Текст книги "Клава Назарова"
Автор книги: Алексей Мусатов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
Пепелище
Километрах в четырёх от Острова они наткнулись на изрытую окопами и ходами сообщения небольшую возвышенность. Земля кругом была обезображена воронками от фугасных бомб, проутюжена гусеницами танков, усыпана осколками снарядов. По всем признакам здесь не так давно шёл бой. Вокруг не было ни души. Ребята с волнением спустились в извилистый ход сообщения. Он был довольно свежий, ещё не успел осыпаться, на дне заметны следы тяжёлых солдатских ботинок. Ход сообщения привёл к окопу. Бруствер окопа выложен дёрном, утыкан увядшими стеблями пшеницы, кругом валялись стреляные винтовочные патроны.
– Наши оборону держали, – тихо сказал Федя, осматривая гильзу со следами пороховой гари. Он заметил глубокие рубчатые следы гусениц, подходившие к самым окопам, и постарался представить себе картину боя.
Фашисты с танками наступали… Жарко здесь было…
Неожиданно Федя увидел красноармейскую пилотку: белёсая, выгоревшая от солнца, со щербатой алой звёздочкой, она была вдавлена чьей-то ногой во влажную землю.
Как она очутилась здесь? То ли взрывной волной сорвало её с головы бойца, то ли потерял её раненый, когда его выносили из окопа? И где он теперь, что стало с ним?
Федя бережно поднял пилотку и сунул её в рюкзак.
– Здесь кто-то есть! – шепнул Капелюхин. – Может, опять немцы…
Ребята присели и прислушались. Из соседнего окопа доносилась приглушённая русская речь.
– Наши, наши! – облегчённо вздохнул Капелюхин. – Пошли к ним.
Ребята пробрались ходом сообщения в соседний окоп. Там, орудуя сапёрными лопатками, копались в земле юноша и девушка. Девушка, заслышав позади шорох, оглянулась и, схватив юношу за плечи, испуганно вскрикнула.
– Кто? Что надо? – хрипло спросил юноша.
– Володька? Аржанцев! – обрадованно завопил Федя.
– Погоди, погоди, – опешил Аржанцев. – Никак, Сушков и Капелюхин? Откуда, какими судьбами? Вы же в Ленинград уехали. Ну и видик! Вас что, ограбили по дороге?
– Угадал, – признался Капелюхин. – А вы что здесь делаете?
Аржанцев рассказал о последних событиях в Острове: об истребительном батальоне, о схватке с воздушным десантом, о неудачной попытке пробиться к Красной Армии.
– Короче говоря, разбрелись все кто куда, – хмуро закончил Володя. – Мы вот с Аней в деревню вернулись. Живём и не знаем, что завтра будет…
– А зачем в окопе копаетесь? – поинтересовался Федя. – Нашли что-нибудь?
– Здесь найти не трудно. Видишь, что землёй присыпано? – показал Аржанцев на дно окопа и, взяв сапёрную лопату, принялся разгребать землю. Вскоре он извлёк оттуда видавшую виды винтовку.
– Немецкая? – спросил Капелюхин.
– Нет, наша. Семизарядная… У меня дома и ещё кое-что есть. Тут походить да покопаться, немало чего наберёшь.
– А зачем оружие собираешь? – вполголоса спросил Федя. – Задание, что ли, такое? От кого?
Аржанцев пожал плечами.
– Задания, скажем, никакого нет. Сами по себе собираем… Война всё-таки. Может, и пригодится.
Федя в душе согласился с Аржанцевым и спросил, как им лучше пробраться в город.
– Днём лучше туда не ходите, – посоветовал Аржанцев, – да ещё в таком виде.
Ребята расстались с Аржанцевым и Аней, прошли ещё несколько километров, залегли в посевах хлебов и, дождавшись темноты, осторожно вошли в город.
– Теперь разойдёмся, – предложил Федя. – Так лучше будет.
Договорившись встретиться на другой день, ребята начали пробираться к своим домам.
Тихими, безлюдными переулками Федя вышел на Горную улицу. Вот сейчас он бесшумно нажмёт щеколду, откроется калитка, войдёт в родной дом, встретит отца и тётю Лизу. Вымоется, наденет чистое бельё, с удовольствием напьётся чаю, потом они с отцом поговорят обо всём, как взрослые, а утром вся семья начнёт готовиться к отъезду.
