Текст книги "Записки грибника"

Автор книги: Алексей Федосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

Для задуманного, требовалось как минимум десять ковалей и пара литейщиков, отобрать их надо было из почти полусотни кандидатов.

Через неделю стал похож на страуса, поджарое тело и сильные, мускулистые ноги.

Когда ни будь все кончается, закончился и этот дикий марафон, занял он у меня, ровно шестнадцать дней.

За это время сумел совратить двенадцать кузнецов и трех литцов, сговорился и ударил по рукам со всеми, оставил предоплату, по сроку решил, что месяц будет в самый раз.

Самая сложная досталась литейщикам, они должны были отлить рубашки на цилиндры, маховик, поршни и шкивы из чугуна и бронзы. Детали рамы, она будет клёпанная, крепеж, шатуны, пальцы и прочая мелочевка исполнялись кузнецами. Некоторые детали, будет изготавливать Данила, в частности хотел опробовать водяное охлаждение и если не пойдет, сделаем ребра на малом цилиндре из меди для лучшей теплоотдачи. Но мне требовался ещё один умелец, который мог бы смастерить поршневые кольца и его найти, пока не удалось.

Приползая вечерами домой, наскоро перекусив, запирался в четырех стенах и почти до утра корпел над чертежами. Утром с опухшей рожей, плелся в учебный класс, ибо уроки никто не отменял. Отмучившись три часа и замучив других, собирал монатки, убегал в город, так продолжалось две с лишним недели.

А потом все закончилось, и осталось только ждать…

Отдыхал целых полдня, а потом пришел 'червяк сомнений' принялся нарезать круги, догладывая последние остатки мозгов, довел до отупения и сбежал.

Самым трудным в изготовлении был горячий цилиндр, он был составной, внутренняя часть из стали и наружная из чугуна. Так вот за качество материала я и переживал больше всего.

Были вопросы по шлифовке, с абразивными материалами напряг, надо пополнять запасы. Самодельные шарошки из смеси песка и уваренного костного клея надо будет изготавливать в размер. Был правда один плюс, маленький такой. В бытность работы на государство и его же нужд, мной было заказано две бочки масла земляного, которое благополучно было перегнано на керосин и что-то жутко тягучее, по внешнему виду густую смазку, получилось совсем ничего, и она была честно поделена пополам. Казенная доля благополучно ушла на смазывание пресса, а честно заработанная в заначку, как и десять литров керосина не потраченные на освещение. Оставался ещё один продукт перегонки, я его обнаружил на следующий день, уж очень он был похож толи на гудрон, толи ещё на что. Стрельцы на воротах ничего не сказали, когда вывозил мусор… На Никодимово подворье…

Мысли плавно пошли на второй круг…

Устав заниматься самоедством, решил сходить в мастерскую, у меня тут кое-какая цифра получилась, надо обрадовать человека, меньше сорока, но больше тридцати. Тридцать два рубля как одна копеечка, уйдет добрым дядям за работу. В том, что эта хреновина заработает, не сомневался, я даже рассчитывал, что она отработает максимум месяца три без ремонта. За это время мы будем должны сделать второй такой, но более качественный и большего размера и стоить он будет гораздо дешевле.

***

Лета ХХХ года, декабря 30 день

Умные мысли приходят и уходят, а глупые остаются с вами, навсегда.

Когда решил вести записи о своей жизни, была идея ставить дату, но почему-то она похерилась(лень было!!!) и сейчас по прошествии года с лишним решил что без дня и месяца все события сливаются в однообразную серую ленту с вкраплениями сколь немного значимых событий. Работа, учеба, сон… Ничего интересного, хотя… Знаете, пяток дней назад произошел странный случай. Все руки не доходили, а вот сейчас вспомнил и записал…

'Эй, хозяева! Есть кто живой в этом доме? – застучал кулаком в доски ворот. Зазвенела цепь, залаяла собака. Прождав ещё немного, продолжил стучать, на этот раз, ногой. Ограда тряслась, псина сходила с ума, но никто и не думал отпирать. Сплюнув от злости, хотел уже уходить, как послышался стук снимаемой слеги. Створка распахнулась, нарисовался мужик в больших валенках и тулупе, наброшенном поверх исподнего с неприкрытой головы, волосы неопрятными сосульками спадали на бородатое лицо.

