Текст книги "Возвращение с края ночи"

Автор книги: Алексей Свиридов

Соавторы: Александр Бирюков,Глеб Сердитый
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

Так же медленно Альба вернула лицу спокойное выражение – только теперь это спокойствие было не доброжелательным, как раньше, а жестким и холодным.

– Ладно, Александр Сергеевич, давай по-твоему. Да, действительно, сыр для тебя у нас не бесплатный. Но пока что ничего особенного взамен не требуется. Так, мелочи. Для начала – как можно дольше оставаться в живых и не идти на контакт с нашими врагами. Впрочем, второе не так важно, потому что на переговоры с тобой они пойдут в последнюю очередь.

– Для начала, – произнес Воронков, как бы пробуя слова на вкус, – а ближе к концу? И почему Сергей…

– Не спорю, с ним получилось нехорошо, но если все называть своими именами – ты нам гораздо нужнее. А до него у нас просто руки не дошли. Да и вообще – дался же тебе этот бедолага!

На секунду Сашке показалось, что он не сдержится и ударит альбиноску с той же ненавистью, с какой бил бандитообразного «пацана». Его мускулы напряглись – сначала готовясь к удару, а потом – подавляя чуть было не начавшееся движение.

– Ты… – дыхание Воронкова перехватило, и он говорил сипло, – ты лучше так о Сереге не говори больше, да? А то ведь я могу не посмотреть, что женщина…

Девушка кивнула и почти виновато произнесла:

– Извини. Я ощутила.

Она помолчала, потом добавила с оттенком уважения:

– От тебя сейчас такой эмоциональный выброс прошел… Ты ведь, если потренируешься, сможешь безо всякого ушу обходиться. Даже сейчас, когда ты со мной разговаривал, я могла бы тебя понимать, даже языка не зная. Ты даже сам не замечаешь, как на энергетическом уровне все дублируешь.

– Хм, и ты туда же. – Сашка уже досадовал на свой чуть было не случившийся взрыв и решил переменить тему, – Прямо вот как ни пришелец, так сразу и хвалит – мол, способности да энергетика. Или вы все из одной бочки налиты?

– То есть как – мы все? Есть еще кто-то?! – ее глаза впились в лицо Воронкова.

– Есть, есть. У нас этих пришлецов как грязи… – при этих словах зрачки Альбины сузились, лицо окаменело, а сама она чуть ссутулилась и подалась вперед.

«Прямо как кошка птичку увидала! Не иначе думает, что я успел с ее врагами стакнуться!» – с мстительным удовольствием подумал Сашка, но все-таки снизошел до пояснения:

– Да сидит уже один у меня на «Южной». Правда, денег, в отличие от тебя, не предлагает, а только и знает, что ныть, мол, домой надо. Так что не стоит так нервничать. Уж он-то чистой воды случайность!

Но девушка не успокоилась и заставила не слишком сопротивлявшегося Воронкова подробно рассказать историю появления Художника. И хотя по ходу рассказа она заметно успокоилась, но под конец все равно сказала не допускающим возражений тоном:

– Мне надо его увидеть. Обязательно. Так что сейчас мы пойдем к тебе на станцию.

Сашка пожал плечами, но спорить не стал – он и сам уже начинал подумывать о том, что пора бы вернуться на рабочее место.

Вместо того чтобы двинуться к остановке троллейбуса, альбиноска взяла противоположный курс. Воронков попытался объяснить, что так они, конечно, дойдут до станции, но часа через два, и получил в ответ на это лишь короткую усмешку, означавшую «Все порядке, я знаю, что делаю».

Сашка настаивать на своем не стал, и они вновь свернули в незнакомый двор, только на этот раз в нем не оказалось ни сверкающих автомобилей, ни гуляющей домашней птицы, а был только потресканный ноздреватый асфальт, которым была залита вся площадь двора. Неожиданно синее небо перечеркивала мохнатая дымная полоса, а с асфальта пускали зайчики в глаза крошечные осколки стекла.

И опять Воронков не смог вспомнить такого места в городе, хотя подобные дворы с таким же темно-синим небом над головой видал – но видал он их десять лет назад, когда с институтским стройотрядом попал в Норильск.

