Текст книги "Записки грибника"

Автор книги: Алексей Федосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц)

Auf Moskau

Описывать своё возвращение в Москву с дачи не буду, если в моё время я добирался полтора часа, то теперь этот путь занял почти неделю. Хотя… Занятно было проезжать через знакомые, незнакомые места, не узнавая их. Лес, кругом был лес, там, где змеилось асфальтом Рогачевское шоссе, извивалась земляная, вся в ухабах дорога, обходившая стороной мелкие холмы и бугры. Теперь мне становилось понятным, почему оно такое, как будто бык посс…

Судя по всему, будущие строители на заморачивались, а проложили дорогу поверх старого тракта. Телега, запряженная кобылой, тащилась еле-еле, мне выросшему во время бешеных скоростей, было трудно усидеть на одном месте, я соскакивал с повозки и шел рядом. Неспешное движение выматывало и угнетало, а когда мы встали на первый ночлег, отъехав всего на двадцать верст, даже сначала и не понял что мы встаем на ночлег. Думал что простая остановка, но когда Макар, выпряг клячу и, отогнав чуток от телеги в сторону, стреножил её, задал вопрос Степану.

– Степа, а чего стоим?

– Так место хорошее, здесь и заночуем? Трава есть, вон ручей с водой.

Место и вправду было пригожее, с одной стороны холм, заросший высокими соснами, с другой маленький луг с разнотравьем, но…

Не май месяц на дворе, я, конечно, могу поспать в походе у костра, в палатке. А у этих двоих ничего похожего, не было.

– Степа, а мы не околеем за ночь? Я сегодня чуть ласты на сеновале не склеил. – Повернулся к собеседнику, посмотрел на его вытянутое лицо и мысленно чертыхнулся,

'Язык мой, враг мой'

– Замерз, я. Очень. Надо было, до какой ни будь деревни доехать. И в тепле переночевали бы.

– Федя, у тебя денег много?

– Ну, так… есть немного.

– Вот про это я и говорю, на еду нам хватит, с ночлегом, извини, Макар последние Евсею отдал, да за кобылу пришлось заплатить, так что…

– Понятно. Скажи мне, сколько мы так будем добираться до Москвы?

– За седмицу дойдем. – Он подкинул вверх топор, ловко перехватил его и пошел за дровами. А я как стоял, так и сел на задницу.

' Пипец, приплыл. Б… Твою Мать…'

Кроме мата никаких слов больше в голову не приходило. Это же надо было так влипнуть, Неделю ползти там, где добирался всего полтора часа…

И тут на меня накатило. Сердце пропустило удар, потом второй, голова закружилась, я откинулся на колесо и прикрыл глаза, в ушах раздался противный комариный писк, переходящий в нарастающий рев боинга, тело стало ватным, в темноте закрутились разноцветные пятна, и вдруг все кончилось разом. Меня затрясло, меня не просто трясло, а колбасило со страшной силой и при этом кричало, – Федор, проснись, кулеш готов.

Мелькнула и растаяла в туманной дали, мысль, – 'Ангел, зачем-то еду предлагает, а говорят что в раю коммунизм и все общая халява' Потом послышался голос второго ангела.

– Макар, отстань от него, видишь, человек утомился, пусть поспит, он в первую стражу станет. Ты во вторую, а мне под утро достанется.

Решил последовать их совету и уснул. Разбудили меня, когда на небе, к счастью безоблачному, загорелись звезды.

– Вставай, на стражу пора. – Я открыл глаза, и сразу их зарыл, испугавшись, надо мной склонилась лохматая морда, приветливо скалясь щербатым ртом. В вытянутой руке она держала здоровенный кинжал, блеснувший серебристым цветом. – Держи, я спать пошел.

Макар, а это оказался он, залез в телегу, повозился немного, устраиваясь, и почти сразу заснул.

Усевшись у маленького костерка, горевшего в не глубокой ямке, на обрубок бревна, я подперев щеки стал смотреть на огонь. В памяти всплыли строки из читанных не раз рассказов о том что ночью не надо глядеть на него а сидеть к нему спиной, но сил оторваться от завораживающего танца язычков пламени, не было. Усилием воли стряхнул охватившее меня оцепенение и помог в этом, заурчавший живот. В красных отблесках увидел котелок, накрытый куском коры, заглянул в него и нашел там свою порцайку, кулеша.

