Текст книги "Записки грибника"

Автор книги: Алексей Федосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

Озвучил получившуюся сумму, сказать, что он не обрадовался, значит не сказать ничего, судя по всему, парнишка вложил не только душу, в статуэтку. И потому как он заискивающе смотрел на меня…

'Б… как это достало, Никодим! Подлый трус! Укатил в Глухово-кукухово. А мне тут разбираться!'

рассчитывая получить постоянную работу.

'Брать? Не брать? Монетку подкинуть что ли? Орел за, решка против'

– Антип, а веришь ли ты в господа нашего? В провидение божественное? – У него глаза от такого начала стали как две плошки и рот приоткрылся.

'Блин… Да на хера мне этот дешевый спектакль?'

Он кивнул, и с недоумением в тоне ответил, – Да, – и перекрестился.

Я достал из кармана кошель, развязал, достал из него монету, протянул, – Подбрось так, чтоб перевернулась несколько раз.

Все так же, ничего не понимая, взял алтын, положил на большой палец и щелчком подкинул вверх. Кругляшек, звякнув, взлетел как бабочка под потолок, стукнулся о балку. Отскочил вниз, ударился о стол, прокатился по нему и упал на пол. Я медленно нагнулся и… И с трудом удержал рвущийся из груди самый черный мат.

Монета стояла на ребре, застряв щели между половыми досками.

'Никодим!!!!! Убью заразу…'

'Мысли черные, но не со зла. По уму кто я? Разумник, изобретатель по местному, наемный рабочий в мастерской Никодима, не нужно другим знать, да не обязательно, что почти совладелец. Но Хозяин он, и ему принимать на работу. Он меня за малолеток до сих пор пилит. Хрен ему по толстой морде, а не полный рабочий день. Должно же быть у детей детство. По этой теме через раз цепляемся, а того понять не может, что я уже хоть сейчас могу поручить Климу лавку, есть в нем хватка. Эдакая педантичность, его тетради и записи, которые он ведет под моим присмотром, отличаются редкой аккуратностью, в отличие от других. Мы с ним уже месяц изучаем основы складского дела и транспортную логистику, из того, моего прошлого опыта. Вот здесь я втройне сдержан на язык, и стараюсь очень тщательно подбирать слова или если не удается, как будто придумываю новое. С моей подачи и молчаливого поощрения, он расставил, рассортировал и разложил по полочкам все вещи в задней комнате лавки. Никодим поначалу ворчал, а потом как-то признался в разговоре, что с этим парнем ему: – 'Покойней, он ведает где, что, ложено'

А когда застал, его сидящим за столом, высунув от усердия язык, старался красивым подчерком надписать, склеенные им самим, карточки. Сделал всего одно замечание: – 'Шапку подписываешь, а ниже разлинуй на колонки, дата приход, дата расход, кто брал, кто отдал. Подпись' Он хотел все в одну строку писать. Выслушав, зачем так надо делать, согласно кивнул, отложил недописанное, пододвинул к себе готовые и стал переделывать. Вот так, киндер со слов освоил азы карточного учета'

Вытащил предательскую монету из щели, подкинул, поймал, положил на кисть левой руки, прикрыв, правой ладонью. – Орел или решка?

– Орел. – Ответив, Антип глянул на меня, ожидая пояснений.

Медленно снимаю руку и… Алтын лежит гербом вверх. Что ж мужик судьба у тебя такая, работать на контору Никодима.

– Поведай мне, тати к тебе не приходили боле?

– Нет, – он улыбнулся, – В первую ночь, у нас на подворье два стрельца просидели, в баньке. Тихо все было. Потом они днем ушли, а к ночи ближе другие пришли и так целых две седмицы. Робята все молодые, крепкие, а потом, ужо к воскресенью ближе, я ночью шум услышал. А мне наказано было, во двор, как стемнеет ни ногой.

– Это кто тебе молвил? Старый такой, со шрамом в половину морды и без руки?

– Он самый. Страхолюд. Такого вечерой повстречаешь, сам кошель отдашь…

'надо будет Силантию рассказать, как его обласкали'

– Дальше сказывай.

– Так. До самого утрева глаз не сомкнул. А по утряни мне стрельцы в дверь стучат, зовут меня.