К отъезду? А разве теперь выберешься из города, если на каждой дороге дозорят заградительные отряды и полицаи?
Федя по привычке отсчитал пятую раскидистую иву, что стояла напротив дома Сушковых, и обмер. Не было ни дома, ни высокого забора с калиткой, ни палисадника. В темноте смутно чернела груда обугленных брёвен, одиноко торчала печная труба и остро пахло гарью и дымом.
Спотыкаясь, Федя сделал несколько шагов, чтобы увидеть сад. И здесь стоял невыветрившийся запах гари. Грядки были вытоптаны, яблони и груши спалены и не шумели, как обычно.
Пожар уничтожил всё.
Растерянно топчась на месте, Федя не знал, что делать дальше. Что же стало с его родными, где они? Может быть временно живут у соседей?
Но соседних домов тоже не было – огонь истребил почти всю улицу.
Федя побежал в верхнюю часть города, где находился маленький, ветхий дом бабушки. В окнах было темно.
Федя постучал, но, видимо, слишком резко и властно, потому что долго никто не отвечал, хотя он и услышал за окном испуганный шёпот.
– Бабушка, не бойся, открой… Это я, Федя.
Наконец дверь приоткрылась, и простоволосая тётя Лиза впустила в дом племянника.
– Господи, Феденька! – испуганно ахнула она. – Откуда ты? И почти голый..
– Немцы поживились. Костюмы им наши приглянулись. – Федя объяснил, что с ним произошло. – А где папа?
– Выехал со своим учреждением. Через три дня после тебя. На Волхов его повезли. Отец собирался к тебе заглянуть в Ленинград. А мы вот с бабкой остались.
– Выехал? – Поражённый Федя опустился на лавку.
– И дома нашего нет… сгорел, – продолжала тётя Лиза. – Только отец уехал, немец начал город обстреливать. Сгорела почти вся Горная улица. Всё наше добро в огне погибло. Никакой одёжки, обувки не осталось.
Она с сожалением поглядела на полуголого племянника.
– И зачем ты, Федя, к врагам пришёл? Ты же комсомолец. Чего ты к ним в пасть лезешь? – Тётка привлекла Федю к себе и заплакала.
– Так уж вышло! – Федя растерянно пожал плечами и, помолчав, спросил тётку, остался ли в городе кто-нибудь из ребят.
– Да какие тебе ребята! – Тётя Лиза недовольно махнула рукой. – Кто не уехал, в щели законурился, молчит. Как в тюрьме все живём – того нельзя, этого не смей. Вечером после восьми на улицу не покажись… В Клашу Назарову на днях немец из пистолета палил…
– Клаша здесь? – обрадовался Федя.
– Задержалась себе на беду. Только ты не думай бегать к ней: за вами, комсомольцами, во все глаза следят. Сиди пока тихо, за порог носа не показывай.
Федя не стал спорить с тёткой, но весть о том, что Клава Назарова в Острове, наполнила его радостью, – значит, он не напрасно пробирался в родные места.
Первое дело
Утром к Клаве Назаровой забежал Петька Свищёв, ставший её осведомителем.
С мальчишеским проворством он успевал побывать в разных концах города, ловко пробираясь под самым носом у немцев, и был переполнен новостями и наблюдениями.
Он знал, сколько военных машин перешло через мост, какие привезли орудия, у кого квартируют фашистские офицеры, кого вчера доставили в городскую тюрьму.
Сегодня, как обычно, Петька бесшумно проскользнул по лестнице и, пользуясь азбукой Морзе, осторожно выстучал в дверь первые буквы своей фамилии: «Свищ».
– Входи, входи! – Клава радушно открыла дверь и пропустила мальчика в комнату. – Уже на ногах, бегунок? Когда же ты спишь?
– А мне много не надо. – Петька присел на табуретку у двери и приготовился рассказывать.
– Погоди, – сказала Клава. – Давай сначала поедим.
– Да я уже сытый, – сконфуженно отказался Петька.
Клава достала хлеб, варёную картошку, открыла банку консервов, заварила чай, потом усадила мальчишку рядом с собой за стол, и «сытый» Петька с завидным аппетитом принялся за еду.