Оказалось, это вареный клейстер, из муки, правда из жареной, соли и кусочков сала. Достал из кармана спичечный коробок со смесью соли и перца, присыпал варево, вкус лучше не стал.

'Чувствую, у меня здесь проблемы с питанием будут. Может ну её на х… эту Москву, остаться здесь в деревне? Вернутся обратно, проложить линию электропередачи… Запастись картошкой, которая к стати должна быть в Москве у немцев, на этом самом кукуе. А самое главное притащить свою самую любимую игрушку, ноутбук.

– Мечтай, мечтай, неудачник и лентяй. Ты чем собрался здесь землю пахать? Мотоблок где возьмешь? А бензин к нему, запчасти. Не дружок, мой не бритый, достанется тебе сельский трактор с полным приводом на все четыре ноги, овсяный карбюратор, кнутовое зажигание с двумя передачами. Можно было подумать ты на даче что – то сажал, как приедешь, комп включил и всё. Только и хватает твоих творческих способностей кофе себе заварить…

– Ой, ну вот только не надо с больной головы на здоровую всё перекладывать

– Давай не будем. – Покладисто согласилась моя совесть, – только ты хоть раз к правде повернись истинным лицом, а не жопой. Ты за свою жизнь…

– Э, Рыба моя, заканчивай давить на кнопки, лучше подскажи, что вечером было?

– Сама охренела. Не знаю точно, наверно у тебя был приступ.

– Вот спасибо за подробное объяснение, а то я уж сам не догадался.

Перед глазами мелькнула женская фигура, присевшая в реверансе, – Всегда, пожалуйста, только попроси.

– Может хватит ерничать? Мне кажется что общение с нашей супругой не пошло тебе на пользу.

– И чем тебе эта достойная женщина не угодила?

– Да ты стала как она, палец в рот не клади, оттяпаешь по самое колено.

– А не обижай нас…

– И ты Брут. Стерва, ты. Как все бабы. Думаю надо взять тайм аут. Мир?

– Угу'

Как обычно моя совесть оставила за собой последнее слово. А я стал вспоминать что нужно для того чтоб сделать капсюль, в принципе, ничего сложного только надо аккуратность и осторожность соблюсти. По памяти могу вспомнить с десяток ивв, а вот изготовить, только два, серебро и ртуть, с азидом свинца сложней, к сожалению, магазин остался в далеком будущем. Сотню, две, капсюлей вручную сделаю и снаряжу, а дальше…. Порох для начала можно оставить черный, а вот с гильзами… С ними придется помудрить. Всё упирается в технологическую базу. Нужен пресс, нужен токарный станок… Этот список можно продолжать до бесконечности. Пока не доеду до Москвы и не увижу своими глазами знаменитый пушечный приказ, не смогу сказать точно, что и как смогу сделать. Серебро… это денежная единица, не вопрос, с ртутью… насколько помню, аптекари в те года её людей лечить пытались, да и стекольщики использовали, ювелиры, златокузнецы по-нынешнему. Для начала мне нужен был кусок меди и олова, немного кислоты, селитры и самогонный аппарат для спирта, или уж чего там выйдет. Но одно точно мог сказать, потому как скрипела телега, подшипников здесь точно, нет. Вот ещё одна головная боль, в станках для высокой точности они нужны, втулки будут быстро изнашиваются и качество обработки деталей падает.

Как сказал Наполеон, – 'Для войны нужно всего три вещи – Деньги, деньги и ещё раз деньги'

Как же я его понимал. Иметь в кармане рубль мелочью (кстати, вот и медь) Как лимитчик в совковые времена, еду покорять Москву. Только одни идеи, да амбиции.

Тут в голове проскочила занятная мысль, стукнулась о темечко и заметалась внутри черепа. Пришлось напрячься, отловить злодейку и отдумать её. Она оказалась довольно занятная…

'Андрей Чохов, ещё жив, великий пушкарь, изготовивший знаменитую царь пушку, бесполезного монстра, самый большой дробовик в истории. Какой сейчас год? Насколько помню одной из последних пушек отлитых им, был 'царь Ахиллес' исполненный в 1617году, а колокола я даже видел, на кремлевской звоннице, где на экскурсии был. Может удастся встретится с ним, ему ещё лет пятнадцать жить.

