Текст книги "Клава Назарова"
Автор книги: Алексей Мусатов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)
Тётка и мать
Тётя Лиза обрадовалась приходу Аллы и растерялась. Девушка раньше была частым гостем у Сушковых, но с отъездом Феди в Ленинград совсем их забыла. К тому же она стала дочкой бургомистра, и тётя Лиза не знала, как себя с ней вести.
– Ах, Аллочка, куда тебя и посадить-то, не знаю, – засуетилась она. – Тесно у нас, бедно… Погорели мы! Вот и Федя куда-то запропастился. Может, пойти поискать?
– Нет, нет, не надо, – остановила её Алла. – Я к вам, тётя Лиза…
И она вполголоса рассказала, что племянник занимается недозволенным и опасным делом – сбором оружия. Сегодня с Петькой Свищёвым они стреляли по немцам, их приняли за партизан, гнались за ними и могли бы схватить, если бы она, Аллочка, не выручила их. Тётя Лиза, конечно, знает, какой она большой друг Феде и как она желает ему добра. И напрасно Федя думает, что какими-то там листовками да случайным найденным в поле оружием можно поколебать могущество и силу немцев. А вот себе он может сильно повредить…
Тётя Лиза похолодела от страха. Всю свою нерастраченную женскую любовь она вложила в сына своей рано умершей сестры. Она не спала ночей, когда Федя простужался и заболевал; мучительно переживала, когда хилый Федя вбил себе в голову, что станет военным, и с болью проводила его в Ленинград.
Возвращение Феди в Остров, когда здесь уже хозяйничали немцы, тётя Лиза приняла как огромное несчастье. Она всячески оберегала племянника от опасностей, следила, чтобы он никуда не ходил, ни с кем не связывался, жил бы тихо и неприметно. Значит, он всё-таки не послушался тётку. Недаром он часто куда-то уходит, встречается с приятелями, исчезает по ночам. И вот теперь дошёл до того, что собирает оружие и стреляет в немцев. Что же с ним будет?
– Я знаю, Федя всё это не сам придумывает. Кто-то его подогревает! Но кто? Как вы думаете, тётя Лиза?
«Да она что? Допытывать меня пришла, выведывать?» – насторожилась тётка. И упрямо покачала головой: нет, нет, она ничего не знает.
И в тот же миг её осенило: «А ведь всё это от Клаши идёт, от вожатой». Недаром они с Федей встречаются по вечерам, часами сидят в сарайчике на огороде, о чём-то шепчутся.
– Меня и отец просил предупредить, – собираясь уходить, сказала Алла, – чтобы комсомольцы вели себя потише, немцев не дразнили. Иначе всё это может плохо кончиться.
– Да, да, совсем плохо, – согласилась тётя Лиза, провожая Аллу. С завтрашнего дня она устроит Федю куда-нибудь на работу к немцам, чтобы он не вызывал ни у кого подозрений. Или, ещё лучше, увезёт его из Острова.
Когда Федя вернулся домой, тётка со слезами на глазах принялась умолять его уехать вместе с ней в деревню: есть у них под Псковом дальние родственники. Федя будет там жить тихо, спокойно, вдали от немцев. Только бы перетерпеть эту злую годину…
– Послушай ты Аллочку! Она тебе помочь хочет. Просила предупредить.
– Вот откуда ветер дует! – вскипел Федя. – Так слушай, тётя! Никуда я отсюда не поеду. Живу и буду жить в Острове. А этой бургомистровой дочке скажи, пусть она сюда и носа не показывает. Я… я за себя не отвечаю… – И Федя, хлопнув дверью, вышел из дому.
Тётя Лиза долго сидела в раздумье: да, племянник уже не ребёнок, его не остановишь. Значит, надо просить Клашу Назарову. Она ведь вожатая, наставница, она не пожелает молодым ребятам горя и несчастья и, наверное, поймёт её.
И тётя Лиза в этот же день, вечером, направилась к Назаровым.
