Текст книги "Записки грибника"

Автор книги: Алексей Федосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)

Федосов Алексей Анатольевич: другие произведения.

Записки грибника

© Copyright Федосов Алексей Анатольевич ( [email protected])

Одной из причин побудивших меня взяться за перо, стала вот эта маленькая заметка. Я заинтересовался, стал искать материалы по данной теме. Из того что нашел, можно было сделать не однозначные выводы. И они будут не в пользу официальной истории. Принято считать, написанное в заметке, эдаким техническим казусом, исполненное как образец.

У государства Московского, незадолго до воцарения Петра Алексеевича, было несколько полевых батарей, заряжаемых с казны, жестяными картузами….

'В Ленинградском военно-историческом музее артиллерии, инженерных войск и войск связи можно увидеть бронзовую пищаль с десятью спиральными нарезами внутри ствола. И это орудие, отлитое в 1615 году, также запиралось 'с казны' клиновым затвором. Кстати говоря, пресловутый 'пушечный король' Крупп запатентовал аналогичный затвор лишь в XIX веке!

Таким образом, русским пушкарям задолго да западноевропейских коллег удалось создать простые и надежные устройства, своего рода предтечи современных поршневых и клиновых затворов. В частности, поршневым затвором (или, по терминологии тех лет, виноградом) была снабжена железная пищаль XVI века 'Грановитая', обязанная столь необычным для артиллерии названием характерной форме ствола, выполненного в виде многогранника.

В тот же период русские оружейники продолжали заниматься и вопросами повышения скорострельности орудий. Решить эту проблему в XVI–XVII веках можно было одним способом, увеличив число орудий в полках. Однако в таком случае батареи оказались бы перенасыщенными техникой, что отрицательным образом повлияло бы на их маневренность, да и управлять действиями нескольких десятков орудий было бы затруднительно. Русские мастера нашли оригинальное решение этой проблемы, создав многоствольные пушки, именовавшиеся тогда 'сороками' (припомните старинное выражение 'сорок сороков', обозначавшее великое множество!). Кстати, одновременно с ними были изготовлены и ружья с механизмом для 'повторительной стрельбы', несколько напоминавшие магазинные винтовки и револьверы XIX века'

'Сходи за грибами. Чего разлегся, поднимай свою задницу и чеши в лес.

– Пошли.

– Не пошли, а иди. Кто мне вчера клятвенно обещал, что сегодня пойдем?

– Так это вчера было, я не уставший был…

– А сегодня устал. – Жена всплеснула руками, – Да у тебя жопа скоро станет по форме кресла. Ты когда, что ни будь по дому, в последний раз делал?

– М-м

– Не мычи, всё равно не вспомнишь.

– Ты чего на меня с утра взъелась? Спала что ли плохо? Я тебе ещё соли на хвост не сыпал.

Может, хватит?

– Что хватит? Я ещё даже не начинала. Совести у тебя нет. Я тебе что, кухонный комбайн?

Подошел к ней и попытался обнять, она вырвалась. – Так я и не отказываюсь, собирайся, пойдем.

Ответила, раздражением в голосе, – Утром хотела, а теперь не хочу…

– Тогда я один пойду.

– Никуда ты не пойдешь

– Нет. Пойду!'

Вот так и отправился в лес за грибами, со скандалом и руганью. Не хотел же идти, как чувствовал, что, что-то должно произойти'

Закрыл глаза и встряхнул головой. Открыл, огляделся. Ничего не изменилось. Как не было тропы, так и не нет. Оглянулся, позади в трех шагах, стоял покосившийся деревянный столб с обрывками проводов лежащих на земле. Под ногами, утоптанная, со следами трактора, проехавшего здесь утром, земля, а дальше… дальше ровная совершенно целая, не примятая изумрудная трава, со сверкающими, под лучами утреннего солнца, капельками росы.

И ничего более. Нет вру.

Звон, веселый перезвон колоколов. В недоумении начинаю прислушиваться. Георгиевская церковь, стоящая на задворках деревни, рядом с кладбищем на берегу заросшего камышом озера, почитай лет девяносто как не работала, её только в последние десять лет как реставраторы пытались в божий вид привести. А больше в округе, на ближайшие десять километров, церквей не было…

Пробираясь сквозь кусты, вышел к озеру, на дальнем берегу которого стояла церквушка. Рядом с ней маленькая колоколенка, из недавно ошкуренных, не успевших потемнеть, бревен вот неё и разносился перезвон колоколов.

