражено. И нетерпеливо. И оно все злее и злее.
Сашка, всерьез встревожившись, поинтересовался относительно того, что ему в таком случае делать.
– Продолжать движение, – был ответ.
– Легко сказать, – проворчал Воронков.
– Сделать так же легко, – заявили ему убежденно.
Некоторое время Сашка скользил по насту без цели и смысла, чувствуя просто физически приближение собеседника.
Джой бежал рядом.
Поземка прекратилась.
Солнце отчетливо грело спину.
Собравшись с мыслями, Сашка поинтересовался относительно того, что же хорошего принес он МОРСКИМ и что плохого кому-то.
– Хорошее и плохое в одном. В том, что преследует тебя.
Пояснили в виде образов и механизм того, как это нечто будет действовать. Оно пройдет за тобой, не входя в мир, скользя по грани. И закроет их – морских – от угрозы из других миров. А их способность «проныривать» в иные миры никак от этого не пострадает. Просто на некоторое время осложнится. Для них это малосущественно. Они подождут.
