Текст книги "Клава Назарова"
Автор книги: Алексей Мусатов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
Против такого довода спорить было бесполезно. В сарае воцарилось молчание.
– Ну, что ж вы? Голосуйте, если надо, – с досадой обратился Федя к ребятам. – Мне уже на станцию пора. На дежурство.
Клава переглянулась с Василием Николаевичем и, побледнев, подошла к Феде.
– Поручаем тебе. Действуй! Но себя береги! На рожон не лезь. Да вот хоть Сашу возьми. Пусть около станции постоит. На всякий случай.
Саша Бондарин с готовностью поднялся. Василий Николаевич вручил Феде мину замедленного действия и ещё раз проинструктировал его.
– Постарайся установить мину в середине эшелона. Завод рассчитан на два часа. За это время всё надо успеть сделать и быть уже дома. Ну, ни пуха тебе, ни пера!
Положив мину в кошёлку, Федя прикрыл её сверху мотками провода, изоляционной лентой и, сопровождаемый Сашей Бондариным, отправился на станцию.
Посидев ещё немного в сарае, Василий Николаевич и Клава предложили подпольщикам разойтись: если взрыв удастся, в городе может начаться облава.
На улице уже совсем стемнело, когда Клава пришла домой. Она отказалась от ужина и, не зажигая огня, села у окна, чутко прислушиваясь к уличным шумам.
Время тянулось изнурительно медленно. Вот уже прошло более двух часов. В голову Клавы полезли всякие недобрые мысли. А что, если часовой механизм не сработал и эшелон с боеприпасами сейчас уходит на восток, к линии фронта?
Или вдруг поездная охрана, заподозрив электромонтёра Федю Сушкова, схватила его и сдала военному коменданту станции?
– Да ты мне всю комнату выстудишь! – заворчала Евдокия Фёдоровна, когда дочь высунулась в форточку. – И так топить нечем.
– Минутку, мама, сейчас закрою! Душно у нас очень, – сказала Клава, и в тот же миг страшный взрыв потряс окрестности.
Тугая волна воздуха с силой захлопнула форточку, со звоном вылетело из рамы стекло, задрожали стены старого дома.
– Опять бомбят! – всполошилась Евдокия Фёдоровна. – Кто ж это? Наши или немцы?
– Наши, мамочка, наши! – не в силах сдержать своей радости, вскрикнула Клава и вихрем выскочила на улицу. Над станцией бушевало языкастое пламя, беспрерывно рвались снаряды, словно били из орудий крупного калибра.
На улице толпился народ, многие забрались на крыши стараясь получше рассмотреть, что происходит на станции.
– Как говорят, и на старуху бывает проруха, – услышала Клава приглушённый разговор. – А на немцев вот огонёк нашёлся.
– Толковая работёнка! Сначала лесозавод подпалили, теперь на станции всё полыхает.
От Набережной улицы Клава побежала вверх к Сушковым – надо было узнать, где сейчас Федя. Неожиданно она столкнулась с Сашей Бондариным.
– Видишь, какой ад кромешный на станции! – возбуждённо заговорил тот. – Снаряды рвутся, пути разнесло, к эшелонам не подступись. А неплохая у нас практика для начала получается.
Клава схватила Сашу за плечо.
– С Федей что? Где он?
– Всё в порядке! Уложился точно по графику. Уже с полчаса, как дома. Заявил тётке, что простудился, так она его а печку загнала и сейчас малиновым чаем поит.
Клава облегчённо перевела дыхание.
Пополнение
В сумерки в швейную мастерскую Самариной заглянул Борька Капелюхин. Он был в засаленном кожушке, в шапке-ушанке, зарос волосами, подбородок ощетинился редкой бородёнкой над верхней губой пробивались рыжеватые усики.
Клава быстро увела его в примерочную.
– Совсем лесным человеком стал! – улыбнулась она.
– Будешь тут лесовиком, – пожаловался Капелюхин. – Немцы совсем обнаглели. Рабочий день увеличили, кормят еле-еле, домой почти не пускают. Не заметишь, как совсем на положение заключённых переведут.
– А молодёжь как себя чувствует? О чём разговоры ведёт? – спросила Клава. – Ты им наши листовки читаешь?