– Вот теперь докладывай, – попросила Клава, когда мальчик насытился и, отдуваясь, прислонился к стене.
Для начала Петька доложил о том, что в Доме культуры для фашистских офицеров открылось кино. Фильмы крутят каждый вечер, и во время сеансов в зале стоит оглушительный гогот, словно ржут жеребцы в конюшне.
– А ты уже в кино побывал? – насторожилась Клава.
– Очень мне нужно фашистов в кино смотреть, – с презрением отмахнулся Петька. – Да к ним и не пролезешь. Там в дверях часовой стоит.
– Вот так и скажи, – усмехнулась Клава. – Ну, ещё о чём доложишь?
Петька озабоченно нахмурил лоб. Вчера в сумерки он видел, как немцы гнали мимо хлебозавода большую колонну русских. Были там молодые парни и взрослые мужчины.
Одного дяденьку Петька даже узнал – это был Василий Николаевич, учитель рисования. Он сильно изувечен, лицо в синяках, глаз перевязан платком.
– Что ж ты мне сразу об этом не сказал? – рассердилась Клава. – А куда их погнали, не проследил?
– Кажись, на ремонт дороги. Были такие разговоры.
Клава задумалась. Что же стало с Василием Николаевичем? Ведь Дима Петровский говорил, что тот распустил ребят, велел им действовать самостоятельно, а сам собирался пробраться в Сошихинские леса. Значит, не удалось ему уйти к своим.
– А знаете, кого я ещё встретил? – вывел Клаву из задумчивости голос Петьки. – Комсомольцев из истребительного. – Он перечислил имена ребят. – Не смогли они уехать, обратно в город пришли. И Федя Сушков с Капелюхиным вернулись.
– Из Ленинграда? – удивилась Клава.
– Ага! Не приняли их в училище. Ребята все про тебя спрашивают.
Клава взволнованно заходила по комнате: вернулись ребята. Как-то они теперь поведут себя, что думают делать? Надо их срочно повидать, поговорить, что-то подсказать… А первым делом надо повидать Федю.
– Скажи Сушкову, чтобы он зашёл ко мне. Сегодня же, – обратилась Клава к Петьке. – Хотя нет. Пусть он лучше на речку идёт, за водой. Там и встретимся.
– Не может он, – замялся Петька. – Ему из дому выйти не в чем. Штанов нет. Их с Капелюхиным немцы по дороге раздели. В одних трусах оставили. И дома ничего нет – всё погорело.
Клава порылась в комоде, достала поношенные лыжные штаны и сунула их Петьке.
– Это Лёлькины… Наверное, подойдут. Беги скорее. Скажи, что через час я его жду на Великой.
Петька умчался.
Через час Клава направилась к реке, к тому месту, где обычно брали воду для питья.
Не успела она дойти до белёсых, вымытых дождями валунов, как вдруг заметила странную процессию. По мостовой, выложенной крупным булыжником, навстречу ей двигалась водовозка. Вместо лошади в неё был впряжён человек.
Рядом со скучающим видом шагал высокий дородный полицай. По тротуару вслед за водовозкой шли женщины и ребятишки.
Клава поравнялась с водовозкой и обмерла: в неё был запряжён учитель химии из их школы Хайкин.
– Яков Самойлович! – негромко окликнула Клава.
Хайкин судорожно вскинул голову, его бледное, залитое потом лицо передёрнулось, в глазах мелькнул испуг, и он вновь опустил голову.
– Проходи, проходи! Чего глаза таращишь? – прикрикнул полицай, оттесняя Клаву к тротуару.
К ней подбежали Федя Сушков и Петька. Федя был в голубых Лёлькиных лыжных штанах и в заношенном, явно с чужого плеча, пиджаке.
– Что это… К-к-клаша?! – позабыв поздороваться и заикаясь от волнения, заговорил он. – В-в-воду… на учителе!..
– Это они со всеми евреями так, – хмуро заметил Петька. – Яков Самойлович уже третий день воду возит.
Подъём становился всё круче. Водовозка подпрыгивала на булыжниках, гремела окованными железом колёсами, из бочки выплёскивалась вода. Хайкин выбивался из сил. Вот он споткнулся и упал на одно колено. Потом с усилием поднялся, налёг на хомут, но тяжёлая повозка вдруг подалась назад. Видимо испугавшись, что водовозка может скатиться вниз, полицай ухватился за оглоблю и заорал на Хайкина.