«Интересно, это тоже „управляемая случайность“ – шли по одному городу, дальше идем по другому, за три тысячи километров от первого? И какой в этом смысл?»

Смысл стал понятен достаточно быстро: перейдя двор по диагонали, Альба поднялась по железной лесенке к узенькой щели между корпусами, а когда в ту же щель протиснулся и Воронков, то он увидел знакомый силуэт козлового крана. Получилось, что, пройдя максимум метров сто, они сократили свой путь по городским улицам километра на два.

«Ох, и ни фига ж себе!» – восхитился Сашка и уже без колебаний двинулся за девушкой в следующую подворотню, гадая, а через какой город они двинутся теперь? Может, через Рио-де-Жанейро?

Однако пробежаться по городу мечты Остапа Бендера Воронкову оказалось не суждено. Рывками сокращая расстояния, Альба так и не провела его больше ни по одному знакомому месту. Более того, одна из незнакомых улиц оказалась вообще не земной – если только это была не декорация в каком-нибудь Голливуде во время съемок – вдоль ровной шеренги коттеджей по синеватому асфальту топала шестиногая чешуйчатая уродина, впряженная в тележку с молочными бидонами, а маленький мальчик понукал уродину игрушечного вида кнутом.

Но такая экзотика мелькнула лишь один раз, а в остальном пятнадцатиминутная прогулка не отличалась ничем особенным: дворы-улицы, улицы-дворы – вполне укладывающиеся в рамки обыденного. Последний переход по узкой щели между двумя бетонными заборами вывел их к дороге на химзавод, чуть дальше от остановки троллейбуса, и Сашка поразился: насколько естественно выглядели эти казенного вида заборы в пейзаже городской окраины, хотя их до сего дня явно тут не было.

«И скорее всего не будет, – добавил он про себя, вспоминая попытки отыскать дорогу, которой альбиноска вывела его к ресторану. – Интересно, как это выглядит со стороны – на ровном месте появляется забор, в нем железная калитка, из нее выходят двое, а потом забор тает в воздухе?»

– Альба? – позвал он. Девушка, не замедляя шага, мельком обернулась с вопросительным выражением на лице.

– Скажи, а как получается, что твои фокусы с пространством ничьего внимания не привлекают?

– А, ты все же заметил? – слегка удивилась она. – Хотя с тобой как раз понятно: во-первых, со мной идешь, а во-вторых, и своих сил у тебя хватает. С остальными же просто: так получается, что ничего необычного они не замечают. Кто в другую сторону отвлекся, у кого соринка в глаз попала.

– А если не отвлекся?

– Ну, значит, все произойдет, когда отвлечется. Наш возврат на исходный пласт тоже ведь достаточно произвольное событие. Я же тебе говорила, в управлении случайностями наша сильная сторона.

Причем в некоторых случаях чем невероятнее событие, тем легче ему случиться.

– Инверсия вероятности… – пробурчал про себя Сашка.

– Типа того. Только, Саша, извини, институтского образования тебе здесь не хватит. Да и академического, пожалуй, тоже.

– Спасибо, утешила, – язвительно поблагодарил Воронков, и дальше они шли по знакомой дорожке молча.

«Так сказать, по дороге знакомой, за любимой наркомой… Кстати, а ведь дорога для нее действительно знакомая! Топает, словно каждый поворот знает. Хотя, если я „белым“ на что-то нужен, то они вполне могли за мной уже давно и слежку держать, и все мои привычки зафиксировать… Блин, мне когда-нибудь кто-нибудь скажет, зачем это все?!» И тут же без всякой связи Сашка подумал совсем о другом:

«Рановато идем. Директор увидит и таки проскипидарит мозги! Хоть бы его вызвали куда, что ли…»

Мечты осуществились: знакомого «жигуленка» у ворот станции не оказалось. Вполне возможно, что это тоже было работой альбиноски, хотя директор и без всякой посторонней помощи старался исчезнуть с подчиненного объекта при любом удобном случае.