– Ещё бы… А разговор у парней один: бежать надо, пока совсем их в каторжников не превратили. – Капелюхин оглянулся и перешёл на шёпот – Я уже подготовил одну группу… семь парней. К партизанам рвутся, в лесной край. Хоть сейчас. Только им проводник нужен. Неплохо бы их, конечно, и оружием снабдить.
– А парни надёжные?
– Головой отвечаю. Накалились они, злые стали, как черти. Не дадим проводника – сами убегут с торфоразработок.
Клава посоветовалась с членами штаба, и ночью подпольщики встретили за городом семерых парней с торфоразработок, выдали им оружие, патроны.
Одного из парней Клава узнала сразу – это был крепыш, здоровяк Семён Суковатов, живший до войны на одной улице с ней. На торфоразработки он пошёл с первых же дней вступления немцев в город, пошёл добровольно, говоря при этом: «А мне всё едино, где робить, только бы хлебную пайку давали».
– Ну как, Семён, накормили тебя немцы хлебом? – спросила Клава, передавая парню почти новенький немецкий автомат.
– Сыт… по самое некуда… Чтоб они подавились этим хлебом, – буркнул Семён, разглядывая оружие. Потом вполголоса спросил: – А откуда у вас эти игрушки завелись?
– Кому что… Кому хлеб от фашистов достаётся, кому автоматы, – засмеялась Клава.
– Я серьёзно спрашиваю.
– Серьёзно и отвечаю. Живём, не зеваем. Что плохо лежит – к нашим рукам липнет.
– Смело живёте… так, пожалуй, и надо, – с уважением сказал Семён. – А я вот проишачил на них почти полгода, теперь за ум схватился. Надо бы сразу в лес подаваться.
– Не поздно и наверстать, Сёма.
– Наверстаю, Клаша, увидишь, – пообещал Семён и, отведя её в сторону, попросил: – Ты моих стариков знаешь. Я им не сказал, что в лес ухожу. Боюсь, хлипкие они, слёз не оберёшься. Ты уж объясни им потом, где я и как.
– Сделаю, Сёма. Стариков не забудем.
Клава распрощалась с парнями, и Володя Аржанцев повёл их в партизанский край.
А через два дня разразилось несчастье.
Гитлеровцы, узнав о том, что семеро парней исчезли с торфоразработок и, видимо, подались к партизанам, арестовал их родителей. Попал в гестапо и отец Семёна Суковатова.
По городу был расклеен приказ гитлеровского командования, в котором говорилось, что родители отвечают головой за своих детей, если только те оставят город и перейдут к партизанам.
Вечером Клава и Федя Сушков зашли к Суковатовым проведать мать Семёна.
Седая лохматая старуха лежала на сундуке и тупо смотрела в потолок.
– Работал себе парень и работал, хлеб получал, жалованье, – пожаловалась она. – Так нет, партизаны его к себе сманили. Вот и старика загубили. Да я бы этим партизанам в глаза плюнула – зачем парня попутали, с панталыку сбили…
– Бабушка, да как вы смеете!.. – вспылил Федя.
– Молчи, – шепнула Клава и спросила бабку, не нужно ли ей в чем помочь.
– Да что вы можете? – отмахнулась старуха. – Вот если бы Сёмке весть подали – пусть возвращается с повинной да отца выручит…
Подавленные и расстроенные Клава с Федей ушли.
– Вот так Суковатиха! – в сердцах сказал Федя. – Какой была, такой и осталась.
– Ты пойми, трудно ей. Старика забрали, не понимает она ничего, – вздохнула Клава. – А помочь ей всё-таки надо.
С этого дня подпольщики по старой тимуровской привычке нередко заходили к Суковатихе на дом, пилили ей дрова, помогли убрать огород, раздобывали продукты.
Вскоре в городе опять появился Капелюхин. На заседании штаба возник вопрос, как быть со второй группой парней, собравшихся в партизаны.
– А как они сами настроены? – спросила Клава.
Капелюхин замялся.
– По-разному. Кое-кто попритих пока… Да оно и понятно: за родителей боязно…
– С отправкой придётся, видно, воздержаться, – помедлив, сказала Клава. – Надо что-то другое придумать.
