Текст книги "Записки грибника"

Автор книги: Алексей Федосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)

Подняв голову и осмотревшись вокруг, обнаружил себя державшимся за ручку сарая. 'Автопилот, истинный помощник и друг алкашей и других творческих людей' Потянув на себя открыл и… Отскочил в перепуге назад от метнувшейся тени, не удержавшись на ногах со всего размаху сел задницей в лужу. Матюгась, выбрался из неё. То ли крыса, то ли хорёк. Закрыв всё что было нужно, побрел спать. Все мысли о возвышенном свелись к одной, – 'как же мокро и противно', а самое поганое, что сразу все стало мерзнуть.

Наутро проснулся с головной болью и заложенным носом, в глотке першило. Когда пришел завтракать, Марфа углядев это, раскудахталась как курица. Меня моментально напоили горячим молоком с медом и отправили обратно, наказав одеться потеплей, и не вылезать из кровати. У – у, тоска зеленая, книг нет, компа нет, ничего нет. Да ещё через каждый час приходит Никодим с участливым видом входит клетушку, смотрит на мой распухший нос и, покачав головой уходит. После третьего посещения, я не выдержал, – Ты чего ходишь и молчишь? Случилось что?

Того что он мне поведал, хватило чтоб встать и заставить себя думать. Степан, вчера на рынке видел самовар похожий, почти как наш, приценился, он стоил на две копейки дешевле нашего. Кто на продажу выставил узнать не удалось, купчина мялся, врал как сивый мерин. Говорил что привезено издалека, вещь заморская. Я только улыбался на рассказ стрельца.

Вот и конкуренты зашевелились, долго же они тянули. Была у нас пара ходоков, всё пытались в мастерскую пробраться, их быстро отшили и когда буквально на следующий день пришел парнишка наниматься в ученики, его взяли в оборот. А что, самая нормальная дедовщина. Снег со двора прибрать, печь в доме почистить, скотину обиходить, напоить там, накормить, да мало ли каких работ по усадьбе… Месяц он у нас так батрачил, а потом исчез. Ну да бог с ним. Я его потом видел в городе, был по делам и углядел, в лавке торгующей всякой всячиной. Переговорил с нищими на паперти ближайшей церкви, они мне и поведали. Мальчонку этого, звали, как и меня, Федором, а у нас он обозвался Иваном. Отец его мастер по железу работает, лавку они открыли с год назад, выкупив её у вдовы. Так вот покойный был медником и помер вроде как бы случайно, прошлой зимой поскользнулся на льду и приложился головушкой, на месте душу богу и отдал. А зовут этого конкурента Михаил сын Силантия. Когда в другой раз в той стороне был, заглянул ненароком, поговорил с ним, худощавый, по возрасту лет около тридцати, ниже меня на пол головы. Весёлый, улыбчивый, а глаза мертвые, пустые. Поговорили с ним вроде не о чем, о погоде, о природе и видах на урожай, только вот зачем он за мной слежку послал…

Я этого деятеля на первом же повороте засек, на втором убедился, а на третьем…

Уж больно место удобное было, сгоревшая заброшенная усадьба, пролом в заборе, кинжал у горла…

Ничего интересного он не сказал, но мне больше и не надо было. Только кто послал. Как я и предполагал, мой бывший собеседник, а этого бедолагу подрядившегося за полушку проводить меня до дома, пинками прогнал прочь.

Вот ещё одна забота на мою голову, почему-то кажется, что нам надо среди родственников ещё людей искать, да по ночам охрану ставить. Не ровен час, беда приключиться и сразу, как только мы начнем делать много, дешевых самоваров, испытания пресса, кстати, прошло удачно, и часть деталей можно было просто штамповать, исключив полностью ручную выколотку, только правка. Никодим сначала ворчал, но потом когда я за час сделал пять крышек, смирился с грохотом. Мы были готовы увеличить выход продукции, если не в четыре раза, то в два раза точно, но тогда нас сожгут, спалят к едреней фене.

Мы втроем сейчас делали десять штук в неделю. Если увеличим выпуск, сможем скинуть цену до минимума и этим придушить конкурента.

– Никодим, знаю я, чей это самовар видел Степан. Помнишь, у нас ученик появился?

