Текст книги "Невьянская башня"

Автор книги: Алексей Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Никита Демидыч и Акинфий долго не могли истолковать послание старца Димитрия. Ясно, что стяжательство – грех, ну дак то не новость… Смысл просиял тогда, когда Гаврила Семёнов соблазнил Акинфия принять серебряные руды Алтайских гор в уплату за милость к раскольникам. Никита Демидыч был против добычи серебра, но уже не имел прежней власти над сыном. Сын приказал заложить серебряные рудники на Колывани, а отец начал строить в Невьянске покаянную башню-столп. Такую, как на иконе. И на том месте, где старец Димитрий эту икону и оставил.

Акинфий Никитич поднялся из-за стола и подошёл к резному кивоту, в котором хранилась явленная икона. Да, истинно батюшкин облик… Никита Демидыч, Никита Столпник, горбился внутри узкой кельи вроде той самой, в Чудовом монастыре… Тощий и лысый старик с «летящими» морщинами на лбу, как рисовали в Невьянске, и с седой бородой, по-невьянски разделённой «на два космачика»… Одет в длиннополый кафтан – Никита Демидыч такой и носил. Келья втиснута в башенку с тремя восьмериками и шатром. Башенка стоит на позёме с цветами-«розетками». Вокруг – мелкие, горбатые «горки» с вогнутыми лещадками, над ними – облака, и пробелы выстелены листочками потали – тонкой фольги из сплава олова и меди: это золото богомазов.

Батюшка умер, не завершив башню, и её завершил Акинфий Никитич – но башня начала клониться. Наклон обнаружили в 1730 году. В том году, когда на площади в Туле задёргался в петле племянник Иван. Иван и отец его Григорий, средний брат Акинфия Никитича, были совсем дрянными людьми, пьяницами и самодурами, однако их погибель лежала на совести Акинфия Никитича. Никто о том не знал. Акинфий Никитич запер свой грех в душе и выбросил ключ. Он выдержит тяжкий груз. А вот башня не выдержала. И Акинфий Никитич понял, что означает её падение. С Иваном и Григорием он, Акинфий Демидов, превысил меру – и дьявол его увидел.

Об этом Акинфию Никитичу сказала чудесная икона. Акинфий Никитич обомлел, когда обнаружил послание старца Димитрия… Изначально башня-столп на иконе высилась прямо, а сейчас грозно покосилась, как покосилась и настоящая башня за окном. Старец предупреждал Акинфия Демидова: к нему подбирается дьявол. Он оплетает судьбу сетями зла и множит врагов. Все беды Акинфия Никитича и есть происки Сатаны: сын-убивец и ссора с братом; следствие о заводах и корысть Бирона; потеря алтайских заводов и неудача с Благодатью; смерть племянницы и розыск фальшивомонетчиков; «выгонка» раскольников и грабёж Татищева… Сатана хитёр и упрям.

Акинфий Никитич яростно боролся. Он выкупил на суде сыновнюю вину, уступил брату Никите речку Шайтанку, дал непомерную взятку Бирону и придумал Шомберга – ловушку для казнокрадов. Мастер Левонтий Злобин остановил наклон башни. Поединок с дьяволом словно замер в зыбком равновесии. И тогда дьявол нанёс очередной удар: кто-то прислал демона… Значит, теперь надо изловить виновного и заставить изгнать отродье тьмы.

Тихо скрипнула дверь. Акинфий Никитич оглянулся. Под аркой прохода показалась Невьяна в длинной нижней рубашке и с шалью на плечах.

Всё это время она ждала Акинфия в постели, а тот не шёл. Наверное, осерчал на неё. И Невьяна вспоминала разговор с Савватием. Для них обоих, для Савватия и Акинфия, заводы были важнее всего, только один их строил, а другой потерял в них веру. И душу Невьяны точило одиночество. Нужна ли она хоть кому-то?.. Ладно – Савватий, но Акинфий Никитич?.. Может ли он сделать хоть что-то именно для неё – наперекор выгоде своих заводов? Или во имя этих чёртовых языческих заводов он легко отбросит её, Невьяну, как отбросил сына Прошку, брата Никиту и племянника Ваську?

– Ты чего пришла? – раздражённо бросил Акинфий Никитич.

