Текст книги "Как исправлять ошибки (СИ)"

Автор книги: Алексей Веселов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 39 страниц)

Я знал, что эти злые слова адресованы не мне. Я совсем не боялся. Мне хотелось пожалеть эту одинокую мятущуюся душу.

Расхохотавшись, Властительница тут же возникла на верхушке одной из торчащих колонн, беспорядочно возвыщающихся вокруг. Волосы темными крыльями распростерлись над храмом. В глазах плясали искорки безумия, что в последние тысячелетия заточения проявлялось все отчетливей. Исчезая и появляясь в разных местах, красавица все хохотала и хохотала. Наконец, остановившись на гребне единственной уцелевшей стены с искусной лепниной и барельефами, Владычица оборвала истерику.

– Ненавижу! – раскинув руки, хищной птицей она спикировала на застывших в молчаливом поклоне старух, развеяла бесплотные фантомы бывших помощниц, а затем с диким ревом начала крушить остатки архитектурного величия.

Когда облака праха осели, девушка сидела в центре площадки и вытирала злые слезы волосами. Ее фигурка казалась такой крохотной на фоне бескрайней серой пустыни, в глазах застыла безысходность одиночества. Перестав всхлипывать, оцепенев в своем горе, красавица не обращала внимания на изменения в привычном пейзаже. Когда же взгляд ее прояснился, мертвые дюны уже бурлили штормовыми волнами, а вечно серое небо потемнело, приобретя лиловые оттенки. Не вставая, Владычица удивленно озиралась. Волосы, отражая настроение хозяйки, беспорядочно струились, перетекая тьмой истинной и неизменной.

Я больше не мог оставаться в стороне. Мне казалось, что безмолвная буря поглотит ее в любой момент, и не мог этого допустить. Я сделал шаг вперед. Мне нужно было позвать ее, но я не знал имени. И вдруг оно пришло. Почему‑то я почувствовал, что это древнее, запретное знание, но то, что оно досталось мне, пьянило.

– Этернидад! – прошептали мои губы, и это было первым посторонним звуком в тысячелетнем безмолвии праха.

Девушка взвилась, почти взлетела, рывком оборачиваясь ко мне. Теперь я видел ее огромные, распахнувшиеся в изумлении глаза темно‑фиолетового цвета южной ночи. Ее губы раскрылись то ли во вздохе, то ли во всхлипе. Алые пухлые губы, изогнутые изумлением в форме крутого лука. Она шагнула мне навстречу. Тело ее больше не было серым пеплом. Его соблазнительные изгибы едва проступали из водопада волос, но ничего прекрасней я в своей жизни не видел. Лишь эти волосы – такие длинные, такие невероятные – продолжали жить собственной жизнью. Они словно отгораживали ее от меня, не давали приблизиться. И вот они уже кружили ее в каком‑то странном танце, уводя все дальше. Но Властительница извернулась и послала мне прощальную улыбку.

– Спасибо, милый! Век этого не забуду! – донесся до меня ее вздох.

Я проснулся.

О‑о‑о‑о! Ну зачем я это сделал?! Она… она… Она такая!.. О‑о‑о‑о!

Да еще и рань несусветная, солнышко едва‑едва над огородом поднялось, вон даже еще поливная магия Аля работает.

Я повернулся спиной к посветлевшему окну, натянул на голову одеяло и попытался уговорить себя поспать еще чуть‑чуть. А вдруг я снова ее увижу? Впрочем, ее женственные формы, проступавшие из потока волос, до сих пор занимали мое воображение. А ее глаза!.. А губы!.. Ее… ее… она… Ой! Я вдруг понял, что не могу вспомнить ее имени. Там, в мире праха и отчаяния, оно пришло ко мне из небытия и стало печатью, скрепившей нас, ключом, открывшим двери ее одинокой души, паролем к ее доверию. Это имя, древнее, как сама жизнь, и бесконечное, как Вселенная, было даровано мне откровением свыше. И я не мог… просто не мог вот так вот забыть его, едва проснувшись… О нет!