Принялся оглядываться, ничего не понимая. Два часа назад, когда шел в лес, проходил мимо, воды было не видать, камыши стояли сплошной стеной, а сейчас передо мной, на илистый берег лениво накатывается мелкая волна и слабый ветерок обдувает лицо.

– Твою мать! Это что ж такое? – Ноги предательски задрожали, и я сел, на сырую землю.

На месте кирпичного храма Георгия Победоносца, стоявшего последние десять лет в строительных лесах, сверкала свежей дранкой на куполе, новенькая, деревянная церковь и вокруг неё ходила толпа мужиков и баб в нарядных одеждах во главе с парой попов размахивающих кадилом.

Полез в карман дождевика за сигаретами. Передумал. Убрал обратно. Минут двадцать наблюдал за происходящим действием, творящимся на том берегу. И чем дольше смотрел, тем больше переставал понимать происходящее….

Поднявшись на ноги, отряхнулся, последний раз посмотрел на крестный ход, пошел дальше.

Странно всё это.

Домой идти, решил дальней дорогой, чтоб выйти через зады деревни.

Через лес я пробирался почти час. По всем внутренним ощущениям, казалось, что иду по колхозному полю, но мокрая паутина на лице, говорит обратное. Наконец невдалеке как-то вдруг сразу появился забор. Обычный, такой, как всегда в деревнях делают, на деревянные столбики набиты длинные слеги. За ним поле небольшое с зеленым подростом чего-то. В воздухе запахло костром, даже не костром. А как сказать лучше-то….

Хорошие дрова жгут, знаете такие выдержанные, под навесом просушенные да звона, их, когда раскалываешь, они аж хрустят и сами распадаются на чурки. Вот ими и пахло. Только в нашей деревушке уже десять лет как всем газ подвели. Подошел к загородке и обомлел. Не моя деревня, ну, нет в ней избушек с крышами покрытыми соломой и корьем.

'Куда идти, куда податься…'

– А ты кто будешь? – На телеге запряженной понурой лошадью сидел дедок, в серых штанах и каком-то балахоне, подвязанном веревкой, позади, лежал пяток мешков, куча сена.

Спросил он меня на мою просьбу подбросить до Рогачева.

– Я то? Прохожий, с Клина домой иду.

– А куда путь держишь, – Он причмокнул губами и слегка дернул вожжи, лошадь не поднимая головы, потащила повозку дальше.

– В Москву.

– А что не по тракту?

– Да слышал, шалят там.

– Так к обозу прибился бы, да и с ними шел бы?

– Растратился я, денег нет, думаю, в селе может работу, какую найду.

– А в Клину на подворье, можно было…

– Спрашивал. Отработал за хлеб. Да ушел, когда обоз пойдет, никто не знает или говорить не хотят. Вот и решил уйти, а в этих краях когда то сродственники жили, может у них и перебьюсь.

– А скажи мил человек, люди говорят, что свеи от Пскова отошли.

' Э – э, какой же год сейчас на дворе, и с каким шведом воюем? Густав Адольф? Карл? Говорила маменька, учись сынок, умным помрешь. А я больше никого и не помню. Во вспомнил, Астрид Линдргрен и её герой, толстый мужик с моторчиком в заднице.

Стокгольм, пьяные скандинавы на невском в Питере. Стоп, это финны. Чухонцы кажется.

Блин, Федя, умным не прикидывайся, не идет тебе этот девайс, помолчи уж. Всё что и помнишь, так это СААБ да викинги…' Мысленно выругался и сплюнул.

– Отошли. Долго добираться будем?

– Скоренько, да ты поспи, если хошь, всё быстрей доберешься.

Проснулся от того, что дед довольно бесцеремонно потряс меня за плечо, – Просыпайся милок, приехали. Телега стояла на небольшой площади окруженной низкими бревенчатыми постройками. Вокруг царила суета, гомонили люди, что-то вытаскивая из открытых ворот, грузили на телеги, скрипели колеса.

– Спасибо, – Соскочил на землю, забрал своё ведро и, оглядевшись по сторонам, пошел к ближайшему постоялому двору, ориентируясь исключительно на запах.