Надо было попросить его ласково, но Невьяна не могла преодолеть свой нрав. Да и не нужны были ей уступки как бабе – снисходительная жалость полюбовника или высокомерная милость барина. Акинфию она ровня.

– Пособи Василию, – твёрдо сказала она.

Акинфий Никитич сверлил её непримиримым взглядом.

– С чего мне то?

– Он тебе в ответ пособит.

– Как?

Невьяна уже имела ответ:

– Он с Лепестиньей дружит. По его слову Лепестинья демона отзовёт.

Гнев ударил жаром Акинфию Никитичу в лицо. Невьяна полезла туда, где ей не место. С Лепестиньей он сам разберётся: поймает ведьму и вынудит подчиниться. А к Ваське Сатана уже приставил шайтана в караульщики! Нельзя Ваське связываться с нечистью – сгорит!

Акинфий Никитич, багровея, еле сдерживал себя.

– Батюшка мне завещал не брать на заводы родню! – глухо произнёс он. – Эти горы непростые! Они не вверх растут, а вниз, и по ним к богу не ходят! Слабому они душу ломают! И ты не суйся в дело, ежели не знаешь ни пса!

Глава девятая
Бегущий в башню

Зрелище жидкого чугуна, вытекающего из домны, поразило Чумпина до глубины души, и теперь вогулич караулил каждый выпуск. Заслышав звон колокола, которым доменный мастер предупреждал работных, Чумпин в казёнке приводил себя в порядок, как для праздника: оправлял рубашку-хумсуп, поддёргивал штаны и затягивал ремешки на стоптанных нярах. Если Савватий был рядом, Чумпин требовал, чтобы тот шёл смотреть на чугун вместе с ним и отвечал на бесконечные вопросы.

– Зачем кушака нет? – Чумпин указал пальцем на работных у домны. – Кушак защита, энтап защита! Сами Шуртана зовёте, сами энтап не надели! Шуртан придёт – о! нет ничего! – в человека зайдёт, в человека сядет!

– От чугуна, Стёпа, ненароком одёжка может вспыхнуть, – терпеливо пояснял Савватий. – Чтобы сбросить её сподручнее было, пояса и снимают. Опять же без пояса и остывать легче, палит ведь у печи.

Перед арочным устьем домны работные сыпали на пол песок и ровняли его досками. Доменный мастер Катырин, старик придирчивый и крикливый, особой рамкой прочерчивал в песке борозды-изложницы. Фабрика привычно и деловито готовилась к выпуску металла; работные зевали и встряхивались для бодрости. Завершался третий час ночи: самое волчье время.

После Катырина домну принимал Гриша Махотин. Он топтался поодаль. Старик довёл канавку, отошёл с литейного двора и сунул рамку Грише.

– Кто тебе морду-то разукрасил? – злорадно спросил он.

У Гриши после гулянья на Святочном лугу остался синяк на скуле.

– Не твоя забота, Михал Михалыч, – ответил Гриша. – Чего цепляешься?

– Даже в драке ты негораздыш, куды тебе домны строить!

Гриша обиделся и насупился.

– Ты вот мне скажи, мудрец ты сопливый, – не унялся Катырин, – коли твоя Царь-домна моей домны побрюхатей будет, так она чаще моей начнёт чугун сливать ильбо столько же раз дённо, а слива поболе окажется?

– Не знаю! – буркнул Гриша. – То ведь по практикуму судить надо…

– «По практикуму»! – передразнил Катырин. – Слов-то надрал каких от Никитки Бахорева! Белебени вы оба, пустоплёты! В любом случае твоей Царь-домне жара не хватит! Ильбо в распаре, ильбо в горне «козла» сваришь при первой же плавке! Я «козлов»-то нюхом чую, смёткой, глазомеркой! Придётся тебе всю свою нову печку ломать от лещади до заплечиков!

– Какой козёл? – тотчас спросил у Савватия Чумпин; он смотрел и слушал очень внимательно.

– «Козёл» – такой ком здоровенный из чугуна и руды. Если огня мало, то в печи получается «козёл». Твёрдый, будто камень. Его уже не растопить. Чтобы вытащить его, надо печь ломать – наполовину, а то и больше. Вон «козёл» лежит, погляди, – Савватий кивнул в сторону от домны.

Там в углу горбилась гигантская ржавая глыба. Этот «козёл» запёкся лет десять назад. Его выворотили из домны и оставили на фабрике – разбить на части не смогли, а волочить наружу – значит, стену разрушать надо.