Клава с матерью сидели за столом и перебирали последние запасы гречневой крупы. При виде Фединой тётки они переглянулись: в эти дни люди редко посещали друг друга, да ещё по вечерам, когда хождение по городу без пропусков строго воспрещалось.
– Лизавета! Ты! И в такой час? – Евдокия Фёдоровна поднялась навстречу. Всё же она была рада своей давней подруге.
Тётя Лиза махнула рукой, присела на лавку, обвела взглядом комнату и вдруг заплакала. Заплакала беззвучно, не спеша вытирая ладонью одутловатые морщинистые щёки.
– Тётя Лиза! – встревожилась Клава. – Случилось что-нибудь? С Федей?
Тётя Лиза заплакала ещё сильнее. Потом, не стыдясь своих слёз, шумно перевела дыхание и с неприязнью остановила свой взгляд на Клаве.
– Ишь ты, почуяла! Пока-то ещё ничего не случилось, но беда не за горами. Вот-вот грянет! – И она пересказала всё то, что узнала от Аллы Дембовской.
Евдокия Фёдоровна тихонько ахнула, Клава прикусила губу: и зачем только Сушков связался с этой дочкой бургомистра?!
– А ведь это твоя работа, Клаша, – заговорила тётя Лиза. – По твоему навету Федя в пекло-то лезет.
– Что вы! – растерянно забормотала Клава. – Я-то при чём?..
Глаза у тёти Лизы вновь набухли слезами.
– Не сманивай ты Федю! Не толкай его в беду! Он же каждому твоему слову верит. Скажи ты ему, чтобы не лез он в эту свару. Он же молодой, ему ещё только жить начинать… А вы же песчинки, зёрнышки маковы, куда вам супротив силищи басурманской? Сомнут вас, в прах развеют. Ну, втолкуй ты Феде, чтобы он тихо жил, неприметно. Пощади ты его…
По телу Клавы прошёл озноб. А может, и в самом деле пожалеть молодых ребят, не звать их на борьбу с захватчиками, дать им отсидеться в сторонке в ожидании лучших дней, только чтобы такие люди, как тётя Лиза, были спокойны? Но как можно так думать, если кругом рушится самое дорогое и заветное? И разве Федя по чужой воле вступил в подпольную организацию? Он пришёл туда по велению своего сердца, по зову совести, как пришли тысячи и тысячи юных патриотов в Красную Армию и партизанские отряды.
Всё это Клава собиралась объяснить Фединой тётке.
– Клаша, голубушка! – умоляюще продолжала межд тем тётя Лиза. – Христом-богом тебя молю. Пощади ты моего Федюшку. Хочешь, в ножки тебе поклонюсь?
Клава вскочила. Лицо её пошло пятнами.
– Как вам не стыдно! – вскрикнула она. – Русская женщина! И такие слова!
– Погоди, дочка, – остановила её мать, сидевшая до сих пор в глубокой задумчивости. – Послушай, Лизавета… Ты говоришь, молодым жить нужно. А как жить, если дышать нечем, если им на шею петлю накинули? Так как же эту петлю не сорвать, как не поднять руку на того, кто тебя душит? А ты над своим племянником, как клуха, трясёшься… Я ничего не знаю, что делают молодые люди. Они нам этого не скажут. Но если они что-то и делают во вред врагам, то я только помолюсь за них. И благословлю от всего сердца. Так-то, Лизавета.
Федина тётка с удивлением подняла красные опухшие глаза, словно видела подругу впервые. Евдокия Фёдоровна присела с ней рядом. Клава незаметно вышла в сени: может, старые женщины лучше поймут друг друга.
Через полчаса Евдокия Фёдоровна проводила тётю Лизу домой.
Клава вошла в комнату и крепко обняла мать.
– Спасибо, мама! Ты всё, всё понимаешь…
– С такими дочками, как вы с Лёлей, всему обучишься, – вздохнула Евдокия Фёдоровна, и глаза её затуманились. – Лёля на фронт ушла… Ни слуху от неё, ни духу. А ты здесь для себя войну сыскала. Как по острому ножику ходишь.
