Текст книги "Невьянская башня"

Автор книги: Алексей Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

Дуська растерянно теребила свой лоскут.

– Таких имён-то нету, тятя! – засмеялась Алёнка.

– Маса! – придумав, закричала Дуська. – Она Масынька!

Савватий дождался, когда Лукерья вынет из печи горшок для него и завернёт в полотенце, чтобы донести горячее.

– Когда женишься-то, бирюк? – вздохнула она. – Хочешь, вдовицу тебе хорошую подыщу? Знаю парочку, а ты мужик справный. Чего маяться?

– Да как бог решит, Луша, – ответил Савватий, перехватывая горшок.

…Невьяну он увидел у печи. Невьяна подбросила дров.

– Вот поужинать тебе, – Савватий пристроил горшок Лукерьи на стол. – А мне пока некогда… Надо идти.

– Куда? – тускло спросила Невьяна.

– Я ведь от намеренья своего не отрёкся, Невьянушка…

Савватий распахнул сундук, вытащил мешок и принялся как попало запихивать в него всё, что находилось в сундуке: и новую одёжу, и старую, и разное тряпьё. Невьяна наблюдала за Савватием с недоброй тревогой.

– Что ты делаешь?

Савватий распрямился.

– Я догадался, как мне демона одолеть, – честно сказал он.

– Как?

Савватий не желал ничего скрывать.

– В подвале башни плавильный горн устроен. Я тебе о нём говорил. Пламень в горне – дверь для демона. И я её закрою. Погашу горн.

Невьяна молчала. Лицо её побледнело.

– Через подвал подземная речка по жёлобу пропущена. Она-то мне и поможет. Я затоплю подвал вместе с горном. Вода против огня. Никакой пламень не сумеет под водой гореть. Вот мой способ демона замуровать.

Способ Савватия поразил Невьяну своей ясностью, и Невьяна уже ни на миг не усомнилась: Савватий добьётся победы. И тотчас душа вздыбилась в мучительном несогласии. Нет, не надо этого! Потеря демона станет для Акинфия самым предательским и беспощадным ударом! Пускай у неё, у Невьяны, с Акинфием всё развалилось, но разрушать его надежды – чёрная, окаянная неблагодарность!

– Зачем тебе оно? – с угрюмой силой спросила Невьяна. – Я же теперь с тобой! К чему всё прочее?

Савватий грустно улыбнулся:

– А что изменилось, милая? Акинфий по-прежнему будет людей в домну бросать. И я хочу эту пагубу прекратить. Я-то в бога верю, не в демона.

Невьяна растерялась. Она не знала, что ответить. Мягкий, уступчивый и незлобивый Савватий внутри был твёрд, как железо. Как Акинфий Демидов.

– Ты отомстить рвёшься?

– Нет, – Савватий покачал головой. – Мне Демидов зла не причинял.

– А ежели… – Невьяна запнулась. – Ежели я попрошу тебя не ходить?

Савватий смотрел ей в глаза.

– А ежели я попрошу тебя ключи от подземелья мне отдать?

Во время ссоры с Демидовым он заметил, что кольцо с ключами висит на «рудной пирамиде», на фигурке рудокопа. А потом оно исчезло.

Невьяна ничего не сказала, но по её лицу потекли слёзы.

Савватий не обманывал себя: уже нет той гордой девчонки, которую он полюбил много лет назад. Долго ли длилась их радость? Не дольше лета над Святочным покосом… А потом годы и годы Невьяна жила с Акинфием и расцвела при нём, и вместо девичьей зажглась женская любовь: истинная, требовательная, полновластная – к Акинфию. И былого не вернуть.

– Я не ведаю, Невьянушка, суждена ли доля нам с тобой, – сказал Савватий. – Но свои дороги нам обоим до конца пройти надобно. А там дальше уж как бог даст. Авось и помирит. Авось соединит.

Глава восемнадцатая
«Ведомство Демидова»

То и дело заступая с тропинки в глубокий снег, Кирша и Савватий шли по пруду в обход острожной стены. Они тащили длинную лестницу, точнее две лестницы, крепко связанные в одну. Впереди вздымалась Невьянская башня. В мутной темноте этой облачной ночи башня казалась дымчатой.