Вот пример истинного художника. Глядя на стволы изготовленные им, видишь в первую очередь не приспособление для убийства себе подобных, а филигранно исполненное произведение литейного искусства. Красиво. В двадцатом веке, появилось выражение, – ' Красота спасет мир' а рассматривая 'Аспида' на ум приходят другие строки, – ' До основанья мы разрушим'. Если посмотреть на чистокровных англичанок, рука судорожно начинает шарить в поисках пистолета…'

– А ты чего меня не разбудил? – раздался над головой хриплый спросонья голос Степана.

– Выспался я, вот и решил дать тебе поспать, – Ну, не говорить же что полночи провел в ленивых раздумьях, тупо разглядывая тлеющие угли.

– Как хочешь, – Он протяжно зевнул и, соскочив с телеги, отошел на пяток шагов, теребя завязки на штанах.

Когда он вернулся, я, подбросив в костер сушняка, прилаживал котелок над огнем, чтоб вскипятить воды, – Степ, чай есть? А то у меня только немного малинового листа.

– Нет, хотя… погодь, у Макарки должно быть, он вроде тебя, водохлеб. – Он довольно бесцеремонно вытащил у него из под головы мешок и стал в нем копаться. – На.

Он протянул небольшой берестяной туесок с плотно закрытой крышкой.

Я открыл, понюхал. Не 'Ахмад' и не 'принцесса Нури' какая-то лабуда, запах странный…

– Федор, с тобой всё хорошо? – Стрелец севший рядом, держа в правой руке кожаный мех с вином.

– А что так? – Я помешивал хворостиной кипяток, чтоб быстрей заварились насыпанные туда листья чая, сдобренные малиновыми верхушками.

Он пожал плечами, – Да ты, ходил, говорил, попытался поспорить. Я оглянулся, слово тебе сказать, а ты прямо на земле, у колеса, сомлел. Как щенок, бегал, бегал, и упал без задних лап.

– Это точно, устал я с непривычки, отвык пешком так много ходить. – Сдвинул котел в сторону и прикрыл корой, пусть настаивается. – А мёд есть?

– Нет, – Он с шумом отхлебнул и протянул мне, – будешь?

– Не хочу, с утра, в такую рань. Пить вино. Бр-р.

– Пить с утра, в такую рань, вареную воду. Бр-р – Передразнил он меня, и мы дружно рассмеялись.

– Жеребцы стоялые, что ржете, ироды? – над бортом телеги показалась голова Макара, во всклокоченный волосах запутались травинки, от чего он стал похож на сказочного лешего.

Оглянувшийся Степан, протянул руку и опустил этого страхолюдна обратно, – Спи, сам на лешака похож, тобой только детишек малых пугать.

Он отбил руку и со словами, – ' с вами поспишь' выбрался из телеги.

– Что мужи, дальше двинемся, всё одно встали, лучше вечером пораньше на ночлег встанем.

Я пожал плечами, – А почему бы и нет, – По внутренним ощущениям было где-то около пяти, шести часов утра. В это время года солнце встает в восемь, а светает на час раньше, пока соберемся, как раз можно будет и двигаться.

– Макар, ты ближе там сидишь, подай мой мешок. – Попросил я. Забрав, достал завернутое в тряпицу сало, краюху хлеба. Достал свой нож, открыл и стал нарезать продукты.

Степан внимательно смотрел, потом не выдержал и спросил, – Покажи.

' Твою Мать… Именно так, именно с большой буквы – Идиот' Я замер на мгновение, в голове табуном заскакали мысли в поисках нормальной отмазки по поводу швейцарского складного ножа с пластмассовыми накладками. Молча, вложил в протянутую руку и стал внимательно смотреть на лицо подсвеченное красным отблеском костра.

Он осторожно взял его, покрутил в руках, попробовал остроту лезвия на ногте, попытался сложить, не получилось, вопросительно взглянул на меня. Я забрал и стал показывать, попутно объясняя что и для чего.

Макар увидев диковинку присел на корточки между нами и также внимательно слушал.