– Тезка твой? Как же помню, только до сих пор не пойму, зачем ты его батрачить заставил, вместо того чтоб ремеслу учить? Вот он и сбежал, – И укоризненно покачал головой. – Обидел сироту.

'Вот уж Русь Матушка, всяких юродивых, по которым психушка плачет, привечает и ласкает. 'Сироты' убогие табунами ходят, погорельцев не меряно. Приходя в воскресенье в церковь на службу, сталкивался с одним и тем же чувством, стоит мне закрыть глаза и кажется, что услышу родной голос,

– ' Звиняйте, люди добрые, шо мы обращаемся к вам, мы сами не местные у нас случилось великое горе, сгорел наш дом, в одночасье лишились мы крова над головой, украли кошелек, потеряли мы совесть, стыд и всякое остальное и если вы простодушные лохи, начнете пихать нам свои деньги, мы не будем от них отказываться, а возьмем на себя ваш грех…''

– Он такой же сирота как мы с тобой, не далее как месяц назад разговаривал с его папашей, живёхонький такой мужичок и даже помирать не думал. А чтоб ты знал, зовут моего 'тезку' Иваном сын Михаила и есть у них лавка, в которой они продают всякую посуду из железа и меди. А что Степан про того купца говорил?

– А… Не наш, не Московский, приблуда Тверская. – Махнув рукой, взялся за бороду, сжав её в кулак, изредка потихоньку подергивая. Он всегда так делал, когда находился в глубокой задумчивости. Я, молча, ждал результата его размышлений, может чего и посоветует. На конец он очнулся, и посмотрел на меня, – Есть на примете, пара людишек, стрельцы, правда у одного ноги нет, а второму кисть татарва срубила, но мужики крепкие.

– И на кой ляд нам эти инвалиды нужны?

– На тот, один моей тетки по отцу, сын, а второй Серафима дружок. Воинское дело знают, первый на деревяшке скачет, и другой на голову не жалуется.

– А с вином у них как? – Я хлопнул себя по горлу ладонью. – Пропьют нас за милую душу.

– С этим как все, не усердствуют.

– А лет им сколько?

– Племяшу третий десяток пошел, его Сидор зовут, а Силантий, лет на пятнадцать старше меня, будет.

– Это Сидор на костыле шкандыбает?

– Вот не знал бы тебя, подумал что ругаешься. – Улыбнулся в бороду, – но кажется, понял. Было это с пяток лет тому назад. Как раз с ляхами бились, ему пуля вот сюда попала, – Ткнул пальцем в икру, – вырвала кусок мяса. Вокруг сражение идет, он тряпицей примотал, чтоб кровью не истечь, да опять в строй, так до вечера и простоял. Отбились. А на следующий день, ему ногу по колено и оттяпали лекари, вокруг раны всё почернело и завоняло, ну и… Он сначала горевал, а потом даже радоваться начал, с той битвы лишь каждый второй живым вышел, а целым один из пяти.

А вот Силантий тоже везунчик, с его полусотни он один остался, кто от ран помер, кто от старости, ежели в баню с ним пойдешь, на его шкуре можно найти все походы стрельцов московских за последние пятьдесят лет.

– Подожди, а когда он руки лишился?

– Ему тогда было чуток поменьше чем Сидору.

– Хочешь сказать, что калека ходил…

– Ты ему об этом не скажи, обидится, он и одной рукой управляется, так, что тебе и не снилось. А что битва, ему сделали перчатку с кинжалом, он её ремешками кожаными подвязывал, а в другой руке сабля. – Заметил недоверчивое выражение моего лица, – А что я тебе его хвалю, на завтра позову, придут, вот тогда и посмотришь.

– Ну, тебе видней. – Тут я помолчал, потом продолжил, – Что у тебя с деньгами?

Это надо было видеть. Сначала открыл рот, чтоб спросить зачем, потом в глазах мелькнула искорка понимания, рот беззвучно захлопнулся, брови приподнялись, так что на середине лба собрались морщинки. Он обреченно вздохнул, и зачем-то кивнув, молча, смотрел на меня.

