Текст книги "Записки грибника"

Автор книги: Алексей Федосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)

– Что?

– Могет такое быть?

Почему его спросил? Да потому что остальным, игрища воинские, как зайцу рождественскому, барабан. Клима спроси, он опять за деньги гундить начнет, Димке трудов своих жаль будет. Вот и остались всего два брата, акробата. Младший подрастет, если запал не растеряет, сапером сделаю у старшого другая стезя. Надо будет с Силантием договариваться, чтоб взял парня в оборот, на одной теории далеко не уедешь.

Однажды в игре, он довольно сильно потеснил мою оловянную армию, заставив уйти в глухую оборону.

Тогда-то я и вспомнил, про диверсантов, обозвал их егерями, и тайными тропами забросил в тыл его войска. Мне это, по правде говоря, победы не принесло. Но в последующем, мы с ним даже сыграли пару раз, обкатывая разные варианты. Даром что мальчишка, мозги у него, как у хорошего шахматиста, я на пару ходов вперед смотрю, а он так закрутит, что понимать начинаю, только, когда его конники мой обоз громят или ставку окружают.

– Не, так не получится. – Он почесал затылок, сдвинув шапку на глаза.

– Это почему же?

– Ежели войско обучено, без указа никто на то поле и не пошел бы. Только ополченцы, так могут, баранами переть. Дозор маловат, да и всех за один раз не перебьешь. – Оглянулся на него, а он плечами пожимает.

– Мы с тобой егерей, обсуждали, могут они войску урон нанести?

– Наверно да.

Да, веры у него ещё маловато в новый род войск.

Скрипели колеса, плелись разговоры, и птичка свистела в кустах

Нам надо успеть, до обеда добраться ведь есть ещё дома дела…

Выехали из леса и покатили по укатанному тракту, скоро догнали, медленно плетущийся обоз. Пристроились в хвост и поползли вместе с ними. Стражник или уж кто там, не знаю, подъехал, посмотрел на нас, не говоря ни слова, ускакал вперед, видимо посчитав не опасными, четырех мальчишек и одного взрослого.

Посмотрел ему вслед, на пять телег, трое конных и человек пятнадцать пешком идут. Возы у них тяжко груженные, груз плотно увязан и притянут к телегам.

Ползем себе потихонечку, я с ребятней разговоры веду, по сторонам не смотрю. А надо бы. Через версту где-то, дошли до небольшого взгорка и встали. Лошади соседей видимо совсем устали и сил втащить даже в такую небольшую горку, уже нет. Мужики, облепили первую телегу как муравьи и подбадривая себя криками, стали заталкивать на гору воз. Вытянув, перевели дух, пока спускались вниз и опять шутки прибаутки соленые, даже нам слышно, потащили следующую. Немногочисленные охранники, разделились, один наверху остался остальные у нижних, крутятся. Долго им ковыряться, потянул вожжи, направляя Ласку в объезд, и по обочине начинаю обгонять (как меня бесит это)

Место это, какое-то неприятное, узкое, верхушки деревьев высоко, так и кажется, что по ущелью едешь.

В тупой башке, мысль проскочила.– ' Только афганских моджахедов не хватает…' Накаркал.

Из кустов, с правой стороны раздался выстрел, стеганувший картечью по верхнему стражнику и залихватский свист. И на дорогу поперла толпа, а мы на середине подъема. Кричат, железом острым машут. Все что успел, заорать дурниной, чтоб держались, про яблоки моченые и начать материться во всю глотку, да врезать по толстым бокам, вожжами. Выхватил хворостину, рядом со мной между досок воткнутую, и давай обламывать о конскую задницу. Мне не ведомо, что именно послужило 'закисью азота', но на взгорок мы вылетели пулей. А впереди несся конь охранника, только его в седле не было, бедолага остался позади в луже крови.