– Одно лезвие, из доброго железа, шило небольшое, отвертка, штопор (Достать посмотреть)

Самый большой восторг у них вызвали маленькие ножницы, – Ты посмотри Макар, – С этими словами он ухватил бедолагу за бороду, торчавшую у себя над плечом, забрал у меня ножницы и отстриг клок волос. Пострадавший дернулся, вырываясь, плюхнулся на задницу, стукнул в плечо, – Аспид, ты Сяпка, дай сюда, я тебе тоже чаво отрежу.

Во избежание кровопролития, я забрал нож, открыл лезвие и продолжил готовить еду.

Обстругал, ветку, насадил несколько отрезанных кусков, и пристроил их над углями, вскоре над стоянкой потек вкусный аромат жаренного. Стал выкладывать всё на кусок коры, попутно хлопнул по двум загребущим лапам, стремящимся урвать пайки раньше времени, добавил сырую луковицу, разрезав её на четыре части, хлеб.

– Угощайся, друже.

Некоторое время слышалось только чавканье трех голодных мужиков, проглотивших завтрак, за пять минут. А потом каждому свое, Степану вино, нам с Макаром чай.

Дальше были сборы и вскоре мы уже шли по дороге…

***

Москва встретила нас дождем и колокольным звоном.

Ленинградское шоссе… Разглядеть в этой тропинке, многополосное шоссе… Господи дай мне силы не впасть в черную меланхолию. О том, что проезжаем Мкад, догадался на паромной переправе, после вопроса, – 'А как река называется?' Вихрастый пацан, одетый в овинный тулуп, расстегнутый на груди, сдвинул на затылок шапку. – Москва, дядьк, – и отвернулся.

– Скоренько, к вечору, дома будем, – Прогудел за моей спиной Макар.

– Скорей бы, устал уже плестись. Ползем как черепахи, надоело. Жрём, спим, идем. Сколько можно? – С этим ворчанием забрался на телегу, сердито пнул в спину развалившегося Степана, – Двинься. Развалился.

Лег на сено, подложив под голову, изрядно исхудавший мешок с продуктами и накрылся с головой своим плащом. Не хотелось ничего. Накатывалась черная тоска, такую можно заглушить или работой или выпивкой. Пить не хотелось, работы не было. Грустно. Но ещё грустней было от того что жить негде, денег осталось двадцать копеек, по нынешним ценам на неделю хватит, а потом? Придется принимать предложение Степана и идти к нему. У него мясная лавка, не мой профиль. Не работал я с продуктами питания, да и кому здесь нужны все эти Госты, ОСТы, правда молочку как читал в инете и в это время баловали по-черному, сметану мукой разводили, молоко водой бодяжили…

– Степан, ты спишь?

– С тобой поспишь, лягаешься как корова, чего тебе?

– Ты говорил у тебя лавка.

– Есть такое, а тебе зачем?

– Всё как то было недосуг спросить, а ты только мясом торгуешь?

– Не только, ещё сало делаем с чесночком. Ну, иногда пирожки с требухой печем, но это ближе к празднествам каким, но больше одно мясо идет.

– А котлеты делаете?

– Это что за зверь?.

– Ну… – я протянул, лихорадочно вспоминая кулинарию древности, – скобленки это, вы их на продажу делаете?

Он сел на телеге, – Кто ж их на продажу то делать будет, так для себя, стариков побаловать, детишкам малым или болезным каким.

– А кости куда?

– Мыловары берут, на клей вываривают…

– А…

– Погодь, – Прервал он меня и соскочил на бревенчатую палубу парому. Я поднял голову, посмотрел на приближающийся берег, осталось с десяток метров. На небольшом пирсе толпился народ, стояли запряженные телеги, а чуток в сторонке стояла группа верховых, человек десять, одетых в стрелецкие кафтаны, – О, мои. Куда это они? – Он прошел вперед и встал на самом краю.

Заскрипели деревянные брусья, засуетились паромщики, перекрикиваясь между собой, и с глухим стуком мы причалили. Упали мостки, всхрапнула лошадь, запряженная в первую повозку. Макар взял под уздцы, нашу клячу и коротко простучав колесами по бревнам, мы съехали на землю, Степан, обнимался с одним из стрельцов соскочившего со своего коня, отъехав в сторонку и остановились. – А ты чего не к своим… – Спросил Макара, подошедшего чтоб положить торбу с овсом.

– А ну их, злыдни они. – И не объясняя ничего, перешел на другую сторону и принялся копаться в вещах.

