Текст книги "Клава Назарова"

Автор книги: Алексей Мусатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Письмо

Встречаться подпольщикам становилось всё труднее и труднее. За квартирой Клавы Назаровой наблюдала Бородулиха, у швейной мастерской Самариной постоянно торчали полицаи, вечеринки молодёжи с патефоном и танцами тоже начинали вызывать у немецких патрулей подозрение. А совсем недавно Ваня Архипов, который доживал в полиции последние дни – Сашу Бондарина давно уже оттуда выгнали за лень и нерадивость, – строго-настрого предупредил Клаву, чтобы она вела себя как можно осторожнее, так как за ней усиленно следят.

И Клава затаилась. Она почти не выглядывала на улицу и проводила всё время дома или в швейной мастерской Самариной.

Когда же становилось особенно не по себе, Клава подсаживалась к матери и, умоляюще поглядывая на неё, вкрадчиво говорила:

– Совсем ты, мама, воздухом не дышишь. Прошлась бы по городу… знакомых навестила.

– Это каких знакомых?

– Ну там Елену Александровну, тётю Лизу Сушкову, мать Любы Кочетковой, Вари Филатовой.

– И то пройдусь, – понимающе соглашалась Евдокия Фёдоровна и, взяв палку, отправлялась бродить по городу.

Выручали Клаву портниха Мария Степановна с дочкой Раей, частенько посещающие своих заказчиков на дому, и особенно вездесущий Петька Свищёв.

И всё же Клава чувствовала, что без личных встреч с подпольщиками работать очень трудно. Более чем за год своего существования подпольная комсомольская организация значительно увеличилась, распочковалась, обросла активом, пустила корни не только в Острове, но и в пригородных деревнях.

Но об этом догадывались немногие. Порой подпольщикам казалось, что их ничтожная горстка, что они, словно в дремучем лесу, бредут ощупью и никто о их работе ничего не знает.

Клава давно уж поняла, что ребятам необходимо хотя бы на часок собраться вместе. Пусть они поглядят друг на друга, оценят свои усилия, подумают о дальнейшей работе, а главное, ощутят свои силы.

Так возникла мысль о подпольном собрании комсомольского актива. Клава поделилась этой мыслью с членами штаба. Те охотно поддержали предложение своего вожака. Затем возник вопрос, где провести собрание. О городе нечего было и думать: можно выдать себя с головой. Тогда Володя Аржанцев подал мысль собраться в деревне у его родителей. Полицаев там почти нет, староста не очень подхалимничает перед гитлеровцами, к тому же в деревне скоро престольный праздник, и сбор молодёжи ни у кого не вызовет подозрения.

…В один из последних сентябрьских дней молодые люди из Острова потянулись к деревне Рядобжа, где жили родители Володи Аржанцева.

В сумерки в избе Аржанцевых собралось человек двадцать ребят и девушек. На стол было поставлено скромное угощение, гармонист не очень громко играл на гармошке, окна были задёрнуты занавесками.

Володя познакомил Клаву со своими отцом и матерью.

– А я уже давно с вами знакома… через Володю, – пожимая им руки, сказала Клава. – Спасибо вам! За сына, за поддержку, за всё спасибо.

– Чего там «спасибо», – нахмурился отец Володи. – Это вам спасибо… Отчаянный вы народ, бедовый! С такой силой схватились, не в пример некоторым взрослым!

– Ох, и отчаянный! – подхватила мать Володи. – Вот хотя бы Вовка наш. Провожаю его в лес, и каждый раз у меня сердце обрывается: а вдруг не вернётся, схватят его? – Она подняла на Клаву тоскующие, просящие глаза. – Вы бы подмену ему сыскали… А то мыслимое ли дело – всё в лес да в лес, на страх да на смерть…

– Да ты что, мать моя? – в замешательстве остановил её старший Аржанцев. – Володька, можно сказать, человек обученный, знаток своему делу, а ты про подмену! Какая тебе на войне подмена? – Он отстранил Клаву от жены и подтолкнул её к ребятам. – Делайте своё дело, а мы выйдем пока.

Володя пригласил молодёжь к столу и достал четверть не то с водкой, не то с самогоном.