' В Москве воняет, бензином, разогретым асфальтом, а в метро вообще не продохнуть'

Такая мысль пришла в голову когда, ощутил запах сена, печного дыма и перешагивал через кучу конских каштанов.

Открыв дверь, наклонил голову и вошел в низкое, темное помещение наполненное ароматом жаренного мяса, лука и чеснока. Остановившись на входе, дождался, пока глаза привыкнут полумраку, осмотрелся и пошел к рослому мужику, стоящему около прохода во вторую половину дома.

– Доброго утра уважаемый, – Поздоровался с ним, – Не подскажешь, как бы мне хозяина местного повидать?

– А на кой он тебе нужон? – Лениво, как бы сквозь зубы, ответил бугай.

– Разговор есть, зови, давай.

Он открыл, было щербатый рот чтоб спросить что-то, но тут его толкнули в спину, – Пошел вон. Пожрал? Иди работай. – Раздался голос и передо мной появился мужик почти с меня ростом, но в плечах шире раза в два, – Ну я хозяин, что хочешь?

– Поесть хочу, а денег нет, вот, хочу тебе ведро продать, возьмешь? Железное, не ржавеет. – И показал ему.

– А на кой оно мне, хотя… – Он задумчиво посмотрел на него, протянув руку, взял, взвесил, – Могу десять копеек дать.

– Да в нем железа на рубль, да работа, оно заморское, такие здесь не делают.

– Двугривенный.

– Оно тебе десять лет прослужит, в него молоко доить самый раз, а легкое, какое. Сразу и не устанешь такое таскать.

– Двадцать пять, даю.

– Побойся бога, я сам за него два с полтиной отдал, рубль.

– Полтину, дам, – Он посмотрел на просвет, дырок не было, я его только третьего дня как купил.

– Давай рубль, и я тебе расскажу, как приправу готовить.

– А зачем она мне?

– Её можно с рыбой, с мясом, с курицей, да с чем хочешь есть. Не пожалеешь. Да и делается легко, ничего особого не надо. Не пожалеешь, если в секрете сохранишь, все купцы к тебе потом ходить будут, денег заработаешь. Думай. Только не долго, я могу и к другим уйти им секрет продать.

– Пойдем, – Он мотнул головой и, не вернув мне ведро, скрылся за дверью.

Перешагнув за порог, я очутился в узком коридоре, пара шагов и я вышел на кухню.

– Тебя как зовут? – Встретил он меня.

– Федор. А…

– Евсей. Что тебе надобно для твоей приправы.

– пару яиц, соль, масло какое есть, только коровьего не надо, уксус, соль.

– Акулина! – Крикнул Евсей в голос, – Иди сюда, клюка старая.

– Что орешь ирод? Дарью разбудишь.

– Забери, – Протянул, мое, уже бывшее ведро. – Как она там, лучше не стало?

– Не, всё также, – Забрав посудину, ушла за занавеску.

– Евсей мне нужна плошка не глубокая и продукты.

Он мотнул головой, словно отгоняя какие-то мысли, прошел к столу стоящему под узким оконцем. Я двинулся следом, оглядываясь по сторонам. М-да, вид убогий, но чистенько, столешница скобленая до бела, разные доски для нарезки, они и тарелки, пара ножей устрашающих размеров, ящики с луком, морквой, кадушка с крышкой, но по свисающим кускам понятно, что с квашеной капустой, и ещё одна, наверно с огурцами. И здоровенная печь.

' Не фонтан, миксера здесь я точно не найду, как и венчика, будем изобретать'

Пока осматривался, Евсей уже поставил все требуемое на стол и теперь смотрел на меня в ожидании.

– Приступим, – Я вбил четыре яйца в глиняную миску, посмотрел вокруг, в поисках чего ни будь, чем можно было начинать взбивать, – Евсей, нужно пяток березовых прутков.

Пока он ходил на двор, отделил желток, нарезал и связал принесенные ветки в подобие некого венчика.

– Я разбил сюда яйца, взбиваю, кидаем щепотку соли, и ложку уксуса и начинаю понемногу подливать масло, – Рассказывая, работал миксером, взбивая майонез, дома его делал пару раз, но самому делать не рентабельно, легче в магазине купить. А здесь…

Минут через десять я получил густую однородную массу, с запахом жареных конопляных семечек и довольно острую на вкус, уксуса я всё-таки перебухал. Спросил меда, старого, сковырнул сверху засахаренную корку, вроде получше стало. Но всё равно чего-то не хватало.