– Никодим, с твоего лица можно писать икону – страдания иудея. Дай мне в займы три рубля, во как надо, – Я провел ребром по горлу.

– Снова на всякую всячину тратить будешь? А я ещё в приказ поместное не платил и за тебя кстати тоже.

– Никодим, если всё что надо, получиться, ты потом свои подати будешь отдавать одной левой, не спрашивая сколько.

– И что на этот раз?

– завтра опять пойду к стекловаром, буду с ними договариваться.

– Ежели так, сходи на подворье к Митричу, он тебя сведет с нужными людьми из пушкарского приказа…

– Я тебе уже говорил и не один раз, в кабалу к царю идти не хочу, если не получится, мне по гроб жизни не расплатиться.

– А я, стало быть, тебе дай деньгу? Вынь да положи?

– На тебя работаю, и ты мне просто половину не будешь отдавать, пока долг не возьмешь.

– Сдается, что в прошлый раз я не к тем людям обратился, тут поспрашивал, мне сказали в монастыре разузнать. Говорят, хорошие вещи делают.

– Ну-ну, пошлют тебя, куда подальше… Ладно, сейчас принесу.

По уговору все, что мы получали от продажи, делилось довольно честно, откладывали часть денег на материал, а оставшиеся, Даниле и Серафиму по десять процентов, мне тридцать и Никодиму, как хозяину пятьдесят. Ему ещё налоги платить. Почему так, да потому что они пришли со своими инструментами и приспособами.

Спустив ноги с кровати, обул валенки, закутался в одеяло и побрел в дом. Молоко с медом это вкусно, но за этими разговорами, я захотел есть…

Удачно сходил, мне перепал кусок рыбного пирога, большая миска клюквенного киселя и кружка горячего чая. Правда за мёд пришлось 'вилять хвостом' и всячески подлизываться, зато дали ещё кусок хлеба. Пока это всё уплетал, Никодим принес деньги, положил передо мной на стол, – Я бы такого работника как ты, в коленках удавил бы.

У меня кусок чуть изо рта не выпал, – Это за что такие ласки?

– Жрешь много. – И добавил, усмехаясь, – Мёда.

Ну да, когда в доме собирается двое сладкоежек, – А сам-то… Марфа Никитична, скажи ему, что он на больного человека наговаривает?

– Оба хороши. Федя, посмотри потом рукомойник, что-то он подтекать начал.

Это чудо сантехники, было сделано по образцу и подобию того что было куплено в магазине 'Дачник' верой и правдой честно отслужившее свои пять лет которые мне понадобились на строительство водопровода. (Сначала мне надоело таскать воду из колодца) Прямое основание, емкость полукруглая в плане и краник, влезало в него двадцать литров воды.

Этот был сделан на порядок больше и литраж, на глазок выходил за сороковку. Мне осталось только кивнуть и угукнуть, так как жевал в этот момент.

После того как покушал, посидел маленько, по блаженствовал в тепле, а нельзя расслабляться, пора и поработать. Осмотр занял пять минут, так и знал, пайка слабовата, кран всё время дергают туда, сюда вот он по шву и потёк.

Подставил ведро, пока вода вытекала пошел за инструментом, застал своих подельников на месте преступления, они додумались закладывать по три листа в форму, веса не хватило чтоб продавить и они не придумали ничего другого, как его увеличить и переборщили, произошла частичная запрессовка, листы ведь были луженые, вот они от удара и спаялись. Когда пришел, они как раз отдирали один лист, порядком изуродовав его, да и двум другим тоже пришла хана. Посоветовал, не мудрить, а лучше подумать, как приспособить сюда пару шестеренок и больших колес, чтоб легче было поднимать груз. Меня послали, я ушел. Когда вернулся обратно и положил на верстак рукомойник, они бросили заниматься ерундой и собрались вокруг. Кто сказал, что Советы появились в семнадцатом году? Россия всегда была страной Советов. Течет вода, горит огонь и работают другие, первые двое молчат, а с третьим можно поговорить, дать рекомендации, услышать в ответ резюме о своих умственных способностях, близкой и дальней родне, кто с кем, когда, вступал в половые отношения и имеет ли отношение к зоофелии. После бурных обсуждений. Проблема была решена просто и кардинально, меня выгнали со словами, – 'болеешь, иди болей дальше' А мне проще, баба с воза мужику легче.