– Ух, Савка, и упрямый же ты!.. – пыхтел Кирша. – По бороде – Никола, по зубам – собака… Из-за тебя меня Акинфий под батоги швырнёт!..

Савватий молчал. В который уже раз он разглядывал башню Демидовых – и, похоже, начал понимать её. Башне будто бы не хватало высоты мира: она упёрлась «молнебойной державой» в небо, как в потолок, и покосилась.

Конечно, причины уклона были очевидны: подземные воды, непрочная почва, тяжесть каменной громады, всё такое. Однако не в этом дело. Завод был механизмом: он действовал по своим нерушимым законам, по разуму, прямолинейно. Приложили силу – получили работу, ударили – прогнулось, нажали – сдвинулось, если где-то прибавилось, то где-то убавилось. Любому напору соответствовало такое же сопротивление, любому толчку – такая же отдача. Око за око, как в Ветхом Завете. Награда за жертву, как у язычников.

А Господь словно бы сказал: нет, не так. Мир, который я создал, не машина. Он куда сложнее. Он зиждется не на обмене равного на равное. В нём важнее всего милосердие, когда благо даётся человеку не по заслугам. И в нём людям заповедано прощать, когда согрешивших избавляют от кары. А машина не может не воздавать должное, не может не возвращать взятое, она не умеет прощать и быть милосердной. Потому в назидание заводам – всем, не только Невьянскому, – Господь наклонил башню. Он пояснил: нет в мире никакого равновесия, иначе не будет превосходства добра. И священного страха перед победой зла тоже не будет.

У крыльца башни горел костёр, возле него топтались двое караульных – парни из числа Артамоновых «подручников». Красные всполохи озаряли наглухо заколоченные арки гульбища и толстую дверь с амбарным замком. Савватий и Кирша осторожно подобрались к той стороне башни, что была обращена к пруду. Эту сторону караульные не видели.

– Может, в окно протиснешься? – прошептал Кирша.

– Там рамы толстенные и стёкла… Выбивать – звон да треск. – Савватий задрал голову, оглядывая стену снизу вверх. – Я лучше путём Катырина…

Михайла Катырин – точнее демон, который вселился в мастера, – влез на башню прямо по кирпичной стене, потом по крыше палатки до гребня, потом по столпу до галдареи на ярусе курантов.

– Ты ж не демон, Савка.

– Зато я с лестницей.

– А как обратно?

Савватий пожал плечами:

– Прежним путём и сбегу.

Они бережно приставили к стене лестницу – её жердины торчали выше зубьев на краю тесовой кровли палатки. Кирша придирчиво потряс лестницу: крепко ли? Савватий поправил на спине пухлый мешок с тряпьём.

– Ну, шёлк не рвётся, булат не гнётся, золото не ржавеет, – вздохнув, сказал Кирша. – Ни пуха ни пера тебе, Савка!

Они обнялись. Затем Кирша пошёл к углу гульбища – к сторожам.

Хватаясь за перекладины, Савватий быстро полез вверх. Слева и справа проплыли тёмные окна в чугунных рамах; на плоских выступах-«лопатках» бугрились заиндевелые чугунные шайбы с отогнутыми концами тяг. Поясок кирпичных кружев, забитых льдом; ступенчатые кирпичные опоры карниза – «сухарики»; сам карниз… Перекинув ноги, Савватий с лестницы сполз на неширокое крыло кровли. Слава богу – слежавшийся снег держал прочно.

А Кирша вышел к «подручникам», греющимся у костра.

– Кукуете? – улыбаясь, спросил он.

– Чего шляешься тут? – сварливо ответил один из караульных.

– Дык праздник же! – простодушно засмеялся Кирша.

Он изображал самого себя под хмельком: дело привычное.

– Какой ещё праздник, дубина? До Крещенья неделя!

– И-эх!.. – Кирша заплясал на месте, вроде как радуясь, что принёс добрую весть. – Сторожите неведомо кого, а у самих меж глаз деревня сгорела! Акинфий-то Никитич демона поймал!

– Какого демона? – опешили караульные.

– Лихого! Который по невьянским огням мотался! Вот его!

– Да ну? – не поверили парни. Про демона они, понятно, слышали.

– Вы не заводские, не знаете, а мы знаем! Демидов этого беса в доменну печь законопатил! Будет на нас горбатиться! Вот мы, работные, и гуляем!