Оглядел меня мрачным взглядом с верху до низу и довольно грубо спросил, – Те чё надоть?

– Сомов нужон.

Почесал грудь растопыренной пятерней, зевнул, – А ты хто?

Хотел ответить привычной присказкой про коня и пальто, да не поймет, – Фильку Сомова, позови.

– А на кой? – и запустив руку в бороду, яростно зачесался.

Глядя на эти почесушки, хотелось посоветовать сходить этому ежику, помыться.

– Сговаривался я с ним, на сегодня. Сам-то кем будешь?

– Я то? Брат евонный, а Фильки, это, того самого… Нету…

– Когда будет?

– Что ты заладил: – когда, когда. Нету его, помЕр вчера… – и наладился закрыть ворота. Подставив ногу, не дал это сделать. Мужик, дохнув в лицо перегаром, попытался оттолкнуть меня. Толчком в грудь отправил его во двор, сбив с ног. Шагнул следом, шавка зарычала и попыталась укусить, но взвизгнув от удара в брюхо, скрылась в конуре.

– не тронь животину…

– Филимон мне работу сделать должон, алтын брал и крест целовал, что к сегоднему, все исполнит.

– так бы и говорил… – Проворчал мужик, поднимаясь на ноги, – Пойдем, глянем, могет и есть чего. Он же не токмо тебе обещался…

И шатаясь из стороны в сторону, побрел вглубь усадьбы, где как помниться стояла кузня.

Помещение встретило мрачным полумраком, запахом сгоревшего угля и ржавеющего железа. Закопченный горн у дальней стены перед ним дубовая колода с наковальней, правее, верстак с разложенными инструментами и бадейка с водой для закалки. Мужик прошел в самый темный угол, присев на корточки, что-то сдвинул, пошарил и вытащил на свет божий, нечто, замотанное в чистую тряпицу, – енто что ли.

– Дай гляну… – Протянул руку.

Брат шагнул к наковальне, положил сверток и развернул его. Пришлось войти вовнутрь кузницы. Сделать пару шагов и склониться, рассматривая детали. Да это они, укосины для станины, все восемь штук, отдельно лежали заклепки, пересчитал, тридцать две штуки, как в аптеке.

– Да, оно самое, – И стал заворачивать.

Сверху легла грязная пятерня, – Филька сказывал…

– До ворот дойдем, там деньги и отдам.

Он кивнул и убрал руку.

Проходя мимо избы, поинтересовался, – От чего Филимон умер?

– Тати, порешили…

– О как!

– Позавчёра, сказался что к другам пойдет, ушел и ночевать не вернулся, а седня по утряни, кобель завыл. Я к воротам, а там Филька… Голову ему кистенем разбили… Шубейку забрали, а сапоги не тронули…

– Где он сейчас?

– а на кой тебе?

– Проститься хочу, добрый мастер был.

– В доме он…

На давно не скобленых досках стола, раскинув в стороны желтые ступни ног, лежал Филимон. В скрещенные на груди руки была вставлена горящая свеча.

Перекрестившись и поклонившись усопшему (нет сомнений, передо мной покойник) протянул брату полушку, – Свечку поставь, за помин души.

Кивнув, он прошел за печку и загремел посудой, явно что-то наливая.

Последующее действие не могу объяснить, хоть убей. За каким чертом мне понадобилось, приподняв жмурику рубаху, смотреть на живот мертвеца, не знаю. И то, что я там увидел, мне совершенно не понравилось, абсолютно.

Шагнув назад, постарался придать лицу пристойное выражение, вовремя мужик вошел, держа в руках кружку, протянул, – Помяни.

– Благодарствую, но хмельное не пью. Жаль брата твоего… пойду, ждут меня.

Всю обратную дорогу, пока пробирался через заваленную сугробами, кузнечную слободу в голове крутился вопрос: – Это как же надо умудриться так, осмолить себе брюхо? Ярко красная кожа и даже несколько водяных пузырей, все это аж до грудины…

– Постой Федор! Да погодь, ты. – Дернув за рукав, меня остановил молодой стрелец. Сначала не узнал, он назвался и я вспомнил, что частенько видел служивого на воротах пушкарского двора. Не помню уже кто – кому, чем помог. Но с этим молодым парнем были нормальные отношения, с ним я точно не собачился.