– Евсей, у тебя яблок кислых нету? – Лимонами здесь не пахло, как и не было горчицы, сахар жрали только богатые мира сего. Вот и решил сделать эрзац из того что есть в наличии. Эта хрень прошла на ура, когда я предложил Евсею намазать эту отраву на хлеб и попробовать.

– Говоришь, можно мясо с ней жарить?

– Можно, и птицу и рыбу. Мясо можно мариновать, а потом кусочками на вертеле жарить. Попробуй, не пожалеешь.

– Похоже на то, как наши бабы делают, только у тебя вкусней получилось. А сколько это масло яичное лежать может?

Я развел руками, – К сожалению не долго, но я тебе совет дам, посчитай, сколько раз тебе его в день подать просят, а потом делай меньше на четверть. Тогда точно у тебя его всегда подъедать без остатка будут, а не хватит, так сделать его всего ничего по времени надо.

Евсей протянул мне на ладони, размером с малую саперную лопатку, кучку медных монет, – Как и уговаривались, рубль.

– А покормишь меня?

– Ну, иди сидай, кашу будешь?

– С мясом?

– С требухой, греча.

– Лучше с молоком и хлебом. – И уже на выходе поинтересовался, – Кто такая Дарья?

– Сродственница, сестры дочка, простыла.

– А чем лечите?

– А ты что, лекарь?

– Да, нет. Просто… – Замялся, – Просто помню, как матушка лечила, когда меня такая же лихоманка прихватила.

– Молоком с медом на питье даем, в бане парили…

– Смола, живица есть в доме?

– Как не быть? Есть такое.

– Возьми хлебное вино, самое ядреное какое у тебя есть, из смолки всю грязь убери и залей вином чтоб поверху на палец было, дня за три должно раствориться. Дальше берешь одну ложку растопленной живицы да две ложки сала нутряного, ставишь на малый огонь и греешь пока не растопиться. Как разойдется, отставишь в сторонку, и пусть стынет, но не до конца, теплым должно быть.

Мёд липовый есть?

– А как же, завсегда держим.

– Кладешь в горшочек, теплый, ложку меда и перемешиваешь, пока настаивается, надо кость пережечь но не дочерна, а до бела, перетрешь в порошок, положишь столько, сколько на кончике ножа помещается. Размешиваешь и доешь три раза в день по пол ложечки. Понял?

Трактирщик кивнул головой, – Да, а поможет?

– Должно. У тебя сухая черника есть? Её можно заваривать и давать как теплое питье.

– Найду, пошли Федор, покормлю тебя. Акулина, гречу разогрей. – Он вполголоса распорядился, и мы вышли в общую комнату.

Я сел в самый темный угол, лицом к входным дверям.

После завтрака побродил по 'городку' – колхоз 'красный лапоть' ей богу. Низенькие деревянные избушки из потемневших, а кое-где и почерневших бревен с редкими украшениями. Издалека сразу и не поймешь, что за зверь на коньке сидит, толи лошадь, толи еще какая тварь неведомая. Вместо каменного храма, стоит бревенчатое недоразумение. На улице немноголюдно, оно и понятно, осень. С наступлением тепла, по речке Яхроме, пойдут караваны. Здесь они будут, перегружаются на более мелкие суденышки, которые, повезут товары дальше в Дмитров. Издалека, ближе не стал подходить, посмотрел на людскую суету у одного из длинных складов, построенных на берегу реки. Припозднившийся купец стремился побыстрей выбраться из этих мест.

Красивое место, много леса, нет уродливых проплешин огромных полей, линии электропередачи, вульгарных, гипсовых монументов, любимому вождю. Бродил до самого вечера, а устав и проголодавшись, вернулся обратно, на постоялый двор. Спать в коморке, предложенной Евсеем, отказался, убоявшись многочисленных домашних насекомых. Отправился на сеновал, с детства хотел попробовать, каково оно….