– Не каркай, Михал Михалыч! – сказал Гриша. – Тебя горновой ждёт!

Горновой мастер и вправду ждал отмашки от доменного.

– Давай! – скомандовал ему Катырин.

Чумпин рядом с Савватием глубоко и сладостно вздохнул.

Горновой, обряженный в громоздкую одёжу, будто в доспех, с ломом в руках шагнул под свод пока ещё тёмного доменного устья. Зазвенели удары по прокалённой глине в лётке. Арочное устье озарилось. Горновой попятился наружу. Вслед за ним потекла сияющая змея из расплавленного чугуна. И на всю просторную фабрику полыхнул мягкий и яркий божественный свет – благодать изначального творения, когда не было ещё добра и зла, ангелов и демонов, тверди и хлябей. Свет мгновенно разлетелся во все стороны и как чудом вылепил из тьмы кирпичную скалу доменной печи и сбоку от неё – сложный и подвижный механизм мехов: колесо, рычаги, упоры, коромысла, очепы и вздымающееся кожаное крыло. Вокруг литейного двора замерли работные, словно захваченные врасплох, и в высоте проявился завершённый объём помещения: стропила и балки, скошенные плоскости кровли, чёрные окна в надстройке и туманные, мерцающие облака пара. А змея чугунного ручья, не теряя сияния, быстро и уверенно расплелась паутиной изложниц.

Чумпин от восхищения молча вцепился Савватию в локоть.

Но из арки доменной печи мимо горнового мастера внезапно выкатился клубок огня, будто свитый из пламенных струй. На мгновение он распался, образовав нечто вроде призрачного зверя, окутанного тучей искр: в клочья разорванное тело, множество извивающихся ног, выгнутая шея в пылающих перьях и дьявольская козлиная голова с рогами. Порывом обжигающего ветра зверь пронёсся над изложницами литейного двора и врезался прямо в мастера Катырина – врезался, вспыхнул и пропал, точно вокруг мастера всё ослепло. Мастер зашатался, отступил на пару шагов и рухнул на песок. Его чёрствый кожаный фартук-запон, рукавицы-вачеги и борода горели.

Гриша Махотин обомлел при виде адского козла.

Катырин заорал. А работные не растерялись. Такое случалось – человек вспыхивал от жидкого металла, и работные знали, что надо делать. Кто-то расторопный сразу же черпнул бадейкой воды из чугунного чана, где охлаждали инструменты, метнулся к мастеру и плеснул на него. Огонь угас.

Гриша стряхнул оцепенение и закричал:

– Лётку!.. Лётку закрывай!..

Нельзя, чтобы в лётке застыл чугун, – придётся домну гасить.

Горновой молча взялся за рукояти тачки, заполненной сырой глиной, и грузно двинулся обратно под свод – затыкать дырявую пасть печи.

Катырин продолжал орать и колотиться, ворочаясь в песке литейного двора. Его словно било что-то изнутри, как в падучей: то он вставал дугой, опираясь на затылок и пятки, то корчился, то перекидывался на живот и, яростно взрывая ногами песок, дыбился, будто хотел перекувырнуться через голову. Он был похож на сумасшедшую куклу. Подобно поленьям, в разные стороны отлетели увесистые доменные башмаки с железными подошвами.

– Жа-а-арко внутри!.. – надрываясь, вопил старик. – Жа-а-арко, братцы!..

Чумпин рядом с Савватием сжался от ужаса:

– Ойка человека ест!..

Закрыв голову руками, Чумпин опрометью бросился к воротам фабрики.

Работные метались вокруг беснующегося старика и не понимали, чем помочь. Катырина снова окатили водой, но без толку. Полосы только что выпущенного чугуна, остывая, угрюмо тускнели в песчаных изложницах.

– Хватай деда! – закричал работным Гриша. – Одержимый он!..

Гриша сам первым кинулся на Катырина, за Гришей и другие мужики навалились на мастера, однако старик вдруг взвился и с небывалой силой отшвырнул людей прочь. Лицо его плясало, и сам он плясал, как полоумный: извивался, прыгал и вертелся; руки его, ломаясь, мелькали птицами. Свою одежду старик распластал, опалённая борода дымилась, и на мокрой, впалой груди мотался раскольничий медный крест о восьми концах.