Уже на выходе вспомнил об одной вещи, – Данила! – Позвал кузнеца, – ты мне сделал, что я просил? Сегодня третий день пошел.

– Так, это… – Он замялся.

– Испортил что ли? Я тебя зашибу, бугая чер…

– Не. Сделал, тока она у меня дома в кузне осталась.

– А чего не принес?

– Так остыть должна была, а потом забыл, про неё, младший ногу подвернул, а старшая порезалась. Вот те крест, – Он перекрестился, – Завтра принесу.

Мне стало стыдно, с какого-то перепугу напал на человека, – Данила, ты это, извини. – Попросив прощения, побрел к себе.

Уже ложась на кровать, обнаружил пропажу одеяла, идти за ним было лень, вытащил кусок плотной материи, не знаю чем это было раньше но я его использовал как покрывало, накрылся им. Постепенно согрелся, мысли в голове бродили ленивые, в какой-то момент обнаружил что через оградку у меня прыгают веселые паровозики из Ромашкова, приговаривая, – Вечно ты всё раскидываешь, а я собирай за тобой, – потом он плюхнулся на меня, дыхнул в нос теплым воздухом и согрел ласковым теплом… И я уснул. Снилась какая-то ерунда, начальник, требующий отчет и грозящий карами неземными, потом его сменила моя супруга со словами, – Не ври. Ты мне всё время врешь, лжешь самым наглым образом, у тебя даже уши покраснели.

А я чувствовал что мне на самом деле жарко, душно, рубаха расплавилась и прилипла к телу. Потом меня окатила волна прохладного воздуха. Нет, нежного, он погладил мои мокрые от пота волосы, промокнул воспаленный лоб, от его прикосновения мне стало спокойно на душе…

Проснувшись на следующее утро, я с удивлением обнаружил что, здоров. Но одежду пришлось сменить, она пахла, воняла, так что казалось, будто недели две не мылся. Похоже, вышла вся дурь. Меня слегка пошатывало, от слабости, держась за стенку, спустился вниз и побрел к дому. Солнце уже взошло, куч снега не было, как и луж, орали вездесущие воробьи, квохтали куры, раскапывая землю, барбос уныло вылез из будки, зевнул, обнажив белоснежные клыки и звякнув цепью, вернулся обратно. Я вошел в дом, там аппетитно пахло пирожками, свежим хлебом и гречневой кашей. У меня вдруг судорогой скрутило живот, было такое чувство, что он начал переваривать сам себя, так захотелось есть. За дверью о чем-то разговаривали Никодим, Марфа и какая-то женщина, когда я переступил порог, в комнате наступила звенящая тишина, они все трое смотрели на меня с каким-то испугом. А прошел к столу, сел на лавку, и спросил, – Марфа Никитовна, а можно и мне каши с молочком?

Она медленно отошла к печке, позвенела посудой и вернувшись поставила передо мной миску и положила ложку. Я налил молока, и с жадностью, удивившей меня, стал жрать.

Тут Никодим вышел из ступора, – Ты как себя чувствуешь?

– Мамально, – Прожевав повторил, – Нормально, только проголодался немного.

– Ты это, не торопись, нельзя тебе сейчас много.

– Это с чего? По-твоему миска каши это много?

– Для тебя, да.

– Феденька, – Меня так Марфа называла только когда хотела сказать какую ни будь гадость, но тон был… Тон был участливый, – Мы уже хотели батюшку приглашать…

– Погодь, Марфа. – И обращаясь ко мне, спросил, – Ты по улице шел ничего необычного не видел?

– А что я там должен был увидеть, всё как обычно. Вы чего темните? – И тут до меня стало доходить, земля, куры в ней копаются, солнце теплое светит. Ложка выпала из ослабевшей руки, челюсть отвисла…

– Уймись Никодим, чего парня пугаешь.

– А чего его пугать, три седмицы в беспамятстве отлежал.

– Сколько? – Я прижал руки к лицу и почувствовал под ладонями отросшую бороду, а ведь я всегда брился, каждый утро.