– А что ж тут придумаешь? – усомнился Капелюхин. – Родителей вместе с парнями в лес не переправишь… не согласятся, да и трудно им. Вот если бы парней вроде как силой увести…
– Как это – силой?
– А вот так! – принялся объяснять Капелюхин. – Приходят, скажем, вооружённые партизаны и устраивают нападение на торфоразработки. Охрану снимают и уводят парней в лес. А мы распространяем в городе слух, что партизаны силой увели молодёжь к себе. Тогда уж фашисты к родителям не придерутся.
– Это да! Это планчик! – воскликнул Федя Сушков. – Да так можно весь народ с торфоразработок увести. Это ты, Борька, сам придумал? А молодец, начинаешь смекать кое-что.
– Посиди на этом торфянике, не такое придумаешь, – буркнул Капелюхин и вопросительно посмотрел на Клаву. – Только вот согласятся ли партизаны?
– План неплохой, – подумав, сказала Клава. – Но у меня есть одна существенная поправка. – Она по привычке низко склонилась над столом и жестом пригласила ребят приблизиться: так она всегда делала, когда придумывала с пионерами какое-нибудь неожиданное и увлекательное дело. – У партизан и без нас забот хватает. Зачем их отрывать? Да к тому же пробираться им в Остров сложно и долго. А у нас здесь целая организация подпольщиков. Так почему бы нам под видом партизан не разыграть нападение на торфоразработки? Создадим свою боевую группу, вооружим её…
– Здорово! – загорелся Дима Петровский, переглядываясь с ребятами. – Это нам подходит!
– Только надо семь раз отмерить, – заметила Клава и обратилась к Капелюхину – Нам нужен план торфоразработок, сведения об охране. Понятно, Боря?
– Яснее ясного!
Через несколько дней, забежав в баню, Клава получила от Анны Павловны короткую записку: «Готовьте группу. Время выступления сообщу».
Внизу стояла подпись «Щербатый» – это была мальчишеская кличка Капелюхина.
Вечером Клава срочно собрала подпольщиков. Боевая группа была назначена из семи юношей. Возглавить её поручили Диме Петровскому.
Клава заявила, что она тоже будет участвовать в операции. Федя Сушков был против. Он сказал, что возможна вооружённая схватка с охраной и руководителю группы не следовало бы рисковать собой.
– Не находите ли вы, мальчики, что я стреляю хуже вашего? – усмехнулась Клава. – Или я толста и неповоротлива? Нет, мальчики этого не находили.
Вместе с Федей и Димой Клава побывала около торфоразработок, приметила, где стоят охранники.
Наконец недели через полторы пришла от Капелюхина записка, что пора выступать.
Ночью, получив от Аржанцева из потайного склада автоматы, пистолеты и гранаты, боевая группа, обойдя город, направилась к торфоразработкам.
Стояла бесснежная зима, морозы сковали землю, покрыли толстым льдом лужи и болотистые низины, и идти можно было не выбирая дороги.
К торфоразработкам подошли далеко за полночь. У входа перед колючей проволокой, дремал охранник. Остальные часовые, как оказалось, ушли в этот вечер в баню и задержа лись в городе.
Дима и Саша Бондарин подползли к часовому, свалили его с ног, заткнули рот платком и связали ему руки. Затем подпольщики ворвались в бревенчатый дом, где жила администрация торфоразработок, подняли всех на ноги, загнали в сарай и заперли там. После этого ребята направились в барак где жили рабочие.
Дима Петровский, с гранатой на поясе, в полушубке и лохматой мужицкой шапке, являя всем своим видом отчаянного вояку, угрожающе повёл автоматом и свирепым голосом крикнул:
– По приказу партизанского командования торфоразработки закрываются!
Дима и Клава в сопровождении соскользнувшего с нар Капелюхина обошли весь барак, внимательно вглядываясь в лица парней и пожилых мужчин. Те, кого Капелюхин заранее подготовил к уходу в партизаны, заговорщицки подмаргивали ему, что означало: они отлично понимают всю эту игру.
– Выходи строиться! – строго приказал Дима.
Вскоре человек пятьдесят стояло уже перед бараком. Остальные с недоумением толпились на крыльце и в сенях.