– Да ну же, мама, – взмолилась Клава. – Знаешь, как я слёз боюсь.
– Ладно, утру сейчас. А ты всё же поосторожнее будь. Не одна ведь, ребята с тобой…
Клава поспешила переменить тему разговора:
– Как же нам тётю Лизу успокоить?
– Тяжело ей. Совсем немцы голову задурманили. Думает, что их засилью конца-краю не будет. Вы бы хоть поговорили с ней по-хорошему.
«А мама права, – про себя согласилась Клава, – плохо ещё наши листовки до людей доходят».
На другой день Клава встретилась с Федей и спросила его, как он ладит с тётей Лизой. Федя смутился и вынужден был признаться, что жить с ней в одном доме стало совершенно невозможно: тётка следит за каждым его шагом, готова держать взаперти, выдумывает всякие страсти-мордасти, будто его ищут по городу полицаи.
– Кстати сказать, ты сам в этом виноват. – Клава напомнила ему историю со стрельбой из винтовки, о встрече с Аллой Дембовской.
– Ну и накрутили всякого! – ахнул Федя и объяснил, как было дело в действительности.
– А с этой Дембовской вопрос решённый. Я её больше видеть не желаю. Веришь ты мне?
– Верю, – кивнула Клава. – А за случайный выстрел придётся тебе отвечать перед штабом. Так подпольщики не работают. И за Петьку с тебя спросим… Почему за мальчишкой не следишь?
– Отвечу! – хмуро согласился Федя и вновь с раздражением заговорил о тётке: – Не могу я с ней жить. К Димке Петровскому переберусь. Он приглашает.
– Никуда тебе перебираться не надо, – твёрдо сказала Клава. – Продолжай жить дома. И будь с тёткой помягче, поладь с ней. Сделай вид, что остепенился. Со мной пореже встречайся. – И она рассказала о своём разговоре с тётей Лизой.
– Да тётка мне руки свяжет, ходу не даст! – взмолился Федя. – Она мне даже работу подыскала – помощник киномеханика в офицерском клубе. Через какого-то там знакомого. Да чтоб я фашистам фильмы крутил!..
– Очень хорошая работа! – перебила Клава. – В клубе нам давно нужен свой человек. Да и вообще нашим ребятам надо поближе к немцам на работу устраиваться. Мы же говорили об этом.
Через несколько дней Федя начал работать в офицерском клубе помощником киномеханика.
Швейная мастерская
Жить становилось всё труднее. Немецкие патрули и полицаи то и дело проводили облавы, вылавливали юношей и девушек и гнали их на работу: на торф, на стройку узкоколейки, на ремонт шоссе. Нередко полицаи заявлялись на квартиру, проверяли прописку в паспорте, требовали отметки биржи труда о месте работы.
Клава уже дважды отсиживалась в сенях, в тёмном душном чуланчике, пережидая, когда уйдут непрошеные гости.
Как-то раз к Назаровым зашла мать Оськи Бородулина – Матрёна. Она работала теперь в домоуправлении и ревностно следила за пропиской жильцов и получением продовольственных карточек.
Клава, заметив через окно приближение Бородулихи, еле успела юркнуть в чуланчик.
Переступив порог комнаты, Бородулина Матрёна истово перекрестилась на передний угол, хотя там не было ни одной иконы, потом строго оглядела комнату и обратилась к Евдокии Фёдоровне:
– Опять Клашки нет. Где это она скрывается?
– Должно, на базар побежала, – отводя глаза в сторону и кутаясь в ватник, ответила Евдокия Фёдоровна. – Пить-есть надо…
– Вот то-то, что надо… А почему девка у немцев не служит, на работу не ходит? Карточку бы получила.
– А кто же без неё за мной присматривать будет? Совсем я разваливаюсь.
– Петли петляете… – подозрительно хмыкнула Матрёна. – Есть нечего, а Клашка то и дело вечеринки закатывает: патефончик, песни, пляски. Чересчур весело живёте, Назаровы.