– Да, именно столько, вот и Агрипина – лекарка подтвердит. Агрипа, ты что молчишь?

Молодая женщина, смущенно покраснела и кивнула головой, – Я уже думала, что и не выхожу вас. Вы в жару метались. С кем-то ругались, кого-то звали, пытались куда-то идти, хорошо хоть отвары пили.

– Все три недели, седмицы то есть?

Она кивнула головой.

– Тебя хватились на следующее утро, когда Данила притащил твою железку. Я поднялся а ты в бреду мечешься, весь потный, позвал Марфу, а к вечеру и её вызвали. Да не смотри на неё так, – Он заметил мой взгляд устремленный на лекарку, – Агрипина, баба справная, вон и тебя на ноги поставила. Многие из стрельцов ей жизнью обязаны, да только не все добро упомнят.

В общем засмущал он её, она резко встала и, пробормотав, – Ну мне пора, – пошла на выход. По дороге её перехватила Марфа и утащила занавеску.

– Никодим, перестань сверлить меня глазами, дырку протрешь. – Зачерпнув ложкой кашу, отправил в рот и стал медленно жевать.

– Напугал ты нас со старухой, я уже грешным делом подумал, что ты, не жилец.

– Так она, что так все три недели, тьфу, седмицы со мной и просидела?

– Нужен ты ей, девка с тобой сидела.

– Так я про неё и спрашиваю, а ты про кого подумал?

– Кобель ты, Федька.

– Это с чего ты так надумал?

– Ты вон ложку с трудом держишь, а туда же на баб засматриваешься.

– Сам ты кобель, я спросил, чтоб узнать, как потом отблагодарить, а у тебя седина в бороду, бес в ребро.

– Когда ты ей во след смотрел, у тебя глаза масляные стали и улыбка как у юродивого. Только слюней не было, ты жевал в это время.

– Тьфу, на тебя, два раза. Потом ещё, тьфу.

Он заржал в ответ, поднявшись, проходя мимо, слегка хлопнул по плечу, – Поешь, иди, отдохни, по себе знаю… – И вышел из комнаты. Так что свой завтрак я доедал в гордом одиночестве, попытался прислушаться к тихим голосам звучавшим за занавеской, но поняв что ничего не понимаю, решил и не стараться. Последняя ложка, уф, всё, доел. Допив остатки молока, почувствовал, как мне стало вдруг тяжело, я подпер щеку рукой и на секундочку закрыл глаза.

Проснулся поздним вечером у себя на кровати, раздет до исподнего, накрыт одеялом. По телу гуляет слабость, как будто выгрузил пару вагонов угля, голова ясная, не было той затуманенности, что с утра присутствовала. Вспомнилось всё и сразу. Я лежал и смотрел в низкий потолок. Шевелиться было лень. Рядом раздалось шуршание, вздрогнув, резко повернулся, одновременно откатываясь к стене.

'Вот черт, так и заикой можно остаться'

Рядом с кроватью на моем табурете со спинкой сидела Агрипина и молча, смотрела на меня своими ярко зелеными глазами, ещё подумалось что у людей не бывает таких… Ан нет, бывает… Сидит и смотрит. А меня подпирает, надо навестить заветный номер люкс.

– Отвернулась бы, – Довольно грубо сказал ей, – мне одеться надо.

– Одевайся, – А сама и не думает отворачиваться, – Думаешь, я тебя за эти седмицы не разглядела?

– А ты точно лекарка?

В ответ была милая улыбка. – Эх вы, мужики, сколько же в вас спеси… Всё бы вам свое, я, показать. Скольких за свой век повидала… Пока в дерьме и грязи, в лужах крови валяетесь, такие ласковые и добрые, а как от жопы отлегло. Так сразу себя, показать норовите. Ты думаешь, кто за тобой ходил все эти дни? Бабка старая?

Если честно. От тона сказанного и слов, хотелось встать по стойке смирно, встать на колено и поцеловать руку. И сделать это всё одновременно. Работа у сиделок не самая благодарная, а ждать благодарности… Ну и свинья же ты Федор, большая, толстая. Жирная.

– Извини… те. – Пробормотал и залился краской по самые уши, меня так, в двух словах ещё ни разу не отчитывали, но было даже не обидно, а очень стыдно.