Вышел, они молвили: – 'что все служба у них закончилась, уходят они, могу теперь спать покойно'

Обрадовался, хотел робятишек пивом угостить, да они отказались от угощения, ждали их сани за воротами. Проводил, слегу накинул, в дом вернулся, холодновато было в опорках да полушубке на исподнее наброшенном. Олена моя печку растапливает…

– Она ещё не родила?

– рано ищщо, чуток опосля, бабка говаривала, что через пару седмиц срок придет, дитю родиться.

– Сказывай, чего дальше было, – немного грубовато, перебил его, доставая кошелек. Под пристальным взглядом достал оттуда одиннадцать алтын, добавил его счастливую денежку и сдвинул эту горку в его сторону.

Он пробормотал. – Благодарствую, – и продолжил рассказ, оставив монеты лежать на столе.

– Обрадовал её тем сто мне стрельцы поведали, с колодца воды принес, она на стол кашу поставила, снедали с ней. Она потом легла, уж больно живот большой, спина болит, таскать такое брюхо.

Я в баню пошел, дров подбросить, да и твой урок исполнять надо. С вечера снег шел, думаю, под утро кончился, лопату взял, от сараюшки, от дверей откинул, у баньки натоптано, там не стал. Хотел ужо унутрь зайтить а токмо след мне показался неведомым, будто мешок из-за угла тащили, глянул, да в сугроб и сел. Два пятна красных, снежком припорошены…Тут мне и понятны слова стрельцов стали.

Федор, спасибо тебе, за избавление от татей, – И это чудо отвешивает поклон.

– Ещё раз поклонишься, по сопатке получишь, понял?

Он кивнул удивленный, таким отпором. Я что боярин, чтоб мне каждый кланялся?

– Забирай деньги, заработал, и завтра приходишь сюда с утра. Как на заутреню прозвонят, чтоб стоял перед воротами как стрелец на посту. Работать будем, её у нас, ой, как много.

– Значиться…

– А то и значиться, Никодим приедет, за оплату поговорим, ступай.

Антип сгреб со стола монеты, хотел было… Даже дернулся. Но встретив мой взгляд, просто кивнул и вышел.

А сел на лавку, пододвинул ближе собаку, принялся рассматривать. Были у меня на этот счет свои мысли. Купцы иностранные жили все на кукуе, своей слободой, общались в большинстве своем только с нужными купцами. Отлитые из бронзы фигурки, товар не для местного рынка, изначально задумывал с дальним прицелом. Вот за эту статуэтку я хотел получить не меньше пяти рублей. Своего часа ждала композиция, на которую англичане, да и другие, наверняка клюнут. За несколько моих приходов, мы с Милославой, сотворили сеттера, стоящего в стойке, а позади него охотника со вскинутым ружьем. Эту картинку видел не раз, она стала каноном в охотничьем деле, эдакой визитной карточкой.

Она лепила, я портил, она делала, я ломал, но совместное творчество получилось что надо. Даже отцу её понравилось. Всё по замыслу должно было быть отлито по частям и спаяно. Вот это и было тайное оружие за интерес к нашей продукции.

Знакомые ремесленники, у которых случалось порой заказывать нужные вещи, обещали свести с кем надо, разумеется, не бесплатно… И вот теперь у меня есть с чем идти на первую встречу.

Кровь из носа мне нужен выход на европейский рынок, на нем меня интересует всего одна единственная вещь. Картофель. Картошечка, картофан, пюрешечка на молочке сдобренная сливочным маслицем, сверху присыпать жареным лучком, щепоткой укропчика. Рядом на тарелочке, нарезанный кружочками соленый огурчик, пара долек чеснока маринованного со свеклой и запотевшая стопочка, накрытая сверху кусочком ароматного бородинского, хлеба. И здоровенный кусок прожаренного мяса' Пока Петра дождешься с голоду сдохнешь…

Отложил ручку в сторонку, сглотнул эту самую, голодную слюну, надо идти завтракать, а то уже скоро Антип, на свой первый рабочий день придет.