Клава и Федя переглянулись, без слов поняли друг друга и, догнав водовозку, принялись подталкивать её сзади. В ту же минуту с десяток мальчишек облепили бочку, и она легко вкатилась на пригорок.
Показалось белое здание городской тюрьмы, обнесённое высоким каменным забором.
Спохватившись, полицай отогнал всех непрошеных помощников, и водовозка вскоре скрылась за тюремными воротами.
Клава и Федя направились к реке.
– Вот как встретиться пришлось… – заговорила Клава. – Даже не поздоровались. Видишь, что фашисты в городе делают!
– Тут и слепой увидит, – помолчав, ответил Федя, с трудом приходя в себя. – Я многое повидал, пока домой шёл. – Он рассказал, почему уехал из Ленинграда и как пробирался в Остров.
– А что теперь думаешь делать? – спросила Клава.
– Мы вчера с Капелюхиным Аржанцева встретили, – вместо ответа задумчиво заговорил Федя. – Он оружие собирает. На всякий случай, говорит…
– Ну и что? – Клава пытливо заглянула Феде в глаза.
– Вот бы и нам то же самое. Наших ребят в городе уже немало. Сколько бы мы оружия собрали… Глядишь, и пригодится. А? Ты как, Клаша?
– Да, да, – кивнула Клава, довольная тем, что Федя почти угадал её мысли. – Нам надо собраться. Потолковать.
– Обязательно надо, – подхватил Федя. – И давайте поскорее. Вот хоть сегодня же. Я могу ребят оповестить.
– Нет, нет. Не спеши, – удержала его Клава. – Надо всё обдумать, подготовиться… Ребят проверить… Сейчас давай заглянем кой-куда. Ты своего дружка повидать хочешь?
– Сашу? – вскрикнул Федя. – Где он?
Клава повела Сушкова на квартиру к Петровским.
Саша лежал в полутёмной комнате, обращённой окном я густой сад. Ему уже было легче: температура спала, нога начала подживать. За ним ухаживал Дима: ставил ему термометр, давал по часам лекарство, терпеливо читал вслух книги и старые журналы.
Увидав дружка, Саша сделал попытку подняться, но тут же болезненно вскрикнул, и Дима строго погрозил ему пальцем.
– В нянечку превратился, – пожаловался Дима Клаве, отведя её в сторону. – Сижу, лекарства подаю, книжки читаю. Ох, не по мне эта работка…
Федя, присев на кровать, рассказал приятелю о своих злоключениях с военным училищем.
– Говорил, на экономический надо подаваться, – сказал Саша. – Вояка тоже, Суворов.
– Какой теперь экономический… Всё равно нам воевать придётся… Ты это на себе уже испытал.
Клава спросила Диму, как обстоят дела у матери в больнице.
– Скверно! – нахмурился Дима и сообщил, что гитлеровцы поставили в больнице свой наблюдательный пост, заставляют лечить раненых, но не дают ни медикаментов, ни продовольствия. Матери приходится изворачиваться как только можно: она выпрашивает у знакомых лекарства, продукты, потратила на еду все свои сбережения.
– Мы вчера с Зиной по домам ходили. Картошку собирали, хлеб. Дают, но мало. У людей у самих ничего не осталось. – Дима вопросительно посмотрел на Клаву: – Надо бы помочь раненым, а, Клаша? Нас же теперь много в городе. Как разом возьмёмся…
– А говорил, в городе делать нечего, заплесневеешь, – с лёгким упрёком заметила Клава.
– Да нет, работа найдётся…
В комнату вошла Зина Бахарева.
– Эге! Да здесь полный сбор, – оглядела она ребят. – Вы бы поосторожнее. Знаете приказ немцев – большими группами в домах не собираться?
Она пощупала у Саши пульс, спросила, как он себя чувствует. Потом отвела Диму в сторону и вполголоса сообщила, что ей сегодня страшно повезло. Она заглянула в подпол к соседу, который эвакуировался всей семьёй, и там оказалось полно картошки. Её, конечно, можно спокойно забрать для больницы.