– Тех, кого отобрали, мы забираем с собой, – объявил Дима. – Остальные до утра остаются в бараке, а завтра могут разойтись по домам…
К Диме подошёл пожилой, сухощавый мужчина.
– Товарищ партизанский начальник! – обратился он. – Раз уж такое дело, вы и лошадок забирайте. Чего им на немцев жилы тянуть.
– Инструмент тоже не помешает, – раздался из темноты ещё чей-то голос. – Лопаты там, мотыги…
– Клава, а ведь и впрямь забрать надо, – шепнул Дима.
– Обязательно. Партизанам всё пригодится.
Ребята вывели из сарая лошадей, запрягли в телеги, побросали туда инструмент и повели парней с торфоразработок за собой.
На восточной окраине города их уже поджидал Володя Аржанцев…
К рассвету члены боевой группы разошлись по домам, что бы малость вздремнуть перед выходом на работу.
А с утра по городу уже распространился слух о ночном нападении на торфоразработки, и родители один за другим потянулись в комендатуру, чтобы пожаловаться на произвол партизан, которые силой увели их сыновей в лес.
Случай в дороге
Каждое возвращение от партизан Володи Аржанцева и Ани было для комсомольцев большим праздником.
Юноша и девушка приносили листовки, газеты, брошюры, а главное, кучу новостей о делах партизанских отрядов.
Улучив свободную минуту, Володя пробирался из деревни в город, заходил к Клаве в мастерскую и передавал ей «подарки» от Седого.
Иногда же Клава, с большими мерами предосторожности, собирала у себя на квартире группу подпольщиков, и Володя: рассказывал им об очередном рейсе в лесные районы.
А рассказать было о чём. Партизанское движение на Псковщине росло и ширилось с каждым днём. Отдельные разрозненные отряды объединялись в бригады, партизаны устраивали налёты на гарнизоны гитлеровцев, на крупные железнодорожные станции, вели бои с карательными отрядами фашистов.
В лесных районах области возник целый партизанский край, куда гитлеровцы не смели и носа показать.
– Вы только подумайте, – с горячностью говорил Володя. – В партизанском крае живёт и здравствует Советская власть, выходят наши газеты, работают сельсоветы, колхозы, школы. Мужчины в партизанах, а остальное население на полях работает, хлеб выращивает.
Такие рассказы остро будоражили подпольщиков.
– Эх, мало мы ещё делаем у себя в Острове, – вздыхал Федя Сушков. – Гитлеровцы ходят по городу как хозяева, а мы прячься тут. Надо так работать, чтобы немцы боялись нас, чтоб им лихо было…
Феде никто не возражал – всем хотелось как можно больше навредить гитлеровцам.
И комсомольцы намечали всё новые и новые диверсии.
Как-то раз Клава завела с Володей Аржанцевым разговор о деревенских парнях: что они сейчас делают, как относятся к новым фашистским порядкам, нельзя ли их привлечь к подпольной работе.
– Есть у меня на примете ребята, – подумав, сообщил Володя. – Один трактористом работает у немцев, двое с родителями живут, перебиваются кое-как. Я им листовки частенько подбрасываю. Народ-то вообще податливый. Надо их только подтолкнуть.
– Вот именно, – подхватила Клава. – И подтолкнуть порешительней да побыстрей. Я вот как-то мимо вашей деревни проходила. Там на луговине стога сена стояли. Это сено кому принадлежит? Крестьянам?
– Нет. Это сельскохозяйственный отдел немецкой комендатуры для своих нужд заготовил. Работали-то, правда, наши мужики по приказу старосты…
– А что, если в одну из ночей эти стога неожиданно загорятся? – усмехнувшись, спросила Клава. – Мужики ведь не будут в большой обиде?
– Думаю, что нет.
– Но учти, Володя. Сам в это дело не ввязывайся. Ты наш связной и живи в деревне тише воды, ниже травы.
– Понимаю, – вздохнул Володя. – Если уж только для почина придётся.
Вернувшись в деревню, он на другой же день отправился к Сеньке Нехватову, дальнему родственнику своей матери.
Сеньку он нашёл за сараем: глазастый, худощавый подросток одноручной пилой пилил дрова.
Сенька очень обрадовался приходу Аржанцева, Володя обычно угощал его табачком, а главное, у него почти всегда имелась в кармане свежая листовка.