– Ох, жарко мне, братцы! – по-молодому радостно взвизгнул Катырин.

Сшибая работных с ног, он устремился к домне: побежал босиком поперёк багровеющих чугунных полос и юркнул под свод печного устья. Но там столкнулся с горновым, который заделал лётку; горновой, огромный в своих доспехах, сгрёб старика в охапку и вынес обратно.

Обмирая, Савватий вдруг осознал: демон, что шастал по Невьянску из огня в огонь, нашёл самый большой огонь в округе – доменную печь, нашёл и теперь потащил туда новую жертву.

Катырин – или тот демон, что им завладел, – завыл с гневом и отчаянием дикого зверя, которого отгоняют от уже поверженной жертвы. Дёргаясь, он вырвался из объятий горнового, упал в песок, вскочил и снова кинулся к домне, ударился всем телом в кирпичную кладку, словно надеялся разрушить её, опять упал, опять вскочил и опять со всей силы ударился в стену.

Савватий смотрел на это – и у него шевелились волосы. В старом мастере человеческим остался только облик, да и тот болтался на демоне, как ветхое тряпьё на пугале. Демон хотел вернуться в огонь, и вернуться с добычей, будто волк, что мчится в свою глухомань с убитым зайцем в зубах. В багровом свете угасающего чугуна перед громадой доменной печи в корчах неистово скакала тварь из преисподней, истерзавшая человека.

– Лови его! – кричал работным Гриша.

– Вр-р-ремя! – захрипел и зарычал демон. – Моё вр-р-ремя!..

Работные загораживали ему путь к воротам фабрики.

Савватий понял: свирепый демон жаждет раствориться в огне и ежели в домну никак не проникнуть, то нужен любой другой огонь.

Демон ринулся вдоль стены и свернул за угол печи, промахнул сквозь раму мехов с тягами и очепами и скрылся в колёсной каморе. Там, в каморе, находился проём под ларём-водоводом, и демон мог выскользнуть из фабрики на свободу, чтобы скорей найти себе спасительное пламя.

* * * * *

Здание доменной фабрики стояло впритирку к плотине, соединяясь с ней ларём водовода и рудоподъёмным мостом. Демон выскочил в узкое ущелье между задней стеной фабрики и отвесным откосом плотины, забутованным диким камнем-плитняком. Теснина была завалена снегом, и свет луны сюда не проникал. Не выбирая дороги, демон сразу полез вверх по откосу. Он хватался за неровные края грубых плит, скользких от изморози, и опирался на выступы кладки босыми ногами. С лёгким шумом сыпались вниз мелкие сосульки. Демон карабкался с быстротой и ловкостью белки.

Он выбрался на плотину и оглянулся. Мастер, в которого он вселился, знал, что ближайший большой огонь находится в домне и путь к нему – по рудоподъёмному мосту и в жерло колошника. Колошником называлась верхняя часть доменной печи – кирпичный колодец, в который засыпали шихту. Над колодцем был сооружён шатровый теремок из железных балок и полос; его венчала высокая труба; с плотины к теремку тянулся деревянный мост. Красное пламя колодца ярко освещало железный домик изнутри.

Там, внизу, домна опорожнила утробу от жидкого чугуна; горящая и тающая шихта в шахте печи опустилась вглубь ниже горловины заплечиков, и требовалось возместить убыль. Заправкой печи командовал доменный подмастерье. На мосту и в колошниковом теремке суетились работные: они катили с плотины тележки с ящиками-колошами, заполненными шихтой, и опрокидывали их, вываливая свой груз в колодец. Наверх вышибало столбы искр, их с гулом засасывало в трубу. Взмокший от жары подмастерье считал колоши. Выученик доменного мастера, он, ясное дело, ни за что не позволил бы Катырину спрыгнуть в пылающий колошник.

И демон бросился с плотины к демидовской усадьбе.

Когда Савватий выскочил на плотину, демон уже преодолел половину расстояния. Он свирепо прорывался через снежный пустырь вдоль ограды Господского двора – здесь Акинфий Никитич намеревался потом вырастить сад. Демон взметал над собой белые тучи, словно зимний смерч; вспахивая рыхлую борозду, он летел под луной от плотины в сторону безмолвной башни и бревенчатой стены острога.