– Чего вы там секретничаете? – спросила Клава. – Шептунов на мороз!
– Никакой не секрет. Зина картошку обнаружила, – пояснил Дима. – Вот ломаем голову, как бы её в больницу переправить. Грузовик не найдёшь, подводы нет…
Клава окинула ребят быстрым взглядом: вот оно, первое Дело, на котором их можно проверить и сблизить.
– Зато есть мешки и вёдра, – сказала она и изложила свой план. Сейчас в комнате сидят четверо здоровых людей. Каждый из них приглашает двоих или троих надёжных товарищей, все берут мешки и вёдра и перетаскивают картошку в больницу. Она же, Клава, соберёт по цепочке ещё человек пятнадцать пионеров.
– Ой, да так мы что хочешь перетащим, – обрадовалась Зина. – Хорошо бы ещё раненым мяса раздобыть.
– А где его взять? – спросил Дима.
Зина объяснила. Кто же не помнит, что за льнозаводом был совхоз «Городище» с хорошей свиноводческой фермой! Совхоз эвакуировался, но всех свиней вывезти не удалось они разбежались и сейчас живут на воле. – Я уж сегодня гонялась, гонялась за одной чушкой, – зардевшись, призналась Зина. – Одичали только они, никак не поддаются…
– Можно словить, можно, – подал голос Саша Бондарин. – Надо только из верёвки петлю сделать. И набрасывать её на свинью, как лассо на мустангов.
– Ну что ж, – улыбнулась Клава. – Сегодня же проведём охоту на диких мустангов. Возражений нет?
Все были согласны.
Клава спросила, кто из ребят кого пригласит, и назначила место сбора.
Часа через два группа комсомольцев уже перетаскивала картошку из подвала в больницу. Чтобы не привлекать внимания полицаев, ребята пробирались через город по одному, разными улицами, держась подальше от центра города.
В этот же день, в сумерки, они вышли охотиться на «мустангов». Свиньи действительно одичали, они метались по полю, неистово визжали, показывали клыки. С большим трудом ребята заарканили двух свиней, одного свирепого борова и притащили их в больницу.
«За молоком»
Мысль о Василии Николаевиче не выходила у Клавы из головы. Он ведь собирался уехать с комсомольцами в Сошихинский лес, влиться в партизанский отряд и вдруг вместо этого оказался в руках у гитлеровцев. А может быть, узнав, что коммунист Важин был командиром истребительного батальона, немцы давно уже с ним расправились?..
Нет, Клава не могла больше оставаться в неизвестности.
На другой день, выйдя с вёдрами на Великую, она отыскала Петьку Свищёва: что бы там ни было, а мальчишки неизменно стояли на камнях-голышах и удили рыбу. Клава подозвала мальчика к себе и попросила помочь ей донести вёдра с водой. По дороге она спросила, чем он занимается целыми днями и не хочет ли сегодня пойти за город на Псковское шоссе.
– А зачем?
– Говорят, там много беженцев работает. Может, Василия Николаевича увидим.
– Это что, мне задание такое? – поспешно осведомился Петька.
Клава улыбнулась.
– Да нет, просьба. Не в службу, а в дружбу. Мне одной трудно пробраться. А ты ведь, как уж, везде пролезешь. Но если, конечно, рыбалить нужно…
– Что вы, Клава Ивановна, – обиделся Петька. – Рыба, она подождёт. Когда мы тронемся?
– Да хоть сейчас. Только зайдём ко мне на минутку.
Клава привела Петьку к себе домой, накормила завтраком. Потом по-деревенски повязала голову белым платочком, положила в узелок хлеба, варёной картошки, соли, и они тронулись в путь.
– Если полицаи задержат, говори, что в деревню идём, к родственникам, – предупредила Клава мальчика, когда они вышли за город.
– Умный в гору не пойдёт… – засмеялся Петька. – Охота нам была с полицаями встречаться. – И он повёл Клаву межой, через высокую зелёную рожь, потом топким некошеным лугом.
Километров через пять они вышли на Псковское шоссе. Здесь захваченные гитлеровцами беженцы чинили развороченную взрывами фугасок дорогу. Немецкие машины ходили пока в объезд.
Кое-где на обочине дороги стояли часовые, но их было немного.