Я сел в постели и схватился за голову, пытаясь привести мутные со сна мысли в порядок, вспомнить драгоценное имя волшебной красавицы. Но оно не давалось, словно я мог знать его только в том прекрасном видении, а наяву не был достоин великого откровения. Сообразив, что чем сильнее напрягаюсь, тем меньше у меня шансов поймать ускользающее воспоминание, я позволил себе просто ловить остаточные ощущения того прекрасного мига, когда она обернулась ко мне и послала прощальную улыбку.

Наверное, выражение лица у меня было довольно глупое, потому что заворочавшийся в ногах Сириус как‑то странно покосился на меня и вдруг хихикнул совсем не по‑кошачьи. Но мне было не до него. Котяра фыркнул, спрыгнул с кровати, потянулся всем телом, царапая когтями пол, пару раз лизнул спину и, видимо, посчитав на этом утренний туалет законченным, принялся сверлить меня взглядом.

– Тебе‑у брюнетка или блондинка приснилась? – ехидно поинтересовался он наконец.

– Что?! – вздрогнул я. – Да нет… Нет! С чего ты взял?!

– С твоей рожи счастливой и глупой считал! – снова фыркнул Сыр и, перестав обращать на меня внимание, уже основательно занялся умыванием.

Я покосился на кота, на все выше поднимающееся солнышко и решил, что доспать мне не дадут. Аль, конечно, раньше, чем через пару часов на свет божий из своей комнаты не выползет, но лучше бы мне его пробуждение во всеоружии встретить.

Поэтому, наскоро умывшись и всего секунд тридцать полюбовавшись на свою невзрачную физиономию в самом обычном зеркале, я захватил на кухне парочку бутербродов все с тем же сыром и совсем было собрался потопать в башню, в надежде, что сегодня зеркало ко мне окажется боле благосклонным, как в дверь постучали.

И кого это в такую рань принесло, хотел бы я знать?

Любопытный Сириус тут же выскочил из моей комнаты и завертелся под ногами.

Не знаю, что со мной случилось. Наверное, всему виной была легкая эйфория, кружившая голову после странного сна, а может, я просто, как всегда, начисто забыл, что приглашать кого попало в башню мага не следует. Вырос‑то я все же в гостеприимном и щедром на балы и праздники доме маркизов де Карабасов. Но я, едва не подавившись, стараясь, чтобы гость за дверью не понял, что я говорю с полным ртом, крикнул: "Войдите!", – и показал фигу магическому засову. А что? Я же не виноват, что он так отпирается!

Дверь распахнулась. На пороге стоял высокий импозантный мужчина средних лет, в отглаженных джинсах и крахмальной сорочке с галстуком‑бабочкой, с пояса подмигивали отличительные знаки множественных апгрейдов – симпатичные кролики с опущенными вперед ушками. Гость вежливо улыбался. Я его сразу узнал и обмер. Сам мудрый Шимшигал пожаловал к нам в гости! Сириус же великого ректора Академии видел впервые, посему почтительности не проявил, нагло обнюхал ботинки гостя и чихнул. Волшебник с изумлением уставился на клетчатого кота, потом перевел взгляд на меня, словно вопрошая: "А это‑то откуда здесь взялось?". Я пожал плечами. Шимшигал мгновенно забыл о бесцеремонном звере, лицо его приняло прежнее вежливо‑благодушное выражение, и он шагнул в захламленную прихожую.

– Приветствую вас, маркиз! – радостно провозгласил маг. – Давно мы с вами, молодой человек, не встречались, – и двинулся на меня, разведя руки для объятия.

Я застыл. Происходящее выходило за рамки моего скромного разумения. Великие маги не кидаются обниматься со своими несостоявшимися учениками. Да не люблю я с кем‑то обниматься! Ну, если этот кто‑то не девушка, конечно. Мне бы следовало отступить, чтобы избежать столь интимного приветствия, но, во‑первых, отступать в прихожей было особенно некуда, а во‑вторых, я просто растерялся. Положение то ли спас, то ли усугубил кот. Уж не знаю, что взбрело в его усатую башку, но Творожок вдруг шмыгнул Шимшигалу под ноги. Ректор запнулся, нелепо взмахнул руками и начал заваливаться на бок. Его правая рука попыталась найти опору, но уперлась в шаткую конструкцию, ощерившуюся сломанными зонтиками, обшарпанными тростями и посохами и ржавыми клинками. Подставка возмущенно заскрипела и плавно поехала вдоль стены вместе со всем своим содержимым и цепляющимся за нее магом. В то же время левая рука волшебника задела вешалку. Рогатый монстр, погребенный под немыслимым количеством пыльных плащей и поеденных молью шуб, удивленно вздрогнул и ласково потянулся к потрепавшей его ладони. Раздался оглушительный грохот, подставка рухнула, следом – маг, а сверху – вешалка. Воздух заполнился облаком вековых наслоений пыли и жадных до шерсти мотыльков.