С той же улыбкой, кивнула, – Да чего уж там. Вы по другому не можете, я зашла сказать, что сегодня вставать не надо, тащить вас сюда нелегко было. Лестницы узкие, наверно пока мужики несли, головой стукнули…

– Агрипина. Я уже извинился.

– Я ещё не остыла. Давай уж, собирайся, провожу тебя, пока в постель не наделал, – Встала и пошла, на миг оглянулась и, кусая губы, спросила, – А кто такая Арина? Звали её, ругались с ней…

Я как раз собрался откинуть одеяло, опустить ноги на пол, но так и замер на месте. Таким не врут, не солгал и я, – Это моя жена, она осталась очень далеко отсюда и мы больше никогда с ней не увидимся.

– Все вы так говорите, – И вышла прочь.

Пожав плечами, оделся и спустился по лестнице вниз.

Вернувшись обратно, обнаружил на столе в комнате, кружку с каким-то отваром и кувшин с водой. Понюхал, пахло разнотравьем, – ' Злые вы все'

Выпил, сел на табурет, отодвинув в сторону посуду, потянулся к шкатулке достать свои рисунки. Запалил вторую свечку, переставил подсвечник, чтоб светил предо мной. Склонился над рисунком.

Но линии стали расплываться и задув свет, в потемках разделся и лег спать.

***

С той поры миновал месяц, много было сделано за это время, на многое его не хватало. Я провел свой опыт, кусок ваты, отлежавший в селитре все эти недели, пока болел, был подожжен и сгорел, не дав вспышку. А вот перемолотый в пыль торф и селитра с капелькой серы, дали предсказанный результат, закопанный в ближайшем леске кувшин, взорвался, распугав окрестное вороньё и оставив после себя небольшую воронку. ' Мины сделать что ли, противопехотные? А почему бы и нет, эта смесь, запал из капсюля пружина и пара растяжек, может мину лягушку сделать?'

Я добрался до стекловаров, отдал бешеные деньги и мне сделали всё. Три больших емкости, каждая на два литра, трубки пять штук по полметра, стеклянные пробки и пару банок с широким горлышком. На обратном пути мне на глаза попался воз, доверху набитый глиняной посудой, в одном из кувшинов было неуловимо знакомое очертание. Догнав повозку, разговорился с мужиком, он оказался гончаром. В общем, я отдал ему копейку задатка и через неделю забрал то, что мне было нужно и полмешка сухой перетертой в порошок глины. Установка для сухой перегонки древесины. Я такого не делал ни разу, но если получиться смогу получить ацетон, какой будет выход? Не знаю. Опыты, эксперименты, работа. Иной раз до кровати добирался и падал без сил… На следующий день всё начиналось по новой…

– Данила, всё сделано хорошо, только вот закраины внутри, их надо убирать и чем прикажешь это сделать? – И показал ему восковой слепок внутренней части, каморы. На ней отпечатался четкий след, небольшой, всего с миллиметр, но стрелять нельзя.

– Нужна развертка, длинная с локоть с обратной стороны четырех угольник, за него крутить будем. – Взял свою рисовальную доску и углем набросал рисунок. – Данила, сможешь сделать?

Он покрутил в руках схему, – Можно, откую такую, на горячей сделаю насечки и квадрат, заточить будет трудно. У тебя здесь эвон как мудрено.

– По-другому нельзя, эти острые грани, как раз и будут снимать излишек, вставляем, начинаем крутить, и одновременно надавливаем. Получиться очень ровно, так напильником не сделаешь, а здесь как раз и нужна чистота.

– Пойду пробовать, – Забрав рисунок, ушел.