Клава с Петькой медленно побрели объездной дорогой. Беженцы засыпали землёй воронки, подвозили на тачках песок, укладывали на полотно булыжник.
Узнать среди сотни людей Василия Николаевича, казалось, было невозможно. Но вот у обочины дороги они заметили группу мужчин, дробивших камень. Среди них выделялась высокая худая фигура Важина.
– Клава Ивановна, я поближе подползу, – шепнул Петька. – А вы здесь посидите, в кустах.
Клава посмотрела по сторонам: часовых нигде не было видно.
– Ползи, только осторожно, – согласилась она.
Минут через пять Петька вернулся обратно. Он был не один, за ним по траве по-пластунски полз Важин.
– Василий Николаевич! Это я, Назарова, – вполголоса окликнула его Клава.
Они поздоровались и, поставив Петьку наблюдать за местностью, отползли за куст.
– Как вы сюда попали? – спросила Клава.
– Захватили вместе с другими беженцами, – горько усмехнулся Василий Николаевич. – Видишь вот, дорогу заставляют чинить.
– А они знают, что вы коммунист?
– Пока нет. Я свои документы скрыл.
– А что будет дальше?
– Будут на работы гонять. А могут и в Псков перевести, в концлагерь. Но мы, я надеюсь, здесь задерживаться долго не будем.
– Сбежите?
Важин приставил палец к губам.
– Готовимся. У меня тут есть неплохие товарищи. Да ты лучше о себе расскажи. Почему из города не уехала? Где ребята?
Клава коротко рассказала, что большинство комсомольцев истребительного батальона вернулись в Остров и сейчас живут дома.
– И это хорошо, – обрадовался Важин. – Дома – значит на свободе. А как у них настроение?
– Самое боевое. К делу рвутся. Володя Аржанцев уже оружие собирает.
– Так. Совсем неплохо. А старший у них есть?
– Старший?
– Да, да. Вожак, организатор. Разве можно ребят в такой момент оставлять одних! – Важин внимательно посмотрел на девушку. – Это твоё дело, Клаша. Да, да, и не думай отказываться, возражать. Ребят ты знаешь, работать с ними умеешь. Тебе и карты в руки. Собирай подпольную группу, поднимай комсомольцев на борьбу. Я тебе говорю об этом как коммунист.
– Василий Николаевич, так в городе ни одного члена партии не найдёшь, – растерянно забормотала Клава. – Посоветоваться не с кем…
– Поищешь – найдёшь, – сказал Важин и, оглянувшись по сторонам, заговорил ещё тише: – В Сошихинском лесу островские коммунисты собирают народ на борьбу с фашистами. Надо любыми путями связаться с партизанами, получить от них указания, наладить разведывательную работу в городе. Запомни и нигде не записывай. Надо отыскать человека по кличке «Седой». Когда найдёшь, скажи, что ты от меня. Мол, Важин кланяется, он немного приболел, но скоро поправится. Всё запомнила?
Клава кивнула.
Важин пожал ей руку.
– Ну, мне пора! До свидания. Желаю успеха. Сюда больше не приходи.
– До свидания, Василий Николаевич! И вам желаю успеха, – прошептала Клава, провожая взглядом уползавшего к обочине дороги Важина.
В этот же день Клава сходила в деревню Рядобжу, отыскала дом Аржанцевых и вызвала на улицу Володю.
– Назарова? Клава? – воскликнул тот.
– Здравствуй, Володя! Что, удивлён? А я вот решила повидать тебя. Да лучше бы не здесь, не у крыльца…
– Это само собой, – согласился Володя.
Они прошли в огород и сели в густой заросли малинника.
– Мне Сушков про тебя сказал, – объяснила Клава. – Видел он тебя. Вы с девушкой оружие собирали.
– Копаемся помаленьку, – признался Володя. – А я считал, что тебя в городе нет. Наверное, думаю, уже к партизанам перебралась, дела делает.
– А тебе к партизанам очень хочется? – спросила Клава.
– Ещё спрашиваешь! – пожал плечами Володя. – Не гнить же здесь заживо! Вот поднакоплю оружия, соберу ребят и айда с ними к партизанам. Говорят, за Сошихином уже отряд действует. Кровь с носу, а мы к ним проберёмся.
Клава внимательно посмотрела на юношу.