– Так дочка же молодая!..
– Смотри, допляшется девка, – пригрозила Матрёна. – Погонят её канавы копать. А у тебя, старая, карточку отберут, будешь зубами лязгать…
Выбравшись после ухода Бородулихи из чулана, Клава застала мать в слезах.
– Опять эта полицаева мамаша раскаркалась… – пожаловалась Евдокия Фёдоровна. – Всё пугает, что тебя из дому угонят. Ты бы уж зацепилась за какую-нибудь работу.
– Я ищу, мама, ищу…
В этот же день, выйдя в определённый час на Великую за водой, Клава натолкнулась на Любу Кочеткову: в эти дни берег реки стал местом встреч Клавы с подпольщиками.
Девушка сидела на камне и грустно смотрела в воду.
– Люба, что у тебя? – тихо окликнула её Клава.
Оказывается, сегодня полицай из комендатуры вновь требовал у Любы справку с биржи труда и едва не забрал её на ремонтно-дорожные работы. Люба с трудом упросила повременить ещё день-другой. А тут подвернулась Алла Дембовская и предложила ей свои услуги: через отца-бургомистра она может её устроить служить на биржу труда.
– Ты же знаешь, Алла была моя лучшая школьная подруга, – виновато призналась Люба. – А теперь… теперь я видеть её не могу. Я ей так и скажу: «Наши придут – вам с папашей первая пуля».
– Не смей этого делать.
– Как – не сметь?! – удивилась Люба. – Она же такая… С офицерами якшается…
Клава обняла Любу за плечи.
– Ты пойми, нам очень нужен свой человек на бирже труда. Ты должна обязательно туда устроиться. И пусть это будет через Аллу или её папашу, пусть хоть через самого Гитлера. Всё равно. Это же война!
– Значит, идти?
– Обязательно. И как можно скорее.
Через несколько дней Люба уже работала на бирже труда регистраторшей. И это действительно помогло подпольщикам. Люба сообщала ребятам и девчатам, где требуются работники, как туда устроиться, с кем надо вести переговоры.
Вскоре Нине Опричко удалось определиться в паспортный отдел при полевой комендатуре, Диме и выздоровевшему Саше Бондарину – чернорабочими на лесозавод.
Но больше всех удивил ребят Федя Сушков. Он стал работать сразу в двух местах – электромонтёром на железной дороге и киномехаником в бывшем Доме культуры, где теперь помещался офицерский клуб.
Зато не повезло Борьке Капелюхину. Он почти уже устроился рабочим на электростанцию, но его неожиданно захватили при облаве и направили за город на торфоразработки. Рослый, здоровый парень очень подошёл немцам.
Через неделю Борьке удалось вырваться домой, и он забежал к членам штаба, чтобы посоветоваться, как ему быть. Борька рвал и метал: чтобы он работал на поганых фашистов за какие-то там четыреста граммов хлеба и пачку сигарет! Нет, этого он не потерпит. Пусть лучше Клава отправит его с очередной партией выздоровевших раненых в лес, к партизанам.
– Погоди, – остановила его Клава. – Расскажи всё по порядку о торфоразработках.
– Что ж там рассказывать? Согнали нас, дурачков, со всей округи. Ребята здоровые, молодые. Одних силой пригнали, других завербовали. Хлеб дают, деньги платят. Вот и ишачим. Охраны особой нет, но отлучиться без разрешения никуда не смей.
– И много молодёжи согнали? – спросила Клава.
– Человек сто пятьдесят наберётся.
Клава задумалась.
– Ребята, ну, будьте людьми. Переправьте меня к партизанам, – принялся упрашивать Капелюхин. – Не могу я в торфе копаться…
– Ну хорошо, мы тебя переправим, – заговорила Клава. – А остальные куда денутся?
– Это уж их дело. – Капелюхин пожал плечами. – Кто во что горазд.
– Но ты же член подпольной комсомольской организации, клятву давал, – напомнила Клава.