Под лучами клонящегося к закату солнца, пробивающимися сквозь разрывы в облаках, «пейзаж с отстойниками» жизнерадостнее не стал, приобретя лишь дополнительную контрастность. Альбиноска на секунду замерла, сморщила носик… Сашка уже ждал, что она сейчас пройдется по поводу царящего в округе запаха, но девушка промолчала и решительно направилась к дежурке.

Ярко-рыжее пятно метнулось наперерез идущим – стосковавшийся Джой стремглав летел засвидетельствовать свое почтение хозяину. Воронков заранее заулыбался, представив себе, как пес будет пытаться прыгать и пытаться лизнуть в лицо.

И тут же улыбка с его лица слетела: Джой, только что бежавший к нему так, что задние лапы чудом не цеплялись за передние, вдруг остановился как вкопанный, а вместо радостного лая раздалось предупреждающее рычание.

Альбиноска тоже разом остановилась, чуть-чуть развела руки в стороны и, неестественно вобрав живот, немного выгнула спину. Глаза сощурились, а поддернутые кожей на напрягшемся лице уши заметно сдвинулись с места, прижавшись к голове. Сашке вдруг показалось, что рядом с ним стоит та самая кошка, с которой все началось… Нет, та была все же домашняя и пушистая, а эта – поджарый, натасканный боевой зверь!

Воронков мотнул головой. Экие сравнения в голову лезут! Не он ли полчаса назад был готов завалить этого боевого зверя на спину? И тогда она кошкой вовсе не казалась, а казалась самкой своего вида!

Джой, видя, что с хозяином ничего плохого не происходит, сбавил тон, но рычать продолжал. Воронков пошел к нему, успокаивающе приговаривая:

– Ничего, ничего, это со мной, мы с ней друзья, она своя. Понимаешь: свои!

Команду «свои» Джой прекрасно знал, но подчиняться ей или нет, обычно выбирал по своему настроению. В данном случае пес рычать перестал, но хвостом не вильнул ни разу и ухватить себя за ошейник не дал.

– Все нормально, Альбина! Пойдем, он не тронет, – бросил Сашка и пошел дальше к дежурке, оказавшись теперь впереди девушки. Та, немного расслабившись и, почти утратив сходство с изготовившейся к бою кошкой, двинулась следом. Джой неторопливо и настороженно пошел сбоку, почти не сводя с нее внимательного взгляда. Всем своим поведением он как бы говорил:

«Насчет того, что все нормально – это пусть хозяин так думает. На самом деле в случае чего я тебя очень даже трону! Ты это знаешь, и я это знаю».

– Где Олег? – спросил Воронков, когда до двери оставалось десятка полтора метров. Спросил в основном для того, чтобы проверить – действительно ли его «энергетические посылы», идущие одновременно со словами, так сильны? По идее, если так, то Художник вполне может его услышать и отсюда, вернее сказать, не услышать, а как он это называл… И вообще называл ли как-то?

«Второй человек сейчас в другом здании. Он сказал, что там будет что-то делать, но я не понял что. Очень слабая энергия смысла, я почти ничего не понимал, когда он говорил».

Было странно понимать смысл слов Художника, вслушиваясь в незнакомую речь, но еще страннее оказалось ощущать рождение его фразы, не слыша вообще ничего. Альбина поинтересовалась:

– Ты уже с ним разговариваешь?

«Кто это? Кто это с тобой?!» – заволновался Художник.

– Сейчас сам увидишь, – сообщил Воронков и толкнул дверь.

Пройдя через темную комнатушку собственно дежурного помещения, Воронков вошел в мастерскую.

Художник, окруженный раскрытыми банками с краской, сидел на полу, превращенном им в гигантскую палитру – пятна самых разных оттенков покрывали некогда однообразно-коричневый линолеум.

Не ограничившись полом, гость пробовал кисть и на стенах, и на верстаках, а станки, видимо разошедшись, специально раскрасил в различные веселые цвета. Четыре трубки ламп дневного света горели вроде бы так же ярко, как и всегда, но из-за многочисленных мазков ярких красок, добавившихся к интерьеру, мастерская теперь выглядела словно освещенной десятком театральных прожекторов с различными светофильтрами. Она стала… Красивой? Пожалуй, да, хотя одного этого слова для описания изменений в некогда строгом и утилитарном помещении было мало.