Вместе с Савватием на широкий гребень плотины по лестнице взбежали и работные доменной фабрики – человек десять, не больше. Нельзя было оставить домну без обслуги, и Гриша Махотин не покинул фабрику: теперь, когда мастер обезумел, Гриша сам управлял гигантской печью. Савватий окинул взглядом всё пространство перед плотиной и понял, куда стремится демон. Не к Демидову же в гости. Не к воротам острога. Он целит в башню!

– К башне! – крикнул Савватий работным.

Надо догнать и скрутить Катырина… Зачем? Савватий не знал зачем. Надо, и всё!.. Человек же погибает!..

Работные и Савватий скатились с плотины по другой лестнице, более широкой и пологой, – это был сход на Господский двор, и по утоптанной дорожке побежали к башне. Башня возвышалась на краю двора, как высокий парусный корабль. Луна высветила её с одной стороны: двойные арки гульбища, скаты крутой кровли над палаткой, глухая задняя стена столпа, грани четвериков и шатра; колюче мерцали в черноте неба «двуперстная ветреница» и «молнебойная держава». От башни к острожной стене упала густая тень. Башня резала собою ночной мрак, словно лезвие.

У крыльца горел костёр караульщиков: он был не таким большим, чтобы привлечь демона, и демон нёсся не к нему. Но караульщики засуетились при виде вихря, что бурлил вдоль берега пруда, и бегущих от плотины людей.

– Ловите беса!.. – задыхаясь, крикнул Савватий.

Конечно, караульщики ничего не сообразили, хотя среди них оказался и сам Артамон – командир демидовских «подручников».

Демон знал, что башня ночью стоит запертой и арки гульбища накрепко заколочены толстыми досками, да и сторожа всегда греются у костра перед крыльцом: обычным путём в башню не проникнуть. И демон прыгнул прямо на стену. Он быстро пополз наверх, цепляясь пальцами рук и босых ног за неровности кирпичной кладки, покрытые изморозью; он ловко хватался за чугунные шайбы стяжек и, выворачивая колени, опирался на узкие выступы чугунных оконниц. В окна он бы не протиснулся – их проёмы внутри были прочно перегорожены решётками из брусьев. Поэтому демон устремился в высоту – к балкону-галдарее, с которого сквозь застеклённую дверь можно пробиться в часовую камору на ярусе курантов.

И снизу, с Господского двора, Савватий, работные и караульщики, задрав головы, наблюдали жуткое, невозможное передвижение демона по плоскости четверика. Демон вынырнул из-за угла над острым гребнем кровли и принялся карабкаться ещё выше, к карнизу и галдарее. Он держался на отвесной стене, словно огромный чёрный паук-мизгирь. Он уже утратил облик человека – по стене башни лезла какая-то нежить, дьявольская тварь.

Тварь добралась до карниза и перемахнула ограду балкона. Звякнуло разбитое стекло – дверь в часовую палату будто исчезла: упрямый демон всё-таки достиг своей цели. И тут стрелки на бланциферной доске дрогнули, дёрнулись, и колокола курантов, ожив, заиграли первый перезвон. Он мягко и невесомо поплыл над Господским двором и над людьми, над прудом и над заводом, очищая сразу и ночной мрак, и звёздный свет. А за окнами часовой палаты вдруг что-то беззвучно заполыхало, заполыхало – и погасло.

Савватий и работные уже пешком подошли к караульщикам.

– Что это было, вашу мать?! – ошарашенно и зло спросил Артамон.

Савватий снял шапку и перекрестился.

– За бесом гонимся, – пояснил он. – Не ведаю, зачем ему в башню надо.

Придерживая саблю, болтающуюся на поясе, Артамон снова поглядел на башню и, приняв решение, приказал кому-то из подручных:

– Митька! Лети к Онфиму за ключом!

Парень в татарском малахае кинулся к дому Демидовых.

– И откуда же чёрт этот взялся? – с подозрением спросил Артамон.

– Слышал, по Невьянску демон рыщет? У нас он из домны выскочил.

Караульщики взволнованно переговаривались с работными.

– А в кого угодил? – продолжал допрашивать Артамон.

– В мастера Катырина.

Артамон присвистнул:

– У меня Фильша на его внучке женился…

Вернулся запыхавшийся Митька и протянул Артамону ключ.

– Так, Фильша и Прошка сторожат вход! – распорядился Артамон. – Остальные – за мной в башню! Ищем Катырина! Огнища зажгите.