Парни изумлённо переглянулись.

Кирша вытащил из-за пазухи бутылку и кружку.

– Выпьете со мной? – хитро подмигнул он. – Глоточек в холодочек!

Парни заколебались.

– Игуменья за чарку, сёстры за ковши! – ободрил Кирша.

Он отвлекал «подручников», а Савватий карабкался всё выше и выше.

Положив лестницу в снег на скате кровли, он без затруднений вылез на гребень палатки. Отсюда словно разомкнулось во все стороны объёмное, полное мрака пространство вокруг башни. Горела рассыпь окошек в конторе и господском доме; костёр у крыльца отбрасывал широкий багровый отсвет на истоптанные сугробы; вдалеке, за плотиной, светился железный теремок колошника на домне. Савватий подумал: если до полночи он не погасит родовой пламень, Шуртан сможет сам сбежать в домну и спастись. Домна будет работать до лета, до страды, и до лета Шуртан проживёт безопасно. А за эти месяцы Демидов придумает, как ему сохранить демона и дальше.

Савватий втащил лестницу к себе и, стоя на гребне крыши, с трудом поднял её. Лестница качалась над ним в высоте под собственной тяжестью, выворачивая руки; Савватий еле её удерживал. Наконец он попал концами жердей на ограду галдареи, и лестница замерла, будто взнузданная лошадь. Савватий подёргал её, проверяя надёжность. Путь наверх был построен.

Савватий поднимался по ступенькам, и с каждым движением словно бы обрывались какие-то нити, связывающие его с землёй, с твердью, с жизнью. Лестница прогибалась. Савватий ощущал себя подвешенным в зияющей и холодной пустоте. Трудно было отнимать руки от перекладин, хотелось замереть и не шевелиться. Чтобы не поддаться страху, Савватий смотрел только перед собой и видел бесконечные и одинаковые кирпичи кладки.

Сверху выплыл массивный карниз – опора галдареи, и Савватий с неимоверным облегчением вцепился в чугунную ограду. Ещё несколько последних движений – и он перевалился в сугроб на балконе. Успокоив дыхание, встал на ноги. Душу отпускало. Башня плыла над заснеженным полночным Невьянском, и он плыл вместе с башней как на корабле: избы, печные трубы, дымы, подворья, улицы, проулки, площади, линия острожных стен, крыши господского дома и конторы, плотина, завод, плоскость пруда, гора Лебяжка… Всё заняло свои места, всё обрело незыблемость. И башня тоже была незыблема, хоть и падала уже много лет. И решимость вернулась.

Савватий отворил дверь и вошёл в часовую камору. Жизнь мгновенно преобразилась, стала привычной и знакомой, будто он пробудился и подъём по стене башни оказался безумным и диким сном. Поблёскивали изморозью окна в переплётах, поблёскивал механизм курантов, щёлкали шестерни, спокойно и мерно клацал маятник в шахте. Но дело оставалось делом.

Савватий ободрал холстину, которую совсем недавно приколотил на дверь вместо разбитых стёкол: ещё пригодится. Холстину он запихал в свой пухлый мешок, а мешок снова повесил себе на плечи. Теперь – вниз.

* * * * *

Мощный столп Невьянской башни – четверик – был разделён на три яруса дощатыми настилами, лежащими на балках. Верхний ярус называли Слуховой палатой. Едва Савватий ступил на деревянную лестницу, что спускалась из часовой каморы в Слуховую палату, лестница вспыхнула.

Огонь появился из ниоткуда и сразу устремился вверх по боковинам и ступеням, заскочил на перила, проворно разбежался по доскам пола. Палата ярко осветилась. Языки пламени изгибались и плясали, вырастая всё выше. Треск отражался от свода и умножался эхом, перекатываясь от стены к стене.

Савватий отпрянул – откуда пожар?.. А потом почувствовал, что воздух не прёт наверх, клокоча и опаляя лицо, что дыма нет, что искры не жалят и сам огонь тоже не обжигает… Это был призрачный, ложный огонь – один лишь облик. Такое же призрачное пламя Савватий видел в каземате, в плавильном горне. Демон Невьянской башни понял, что к нему идёт человек, идёт, чтобы лишить его воли, и метнулся навстречу, желая остановить врага.