Лета ХХХ года, март 12день

Как же бухтел Никодим! Поимел меня во всех позах, подустал чуток, отдохнул, перевернул, расшевелил и трахнул в особо извращенной форме и только после этого допустил к разговору с новичком.

Он приехал через два дня, после того как Антип стал работать на нас и привез мужичка, – литейщика.

Возрастом он постарше моего протеже будет, но помоложе меня. Вроде, по суждению Никодима, мастер справный, семейный, наш местный с Москвы родом будет.

А мне его морда не по нраву пришлась, поговорил с ним, он подробно, не запинаясь, рассказал о технических операциях, уверенно так. А вот при вопросах о семье и предыдущих местах работы… Начались непонятки, слова говорит правильные, а моторика лица сообщает о другом. При наводящих вопросах, припотел слегка, по вискам заструилось. Отвернулся к нему в пол оборота, чтоб краем глаза видеть, да и сказал:– 'Ступай к Никодиму, мне молвить больше нечего' Он украдкой перевел дыхание и вытер руки о ляжки, как будто они были мокрыми.

Отпустил, а сам пошел искать Антипа, он молодой, но мастер потомственный и мне надо, чтоб он проследил за новеньким. Как работает, инструмент берет. Пользуется им как уверенно или нет, да и вообще присмотреться надо.

Никодима нашел во дворе, около саней, разговаривал с Евдокимом, так зовут мужика. Отступил назад за угол, и стал дожидаться окончания их беседы. Она не затянулась новичок распрощался и ушел. Я же двинулся к своей жертве, с целью отомстить, за половые извращения.

– Никодим, давай поговорим.

– Тебе надо ты и разговаривай, – Проворчал, а сам продолжал отвязывать оглобли от хомута.

– Чего решил с Евдокимом?

– С утрева к нам приходит, а ентот, домой поедет.

– Поведай, как ты с Евдокимом столковался, может, присоветовал кто, али сам подошел?

– А те, зачем ведать надобно? – Он, наконец закончил отвязывать оглобли. Потянул за хомут, снимая его с лошади.

– Да потому что подсыл это.

– Это кто ж тебе наговорил такого, уж не Антипка ли?

– Он и не видел его вовсе, почто на человека наговариваешь?

– А ты что клевету молвишь?

– Я тебе сейчас обскажу, а ты подумай. Кто таков Антип? Мужик Курский, приехал во град Московский никого не знает и не ведает, нет у него тут ворогов, и друзей нету. Нет, вороги были, да померли… Учти это, с нашей помощью.

При этих словах Никодим бросил в мою сторону, быстрый взгляд и отвернулся, занимаясь лошадиной упряжью.

– Никто не ведает, куда он пойдет, где работу подыщет. Его все отпихивают, потому что не свой, не местный. А он и действительно для нас никто и звать его ни как. И это самое дорогое в нем.

С этими словами шагнул к Никодиму поближе и спросил шепотом, – Сколько хочет получать Евдоким?

Он смерил меня взглядом, вздохнул и недовольно ответил, – Сто рублев в год.

Я улыбнулся, – А Антип, чтоб ты знал… Ты же меня облаял, и даже не спросил, на сколько Я, с ним договорился, а он тебя ждет.

– Ну…

– Тридцать восемь и поверь мне, парень рад до усрачки, он и за тридцатку согласился бы. Но не это самое главное, мы в новую слободу поедем, так вот дом тот, в котором его поселим, за ним будет, пока на нас работает, на подворье его только жена да… Ну и тот, кто родиться, все остальное наше.

А ты хочешь взять к нам местного, в три раза дороже и врущего напропалую. В случае обиды, какой, он просто сбежит, а его испрашивать про нас будут. Вот он и продаст, тебя и меня, как Иуда Христа продал, за тридцать сребреников. Антип наш рабочий и главное в этом слове, Раб.

Ты не ответил, откуда, и как ты с Евдокимом повстречался.

– Федя, тебе токмо в разбойном приказе, служить, тебя тати боятся, будут. – Закинув хомут на плечо, ткнул пальцем в лошадь, – веди на конюшню. Там договорим, неча на весь двор лаяться.