– Здрав будь, извини, задумался, сразу и не заметил, – Поздоровался и стал лихорадочно вспоминать, как его зовут.

– А-а… Пустое. Он беззаботно махнул рукой, – Слышал, ты слободских ребятишек, цифири учишь?

– Н-да, учу, да не всех, молодше осьми не беру, а твому сколько?

– Жаль, маловат мой будет, пять всего.

Постояли немного, перебрасываясь дежурными фразами, о погоде, природе и любимых женщинах.

И уже расходились, когда спросил у него: – ' чего он здесь делает'

Услышав о том, что мамкин брат живет здесь, и он идет проведать родню. Спросил, – ' не знает ли, Фильку Сомова'

Он пожал плечами, и ответил, – 'Вроде как…'

И задал последний вопрос, – 'есть ли брат у него'

Стрелец задумался, поджал нижнюю губу, и отрицательно помотал головой, – ' Врать, не буду, но кажется, у него никого не было'

И пояснил.– 'Он не наш, не посадский, с Твери приехал, годов пять назад, ожениться, ещё не успел'

На этом распрощались и разошлись'

Домой пришел к шапочному разбору, с моим уходом, воцарился бедлам. Машка ошпарила руку и ногу. Клим, подрался с Дмитрием, братья постояли, посмотрели и приняли сторону Димки. Втроем они бы точно отметелили Клима, да вмешалась тяжелая артиллерия, Силантий не долго думая, схватил метлу и отхреначил всех, не деля на правых и виноватых. Разогнав толпу малолетних хулиганов, поругался с Марфой, прибежавшей на шум, она, не разобравшись, вцепилась тому в бороду. Теперь уже ему, пришлось отбиваться от старухи.

Открываю двери, захожу и что вижу. Марфа чуть ли не ядом плюются, наседает на Силантия, размахивается на него веником. Никодим ржет как наша кобыла при виде соседского жеребца. Перевязанная с ног до головы Машка, испуганно выглядывает с женской половины. На лестнице, ведущей в горенку, толпятся орлы, в порванных рубахах, и со свежими синяками.

Как встал, так и сел, на бочонок с капустой, звякнув, сверток выпал из рук, и у меня в кои века пропал дар речи.

'Катиться голова по трамвайным путям, тускнеющие глаза смотрят вслед уходящему вагону, и синеющие губы шепчут, – Вот и сходил за хлебушком'

Это была единственная, разумная мысль на тот момент, пришедшая в голову. Ткнул в каждого из парней пальцем, а потом поднял три, это значило что каждый оштрафован на алтын. Причину драки выяснять не буду, ежу понятно, делилось место лидера, я им, блин устрою, я их к едреней фене…

Надо было остыть, забрал у Никодима ключи, ушел относить детали. За ужином с Никодимом обсудили текущие дела, оговорили, что будем делать завтра. После поднялся наверх, они сидели на своих кроватях, положив руки на колени, всем видом показывая, что они пай-мальчики.

Открыл дверь, с порога, мрачным взглядом посмотрел на детей. – Два раз повторять не буду. У меня нет, и не будет любимчиков. Вы все равны – Говорил и видел, мои слова не доходят до них, они ждут от меня другого. Криков, ругани, побоев.

'Твою Мать…'

– Если это случится ещё раз, выгоню к чертовой матери, на улицу. Поняли?

Дождавшись ответа, приказал ложиться спать, для них на сегодня все закончилось.