***

Утро началось с того что, проснулся на рассвете от жуткого холода, всё тело ломило и вдобавок болела голова. Покрутившись под накинутым плащом, плюнул, пошел в дом, там хоть и воняет, но тепло. Евсей, был на своем месте, приветливо кивнув, молчком поставил передо мной кувшин с вином, доску с накрошенным мясом и кусок серого хлеба. Забрал деньги и ушел. Я в одиночестве сидел за столом и завтракал.

Уже почти доел, осталось самая малость, когда заскрипели ступени ведущие со второго этажа и вниз спустился Степан, увидев меня, подошел и, не здороваясь, сел напротив, протянул руку взял со стола кувшин и приложился к нему, напившись, поставил обратно и осторожно утерев губы, уставился мне в лицо. Молчание затягивалось. И я не выдержал, – Сказывай.

– Чего?

– Чего надумал.

– Обидел ты меня вчера, крепко обидел.

Я, глядя на него, постарался припомнить наше знакомство и вчерашний разговор, да и вообще все, что он мне поведал о своих злоключениях.

' Народу было всего ни чего, что-то у нашего хозяина дела совсем не идут. Я сидел в углу перед пустым столом, опершись спиной на бревенчатую стену, проконопаченную болотным мхом, ожидая трактирщика. Шаркающей походкой мимо шел кто-то. Передумав идти дальше сел напротив.

Не открывая глаз, спросил его, – Что, скучно? Или тебе места мало?

Открываю глаза, передо мной сидит стрелец по виду молодой ещё парень. Правая щека, вспухшая, красного цвета, бровей и ресниц нет, я усмехнулся, – Эк тебя разукрасило. В костре спал что ли?

– А скажи мне немчура…

– Русский я, и зовут меня Федор. Или тебя контузило на всю голову?

– Ты почто лаешься?

– А сам с чего начал? Поговорить хочешь? Говори. Отвечу.

Он даже оторопел от таких слов, – А… – Только и смог сказать.

Тут пришел Евсей принес миску с кашей, кувшин и кусок хлеба, поставил передо мной, потом из чистой тряпицы достал ложку и положил на стол. Спросил, – чего еще буду.

Я сказал, чтоб нёс вина, он кивнул и молча, ушел.

В корчаге оказалось молоко, которое я вылил в плошку и вприкуску с хлебом стал есть. Когда пришел хозяин, стрелец велел, чтоб принес гречки и ему.

А потом мы сидели друг напротив друга, я пил чай, а он вино и молчали.

– Так чем тебе так лицо разнесло? – Начал я разговор после того как он напился, поставил локоть на стол подпер щеку, сморщился. Обхватил кружку ладонями и стал задумчиво поворачивать за ручку, туда-сюда.

– Пищаль, разорвало, вроде всё как обычно сделал, но… Только и успел, что глаза закрыть.

– Не повезло, тебе. Ружье старое было?

– Пищаль? – Переспросил и кивнул, да мол. – Нет не очень, лет пять, как с ней хожу, ходил вернее.

– Удачно, что разрыв пошел по запальному отверстию…

– А откуда знаешь?

– В другую сторону и тебя уже отпели бы, или так прикопали. Справа от тебя никого поблизости не было?

– Был, дружок мой, Макарка, стоял, но он далече был, шагах в пяти, Его кажется, тоже чуток достало, спит. Меня так вообще, давеча аж сомлел.

– Не тошнит?

– А…

– Блевать не хочется?

Он кивнул головой.

– Тебе надо полежать дня три спокойно, – Я показал на вино, – И это не пить, от него только хуже будет.

– А ты лекарь?

Я усмехнулся, – Нет, не лекарь, но такое у меня было. Так что у тебя было с пищалью?

– Плохо стрелять стала, вот и решил чуток, подправить, а она возьми да взорвись.

– Слышал, шведов побили.

– Так это ещё в прошлом годе было, побили свеев. Был я там.

– Расскажешь?

Степан отпил глоток, облизнул губы, поморщившись, когда кончик языка прошелся по обожженному уголку рта.

Посмотрел на меня, взгляд его вдруг поплыл, вспоминая давние дни….

' – Тихо как. Эх, кабы не свеи, сейчас бы в лес, грибов собрать, да солянку сделать. Да винца хлебного под них.

– С лучком, и уксусом, яблочным.