'Внутри, если зайти на конюшню, справой сторонки денник, небольшая клетушка, три на три метра, двери нет вместо неё две доски перегораживают вход, пол застлан соломой, а в коридоре стоит ларь с овсом. Чуть дальше, стойло с коровой. Хомут и прочая упряжь вешается, на вбитые в щели деревянные колышки. До середины сделан настил, на высоте чуть выше человека (чуть… да тебе подпрыгнуть надо, чтоб рукой достать) сенник. Спал тут пару раз, если вы не брезгливый, потому что запах сена перекрывается ароматом навоза и конских каштанов, можете и положить голову на попону, свернутую в рулон. Хорошо у свиней свой домик, для пяти маленьких поросят, сейчас он пустует, его обитатели переселились осенью в кладовку в виде окороков и колбас. Но скоро появятся новые жильцы…'

Никодим бросил хомут на ящик с овсом, дождался, пока заведу Ласку и закрою проем досками.

Повернулся к нему, – Сказывай.

– Да сказывать нечего, – Он как-то сгорбился, присел на краешек. И я не удивился бы, если бы он достал трубку и начал её набивать табаком. Что-то его тревожило и очень сильно.

– Ведомо мне, кто таков Евдоким, и даже от кого. – Встал, прошел к воротам и выглянул во двор, осмотрелся, вернулся на место. Сел, вскочил и чуть ли не забегал по конюшне, выкрикивая несвязанные слова.

– Тварь, говнюк обоссанный… Не печатное… чтоб тебя… Непечатное… Меня, змееныш попрекать вздумал… А сам то…

– Никодим, хорош, скакать, толком расскажи.

И он поведал.

'Дела давно минувших лет преданье старины глубокой. Как я уже упоминал, хозяин наш, в молодости пушкарским делом баловался. Довелось ему в походы сходить и на порубежье пожить. Всяко было и радость побед, и горечь поражений. В одном из сражений, полк, которому был приписан Никодим, был разгромлен. Пока строевые стрельцы отбивали натиск, постепенно отступая к обозу. Ему было приказано вывезти пушки. Три ствола погрузили на одну телегу, и на вторую два. На первую он сел сам, а на вторую дед Евдокима. Нахлестывая лошадей, они поскакали к ближайшему лесу. Ушли бы спокойно, да с два десятка ляхов, сквозь клубы дыма, висящие над полем боя. Углядели и бросились в погоню.

Никодим говорил, что молился только об одном, успеть. Успеть до леса, а там… Им ещё повезло в том, что пошли они вокруг луговины, а она после дождя топкой стала, конники на шаг перешли, а они в лес въехали. Колеса натужно скрипели, лошадь роняла желто белую пену и начала хрипеть, спотыкаясь. Поняв, что от погони не уйти, становил свою телегу, соскочил с нею, подбежал к деду и отправил дальше. Но и у того мерин сдал, бока его раздувались как кузнечный мех. А потом он просто взял и упал.

Бросился обратно, суматошно шаря в поясной сумке разыскивая трут и огниво. Нашел и как блаженный, трясущимися руками, начал высекать огонь. Пот заливал лицо, крупные капли падали на руки и землю.

К чести сказать, дед Евдокима повел себя как настоящий воин. Он не стал паниковать и не бросился в бегство, а достал саблю и встал рядом. Наконец удалось запалить трут. Никодим с помощью стрельца завел свою лошадь назад, поставив рядом со второй телегой. Место на котором они остановились было почти на середине небольшой полянки. Засыпав пороху из бочонка на затравку своей средней пушки, Никодим вдруг успокоился, снял шапку, вытер мокрое лицо, отбросил. Выпрастал из-за ворота крест поцеловал его, перекрестился. С тропы послышался громкий топот…

Дождавшись, когда почти с десяток поляков выйдет из леса, приложил трут к пальнику… Там, на поле он зарядил свою пушку картечью… Но ствол был снят с лафета и уложен телегу, сотник хотел любой ценой спасти орудия от позора.

Дед, увидев, что задумал Никодим, яростно шуровал возле одной из пушечек с его телеги, забивая заряд.