Я с ужасом кинулся к потерпевшему. Лицо Шимшигала, как ни странно, не было завалено хламом и выражение по‑прежнему имело благодушное и вежливое. Похоже, он даже наслаждался происходящим.

– Вы в порядке, ректор? – спросил я, лихорадочно распихивая в узком пространстве прихожей полуистлевшее тряпье.

– Вы даже не представляете, насколько, маркиз! – радостно возгласил маг и закашлялся. Потом продолжил: – Я уже успел забыть о хомячьих привычках великомудрого Аля. Это, знаете ли, воскрешает воспоминания юности. Ностальгия‑с!

– А вы уверены, что не поранились? – я покосился на плотоядно торчащий из‑под тела зазубренный меч. – Я сейчас разбужу учителя, он поможет. Вы ведь, наверное, знаете, врачеватель он отменный.

– Что вы! Что вы, юноша! Не стоит беспокойства. Со мной действительно все в порядке. И потом, я ведь, собственно, не к нему. Я к вам пришел.

– Ко мне? – я так опешил, что перестал утрамбовывать по углам старые шубы.

– К вам, мой любезный маркиз! Разве не вы пережили вчера свой первый апгрейд?

– Э‑э‑э? – я невольно опустился на пятую точку (разумеется, попал не на что‑то мягкое, а на ощерившийся спицами зонтик, но даже не заметил). Ситуация не поддавалась объяснению. Прорыв, конечно, дело полезное и важное для мага, который его переживает, но что‑то я не слышал, чтобы Академия контролировала их все. А меня Шимшигал лично завернул, объяснив, что я бездарь. Так с какого перепугу он теперь сюда приперся?!

Наверное, все мое изумление было большими буквами написано на физиономии, поскольку великий волшебник тут же пустился в объяснения.

– Не подумайте ничего плохого, маркиз, я действительно был неправ, когда не разглядел ваш потенциал. Но когда вы стали учеником Аля, я невольно задумался. Ведь время исполнения пророчества как раз приблизилось. И теперь, когда вы однозначно доказали, что являетесь магом, сомнения в том, что речь в нем идет именно о вас, практически отпали. И конечно, с вашими данными вам не место в этой захолустной башне в учениках у…

Договорить он не смог. На этом интригующем месте откуда‑то из‑под драных мехов выкопался Сириус и запрыгнул магу на грудь. Познакомиться решил, что ли? В зубах кот бережно сжимал вполне живенькую и совершенно не напуганную мышь. Серая бестия потянулась мордочкой к лицу волшебника, пошевелила усами и, видимо, уловив запах дорогого парфюма, с отвращением фыркнула. В глазах ректора отразился неподдельный ужас, и через мгновение нас разметало в стороны звуковой волной панического визга.

Я успел порадоваться скромным размерам прихожей – все же недалеко лететь пришлось – и подивиться мощи ректорских легких, когда разъяренной фурией с лестницы скатился Аль. Одним пассом он послал по местам и подставку, и вешалку вместе с их содержимым, а заодно и подвесил в воздухе Шимшигала. Коварный меч, не сумевший за древностию лет порвать плотную ткань джинсов великого мага, оставил на них отвратительную ржавую полосу. Вешалка обиженно вздохнула и закуталась в ветхую мануфактуру. Даже моль испуганно шарахнулась по своим привычным норкам.