Пораженный Сашка раскрыл рот и лишь через некоторое время спохватился и закрыл его. Почесал затылок и сказал совсем не то, что думал:

– И кто же это все будет оттирать?

«Тебе не нравится?! – удивился Художник. – Да нет, я же вижу – нравится! А вот у меня дело идет не так уж хорошо».

Воронков проследил за жестом его руки – на дальней глухой стене красовалась старательно выписанная дверь. Вернее – Дверь с большой буквы. Массивная, крепкая, окованная двумя металлическими полосами, с резной рукояткой и почему-то с длинной ржавой пружиной.

– Пружина-то зачем? – поинтересовался Сашка.

«Чтобы дверь за мной закрылась. А то так и останется стоять».

– Ну и что тебе здесь не нравится? Отличный рисунок!

«Вот именно. Как я ни старался, это всего лишь рисунок… Но все же – кто с тобой? Кого ты оставил за дверью?»

– Экий ты настырный. Там тоже пришелец, вроде тебя. Все познакомиться рвалась, а теперь застряла… Альба, где ты там?

Воронков стоял спиною к двери и хорошо видел Художника. И вновь, как и в первый момент встречи, из забавного узорчатого месива, неторопливо ползущих по хламиде пятен, образовался испуганный глаз: зрачок в ужасе расширился, а сам глаз раскрылся – круглее некуда.

– Я знаю, кто это… Я знаю, кто это… – Художник лепетал свою тарабарщину тихо-тихо, но его «слова» в мозгу Воронкова отдавались оглушительным эхом.

– Белый демон белого мира… Я ее уже видел, я ее видел в произведении классика, – так оно и называлось «Белый мир» – и я, глупец, думал, что она существует лишь в воображении знаменитого мастера! Берегись, она может быть очень опасной! Я точно знаю.

– Приятно слышать, – учтиво заметила альбиноска, – что хоть кто-то может меня оценить по достоинству. А ты… До твоего мирка мы ведь еще не добирались, так что – кто-то действительно меня придумал?

«– Не знаю. Если это и так, какая разница – ты есть. Точно такая, как на картине, и даже твои запаховые железы выдают такие же феромоны, какие автор, я знаю, почти год программировал на самом дорогом из генераторов. Только у него не совсем получилось. Созданные им запахи не смогли бы вступить в контакт с гормональной системой человека местной расы, у нас – и то не все поддавались их власти…»

– Хватит обо мне! – резко оборвала Художника альбиноска.

– А может, нет? – с нехорошим интересом спросил Воронков, для которого стала ясна по крайней мере одна из загадок этой женщины. Запахи, феромоны, гормоны… Какая, однако, пошлость!

– Я сказала – довольно… – голос Альбины завибрировал на низкой ноте. Художник отшатнулся, Джой зарычал – и Сашкина рука молниеносным движением выхватила «Мангуста» из-под плеча. Рукоятка пистолета словно сама ввинтилась в ладонь, уютно там расположившись.

– Продолжаем разговор? – предложил Воронков, отходя в сторону, чтобы видеть одновременно обоих.

Но Художник с альбиноской в приглашениях не нуждались. Он что-то спросил, она ответила – но поскольку разговаривали они между собой, Сашка теперь слышал лишь звуки их голосов. Отрывистые лающие звуки перемежались с мелодично пропеваемыми фразами… Нет, что-то понять все же было можно! Вот Альба что-то предлагает Художнику, он не верит, она убеждает… Воронков напрягся, пытаясь вникнуть в смысл разговора, – но в этот момент Художник обратился к нему сам.

«Тебе здесь опасно. Вообще, здесь, в твоем мире. Я смогу тебя спрятать на время у себя, пока Белый Демон не уберет опасность».

– Неплохо. А собаку можно с собою взять?

«Конечно. Я бы еще долго искал нужный компонент для ввода моей Двери в реальность, а она может сделать это прямо сейчас».