Колеса грохочут по ямкам, нас подкидывает и швыряет из стороны в сторону, это не за рулем, где есть, за что держаться и во что упереться. Здесь все по другому, а я вдобавок почти что 'чайник'. Шагом могу, ну до рыси поднять, а вот так, галопом… Впервые. Спасибо кобыле, прет по самой середке, рулит почти не надо. Оглядываюсь назад. Ссука! Какая-то сволочь скачет за нами, догнать нас, дело двух минут. Ближе всех сидел Мишка. Хватаю за шиворот и сажаю рядом с собой, отдаю вожжи и обломок хворостины, кричу, – 'чтоб гнал, не останавливаясь'

Пацаны прижались к бортам, держаться чуть ли не зубами, полюхаюсь в центр, никого не задавив, оборачиваюсь, вытаскиваю пистолет. Конный уже в двух десятках шагов и мне видно, что это не обозный. Взвожу курок и жду, когда тать нас нагонит. Как только он поравнялся, стреляю…

Патрон был картечный, кажется, я убил обоих и коня и разбойника. Потому что лошадь, всхрапнула и кувырнулась через голову. Пыль поднимаемая колесами, скрыла место трагедии.

Тут меня по плечу кто-то хлопает, оборачиваюсь, Клим. – Чего тебе? Спрашиваю его довольно резко.

А он спокойно так, – Слезь с ноги, больно. Я матюкнулся и привстал. Он вытащил ступню из под меня и стал её растирать, морщась при этом.

Я крикнул Мишке, – Мелкий, тормози, пока кобылу не загнали. – Оглядел всех, – Больше ни кого не покалечил?

Последовала почти бодрая разноголосица, – Нет.

– Ну, и, слава богу. Димка, Ласку под уздцы, не дай ей встать, веди вон к тем деревьям, от них до деревни три версты будет. Сашка, пробегись назад, кустами, глянь что там. Ежили что, убегай. Остальные из телеги брысь. Соскочили, придерживаю хромающего Клима, Мишка с другой стороны, я за борт, держусь, пошли в нужном направлении. Через десяток шагов, оглянулся, никого, а на душе погано. Саню за каким-то хером послал незнамо куда. – Мишань, догони брата и оба бегом обратно. Понял?

Он припустил так, что только пятки засверкали.

Иду, по сторонам смотрю, да оборачиваюсь через каждые пять шагов, в очередной раз заметил две мальчишеские фигурки бегущие в нашу сторону. Подсадил Клима на телегу и остановился, дожидаясь своих ребятишек. Заодно решил и пистолет перезарядить. Остановившись напротив, Сашка оперся руками на колени и согнулся, тяжко переводя дыхание, малой тоже еле дух переводит.

– Пойдем, хлопцы. Нельзя здесь задерживаться. Отдышись, потом расскажешь, – Пресек попытку Саши, начать разговор.

Через пару десятков шагов, он заговорил. – Прежде чем Мишаня меня догнал. Я до дороги добежал, недалече от того места где ты татя стрелил. Живой он, орет как резаный, а вот лошадка лежит не двигаясь. Тут мы обратно побегли, больше ничего не увидел.

Я взъерошил, потные волосенки на их головах, сказал, чтоб шапки надели, а то простудятся и мы пошли по следам нашей телеги.

'Плохо, очень плохо. Хотя черт его знает, что лучше, взять очередной грех на душу или ждать сегодня ночью али ещё когда, налета разбойничьего на деревню. Надо до дома торопиться. А что на возах было?'

– Сказывай, голубь сизокрылый, каковую шкоду учинил? – Силантий, сидел в красном углу на лавке под образами. Ворот рубахи расстегнут, видна грудь, заросшая седыми волосами. Откинувшись на бревенчатую стену, внимательно смотрел за тем, как выпив воды из кадки стоящей у печи, начинаю раздеваться. Скинул кафтан, расстегнул пояс, повесил на вбитый в щель колышек и завозился с застежкой на 'сбруе' Язычок медный и если посильней дернуть, сгибается, потом трудновато бывает рассупониться. А было с чего, как я ещё сегодня кобуру не оторвал… спасибо шорнику, накрепко пришил.

Заело, блин.

Прошел к столу и уселся на лавку, не оставляя попыток освободится. – Какую шкоду? – переспросил, не поднимая головы. Из-за голенища достал засопожник, просунул между ремешками и потихоньку начал разжимать.

– А такую, кобыла в мыле, парня покалечил…

– Тебя же не был, когда мы во двор въехали. А… тебе уже сказали, вот ябеды. С Климом пустяк, ногу ему отдавил, когда по телеге прыгал.

– !?

Глянул на него. Сидит, эдакий старый седой сыч и внимательно следит за мной.

– Пустое. Мы с полянки ехали, та, что недалече от болота…

– Ты сказывал.