'Проблема привычного инструмента, к которому привык, встала особенно остро, когда мы столкнулись с нарезкой листов прокатной меди. Пассатижи, надфили, наждачная бумага, ножницы по металлу. Покупать на стороне готовое, да не было их здесь, а то, что было, было не лучшего качества, такое мог изготовить и Данила. А хорошее стоило таких денег… Как же я благодарил бога, за свое неуемное любопытство, на одном из сайтов, посвященных ножам, видел картинку по выплавке булата. Посмотрел и забыл, а ведь это первый сплав освоенный людьми. Всех делов, чугун и мягкое железо, плавят в тигле, пока не забулькает, там такой момент был, развесовка. Я её не помнил, но Данила опытным путем подобрал состав. Так мы получили довольно посредственную инструментальную сталь. Ножи, из неё действительно имели знаменитый рисунок, вот и ковался из неё, потихоньку разный инструмент. Когда были сделаны первые ножницы, восторгу обоих не было предела. Закрепленные одной стороной в чурбаке, высотой по пояс, приделанный небольшой столик, чтоб разворачивать заготовки, длинная ручка, миллиметровый лист резался без усилий, а когда полоса в сантиметр распалась на две части, я грешным делом подумал, что их хватит удар. Пришлось утихомирить восторги, взяв с них слово – молчать и никому не показывать. Может, кто и делает лучше… А потом по восковой модели, он сделал примитивные плоскогубцы, Никодим отнял, через пять дней, после того как я похвастался. Надфили и напильники поставили на поток после того как Данила уже по собственному почину сделал матрицу, накладываешь на разогретую деталь, два удара и готово. А вот с тисками, пока не получалось, известная мне схема требовала железный винт, выполненный на токарном станке, а та резьба которую видел, не подходила, здесь нужна прямая чтоб при усилии не закусывала гайку, поэтому они оставались клиновыми'

Взяв в руки инструмент, склонился над зажатой между губками тисков, деталью. Выталкиватель стреляной гильзы.

Если будет работоспособна, у меня получиться магазинная винтовка на пять патронов. Плоская пружина из нашей стали уже выдержала, хрен знает, сколько циклов и не сломалась, я приспособил её вечером к потолочной от которой шел привод на шлифовальный станок деда Серафима, он даже и не заметил разницы в прилагаемом усилии. А я провел испытание, вторую неделю она сжимается и разжимается. Хотя сегодня утром, заметил его взгляд направленный верх. Обычно раз в несколько дней, сухая лесина, играющая роль возвратной пружины, менялась, она либо ломалась, или теряла упругость, кожаный ремешок провисал и начинал проскальзывать по шкиву…

Последние дни, апреля, самые – самые, когда меня спрашивали, когда родился, я говорил что последний день Апреля. И следовал вопрос тридцать первого? До этой даты остался всего один день и мне стукнет сорок один или сколько? На самом деле, какой у меня возраст? В плюс считать или в минус? Сегодняшний день был ветреным и хмурым, с запада натянуло дождевые облака, к обеду пошел мелкий дождик. Открыв оба оконца, чтоб продувало насквозь, расставил свои банки склянки, собрал перегонный агрегат. С богом, перекрестился и поставил заполненную емкость, на чугунную доску, лежавшую на жаровне, присыпал песком, начал потихоньку нагревать. В последний раз осмотрелся, лед, вода на месте, лишнее убрано, корзина с песком тут же. Всё пошла реакция, отступать поздно, как говориться с высоким пафосом, победа или смерть. На этапе подготовки встала проблема, измерения плотности, нужен был ареометр. Отрезал кусок трубки, запаял одну сторону, положил внутрь кусок свинца, и так же запаял, потом нагрел и чуть заузил. Опустил в ведро с водой, поставил риску. Промерил кислоту, поставил вторую метку. Они были на разном расстоянии, получив две точки, замерил свой самогон, вот и всё что я мог измерить. Всё хватит отвлекаться, процесс начался.

Приблизительно через час всё закончилось. В приемнике плескалось жидкость, цвет не разглядишь, но запах похожий, могу и ошибиться, несмотря на открытые окна и сквозняк, воняло, будь здоров. Осторожно подложил льда обложив банку, потрогал её рукой, ещё теплая. Пока остывала моя бормотуха, вынес жаровню, поставил на землю под накрапывающий дождь, подумал, зачерпнув воды из стоящей у двери кадушки, залил, потушив тлеющие угли.