– Принёс, Вовка? – спросил Сенька, вытирая ладонью взмокшее лицо.
– Это чего? Табачку, что ли?
– И табачку… И почитать что-нибудь.
Ребята присели за угол сарайчика, закурили, потом Володя, оглянувшись по сторонам, достал из-за пазухи помятую партизанскую листовку.
– И откуда ты их берёшь, Вовка? – спросил Сенька.
– Я ж говорил тебе… За грибами далеко хожу, за орехами. Вот и подбираю. Наверное, их с самолёта сбрасывают.
– И я за грибами хожу. А вот мне не попадаются, – пожаловался Сенька. – Такой уж я невезучий.
Он впился глазами в листовку и возбуждённо зашептал:
– Ты смотри, смотри, что здесь пишут: «Молодёжь сёл и деревень, захваченных фашистами! Если вам дорога Советская Родина, не сидите сложа руки. Не давайте гитлеровцам увозить хлеб, сено, картошку, выводите из строя машины, уничтожайте мосты, дороги…» Ох, Вовка, вот бы и нам так…
Володя с досадой отмахнулся.
– Куда нам! Сидим как тюхи, боимся всего.
– Ну, не скажи, – обиделся Сенька. – Мы с Толькой Солодчим хоть сейчас готовы. Мало, конечно, нас.
– А не струсите?
– Да что мы, шкуры какие?
Володя, задумчиво затоптав папироску, отобрал у Сеньки листовку.
– А меня с собой возьмёте?
– Тебя? – удивился Сенька. – Да ты же не захочешь. У тебя ведь свои дела. Всё куда-то ходишь да ходишь…
– Это ничего, времени хватит. Было бы что интересное.
– А если для начала стога с сеном подпалить? – зашептал Сенька. – Знаешь, те, что на луговине… Они почти без всякой охраны. А, Вовка?
– Вот черти головастые, – ухмыльнувшись, похвалил Володя. – А мне и в голову не пришло. Это дело стоящее.
Через несколько дней Сенька, его приятель и Володя прихватив с собой спички и бутылку с бензином, пробрались ночью на луг и подожгли восемь стогов сена.
Сельский староста и примчавшиеся из полевой комендатуры жандармы выгнали тушить пожар всю деревню, но, пока люди собирались, стога успели сгореть.
Зарево от пожара было заметно даже в Острове.
А когда разговоры о сгоревших стогах сена несколько приутихли, к Володе зашёл знакомый ему тракторист Алёша Востриков, который, излечившись после ранения, устроился работать в бывшую МТС.
В мастерскую МТС немцы собирали со всего района тракторы советских марок, ремонтировали их и отправляли на строительство военных укреплений.
Оставшись с Володей наедине, Востриков без обиняков заговорил о недавнем пожаре:
– Дали огоньку немцам… Молодцы! Толково ребята сработали. Вожак у них, видать, не из последних… Вот бы и нам связаться с ним.
– Кому это «нам»? – спросил Володя.
– Да есть у нас в мастерских кое-кто. Соображаем малость по части техники. Вроде как рационализацией занимаемся, только на новый лад.
И Востриков рассказал, как трактористы выводят из строя машины: то бросят горсть песку в мотор, то испортят какую-нибудь деталь. А в последнее время они научились перекрывать подачу масла к коренному и шатунному подшипникам. Заткнут ватой трубочку, мотор поработает нормально минут десять, а потом, без масла, выходит из строя.
– Тут со мной на днях такой случай был, – продолжал Востриков. – Подготовили мы трактор для отправки в военный городок к немцам. Сделали всё, как надо быть. Отвернули пробку, масляную трубку заткнули ватой. Погнал я трактор в город. Рядом со мной немецкого солдата посадили. Еду на первой скорости. Солдат недоволен, показывает на пальцах – давай вторую! Пожалуйста, перешёл на вторую. Опять немец недоволен – давай третью. И это можно. Только подъехали к станции – мотор и застучал. А немец торопит – давай полный ход. И вдруг – взрыв. Шатуном выбило болты, разорвало блок. Меня и немца обдало маслом с ног до головы! Немец хохочет, показывает на меня пальцем – у тебя, дескать, вся физиономия в масле. Но и он тоже хорош. Посмеялись мы, дал мне немец папиросу, а трактор пришлось оставить посреди дороги.