– Вот, на дорогу выехали, обоз догнали, с пяток телег сильно нагруженных, с ним трое конных и полтора десятка холопов. На 'мокром' взгорке, там ещё ручеек из леса, ежели к нам ехать, по левую руку вдоль дороги течет. Кладь видно тяжела, лошадки заморены, внизу стали. Людишки обозные, по одной на самый верх толкать начали. Постоял маленько, обождал, а потом решил объехать. Уж больно, мешкотное дело у них. Один конный на самом верху остался у первой телеги, народ вниз пошел, а мы ужо до середки, доползли. Туточки с кустов из пищали, стрельнули, и мужичье выбегать стало.

Как Ласка нас вытянула, одному богу известно. Того стражника пулей сковырнули, успел заметить как на земле лежал. Опосля, думаю через пару верст, за нами тать погнался конный. Пришлось назад в телегу прыгать, оттуда стрелять удобственней.

– Убил?

– Угу, коню башку прострелил, а разбойник думаю, побился падучи. Сашка потом назад сбегал, глянул что там, молвил, – 'Ругается' – наконец-то гребаная застежка, расстегнулась, надо будет язычок из железа делать.

– Думаю, надобно стрельцов твоих…

– Федька, угребок, твою мать, надо было в татя стрелять, а не в лошадь, – И грохнул по столу кулаком.

– Да промахнулся. – Заорал в ответ, – Думал вообще из телеги вывалюсь на хер. И не вопи как баба на сносях. Как думаешь, к нам явятся? – Спросил уже спокойным тоном.

– Является только черт во сне. – Он встал из-за стола, – Пойду ребятишек будить, неча дрыхнуть.

Уже в дверях, остановился, проворчал, – Дать бы тебе… Плетей с десяток. – И вышел.

Я же скинув надоевшую сбрую, положил пистолеты на стол, сел на лавку и стал чесаться.

'перешивать надо, удавлюсь на ней когда ни – будь'

А что прикажете делать, до субботы ещё далеко, душа с горячей водой здесь ещё нет, это не Московская усадьба с центральным водопроводом и теплым сортиром. Никодим ворчал по началу, обозвал меня пару раз нехорошими словами, а зимой притих. Да всех дел было… Потом расскажу…

Со двора донеслись крики и громкая ругань, схватил со стола пистолеты и метнулся на выход. В дверях столкнулся с Силантием. Он отбил одну руку в сторону, вторую перехватил своей единственной клешней, прижал меня к косяку, – Кудой ты собрался?

– Да там… – Мотнул головой в сторону, – кричать начали.

Он отпустил меня, – И что с того? Федька, тетерка ты голожопая, ежели это не я был, а тать какой?

Ты куды, сломя голову бежишь?

– А я тебе что стрелец, какой…

– Так сиди здесь, а не под ногами путайся. Ужо навоевал сегодня.

– Думаешь…

– Я те что кобыла твоя? Ведомо что татя того стрелить надо было, а тебе конинки захотелось… Сказал бы, робятки мигом лошадку разделают.

– Да говорю ж тебе – промазал.

– А почему? – Глаз прищурил, словно целиться.

Да понятно почему, потому что не хотел убивать человека, вот почему, да только сдаваться без боя не хочется. – Так почему? – передразнил старика.

– Ща как дам леща, чтоб не блажил. Скажи там бабам, пусть пива принесут и рыбки вяленой. Да и снедать пора. – Пошел к своему месту, на лавку, под образа. А я стою, одна нога в сенях вторая в доме, раскорячился по самое некуда и не знаю куда идти, чего делать.

Честно сознаюсь, побаивался Силантия. Рядом с ним чувствовал себя сопливым пацаном, хотя саму уже пятый десяток пошел. О! пока вспомнил через две недели день рождения… В прошлом году в качестве подарка по жбану получил, а что будет в этом…

– Федька! – Я аж вздрогнул от окрика, – Ты или туда или сюда, но лучше туда.

– Блин. Я тебя старый черт… Петра первого устрою, бороденьку-то обстригу, – Проворчал вполголоса и вышел, закрыв за собой дверь. На крыльце встретил Димку и братьев.

– А Клим где? Как у него нога? Кто кричал давеча? – засыпал их вопросами.