Савватий двинулся прямо в слепящее зарево. И огонь начал уклоняться от него, ускользать со змеиной гибкостью, чутко освобождать дорогу. Демон не имел силы, пока не прозвенели колокола курантов, он мог только пугать. Но пугал очень убедительно: бестелесное пламя угрожающе клубилось перед Савватием, бросалось в лицо, как зверь, обвивалось вокруг ног. Доски лестницы трещали, словно готовы были проломиться в любой миг.

Сквозь дремучий огонь, как сквозь непролазную урёму, Савватий сошёл в Слуховую палату и повернул к лестнице дальше, на средний ярус столпа. Охваченная заревом лестница была чиста – но, преграждая путь, на ней стоял старый мастер Катырин, сгоревший в башне пять дней назад; Савватий сам в часовой каморе поднял с пола его нательный крестик.

– Не делай того, Савка, – глядя исподлобья, угрюмо сказал Катырин.

У Савватия волосы шевельнулись – говорить с мороком!.. С демоном!..

– Ты умер, Михал Михалыч…

Савватий наступал, а Катырин пятился вниз по лестнице, плыл.

– Дак я тогда всё и понял, Савка…

– Что ты понял?

– Гришку понял Махотина… Царь-домну его… Работу нашу…

Савватий упрямо теснил мёртвого старика.

– Нельзя нам демона истреблять! – убеждал Савватия Катырин. – Не наше это правило!.. Коли есть такая сила – надо в оборот её брать! Так на заводах положено! Всё берём на претворение! Реки, недра, леса, ветра!.. И демонов тоже берём, из всего пользу извлекаем!..

– Не отпели тебя по-божески, – ответил Савватий, – вот и в плену душа.

Мёртвый доменщик не мог задержать его даже ненадолго. Савватий сошёл на средний ярус и повернул к последней лестнице четверика.

И тут уже народу было полным-полно, как в храме на службе. Савватий обмер… В толпу смешались и живые, и мёртвые, и все глядели на Савватия, и Савватий знал их всех, и все они враз говорили – гомон затопил палату:

– Нас неволей не принуждают! Никто нас не гонит! Сами хотим! Мы сами такие! Сами заводу жизнь отдадим! Воля наша, Савка! Без принужденья мы! Заводские мы! Неволи нет! Демон – завод наш! Нельзя иначе! Такие мы! Не трожь демона! Мы в радости! Труды – наша вера! Железны души мы!..

Савватию казалось, что он сходит с ума. Призраки толклись перед ним, перемешиваясь друг с другом. Призрачный Акинфий Демидов униженно кланялся, прижимая руку к сердцу. У Татищева шевелилась шляпа – на голове отрастали рога. Слепой Онфим широко и жутко улыбался, и половина головы у него съезжала набок. Гаврила Семёнов, истончаясь, вытягивался, как дерево, и раскачивался. Двоился и дрожал, точно отражение в воде, Леонтий Степаныч Злобин. Никиту Бахорева корёжило, из него лезли какие-то рычаги. Старый оружейник Евсей Мироныч суетливо мелькал в толпе, обгорелый до костей, до дыр, подобно ветхой тряпке. К Савватию сунулся Кирша и зашипел, словно кот, дохнув пламенем. Ворочался Гриша Махотин: его раздувало, выпучивая то горб, то плечо, то брюхо. Приказчик Степан Егоров раззявил огромную, как у домны, пасть. Плясал Ваньша, подмастерье Савватия, похожий сейчас на беса с собачьей мордой…

Савватий закрыл лицо руками и пробирался по памяти. Где она, дверь из столпа?.. Савватий нашарил кованую скобу и потянул на себя.

Под высокой кровлей палатки его обдало холодом. Темнота. Вокруг – ни души, ни звука. С железных стропил свисают ледяные сосульки. Савватий был мокрый от пота, будто выскочил из бани. Из адской бани с чертовщиной.

Он пересёк пустое гулкое пространство и через ограждение глянул вниз, на гульбище. Там тоже никого. На винтовой лесенке Савватий помедлил, схватившись за жгучие от стужи перила, и выровнял дыхание: от крутых оборотов закружилась голова, а из памяти опять полезли призраки.