Кто-то выразительно крякнул и поискал глазами закуску.

– Веселие Руси есть пити…

– Самая обыкновенная аш два о, – засмеялся Володя, разливая по стаканам воду. – Но пить и веселиться для виду придётся! Ничего не попишешь. Гармонист, на линию огня!

Заиграла гармошка, начались танцы. Володя подвёл к Клаве двух парней, похожих друг на друга, словно два близнеца.

– Малов и Востриков, – представил он. – Помнишь, я говорил? Специалисты по тракторному делу. Имеют на текущем счету… Малов, сколько машин ты вывел из строя?

– Три штуки.

– А ты, Востриков?

– Сейчас посчитаю. Разморозил два трактора, засорил цилиндры песком – тоже два, расплавил подшипники – три…

– Ого! – улыбнулась Клава. – Ну, давайте знакомиться!

Володя подозвал гармониста, глазастого юркого паренька с розовым шрамом во всю щёку.

– Мой двоюродный братишка. Сенькой зовут. Первый мастер поджигать хлебные скирды и стога сена. У него и в дождь всё горит и пылает. Может опытом поделиться.

– Да чего там опытом! – Паренёк потупил голову. – Была бы бутылка с бензином да спички.

За столом завязался оживлённый разговор. Подпольщики знакомились друг с другом, рассказывали о своих делах, намечали, что делать дальше.

Клава с интересом наблюдала за ребятами.

– А нас не так уж мало, – вполголоса сказал Федя Сушков, обведя всех глазами. – Ведь здесь только актив. А у каждого есть свои связи, свои помощники, верные люди.

– А знают ли о нас в Красной Армии? А в Москве? – спросил кто-то из ребят. – Вот бы сообщить, как мы тут живём!

– В этом нет ничего невозможного, – сказала Клава. – Попросим партизан переправить наше письмо через линию фронта. Ты, Володя, как думаешь?

– Обязательно переправят, – подхватил Аржанцев. – А если надо, я сам через линию фронта его понесу.

Так родилась мысль написать письмо бойцам и командирам Красной Армии. Ребята достали лист бумаги, пузырёк с фиолетовыми чернилами. Писать письмо посадили Любу Кочеткову, у неё был самый красивый почерк.

– А ты у окна сядь, – кивнул Володя пареньку с гармошкой, мастеру по стогам и скирдам. – Играй да на улицу поглядывай.

Гармонист примостился у окна и негромко заиграл вальс «На сопках Маньчжурии».

Подпольщики окружили Клаву и под звуки гармошки принялись сочинять текст письма.

– А вот если так начать, – заговорила наконец Клава, выслушав все предложения ребят – «Дорогие наши товарищи, бойцы и командиры Красной Армии! Пишут вам комсомольцы из города Острова, в котором сейчас хозяйничают гитлеровские захватчики. Мы дали клятву вести беспощадную борьбу с фашистами и помогать всеми силами советским партизанам и родной Красной Армии. И знайте, товарищи, что мы своё слово держим, сложа руки не сидим и кое-что делаем…» Ну, как, друзья, так пойдёт?

– Вполне, – одобрил Дима. – Только про «кое-что» надо бы поподробнее написать. Пусть знают, что мы тут не из породы пресмыкающихся.

Клава покачала головой. Как ни велико было искушение рассказать в письме о боевой работе подпольщиков, о храбрости и отваге ребят, но она понимала, что не всё можно доверять бумаге.

– Письмо пойдёт в трудный путь, через линию фронта, – сказала она. – И про «кое-что» пусть лучше устно расскажет тот, кто донесёт его до наших. А ещё вот что можно написать: «Мы дали торжественную клятву, и мы своё слово сдержим до конца. Ни виселица, ни пуля не страшны нам. Мы любим свою Родину и верим, что Красная Армия вернётся и очистит советскую землю от фашистской проказы…»

– А как подпишемся? – спросил Саша Бондарин. – Поимённо или одна Клава за всех?

Тут заговорили все разом. Предлагали подписаться: «Молодые островчане», «Народные мстители», «Боевые подпольщики», «Правнуки великого свободного Пскова».