Меня успокоили. – Клим в порядке, уже даже и не хромает, кричали стрельцы, одному из них кобыла на ногу ступила. Дед Силантий их дозором выставил на околицу.

– Так, отвечать по одному. Кого дозором поставили, вас или стрельцов?

– Стрельцов. – Ответил Сашка, дернув при этом за рукав полезшего вперед малого.

– Ясно. Вы ели чего ни будь?

– Нет ещё.

– Ну, пошли тогда. – По моему наущению, Никодим расщедрился на копейку в месяц, из местных, деревенских, выбрали тетку, и она теперь кашеварит у себя дома, готовя еду на всю нашу дружную компанию. Полтора десятка стрельцов, шестеро артельщиков, ну и мы иногда приезжали.

Поставили на её подворье летний навес из обрезков, столы, лавки, а печь на улице и так была. Нормально готовит. До Марфы ей конечно далеко, но по деревенским нормам, вполне прилично. Самое главное, сытно. Никогда не любил пшеничную кашу, а тут с баранинкой, с лучком жареным да зеленухи вдоволь с чесночком… Вот что значит с самого утра на ногах и не жрамши. Сглотнул тягучую слюнку.

– напомните, что Силантий пива просил с рыбкой ему принести.

Пройти по улочке…

'тропа в лесу больше чем эта деревенская стрит. Вот плюс, нет тракторов и автомобилей, трава просто немного вытоптана. Зато по весне, когда здесь был, снег ещё не сошел, таяло все вокруг, не было непролазной грязи присущей веку будущему'

До соседнего дома всего ничего, десяток шагов, открыть скрипучую калитку и войти. Мальчишки, едва вошли, со всех ног бросились к колодцу. Одним из решающих доводов как раз и было его наличие на подворье. Когда подошел, они уже с помощью колодезного журавля доставали первое ведро, холодной вкусной воды. Пока умывались, вышедшая на крыльцо своей избушки хозяйка, спросила – будем ли мы, есть. Пацаны дружно прокричали – да. Я обошелся кивком, хотел. Вспомнил про воблу…

– Глаша. Силантий пива просил и рыбки. Отнесешь? – Никак не привыкну, разговаривать тоном хозяина или человека более высокого положения, плохо получается. Так и хочется извиниться за свою тональную грубость.

Она же, просто кивнула на мои слова, спускаясь с крылечка в две ступеньки и направляясь к навесу летней кухни.

– Ну что оболтусы, наплескались? Пошли есть.

– Федор, а кто такой оболтусы? – Это Мишка спросил, вытирая мордашку подолом рубахи.

– Много будешь знать… Быстро помрешь.

А ничего так обед сегодня, рыбный. Ушица простенькая да щука жареная. Хорошо хоть хлеба навалом.

После перекуса отправил ребят в дом, а сам пошел искать Силантия. Пока ели, он, выпив пару кружек, куда-то свинтил. На околице меня окликнули сидящие за плетнем стрельцы, – Ты куда?

– Силантия ищу.

– А на кой он тебе?

– Может сказать, где кошель с деньгами храню?

– Он к артельщикам ушел, упредить. – Обиженным голосом ответил кто-то из молодых ребят.

Строители жили в старой заброшенной избе, неподалеку от стройки на окраине деревни. Пошел туда.

Деревня, громкое название, какие-то полуземлянки построенные в хаотичном порядке. Центральная улица извивается причудливой лентой, сворачивая то к одной избушке, то к другой кучке потемневших от времени бревен символизирующих жилище. Отхожих мест как таковых нет, ходят в сараи на солому. Зимой живут вместе со своей скотиной, спят на полатях, старики существовали на печках, топившихся к стати по черному. Дым выходит через маленькое волоковое оконце. Вонь стоит невыносимая.

В самый первый приезд, меня хватило всего на три минуты, потом заслезились глаза, запершило в глотке, выскочил во двор и с трудом отдышался.

Силантия нашел там, где и сказали, в домике у артельщиков, он выговаривал старшему. Когда я приехал и весть принес? Так эти герои захотели поучаствовать в разгоне неформалов. Послушал пять минут, и понял. Если ещё и я с тем же вопросом подойду, то мою шкурку повесят сушиться, выставив на всеобщее обозрение. Ну, их, пока пойду лучше осмотрю нашу вотчину. Площадь отхапанного у деревни куска имеет в длину сто пятьдесят саженей и в ширину двести, двести двадцать.