– А вдвоём со мной к партизанам пойдёшь?
– Вдвоём?! Чего ж так мало?
– Пока так надо. Дорогу разведаем, связь установим. А там видно будет.
– А оружие брать будем?
– Никакого оружия. Пойдём как беженцы. Кое-какое барахлишко надо захватить, вроде мы продукты в деревнях собрались выменивать. – И, видя, что Володя всё ещё колеблется, Клава принялась горячо объяснять ему, как важно им сейчас установить связь с партизанами.
На другой день к вечеру разразился обильный летний дождь. Мертвенно-белые молнии освещали окна. Гулко и раскатисто рокотал гром. На улицах было пусто.
Евдокия Фёдоровна с недоумением поглядывала на дочь. Клава натянула на плечи заношенный материнский ватник, голову по-деревенски повязала белым платком, в мешок посовала старые платья, блузки, туфли.
– Куда это? – спросила мать.
– В Сошихино, мамочка. За продуктами. Дай мне сумку, пустую четверть и бутылки. И больше ни о чём не спрашивай. Хорошо, мама?
Во всём, что касалось домашних дел, Клава слушалась мать беспрекословно. Но Евдокия Фёдоровна уже привыкла к тому, что дочка не терпела, если ей мешали в её делах.
Когда дверь за Клавой захлопнулась, мать долго смотрела в чёрное окно, прислушивалась к шуму проливного дождя и рокоту грома.
В Сошихине были родственники, и Назаровы ходили туда нередко. Но ведь сейчас ночь и такой ливень. А на улицах немецкие патрули.
Так и не заснула Евдокия Фёдоровна до утра…
А Клава, встретившись на окраине города с Володей Аржанцевым, отправилась в нелёгкий путь.
Шли они больше ночью, а днём отлёживались в посевах овса или льна. Особенно трудно было переходить железную дорогу. С обеих сторон полотна немцы вырубили лес и кусты, выкосили траву; днём вдоль полотна патрулировали часовые, а ночью железнодорожную линию освещали мощные прожекторы.
Часто дорогу преграждали реки. Мосты охранялись часовыми. Приходилось держаться от мостов подальше, выбирать укромные места и перебираться вплавь.
Иногда всё же Клава с Володей заходили в деревни, стараясь держаться крайних избушек. Выменивали у крестьян на старую одежду и обувь хлеб, молоко, яйца и осторожно выспрашивали о деревенских новостях. И всегда находились добрые люди, которые понимающе поглядывали на молодых «беженцев» и показывали на синеющую вдали зубчатую гряду леса: «Туда пробирайтесь, туда».
На третьи сутки, перейдя ещё одну линию железной дороги и два шоссе, Клава и Володя вступили в спасительный лес. С первых же шагов попали в болото и, увязая по колено в трясине, до позднего вечера продирались сквозь топкую чащобу. Когда же наконец, измученные и грязные, они выбрались на сухое место, то попали в руки вооружённых, обросших бородами людей. Это были партизаны.
Клава сказала, что она из Острова и ей надо видеть Седого.
Их доставили в командирскую землянку. За грубо сколоченным столом из неструганых досок сидел знакомый Клаве секретарь Островского райкома партии Остроухов.
При виде Клавы он поднялся ей навстречу.
– А мне доложили, что каких-то беженцев захватили… с барахлишком, – улыбнулся Остроухов. – И они якобы Седого ищут.
– Дмитрий Алексеевич, да какой же вы седой! – вскрикнула Клава, пожимая ему руку. – Так, чуть-чуть морозцем тронутый…
– Ничего, буду и седым. Война ещё только начинается. – Остроухов усадил ребят на лавку. – Ну, рассказывайте. Это же прямо чудо, что вы добрались до нас.
Клава подробно доложила обо всём, что произошло в Острове с момента прихода гитлеровцев, рассказала о встрече с Важиным.
– А мы в Остров уже человека посылали, – задумчиво сказал Остроухов. – Да не дошёл он… Второго готовим.
– А зачем посылали, Дмитрий Алексеевич? – спросила Клава.