***

Лета ХХХ года, января 3день

Новый год встретил как обычно. Для себя. На рынке увидел сахар, дорогой собака, на полтинник взял два фунта, масло греческое, яйца свои (куриные!) уксус есть, взбил. Жаль только, картошки нет, и без неё обошелся, соорудил, а-ля оливье. Спирт, собственного приготовления, настоянный на клюкве и еловые ветви, развешанные по стенам жилища, довершили приготовление к встрече нового года. Жаль, нельзя было послушать, традиционное выступление главы государства, он бы поведал о свершениях прошедшего, рассказал о планах грядущего. Не знал князь всея Руси, что его подданный ожидает его выступления, вот так. Ибо сын его мал, а внук его Петр, ещё не стал глобалистом и даже не родился, ибо не зачат. Да фиг с ними, а пока что это только мой праздник! Пожевал, салатика, сдобренного заправкой, самопальной. Махнул дозу клюковки и устроил салют, переполошивший всех соседей, собак и детей. Опосля, сходил за добавкой, принял на грудь и отправился кататься на санках с берега Москвы-реки. На обратном пути подрался с каким-то подвыпившим мужиком, домой пришел весь в снегу и со свежим синяком под глазом. Праздник удалсЯ.

В делах наступила пауза, до срока, когда массово начнут поступать детали, оставался месяц. Я сам передвинул сроки, контрольный заход по мастерам, показал, что у всех есть определенные трудности.

Услышав в шестой раз жалобы на срок, и проверив, как идет работа, понял, что если буду настаивать. Получу кучу металлолома, неизвестного назначения, годного только для переплавки. А литейщики и так не торопились, у них изначально больше времени было.

Я решил вплотную заняться солдатиками. За образец были взяты самые простые фигурки, с помощью нашего кузнеца была сделана разъемная форма из железа. Она посередине соединялась двумя винтами.

За один раз получалось два стрельца сразу, олово бодяжил свинцом, чтоб его меньше тратить. В наборах будет девять рядовых и десятник. Крашенные для тех, кто по богаче и простые. При всей подготовке, к этой затее, забыл о главном, сначала считать, потом делать. Когда получил первые образцы, радовался. Потом сел за расчеты и погрустнел малек, чтоб самые дешевые, не говоря о дорогих, стали рентабельны, цену надо ставить не меньше алтына. Вот так. Экономика, мать её за ногу…

Оставалось ещё одно. У моей знакомой мастерицы, Милославы, много других творений, которые можно отлить из бронзы, но это уже другой уровень литейного мастерства недоступный мне. Можете возразить, что у себя мы отливаем некоторые части для наших самоваров, да, льем. Краники и больше ничего. Можно было бы конечно, запрячь Данилу, поставить ему задачу, но эта работа не для него, все, что получу от него, это будет самоварный кран, изысканной формы. И только!

Надо было искать нового человека, да ещё с таким прицелом, что он будет работать на компанию Никодим и Ко, продолжительное время. Никодим со мной и спорить не стал, он сам все прекрасно видел и понимал что наш кузнец великолепный исполнитель от и до, без единой капли самовольства.

Требовалось найти кого-то, кто только отделился и хочет самостоятельно встать на ноги. Неважно кто это будет, местный сторожил или из приезжих, важно чтоб был молод и хотел работать и зарабатывать. Но и какой никакой опыт в литейном деле, тоже нужен.

Хотите, верьте, хотите, нет…

Но буквально через день, домой прибежал запыхавшийся Мишка и сказал, – ' дядька Силантий срочно в лавку зовет' Сегодня была очередь стрельца, сидеть за прилавком, с ним отправили младшего Рябова, если что лишний разок полирнуть бочок самоварчика, полы подмести, да просто сбегать, куда или зачем ни будь.

На все расспросы, Мишка отвечал довольно туманно:– ' сам ничего не видел. Был в задней комнате, протирал трех ведерный самовар' Этого монстра сделали давным-давно, да вот только покупателя на него не было, уж больно дорого он стоил. Я уже пару раз осматривал его с целью переделки или просто порубить да переплавить.

В лавке уже был Никодим, с утра уезжавший по делам, решил проверить, как дела идут. А тут на тебе…

Силантий подпирал задницей дверь (ещё и пускать не хотел), а медник тем временем, вел допрос, точней приступил. Я так понимаю, подоспел к самому началу. История банальна, по своей сути и могла случиться где угодно и с кем угодно…

Парня звался Антипом, прозвищем Сизый. Почему так, усмехнулся – прадед его, это прозвище заработал. У него был здоровенный шнобель и толи болячка какая, толи ещё чего, сизого цвета. Со временем, 'нос' пропал, а первая половина прозвища осталась.