'Интересно, что такого они ему сделали?'

– Макар, а чего ты на них такой злой?

– Я? Злой? – Преувеличенно удивленно переспросил, стрелец.

– Да. Ты. Они тебя чем-то обидели? – Шутливо спросил его.

Он осклабился в кривой усмешке, – Тати, они. – И излишне громко ответил.

За моей спиной раздался молодой голос, – Сам ты тать, а мы на государевой службе. А ты человече, кто будешь?

Я медленно повернулся. На невысокой лошади сидел молодой парнишка, крепкий такой, кабанчик, на вскидку лет двадцати, с небольшой курчавой бородкой, яркие губы, щеки. На голове шапка, эдаким пирожком с меховой опушкой. Таких любят рисовать как дамских угодников, может его девки и любили, только мне не понравился пустой взгляд, смотревший на меня, сквозь меня…

– А… – начал отвечать, но меня перебил Макар.

– Филарет. Тебя, кличут, ступай с богом и не доводи до греха

– Макарка, ежели с тобой говорить захочу… Я лучше с псом шелудивым словом переброшусь.

– Филарет! – Раздался окрик со стороны парома, – Иди сюда! Тебе что мое слово ужо…

– Да иду, – Откликнулся, полуобернувшись, всадник, разворачивая коня. И уже почти отъехав, бросил через плечо, – А с тобой мы ещё встретимся, на узкой дорожке, тварь.

Я проводил его взглядом и повернулся к Макару….

– Оставь, Федор, тебя не касается, – он не дал мне, рта открыть. И закричал Степану, – Мы поехали. Догоняй. – Причмокнув, хлопнул вожжами по тощему крупу нашу кобылку, заскрипели колеса, и мы потихоньку поползи от переправы.

Догнавший нас стрелец молчком запрыгнул на задок телеги и, не оборачиваясь, глухо выругался.

– Ты чего Степан? – тронув за плечо спросил его.

– Дед мой представился, как мы в поход на Псков пошли, он слег. А месяц назад помер.

Макар, оглянулся и пробормотал, – 'прими господи, душу. Раба твоего' перекрестился – а домашние как?

– Бабка, как ты помнишь, ещё в позапрошлое лето, отдала богу душу, а остатние все живы здоровы. Макарка, давай сначала ко мне, в слободу. – И спросил меня, – Федор поживешь у тестя моего? Я завтра или послезавтра тебя к себе заберу. Только ты это, – он примолк, рассматривая меня в упор.

– Чего? – До меня дошло, – не беспокойся, буду нем как рыба, без повода рот не открою.

Через пару часов мы доползли до места. Это было, похоже… было, похоже… не знаю. Но кажется где-то район будущего Белорусского вокзала. Низкорослые кривые деревца, выросшие по вдоль улочки, высокий бревенчатый забор за которым в громком лае заходились пара барбосов. Деревянная мостовая из не ошкуренных бревен (всю душу вытряхнуло), тротуар вдоль стен домов, довольно чистенько. Степан, подошел и застучал кулаком по доскам крепких ворот. – Ефим! Чтоб тебя черти в аду на сковородку голой задницей посадили, открывай зараза.

Я поморщился, – Обязательно на всю улицу орать?

– Да они любят дружку, Степка да Ефимка. Где б не повстречались, орут как псом покусанные. – Макар, стоящий рядом с кобылкой поправлял что-то из её системы управления.

– А как же…

– С Анькой у них по ладу пошло. Ефимка был сопротив, не хотел, чтоб его кровинка за татя пошла. Да…

– Макарка! – В тоне Степана было столько осуждения…

Обращаясь ко мне, продолжил, – Не знаю, где его со всем семейством носит. Чего стоим, Макарка. Давай ко мне.

Макар довез нас до дома, были радостные крики, слезы. Потом был накрыт стол и истоплена баня. А потом про меня забыли на целый день, да я и не горевал, надо было собрать мысли в кучу, осмотреться на новом месте. Стрельца видел только рано утром. Перекинулись парой слов, да разошлись, кто куда, он на погост, а я дальше спать. Так что, только на третий день начал заниматься делами. Утром, спустившись с горенки, поздоровался с Анной и детьми. Андрейкой, старшим сыном, ему восемь, шестилетняя Маша и самый мелкий, Петр, только, только ходить начал.