Основные постройки уже возведены, осталось крыши доделать. Заодно нашли место для колодца, мужики говорят, – что там есть вода. Это хорошо, потому, что у меня тут же нарисовалась водонапорная башня, кубов на десять. Насос от ветряка запустим, утеплим овечьей шерстью, а зимой воду подогревать буду, чтоб не замерзала. С грустью посмотрел на кустарник, подступающий вплотную. Надо все-таки строить пилораму, доски для забора пилить, а то у меня скоро агрофобия разовьется. Можете смеяться надо мной, но пару вышек для часовых обязательно поставлю. Думаю возражать, никто не будет, пока шел сюда, пару чиграшей на крыше видел, в зеленых кафтанах и сапогах. Лежат голубки, округу осматривают…

– Федор! А ты что здесь забыл? – Силантий подкрался и спросил тихонечко.

'Блин, убью тебя лодочник……'

Я, подпрыгнув от неожиданности, отскочил и развернулся, выхватывая из-за пояса пистолет.

– Силантий. Чума на твою голову, чтоб ты облысел зараза, и зубы у тебя по выпадали, чтоб у тебя уд на лбу вырос, как поссать так нагибаться…

А он только расхохотался в ответ, обнял за плечо, – Звиняй. Ты чего пришел?

– Да тебя вахлака искал.

– На кой?

– А я уже и не помню, из башки все повыскакивало. Ты с ними чего ругался? – Кивнул в сторону артельной общаги.

– А… Пустое. Решили помочь, за долю. Так я их послал, куда подальше. Поранят кого, али того хлеще пришибут, меня Никодим с гавном сожрет и ты ему поможешь. Вам обоим ужо неймется, сюды переехать. Так?

Я сначала дернулся руку с плеча скинуть, да куда там, – Ну… Да.

– Вот про то и молвил, этим сучкорезам, что без них обойдемся.

– А меня почто испужал?

– Эх, Федька, Федька, да ты себя со стороны не видишь. Стоишь посередь, руками машешь, да сам с собой речь ведешь. А иногда у тебя взгляд пустой бывает, сидишь да на стенку смотришь, а губенки шаволются. Чаво удумал?

– С чего ты решил?

– Ох, не слушаешь ты меня. Да с того, что опосля таких посиделок, всякие диковинки творить начинаешь. Ну, сказывай.

– Вышки дозорные надо поставить. Вон там и здесь. – Показал на предполагаемые места.

– Про дальнюю согласен, как раз будет, а здесь без надобности.

– Как думаешь, тати придут? – Спорить и доказывать сейчас свою правоту, не хотелось, все равно, по-моему, будет. Поставлю так, чтоб вся территория фабрично заводской мастерской, просматривалась. Вот и решил сменить тему разговора.

– А бог его знает… – замолчал, подумал о чем-то, и продолжил. – Ты вот на меня в доме обиделся.-

И выставил изуродованную руку, с железной чашкой вместо кисти и торчавшим из неё кинжалом, останавливая, готовые сорваться с губ возражения.

– Обиделся, у тебя на морде, как на пергаменте писано было. Не шутковал я, говоря, что надо было татя стрелять. Ежели ты его убил бы, то покойник не скажет куды вы побегли.

– Да мы через поле поперли, там такие следы остались…

– Тю, та трава поднялась ужо и поле опять диким стало. А так живой разбойник, своих на татьбу подобьет, да и укажет где вы с дороги свернули. Пойдем. Надо нам ещё пищали осмотреть…

Ночь прошла довольно беспокойно. Пару раз часовым что-то мерещилось и они поднимали нас. Просидев с полчаса и выяснив, что тревога ложная мы уходили обратно спать. Мне повезло, признав меня не годным к строевой, освободили от почетной караульной службы. Да только совесть моя бодрствовала и заставляла бренное тело, шарахаться от малейшего шороха. Только перед самым рассветом, когда темнота стала серой, и постепенно светлело, немного успокоилась и задремала.

'Темные линии ложатся на белоснежный ватман, выводя контур опорной рамы. Она вдруг отрывается от бумаги, обретает форму, объем и медленно вращается, показывая себя со всех сторон.