В слободе, места для новоселов не нашлось и пришлось селиться у черта на рогах. Почти все деньги, выданные отцом, ушли на покупку дома. Живность, какую ни какую, привели с собой. Место, правда, нехорошее было, пожар случился прошлой зимой и все кто жил на том подворье… Даже выскочить никто не успел. До весны пустовало, а как трава в зелень пошла, Антип с молодой женкой объявился.

На то чтоб вступить в артель речи не было, никто он для московских искусников и звать его ни как.

Если и брали, так подмастерьем только, 'молод ищо' чтоб мастером зваться. Другие, эвон до седой бороды учениками ходят… Да и чужих, берут неохотно, очень неохотно, если нет сродственников, можно и не пытаться. В баньке, лавку поставил, очаг есть, там и начал потихоньку из припаса медного, с дому привезенного, котелки клепать, два подсвечника слил, малых, да поставец на три лучины. Да напрасно все, на торгу своего добра навалом, чтоб ещё и пришлым место нашлось… Только с телеги, а с неё торговать… только успевай поворачиваться, того гляди сопрут все что плохо лежит. Целую седмицу, напрасно проторчал, народ ходит, смотрит, цену спрашивает… На одно только сено для лошадки двадцать копеек ушло, так ещё и самим что-то есть надо, да скотинку кормить. От случайных приработков не отказывался, бабульке котел запаял, там помог, тут…

Копейка, две, алтын, полушка, но это не, то, что хотелось молодому мужику, у которого к тому, ожидалось прибавление в семействе. До середины лета, прожили, не сказать что плохо, но и не совсем хорошо. Не голодали.

В один из осенних дней, у него сперли подсвечник, попытались, краем глаза успел заметить, что некто, шарит под сеном, ухватив за ворот, приложил о доски. Тать сомлел, а Антип, кликнув стрельцов, сдал им бесчувственную тушку, те и сволокли её в разбойный приказ. День закончился, как и предыдущие, ни шатко, ни валко. Вечером приехал домой распряг коняшку, покушал, поработал по хозяйству и с наступлением темноты лег спать.

Посередине ночи, приспичило по нужде, и когда возвращался, увидел как у входной двери, тени копошатся. Подошел ближе и разглядел, охапку соломы и мелькающий огонек. Подхватил, что под руку попалось, а было это полешко березовое, да и втянул, одному промеж лопаток, тот только охнул и ничком упал. Второй изворотливей оказался, отскочить успел. Антип деревяшку отбросил и с ним сцепился. Помутузили друг, друга, парень сшиб с ног татя, сбил и сел верхом, охаживая кулаками, куда ни попадя. Да к несчастью, первый очнулся и приголубил нашего героя, колышком по головушке.

В себя пришел опосля ведра воды, вылитого на него супругой. Когда рассвело, на месте побоища нашел охапку соломы, притащенной татями из сарая, да разбитый кувшин с огарком свечи. Седмицу провел в тревожном ожидании. Но ничего не случалось и показалось, что гости ночные получив отпор, больше не появятся… Долго, ни кто не беспокоил, аж до самой глубокой осени.

А потом все повторилось, лишь с той разницей, что драки не было, загодя купленная собачонка, разбудила, с громким лаем заметавшись на задках возле ограды, спугнула разбойников. И основа тишина, никто по ночам не ломиться, собака не гавкает… Да третьего дня нашел поутру своего сторожа за банькой, оскаленная пасть, желтая пена, отравили псину. Не рискуя оставлять жену, одну дома, забрал с собой. Показалось что это лучший выход из положения, на алтын сторговал, да на гривенник уперли. День прошел, на редкость удачно. Продал, один из своих подсвечников, за тридцать копеек, прикупив чего надо было, поехали домой. А там их встретили распахнутые двери дома и пустой хлев. Из избы не вынесли только что печку, потому что каменная, свели со двора всю скотину, какая была у ребят. Пяток овечек, телка, а свинью, похоже, прям в загоне ухайдакали, уж больно здорова там лужа крови. Маленькую мастерскую разнесли просто в клочья, кто-то выместил свою злобу, порубив топором все до чего смог дотянуться. Но этого показалось мало, и эта тварь нагадила прямо посередине…

И тут, у Антипа, честно говоря, сдали нервы, ему стало страшно, но не за себя, сказал: – ' за Аленку свою испужался'. Переночевав, если можно назвать сном, дрему в обнимку с колом, утром, из подполья в баньке, достал последнее сокровище, полпуда меди и поехал в город, загрузив остатние, не украденные вещи, на сани. Оставив супружницу, стеречь добро, сам отправился по лавкам, предлагать свой товар.