– Наверх! Работать! – заорал на меня учитель и указующе ткнул в сторону лестницы. Потом пальцем подцепил наконец‑то смолкшего Шимшигала за галстук и заставил его дрейфовать в сторону кухни. – Ты тоже! – прикрикнул он на попавшегося под ноги кота и добавил: – Бездельник! – после чего скрылся за дверью, бормоча себе под нос что‑то вроде: – Ходють тут всякие, ни поспать, ни поработать не дають!

Мы с Сириусом замерли пред захлопнувшейся дверью, переглянулись. Потом, не сговариваясь, прижались ушами к дубовой преграде. Ну, я‑то понятно, меня ректор своими разговорами о каком‑то таинственном пророчестве прочно подцепил на крючок любопытства. А вот коту что за дело? Но гонять клетчатого интригана я не стал. Как‑никак мы с ним сейчас были в одной лодке.

Особо прислушиваться не было нужды: за дверью орали.

– Ты бездарный плагиатор, Шимми! Интеллектуальный вор! Зажравшийся карьерист! Жалкий номенклатурщик! – ого, а я и не подозревал, что учитель такие слова знает! Я и сам‑то их через раз понимаю. – У тебя еще хватает наглости являться в мой дом! Покушаться на моего ученика!

– Аль, ты маразматик! – ну, с этим трудно не согласиться. – Ты загубишь талант, тобою же предсказанный!

– Это ты его в своих столицах загубишь! – все больше распалялся де Баранус.

– Лучше в столицах, чем в этой дыре! – гнул свою линию непрошеный гость.

– Ты убьешь в нем талант! Сделаешь его функционером от магии! Таким же лизоблюдом, как ты сам! – переход Аля на профессиональные оскорбления свидетельствовал о его крайнем раздражении.

– Он достигнет небывалых высот, а ты гнобишь его в захолустье! – послышался грохот бьющейся посуды.

– Я его учу магичить, а не задницы вышестоящим лизать! – мы с Творожком подскочили на месте: дверь от удара чем‑то тяжелым мелко задребезжала.

Дальнейшее разобрать было сложно: маги, перебивая друг друга, орали, доходя почти до ультразвука.

– А задницы лизать тоже уметь надо…

– Только таким, как ты…

– А у таких, как ты, ничего и нет, кроме скособоченной башни…

– А магу больше и не надо…

– А маркизу надо!

– Во‑о‑о‑он!!! – Аль заорал так, что нас с Сырком на несколько мгновений контузило. Увы, не вовремя. Что‑то очень важное в этом разговоре я все же упустил, потому что, когда мы снова вернулись к подслушиванию, беседа уже была тихой и, если не дружелюбной, то конструктивной. Хотя Шимшигал явно был чем‑то очень недоволен.

– Я не могу этого так оставить, Аль! Ты втянул парня в историю. Не просто парня, а наследника древнего рода. Да к тому же предсказанного величайшего мага!

Ух ты! Это я, что ли? Величайший маг? Ну ни фига себе! Творожок покосился на меня с явным уважением. Хотя, может быть, показалось.

– Я никуда его не втягивал, Шимми! – кипятился учитель. – Это его предсказание и его судьба! Он бы и так и так от нее не ушел!

– Он же у тебя недоучка, Аль! Я же тебя знаю! Из тебя любую информацию клещами тянуть нужно.

– Зато и цена ей больше! Что выучил – на века. А у тебя студенты не за знания, а за оценки учатся. И тоже, кстати, недоучками заканчивают.

– Ладно, теперь‑то что говорить, – обреченно вздохнул ректор. – На вот, отдай мальчику. Дальше уже само пойдет, как всегда.

– Штаны бы ему справил лучше, – проворчал старый звездочет, и я просто задохнулся от счастья.

– Да, чуть не забыл. Вот же! – я услышал шорох оберточной бумаги и с трудом заставил себя не вломиться в кухню немедленно.

– И то ж хлеб, – удовлетворенно забормотал учитель. – А то ж совсем паренек‑то пообносился. Поди ж ты, восемь лет в своей дворянской рванине ходит, – я услышал шлепающие шаги, хлопок дверцы (нижней, в буфете), щелчок повернувшегося в замке ключа и с тоской понял, что джинсы мне светят очень нескоро. Скрипнул стул: похоже, поднялся ректор. Учитель пробормотал что‑то совсем тихо, а потом снова обратился к гостю: – И это… сапоги‑то верни. Обещал же, что как хозяин найдется.