Замирает, начинает светиться, пульсирующим красным отблеском на угловом соединении. Увеличивается в размерах, и сразу становиться понятна причина. Силовая часть выполнена на коротком плече поперек волокон, а надо наоборот, ибо нагрузка здесь идет сверху вниз. Перестраивается, окрашивается зеленым и отъезжает назад. Появляется редуктор, потягиваясь как ленивый, сытый кот, ползет к своему месту, подняв вверх, словно хвост, короткий приводной рычаг.

Прежде чем встать на крепления, покачал маховиком в разные стороны, потом улегся и застрекотал храповиком, словно замурлыкал. Приползла подающая тележка, крадучись словно мышь, она тихонечко заняла свой пост и затаилась. Бодро промаршировали крепежные шпильки, ввинтились в деревянную балку и заблестели полированными головками. Многочисленными тараканами изо всех щелей полезли гайки, гвозди, бочонками прокатились нагели, прискакали заклепки. Вся эта живность облепила раму, вгрызлась в неё с противным скрежетом и жужжанием. Потом разом все стихло…

Бум… Хлопнуло вдалеке. По листу пробежала рябь. Бумс. Грохнуло ближе и гораздо сильней. Деревянная линейка, прижимавшая край соскользнула… Краешек изогнулся, а вместе с ним покосилась вся конструкция. Сердито зашипев, кот вскочил, распушил хвост и, выгнув спину, замахнулся когтистой лапой, зацепился за плечо, – Вставай – Промурлыкал голосом Силантия'

Открываю глаза и вижу в предрассветных сумерках склонившегося надо мной старого стрельца.

– Вставай. Разбойнички идут.

Резко сажусь. Потянулся под лавку за сапогами. – Сколько их? – Наматываю портянку и сую ногу в голенище.

– Ребята видели пятерых, от леса крадучись идут, я на всякий случай послал двоих глянуть у артельных, чтой то не по себе мне за них. Как бы не полезли…

– Мне, где место определишь, сотник? – Надеваю второй сапог, встал, притопнул. Вроде нормально, не елозят. Со стены сдернул свою сбрую, накинул, застегнул чертову застежку, вторую. Проверил, как вынимаются пистолеты. Нагнувшись, вытаскиваю котомку, порывшись в ней, достал коробку с патронами. Эх, блин, мало взял, всего двадцать штук, пять с пулями остальные картечь. Я её переделал, вспомнив о вязаной. Теперь она кучно летит на десяток шагов и только потом разлетается.

Распихал все по кармашкам, нашитым на лямки, положил на место засопожник и ещё раз попрыгал.

Никодим сидевший на кадке у входной двери с усмешкой следил за моими манипуляциями, – Федь, а зачем ты каждый раз скачешь?

Да стереотип это, вбитый киношными боевиками… – А хрен его знает, – Честно ответил. Но думаю, он мне не поверил.

– Готов?

– Да. Пошли, – И сделал пару шагов по направлению к двери. – Силантий, а как определить где наши, где тати?

– Деревенским велел запереться и носа не казать, моих ты всех знаешь, значиться, кого незнакомого увидишь, стреляй. И прошу тебя – мне пораненные, не надобны, – Стрелец довольно жестко закончил разговор. Повернулся и вышел.

Догнал его уже на выходе со двора, пристроился рядом. Он шагал широким шагом, и мне пришлось прилагать усилие, чтоб не затрусить рядом трусцой. Через двадцать метров я сдался, ухватил его за рукав, – Погодь чуток, не поспеваю.

– Тьфу, короста. – Он ругнулся, но шаг убавил.

Место мне определил не далеко от дома нашей поварихи, там проулок промеж избушек, как раз на поле выводит, за ним, в полверсты будет лес. Оттуда тати идут. В крайних подворьях, засело по трое ребят Силантия, так что я посередке оказался, было велено стрелять, во все что шевелиться и идет на меня. А что уже не шевелиться – расшевелить и пристрелить.

В принципе логично, моя задача остановить, а стрельцы двумя залпами перебьют нападающих и добьют уцелевших. В тоже время, у меня есть место, куда отойти, если что пойдет не так.

Силантий ушел, оставив меня одного.