– Доброго вам утречка, – Поприветствовала меня Анна, едва я появился на пороге.

– Спасибо и вам того же.

– Садитесь. С вечера мясо осталось и каша ещё теплая.

Вчера не удобно получилось, я привык к персональной тарелке, а здесь… Здесь можно сказать патриархальная семья. Все едят из одной посудины по очереди черпая… Я сдуру попросил миску, отдельную… Хорошо, Степан пояснил что я, ну почти русский, жил далеко и всё тому подобное.

– Аня, можно вас так называть?

– Федор… – и вопросительно на меня посмотрела.

– Просто Федор.

Она кивнула соглашаясь со мной. Наклонилась, подхватила с пола ползущее мимо чадо.

– Аня, расскажите мне о лавке.

– А что про неё говорить, лавка как лавка, как у всех. Только наша мясная, у нас на задах, погреб со льдом, чтоб мясо не стухло. Вот с ним все трудности и есть. Мало заготовишь, до холодов не хватает, то лето жаркое, потаит всё. Приходиться мало скотины резать на продажу. В жару частенько уже к следующему утру уже душок идет.

– А продаете как?

– Как, приходит кто, спрашивает, чего хочет. Тому то и отрезают.

– А если сразу тушу на куски порубить, и за разные деньги продавать. Мякоть подороже, кусок с костями подешевле.

– Так и продаем, только рубим по спросу. Ну, нарублю я, а придет кто, и сразу полть взять захочет, а у меня она кусковая, он развернется и уйдет.

– Колбасу делаете?

– Да, но только для себя.

– А скобленцы?

– Редко, только детей побаловать.

– как ты их делаешь?

– Для Петеньки, скобленые делаю, для остальных ножом мелко рублю, с мучицей и лучком, Федор, раззадорил, сегодня сделаю.

– А жаришь на чем?

– На сковороде

– Дозволь глянуть. – Робко попросился посмотреть кухню, – Можно?

– А что на неё смотреть. – Она удивленно посмотрела на меня.

– Ты не поняла, дозволь посмотреть, где ты готовишь.

Когда в первый раз вошел в дом, меня удивила одна странная конструкция. Рядом с печкой, в метре от неё, к потолку была прибита сухая ветка с привязанной веревкой, с другой стороны… Я бы сказал, что бы подвесная система от парашюта. Анна подошла к ней, засунула ребенка, подвязала завязки и повернулась ко мне и со словами пойдем, скрылась за занавеской, отделяющей женскую половину дома. А я стоял как дурак и смотрел на веселого Петьку, пускающего пузыри, подпрыгивающего в ходунках. Я для своей старшей дочери, такое в дверях, вешал. Вот это да, лень родительская уходит в древние века.

– Федор, ты идешь, – окликнула меня Анна.

– Да, иду, – Прежде чем отдернуть занавес, оглянулся и посмотрел на мелкого… Наверно на моем лице, было написано такое изумление…

– Федор, случилось что?

– Нет, всё хорошо, просто… Просто давно не был дома, и некоторые вещи удивляют меня. – Говоря, я осматривался по сторонам.

Да действительно давно не был дома. Это конечно не хайтек, но по своему довольно мило, напоминало жилище одного моего друга, он увлекался корнепластикой и почти все выходные проводил в лесу в поисках всяких занятных вывертов природы. У меня даже одно время был подаренный им подсвечник в виде змея горыныча. Ну хватит о прошлом будущем, лучше рассмотрим настоящее. Ложки, нам историки всегда твердили о том, что у каждого жителя средневековья была персональная, да была, но у кого она была? У тех, кого в наше время называют туристом – воины, купцы и остальные, кто находился в дороге. Здесь я согласен, вопрос гигиены. На стенке, на деревянных колышках висела доска с дырками, а в ней торчали ложки. – А как это называется, – показал на Это.

Анна, достававшая что-то, из под откинутой крышки массивного табурета, выпрямилась, сдунула прядку волос выпавшую из под платка, – Это ложечник, и опять скрылась внутри, прообраза кухонной тумбочки. Разделочные доски, пара ножей, небольшой топорик – секач, двузубая вилка на длинной ручке. Полка с берестяными коробками разных размеров. Не хватало только миксера и мясорубки.

– А если омлет сделать надо?

– Это что такое?