– А может быть, проще, – заметила Клава, – «Островские комсомольцы»?

Поспорив ещё немного, ребята согласились, что так будет лучше всего.

Поздно вечером, когда все разошлись по домам, Клава осталась с Володей наедине. Вспомнила тоскливые глаза Володиной матери, случай с арестом Володи, и сердце её заныло.

– Послушай, может, тебе подмену найти?

Володя вспыхнул.

– Это что, отставка? Не справился? Не угоден стал?

– Как ты можешь подумать такое? Ну, просто измотался ты… устал. Который раз рядом со смертью ходишь.

– Спасибочко! Я в отпуске пока не нуждаюсь. Говори, какое будет задание?

Клава протянула письмо.

– Слышал пожелание ребят? Письмо надо передать Красной Армии. Доберёшься до партизан – свяжись с Седым…

– Понятно! – кивнул Володя. – Людей к партизанам отправлять будешь?

– Да, двоих. Они красноармейцы. После госпиталя попали на торфяные разработки. Сейчас хотят перебраться к партизанам. Думаем дать им оружие. Доведёшь?

– Постараюсь. Да не забудь послать немецкие газеты. Седой просил.

– Всё готово. Когда думаешь выходить?

– Завтра ночью.

– И Аня с тобой?

– Нет, – запнулся Володя. – Она ногу подвернула. Хромает. Какой уж из неё проводник!

Но, сказать по правде, дело было совсем не в ноге. После того случая, когда Володя чудом спасся от ареста, он, пожалуй, впервые осознал, какая это рискованная работа – быть связным и проводником, и всячески старался удержать Аню дома.

– Вот ей бы подмену найти, Ане, – в замешательстве заговорил Володя. – А то хромает она. И вообще не девчачье это дело – связной быть. Тут парень нужен.

Клава внимательно посмотрела на юношу: она поняла его тревогу.

– Найдём, – пообещала она. – По-моему, Саша Бондарин подойдёт. Или Федя Сушков.

Засада

На другой день поздно вечером Клава встретила на окраине города двух военнопленных – Шошина и Ключникова. С ними Клаву ещё раньше познакомила Зина Бахарева и сказала, что люди они надёжные и давно хотят перебраться к партизанам или за линию фронта.

Клава тогда дотошно расспросила военнопленных, кем они были до войны.

Шошин оказался колхозником из Поволжья, в армии служил вторым номером в пулемётном расчёте; Ключников работал до войны кладовщиком на продовольственном складе, а в армии числился ездовым.

– А чем же вам на торфоразработках не по душе? – спросила Клава. – Пули не свистят… Работка через пень-колоду…

– Харч пустой… Никакого приварка нету, – простодушно пожаловался пожилой бородатый Ключников. – Того гляди, ноги протянешь.

– Да не слушайте вы его! – возмутился Шошин. – На душе у нас лихо… У меня два сына под ружьём. А мы вроде как на неметчине отсиживаемся.

Сейчас, встретив военнопленных у придорожных кустов, Клава спросила, как им удалось выбраться с торфоразработок.

– Охрана, она на шнапс дюже налегает, – объяснил Шошин. – Утрамбовались так, что до завтрашнего полдня не хватятся.

Клава покосилась на Ключникова, на спине которого громоздился туго набитый вещевой мешок.

– Чем это вы нагрузились?

– Да так, шурум-бурум всякий… Не оставлять же в бараке…

– Напрасно! Мешать будет. Переход вам предстоит большой. Придётся ещё взять оружие.

Шошин метнул на приятеля сердитый взгляд.

– Говорил тебе, не связывайся с барахлом, не на побывку к жене идёшь. – И он обратился к Клаве: – Я его порастрясу в дороге. Уж на меня положитесь. Вы только вызвольте нас, Клава Ивановна. Проводите до своих…

«Откуда они знают моё имя?!» – неприятно кольнуло Клаву, и она сухо оборвала Шошина:

– Ошибаетесь! Меня зовут не Клава, а Маша. Медсестра Маша.