Что на это ответил великий маг, я не услышал, потому что Сириус вдруг вздыбил шерсть, зашипел и берсерком кинулся на дверь. А за ней как раз послышались приближающиеся шаги. Понимая, что мы в любой момент можем оказаться пойманными на месте преступления, я схватил кота и рванул к лестнице. Топать по ней было совершенно противопоказано. Если увидеть нас из‑за распахнутой створки могли не сразу, то услышали бы точно. Не знаю, что произошло. Я просто совершенно точно знал, что обязан подняться бесшумно. И поднялся. В воздух. Прижимая к себе отчаянно вырывающегося, царапающегося и шипящего дикого зверя, я левитировал вдоль пролетов, проскакивая их один за другим. Меньше чем через минуту передо мной возникла вожделенная дверь башенного кабинета. Я толкнул ее обеими руками, а потом почувствовал, как силы уходят, и наваливается темнота.

Напоследок я успел выпустить кота и подумать, что апгрейды все же не самая приятная вещь на свете.

Очнулся я от боли в мочке левого уха. В первый момент подумал даже, что мне его прокололи и теперь вденут какую‑нибудь страхолюдную серьгу по моде трехсотлетней давности. Но в следующий миг шершавый, как терка, язык прошелся по моему правому веку.

– Проснись, маркиз! Проснись, Ася‑у, миленький! – причитал Сыр, охаживая меня лапой по щеке. – Он уже поднимается! Если поймет, что мы‑у за ними следили, превратит нас во что‑нибудь, как пить дать, превратит! В мяу‑крыс, в мяу‑лягушек, в мяу‑сов, в мяу‑идиотов! Обои‑ух! И на дворянское происхождение твое‑у не посмотрит!

Я дернул плечом, стряхивая кота, и резко вскочил на ноги. Голова слегка закружилась. На лестнице действительно уже были слышны шаги Аля. Мы с усатым переглянулись. Кис мгновенно вскочил на стол и послал мне лапой листочек со списком. Поймав бумажку в полете, я плюхнулся на стул и сделал вид, что глубокомысленно ее изучаю. Кот спрыгнул на пол и принялся дефилировать из конца в конец комнаты, изображая походку надзирателя.

Когда в дверях появился хмурый звездочет, я, так и не сказав зеркалу ни слова, даже не поздоровавшись, выхватил глазами первое попавшееся название и произнес его вслух. Неожиданно высветившаяся на стекле радуга быстро рассеялась и показала потрясающе красивую девушку.

– Ой! – несолидно вскрикнул вставший за моей спиной Аль. – Это же совсем не тот мир!

Глава седьмаяО НУДНЫХ ЛЕКТОРАХ И КРОВОЖАДНЫХ ВИВЕРНАХДог(Мур‑Мур)

Казалось, эта пара будет длиться вечно. Профессор монотонно бубнил себе под нос лекцию, которую не воспринимал ни один студент. Даже отпетые «зубрилки» уже и вид перестали делать, что слушают, и просто развалились за партами, как и все остальные. К тому же за окном стоял один из самых жарких майских дней, и в аудитории царил настоящий ад. Окна выходили на солнечную сторону, и лучи, пробиваясь сквозь грязные стекла, высвечивали незатейливый танец пыли, которая создавала тягучую завесу в душной аудитории. А преподаватель все мямлил и периодически подергивал себя за усики да разглаживал засаленные лацканы пиджака.

Каждый в этой душегубке развлекал себя, как мог. Парни на задних рядах играли в карты, девушки впереди меня спорили о плюсах и минусах солярия, откуда‑то сбоку доносилось сопение, даже скорее похрапывание. Везет же некоторым, могут спать при любых обстоятельствах, не то что я – от любого шороха просыпаюсь. Да и вообще, как можно спать в такой духоте? Поразительно.

Скорее бы закончилась эта пара, слава Богу, на сегодня последняя. А там, в прохладный душ, смыть усталость и пыль и почувствовать себя нормальным человеком. Но конец еще так не близок, целый час мучиться. А я сегодня хотела пойти сделать себе маникюр да обновить стрижку, но думаю, меня хватит только на душ. А потом доползти бы как‑то до постели и забыться крепким сном. Придется перенести визит в салон красоты, как ни досадно, на другой раз.