По гульбищу Савватий двигался осторожно, стараясь не шуметь. Дверь наружу багрово светилась щелями – там, у башни, горел костёр караульных. Голоса Кирши Савватий не услышал: значит, Кирша исполнил свою задачу – отвлёк «подручников» – и ушёл от греха подальше. Савватий тихо отворил дверь в двойную горницу. Весь его путь сквозь башню сверху вниз состоял из чередования дверей и лестниц, дверей и лестниц…

Савватий едва не застонал. Посреди горницы его ожидала Невьяна. Такая, какой Савватий и увидел её после долгих лет разлуки: в душегрейке с песцовой оторочкой и с пуховым платком на плечах. Светлое лицо в сумраке и чёрные, внимательные глаза. Конечно, это был демон, однако рассудок уже пошатнулся, и Савватия тянуло поверить, что перед ним подлинная Невьяна.

– Савушка… – негромко окликнула она.

Савватий стряхнул со спины мешок с тряпьём, стащил армяк и бросил его на пол. Не глядя на Невьяну, он принялся укладывать в армяк поленья, что валялись возле печи. Поленья будут нужны в каземате…

– Я знаю, ты добрый, ты людей спасти хочешь, чтобы не погибали они ради заводов… Но что же ты как дитя-то малое на судьбу обиделся?

Савватий молча увязывал узел с дровами.

– Так мир устроен, Савушка. Таков порядок вещей. За все свершения всегда людьми заплачено. Ничто народам даром не даётся…

Савватий продел в узел кочергу. Кочерга тоже будет нужна.

– Цари на войнах павшими солдатами поля устилают… Церковь селения «выгонками» опустошает… А заводы трудами свою жертву принимают. Не нами оно предустановлено. Роптать – напрасная трата души…

Савватий снова навьючил на спину пухлый мешок, поднял кочергу с узлом – уложенными в армяк дровами. Отворачиваясь, он обогнул Невьяну и направился к дверке, за которой лестница вела в подклет башни.

За дверкой снова стояла Невьяна.

Савватий слепо и упрямо двинулся вперёд, глядя под ноги на кирпичные ступеньки. Громоздкий мешок и неудобный узел шаркали по стенам тесного прохода. Куда делась Невьяна, Савватий не знал.

В подклете скопился густой мрак. Савватий сбросил ношу и, присев, начал нащупывать чугунную плиту, под которой располагался лаз в подвал. Пальцы попали в нужную выемку на плите. И вдруг над Савватием словно затлел слабый свет. Демон не унялся: рядом опять появилась Невьяна.

– Прости, Савушка, что не сберегла любви к тебе… – зашептала она. – Так уж судьба повелела, сердцу не прикажешь… Акинфий на твоё место заступил, и ничего мне тут не изменить… Прости…

Подцепив кочергой, Савватий выворотил и оттащил плиту. В кирпичном углублении чернели квадратная чугунная рама и чугунная крышка люка с толстым кольцом. Савватий взялся за кольцо и с натугой вытянул крышку. Усилия, с которыми он откупоривал подвал, помогали не чувствовать боли, не вникать в слова призрака – горькие слова, убивающие слова.

– Но ежели ты ещё любишь меня, пощади, милый… Не запирай демона. Запрёшь его – меня Акинфий не примет обратно, ведь для него мы с тобой заодно… Прошу тебя, Савушка, помилуй… Не лишай меня любви. Я перед тобой виновата, но не держи меня в себе и не отнимай у меня Акинфия…

Из проёма люка поднимался слабый отсвет родового пламени.

Савватий скинул в каземат мешок с тряпьём, скинул армяк с дровами – тот внизу распался, и дрова со стуком рассыпались, скинул кочергу – и она звонко лязгнула о кирпичи. Затем Савватий размотал с пояса длинную верёвку. Один её конец привязал к скобе на двери, другой сбросил в люк. Наконец он приподнял и перевернул крышку люка.

Призрачная Невьяна смотрела на его приготовления и плакала.

По верёвке Савватий спустился в проём и, повиснув, одной рукой с мучительным напряжением задвинул за собой крышку – так, чтобы она, звякнув, легла точно в чугунную раму. Кольцо теперь находилось на нижней стороне крышки. Никто не сумеет открыть люк снаружи, в подклете, – не за что уцепиться, всё гладко. Только он сам сможет открыть себе выход, когда будет покидать каземат. Если, конечно, будет покидать его через люк. И если вообще будет.