– Может, оно и так… – согласился Шошин. – А только в народе вас всё Клавой да Клавой кличут. И будто вы все дорожки до партизан знаете…

Не заходя в город, Клава провела военнопленных пустынным полем к реке. В кустах, как было условлено с Володей Аржанцевым, стояла лодка. За вёслами сидела Аня Костина.

Девушка перевезла всех на противоположный берег Великой и провела в избу к Аржанцевым. Здесь Клава познакомила Шошина и Ключникова с Володей и его родителями.

– Входите, располагайтесь пока, отдыхайте перед дорогой, – пригласил Володя военнопленных. Сам он сидел в чистом белье, разомлевший: только что помылся в жаркой бане, которую ему в этот вечер приготовила мать.

Увидев грязных, помятых, заросших волосами военнопленных, сердобольная Володина мать не выдержала и позвала их мыться.

У Шошина от предвкушения даже загорелись глаза.

– Эх, и ладно бы!

– Ну, мать моя, что это ты за банный день затеяла? – упрекнул её старший Аржанцев, поглядывая в окно. – Им же в путь пора…

– Ничего, успеется. Да и примета добрая… – заторопился Шошин, доставая из мешка смену белья. – Солдат на дело всегда в чистой рубахе идёт. А у нас в пути тоже всякое может случиться…

Пока военнопленные мылись в бане, Володя и Аня сидели за ситцевой занавеской.

– Почему ты один идёшь? – шёпотом допытывалась девушка. – Мы ведь почти никогда не расставались.

– У тебя же нога болит.

– Уже легче стало.

– Всё равно не дойти. Но я же вернусь. Ты ведь знаешь.

– А вдруг тебя к Красной Армии пошлют, за линию фронта? А оттуда, может, нельзя обратно. И останешься…

– Ну что ты, Аня… Я же объясню, что мне в Остров надо. Там поймут. Я обязательно вернусь, вот увидишь. Через неделю жди меня.

– Что-то на душе у меня тоскливо. Сосёт вот… Будто я тебя и не увижу больше, – пожаловалась Аня, припадая к груди юноши.

После бани военнопленных напоили чаем, накормили, и глубоко за полночь они вместе с Володей тронулись в путь.

* * *

Шли долго, всю ночь и утро. Густой промозглый туман спустился на землю. Трава была мокрая, с деревьев капало, раскисшая земля чавкала под ногами.

В тумане всё казалось прозрачным, зыбким, ненастоящим. Вот совсем неожиданно проступило дерево, и будто это не то дерево, что неделю назад. Но нет, это оно, только совсем голое, без листьев, всё в бисеринках влаги.

Или вот угол старой лесной избушки. Ей, казалось бы, нужно стоять правее, а она почему-то прилепилась на краю оврага. Да и овраг ведёт куда-то не туда, не к лесу, а в поле, к жилым постройкам.

Володя с трудом угадывал хоженые-перехоженые места. Он часто останавливался, приседал к земле, прислушивался, а иногда, сделав Шошину и Ключникову знак рукой, чтобы они затаились, уходил вперёд один и потом, вернувшись, вёл спутников дальше.

– С пути, что ли, сбился? – вполголоса спросил его Ключников, с трудом волоча ноги, сгибаясь под тяжестью мешка. – Идёшь, словно впотьмах шаришь!

– Да нет, идём правильно. Туман вот чёртов… Хуже, чем ночью, – оправдывался Володя.

– Ты гляди, парень, не напорись на что…

– А зачем тебе оружие дали? – Аржанцев окинул пыхтящего Ключникова неприязненным взглядом: уже с первых минут он чем-то пришёлся ему не по душе. – Напоремся – отпор дадим.

– Ну уж нет, – резонно заявил Ключников, – нам с этими немецкими харями встречаться особой охоты нет. Нагляделись мы на них. Тебе доверено нас довести в аккуратности – вот и старайся.

– Да будет вам, ещё поцапаетесь, – остановил их Шошин. – И не бубните так, потише надо.

Пошагали молча. Туман немного рассеялся, и Аржанцев заметил сквозь редкий лесок большое село Демкино. Здесь всегда было полно полицаев и немецких солдат, и Володя с Аней обычно забирали от этого села в сторону.

Так Володя поступил и в этот раз. К полудню сделали небольшой привал, пожевали хлеба, переобулись и пошли дальше.