– Яйцо с молоком и мукой, жарят на сливочном масле.

– А… Понятно, да вот так, – она взяла несколько прутиков, очищенных от коры, собрала в подобие веника. И сделала несколько движений. Она протянула мне небольшую железную сковородку, обычный круг с низкими бортиками.

Осмотрев, вернул обратно, – чем с огня снимаешь?

Она ткнула пальцем мне за спину, оглянувшись, увидел на одной из полок обычный чапельник. У моей бабки был точно такой.

– Спасибо тебе, Анна, ты хорошая хозяйка. – Поблагодарил её и решил пойти осмотреть двор, да и вообще всё подворье.

– Странный ты, Федор.

– Это почему же, – я повернулся к ней.

– Ходишь, смотришь, удивляешься, как будто ты не от мира нашего.

– Я уже говорил Степану, мне пришлось очень долго жить в других краях и вот только сейчас судьба сподобила вернуть меня домой, а тут всё по-другому.

– Я не про это говорю, наши мужики на поварню не ходят, про снедь знают только самое простое, что в поле сделать можно…

Виновато улыбнувшись, развел руками и, пожав плечами, пошел из дома. В голове закрутился клубок мыслей.

' О, как всё понятно в моем времени, разговаривать с женщиной легко и просто. Даже с незнакомыми людьми, в очереди всегда можно найти общий интерес или тему для разговора, политика, цены, нравы молодежи. Да всё что угодно. А здесь… Простая просьба и сразу куча косых взглядов, вопросов. Или я вторгся во что-то личное, чисто женское, куда нам мужчинам вход будет закрыт ещё лет сто двести. Хотя мы и считаемся самыми лучшими поварами на свете, женщины всегда ревниво смотрели на то, как мужики хозяйничают на кухне. Нам разрешают готовить, но за нами приглядывают…

Вот идет по улице молодая девчонка, как с ней здесь знакомятся? Эй, красавица, как пройти в библиотеку?

Так что ли? И получишь в морду от её братьев. Семьи здесь как успел заметить многодетные, это вам не современность, где родили одного и считают себя героями. О да, 'пожить для себя' хорошая отмазка. Роди, воспитай и живи для себя. Один мой знакомый, всё смеялся над нами женатыми. Он потом женился в сорок с копейками, только вот что поразительно, мы уже живем для себя, потому что нашим детям уже по пятнадцать двадцать лет, а этот придурок погряз в памперсах. Мы в баню, на охоту и рыбалку, когда хотим, а он на футбол еле вырывается. Максим мне рассказал по секрету, что этот деятель, очень сожалеет о потерянном времени.

Сорок с лишним это не восемнадцать и двадцать, да дедов с бабками уже в живых зачастую нет. Вот и рожают по одному, потому что на второго уже сил нет'

– Дядька Федор! – раздался сбоку детский голосок. Я обернулся, там стоял старший сын Степана, Андрей. – А ты, правда, мастер?

Я присел на ступеньки, – А кто тебе это поведал?

– А слышал, как батя мамке про тебя сказывал.

– И что же такого он про меня говорил?

Андрейка присел рядом со мной на самый краешек ступеньки, опираясь при этом одной ногой о землю. – Он говорил, ты мастер иноземный и знаешь, как новую пищаль сделать с крепким боем.

– Во как. А ещё чего?

Ребятёнок помялся, махнул рукой, – А всякую всячину. Ещё он про ножик говорил, есть мол у тебя…

– Вот этот? – Достал из кармана и подкинул на ладони. Потом стал показывать, открывая по одному всякие лезвия и приспособления.

– Ух ты, а можно я сам? – Попросил он.

Сложив его, протянул, – да, конечно, только не порежься.

Он довольно спокойно и быстро разобрался, как открывать и закрывать, по игрался, и со вздохом вернул обратно.

– Красивый.

– А куда батя ушел?

– В приказ, а потом на погост, к деду на могилку. – Начав довольно бодро, тускло закончив. ответил Андрей.

– Скучаешь по деду

Он, молча, кивнул головой и шмыгнул носом. Я сдвинулся в сторону и, обхватив за плечо, притянул к себе. Он прижался ко мне, потом повернулся и не впопад сказал, – когда вырасту, как дед стрельцом стану.

Погруженный в свои мысли, я машинально поправил, – Солдатом.