– Ну, давал…
– А там сказано: оставаться в городе и вести подпольную работу. От партизанского отряда никто бы, пожалуй, не отказался.
– Ещё бы, – подтвердил Володя Аржанцев и строго оглядел Капелюхина. – У меня предложение такое. Раз Борис попал на торфоразработки, оставить его там и поручить проводить подпольную работу.
– Да вы что? Смеётесь надо мной? – взмолился Капелюхин. – Какая ж там работа!..
Клава одобрительно кивнула Володе головой.
– Работы хватит. Будешь листовки распространять, газеты. Добивайся, чтобы молодёжь поменьше торфа добывала. Что можно, ломайте, выводите из строя…
– Клаша права, – подал голос Федя Сушков. – Борька должен остаться. Можно проголосовать.
И Капелюхин остался.
Только сама Клава никак не могла найти себе работу.
Однажды она заметила, как соседка по квартире Мария Степановна вместе со своей дочерью вешала над крыльцом вывеску.
На фонаре фиолетовыми чернилами было написано: «Пошивочная мастерская мастерицы Самариной».
Клава остановилась, прищурила чёрные глаза и не могла не фыркнуть.
– Что это, тётя Маша? Частное предприятие открываете?
Самарина на мгновение сконфузилась.
– И не говори! Любое выбирай, а пить-есть надо! То ли дорогу иди строить, то ли мастерскую заводи.
– Сколько же у вас наёмных рабочих будет?
– Чего? – не поняла сначала Самарина, потом сердито махнула рукой – Да что я, кровосос какой? Чужих людей нанимать… Сама хозяйка, сама и швея. Да вон ещё девчонки будут помогать, – кивнула она на двух своих дочек. – Главное, чтобы вывеска была…
Клава улыбнулась: а это, пожалуй, неплохо придумано. Немцы охотно поддерживают частных хозяйчиков, выдают им патент, продовольственные карточки, освобождают от тяжёлых работ.
– Тётя Маша, а возьмите меня швеёй.
– Чего? – испугалась Самарина. – Тебя внаём? Комсомолку, вожатую? Потом ещё скажешь, что я эксплуататорша, чужую кровь пью.
– Да нет, не скажу, – засмеялась Клава. – Я и шить-то почти не умею. Мне тоже вывеска нужна, чтобы немцы не услали куда-нибудь.
Дочери Марии Степановны, Рая и Люся, которые были привязаны к Клаве ещё со школы, принялись упрашивать мать принять Клаву Ивановну к ним в мастерскую.
– Ну, если такие ходатаи за тебя – это другое дело, – подумав, согласилась Самарина. – Ладно, приму.
На другой день она отправилась в городскую управу и сумела оформить Клаву в качестве швеи-ученицы в своей мастерской.
– Им что… Только налог плати, а там хоть чёрта-дьявола оформят.
– А налоги, тётя Маша, большие? – поинтересовалась Клава.
Самарина назвала цифры: столько-то с выработки, столько-то за ученицу. Поражённая, Клава даже присвистнула:
– Да я вам столько и не выработаю. Разоритесь вы, тётя Маша.
– Как-нибудь вытянем, – успокоила Мария Степановна. – Мы свои люди.
И мастерская Самариной начала работать. Горожане приносили заказы на пальто, платья, кофточки, юбки. Приезжали заказчики из деревни. Чаще всего они расплачивались за работу продуктами, и это очень устраивало Марию Степановну и её ученицу. Зачастили в мастерскую и близкие знакомые Клавы: Варя Филатова, Федя Сушков, Саша Бондарин, Дима Петровский.
На взгляд хозяйки мастерской, заказчики они были грошовые, нестоящие, шили обычно какую-нибудь мелочишку, но зато без конца требовали переделок и поправок. Федя Сушков, например, заказал сатиновые шаровары, а на примерку ходил чуть ли не каждый день.
– Ох и привередливый заказчик пошёл! – досадовала Мария Степановна и поручила вести дела с молодыми заказчиками Клаве.