Работные и Савватий тоже двинулись вслед за «подручниками».

– Нет, вам нельзя! – остановил их Артамон. – В башне – серебро, хозяин запретил шастать кому ни попадя.

– Демон к часам проник, – возразил Савватий. – Мне проверить надо.

Конечно, не куранты были причиной его стремления попасть в башню. Савватий хотел узнать про демона. Ну, и про мастера Катырина тоже.

– Ладно, тебе дозволю, Лычагин, – неохотно согласился Артамон.

Замок на крепкой двери словно распался от поворота кованого ключа. Во тьме заколоченного гульбища «подручники» с факелами осторожно разошлись в разные стороны: кто-то сунулся в горницу, кто-то полез по винтовой лестнице. Внутри башня была небольшой, долго бродить негде.

– Пусто здесь, Артамон Палыч! – гулко донеслось из глубины горницы.

С крыши палаты Артамон и Митька сразу направились на самый верх, Савватий – за ними. На каждом ярусе башни Митька старательно высвечивал все углы. Метались тени, словно мрак подбирал полы своего плаща, тускло бликовали стёкла в окошках. Шагая по деревянным ступенькам, Савватий думал о Катырине: каким они найдут старого мастера? Жив ли тот? В своём ли уме?.. Шустрый Митька первым забрался в четверик с курантами.

– И тут никого! – объявил он. – Только двёрку высадили!

Савватий поднялся вслед за Артамоном.

Механизм курантов – рама, шестерни и передачи; длинный медный вал со шпеньками и рычажочками; редкий дождик из блестящих проволочных нитей; ось к бланциферной доске… Истоптанный пол. В заиндевелых окнах – тьма-тьмущая. Дверь выбита, стёклышки расколоты, в проёме горит луна.

Савватий озадаченно озирался. Артамон высунулся на балкон: снег с ограждения сброшен, в сугробе на галдарее – борозда… А где Катырин? Или демон? Или кто он там?.. Все же видели, как тварь вломилась в палатку…

– Небось, демон повыше удрал, – простодушно предположил Митька.

– Без лестницы? – усомнился Артамон.

Приставная лестница лежала в стороне, как и обычно. Её не трогали.

– Демон же, – уверенно сказал Митька. – На крылах возлетел.

– Ладно, и там проверим, – проворчал Артамон.

Он поднял лестницу и пристроил к лазу в дощатом потолке, заросшем мохнатым белым куржаком. Лаз вёл на восьмой ярус башни, ярус звона, – в средний восьмерик с колоколами. Митька с факелом полез первым, Артамон – вслед за ним. Савватий подумал, что над ярусом звона есть ещё и малый восьмерик. Артамону и Митьке придётся и там посмотреть. И это хорошо.

Савватий заметил то, на что Артамон не обратил внимания. Пол посреди часовой палатки был покрыт грязью. Даже не грязью, а жирными хлопьями сажи и золы, пылью пепла. Копоть испачкала и механизм курантов. Сегодня днём ничего такого не было. Не мог же вечером кто-то палить здесь костёр, что за чушь!.. И почему тогда не растаял иней на досках потолка?..

Савватий наклонился и отколупал от пола какую-то мелкую вещицу… Медный нательный крестик – раскольничий, о восьми концах… Два конца оплавлены… Совсем недавно он, Савватий, видел этот крестик – видел на груди у Катырина… Значит, крестик и сажа – всё, что огненный демон из доменной печи оставил от старого мастера?.. Савватия прохватило ознобом.

Он вдруг понял: а ведь он уже встречал что-то подобное. Несколько дней назад, когда ходил с Демидовым в подклет башни… Там тоже была копоть на полу и оплавленный крестик… Ежели здесь, в часовой палатке, сгорел дотла доменный мастер Катырин, то кто сгорел внизу, в подклете?.. Неужели Тараска Епифанов, пропавший сторож беглого Мишки Цепня?..

И Савватию стало ясно: всё связано! Бегство Цепня связано с огненным демоном, и связь одна – башня. В ней заключена тайна, которая по ночам вылетает из подземелья, бесплотно и тихо носится по Невьянску, ныряя из огня в огонь, и убивает людей. Надо разгадать загадку демидовской башни. Надо проникнуть в подвал. Иначе демон продолжит пожирать живые души.