И вообще, сегодня день какой‑то странный, все словно плывет. Или это что‑то в воздухе? Ну, кроме пыли и выхлопных газов, конечно. Хотя и с пылью происходит что‑то непонятное, что‑то едва уловимое, тонкая вибрация воздушных масс, как будто кто‑то взял и приказал улечься на пол всем пылинкам до последней. Господи, да у меня уже глюки от этой жары начинаются. Что‑то я сегодня не на шутку устала, голова раскалывается, и тело, словно ватное. Мысли путаются, ускользают, ни одна не задерживается надолго. Черт, поспать бы! Веки все тяжелее, и в глаза как песка насыпали.

Ну и жара, совсем не майская, вся одежда к телу прилипла, и по лбу уже пот течет, как в сауне. Представляю себе, что с моим макияжем, наверное, я сейчас похожа на ирокеза в боевой раскраске.

Да что это с пылью творится, взбесилась она, что ли? Только что не было, а сейчас настоящая буря поднялась. И откуда ее столько взялось? Пыль взмыла к потолку, потом резко опустилась на пол, и снова – вверх и в разные стороны, вырисовывая непонятные узоры, она кружилась в каком‑то безумном танце. В этих движениях можно было разглядеть некую закономерность, которая прослеживалась в периодичном повторении рисунка, создаваемого пылинками, будто кто‑то невидимой рукой правил этим представлением. Словно хотел кого‑то загипнотизировать, и этим кем‑то была я. Потому что, как ни странно, творящееся сейчас безумство никто, кроме меня, не видел, все продолжали заниматься своими делами.

Наверное, я схожу с ума. Кажется, я даже начала кричать, притом в полный голос, ну да, пытаясь привлечь хоть чье‑то внимание. Думала, что хоть кто‑то наконец заметит развивающееся перед ними действо. Господи, неужели все оглохли и ослепли, неужели не видят, что происходит? От крика мой голос сел и совсем скоро стал похож на сиплое подвывание смертельно раненного зверя. Тело дрожало в ознобе, зубы выбивали частую дробь, и все мое внимание теперь сосредоточилось только на причудливом танце пылинок, которые то ускоряли, то замедляли свои гипнотические движения, выстраиваясь в неописуемые узоры. Меня все больше затягивала эта карусель, и сопротивляться больше не было сил, просто невозможно было противостоять этому танцу.

Вскоре я поняла, что рисунок – это ряд странных символов, которые переплелись между собой, и состоят они совсем не из пыли, вернее из пыли, но только живой. Невероятно, но, кажется, факт. Они все быстрее и быстрее кружились в своем безумном хороводе. И так по кругу, по кругу они незаметно переместились ко мне, и я оказалась в самом центре сумасшедшей пляски. Все вокруг исчезло, кроме серой пелены, не стало студентов и преподавателя, грязной аудитории, не осталось ничего. Не знаю, как чувствуют себя люди, попавшие в торнадо, но, думаю, примерно так же. Меня закружило с такой бешеной скоростью, что я перестала ощущать свое тело, а вскоре, и свое сознание. Даже не почувствовала, когда оно распалось на мельчайшие частицы, растворяясь для того, чтобы переродиться в миллион оживших пылинок и слиться вместе с ними в безумном танце, соединиться с их общим разумом. И вот то, что еще недавно было мной, безошибочно повторяет движения вместе с остальной живой массой. Теперь, осознав наконец значение всего этого представления, последние искры затухающего сознания протестующе завопили: "Они не имеют права!".

Очнулась я внезапно, как из воды вынырнула, но глаз не открывала, лежала и наслаждалась тишиной, которая так редко бывает в стенах общежития. Это как раз то, что нужно моим воспаленным мозгам после вчерашней передозировки. Передозировки? Соседки по комнате, что ли, надо мной прикололись? Сильная вещь (надо бы спросить, что это), иначе как объяснить мои галлюцинации с танцами ожившей пыли. Хотя глюком это трудно назвать, уж слишком все реалистичным выглядело. Вот стервы, хватило же им ума придумать и решиться на такое! Ну, они у меня получат, вот только еще немножко полежу. Уж больно приятно понежиться в постели при такой тишине и насладиться мыслями о сладкой мести. Но тут до меня дошло, что, для общаговской, постель жестковата, да и тишину начали нарушать непонятные звуки. Придется открывать глаза, чтобы проверить, в чем дело.