Альбиноска, безусловно понимавшая, о чем идет речь, усмехнулась и, почти не глядя, опустила одну из кистей Художника в банку белой нитроэмали.

«Правильно, уж кто-кто, а эта должна в белом цвете разбираться…» – мелькнула у Сашки мысль.

А она тем временем подошла к картине и короткими точными движениями наложила три аккуратных мазка.

Лишь теперь Воронков понял, чем отличаются «картины» Художника от просто картин. Дверь оживала на глазах, приобретая объемность, вещественность. Как на убыстренной киноленте стебель вырастает из зерна, реальность словно бы вырастала из своего образа, созданного из самых обыкновенных красок. Этот неуловимый и в то же время явственный процесс занял меньше секунды, и вот – в доселе глухой стене красуется настоящая дверь, уже безо всяких больших букв в названии. Самая обычная, немного старомодная дверь, через которую Сашка Вороненок с собакой Джоем сейчас уйдут и укроются от неведомой опасности.

Художник повернулся, сделал несколько шагов и потянул ручку на себя. Ржавая пружина натянулась, и маленький человечек в нелепой хламиде уверенно шагнул в темноту, открывшуюся за ней. Шагнул, призывно махнул рукой и пропал из виду.

Пружина заскрипела, и дверь, соединяющая два мира, хлопнула примерно с тем же звуком, с каким хлопала дверь в знакомой булочной.

– Ну что, Джой, пойдем, что ли?

Сашка на мгновение перевел взгляд на собаку, и этого мгновения альбиноске хватило. Воронков успел лишь вновь повернуть голову – и увидел, как нечто, отдаленно напоминающее оружие, в руках у альбиноски извергло из себя знакомый, слишком знакомый голубой луч. Этот луч издевательски неторопливо пролетел через всю мастерскую и воткнулся в дверь, оставшись торчать там, словно стрела или копье. От места его удара по ярким краскам двери побежала волна серой бледности, словно этот голубой осколок стекла жадно выпивал краски из всего, до чего мог дотянуться.

Круг, в котором все цвета превращались в едва различимые оттенки серого, быстро ширился, и наконец эта серость сомкнулась на противоположной стене, погасив по дороге все четыре лампы. Все стало таким, как было, никаких следов яркой росписи на станках или пятен краски на полу не осталось – лишь поблекший силуэт двери продолжал держаться на стене.

Пес, напрягшийся было для атаки, так и не прыгнул. Оружие альбиноски не принесло вреда хозяину, и само это существо, недавно объявленное как «свои», тоже приближаться к нему не собиралось. Поэтому Джой ограничился тем, что оставил губы чуть поддернутыми, чтобы были видны клыки, и никаких действий предпринимать не стал.

А Сашка, словно зачарованный, следил за тем, как альбиноска подошла к стене, легко выломала голубую стекляшку из нее – и вслед за этим та часть стены, где была нарисована дверь, беззвучно осыпалась, словно сделанная из когда-то сырого, а теперь высохшего песка. В образовавшемся проеме стал виден дальний край лощины, несколько прудов, и один из факелов химзавода в темном небе.

– Зачем… Зачем?! – сначала прошептал, а потом выкрикнул Воронков.

Альбиноска ответила, не оборачиваясь.

– Затем, что ты должен оставаться именно здесь. И никуда не уходить.

– Ну что ж… Тогда я…

– Чего ты? – презрительно бросила она, остановившись в проеме. – Куда ты направишься? В Академию наук? В милицию, прости господи?

– Для начала можно и в милицию. Попросту припишу тебе налет на квартиру – а ты у нас дама приметная.

– Хм… Я думаю, ты умнее. А чтоб с ума своего глупостей не наделал, имей в виду: твой дружок душевный, который Козя, убит не очень стандартной пулькой. Прямо совсем нестандартной. Но ежели тебе ее следователь покажет – ты ее узнаешь. Нечего было по телевизорам стрелять, понял?

Ничего не отвечая, Сашка медленно начал поднимать пистолет.

Альбиноска стояла на месте, и, несмотря на то, что ее силуэт должен был быть черным, фигура ее продолжала сиять ослепительной белизной.