Сунулся в одну, там и разговаривать не стали, другая закрыта и нет никого. Третьей рубль всего давали, а когда отказался, стращать начали, что стрельцов позовут. Насилу вырвался.

Пока до нас добрался, страху наслушался, такого, что ноги идти не хотели (его собственные слова) А как Силантия увидел… Нет, не зря я со старым стрельцом, беседу провел. Тот встретил гостя, как полагается…

'надо будет, спросить Антипа, стрелец ему улыбался или нет? А то я просил этого не делать, от его оскала, наш барбос, описался. Да. Лет, ему многовато… Не получиться из него толкового продавца. Жаль, пацаны мелковаты, с ними пока что никто и разговаривать не будет'

Никодим пытал, молодца о причинах побудивших того искать лучшей доли в дали от отчего дома.

Всё оказалось просто. Антипу, как самому младшему, светило из отцовского наследства, только пробой на воротах, да веревка из колодца с дырявым ведром. Когда заговорил, что хочет уехать в Москву, как ему показалось, все вздохнули с облегчением. Отец дал денег, брат старший чего подкинул, средний подарил, чушку медную, а старики благословление дали.

– Литец значится, колокольный? – Никодим глянул в мою сторону и кивнул. ' Пытай, мол, дальше'

– Он самый. – Согласился Антип, вроде бы спокоен, а пальцы шапку сжимающие, чуток подрагивают.

– А ты значиться с братьями не поладил? – Спросил его, переключая внимание на себя. – Что худые мастера?

– Наш батюшка, в Курске, самый лучший…

– А ты не захотел у братьев, подмастерьем быть али как?

– Хотел… Да разлад вышел, они все по батиному покону делают….

– А ты по своему… – закончил за него. И продолжил. – Что ж такого нового можно в колокольцах придумать?

– Да они мне, вот где сидят, – Антип провел рукой по горлу.

Я пробарабанил по столу дробь, – Погодь, чуток. – Встал и вышел в соседнюю клетушку. Мишка, уж очень усердно надраивал самовару бочину, елозя по одному и тому же месту.

– Будешь подслушивать, ухи оторву, вместе с головой. – И не давая времени на возражения, стал объяснять, как добраться до лавки Милославы.

Заставил повторить, дал деньгу и отправил с наказом, принести любую фигурку, – Какую дадут, такую бери. Да не вздумай по дороге сломать.

Это было все-таки ближе, чем тащить из дома.

Вернулся к нашему гостю. По прошествии буквально получаса, Мишаня приволок тряпичный сверток, осторожно положил на стол и пошел в коморку.

Окликнул его, – Миша! – Он оглянулся и посмотрел на меня.

– Будешь подслушивать, исполню обещание. Понял? – Кивнув, парень закрыл за собой дверь.

А я стал разворачивать упаковку. На свет божий появилась моя знакомая (только по слепку) собака жужа. Все-таки умница Милослава, такие классные штуки делает.

Поставил статуэтку на стол и двинул к Антипу, – Сможешь такую из бронзы колокольной слить?

Он взял её в руки, покрутил, осматривая со всех сторон, осторожно поставил на место, отряхнул ладони от прилипших комочков глины. Посмотрел на Никодима, на Силантия, на меня. И как показалось, немного неуверенно, кивнул. – Смогу.

'А голосок то хрипловат. Волнуется парниша…'

– Как делать будешь? Ты ведь такое хотел в отцовской мастерской отливать?

Антип протянул руку и, взяв в руки фигурку, стал рассказывать.