Вернувшись обратно, достал вату, вздохнул, качество у неё ещё то, серого цвета с шелухой, и вкраплением семян, очесок какой-то. Надо искать чистую. Надергав из пучка более-менее нормальную, скатал в шарики, прихватив пинцетом, погрузил в полученную кислоту. Прождал минут пять, вытащил и опустил в банку с дистиллированной водой, промыл, сменил воду, опять промыл, отжал и оставил сушиться. Пока сохло, разобрал свою 'установку' промыл и убрал до следующего раза. Что-то я нанюхался сегодня этой дряни, хоть и была примитивная вытяжка, но надо думать над чем-то более действенным, может вытяжной шкаф построить? Ага, и к заднице крыльчатку приделать, чтоб тянула. Достал свою великую драгоценность, склянку со ртутью. Если присмотреться, в ней даже можно рассмотреть очертания моего швейцарского ножа на который сменял. Вот жлоб, этот ювелир, или золото или серебро, а ваши медяки можете засунуть куда поглубже. Разошлись по весу, баш на баш. Я смотрел, как он свободно обращается с ней и у меня вставали волосы дыбом. В детстве, доигрался с этими блестящими шариками, три дня жесточайшей диареи с кровью, враз вбили в голову уважение к этому красивому, но смертельно опасному металлу.

– Что, пан Федор? Начнем? – спросил сам себя вслух. А чего откладывать, всё есть, даже примитивный вакуумный насос был. Поехали. Отлил кислоты и задумался… Мне нужно подогревать смесь на водяной бане, а я зачем-то затушил жаровню. Пошел разжигать её заново, потом накачивал воздух для горелки. Пока грелась вода, вспоминал все моменты реакции и последовательность действий, ещё раз проверил, всё ли есть. Ну, всё, пора только руки потянулись к ртути, взгляд упал на тлеющие угли. Пришлось отключать и заново выносить во двор свою плитку.

При реакции получаются нехорошие пары, и при соприкосновении с открытым огнем могло бабахнуть – тьфу, тьфу, вовремя вспомнил. Весов не было, поэтому ртуть была отмерена железной ложкой, специально сделанной для этих целей, и влита в кислоту. Переставил банку на водяную баню для подогрева, во вторую влил нужное количество своего спирта. Как только появились первые признаки реакции, прикрыл крышкой и оставил до полного растворения, которое должно занять часа три. Огляделся, вокруг, вроде ничего не должно никуда попасть или само упасть. Забрал кусок ваты и ушел к себе, не забыв запереть дверь на замок.

– Что ты бледно выглядишь, – Встретил меня Никодим.

– Не обращай внимания, нанюхался всякой дряни, сейчас подышу свежим воздухом и все пройдет. Двинься, – Когда он пододвинулся, сел рядом с ним на лавку, откинулся к стене и прикрыл глаза.

– Ох, доведет тебя до ручки, твоя отрава, я тут мимо проходил, так из оконца смердело как с помойки, тухлятиной какой-то.

– Слава богу, этим не часто заниматься надо будет, за один раз сотен на восемь патронов выйдет, может меньше. Надо будет пробовать, сколько закладывать внутрь капсюля. Данила здесь?

– Нет, ушел домой обедать.

Повернув голову к нему, открыл глаза и посмотрел на него. – А что уже обед?

– Да. Иди, Марфа там лапши сварила с курой.

При упоминании о еде в животе заквакало, – Пойду, умоюсь, а потом и есть пойду.

'По началу реакции, кислота удалась. Завтра надо будет собирать второй перегонный аппарат, для перегонки дров. Вот теперь ещё дрова пилить'

Умывшись, добрался до дома, где благополучно расправился с лапшой, куском курника и кружкой молока. По возвращению в мастерскую столкнулся с кузнецом, – Ты меня искал?

– Да, хотел спросить – что там с моими игрушками? – В свое время, попросил наделать сверл и сделать маленькую зенковку, выдал с десяток чашек для капсюлей, для размера, объяснив, что должны входить туго и не выпадать, но самое главное, он должен был сделать это всё аккуратно, иначе при запрессовке можно было получить холостой выстрел. Через неделю он принес первые образцы, я их забраковал, они были все разные из пяти штук ни один не подошел. Одни больше, другие меньше. Данила обиделся, а я посоветовал ему, изменить форму и момент изготовления, ковать пластину, а потом закручивать в спираль, ему это показалось интересным. Обещал попробовать.