– Уксус лучше хлебный брать, он вкус не перебивает… Смотри Макарка, свеи зашевелились…

Густой туман, поднимавшийся над речной гладью причудливыми клубами, начал оседать. Открывая взору противоположный берег, большие пушки и суетившихся около них людей. Вот они побежали назад, оставив на месте пушкарей держащих в руках длинные пальники с тлеющими фитилями. В утренней тишине, над водой звуки разносятся далеко, послышалась команда на гортанном языке….

Двадцатого октября сто двадцать четвертого года, рано утром гром от выстрелов разорвал тишину. Начался второй штурм.

Первый, что случился девятого октября, был удачно отбит с уроном для нападавших

Ядро со свистом ударило в стену, взметнув вверх кучу каменных осколков, стрелец, стоявший невдалеке, не успел пригнуться и большой осколок, ударил его в грудь, бедняга, всплеснув руками, кубарем покатился со стены.

– Надо народ уводить, пока всех за зря не побило, оставить только охотников, за свеями смотреть. Давай Степан, пробегись, скажи, чтоб вниз шли. – Полусотник Богдан, хлопнул меня по плечу, и пошел к упавшему ратнику, около которого уже копошилось несколько женщин. Подойдя ближе, спросил что-то, судя по тому, что он снял шапку и перекрестился, мужику не повезло.

Я добрался до всех и когда спускался вниз, споткнулся и упал, в этот момент надо мной с утробным каким-то воем пронеслось ядро, подскочил и на полусогнутых ногах стал спускаться по лестнице, содрогающейся под многочисленными ударами свейских ядер, бьющих в крепостную стену. А потом, по прошествии трех дней от берега отчалили плоты с войском, и пошел враг на приступ.

'Удар, ещё удар. По ребрам хлещет боль. На шаг назад бы отойти перевести дыхание.

Подставить щит, и ткнут под него, чувствуя, как раздвигаются кольчужные кольца и острое железо входит вплоть. Короткий вскрик и оседает тело. Да надо отходить. Зажимают. Над рядами врагов, белым облаком вспухает дым от выстрела, и пуля вонзается в плечо, рука немеет, отпуская щит. Копье пронзает грудь, другой немец выбивает из руки оружие. Некогда сильное тело начинает заваливаться на бок. Упавший воин срывает с пояса кинжал и вонзает его в ступню. Сверху раздается крик боли, и убийца яростно рубит вздрагивающее тело. Потом склоняется, чтоб вытащить оружие из раны, как вдруг навстречу ему метнулась окровавленная рука и ухватила за ворот и дернула. Не удержавшись на ногах, враг падает, уткнувшись головой в лежащее тело, и остается лежать неподвижно. Его оттаскивают и, перевернув на спину, обнаруживают нож в горле. Вроде бы сбитое с ног, порубленное несколькими ударами, истыканное саблями, нечто, не похожее на человека, вдруг зашевелилось и начало вставать. С головы до ног залитое своей и чужой кровью, с кинжалом в одно руке, оно издало рев, от которого нападающие опешили и даже подались назад.

– Вперед! – подстегнул их гортанный голос, раздавшийся из задних рядов

И свееи бросились на безвестного героя, нанося ему беспорядочные удары, он опрокинулся на спину и уже не поднялся, но его деяние дало те драгоценные мгновения, чтоб подоспевшие ополченцы и стрельцы, успели сбиться в плотный строй и встретить врагов. Мы тогда сумели отбиться и даже возвернули себе обратно наугольную башню, а второй приступ был совсем вялым. Народ баял, – что у свейского карлуса, в стане голод и многие вои без сил лежать. А на третий раз, богородица заступилась за псковичей, наказала ворога. От великой пальбы что свеии учинили, разрушив одну из башен, одна большая пушка опрокинулась и всё зелье сложенное около неё, великим дымом изошло, побило много людишек. Так, дня одиннадцатого октября, отступил ворог от стен, одержали мы победу''

– Вот так всё и было, Федор. Я тут подумал, что ежели мы стреляли бы чаще, чем могли, то свеев до стен и не подпустили бы, не смогли бы они на неё взойти. А так только саблями да пиками от них и отбились. Долго думал, надо порох и пулю в бумагу закатывать. Так быстрей будет, чем пока с берендейки натруску сдернешь, в ствол заряд отмеришь, пыж забьешь, пулю из сумы достанешь, и пыжом придавишь. Остается только затравку подсыпать да фитиль вздуть и пальнуть по ворогу. Только не решил, как к пищали запал приладить, чтоб внутри загоралось.