* * * * *

Раскинув руки, Савватий держался за кирпичный простенок, но ему всё равно казалось, что он падает спиной в пропасть, ведь он спрятался на самом опасном изгибе галдареи, где уклон башни ощущался острее всего и не было надёжной защиты: ограда балкона слишком низенькая, а под ногами – скользкие чугунные плиты, обледеневшие ещё от осенних дождей. Но здесь Артамон не будет его искать; он просто не догадается, что Лычагин затаился снаружи, а не спустился из часовой палатки на выход из башни. Даже если Артамон выглянет из проёма двери, то ничего не увидит: Савватий был за изломом стены, а дыры своих следов в сугробе закидал снегом. И сейчас он стоял меж двух окон, цепляясь за кирпичи, и ждал, когда Артамон уйдёт. Руки закоченели. За плечом и внизу Савватий видел целое море двускатных белых крыш Невьянска, а наверху небесная тьма растрескалась созвездиями.

Артамон непременно выгнал бы Лычагина из башни, поэтому следовало убедить его, что Лычагин сам убрался прочь. Артамон, похоже, в том и не усомнился. Красный свет факелов за морозным стеклом погас: Артамон и Митька покинули часовую палатку. Савватий ещё подождал для верности, потом осел на четвереньки и пополз по сугробу обратно к двери. Даже так, на четвереньках, он чувствовал страшную высоту башни. Пустота вокруг восьмерика словно засасывала душу, тянула броситься в неё, как в воду.

В тёмной палатке Савватий принялся растирать замёрзшие руки. Из разъятого проёма несло холодом. Звучно клацал маятник курантов в шахте. Доплывали смутные голоса и звуки – на нижних ярусах Артамон собирал своих «подручников», чтобы никого не потерять в башне и не запереть.

В светильнике Савватий не нуждался: он уже выучил башню наизусть. В темноте он осторожно сошёл в Слуховую горницу, затем на средний ярус, затем на нижний и через арку в стене по малой винтовой лесенке на потолок палаты под стропилами и скатами крыши. Пространство вокруг призрачно раздвинулось, будто над Савватием распахнула широкие крылья какая-то исполинская птица. С гульбища уже отчётливо зазвучали голоса и шаги.

– Матвейка точно с вами? – спросил снизу Артамон.

– Да вон он, к шишке снег прикладывает, – ответили «подручники». – Башкой все притолоки чуть не снёс.

Заскрипели дверные петли, снаружи лязгнул замок. Савватий, не таясь, приблизился к ограде на краю палаты – к столбикам с решётками. Но замок опять лязгнул, дверь опять отворилась, и Савватий отшатнулся.

Внизу раздался голос Акинфия Никитича:

– Погоди-ка, Артамон Палыч. Я сам ещё посмотрю…

Заскрипели доски под тяжёлыми шагами Акинфия Демидова.

– Обижаешь, хозяин, – проворчал Артамон. – Мы все уголки тут ощупали. Ежели мышь где была, так поймали и допросили.

– Не сердись, – сказал Акинфий Никитич. – Мне спокойнее будет, когда я подклет своими глазами увижу.

Савватий понял, что Демидов снова хочет проверить лаз в подвал. Тайна подвала, похоже, на давала Демидову покоя. Савватий усмехнулся. Напрасно Акинфий Никитич так бережётся. Скоро он, Савватий, разгадает его секрет.

Освещая путь факелом, взятым у кого-то из «подручников», Акинфий Никитич направился в двойную горницу. Артамон догадался, что ему не следует назойливо сопровождать хозяина, и остался на гульбище. Акинфий Никитич, не отвлекаясь, сразу сунулся в тесный внутристенный ход.

Ничего в пустом подклете не изменилось: те же заиндевелые кирпичные своды и прочно запертая дверь на Господский двор, те же чугунные плиты пола… Акинфий Никитич внимательно осмотрел эти плиты. Нет, никто не пробовал сковырнуть их с места, никто не пытался проникнуть в подвал… Если что-то и стряслось в башне, то не здесь.

Успокоившись, Акинфий Никитич без спешки вернулся на гульбище.

– Говорил же – мы всё тут обнюхали, – пробурчал Артамон. – Всё чисто.

– Ну, вот теперь запирай башню, – согласился Акинфий Никитич.