Невьяна осталась в подклете.

Родовой пламень еле горел, почти не освещая каземат, словно демон не желал, чтобы Савватий хоть что-то видел. Но Савватию и этого слабого света было вполне достаточно. Спрыгнув на пол, он сразу принялся за работу. Он всё уже продумал заранее.

Шумела подземная речка, безмятежно выпадая в кирпичный жёлоб из арки в стене справа; по жёлобу вода утекала в другую арку – слева. Чтобы погасить родовой пламень, надо затопить подвал выше лещади горна. А чтобы затопить подвал, надо заткнуть отверстие водотока. Всё просто. И то, что Савватий притащил с собой, было необходимо для изготовления пробки.

Савватий ловко соорудил большой ком из тряпья и дров и окрутил его верёвкой. Плюхнул этот ком в жёлоб – от ледяной воды заломило руки – и поворочал, пока пробка не пропиталась насквозь. Потом натуго затянул ком верёвкой и сунул в левый арочный проём. Не такой уж он был и большой, этот проём: мокрый свёрток туда не влез. Савватий с силой упихал его, умял и утрамбовал мокрую пробку кочергой. Подземный ручей будто подавился: его горло пережало, и вода в жёлобе начала быстро прибывать.

Демон понял замысел Савватия. Подземелье мгновенно осветилось. Демон взревел. Мохнатые огненные шары заметались от стены к стене: демон словно заколотился – в ужасе или в предсмертном бешенстве.

– Убери! Убери!.. – завопило и завыло со всех сторон.

Савватий только ухмыльнулся.

У него имелось ещё одно дело, последнее. Захватив кочергу, он по ступенькам поднялся к двери в подземный ход и на распор прочно вбил кочергу между стен. Теперь дверь нельзя было открыть. Тот, кто захочет попасть в каземат через подземный ход, должен будет изрубить дверь в щепки. За это время Савватий успеет сбежать через люк в своде.

Савватий сел на ступеньки тут же, у двери. Жёлоб уже переполнился, и вода хлынула на пол. Демон всё метался, но Савватий его будто и не видел. Он сидел, ждал, когда вода затопит горн, думал о своей жизни, и по лицу его проносились всполохи призрачного света. Он чувствовал себя бесконечно одиноким и никому не нужным.

Сегодня он потерял Невьяну во второй раз – и уже навсегда. И от любви судьба оставила ему не сожаление об утрате, не печаль по счастью, которое не расцвело, и не добрую память о былом, а упрямую ненависть к демону.

* * * * *

Что было в Акинфии? Созидание. Слепое и дикое, словно сила природы, необоримое, порой и безжалостное, и преступное, но созидание. А что было в Савватии? В общем, ничего. Только совесть – эдакое рукоделие бога. Однако в грешном дольнем мире она – как поторжная кузница, а не горный завод…

Стрекотал сверчок, мерцали последние угли в печи. Полутёмный дом Савватия казался Невьяне могилой, в которой её похоронили заживо. В которой она сама себя похоронила. Здесь, в Невьянске, на неё будто нашло наваждение: ей помстилось, что жизнь начинается заново, и она, не понимая обмана, вдруг стала требовать от Акинфия того, чего никогда не требовала в Питербурхе… И всё завершилось горницей Савватия.

А демон – страсть Акинфия?.. Невьяна сжала кулаки от гнева на себя. Разве там, в Питербурхе, борьба с братом за Тульский завод, а потом и сговор с графом Бироном не были такой же страстью Акинфия, как здесь – демон горы Благодать? У Акинфия всегда какие-то страсти. Всегда демоны. Такой уж он яростный человек. Или принимай его с демонами, или уходи. Но уходить Невьяна не хотела. Жизнь без созидания – пустыня, смертная тоска.

И плевать, что демон несёт зло. Демон очень нужен сейчас Акинфию. И она, Невьяна, поверив давно отгоревшей любви, совершила ошибку, потому что Савватий Лычагин уничтожит демона. Акинфий ещё сможет простить измену – он смотрит в суть, он видит главное, а вот истребление демона он не простит. Значит, надо остановить Савватия, иначе ей не вернуть Акинфия.

Невьяна поднялась и схватила свою шубейку.