Одним волнистым движением она сбросила с себя свой костюм, обнажив такую же ярко-белую, словно подсвеченную изнутри кожу, и бросила через плечо:

– Ты? Женщине? В спину? Не верю.

Тело ее, действительно очень похожее на женское, легонько подалось вперед.

Стройные ноги сделали шаг.

Оказавшись за пределами помещения, альбиноска взмахнула руками, за ее спиной распластались два белесых кожистых крыла, и с первым же их взмахом она пропала из виду.

Сколько времени Воронков простоял неподвижно, глядя сквозь проем в сгущающуюся темноту, он сам сказать бы не смог. Наверное, не так уж и долго – минуты три.

Из оцепенения его вывел Джой: освободившись от необходимости демонстрировать врагу зубы, он, осторожно прихватив ими полу куртки на хозяине, легонько ее подергал.

– Спасибо, парень, спасибо… – Сашка с благодарностью потрепал псу гриву, а тот высунул язык и глянул с укоризной:

«Тебя же, хозяин, предупреждали, а ты – свои, свои. Я, конечно, всего лишь собака и не понимаю, что у вас тут произошло, но я вижу одно: ты расстроен и огорчен. У тебя что-то не так, а виновата эта белокожая тварь, похожая на человека. Еще раз встречу – не взыщи, буду грызть!»

– Погоди, погоди… – озадаченный Воронков произнес это вслух. – Выходит, я теперь тебя понимаю? Натренировался тут со всякими – и собачий язык понимаю?!

Джой завилял хвостом, а в мозгу возникло совершенно четкое представление о том, что это обозначает:

«Но ты видишь, что я с тобой, ты обращаешь на меня внимание, и это очень здорово. И вообще, жизнь хороша уже тем, что она есть! Кстати, как у нас насчет пожрать?»

– А ты меня, значит, по-прежнему понимаешь не очень… – вздохнул Сашка, подошел к дыре в стене и шагнул через нее наружу.

С запада на небо накатывалась волна хмари, которая некоторое время сохраняла лиловые оттенки, подсвеченная из-за горизонта уходящим солнцем, а потом как-то разом посерела и потемнела. – Улетевшая альбиноска словно утащила за собой все проблески в облаках и все солнечные лучи, которые в этот день нет-нет да и пробивались сквозь них.

Сашка окинул взглядом небосвод и поежился: небось опять до жди будут, даром что лужи от предыдущих еще не высохли. Вот погодка-то… Или это у «них» метод психологического давления такой? Вполне возможно. Пряников ему сегодня пытались подсунуть весьма немало, теперь должна наступить очередь кнута – и плохой погодой тут дело вряд ли ограничится.

«А Олег небось сидит себе в директорском кабинете, смотрит телевизор и в ус не дует. Вот уж кто Альбине подошел бы идеально: хоть припугни, хоть подкупи – станцует под любую дудку. Какого хрена „белым“ сдался именно я? А ведь еще и „черные“ должны быть! Альбочка, душка, со мной хоть разговоры разговаривала, глазки строила… – Сашка вспомнил свои ощущения и даже сплюнул с досады, – а „черные“, похоже, работают попроще. Но кое в чем с белокожей красавицей я согласен: мне тоже хочется продержаться как можно дольше».

В соответствии с этой мыслью он извлек из кобуры «Мангуста» и вытащил, а потом загнал обратно сначала один магазин, потом второй. Надо будет еще раз зайти домой и вскрыть последний оставшийся там тайник – еще два десятка патронов россыпью в пакете, вдавленном в трубчатую перекладину лестницы на чердак. Забрать запас и таскать его с собой. Опасно, конечно, но, снявши голову, по волосам не плачут.

Воронков нахмурился, и с беспокойством обвел глазами территорию станции – пока он стоял, размышляя, вокруг что-то изменилось. Исчезло что-то очень привычное, без следа сгинула какая-то естественная часть окружающей среды – причем настолько естественная, что даже сразу и не понять какая.

Джой тоже заметил изменение и коротко, подозрительно гавкнул:

«Тихо стало».