– А что тут думать, капсюль нужен.

– А это что такое?

– Берем азотную кислоту, десять частей, спирта десять и одну ртути и делаем её гремучей.

– Кого?

– Ртуть, она от удара тогда взрываться будет…

– Вот теперь берем то что получилось и смешиваем с порохом, только он тоже особенный нужен…

– Это зачем.

– У тебя пищаль взорвалась от чего?

– как от чего, пороху много забил, вот и разорвало. Хорошо ещё жив остался

– Нет, я думаю у тебя другое произошло, просто весь заряд сразу детонировал, а не сгорел как положено.

– Возьми ваш порох сложи в кучку и подожги, и ты увидишь, что он горит, быстро, но всё таки горит, а вот если он вспыхнет мгновенно… – Я замолчал, пытаясь подобрать слова чтоб подоходчивее объяснить явление детонации, – Ну где-то так, не сгорел, а взорвался.

– Дерьмовое зелье, друг мой. Вот так.

– Не понял я тебя, ну да бог с тобой, это ты у нас такой сведущий, я, что простой стрелец, а ты человек ученый, вона за границей у свеев был. Это ты у них такое видел?

– Не это один англичанин придумал, ему на охоте ухо и щеку обожгло, вот он и стал думать – как сделать так чтоб этого больше не было. А с чего ты взял, что я от шведов пришел? Я такого тебе не говорил.

– А откель тогда путь то держишь? Оттудова, – Он мотнул головой в сторону закопченной стены, – Оттудова к нам только свеи и приходят, аглицы с Архангельска, ну фряги ещё с ними бывают ну и другие немцы. Так откуда путь держишь?

– Немцы, и с этого пути ходят.

Он посмотрел мне в глаза, усмехнулся, – Да хрен с тобой, врешь ты складно, а скажи, сделать сможешь? Или только губами шлепать умеешь, – протянув руку, не глядя, взял кружку и стал мелкими глотками пить вино. Поставив обратно, рукавом вытер губы, скривился от боли.

– Так что молчишь? Или ты беглый? Сотворил что, и в бега ушел? Почто тогда в Москву идешь?

– Степан, у тебя вопросов больше чем есть ответов на них. Да и не всё могу тебе сказать.

Я не беглый, это раз, два я из далека иду долго жил там, почитай всю жизнь прожил вот решил на старости лет на родину посмотреть. Меня в детстве оттуда вывезли, я мальчонкой был маленьким. Ну, веришь мне или как?

– Чудно ты говоришь, вроде по-нашему, а слова… непонятные, Федор.

– Не обращай внимания, там все так по дурному говорят. Помочь тебе смогу, только… – Я замолчал, испытующе на него посмотрел, – денег много надо будет.

– Сколько? – В его глазах начал разгораться азарт. Знакомый по прошлой жизни, когда так начинались светится глаза моей жены, надо было прятаться куда подальше. Могло взрывной волной снести на фиг.

– Сколько? Много. Нужна медь, олово, селитра, сера, уголь, ртуть, кислота азотная, спирт…

– А что такое спирт?

– Хлебное вино дважды перегнать, через уголь очистить…

– А что такое…

– Сколько стоит пуд пороха?

– Смотря какой, ежели взять для пищалей…

– Хорошо, – Я поднял руку перед собой, – Пример не удачный. Сколько стоит пуд хлеба?

– Четыре гривенных.

Я почесал затылок, – Рублей от двух до пяти, думаю, надо будет.

– Да ты что. За такие деньги пушку отлить можно. Корова рубль стоит, а ты на этот, как его, пистон такие деньжищи хочешь.

– Ты спросил, я ответил. Если сделать десяток, то полтины хватит. Вот ты в бою сколько раз стреляешь?

– Бывает что и десяток раз, а вот под Клином, порох, что с собой был, закончился, пришлось, пищаль бросать да бердышом отбиваться. Много наших тогда ляхи посекли, каждый третий там остался.

– Это когда было?