Чёрная ночь и белые сугробы… От мороза тотчас перехватило дыхание. Амбары, заплот, калитка, щеколда, неразметённая улица вдоль бревенчатой стены острога… Невьяна едва усмиряла себя, чтобы не побежать со всех ног.

Караульные, зябнущие в воротах, узнали её и пропустили без спроса. Невьяна двинулась через Господский двор напрямик. В безлунном мраке над заснеженным двором вздымалась смутная громада наклонившейся башни. Где-то в высоте растворились и вечно беспокойная «двуперстная ветреница», и колючая звезда «молнебойной державы». Невьяна поглядела на башню – и заметила лестницу на крыше палатки; лестница утыкалась в балкон галдареи. Так вот как Савватий попал внутрь… А сторожа у костра, простодыры, даже не почуяли суеты у себя над головами!..

Невьяна взлетела на Красное крыльцо. Господи, какая тугая и тяжёлая дверь… Из сеней дохнуло знакомым теплом щедро прогретых демидовских покоев. Но перед Невьяной внезапно вырос Онфим.

– Не велено пущать! – проскрипел он.

Невьяну будто окатили помоями: совсем недавно она считалась здесь хозяйкой, а сейчас её прогоняли как нищенку. Лицо у Невьяны полыхнуло от оскорбления и ярости, но Онфим был слеп. Невьяна взяла себя в руки.

– Позови Акинфия Никитича, – спокойно потребовала она.

– Занят хозяин. У него охвицер. А тебе у Лычагина место.

Невьяна сцепила зубы. Отбросить бы прислужника с пути, кинуться наверх по чугунной лестнице… Онфим уловил порыв Невьяны и осклабился – ну давай, давай! Вот позорище будет: блудная баба рвётся покаяться…

– Савватий хочет затопить каземат и погасить горн, – сказала Невьяна. – Ключи у меня были, но я их не отдала.

Она вынула из кармана кольцо с ключами.

Онфим молча протянул руку на звон.

– Только Савватий всё равно уже в башне. Снаружи по лестнице залез.

– Доложу хозяину, – неохотно пообещал Онфим. – Уходи.

– Уйду, – согласилась Невьяна. – А ты поспеши, или демона лишитесь.

В изуродованной роже Онфима ничего даже не дрогнуло. Онфим ждал, пока Невьяна не уберётся из сеней. Невьяна развернулась и толкнула дверь.

Она не думала, что всё получится вот так бессмысленно и отчуждённо… Что не удастся встретиться с Акинфием, когда можно хоть как-то показать ему, что она признаёт свою вину, что жалеет о своих делах…

А слепой Онфим из сеней направился не в покои Акинфия, а в людскую горницу. Там сидели Артамон с «подручниками». Артамон курил короткую солдатскую трубку, задымив всю палату до грязного свода; парни, скучая, играли в зернь – по очереди трясли стаканчик и сыпали на стол костяшки.

Онфим выложил перед Артамоном большой кованый ключ.

– Лычагин – вор, – сообщил он. – В башню забрался. В подвал. Ежели сей же миг его оттудова не выдерешь, быть беде. Не мешкай.

– Нам здесь торчать велено, – лениво ответил Артамон.

– Что я говорю, то хозяин говорит. Не спорь со мной, служба.

Артамон прищурился на Онфима, оценивая приказ.

…Невьяна спустилась с Красного крыльца и отошла по дорожке на несколько шагов, чтобы разглядеть в мутной тьме бланциферную доску башенных курантов. Латунные стрелки чуть поблёскивали. Половина одиннадцатого… Акинфий хотел забрать демона в полночь. Видимо, в полночь демон обретает волю. Успеет ли Савватий исполнить свой замысел до полночи?.. Даже не верится, что внизу, под каменной тушей башни, сейчас кипит борьба между водой и огнём, между человеком и демоном. Безмолвная башня не выдаёт своих тайн.

Внезапно дверь господского дома со стуком отлетела в сторону, и с крыльца друг за другом скатились на двор «подручники» Артамона. Они были в кафтанах – даже зимнюю одёжу им надеть не дали. Ругаясь, они устремились к башне, и там у костра переполошились караульщики. За парнями широко шагал Артамон с трубкой в зубах. Невьяна поняла: гвардия Акинфия метнулась доставать Савватия через подклет. Онфим не пожелал открыть Артамону подземный ход. Подземный ход – он для хозяина.