Вернулся я в МТС, докладываю об аварии инженеру. «Вы опозорили нашу мастерскую, – кричит он, – ни один трактор до места не доходит!»
«Господин инженер, – говорю, – мы же ни в чём не виноваты. Трактора поношенные, запасных частей нет…»
Он только рукой махнул и задумался: понял, видно, что нелегко чужое-то добро прикарманить…
– Смотри, Алексей, не засыпьтесь, – предупредил Володя. – Немцы могут разгадать вашу «рационализацию».
– Да нет, – ухмыльнулся Востриков. – Мы, как говорится, на месте не стоим, изыскиваем новые пути.
Да Володя и сам не стоял на месте.
Напряжённые, полные опасности переходы к партизанам сделали его выносливым, осторожным, ловким, и подпольщики привыкли считать, что Володя проберётся через все преграды и доставит любые сведения.
Но однажды он едва не погубил всё дело.
Возвращаясь от партизан домой, Володя провалился в болото, потом, пропуская встречную группу немецких солдат, долго лежал на сырой земле и, видимо, простудился. У него начался жар. Километров за восемь от родной деревни он почувствовал себя совсем больным.
Свернув в сторону от дороги, Володя прилёг на кучу трухлявой соломы и решил немного отдохнуть.
Вскоре он забылся тяжёлым горячечным сном. Во сне бредил, вскрикивал. Это, по-видимому, и привлекло проезжавшую мимо подводу.
Проснулся Володя от прикосновения чьих-то жёстких сильных рук. Он открыл глаза, попытался вскочить на ноги, но сильный удар в подбородок вновь уложил его на солому.
– Лежи, сучий сын! – раздался скрипучий голос, и Володя увидел над собой бородатое, с хищным горбатым носом лицо пожилого мужчины. Рядом с ним стоял сухопарый немецкий солдат и держал наизготовку карабин.
– И не рыпайся! – добавил бородатый мужчина. – Видишь, солдат с карабином. Зараз пулю получишь.
Он властно обшарил Володю, вытащил из кармана его брюк пистолет, а из-за пазухи пачку листовок.
– Та-ак-с! – причмокнул бородач. – Ясна картинка! И пушечка про запас, и листовки за пазухой. Партизан, значит? В город пробираешься?
Володя прикрыл глаза. Как же глупо, бездарно он попался! И всё из-за этой неожиданной болезни.
– Чуешь, немчура, – бодрым голосом закричал бородатый солдату, словно тот плохо слышал, – какую мы цацу захватили? Партизан! Ферштее? Партизан это…
– Ферштее! Партизан! Зер гут! – обрадованно залопотал солдат, потряхивая над головой Володи карабином.
– А ну, цаца! Садись в телегу, – приказал бородатый. – Сейчас мы тебя в Остров доставим, в комендатуру.
Володя с трудом поднялся на локте и вгляделся в лицо мужчины. Неужели этот русский по виду человек способен сдать его в жандармерию?
Лицо бородача показалось ему знакомым.
«Да ведь это Шалаев… староста из Ольховки… предатель», – похолодев, узнал Володя. Он видел Шалаева недели три тому назад, когда тот приезжал по какому-то делу в Рядобжу.
«От такого не вырвешься, – подумал Володя. – Что же делать? Может, напугать чем-нибудь?»
– Тиф у меня… сыпняк, – хрипло сказал он.
– Сыпняк? – оторопев, отступил староста. – Этого ещё не хватало. – Он покосился на солдата, потом толкнул Володю сапогом в бок. – Ладно. Вот доставлю тебя куда надо, а там разберутся… Лезь на телегу!
Володя с трудом забрался на телегу и лёг на сено головой к задку. Солдат, не выпуская карабина из рук, поместился у него в ногах слева, староста сел справа и, шевельнув вожжами, тронул лошадь.
– Ты, партизан, думаешь, я тебя задарма везу? – не поворачивая головы, заговорил староста. – Как бы не так! Знаешь, какой приказ от начальства поступил ко всем крестьянам? Я его назубок выучил. Слушай вот: «Кто обезвредит партизан или узнает их точное месторасположение, способствуя воинским частям переловить их, будет награждён полевой комендатурой в Острове большой денежной наградой, а по желанию скотом и землёй». Слыхал, партизан? Так что ты мне как сон в руку… Теперь-то я земличкой разживусь.