Туман вновь начал густеть. Путники пересекли какую-то речушку и попали на заболоченную луговину.

Ключников почти по пояс провалился в вязкую грязь и, выбираясь на сухое место, зло и хрипло выругался. Неожиданно послышался собачий лай, потом невнятные голоса людей и, наконец, громкий окрик:

– Кто идёт?

«Засада! Нарвались всё-таки», – встревоженно подумал Володя и, подавшись в сторону, дал знак своим спутникам двигаться за ним следом.

Собаки залаяли ближе, вновь раздался резкий окрик, затем из тумана грохнули выстрелы.

Володя упал на землю и выпустил из автомата ответную очередь.

– К бою! – приказал он залёгшим рядом Шошину и Ключникову.

Шошин довольно быстро изготовился к стрельбе, а Ключников всё ещё развязывал вещевой мешок, куда был засунут его автомат.

– Слушай, Егор, да пошевеливайся ты, ради бога, – поторопил его Шошин.

– Э, да какой там бой, – отмахнулся Ключников. – Попали, как рыба в мотню. Отползать надо…

В тумане, за кустами, замелькали фигуры немецких солдат, собаки с хриплым тявканьем заходили уже откуда-то сзади.

Володя оглянулся на военнопленных. Шошин, втиснувшись в сырую землю, вёл огонь, а Ключников с перекошенным от страха лицом, оставив автомат, отползал назад.

– Живым не сдаваться! Огонь! – хрипло выкрикнул Володя и, выпустив последнюю очередь из автомата, выхватил из кармана гранату. Привстал на колено и метнул за кусты, в туман, где мелькали фигуры немецких солдат. Затем туда полетела вторая граната, третья…

И в этот же миг очередь из автомата прошила ему чистую рубаху на груди. В горле у юноши заклокотало, и он повалился на мокрую землю, лицом вниз.

Падая, Володя ещё раз что-то крикнул. Может, он всё ещё рвался в бой, может, проклинал струсившего Ключникова, а может, прощался с товарищами, с дорогой ему девушкой Аней, которую ему не суждено было больше увидеть…

Горестный день

Ещё в полутьме Клава услышала, что где-то вдали играет музыка.

«Вот и хорошо, оркестранты уже в сборе, – шевельнулась сонная мысль. – Пора и на демонстрацию. Вот если бы ещё и подморозило…»

Так с ощущением праздника в душе Клава и проснулась. Вскочила с постели и подбежала к окну. И верно, было уже утро. Солнце, наконец-то прорвавшее пасмурное осеннее небо, светило вовсю, на мостовой и на улице лежала сизая изморозь. А где-то за стеной действительно играл духовой оркестр.

Клава горько усмехнулась. Всё то же и не то. Хотя сегодня и Седьмое ноября, но нет на улице ни празднично одетых людей, ни красных флагов, ни гулко поющих серебряных репродукторов на столбах. И оркестр совсем не тот, что был прежде – школьный, певучий, так и манящий на улицу, а какой-то угрюмый, издающий утробные бухающие звуки: наверное, это немецкие музыканты готовятся к сегодняшнему концерту в офицерском клубе.

Стряхнув оцепенение, навеянное воспоминаниями о празднике, она быстро оделась: сегодня её ждало немало дел.

В первую очередь надо повидать Федю Сушкова. Встреча назначена на девять часов утра у городской бани. Клава взглянула на будильник – уже пора идти – и пошарила на кухонном столе: что бы такое перекусить? Но ничего не нашла. С продуктами в доме было туго, и мать ещё позавчера уехала в деревню, чтобы хоть чем-нибудь разжиться.

«Это, пожалуй, и к лучшему, что её сегодня вечером не будет в городе», – подумала Клава.

Выпив холодного чая с хлебом, она взяла оцинкованный тазик, мочалку, бельё и отправилась в баню.

Квартала за два до бани Клаву нагнали Федя, Дима Петровский и Саша Бондарин. Дима и Саша, кивнув, быстро прошли вперёд, а Федя зашагал с ней рядом.

– Слушаю, – вполголоса сказала Клава.