– Связь с вами хотели установить. С комсомольцами, с молодёжью. Со всеми, кому всё советское дорого. Нужны вы нам до крайности…
– А как же насчёт партизан? – с недоумением спросил Володя. – Наши бы ребята не с пустыми руками к вам пришли, с оружием…
– Это дело тоже неплохое, – согласился Остроухов. – Но вы нам нужны именно в тылу врага. До Острова почти пятьдесят километров, местность безлесная, и нашим партизанам там действовать почти невозможно. Вот вы и должны быть в городе нашей разведкой, агитаторами, бойцами. Мы, Клава, очень рассчитываем на твоих комсомольцев.
Он спросил, кого Назарова думает привлечь в подпольную группу. Клава назвала с десяток имён.
– Трудно вам будет в пекле у врага, ой, как трудно! – покачал головой Остроухов. – Да и гвардия-то у тебя такая… одни мальчишки да девчонки.
– Ну что вы, Дмитрий Алексеевич! – Клава покосилась на Володю Аржанцева. – Они все так возмужали за последнее время.
– Ну что ж, начинайте действовать, – сказал Остроухов. – Связь с нами держите через Анну Павловну… Знаешь такую?
– Ещё бы! – удивилась Клава. – Это моя бывшая учительница…
– Так вот, – продолжал Остроухов, – можете ей верить во всём. Но особенно старухе не докучайте. Когда нужно, она сама вас разыщет. Ведите себя осторожно. Установите железную дисциплину, строгую конспирацию. Да, вот ещё что. На всякий случай надо и вам установить с нами постоянную связь. Связной должен быть смелым, находчивым, выносливым парнем. Найдётся у вас такой?
– Думаю, что найдётся. – Клава хитро скосила глаза сторону. – Есть у нас Володя Аржанцев…
– Я?! – вспыхнул Володя.
– Знаю такого парня, – улыбнулся Остроухов. – Земляки всё же, в одном городе жили. Ну, да завтра мы обо всём поговорим. А сейчас отдыхайте, обсушитесь, поужинайте. – Он вызвал дежурного и приказал проводить молодых островчан на кухню.
* * *
К концу недели Клава с Володей, радостные и оживлённые, возвращались домой: связь с партизанами была налажена, инструкции получены. Отныне островские комсомольцы становились глубокой разведкой партизан.
Недалеко от города Клава и Володя разошлись и стали добираться разными путями.
Охранники и полицаи несколько раз останавливал Клаву:
– Что в сумке?
– Молоко, – отвечала Клава. – В деревню ходила.
Охранники придирчиво заглядывали в сумку. В четверти и в бутылках действительно плескалось молоко, но вместо пробок в бутылках торчали куски газеты «Правда» с важными сообщениями и партизанские листовки.
Дома Клава передала молоко матери, а куски газеты и листовки высушила на керосинке и бережно разгладила утюгом.
Вечером к ней забежал Федя Сушков. За последние дни он ещё больше похудел и выглядел как мальчишка.
Странная и непривычная жизнь началась у Феди. Он чувствовал себя в родном городе как чужой. Нельзя было свободно, как прежде, сходить к приятелям, погулять по улицам, порыбалить на Великой или принять друзей у себя дома. Ведь как хорошо было бы запустить на полную мощность радио приёмник, завести патефон, сыграть с отцом в шахматы и заняться в сарайчике за погребом каким-нибудь ремеслом: починить электроплитку, покопаться в старом приёмнике, разобрать велосипед!.. Но сейчас ничего этого уже не было: ни приёмника, ни велосипеда…
Тётка, насмерть перепуганная, требовала от племянника, чтобы он никуда не ходил, сидел дома, вёл себя тише воды ниже травы. «Пусть всё утрясётся, там видно будет», – говорила она.
Уходя, тётя Лиза запирала Федю на замок, ночью укладывала спать в чулан, дверь которого заставляла ящиками и кадушками, и без конца причитала, что зря Феденька вернулся в это пекло…
Сейчас Федя встревоженно смотрел на Клаву.
– Куда ты пропала? Мы уж думали…
– Всё хорошо. За молоком в Сошихино ходила. Смотри, что принесла! – Клава показала газету и листовки.
– Ого! Значит, жить можно, – обрадовался Федя и спросил, когда Клава думает созвать ребят, чтобы поговорить обо всём по душам.
– Медлить больше нельзя. Давайте завтра. Предупреди ребят, что у меня день рождения. Сбор в восемь часов вечера.