– Дощечка надобна, сухая, можно взять березовую или еловую. Два ящичка сделать, так, чтоб соединить потом между собой. Песок нужен белый, в нем должны как искорки мелькать. Его промыть, просушить и через сито просеять. Глину потребно брать зимнюю, она лучше отмучивается, высушить и потом растереть в пыль. На девять частей песка, одну глины сушеной, замешиваем и потихоньку добавляем воду. Ежели шарик, не рассыпался или не растекся по доске, с роста упавший, значит подходит. Берем мешочек с припылом, я обычно уголь тертый, из печки беру, лучше всего от березы али дуба сгоревшего подходит. Постукиваю, чтоб ровно легло, пятен не оставалось, иначе песок комьями прилипнет, когда вынимать будешь, – Он приподнял статуэтку над столом, поставил обратно.

Гладилкой, ровняю ежели что не так пошло, делаю литник и продухи. Вторую половинку также как и первую делаю, собираю форму, ремнями кожаными стягиваю. Но это ежели она разовая, а так можно кольца железные и клинья.

– И всё? – Спокойным, даже немного разочарованным голосом спросил Никодим. Его было легко понять, пока что мы не услышали ничего нового.

– Нет, длиной иглой надо наколоть утрамбовку, но так чтоб не доставало, иначе воздухом горячим порвет.

– Ну что ж, мил человек, это мы и сами умеем, ты про неё скажи, как такую слить? Что с ней делать? – Никодим кивнул на глиняную собаченцию.

Антип, поскреб затылок, – Я по-другому только раз и делал…

И пустился в пространные объяснения, продравшись с трудом через местный сленг, уяснил что речь идет о выплавляемой модели. Слушал внимательно, и когда Антип начал повторяться, прервал его.

– Погодь…

Глянул на Никодима, он пожал плечами, ему это также не знакомо. Проверить можно одним способом, дать задание. Да только встает другая проблема, личная вендетта Антипа.

Как понимаю, ему мстят за того воришку, сданного им стрельцам. Надо будет через Силантия попробовать разузнать, что там стряслось, если на парня так наехали. Может он с городскими переговорит и те возьмут под охрану, избу Антипа?

Кивнул Никодиму на дверь: – 'поговорить надо', встал из-за стола и вышел, он пошел следом.

На улице подмораживало, небольшой ветерок сдувал с крыш мелкую ледяную пыль. Она клубилась в воздухе, сверкая крохотными искорками в красных лучах заходящего солнца.

– Ну, чего звал? – Никодим недовольно смахнул с лица, упавшие снежинки.

– Давай спытаем Антипа, кажется он тот, кто нам нужен.

– На кой он нам?

– Давеча, ты согласен был, что нам литейщик нужен.

– Нужен, – Никодим пожевал губы, – Недоучка этот Антип, а подмастерьев у нас до жопы. Ещё одного брать? На хер он нам не нужен.

– Так есть в парне задатки. Пусть хотя бы собаку отольет…

– Вот ежели сделает, тогда и глянем, – Сердитый Никодим развернулся, чтоб уйти, да я за рукав придержал.

– Да где он делать-то будет? Он же домой собрался уезжать…

– Федька, у меня не монастырь, всех собирать. Пущай к себе вертается, Силантия спроси, пусть поможет, чем.

– А ежели справиться? Возьмешь?

– Те что, крест поцеловать? – Движением плеча освободился от моей хватки, и исчез внутри лавки.

Я постоял немного, полюбовался красивым закатом. И когда холодные пальцы 'деда мороза' скользнули за шиворот, а игривый ветер собрал самый большой комок снежинок и, веселясь, швырнул в лицо. Решил что под задержался я как-то на улице. Поежившись от охватившего озноба, распахнул дверь и шагнул в уютное тепло.

На пороге столкнулся с Антипом и Силантием, посторонившись, пропустил их.

Парень полуобернувшись что-то сказал, старый стрелец, положив ему руку на плечо, подтолкнул, – У тя женка взмерзла, ожидаючи…

– Федор! Лавку выстудишь… – И ещё пара непечатных выражений, недовольного медника. – Иди сюда, черт не русский.

Сел на жесткую лавку, напротив. Никодим не говоря ни слова смотрел мне в лицо, потом гаркнул в сторону, – Мишаня! Подь сюды, ирод окоянный, Федя тебе токмо обещается, так я сполню.