Жар ударил Невьяне в лицо, и она сдвинула платок с головы. Её замысел исполнялся. Свора спущена с привязи. Возможно, тем самым она, Невьяна, обрекла Савватия на смерть. Но жалости к нему почему-то не было. Савватий Лычагин в жалости не нуждался. Он по собственному почину объявил войну и демону, и Демидову, а Невьяна лишь выбрала сторону.

Артамон отомкнул замок, и «подручники» вместе со сторожами исчезли на заколоченном гульбище. На истоптанном снегу впустую горел брошенный костёр. Невьяну тоже повлекло к башне. Словно спрашивая разрешение, она окинула башню взглядом – от сугробов под стенами до шпиля с «державой» и «ветреницей». Тонкая линия лесенки соединяла гребень кровли с выступом галдареи. Да, путь у Савватия был дерзким, жутким… Савватий вскарабкался на пугающую высоту – к часовой каморе… К часовой каморе…

Невьяна не могла не вспомнить о том свидании возле курантов… Луна светила сквозь кружево изморози на окнах. Башня могучим взмахом подняла их с Савватием над миром, словно бы сказала: только в небе вам ещё можно быть вдвоём. Но недолго, недолго. Ваш срок до мгновения точно отсчитает неумолимый маятник. Вы не обманете ни себя, ни судьбу… А Савватий тогда всё-таки чуть-чуть подвинул божье условие – перевёл стрелки часов назад. Отколол от вечности несколько лишних минут счастья.

Невьяна приблизилась к башне, а затем осторожно взошла по ступеням крыльца на гульбище. Дверь в двойную горницу была распахнута. Невьяна едва не запнулась о чугунный порог. В дальней части горницы в стене чернел узкий проём; сквозь него снизу, из подклета, доносились злые голоса:

– Да как же её поддеть-то, Артамон Палыч? Легла, стерва, будто влитая! Клещи какие-то нужны, или крюк, или кувалдой всё вокруг размолотить!.. Лычагин там всё одно что в крепости засел!.. Чего делать-то?..

– Шуруйте на завод за клещами или за крюком, бестолочи! – рявкнул в ответ Артамон. – И живее шевелитесь, время поджимает!

Из проёма в стене вылетели два «подручника» и, не заметив Невьяну, кинулись к двери. Внизу, в подклете, что-то отчаянно лязгало.

Невьяна поняла, что Савватий сумел преградить доступ к себе в подвал и его не взять просто так – лихим нахрапом, с кондачка. Невьяна почему-то ощутила странное злорадство, будто продолжала болеть душой за Савватия. Он истинный мастер, и мордоворотам-«подручникам» с ним не справиться. И пускай в своей судьбе она выбрала не Савватия, всё равно она гордилась им, его умом и упорством. Он ведь даже ход времени для неё изменил…

И Невьяну вдруг осенила догадка. Вот как она может спасти демона!.. Её качнуло от волнения, и она схватилась за чугунную оконницу. Сам же Савватий и подсказал ей всё – той ночью в часовой каморе!.. Ей надо сейчас перевести вперёд стрелки на курантах, и тогда колокола отобьют полночь раньше срока! Последний перезвон освободит демона: чудовище Акинфия вырвется из каземата ещё до того, как вода подземной речки затопит горн, и перенесётся из огня в огонь – из башни в домну!

В мыслях Невьяны мелькнул образ Савватия, и она непокорно тряхнула головой. Горько, что судьба сделала их с Савватием соперниками, но она не уступит, ни за что не уступит, и её победа над Савватием окажется достойной платой за возвращение к Акинфию. И Акинфий примет её жертву.

Невьяна побежала.

* * * * *

С этим офицеришкой, молодым капитанчиком Петером фон Трейденом, Акинфий Никитич не раз любезно раскланивался в личной канцелярии графа Бирона, но бесед никогда не вёл. Капитанчик был какой-то дальней роднёй графу по жене, и не удивительно, что приватную миссию Бирон поручил своему человеку. Фон Трейден притащился из столицы именно к Демидову.

Акинфий Никитич принимал его в кабинете.

– Весьма любопытно у вас! – капитан увлечённо разглядывал кристаллы и штуфы. – Я тоже собрание составляю, не соблаговолите ли продать?