– Всё в порядке, – сообщил Федя. – Киносеанс начнётся в восемь. Бесплатное приложение мы даём в девять.

– Кто откуда действует?

– Я из будки… Дима с Сашей из окна.

– Запалы проверили?

– Да, лично. Вчера уходили в лес…

План нападения на офицерский клуб, что помещался в Доме культуры, подпольщиками вынашивался давно. Предложил его Федя Сушков. Работая в офицерском клубе, он сумел довольно ловко втереться в доверие к старшему киномеханику, обрусевшему немцу Шрёдеру. Особенно это доверие укрепилось после того, когда в кинобудке из-за неисправной аппаратуры вспыхнул пожар. Федя, не щадя своего нового пальто, с таким трудом справленного тётей Лизой, бросился сбивать пламя с полыхающей плёнки. Домой он вернулся весь в ожогах, на спине пальто зияла внушительная дыра, рукава обгорели выше локтя, и от воротника осталось одно воспоминание.

При виде такого зрелища тётка затопала на племянника ногами и припомнила ему все случаи из детства, когда Федя не щадил костюмов и обуви.

– И зачем тебе было добрую справу губить, лопух ты без ума-разума? Да нехай оно дотла погорело б, это кино…

Зато киномеханика Шрёдера Федин поступок покорил совершенно.

– Гут, руссе, гут! – хлопал он юношу по плечу. – Будет доложено по начальству. Награду иметь можешь.

Награды Федя не получил, но зато Шрёдер, раздобыв где-то на складе потрёпанную немецкую шинель травянисто-лягушиного цвета, подарил её Феде, и тётя Лиза, располосовав шинель на куски, залатала племяннику прогоревшее пальто.

И хотя мальчишки в городе стали звать Федю «чужеспинником», он не очень-то унывал, так как Шрёдер до такой степени проникся доверием к своему помощнику, что нередко разрешал ему оставаться в кинобудке за хозяина.

Тогда Федя и заявил подпольщикам, что ему теперь ничего не стоит бросить в зрительный зал во время демонстрации кинофильма парочку гранат.

– Словом, проведу для господ офицеров киносеанс с бесплатным приложением.

Федина затея ребятам понравилась, но они высказались в том смысле, что на «приложение» скупиться не надо: гранаты можно швырнуть не только из будки, но через окна и запасные выходы. На этом все и сошлись. Гранатомётчиками были выделены, кроме Феди, ещё Петровский и Бондарин, и «киносеанс» решено было приурочить к Октябрьскому празднику.

– Ну, как говорится, ни пуха вам, ни пера! – пожелала сейчас Клава Сушкову. – И передай ребятам, пусть берегут себя.

– Мы уже всё обдумали, – объяснил Федя. – Дима с Сашкой, как только гранаты метнут, дают ходу – и к кладбищу. Залягут в склепе, суматоху переждут…

– А ты, Федя?

– Ну, и я с ними! Ничего, живы будем, не помрём! Мы сейчас с ребятами в баньку сходим. Попаримся с веничком! – Кивнув Клаве, он побежал догонять приятелей.

Но Клава уже раздумала идти в баню. С грустью посмотрев вслед Сушкову, она повернула обратно: надо было спешить в мастерскую. Сегодня утром туда под видом заказчицы должна была зайти Аня Костина. Клава с нетерпением ждала от неё вестей о Володе Аржанцеве, который до сих пор не вернулся домой. Может быть, это так и надо: Володю задержали в партизанском отряде или в воинской части? А может, с ним что-нибудь случилось?..

Стараясь не думать об этом, Клава прибавила шагу.

Проходя мимо базара, она неожиданно заметила Аню Костину. Девушка, закутав голову в полушалок, стояла за грубо сколоченной стойкой и продавала из мешка картошку. Торговала она вяло, безучастно, почти не споря с разбитной покупательницей, которая на чём свет ругала деревенских спекулянток и совала девушке в руку пачку денег.

Клава дождалась, пока покупательница пересыпала большую часть картофеля из мешка в свою кошёлку, и тронула Аню за плечо.

– Разве ж так торгуют… Надо бы на соль сменять или на мыло. А ты даже деньги не пересчитала.