Ей это было только на руку. Клава удалялась с очередным «заказчиком» за занавеску, в примерочную, оттуда выходила в сени и выслушивала короткое сообщение о том, сколько замечено солдат, танков, орудий, самолётов, грузовиков с грузами. Сообщение повторялось два раза. Клава старалась удержать все сведения в памяти, не прибегая к бумаге и карандашу, и только вечером у себя дома она составляла краткую сводку. Сводку потом передавала Володе Аржанцеву, который тоже был частым посетителем мастерской. А ночью Володя отправлялся в очередной рейс к партизанам.
– Страшно, Володя? – спрашивала Клава. – Ты ведь как через зверинец пробираешься…
– Всякое бывает… – отвечал Володя. – Теперь ведь везде зверинец. Мне Аня здорово помогает. Ловко она под нищенку-побирушку работает.
– Ты, Володя, её береги. Золотая дивчина.
– Да я за неё хоть две жизни… – вспыхивал Аржанцев.
Мастерская Самариной пришлась подпольщикам по душе. Они охотно и часто забегали к Клаве, порой даже без особой надобности.
– И ловко же ты придумала в частную мастерскую устроиться! – как-то раз принялся расхваливать Клаву Федя Сушков, вновь пришедший переделывать свои злополучные шаровары. – Тихо, спокойно, немцы сюда и носа не кажут…
– А ты болтун и мальчишка, – оборвала его Клава. – Зачем опять с шароварами пришёл? Хозяйка уже подозревать начинает. И вообще нечего здесь устраивать красный уголок. – И она наказала ребятам заходить в мастерскую только в крайних случаях.
Узнали про мастерскую немцы. Однажды заявился чиновник из комендатуры и потребовал, чтобы вывеска была не только на русском языке, но и на немецком.
Мария Степановна пожаловалась, что она не знает немецкого языка.
Чиновник принялся назидательно объяснять, что если человек вступил на путь частного предпринимательства, то тем самым он всей душой принимает новые порядки. А раз так, ему непростительно не знать немецкого языка. Закончил же свою речь чиновник довольно прозаически и сухо:
– Срок цвай день… Вывески по-немецки нет – будем получать штраф.
Переполошившаяся хозяйка велела старшей дочери написать вторую вывеску.
– Уж я им намалюю, уж я им… – погрозила кулаком Рая и написала на фанере такое, что Клава даже с помощью словаря никак не могла разобрать.
– Ты что? – удивилась она. – Да за такую вывеску двойной штраф уплатить можем. – И ей пришлось заново всё переписать.
Пошли с заказами и немцы. Один из них принёс кусок тёмно-синего сатина и велел сшить полдюжины трусов. Мария Степановна поморщилась, но отказаться не посмела. Трусы взялись шить Рая и Клава.
– Наш сатин-то, советский, – заметила Рая, зловеще щёлкая ножницами. – Награбили где-нибудь…
Трусы она сшила очень быстро и, показав их Клаве, от удовольствия захихикала.
– Хороши? И косо, и узко, и порточины разные. Прямо хоть сейчас на чучело. Носи на здоровье, щеголяй, красавчик.
– Да ты что? – рассердилась Клава, вырывая у неё из Рук трусы. – На рожон лезешь? Хочешь, чтобы мастерскую закрыли? А может, и того хуже… Сейчас же переделай. Не то матери скажу.
Рая с горестным разочарованием посмотрела на Клаву.
– А я думала, ты настоящая, Клава Назарова… Смелая, фашистов ненавидишь. А ты вон что… – И, швырнув в угол трусы, она вдруг выкрикнула: – Люди кровь проливают, а мы тут трусики шьём. Да ещё на кого? На фашистов. Всё равно я на них работать не буду! Не буду, и всё тут!
Клава подошла к Рае и обняла её.
– Послушай! Ты же умница стала. Только не шуми. Я тебе всё объясню. – И она подумала о том, что Раю надо будет привлечь к себе в помощницы.