– Три года назад, а…

– Да, не знаю, я ещё только сюда шел, и не слышал про это. А того десятка тебя и на пять минут не хватит. Ну, расстреляешь и что? Опять своей железякой махать будешь? Смотри, можешь в следующий раз и голову сложишь, а всё из-за того что лишние пять рублей пожалел. Чем больше их у тебя будет, тем больше шансов, что жив останешься. А ведь можно стрелять ещё быстрей. Только дорого это, для тебя дорого. Это надо купца, какого искать, чтоб денег дал.

– А зачем купца? Приди к нам в стрелецкий приказ и обскажи как мне…

– И закончи свои дни на дыбе? Да кто мне поверит? Вот если я приду, с уже готовым ружьем и покажу, что оно может. Вот тогда и говорить со мной будут. Ты же мне до сих пор не веришь. – Облокотился на подставленные руки, и ласково посмотрел на Степана.

Он поперхнулся, во всяком случае, сделал вид, глаза бегали, он старался не смотреть в мою сторону.

– Степа. Я тебе могу рассказать всё. Но ты не сможешь сделать ничего, совсем. Тебе башку просто оторвет и всё. Так что не думай, что удастся меня в тайный приказ сдать, а самому деньгу заработать. Пойми, это тяжелая опасная работа. Ежели удастся то можно заработать кучу денег, или голову сложить. Без меня точно. Так что тебе решать. Я сейчас встану и спать пойду, а ты подумай. Надумаешь, завтра с утра и скажешь.

Надумаешь сдать меня, так у меня сердце слабое сдохну, но перед смертью про тебя расскажу, так что вместе на дыбе умирать будем. Думай'

– Извини, не со зла те слова сказаны были. Так что решил? Или будешь мне тут глазки строить в молчанку играть. Я вот сейчас доем да пойду дальше, а ты здесь останешься, – Он перебил меня. Заговорив глухим голосом.

– Пустое, на мою обиду, ты меня тоже извини, что зазря на тебя напраслину понес. Смекалистый, ты, ведаешь много, я полночи над твоими словами думал… Хочется мне твою задумку попробовать. Претерпели мы в сиденье Псковское, вот и мерещиться всякое. Макар вон во всем видит происки Диавола, а я так дела божьи. Ведь не сгинул там, а мог, меня так пару раз точно должны были вперед ногами со стены вынести, да давеча, когда в овраге пищаль пристреливал… Не морду бы обожгло, пришибить должно было, хранит меня ангел хранитель для дела верного… Он говорил это все, с какой-то горячностью, словно пытался высказать, что накипело, одним махом.

– Погодь. Не тарахти, тарахтела, Одним словом скажи, идешь со мной?

– Да.

– Тогда есть несколько вопросов, где взять деньги? И где можно нам пристроиться, чтоб всё задуманное делать?

– А ты, куда хочешь идти?

– В Москву, есть у тебя там знакомые?

Он улыбнулся широкой улыбкой, – Так я сам оттуда, лавка у меня в мясном ряду в Завражье, жены отец, держит.

– Твоя?

– Ну, почти, половинная доля и треть, Анькино приданное.

– Мелочь, только на еду, небось, и хватает, но как место, чтоб пожить… Денег много надо будет.

– Сколько?

– Не знаю, надо будет выяснить цену на работу, на материалы.

– Чего?

Я махнул рукой, – Не бери в голову.

– Куда и чего?

'Твою мать, надо за языком следить, разговариваю как с папуасом каким, а не с предком'

– Федор, говори русским языком, вроде слова понятные произносишь, а я вразумиться не могу, что ты хочешь. – Он склонил голову набок, – Все-таки ты не от мира сего. Наш, а вроде и не наш.

– Тебе что перекреститься? Крест поцеловать? Или думаешь, не ты, Макар твой, что я истаю смрадным дымом? Так смотри, – С этими словами оттянул воротник свитера, выпростал крестик, приложил его к губам и убрал обратно, – Доволен?

Степан смущенно улыбнулся и развел руками.

– Иди, собирайся. Макар с нами пойдет? Не побоится со мной связываться?

– А куда он денется? Мы с ним почитай ужо лет десять как вместе служим, оклемается. Домой возвернемся, Симка ему быстро всё наладит, сам за нами побежит.

– Такая, сердитая?

– У-у. Чуть что не так, может и приложить чем ни попадя. – Договорив, Степан поднялся и ушел, а я решил переговорить с Евсеем насчет еды в дорогу.