Словно чертик из табакерки, рядом с нами возник мальчишка. Наш хозяин бросил на стол монетку, – Дуй в кабак, вина принеси и пожевать чего. Одна нога здесь, другая там.

И когда гонец исчез, продолжил, – Странный ты Федор, над всякими жучками, паучками, – защелкал пальцами, вспоминая слово.

– Умиляешься. – Помог ему.

– Угу, милуешься. Только давеча, когда Сидор приходил барана резать, ты с морды сбледнул, а у самого четверо за душой стоят. Добрый ты, мягкий, из тебя всякая голытьба веревки вьет, а и рад…

Высказавшись, замолчал, а мне и сказать нечего в оправдание.

Другое мое время, очень другое… Иногда, вечерами сидя на кухне у телевизора, мы с супругой спорили, ругались, мирились, очень часто она мне говорила, что я слишком жестокий и бездушный…

– Федя, – Никодим прервал затянувшееся молчание, – поведай мне…

' Да что тебе ещё от меня надо?'

– Зачем тогда на дороге, ты двух татей добил, они же пораненные были.

Память услужливо подкинула, разлетающиеся клочья армяка от удара картечи… Страх и злоба.

Страх за свою жизнь и злоба на этих уродов посягнувших на самое ценное что у меня есть…

– Испугался и озлобился.

– Верно сказал. Почаще тебе таким быть надобно.

– Стрелять во всех, налево и направо?

– Это слишком, но вот чтоб тебя не взнуздали, стоит иногда показывать. А то и не заметишь, как на шее хомут окажется, захочешь выскочить, да куда там, уже телегу волочишь

И снова смолк, посматривая на входную дверь в ожидании гонца, то на меня.

Хотел было возразить, набрал полную грудь воздуха да сдулся. Нечего возразить. Не че го!

Но от чего-то обидно стало, нет, Никодим здесь, не виноват, на себя обида. Реальность…

То что там, увидев в метро попрошайку или нищего, перешагиваешь и идешь дальше. И все из-за того что слишком хорошо знаешь про них из телевизора. А здесь всё по другому, ещё крепки узы семьи и рода и если человек просит 'за ради Христа' это действительно так. Гораздо позже, с девятисотых годов, нищенство станет профессией, целые деревни будут, ездить в Москву на заработки, но это время ещё не пришло…

А у меня все вверх ногами, нищего пну, над юродивым посмеюсь, а кому– то, кого впервые вижу, верю за красивые словеса и слезливую историю.

По своей сути, в истории с Курским парнем, надо было купить у него медь, сел бы он в свои сани, да уехал. Того что он нам наговорил, судить о его проф пригодности нельзя, это мы и сами все знали.

Из этой выволочки есть только один вывод. Я облажался, а Никодим прав.

За спиной скрипнула входная дверь, это вернулся посланец.

Мишка поставил на стол, доску с вареной требухой и хреном, рядом лежала половина каравая хлеба, три огурца, выставил кувшин с вином.

– Досканы, давай… – Сказал Никодим и пацан метнулся в заднюю комнату, мухой притащил все что нужно. Медник отрезал ломоть ржаного, сверху добавил кусок ливера, – Бери, заработал.

Указал на еду Мишке. Тот схватил и впился зубами, мне даже показалось, что заурчал от удовольствия.

А наш хозяин, вдруг протянул руку и неуловимо быстрым движением, ухватил пацана за ухо, подтянул и, заглянув в глаза, напомнил, – Ежели где, слово молвишь… И Федор не поможет, шкуру спущу…

Замерший подросток, с куском еды в зубах… То ещё зрелище. Если бы не плескавшийся в глазах страх.

Я, недоумевая, переводил взгляд с одного на другого. Мне, почему-то казалось, что Миша понял и все будет хорошо, но вот у Никодима, на этот счет было свое мнение. Отпустив, несчастного, буркнул неразборчиво, от чего отрок просто испарился. А он улыбнулся мне, – Вот и первый твой хомут, Феденька. Дома тебя ещё четыре дожидаются, по весне, когда надобно будет строиться, ещё толпа набежит.