Сашка кивнул головой. Действительно, смолкла вентиляция в главном здании и замерли моторы насосов. Электричество отключили, что ли? Но фонари – те, которые целы – продолжают гореть… Олег, что ли, безобразит? Или команда из Горэнерго пришла, такое тоже ведь бывает!

Кстати, с Олегом надо все-таки пообщаться – объяснить, предупредить мало-мало. Ему тут еще почти сутки куковать, бедняга, оказывается, махнулся вдобавок своей сменой, а он как раз во всех этих переплетах совершенно ни при чем.

Сашка спрятал пистолет обратно и направился к главному зданию. Джой ленивой трусцой бежал впереди, и было странно и непривычно слышать цоканье его когтей по растресканному бетону дорожки. Внешняя ленца пса обмануть его не могла: он чувствовал, что собака напряжена и готова к любым неожиданностям. Но первым опасность заметил все же он сам.

Свет единственного прожектора на мачте падал косо, ложась широким желтоватым пятном на дорожку и дальше – на широкую площадку, закатанную асфальтом. Когда-то водители здесь ставили самосвалы, перед тем как идти подписывать путевые листы, а сейчас на ней стоял только скелет бесхозного грузовика (до того, как с него сняли все, что можно и что нельзя, он был армейским «Уралом»).

Сначала Сашка просто скользнул глазами по площадке, отметив отсутствие каких-либо новых деталей в пейзаже. Скользнул, перевел взгляд дальше, и тут же вновь повернулся к широкому асфальтовому прямоугольнику. Опять подсознание зацепилось за какую-то несуразность в увиденном, но сообщать сознанию, что конкретно не так, не спешило.

Он еще раз внимательно оглядел площадку. Никого и ничего, груда металлолома, сохраняющая подобие машины, тоже абсолютно такая же, как всегда… Но что же тогда заставило его обернуться?

Почти ровный асфальт, лужи и лужицы на нем, свет прожектора, в нем пар, поднимающийся от воды… Пар от воды?!

Не сводя взгляда с площадки, Сашка сделал несколько осторожных шагов назад, а Джой, только теперь сообразивший, что неожиданности уже начались, пододвинулся к нему поближе, не видя пока что, кому и как давать отпор.

– Спокойно, парень, спокойно… – предупреждающе проговорил Воронков, обращаясь скорее к себе, чем к собаке, и нервно по гладил ладонью свободной руки ствол пистолета…

«Опа! Когда ж я его вытащить успел? Можно подумать, „Мангуст“ сам ко мне в руку лезет, как припрет. Однако забавную зверушку я сострогал!»

Дальнейшие размышления на отвлеченные темы прервал тихий треск: по асфальту площадки пробежала трещина – тонкая, с коротенькими веточками-отростками. Она прихотливо извивалась и наконец замкнулась, образовав криволинейный контур. И в центре этого контура асфальт беззвучно начал подниматься горбом, а отсеченный трещиной край пополз к центру – словно кто-то вырезал фигурку из бумаги, чиркнув по ней бритвенным лезвием, а теперь с другой стороны медленно выдавливал ее, придавая объем.

Вот асфальтовый горб поднялся до уровня Сашкиного лица, вот он уже выше – с одного боку горба образовался выступ, напоминающий маленькую голову на короткой шее, а складки внизу не торопясь начали превращаться в подобие ног…

Рука с «Мангустом» поднялась на уровень лица Воронкова, и на этот раз о собственной воле пистолета он размышлять не стал – а хоть бы оно и так. На этот раз их намерения вполне совпадали.

Алый кружок, символизирующий точку прицеливания, твердо установился там, где у формирующегося на глазах у изумленной публики монстра образовывалась голова, и Сашка движением большого пальца перевел задатчик боепитания на огонь проверенными уже в бою стрелками с трассером из левого магазина.

А тем временем вырастающее из асфальта нечто приобретало все более и более четкие очертания, превращаясь в подобие очень большого и очень неумело сделанного медведя с непропорционально длинными и толстыми ногами. И голова «медведя» была слишком уж маленькая – вряд ли выстрел по ней даст какой-то эффект… «А куда ему еще палить? По ногам, по суставам – а есть ли у него суставы?»