Мне почему-то стало жарко, аж пот на лбу выступил. Расстегнул кафтан, открывая грудь утренней прохладе. Через пару минут стало зябко, запахнулся. Жарко… Холодно…

А потом пришел колотун бабай и меня натурально затрясло от осознания того что мне предстоит сделать. В первом случае спасал свою жизнь, во втором, честно сознаюсь, стрелял в лошадь, сейчас же мне надо было убивать осознанно… Ловить врага в прицел и нажимать на курок…

Ладони вспотели, вытер о ляжки, стер пот со лба шапкой.

Да. Я трусил… Да мне было страшно… Вот так осознано, лишить кого-то жизни…

С тоской подумал о фронтовых ста граммах. Ну, грамулечку, хотя бы глоточек, чтоб просто отпустили сжатые в тугую пружину нервы…

Да что ж такое твориться…

Если эти уроды сейчас не появятся, сам побегу вперед с криками, – за Родину, за Сталина.

Минуты ожидания падали каплями, расплавленной смолы, медленно и тягуче. Я превратился в одно большое ухо и огромный глаз, всматриваясь и вслушиваясь в утреннюю тишину да заросли какого-то кустарника.

'Некстати вспомнилась армейская служба, первый караул. Бессонная ночь, полная тревоги и страхов.

Не упомню, какая смена была, поставили охранять бомбосклад. Первое от чего стало жутко, это от осознания того что рядом со мной, находятся тысячи килограмм взрывчатки. Я даже задышал через раз, боясь потревожить покой этих спящих чудовищ. Десяток авиабомб, каждая весит по девять тонн, дремали, укутавшись в брезент… Ночь, темно, ветер шевелить края маскировочных сетей…

А мне уже слышится, как они посапывают. Знаю, что сейчас безопасны, а все равно… Страшно…

Прослужил наш призыв всего неделю. Только-только в часть прибыли, обживаемся потихонечку, первая партия, из пополнения. В палатке на двести человек, ютилось всего три десятка. Какая жизнь у новобранца – утром подняли, на физо сгоняли, отвели в столовую, покормили, обратно привели. Сиди, читай уставы.

Входит прапорщик и прямиком к сержанту, о чем-то переговорили. Нас строят и ведут в сторону складов, расположенных неподалеку от нашего стойбища. Подводят к вагону, и прапор толкает речугу.

– Мол бойцы, вам выпала великая честь, ла – ла, бла– бла и мать вашу, тра-та-та, чтоб разгрузили через полчаса.

И уходит вместе с сержантом. Мы настроенные на трудовой подвиг, всей толпой бросаемся вперед. Откатываем дверь и самые осторожные отступают назад. В три ряда, друг на друге, в деревянной укупорке, под самый потолок, стоят бомбы. Всякие, от четвертинки до сотки. Сами понимаете, деваться некуда, аккуратно, не дыша, медленно вынимаем первую, относим поближе к дороге. Вторую, третью… Кажется, что они никогда не закончатся. Идет обратно сладкая парочка, подошли, постояли, посмотрели на полудохлых муравьев, таскающих личинок и куколок. Прапор, старый мужик, прослуживший всю жизнь и навидавшийся всякого, даже не матерился. Он и сержант, влезли вагон, выгнали оттуда, всех кто там был… А потом мы, салаги, чуть не обосрались…

Из открытых дверей на траву одна за другой посыпались, эти чертовы бомбы. Один валил пирамиду, а второй просто выкатывает наружу.

Ну, мы и залегли, кто, где смог…

Бодрая 'уставная команда' исполненная в две луженые глотки, подняла нас и через полчаса, вагон был разгружен. Такой цирк бывал два раза в год, весной и осенью… С каждым призывом…'

Кустарник, в конце проулка, зашевелился, дрогнула и опустилась вниз ветка. Я разглядел на фоне зелени, белое лицо человека смотрящего в мою сторону. Послышался треск сучьев и на тропу стали выходить вооруженные, разным острым железом, люди.

Засунув один пистолет в кобуру, выдернул пяток патронов, сжал в кулаке.

Разбойники шли, переговариваясь между собой, я насчитал девятерых.

'Пять, пять, трепло'

Они уже подошли вплотную к жердяным заборчикам, когда один из них вдруг остановился, – Погодь. – Придержал идущего рядом за плечо, и как собака стал принюхиваться.

'Стрельцы, фитили запалили… Учуял гад'

До них было метров двадцать, для меня более чем предельная дистанция, но если сейчас полезут во дворы…

Вскочил на ноги и закричал, срываясь на фальцет… Самое приятное слуху, это слово, – мать, остальные не для женских ушей. Для того чтоб меня было лучше слышно, выстрелил в их сторону.