– А вот когда тебя обезвредят, фашистский холуй, за тебя никакой взятки не дадут, – вполголоса сказал Володя.
– Ну ты, отродье! – Староста замахнулся на него вожжами. – Помалкивай! Твоя песенка спета…
Володя стиснул зубы. А пожалуй, и в самом деле его песенка спета. Пистолет, листовки, хождение по району без пропуска – кто же ему теперь поверит, что он просто ходил за продуктами! Да и мешок у него совсем пустой. Значит, в комендатуре его задержат, начнутся допросы, следствие, а может, что и похуже.
Скосив глаза, Володя посмотрел на свою охрану. Солдат-немец, казалось, дремал, сидя на краю телеги и держа карабин на коленях. Староста, погоняя лошадь, что-то мурлыкал себе под нос, предвкушая, видимо, хорошую награду от комендатуры.
«Бежать! Надо бежать!» – пронеслось у Володи в голове. Но как? Просто спрыгнуть с телеги и броситься через поле вон к тому овражку! Но далеко не убежишь – земля от дождей раскисла, да и пуля из карабина уложит его в первую же минуту.
Может быть, столкнуть солдата с телеги и вырвать у него карабин? Но солдат, видно, держит оружие крепко, да и сам он хотя и сухопарый, но жилистый и сильный. Вот если бы под руку Володе попался какой-нибудь камень или железный шкворень, тогда бы ещё можно рискнуть.
И вдруг Володя почувствовал под правым боком что-то твёрдое. Он осторожно сунул под сено руку и нащупал топорище. Сердце его замерло. Замерло от неожиданной находки и оттого, что впервые в жизни ему предстояло ударить человека топором.
Но медлить было нельзя. Чуть отодвинувшись в сторону, Володя бесшумно вытащил из-под сена топор. Остальное произошло как в тумане…
Володя быстро вскочил на ноги, с яростной силой ударил немца обухом по голове и спрыгнул с телеги. Покачнувшись вперёд, солдат, как куль, сполз на землю. Володя выхватил у него карабин и направил его на старосту, который уже успел соскочить на дорогу по другую сторону телеги.
– Ну, ну, ты не шуткуй! – растерянно забормотал староста, пятясь назад.
Потом, вспомнив, что у него тоже есть оружие, он полез в карман.
– Ни с места! Руки вверх! – скомандовал Володя.
Но староста продолжал пятиться, и рука его уже вытаскивала из кармана Володин пистолет.
И опять медлить было нельзя. Почти не целясь, Володя нажал спусковой крючок. Староста упал…
Выстрел прозвучал, как гром из низко нависшей тучи, и юноше показалось, что сейчас со всех сторон к нему подбегут люди.
Вытерев холодный пот с лица, он оглянулся. Нет, в поле никого не было. Сумерки сгущались. Надо было подумать, что делать дальше.
Пересиливая зябкую дрожь, Володя забрал у мёртвого старосты свой пистолет и листовки, потом по очереди оттащил убитых в сторону от дороги и забросал картофельной ботвой. Затем он догнал подводу и повернул лошадь в обратную сторону, а сам, забрав карабин, окольными тропами стал пробираться к деревне.
Карабин спрятал в своём потайном складе оружия, но домой не пошёл, а, добравшись до избы Костиных, условным стуком вызвал на улицу Аню и попросил устроить его на ночь в старой бане.
Перепуганная девушка ввела Володю в баню, засветила фонарь и ахнула – такой необычный вид был у юноши.
– Случилось что-нибудь? Гонятся за тобой?
– Нет… Всё ладно… – прохрипел Володя. – Видно, простудился… жар у меня. Матери не хочу показываться… Ты завтра до Клавы сходи… Есть задание от Седого…
Целую неделю Аня выхаживала своего заболевшего друга, так и не узнав, что с ним случилось в дороге.
И только встав на ноги и встретив Клаву, Володя признался, что он убил двух людей.
– Не людей, нет, – поправила Клава. – Мразь это, чума…