Раздался оглушительный грохот, ствол отдачей отлетел назад, убив на месте, кобылу, Никодиму вспышкой обожгло кисть и швырнуло на землю, чудом не переломав кости. Он подскочил к разбитой телеге, втащил из обломков алебарду и стал вглядываться в клубы дыма. Оттуда раздавались крики боли и ярости, громкая ругань, конское ржание. Пелена раздвинулась, из неё показалась лошадиная голова. И тут дед, подхватив валявшийся на земле трут, воткнул в запал. Пушчонка зло тявкнула – коня снесло вместе с всадником.

Стоны неслись с той стороны, а они стояли, напряженно всматриваясь в пороховую плену, непроницаемым пологом накрывшую маленькую поляну. Шли минуты, никто не выходил к ним и не нападал. И тогда дед, матерясь вполголоса, пошел туда, Никодим следом. В этот момент завеса приподнялась и они увидели последствия своих двух выстрелов.

Кровавое месиво из людей и коней, билась на земле кобылка с выпущенными кишками. Другая лошадь рвалась, пытаясь вытащить убитого всадника за намотанные на руку постромки. Выживших людей не было. Трудно было определить чей выстрел стал роковым для почти двух десятков поляков. Со слов Никодима, как он описал лежавшую в телеге пушку, можно предположить что выстрел произошел на уровни конской груди с низу вверх с метров с двадцати, если учесть что конус разлета был еще небольшим то под залп из трехсот картечин попал практически весь отряд сразу. Выстрел деда поставил точку, добив кого-то из уцелевших поляков.

А перед победителями, стала проблема, мерин пал, телега Никодима разбита отдачей, а кобыла убита.

Переглянувшись, бросились к уцелевшей польской лошадке. Она попыталась скалить зубы и кусаться, но была огрета кулаком по морде, схвачена за ухо, его закрутили и потянули вниз, она ещё дико вращала глазами, но уже покорно пошла за своими захватчиками.

Откуда взялись силы у двух людей, не понятно, но им удалось по обломкам Никодимовой телеги закатить во вторую все пушки и даже ту, что отлетела назад. Разрывая коняшке в кровь губы, и разбивая ей бока, они потащили непосильный для неё груз в глубину леса. На все что её хватило, это с великим трудом, протащиться три версты, до маленькой речушки, практически ручья, перегородившего им дорогу. Быстро осмотрели брод и поняли что здесь им не пройти с таким грузом.

И тогда они приняли решение. Скинули большую пушку и две маленькие на землю, подкатили в обрыву, сбросили на берег ручья и подкопав, обрушили сверху на них целую прорву песка. Из леса приволокли сушняка и накидали сверху, добавили сухой травы и подожгли, скрывая, таким образом, следы своей работы. С оставшимся грузом они спокойно добрались до расположения наших войск и вот тут-то и выяснилось. Что из всего полка в живых осталось только двое. Остальных, кого порубили, обозленные сопротивлением ляхи, кого в полон увели. Но судя по количеству найденных на поле боя тел, таких практически не было.

И вот тогда. Этих двух кренделей, посетил дух жадности и наживы, пушка в триста килограмм веса и две пушченки на сотню. Они не сказали никому, что спрятали эти орудия. Они решили оставить их там до лучших времен, надеялись остаться в живых и поделить честно пополам. А там было что делить, пушки то, медные…'

Волею судеб они прошли ту войну без особых ран и увечий. Если не считать того что Никодим после неё, с застуженной спиной слег надолго. Отбитая в молодости, дала о себе знать в зрелые годы.

Жить на что-то надо было, и тут в слободе он встретил своего напарника по тому бою. Слово за слово, разговорились, вспомнили былое и начали осторожно прощупывать друг друга. Сговорились и на два месяца уехали из Москвы. Вроде как по делам, так, во всяком случае, говорили всем, кому надо было знать и кому не надо, тоже.

За два месяца каторжного труда им удалось сначала вывести вглубь леса, устроить лагерь, и потихоньку, не дай бог, кто услышит, звон, порубить стволы.

Дед, взял себе, медь с двух маленьких пушек. Наверно посчитал, что Никодимова предусмотрительность, спасла им жизнь и поэтому его доля должна быть больше.

В прошлом году, зимой он представился, на смертном одре открыл своему внуку тайну, откуда на его род свалилось богатство. Внучок этот, Евдоким, посчитал себя обделенным и решил стребовать с Никодима или деньгами или медью али другим товаром то, от чего отказался его дедушка.