– Ой, Клава! – испуганно шепнула Аня. – Я до тебя.

Девушки свернули в тихий переулок.

– Ну, какие новости?

– Беда, Клава… – Аня грустно покачала головой. Оказывается, к Аржанцевым в деревню дважды заходили жандармы, спрашивали, где сейчас находится их сын, и просили показать его фотографию.

Володиной карточки отец не нашёл, а про то, где находится его сын, он ответил, что ему это неизвестно: они с сыном в ссоре, и тот живёт как ему бог на душу положит. И жандармы ушли не солоно хлебавши.

– Схватили, видать, Володю, – губы у Ани задрожали. – А он, наверное, не признаётся. Вот им и нужно установить его личность.

У Клавы сжалось сердце. Ей захотелось взять девушку за руки, привлечь к себе. Но нельзя. Кругом ходят люди, посматривают на них.

– Ну что ты, Аня! – заговорила Клава. – Откуда такие мысли? Володя же не простачок. Его легко не возьмёшь.

А про себя подумала: «Если жандармы заинтересовались фотографией Володи, значит, действительно произошло что-то неладное».

– Ну же, Анюта! Возьми себя в руки.

– Я держусь… стараюсь. – Девушка вздохнула и протянула Клаве оставшуюся в мешке картошку. – Возьми, что осталось… не пойду я больше торговать.

– Да у меня денег нет.

– Потом как-нибудь.

– Ну, спасибо.

Девушки расстались.

Клава зашла домой, оставила картошку и с тяжёлым сердцем направилась в мастерскую.

Переступив порог, бросила виноватый взгляд на часы-ходики.

– Ой, тётя Маша, опоздала!.. Браните меня. В баню ходила, потом на базар…

Мария Степановна понимающе покачала головой.

– Ох, Клашка, нигде ты толком не была. Лицо зелёное, волосы сухие – какая уж там баня! И про базар всё байки придумываешь.

– Ей-ей, была! Картошки достала. Уж и наелась я…

– Ладно, ладно. Вижу, какая ты сытая. Вот что, девки, – обратилась она к Клаве и дочерям, – пойдёмте-ка завтракать. Я тут такой пир приготовила… Как-никак, а денёк сегодня праздничный… Вот и отметим.

– Тётя Маша, а когда же шить-кроить будем?

– Э-э, Клашка, живая ты душа! Ты лучше спроси, когда жить-дышать по-людски станем. Посидим, вспомним, чего раньше было. Эй, девки, закрывай ателье, пусть немец чует, какой день ныне!

Обрадованная Райка бросилась в сени, чтобы запереть дверь, и в ту же минуту, бледная и испуганная, вернулась обратно.

– Мама… Там они… На машине подъехали.

В сенях тяжело затопали, дверь распахнулась, и в мастерскую вошли трое: двое в жандармской форме, один в штатском.

Человек в штатском, низкорослый, в очках, с золотушным лицом, обвёл всех быстрым взглядом и, старательно выговаривая каждое слово, по-русски спросил:

– Кто будет здесь Клава Назарова?

Рая и Нюшка подались к матери.

– А… а зачем вам, господин хороший? – чуть заикаясь, спросила Мария Степановна. – Здесь швейная мастерская… Частное, так сказать, предприятие… Я – его хозяйка… вполне законная… А это мои ученицы. Имею на то разрешение городской управы. По всей форме. Могу показать.

Мария Степановна говорила как заведённая, беспокойно поглядывая на Клаву, и, чтобы выиграть время, даже принялась шарить в шкафу.

– Отвечать по существу, – недовольно перебил её переводчик. – Я спрашиваю, кто здесь Клава…

– Я Назарова! Что надо? – Клава сделала шаг вперёд и в упор посмотрела на переводчика.

– Та-ак! – По лицу переводчика пробежало некое подобие улыбки, и он кинул довольный взгляд на жандармов, словно хотел сказать: «Видите, это оказалось совсем не так уж сложно». Затем, обернувшись к Клаве, приказал: – Следуйте за нами!

У Клавы перехватило дыхание, голос её стал хриплым.

– Что вам надо? – с вызовом повторила она.