Тяжко опираясь на чугунные перила, он сошёл с лестницы крыльца к «подручникам», столпившимся возле погасшего костра. Артамон ещё возился наверху, запирая крепкую дверь.

– Что у вас приключилось тут, братцы? – спросил Акинфий Никитич. – Онфим меня растормошил – мол, какой-то злодей в башню пробился.

«Подручники» топтались вокруг хозяина, но не решались пояснять от себя – пусть Артамон Палыч растолкует, он-то поумнее. Артамон услышал вопрос. Он присоединился к своим парням и в раздумье поскрёб короткую бороду. Акинфий Никитич молча и внимательно смотрел на него.

– Скажу, чего сам видел, – наконец выдал Артамон. – От плотины к башне примчался мужик, прямо по целине пёр как конь. С ходу прыгнул на стену башни, прям по стене залез доверху, вышиб дверь в часовой палате и внутрь заскочил. И всё. Мы башню перетрясли – ни шиша нету.

Акинфий Никитич продолжал молчать. В уме у него грузно ворочались странные, уродливые мысли. Они вроде бы должны были совпасть друг с другом своей кривизной, но пока не совпадали. Однако Акинфий Никитич и так почуял: он поймал главную угрозу, пусть пока и за тень, как призрака.

– Я не вру, – добавил Артамон. – Парни вон свидетели.

«Подручники» закивали, подтверждая слова командира.

– А что за мужик был? – спросил Акинфий Никитич.

– За ним работные с завода прискакали, человек с десяток… Я их уже восвояси на завод отсюда шуганул. Они говорят – мастер Катырин взбесился.

– Михал Михалыч?

Мастера Катырина Акинфий Никитич знал давным-давно – уже лет двадцать пять, не меньше. И не умещалось в мыслях, что такой привычный человек вдруг столкнулся с чем-то совершенно невозможным – с демоном!.. Акинфия Никитича пронзило мучительное ощущение своей уязвимости: нежить, что в ночи бродила по Невьянску, была способна напасть на кого угодно, значит, и на него, на Акинфия Демидова.

– То ли дед Миша был, – неуверенно ответил Артамон, – то ли один облик его… Человек не исчезает бесследно, а тварь-то рассеялась.

– Пойдём-ка глянем, что ли, – задумчиво предложил Артамону Акинфий Никитич и первым пошагал к углу башни.

А в это время Савватий вслепую обыскивал горницу на верхнем ярусе палаты. Он помнил, где они с Акинфием Никитичем в прошлый раз оставили блёндочки, и теперь надо было найти огниво. Без света в подвале делать нечего. Огниво лежало в печи на загнетке вместе с пучком лучин.

Затеплив лампу, Савватий по внутристенной лестнице спустился в подклет. Всё как в прошлый раз и как всегда: стены, своды и мрак, но пахнет смоляным дымом факела – недавно здесь побывал Демидов. Встав на колени, Савватий принялся тщательно изучать чугунный настил. Ага! – плита с небольшой выемкой на стыке! Видно, под ней и расположен лаз в подвал.

Савватий вернулся наверх, в двойную горницу, и взял у печи кочергу.

В подклете он поддел кочергой чугунную плиту за выемку и, нажимая всем своим весом, приподнял её, как на рычаге, а затем с лязгом сдвинул в сторону. В квадратном кирпичном углублении обнаружилась чугунная рама и чугунная крышка с мощным кольцом в петле. Савватий взялся за кольцо обеими руками и с натугой вытащил тяжеленную крышку из проёма.

Вот он – лаз в подвал! В неприкасаемую тайну Акинфия Демидова!

Савватий думал, что в подвале царит тьма кромешная. Он ошибся. В чугунном проёме внизу тихо сиял неяркий и переменчивый свет.

* * * * *

Башня вздымалась над ними, высвеченная луной во всю высоту – от «молнебойной державы» на шпиле до фундамента, погружённого в сугробы. Эта громадина казалась соединённой в нерасторжимое целое, как дикая скала, не прочностью строительного раствора и не упругостью железных связей внутри своих толстых стен, а каким-то совсем иным, нерукотворным стяжением. И покосилась она вовсе не из-за каких-то там подземных ручьёв: просто её воздвигли на обрыве, на самом краю дозволенного людям, и обрыв, не удержавшись, медленно съехал в бездну, лишая башню опоры.