Закончив рассказ, Никодим смотрел на меня, а я на него. Потом не выдержал и расхохотался

– Всё Феденька, кончились у меня гроши, ежели ничего не продадим, по миру пойдем, – Передразнил его. Напомнив, как пришел к нему недавно просить рубль.

Он зло сплюнул, – Федька. Я тебе как на духу поведал, а ты чего?

– пустое это все, Силантий нужон, этого Евдокима в оборот брать надобно. Ежели не сговориться с нами, к ногтю. Как говорил один… (замялся подыскивая слово)… Один грек. Нет человека, нет проблем. Задавить его тишком, токмо обставить, так что сам утоп, на рыбалке. Знаешь, вышел мужичок на бережок да поскользнулся, да на камушек головушкой, да упал, сполз вводу да захлебнулся болезный. И такое… Бывает.

Повернулся к Никодиму. Тот смотрит на меня не с испугом, но с какой-то опаской, что ли, настороженно, так… Молча. Потом сказал. – Страшный ты человек, Федор.

– За своих, – я ощерился, – глотку перегрызу. Всякая нелюдь… – начал заводиться. Выплевывая слова сквозь зубы. – Я. Этих. Блядей. Рвать. буду… они у меня землю жрать будут…

Заткнулся. Через нос сделал глубокий вдох и медленно выдохнул ртом. В жилах кипела кровь, надо было успокоиться, с недавних пор заметил за собой одну не хорошую, как считаю, черту. Смотреть на врагов, через перекрестье прицела…

И очень её боюсь.

– Никодим пойдем напьемся. Евдокима возьму на себя. Честное слово. Я его убивать не буду, он сам не захочет у нас работать. Давай его отправим на выселки…

– Куда!?

– это я так нашу деревушку прозвал. Там у нас Силантий заправляет. Так вот ему обскажем – что этот человек подсыл и надо его как зайца затравить. Калечить не надо, но чтоб сам сбежал, оттуда.

– А ежели не сбежит?

– А куда он денется если его заставят говно из выгребных ям черпать.

– так он литец…

– Во-первых, он работник. А хозяину, куда лучше видно, что надобно делать. Твой покойный друг по чести с тобой разошелся. А этому крысенышу, захотелось урвать кус, от чужого пирога, да только удом по морде получит. Хрен ему. – Скрутив из пальцев фигу, сунул её под нос Никодиму. Он отбил её, усмехнулся, – Пойдем, вражий сын. Пива выпьем.

Ну, хоть вечер получился нормальный, и даже Марфа не шипела…

Лета ХХХ года, март 15 день

– Антип, что у тебя с моими зубчатыми колесами?

– Никогда так не делали…

– Ты говорить будешь или делать? Сначала сделай, а потом хоть башку о стенку разбей. Доказывая мне что так, не делают. Их надо отливать именно так и никак иначе. – Спорить вздумал, на хрена мне цельно бронзовая шестерня нужна? У неё посадочное место слабое, а у составной, середина железная, а обод бронзовый.

– не получиться.

– Получиться! Пойми, голова садовая, эта часть. – Я приподнял вставку, показывая ему, – Сделана один только раз. Сломаются зубцы, мы срубаем старую, и ставим новую. Все дела займут полдня.

– Так и целиком сделать можно…

– Можно. Но не нужно. Посмотри и посоветуй, как закрепить это колесо так, чтоб оно не болталось и через год. Сможешь?

Он задумался, и отрицательно покачал головой, – Нет, не ведаю. Не смогу.

– Если делать цельную, бронза мягкая, ежели клином крепить, разболтается быстро и отвалиться…

– так и отсюда выскочит так же…

'Поскорей бы соорудить простенький токарный станок, поставить на него сбоку зажим для крепления планшайбы и сам смогу, нарезать простенькие, прямые шестерни из блинов заготовок. Только фрезу толковую сделать'

– Иди отсюда, к завтрему у меня должно быть четыре колеса. – Волевым решением прервал нарождающийся спор. На самом деле, дел было выше крыши.