– Желаем осмотреть квартиру, – осклабился переводчик. – Очень интересуемся вашим житьём-бытьём.

– Это же моя ученица! Я за неё налоги плачу… – Мария Степановна метнулась к Клаве и ухватила её за руку. – У меня частное предприятие… Мы на господ офицеров работаем.

Переводчик кивнул жандармам. Те оттеснили хозяйку мастерской в сторону и, подтолкнув Клаву к двери, вывели её в сени.

Здесь по требованию переводчика Клава поднялась на второй этаж, открыла свою комнату, и жандармы приступили к обыску.

Первым делом они перетрясли все книги на этажерке, покидав на стол томики Пушкина, Некрасова, Маяковского. Потом принялись рыться в буфете, в бельевом шкафу. Стащили с кровати матрацы, заглянули во все чемоданы.

Клава сидела на лавке и чувствовала, как у неё пылают щёки и дрожат ноги. Что ж это? Почему обыск? Неужели жандармы напали на след подпольщиков? Неужели её тревога за Володю Аржанцева не напрасна и он действительно попал в руки гестаповцев?

А может, жандармы выследили Федю, Диму и Сашу и сейчас у каждого из них в доме вот так же роются в вещах?

А обыск между тем шёл своим чередом. Жандармы даже выворотили половицу и долго шарили под полом железной кочергой, выгребая оттуда паутину и мусор. Один из жандармов, высокий, густоусый и, как видно, старший по чину, что-то сердито принялся выговаривать переводчику.

Тот обернулся к Клаве.

– Слушайте, Назарова, – миролюбиво заговорил он. – Господин унтер говорит, что ему ясно, что вы за персона. Но зачем же создавать всем нам лишнюю работу? Укажите сами, где у вас всё это спрятано, и ваше положение будет значительно облегчено.

– Что именно?

– Ну, как вы не понимаете? Листовки, газеты, литература. Возможно, есть и взрывчатка, оружие…

– Переведите господину унтеру, – с серьёзным видом сказала Клава, – что он очень бездарно проводит обыск. Надо развалить печку, пробить стены… Могу ему даже порекомендовать разобрать чердачные перекрытия…

Переводчик вспыхнул:

– Острить вы будете несколько позже… и в другом месте.

В это время жандарм помоложе, роясь в бельевом шкафу, издал торжествующий звук и подозвал густоусого. Вдвоём они вытащили из-под белья видавший виды краснобокий пионерский барабан с пробитой кожей, пару захватанных барабанных палочек, помятый, потускневший горн и с полдюжины алых шёлковых пионерских галстуков-косынок.

– Гут, зер гут! – с довольным видом похвалил густоусый, подзывая к себе переводчика.

Переводчик скорчил кислую гримасу и заговорил по-немецки, видимо объясняя жандармам, что всё это – барабан, горн и галстуки – самые заурядные атрибуты пионерской организации и ещё ничего не доказывают.

Густоусый что-то буркнул под нос, потом швырнул в угол горн и барабан, хотел было бросить туда же и галстуки, но, раздумав, сунул их в карман шинели.

– Вот видите, – усмехнулась Клава, – вы и нашли вещественные доказательства. Но об этом же весь город знает, что я до войны работала пионервожатой.

Как ни странно, но этот эпизод с галстуками, горном и барабаном неожиданно успокоил её. Обыск ничего не принёс жандармам.

Надо полагать, что и у других подпольщиков жандармы найдут не больше. Так зачем же отчаиваться и впадать в панику? В тюрьме ведь тоже можно будет продолжать борьбу…

– Теперь я могу заняться швейным делом? – поднимаясь, спросила Клава, когда обыск подошёл к концу.

– Боюсь, что нет, – насмешливо сказал переводчик. – Придётся вас кое-куда доставить.

Жандармы вывели Клаву на улицу, втолкнули в грязно-зелёный «виллис» и сели рядом.

На крыльцо выбежали Мария Степановна с дочками, соседки.

– Клашенька, куда это тебя? – закричала Самарина. Клава была бледна и спокойна.

– Скажите маме, что я скоро вернусь! – сказала она.

Машина, рыгнув синим вонючим дымом, рванулась со двора.