Вопрос, заданный себе Воронковым, был чисто риторическим – «асфальтовый медведь» исходил паром, и сквозь него ничего не было видно. Но вскоре пар сошел на нет, лишь редкие струйки поднимались вверх, а потом и они иссякли, словно там у него внутри медленно, но верно разгорелась некая печка.

«Или ядерный реактор – вот смеху-то будет… А, была не была!» – и Сашка нажал на спуск.

Грохот выстрела отозвался сдвоенным ударом по барабанным перепонкам: звук отразился от близкой стены, создав иллюзию дуплета из охотничьей двустволки. Черное создание дернуло головой, в которую попала пуля, и, неуклюже отрывая ноги от земли, начало на месте разворачиваться в Сашкину сторону. При его движениях в асфальте, из которого оно состояло, образовывались трещины, сквозь которые виднелось что-то раскаленное до красного свечения.

Воронков выстрелил еще раз и еще. Видимого вреда «медведю» это не принесло – коротко вспыхивая при ударе, пули выбивали из него фонтаны серого крошева, образуя в его «шкуре» пробоины величиной с ладонь каждая, но асфальт вокруг них сразу расплавлялся и тут же оплывал, затягивая рану.

Сам «медведь» на выстрелы не реагировал никак, а все топтался на месте, постепенно наводя свою голову на Сашку. Джой зарычал на высокой ноте, готовый броситься вперед, чего бы ему это ни стоило, и Воронков быстро прикрикнул на него:

– Стоять, назад! Назад, я сказал! – с этими словами он и сам сделал несколько шагов, отступая.

«Асфальтовый медведь» покачнулся, а потом сделал шаг в его сторону. Разворачивался он, может быть, и неуклюже, но вот двигаться по прямой у него вполне получалось – за один шаг он приблизился к Воронкову настолько, что тот кожей лица ощутил пышущий от «медведя» жар, даром что их разделяло метров двадцать.

И вновь, как и тогда в темном переулке, сознание Воронкова раздвоилось. Инстинкт самосохранения властно скомандовал телу – «Удирай во все лопатки!», а здравый смысл… На этот раз здравый смысл не отказывался верить в происходящее, а занялся своим прямым делом, быстро анализируя увиденное.

«Медведь» подал туловище вперед и двинулся на Сашку снова. У того был выбор – бежать от него по прямой или уклониться в сторону. Игнорируя инстинктивный порыв броситься наутек очертя голову, Воронков отпрянул в сторону и оказался прав: горячий ветер чуть не опалил ему волосы, когда «медведь» с совершенно невероятной скоростью пронесся мимо, оставляя в асфальте глубокие вмятины, из которых поднимался пар, и завоняло горелым. Звук его бега был на удивление тихим и мягким – словно огромные лапы заканчивались ватными подушками.

«Ага… – Воронков остановился, наблюдая, как существо, кое-как затормозив, опять начало разворачиваться к нему. – Значит, бегаем мы быстро, а поворачиваем медленно. А на выстрелы нам наплевать… Ну что же, тогда побегаем, пока ничего другого не сообразится. Интересно, почему я не так уж и боюсь эту скотину?»

Страх, конечно, был – но это был страх правильный, так сказать конструктивный. Отнюдь не то ослепляющее и парализующее чувство, из-за которого люди умирают в море на спасательных плотах, даже не притронувшись к аварийному пайку, и из-за которого тысяча здоровых мужиков-пленных подчиняются командам конвоя в составе двух автоматчиков и одной собаки.

Воронков вполне ощущал угрозу, исходящую от неуклюжего «медведя», но он, видимо, уже прошел ту стадию, когда все непонятное и угрожающее способно убить в человеке волю к сознательному сопротивлению. Здравый смысл наконец-то взял бразды правления в свои руки, а голос инстинктов вновь, как и прежде, стал исключительно совещательным.

«Медведь» уже затормозил и вновь топтался, медленно разворачиваясь. Эти несколько секунд Сашка использовал, чтобы обратиться к Джою. Говорить он старался четко и раздельно, чтобы и сопровождающие слова невербальные посылы были простыми и дошли до сознания собаки.