Нормальный парень, немного занудный, въедливый, дотошный, но в отличии от Данилы, если что-то идет не так, подойдет и спросит. Вот и сейчас приперся, руки в формовочной земле, фартук заляпан глиной – делает первую нашу шестеренку.

Мне надо идти к кожевникам, они по моему заказу, должны сшить клиновой ремень приводной. Хорошо, что по осени, шкур накупил по дешевке, а то содрать с меня как за несколько пар сапог хотели.

Мотор, даже в таком виде, значительно облегчил работу, мой, самодельный ремешок проработал всего ничего, часа два, а потом порвался, но и этого хватило, чтоб наглядно показать всем обитателям мастерской прелести механической обработки. Суконо-комвольный станок исправно натирал до блеска все приложенные к нему заготовки и делалось это все очень быстро и безо всяких усилий с моей стороны. Никодим захотел, чтоб я ему приладил и вальцы, но отговорился, там усилие надо, а не скорость. Да мне и самому не терпелось попробовать. Мы чуть ли не всем наличным составом крутили вручную, когда нужна была листовая медь.

Немного страшновато, иметь под боком пыхтящий движок, вот поэтому и нужен, нормальный привод. Отверстие в стене уже готово, с той стороны установлена рама, на ней двух пудовый маховичек, ограждение, рычаг с натяжным роликом, эдакий фрикцион.

Лета ХХХ года, март 19 день

– Антип! Если сейчас откроешь варежку, настучу по клюву.

– А…

– Рот и нос. Понял? – Забываюсь в выборе слов, иногда. Особенно когда злится начинаю, этот черт оказался прав и от этого зол вдвойне. Хотя заготовка была и разогрета, спайки не произошло, стальная втулка болталась как… Цветок в проруби. И видеть его довольную физиономию, говорящую: – 'Я был прав' – свыше моих сил. Надо что-то срочно придумать, верней вспомнить из опыта, той жизни.

Как назло ничего путного на ум не приходило, а я клятвенно обещал, Никодиму через седмицу начать катать медные пластины.

– Черт с тобой, ты прав. Доволен? А теперь иди и сделай мне, наконец, эти, – С трудом удержался от мата, – Шестеренки.

Антип ушел, а я сел к столу, принялся рассматривать неудачу. И чем больше на неё смотрел, тем больше она не нравилась, особенно черно-жирные маслянистые полосы, пятна скорей. Что-то в этом месте сгорело при разогреве, не дало бронзе и стали спаяться, какая-то грязь.

Простучал по столу пальцами короткую дробь, схватил вставку и пошел в кузницу, смотреть и устраивать разборки.

Лета ХХХ года, март 26 день

Подставил ладонь под полосу меди на выходе с валков, придержал, и когда вышла вся целиком, взял в руки.

Теплая, тонкая пластина. Немного демонстративно из нагрудного кармана достал самодельный штангель с моими миллиметрами. Замерил, на глаз около одного с копейками. Тонковато. Надо регулировочные пластины, подбирать, эти малы. Но и это хлеб, вчера вообще целый день конус был. У валков обработке грубая, километр сюда, три туда. Вставок нет, болты от вибрации слабнут и откручиваются, потом шпильку сорвал. Сбил костяшки на пальцах. С Антипом забодали друг друга, нагнувшись одновременно. Весело было…

Попробовал согнуть пополам, есть трещина, да не одна, весь сгиб покрылся небольшими, белесыми разводами. Надо ставить печь для отжига, наклеп получается при прокатке. А ты чего хотел?

Редуктор работал как часы, исправно передовая нагрузку. Неделю назад, когда не получилась комбинированная шестерня, пошел на разборки, прижал своего литейщика к ногтю, и он раскололся. Вражий сын.

Деталь круглая, разогретая, форма стоит на верстаке. Он берет клещами вставку и начинает переносить из горна. Внизу справа, стояла бадейка с конопляным маслом и это чудо, поворачивается, нога запнулась за что-то, он теряет равновесие и роняет точнехенько туда. Большой пшик, дым, вонь.

Он не придумал ничего лучше как достать, не сказав никому ни слова и не спросив, сует обратно в горн и греет заново. Естественно, во второй раз она была, как негр с плантации.

Заряжает, заливает и с победным видом принес каку мне, на показать.