Попал! Зацепил кого-то. В ответ донесся разноголосый вопль, от боли до простых криков. Раненый остался кататься на земле, а остальные бросились в мою сторону.

Никогда в жизни мне не удастся повторить такую скоростную перезарядку, они пробежали с пяток шагов, когда вскинув оружие, вторично нажал на курок, на этот раз патрон был дробовой. Красиво, но мимо. Нажал защелку, откинул ствол, выдернул стреляную гильзу, вставил новый патрон, прицелился, выстрелил. Удачно. Одному перепало, споткнулся на бегу, выронив здоровенный свинорез и матюгаясь упал на четыре кости.

И тут из-за забора, сначала с одной стороны, потом со второй, грохнули шесть пищалей, проулок заволокло дымом. Истошно завопил раненый, я отбежал к стене избушки и прижался к ней спиной.

Держа пистолет наготове, всматриваюсь в эту завесу. А там, судя по звукам, стрельцы добивали татей. Крик раненого оборвался, и наступила тишина.

– Эй, ты где? – Из пелены показалась фигура человека, идущего в мою сторону, в правой опущенной руке, сабля. По одежке, вроде наш, на всякий случай подымаю пистолет.

– Федор, это я Тимофей, не стреляй. – Стрелец остановился в нескольких шагах.

'Вот из чего дымовую завесу делать. Шестеро стрЕльнули раз… Блин'

Отлипнув от стенки, шагаю ему навстречу. Да, этот наш. Показался ещё один.

– Тимоха, там пацан прибежал, сказывает, Силантий прислал, говорит, чтоб к нему шли.

Первый повернулся ко мне, – оставлю Курчавого с тобой, заховайтесь и носа не кажите, может еще, кто придет.

Пока разговаривали, нас обступили подошедшие стрельцы. Он скомандовал, – Айда за мной.

И топая сапожищами, они убежали. Оставив в обществе угрюмого, как потом выяснилось, молчаливого, парня и девяти покойников, тоже как-то не расположенных к беседе.

А у меня начался отходняк, захотелось поговорить, рассказать обо всем что видел и слышал.

Все попытки разговорить парня не удались, он только кивал головой, да крутил ей, осматривая проулок и улочку. Мы отошли назад и устроились в первом же дворе. Шавка, попытавшаяся тявкнуть, взвизгнула от удара прикладом и удрала прочь. Натаскали сена, по две охапки, бросили у забора и 'затаились' Лениво жуя соломинку, стрелец снисходительно посматривал в мою сторону, изредка кивал, для поддержания беседы. А я заливался соловьем.

'Это сейчас, по – прошествии времени понимаю, что нес откровенный бред'

Терпения или жадности парню было достаточно, но видимо я его допек, он откуда-то достал, кожаную флягу, глотнул из неё и перебросил мне.

Открыл, понюхал, голимый чемергес, хрен с ней с эстетикой, присосался… И впервые услышал голос своего напарника, – Э… Э, оставь малость…

Занюхав рукавом и зажевав выдернутой из кучи травинкой, вернул владельцу его добро.

Минут через десять, у меня только прижился выпитый самогон, с другого края деревни грохнул залп через паузу ещё два выстрела потише и опять наступило тревожное ожидание. Просидели ещё где-то с час, алкоголь сделал свое дело, я даже задремал. Сквозь дрему услышал разговор, это прибежал посыльный. Поднимаю голову и… – Едрить твою через колено поленом в задницу кочергой по рогам…

Домой вернемся, убью заразу лично, ждать ни буду, отловлю и казню лютой смертию, прямо сейчас, на месте.

Увидев меня, Мишаня взвизгнул и ломанулся со всех ног вдоль по улочке в сторону усадьбы. А во мне проснулся кровожадный тигр, захотелось, – пришибить кое-кого, да крови напиться. И кажется, знаю кто эта жертва.

– Что он молвил?

Курчавый, флегматично посмотрел вслед удирающему пацану, повернулся и спокойно ответил, – Пошли, татей всех побили, – Встал, отряхнулся, поднял свою дурынду именуемую пищаль, закинул за спину бердыш, подвесив на ремне.