Черт, лучше бы я их не открывала! Кажется, у меня продолжаются галлюцинации. Судя по очередному видению, лежу я не в своей постели, а на холодной каменистой земле, от которой у меня занемела спина. И это несмотря на раскаленное докрасна солнце. Кстати, такого неестественно‑огромного красного, нет, скорее алого, солнца на сине‑фиолетовом небе я никогда раньше не видела. Хотя, это же глюки, значит, здесь все допускается, даже если солнце будет зеленым, а небо оранжевым.

Кое‑как сев и оглядевшись вокруг (интересно все‑таки, что еще преподнесет мне мое больное воображение), я поняла, что нахожусь в центре довольно‑таки большой круглой площадки, словно вырубленной в скале и гладко отшлифованной. Взгляд мой пробежался по неровной поверхности скалы и уперся в грубо вытесанные высоченные ступеньки, которые уходили в глухую стену без прохода, без дверей – только гладкий камень. Хм, кому это понадобилось, кто сквозь камень пройти‑то может? Странно…

Я повернулась, чтобы проверить, что еще откроется моему взгляду, и остолбенела. Выпучив глаза и клацнув отвисшей челюстью, замерла, затаив дыхание. Передо мной раскинулось бескрайнее темно‑багровое море, горизонт почти невозможно было разглядеть. Ветер поднимал высокие волны и безжалостно гнал их к тем самым скалам, на которых я, непонятно как, очутилась. Волны разбивались с такой силой, что удивляло, как эти несчастные камни до сих пор стоят, не рассыпавшись на мелкие осколки. Даже сюда долетали брызги темной воды, несмотря на то что площадка находилась где‑то на высоте пятиэтажного дома над уровнем моря. Было что‑то захватывающее и одновременно жуткое в этом беспокойном темно‑багровом море. Вода постоянно притягивала взгляд и, казалось, звала броситься прямо в ее объятия, забыться в ней, найти там покой и умиротворение, достичь вечной нирваны. Может, это цвет крови, который имело море, так повлиял на меня, но удержаться на месте было очень трудно. Я начала ползти в сторону обрыва и почти добралась до края. Не знаю, чем бы это все закончилось, если бы не странные звуки, на которые я пока не обращала внимания. Они приближались откуда‑то сверху, и издавали их огромные птицы, похожие на грифов, питающихся падалью. Только эти побольше грифов раза в три будут. И своей пищей они выбрали, кажется, меня, хотя я пока еще и не издохла.

Спасительный страх потихоньку нашел тропинку к моему сознанию. Именно он поначалу зазвонил в тихий колокольчик тревоги, что со временем перерос в набат и развеял туман в моей голове. Я поняла, что была в шаге от гибели и чуть было с радостью не приняла эту участь. Вот только осуществить злодейский план кровожадному морю помешали птицы, решив, наверное, что они тоже не прочь полакомиться мной. М‑да, час от часу не легче! Популярность моя растет на глазах. Но почему‑то мне больше по душе третий вариант, где я остаюсь цела и невредима. Так что, ребята, отдыхайте.