Пообещал оторвать все, что болтается ниже колен, для начала. Общими усилиями, ободрали, отодрали, потом пришла мысль, высверлить с боков отверстия. Облом, сталь закалилась. От души обматерил Антипа и, засунув несчастную заготовку в горн. Заставил его качать изо всех сил, потом бородком набил по кругу вмятин, немного подогрели, уложили в форму и залили бронзой.

Какие же были у него глаза… Как две большие суповые тарелки, после того как все подстыло и появилась возможность оценить наше совместное творчество. Торжественно, как рыцарю вручают меч и шпоры, всучил Антипу напильник и зубило, проводив к тискам, попросил не отломать ничего лишнего. Пока он пилил, рубил, стучал, стоял над душой, читая лекцию о вреде дурной головы, которая рукам покоя не дает. Мужик проникся, и показал высший пилотаж, идеально отлил оставшиеся шестерни за два дня.

Я бы тоже трудился изо всех сил, если бы с меня удержали пять алтын за брак, именно во столько оценил свой труд.

Лета ХХХ года, март 30 день

– Здрав будь, Никодим, не ждал тебя сегодня, – поприветствовал слезающего с телеги товарища.

– И тебе не хворать. Ворота прикрой, не запирай, опять поеду, надо успеть в кузнечную слободу, скобы енти что ты показывал, забрать.

– А Данила чего, сделать не может?

– Могет, токмо мало, да и уклад кончился…

'Два дня назад смотался в 'гадюкино' смотрел, чего они там наворотили. Нормально, мне понравилось. Бригада, артель по нынешнему, вкалывает не за страх, а за хорошие деньги. Никодим по моему совету

(моя зеленая подруга, мелкий червяк по сравнению с его жабой) обещал каждому по три гривенных сверху.

Старшого отвел в стороночку и честно предупредил, что ежели к сроку не управятся, и половины не получат, но если все честь по чести будет, рубль серебром лишка получит. При первых словах, плюгавый мужичок с реденькой бородкой, расстегнутой до пупа косоворотке, вроде как на бычился, опосля подобрел. И на нашей стройке появился свой 'Карлсон'

Потом с ним сцепился. Я, умная маша, приволок с собой рисунок подвесных балок, их устройство и узлов крепления. Успел вовремя. Они только-только закончили возводить коробку будущего цеха, как раз последний венец закатили к моему приезду. Обошел новостройку, полюбовался искусно вырубленным замком в 'лапу' на углах и огорошил всех известием что надо добавить ещё пять, шесть рядов, но лучше семь. В мастерской высота потолка была примерно метр восемьдесят, а что вы хотите от бывшего сарая. Да, мое упущение, с Никодимом обсудили только количество построек. Подумалось, что он учтет все мои прошлые жалобы на низкий потолок. Вот и подорвался как укушенный, ломанувшись в Глухово, когда до меня дошло, что, они там строят. Сейчас, у них, было примерно два метра, настелют пол и что останется? А нужно метра три с половиной, не меньше. Иначе не один пресс не влезет, и как привод от мотора проводить прикажете? Ниже трех нельзя, иначе кто ни будь точно, по башке получит.

Пошли считать готовые ошкуренные бревна, как раз впритык, чтоб доделать стены цеха, а всего оставшегося леса должно было хватить ещё на два таких сарая. Мало. Никодим жмот, купил в самый притык. Да я тоже хорош, что мотор собирался, меня никоим образом не оправдывает. Надо было оговаривать все вплоть до последнего гвоздя.

– Сломается!

– Не сломается.

– Так никогда не делали, сломается. Здесь бревно класть надо, а не эту соплю, – Артельщик пнул ногой доску. – И крыша худая будет, зимой снегом проломит.

– Позови пару своих и пусть гвоздей захватят. – Сказал старшому, а сам карандашом, стал размечать.

Когда они подошли, попросил, именно так, раскроить по разметке. Вот где увидел работу профессионалов, топором обрубили по линиям ровненько. Я так смог бы только электропилой. На земле уложили детали, сшили между собой, забив по паре гвоздей. Судя по кривой ухмылке, на лице старшого, ничего нового он пока что не видел.