– Нет, стрельцом.

– Солдат, это воин по фряжски, ляхи зовут жолнеж, а у латинян воин, солидариус. Вой. Войник, ратник, стрелец, солдат. Боец. Так называют людей которые не щадя жизни своей оберегают свой дом и своих родных.

'Здесь я лукавил немного. Солдат, это наемник, за римский солид, откуда и пошло это слово но в остальном был прав, придя в русский язык оно сразу охарактеризовало целое сословие, сословие людей у которых только одно дело в жизни. Защищать родину'

Ты знаешь кто был Георгий Победоносец?

– Да, он святой великомученик, пострадал за веру свою.

– Всё верно говоришь, но он так же был солдатом. Отца твоего нет. Покажи мне свою усадьбу, не откажи в такой малости.

Стрелецкое подворье я бы оценил, где-то соток так тридцать ну тридцать пять. Или мне так показалось. Но во всяком случае там было на что посмотреть, Степан, судя по всему не бедствовал. Просторный дом, как здесь говорят, на каменной подклети, фундаменте, к нему с боку пристроена небольшая конюшня, на три стойла, при этом половина была отведена под сено. Тут же рядом притулился дровяной сарай, перед ним было свалено несколько не распиленных березовых стволов. В самом углу, вровень с забором, стояло ещё одно строение с небольшим загоном, огороженным жердями. Это была лавка, как пояснил мой сопровождающий. А вон тот бугор и есть тот самый ледник, холодильник по-нашему. Мы туда не полезли, на двери висел устрашающих видов и размеров замок. Рядом с ним вдоль забора вытянулся ещё одна постройка, по мычанию и кудахтанью что – то звериное. Баню смотреть не стал, мылся вчера в ней. Застроено всё было довольно плотно, но место для огорода все-таки осталось и пропустить

небольшую постройку, на самых задах, было не возможно, осмотрел внимательно и даже посмотрел что за забором, в щели был виден небольшой ручеек, протекающий в паре метров, а за ним небольшой лесок, что дальше, выясним потом. В развалюхе был навален всякий поломанный садово-огородный инвентарь, пять шагов в длину, три в ширину. Если отсюда все выкинуть, заткнуть дыры в стенах, притулить маленькую каменку и сделать деревянные полы, можно будет здесь и начинать заниматься своим делом. Осмотрелся вокруг, не айс, но на другое просто нет денег и… Степа, если бы ты знал во что ввязываешься…

– Пойдем, Андрей Степанович, дрова пилить. – Я решил заняться общественно полезным делом, чего без дела слоняться.

Он гордо вскинул курносый нос и с важным видом пошел впереди. Потом что для себя решив, побежал к дому.

Мы столкнулись на крыльце, поймал его за шкирку, – Это куда так мчишься, Андрей Степанович?

– Вот, это батя, мне сделал, у него такая же, только настоящая, – Он двумя руками протянул мне вырезанную из дерева пищаль и подставку.

Было видно что человек подошел к этому делу с душой, на прикладе был даже вырезан незатейливый орнамент, а дуло выжжено на пару сантиметров, но больше всего меня добил спусковой механизм, он похоже был настоящим, в зажиме болтался кусок фитиля, и при нажатии прикладывался к пальнику как положено. Осмотрев со всех сторон, пару раз приложил к плечу. Если это сделано с натуры, то у стрелка точно плечо вышибает отдачей или это игрушка такая…

– Молодец, папка твой, красивую игрушку сделал.

– А ты мне сделаешь, новую пищаль?

Ответить не успел, на крыльцо вышла Аня, машинально кивнул и спросил у неё в какой размер пилить бревна. Где пила, топор. Она объяснила

Остаток дня прошел в созидательном труде и войне с инструментом. Пила дрянная, типа дружбы два, пришлось звать на помощь киндера, ставить ему подставку и пилить вдвоем. Чурбаки со звоном раскалывались, распадаясь на части. Ближе к концу дня приехал Степан, злой как собака. Вечером за ужином выяснилось. Кормовых денег дали только половину, на новую пищаль, треть. И этого не хотели давать, мол – сам сломал, сам и покупай, насилу отбрехался. Кормовые, только после завтра получать и сукно тогда же. Порох и свинец, хотя бы сейчас дали, но всего половину.