Каждый взмах огромных крыльев с ужасающей скоростью приближал ко мне смерть в облике красивых птиц. Или нет, постойте, совсем это не птицы, как показалось поначалу, а огромные ящерицы с крыльями. Их было три, и размеры у них оказались намного больше, чем я себе представила. Шансов спастись, если таковые вообще были, оставалось все меньше. Пока прагматичная сторона, о существовании которой я у себя даже не подозревала, искала выход из создавшейся ситуации, трусливая часть натуры отмечала мельчайшие детали в разворачивающейся картине. Как в замедленной съемке, я видела сильные взмахи перепончатых крыльев, перекатывающиеся на груди мышцы, кожу, покрытую переливающейся на солнце всеми оттенками коричневого и черного чешуей. Большие змеиные головы сверкали огромными желтыми глазами, в которых светился, как это ни глупо звучит, немалый ум. Хищно раскрытые пасти, утыканные несколькими рядами острых зубов, продолжали издавать громкие неприятные крики, которые травмировали мои и так изрядно потрепанные нервы. Но наибольшее впечатление производили когти в виде серпов на неестественно маленьких лапах. На миг в воображении промелькнула картина, где эти ящеры‑переростки разрывают меня на тряпочки своими огромными когтищами и при этом дерутся между собой за самый лакомый кусочек. И все мои чувства в один голос закричали – БЕГИ! Ага, легко сказать "беги", а куда? С одной стороны обрыв, под которым бушует разъяренное неудачей алчущее море, с другой – глухая стена скалы с ведущими в никуда ступеньками. Черт бы побрал того идиота, что их здесь вырубил!

И вдруг я прозрела. Какая я дура! Как раньше не заметила? Я спасена! Если успею добежать, конечно, а я никогда не была хорошим спринтером. Ступеньки‑то (забираю обратно свои слова про идиота) вели к кованой двери высокой темной башни. Чудеса и только. Башня была непостижимых размеров, по крайней мере, для меня. Хотя откуда мне знать, ведь видеть другие до сегодняшнего дня мне не приходилось, значит, и сравнивать не с чем. Но, бесспорно, строили ее мастера своего дела. Башня выглядела продолжением скалы, ее неотъемлемой частью. Словно созданная самой матушкой‑природой, она гармонично вписывалась в окружающий пейзаж. Серые, заросшие мхом огромные валуны были подогнаны друг к другу без малейших выступов так, что даже пальцам опытного скалолаза не за что было бы уцепиться. Может, поэтому я не заметила башню раньше. Вокруг витала какая‑то аура опасности, словно хозяин башни хотел предупредить, чтобы любопытные не совали носа.

Вот влипла! Со всех сторон окружили! Ну что ж, в таких ситуациях выбирают меньшее из зол, хотя выбирать‑то и не из чего. Предыдущие два варианта меня точно не устраивают, там перспектива – смерть. Ну а с третьим, может, и пронесет. И я бросилась бежать в сторону дверей. Спиной я ощутила усиливающийся ветер от огромных крыльев и подняла голову посмотреть, насколько близки ящеры. Кажется, мне повезло: за мной летела только одна тварь, другие выжидали, кружа над утесом. Наверное, напасть всем вместе им не позволяла величина площадки, которая хоть и не была маленькой, но для трех "зверюшек" места для маневров все же не оставляла.

Все произошло за доли секунды: я подвернула ногу и растянулась на камнях – а в этот момент, не предусмотрев мое падение, не ожидавшая этого зверюга, выгнувшись дугой, собираясь меня сцапать – промахнулась. Нет худа без добра. А так как большая масса не слишком удобна для маневров на такой скорости, то тварюга, разъяренно не то зашипев, не то зарычав, взмыла вверх. В это же время другая спланировала вниз, и я поняла, что это мой единственный шанс спастись. Резко вскочив и побежав, я заорала от боли в вывихнутой ноге, но останавливаться или даже хромать не имела права. Если хотела выжить. А я хотела. Из глаз катились непроизвольные слезы, застилая обзор. Я бежала из последних сил. До цели оставалось метров сто, как вдруг позади меня полыхнуло огнем. Вот сволочи, они еще и огнем плеваться умеют! Первая тварь, наверное, подумала, что я легкая добыча, и огонь не использовала. Вторая, видя неудачу своего сородича, избрала другую тактику нападения. Решила сначала меня поджарить, а уж потом схрумкать. Тоже мне, гурманка! Может, мне еще и специями обсыпаться? А фиг тебе! Попостишься!. Как в настоящем боевике, которых в свое время проглотила не меряно, я побежала зигзагами, а земля, то и дело вспыхивала там, где секунду назад находилась моя тушка. Да, если бы такой способ подгонять спортсменов использовали на парах по физкультуре, то наш университет занял бы первое место в городе на соревнованиях по спринту.